Песнь забытого пламени

Пролог

Эл’Мириэль стоял на утёсе, словно светлая нота, задержавшаяся в вечности. Его шпили, сотканные из белого стекла и живого камня, ловили последний солнечный свет, отражая его в небесах, где облака расступались, как кулисы перед финальным актом. Этот город не был построен — он был спет. Сами Песни, что родились на заре мира, плели его улицы, арки и площади. В каждом доме звучал аккорд, в каждом листе — напев. Жизнь здесь не шла — она звучала, переливалась, резонировала в великой гармонии.

Над городом, высоко в небе, парили птицы-голосари — они впитывали музыку и возвращали её миру, переложенную на свои крики. Дети смеялись, и их смех вплетался в утренние песнопения, пробуждая огни фонарей. Сады шептали, деревья отзывались, а вода в фонтанах пела древние мотивы, унося эхо в глубину времён. Это было царство Перворождённых — тех, кто помнил начало и знал каждую Песню мира.

Сердцем Эл’Мириэля был Храм Семи — изумрудная ротонда, где семь Певцов держали нити стихий. Здесь ветер склонялся в знак покоя, огонь горел без жажды разрушения, а тень не несли угрозы, лишь прохладу. В этом месте магия не была силой — она была дыханием, естественной частью мира, как свет, как любовь, как тишина после музыки.

Но даже в песне может промелькнуть фальшивая нота.

С тех пор как в небесах впервые дрогнул свет, Певцы стали слышать нестрой. Сначала — еле уловимый. Потом — отчётливый сбой в строе мира. Где-то в северных провинциях умирали реки, застывали в прозрачном камне. Там, где раньше земля пела под шагами, она теперь молчала. Это молчание было страшнее смерти.

И вот сегодня солнце заходило иначе. Его свет был алым, чуть слишком густым, будто в нём растворили кровь. Облака не плыли — стояли. А звук... звук изменился. Он стал глухим. Мир всё ещё пел, но будто в замирании. Так поют птицы перед бурей. Так звучит арфа, у которой лопнула последняя струна.

Над городом тенью навис Багровый отблеск. Даже голосари замолкли. И тогда старейший из Певцов, тот, что хранил Песнь Времени, поднял глаза к небу. Его губы не шевелились, но волна тоски и тревоги прокатилась по городу. Он знал: это был не закат дня. Это был закат эпохи.
Каменный зал Совета был старше самого времени, говорили — вырезан в сердце горы, когда мир ещё дышал дыханием создателей. Круглый, без углов, он будто держал в себе музыку мира, не давая ей распасться. Свод, украшенный кристаллическими нитями, мерцал в такт дыханию Семи, собравшихся сегодня — впервые за столетие.

Семь Певцов. Семь голосов, в которых звучали стихии. Владыка Ветра — седой и прозрачный, его глаза прятали ураганы. Хранитель Пламени — молод и полон жара, от его слов пылали свечи. Ткач Волн — с лицом, как гладь воды, и голосом, что убаюкивал. Повелитель Камня — немногословен, но его молчание весило больше гор. Хозяйка Зелени — волосы, как плетень лоз, дыхание — благоухание леса. Певица Света — чья улыбка могла отогнать ночи. И седьмая — Певица Тени, пришедшая без звука, с глазами, полными звёзд.

Они сидели в кругу, и между ними — Песнь. Единая, неведомая, сплетающая их нити в гармонию. Но сегодня Песня звучала с надрывом, словно боль пробралась в саму ткань магии. Она дрожала, искажалась, а порой — обрывалась вовсе.

— Он приближается, — сказал Владыка Ветра, и его голос был шёпотом бури. — Мы слышим дрожь в горах, в трещинах льда, в глубинах лесов.

— Зверь? — Певица Света встала, её платье заиграло бликами. — Мы заточили его. Его имя забыто. Его Песнь стерта.

— Ни одно имя не забыто, если его носит страх, — откликнулась Певица Тени. — Он нашёл новую тропу. Через ложь. Через предательство.

Все замолчали. Слово "предательство" в этом зале звучало как раскат грома среди ясного дня. Ветер завыл в кристаллических нитях свода.

— Кто? — прошептала Хозяйка Зелени, сжав руки на груди. — Кто из нас смог бы нарушить Клятву Песни?

Молчание стало тяжёлым. Песня — ещё тише.

— Он пел с нами, — сказал Повелитель Камня. — Но теперь... теперь он поёт иное.

Ткач Волн провёл рукой по воздуху, и перед ними возник силуэт — расплывчатый, но узнаваемый. Это был восьмой. Певец, что давно ушёл, заявив, что нашёл свой аккорд. Он ушёл в северные земли, в тень древнего леса. Они верили, что он ищет Истину. Но он искал власть.

— Багровое Солнце, — сказал Ткач. — Оно восходит с его шагами. Он связался с тем, кто был заключён.

— Тогда времени нет, — Певица Света склонила голову. — Мы должны спеть Последнюю Песнь.

— Мы не сможем, — тихо ответил Владыка Ветра. — Врата Песни уже трескаются. Если они рухнут — Песнь умрёт. Магия исчезнет.

— Тогда мы не допустим этого, — сказала Певица Тени. — Мы споём не для победы. А чтобы оставить след. Осколок. Зерно.

— Нас могут не услышать, — возразил Повелитель Камня.

— Но кто-то когда-то услышит, — ответила она. — Всё, что умирает с Песней, однажды возрождается в тишине.

И тогда семеро встали. И Песня, хоть и раненая, откликнулась. Она пульсировала в воздухе, сплетаясь вокруг, как последний свет уходящего дня. Они знали — следующая встреча будет не в этом зале. И не в этой эпохе.
Ночь была странной. Звёзды не пели. Обычно, в самые тихие часы, между дыханием леса и шелестом далёких вод, небеса отзывались эхом песен — тонким, едва различимым переливом. Но ныне — молчание. Даже небо замерло.

Врата Песни стояли в сердце Эл’Мириэля, высокие арки из белого камня, сплетающегося с кристаллическими нитями, вплетёнными в воздух. Через них Певцы звали магию — каждое дыхание, каждое слово, каждая струна звука проходила сквозь Врата, обретая форму и силу. Они были не просто строением — они были живыми. Песнь жила в них, как кровь в венах.

В ту ночь Певица Тени стояла на вершине башни, глядя вниз — туда, где пульсировал слабеющий свет арок. Они дрожали. В их глубине змеились трещины, тонкие, как паутина, но уже предательские.

— Он начал, — сказала она шёпотом, но шёпот услышали все.

Внизу раздался звук, которого не должно было быть. Резкий, грубый, чуждый. Как если бы кто-то внезапно прервал мелодию ударами молота. Врата содрогнулись. Песня внутри них вскрикнула.

Глава1

Снег лежал неровно, кое-где потемнев от золы и ветра. Солнце ещё не взошло, но первый свет уже окрашивал скалы в бледно-серебристый тон. В этих местах утро наступало медленно, с неохотой, как и всё живое, затаившееся в холоде.

Айрина проснулась с тем же напряжением, с которым и засыпала. Её сны — если это можно было назвать снами — всегда были рваными, безобразными клочьями огня, пепла и голосов, не имевших лиц. Иногда она просыпалась с криком, но сегодня было тихо. Слишком тихо.

Она лежала, прижавшись к валуну, в вырытой вручную ямке, прикрытой снаружи еловыми ветками. Под спиной — слой старого мха, почти сухого. Рядом — старенький нож и туго связанная кожаная сумка. Внутри — остатки вяленого мяса, кусочек хлеба, давно уже твёрдого, как камень, и завёрнутая в тряпицу деревянная фигурка — лисица, вырезанная братом. Она не умела хранить вещи. Но эту хранила всегда.

Потянувшись, Айрина с трудом выбралась из укрытия. В воздухе стоял запах хвои и чего-то сырого, зимнего. Небо над головой было чистым, но от этого спокойствия ей становилось тревожнее. Она уже знала: тишина здесь — не благословение, а предупреждение.

Она жила в изгнании третий год. С тех пор как её мать умерла от лихорадки, а деревня отвернулась, отводя глаза от её пепельных волос и глаз цвета меди, она жила одна. Точнее, вдвоём — с братом, до недавнего времени. Но теперь он был внизу, в деревне, под чужой фамилией и под строгим запретом на любые разговоры о сестре.

Они придумали это вместе: он — среди людей, она — среди теней. Так было безопаснее.

Айрина поднялась на ноги, расправляя затёкшие плечи. На ней был старый, до дыр заштопанный плащ, внизу подпоясанный верёвкой. Нож — в сапоге, копьё — спрятано у подножия скалы, рядом с ловушками. День начинался с охоты. Еды оставалось на один вечер.

Она двинулась по узкой тропке, оставляя за собой лёгкие следы. Двигалась тихо, как учили. Каждый шаг — продуман. В этих лесах иногда встречались странники, разбойники, охотники. И если уж кто-то найдёт следы, пусть они ведут в ложное место.

Дичь попалась быстро — молодая косуля. Она вышла к ручью, наклонив стройную шею, и не заметила, как тень скользнула за деревом. Меткий бросок — и копьё пронзило цель. Айрина подождала, пока животное перестанет дёргаться, потом осторожно приблизилась. Прикоснулась к тёплой, ещё живой шкуре.

— Прости, — прошептала она.

Каждый раз, когда она убивала, она извинялась. Не потому, что боялась — потому, что понимала. Эта кровь — плата за её жизнь. За возможность прожить ещё один день. За возможность защитить брата. За молчание.

---

К полудню Айрина уже вернулась в укрытие. Косулю освежевала в глубине оврага, где земля оставалась мягкой. Мясо повесила на проволоку, натянутую между двумя деревьями, спрятав за еловыми ветками. Ветер был правильный — не отнесёт запах в сторону деревни. Она проверила ловушки, две из которых сработали: одна — с кроликом, вторая — пустая, но согнутая, как будто кто-то умный пытался её взломать.

Ещё один день прожит. Она не чувствовала облегчения.

Сев у костра, Айрина развернула тряпицу с лисицей. Пальцы провели по вырезанным линиям. Когда брат дал ей эту фигурку, он сказал: «Ты быстрая. Ты тихая. Ты умная. Лисица — это ты». Тогда они оба смеялись. Сейчас — только воспоминание.

Над горами поднималась тень. Айрина не смотрела в ту сторону. Она знала: не нужно думать о завтрашнем дне. Здесь живут по-другому. Здесь день — это всё, что у тебя есть.

Но в тот вечер ветер изменился.

Он принёс с собой запах дыма. Чужого.

И шорох голосов. Издали. Настороженных. Сердитых.

Айрина вздрогнула.

Кто-то приближался.
Она услышала их ещё до того, как увидела: тяжелые шаги, лязг оружия, сухой треск ломаемых веток. Не зверь, не охотник. Люди. Их было не меньше пяти. Они двигались осторожно, но с упрямой прямотой — не блуждая, не ища. Они знали, куда идут.

Айрина прижалась к земле. Сердце застучало — громко, отчётливо. Она закрыла глаза, считая удары. Пять… семь… двенадцать. Нет — их больше. Пятнадцать. Пятнадцать человек.

Голос раздался резко, низко, с хрипотцой:

— Здесь. Следы свежие. Трава вмята. Она где-то рядом.

Она знала этот голос. Принадлежал он Керану, кузнецу из деревни. Когда-то он приносил её брату гвозди и щепки для игрушек. Теперь — вёл погоню.

Айрина тихо отползла от костра, прижавшись к стволу. Пламя она уже потушила, но дым ещё висел в воздухе. Поздно. Они нашли её.

Она не успела достать нож, когда кто-то схватил её за капюшон и рванул назад. Земля ушла из-под ног. Айрина вскрикнула, но её тут же прижали к земле. Сапог — грубый, грязный — оказался у неё на груди.

— Ведьма! — выдохнула чья-то женщина, рыжеволосая, с глазами, полными страха. — Видели, как она бродит по склонам, как дичь уходит, где она проходит! Это из-за неё скот гибнет!

— Она сожгла жертвенник! — выкрикнул кто-то. — Молния ударила после того, как она мимо прошла!

— Это знак! — согласился третий. — У неё глаза неестественные, как у зверя!

Керану не нужно было больше подтверждений. Он наклонился к Айрине и ткнул пальцем в лицо:

— Три года мы терпели твоё проклятое присутствие. Думали, уйдёшь. Думали, сдохнешь от холода. А ты живёшь. Охотишься. Магичишь.

Айрина молчала. Взгляд её был пустым. Внутри — ни страха, ни гнева. Только глухой холод.

— Где твоя метка? — заорал кто-то. — Покажи плечо! У ведьм там знак!

Руки грубо разорвали ей ворот, потянули рубашку. Айрина дёрнулась, но сапог на груди не дал ей подняться. Она задыхалась.

— Нету, — выдохнул парень. — Чисто.

— А это? — Женщина ткнула в цепочку на шее — простую верёвку с куском обсидиана. — Что это за камень? Он горячий!

— Это её амулет! — хором зашипели остальные.

Кто-то ударил её. Потом ещё. Воздух стал металлическим. Она чувствовала, как под кожей скапливается жар, как будто пульс вспыхивает огнём. Ей было больно, унизительно, страшно. Но боль не сломала её. Она стиснула зубы и не закричала.

Глава2

Болота тянулись бесконечно — тяжёлые, серые, с влажной землёй, уходящей под ноги при каждом шаге. Айрина шла, ощущая запах гнили и сырости, которые впитывались в волосы и одежду, заставляя кожу покрываться липкой испариной. С каждым шагом камыши шуршали, обманчиво скрывая зыбкое дно. Густой туман ложился на плечи, обволакивал лицо, мешая видеть дальше вытянутой руки.

Рядом шёл Кайлан, не проронивший ни слова. Он привычно переступал через заросли, будто знал каждый выступ, каждую подводную кочку. Его капюшон был натянут низко, скрывая глаза, и только мерцание взгляда в тусклом свете болотной дрожи выдавали напряжение.

Айрина замедлила шаг, чувствуя странное давление в груди. Она знала эти земли — знала, как легко здесь потеряться. Но не только туман и зыбкая трясина таили опасность. Здесь жили слухи — шёпоты о духах, которые бродят по топям, о ведьмах, чьи песни доносятся из тьмы. Каждый шаг казался отголоском этих страшных историй.

Внезапно она остановилась, прислушиваясь. Сквозь туман прорывались крики — глухие, оборванные, словно кто-то звал на помощь. Она сжала рукоять кинжала, чувствуя, как сердце отзывается учащённым стуком. Эти крики были не просто эхом ветра. Это был голос человеческой боли.

— Слышишь? — прошептала она, глядя на Кайлана.

Он кивнул, напряжённо вслушиваясь. Звук приближался — сначала неясный, а затем всё отчётливее: «Пощадите! Не я! Не я!»

Айрина вскинула голову. В этих словах было отчаяние. Болотный воздух стал гуще, звеня угрозой. Кайлан шагнул вперёд, отодвигая ветви, и взгляд его сузился.

— Там — в той стороне, — произнёс он низко, указывая рукой. — Но будь осторожна. Здесь всё не то, чем кажется.

Айрина кивнула, прижимая ладонь к амулету на груди — тусклому кристаллу, который всегда отзывался теплом, когда поблизости была опасность. Он молчал. Но крики звучали всё ближе, пронзая туман.

Шаг за шагом они углублялись в болотные заросли. Земля под ногами чавкала, вязко держала ступни. Сапоги утопали в грязи, но Айрина продолжала идти, не замечая холода, дрожи. Её взгляд был устремлён в белёсую мглу.

— Ты думаешь, это ловушка? — спросила она тихо.

— Возможно, — отозвался Кайлан. — Но мы не можем пройти мимо.

Айрина молча кивнула. Так было всегда. Сердце её никогда не позволяло закрыть глаза на чужую беду. И сейчас — в этом мраке — она шла вперёд, хоть и знала, что за криками может крыться ужас.

Внезапно они вышли на небольшую поляну среди топей. Там, в круге из поломанных ветвей и грязной воды, горели костры. Пламя трещало, бросая красные блики на лица людей в лохмотьях. Их было четверо — мужчины с суровыми взглядами, закутанные в меха и кожу. Между ними — мальчишка, связанный по рукам и ногам, с вымазанным в грязи лицом. Глаза его были полны ужаса, губы дрожали, выкрикивая слова мольбы.

— Пощадите! Я… я не одержим! Я слышу их — но это не моя вина!

Один из мужчин в ответ лишь сжал костлявые пальцы на рукояти ножа.

— Ты слышишь Песни. Это значит, ты — метка Зверя, — произнёс он, и в голосе звучала злоба. — Огонь очистит тебя.

Айрина сжала кулаки, чувствуя, как в груди поднимается горячая волна. Это был не страх — это было возмущение. Её пальцы обожгло жаром, когда она сделала шаг вперёд.

Кайлан остановил её, сжав плечо. — Подожди. Мы должны понять, что здесь происходит.

Но Айрина уже знала. Её взгляд упал на мальчика — на его волосы, спутанные грязью, на глаза, в которых читалась безнадёжность. Он не был Зверем. Он был ребёнком, которого приговорили без суда.

Крики усилились. Мужчины начали разжигать костёр, подкидывая сухие ветви, чтобы разгорелось быстрее. Один достал факел, и огонь заструился по головне, вырываясь ярко-алым пламенем.

Айрина почувствовала, как внутри неё вспыхивает ярость. Огонь — её дар, её проклятие. И сейчас он отзывался эхом в её венах. Туман вокруг словно дрогнул, потемнел, сжимаясь в клубки.

— Кайлан… — шепнула она. — Я не могу… Я должна помочь ему.

— Делай, как велит сердце, — произнёс он тихо. — Но будь готова к последствиям.

Айрина шагнула вперёд, из тумана. Её лицо было спокойно, но внутри горела буря. И в тот миг, когда мужчины повернули к ней головы, она знала: пути назад уже нет.
Когда Айрина сделала шаг в круг света, всё замерло. Мужчины, державшие факелы, повернулись к ней, нахмуренные и настороженные. Один, с длинной бородой, опустил факел, его взгляд метнулся от её лица к мальчику, словно он не мог решить, кто больше опасен.

— Кто ты такая? — прорычал он. — Это наше дело. Не вмешивайся.

Айрина остановилась, её голос прозвучал ровно, без тени страха:
— Вы собираетесь убить мальчика. Почему?

— Он одержим, — отозвался другой, плечистый, с насмешкой в голосе. — Слышит Песни, значит, носит в себе Зверя. Огонь очистит его.

Айрина посмотрела на мальчика. Его глаза метались, губы шептали слова, которые он едва мог произнести:
— Я… слышу их… Они во мне… но это не я!

Голос его звучал хрипло, словно он боролся с чем-то невидимым. Она почувствовала странную дрожь в воздухе — будто кто-то шептал прямо в её уши, не словами, а звуками, что пронизывали туман. Песни… Она знала их — знала, что это за сила, и как тяжело носить её в себе.

— Его нужно защитить, — произнесла она твёрдо, глядя прямо в глаза старшему мужчине. — Не убивать.

— Защитить? — презрительно ухмыльнулся он. — Ты, значит, одна из тех ведьм, что прикрывают проклятых? Нет. Этот мальчишка слышит Голос, и он умрёт. Огонь — милосердие. Так велят старые законы.

Айрина сжала зубы. Она знала, как легко люди поддаются страху перед тем, что не понимают. И как быстро этот страх оборачивается жестокостью.

— Довольно, — её голос стал жёстким. — Отпустите его. Я уведу его с собой.

— Ты не смеешь! — рыкнул бородатый, поднимая нож. — Ты не властна над этим местом!

Айрина подняла руку, и воздух вокруг неё затрепетал, словно пламя проснулось в её ладони. Её магия отзывалась на ярость, на решимость. Туман дрогнул, и костёр перед нею будто на миг подался назад.