Песня Селинаса

Авентюра первая, в которой рыцарь, стрелок и бард являют себя свету

У лекоруста нечасто были гости.

Очевидно потому, что он зачастую сразу же их съедал.

А делал он это всегда сидя спиной к солнцу, скучающе взирая на расстилавшийся перед ним пустой тракт. Люди по привычке скрывались в домах прежде, чем он приходил, как сделали это и теперь, и потому чудовище, раскрывая зубастую пасть в зевке, лишь покачивал хвостом – тот ударялся о песок и гравий, поднимая столб пыли и опавших листьев. Ноги длинного туловища преграждали выход к полям, мускулистые передние лапы не спеша топтали дорогу. На месте постоянной лежанки монстра давно образовались характерные отпечатки подушечек лап и длинный, змееподобный след от его тела.

Проблем у горожан всегда было хоть отбавляй. Но он, такой большой и страшный, занимал почётное первое место в их списке неприятностей. И, хоть лекоруст такого и не планировал, но всё равно собой гордился. У монстров в его возрасте мало целей в жизни. Кроме как убивать, калечить и иногда произносить задушевные речи заплутавшим в неверных истинах героям перед смертью.

К сожалению, не геройской смертью.

И вот у него всё шло своим приятным чередом, который в некоторой степени его устраивал.

Пока на свет не вышел рыцарь.

Рыцарь появился из-за угла: без лошади, развевающегося на слабом ветру герба и даже оруженосца, что было ужасным упущением с его стороны: без всего этого набора настоящего-бравого-рыцаря его образ выглядел не так внушительно, как у других.

Стёганый с одной стороны синий бувигер отливал позолотой заклёпок, за спиной влачился тёмный плащ, закреплённый на плечах сияющими железными ставками. В руке, затянутой в перчатку – опущенная острым концом в землю скучная глефа из серого скучного железа, нанизанного на обыкновеннейшее скучное древко. Таким даже имена не дают, потому что те, кто с таким безобразием ходит, в скорости надеются переменить орудие на нечто поинтереснее. Например, на проклятый во всех отношениях меч из жерла заснувшего вулкана где-то в далёких северных высотах или ещё нечто такое же весёлое.

Лекоруст опять зевнул – широко, поднимая продолговатую кошачью морду к небу и высовывая шершавый, куда страшнее любой наждачки, язык. Перекрывающие его голову, шею и длинную спину пластины отозвались хрустальным перезвоном. Солнце отразилось от них жёлтым, ослепляющим блеском. Когда же лекоруст щёлкнул клыками, золото брони жёстко, до отвращения немелодично заскрипело друг о друга. В отдалении послышался очередной удар хвоста о гравий.

Чудовище не глядел на рыцаря, хотя прекрасно знал, что он там, на тракте, и надвигается прямо на него: маленькое существо против существа гораздо больших размеров. Самоубийство в чистом виде.

Рыцарь уверенно шагнул в тень лекоруста, откинул свободной рукой плащ, оттопырил пальцы и прижал их к груди, там, где сердце. Он гордо вскинул голову, чтобы встретить опасность лицом к лицу, и уже готовился явить себя чудовищу очередным, привычным монстру и потому же ненавистным словесным потоком...

Но, занеся ногу, наступил на край плаща. И шмякнулся на тракт, раскинув руки и выронив глефу из зажатого кулака.

Лекоруст обратил-таки внимание на рыцаря: пронзительные кошачьи глаза уставились на распластанное перед ним тело, темнота белков заклубилась пляшущими в ней тенями. Ещё ни разу перед ним так легко не падали. За такую глупость и убивать-то жалко.

Чудовище потопало передними лапами и чуть наклонилось к человеку. Тот вскинул руку, неосознанно заставляя лекоруста выгнуть длинную шею назад, и, пыхтя, поднялся.

Плащ теперь закрывал всё величие рыцаря, и тот, впившись в него руками, пытался сорвать его синее великолепие с головы. Как обычно водится, получилось то у него не с первой попытки, но, как только тёмная ткань с гербом Объединения была побеждена и отброшена за спину, рыцарь встряхнул длинными тёмными волосами и сурово взглянул на чудовище карими глазами. На лбу его красовалась фероньерка – фигурная, не запятнанная царапинами, и, как не удивительно, золотая до скупого хруста в груди.

Глаза лекоруста многозначительно сверкнули, но чудище вновь приняло отстранённый вид.

Поддев глефу носком сапога, рыцарь подбросил оружие в воздух и залихватски поймал правой рукой. Направив кончик прямо в сторону сухого носа моргнувшего лекоруста, рыцарь с неожиданно-забавным дринейским акцентом наконец-то громко и уверенно произнёс:

– Я – Экслибран, наследник учения Объединения, Венценосный Стрäнствующий Рыцарь, воин и спаситель! Я пришёл Вас срäзить, о чудище, зовущееся лекорустом, в честном поединке, дабы освободить это селение от гнёта Ваших...

– Экслибран? Странное имя.

Рыцарь опешил, но глефы не опустил.

– Ну ja, – пожал он плечами, – это прöзвище.

– Прозвище? – Лекоруст, говоря, лишь приоткрывал пасть. В темноте это выглядело бы жутко, на свете же – просто странно. – Зачем говорить прозвище, если есть имя?

Экслибран стукнул себя в грудь кулаком. Может, сильнее, чем ему хотелось, потому что глефа едва заметно дрогнула, а сам он тут же опустил руку и попытался незаметно потрясти ушибленной кистью:

– Потому что это мой рыцарский обет. Каждый рыцарь даёт какое-то обещание перед тем, как стать учеником великих мастерöв, и подобно прöчим до меня я поступил также.

Чудище покачало головой, но о том, какую дурость сморозил молодой человек в его тени, не сказал. Лишь осклабился, наклоняясь и звеня пластинами:

Авентюра вторая, в которой рыцарь чуть не умирает и смотрит на случившееся под другим углом

Итак, наконец-то!

Экслибран.

Замечательнейший рыцарь.

Один из лучших в своём выпуске, и это неопровержимая истина. Может, и самый лучший.

А он, определённо, был хоть чем-то из этих двух зол. Не зря же он вечный пример для подражания сначала для маленьких пажей, а после для вымахавших в высоченных подростков, – извечную головную боль Объединения, - оруженосцев, потому что в ту прекрасную пору своего взросления у них гонора было даже больше, чем у только-только пустившихся скакать по миру рыцарей. А это говорит о многом: рыцари попадали в переделки только на подъезде к границам, а оруженосцы – всё свободное от занятий и пристального внимания мастеров время.

Необузданное стремление доказать всем вокруг своё превосходство, понятное дело, и у Экслибрана давным-давно бурлило в груди. Только оно почти бесследно прошло, как наваждение или очень приятный сон: тому поспособствовали крепкие руки наставников и язвительные замечания уставших, спрятавшихся от странствий старших рыцарей, годами и кучей прошедших через их тренировки детей наученные всем замашкам малого народца. Суровый нрав смотрителей предусматривал подзатыльники и любые иные безумные и не очень наказания, которыми только можно наградить сходящих с ума учеников, при любой возможности или сбегающих в город, или разносящих внутренние дворы Цитадели. Однако дисциплина быстро заменяла собой навязчивые мысли. Настолько, что первое время младшие оруженосцы сбегали из-под присмотра настолько скрытно, насколько позволяли им это клацающие ножны на поясах. Экслибран же преуспел в искусстве побегов куда больше остальных: он предварительно избавлялся от ремней. Невероятная догадливость для рыцаря.

Так что юношеского азарта, невероятного запаса храбрости и капли проворства и всего, что так необходимо будущему герою, воспеваемому в балладах и высокопарных одах, новому Странствующему рыцарю досталось с лихвой именно с тех времён.

Одна лишь ничтожная мелочь омрачала его несформировавшийся ореол бравады и хоть какой-нибудь популярности.

Экслибран не был гением в выдумывании хитроумных планов или в предугадывании дальнейших событий. Перелезая через те же высокие стены, окружающие обитель рыцарской доблести, он не учитывал, что может свалиться на улицы Хадвиджис с грохотом, в ночной тиши сравнимым с сотрясанием мироздания.

Но так даже лучше. Как ему иначе побеждать врагов? Придумывать многошаговые планы для себя и для других? И только для того, чтобы решить, как они все вместе будут отпирать заднюю дверь полуразвалившегося, со всех сторон укутанного непроходимым плющом замка? Это же нелепость. Стопроцентный сценарий стопроцентной смерти.

Экслибран, наоборот, прекрасный воин, умелый ученик и достойный сын своей родины – Дринеи. Даже не думает, что делает. Чистейшие инстинкты и рефлексы. И шансы противоборствующих сторон сразу выравниваются пятьдесят на пятьдесят. Блеск!

И нечего удивляться тому, что он так слепо и так глупо обратился к собственной судьбе, встав к лекорусту, хоть и поверженному на первый взгляд, спиной. Среди всех имеющихся у рыцарей инстинктов они лишены самого важного – самосохранения. Они все небезопасно храбры.

Это, к слову, тоже малозначительный факт.

Ведь одно только по-настоящему плохо.

Экслибран точно не умеет летать.

А хотелось бы, потому что у лекоруста шея длинная, и голову он держит высоко и гордо. И, несмотря на то, что сидеритовые клыки режут кожу не хуже отточенных ножей, а руки ободраны до крови, как вода стекающей по локтям, падать не хотелось до отчаяния сильно. Иначе можно сломать шею и всё, к чему она примыкает. А всё это Экслибрану может очень даже пригодиться.

Монстр, и до этого бывший проворным и быстрым, как ласка, выворачивался, подныривал и вскакивал на узких уличках города, выгибаясь дугой и лишь чудом или желанием не задевая в панике разбегающихся людей. Им не повезло вылезти из укрытий на вездесущий свет раньше срока, после которого любой понимает: сейчас-то точно не задавит огроменный, невероятно тяжёлый, адски опасный и не шибко добрый монстр.

Теперь им приходилось спасаться бегством и подчёркивать внезапный страх быть убитыми новым способом: громкими криками. И стоило всё это секундного любопытства?

Что же. Этот день оказался особенным для всех.

Впереди, прямо перед массивной тушей обезумевшего от ярости лекоруста, возвышался пустующий шпиль башни, дребезжащий каменными стенами и окнами чистейшего дорогостоящего стекла – местный жрец собрал вещички сразу после первого появления нежданного гостя на главном тракте. Подумал, должно быть, что неприятное соседство затянется надолго, и никакой пользы и без того его тяжкой доле не перепадёт. А потому заранее додумался, что обитель лучше оставить до времён поспокойнее.

Оставленное, впрочем, не всегда остаётся нетронутым.

Наклонив голову и подставив лоб, чудовище без сожаления протаранил высокие стены.

Ну конечно.

Ему-то ничего от этого не сталось.

Экслибан, с пыхтением сумевший высвободиться по пояс, радовался свободе недолго. Моргнув стремительно приближающейся башне, он обречённо вздохнул и в последнее мгновение прильнул к морде монстра.

Рыцарь крепко зажмурился, чувствуя, как о лицо ударяется волна пыли, как она забивается в уголки глаз, и как он вновь соскальзывает в цепкие тиски чудовища, всё глубже погружаясь в его пасть. Все усилия, брошенные на получение хоть мельчайшего намёка на свободу, оказались напрасными. Как, впрочем, и попытка задержать дыхание.

Авентюра третья, в которой никто ничего не помнит

– ...Дружище, клянусь: у нас ничего нет. Даже с тобой спорить сил нет, настолько обнищали. Может, закинем тебе чего-нибудь позже? Когда через лес проскакивать в следующий раз будем?

Вальдхуттэр весьма красноречиво заскрежетал когтями по дереву, оставляя в коре такие глубокие борозды, что через них проглядывало сразу несколько годичных колец. Должно быть, целых пять. Разобрать мешали навалившиеся сумерки, длинные тени от высоченных деревьев и свисающие с хозяина леса шматки кожи.

Обычное дело.

– О, да ладно тебе, – не успокаивался Ирдал. Он добродушно, но медленно всплеснул руками, словно хотел заключить котелеттена в объятия, однако тот даже не надумал пошевелиться. Да и Ирдал обнимать его не стал бы: он к таким тесным проявлениям симпатии любви не выказывал, а обжиматься с очередным монстром на долгом и тяжком пути – занятие малоприятное и явно последнее.

Зато сделать вид стрелок всегда был рад.

Это читалось на его хитрющем лице и в слегка прищуренных глазах.

– Можно подумать, тебя обманывали.

Вальдхуттэр дёрнул ухом.

– Обманывали? – Возмутился Ирдал тоном, так и кричащим: «КАКАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ! КАК ЖЕ МНЕ ВСЁ РАВНО!» – Да как они могли!

И так далее, и тому подобное. Ирдал умел тянуть время. Особенно в те моменты, когда срочно нужно было придумать план действий.

В лесу они остановились совсем недавно: закатные всполохи уже успели рассеяться, оставив после себя только отблески редких звёзд – ещё один день проходит, ещё одна ночь наступает. Их окружали сотни, если не тысячи секвой. Первой мыслью рыцаря было «Смогу ли я на них забраться без подготовки?». Вторая «А если с подготовкой?». И, наконец, третья – «Почему они здесь?». Нечто внутри смутно подсказывало Экслибрану: эти деревья выбрали очень странное место для того, чтобы вырасти. Да и рыцарь никогда не видел настолько высокого и настолько необычного леса.

Кора секвойи была почти красной, а листва у неё – насыщенно-зелёной, как трава, ещё не подожжённая теплом. Вальдхуттэр вылез как раз из кроны, закрывавшей и небо, и искры на нём, когда рыцарь Экслибран с Ирдалом шли проверять лошадей. То есть очень вовремя.

Стрелок взял на себя ответственность вот уже битый час вытанцовывать перед монстром. Ну прямо как Экслибран, который делал то же самое, но перед другим кровожадным чудищем ещё утром. Таким далёким, что, казалось, это было в прошлой жизни, которая на память оставила им помятого рыцаря, стрелка с кровавым ущельем вместо спины и барда, с бубном кружащуюся вокруг импровизированного костра посреди широкой поляны. Кейл из вредности всё никак не хотел разгораться, и Линор радовала его пламенную натуру песенками без слов и прыжками через круг камней, в котором ифрит метался за ней следом, как дружелюбная собака, которая обязательно укусит.

Экслибран сосредоточенно стреножил Мару почти столько же, сколько Ирдал общался с вальдхуттэром. Тщательно. С полным любопытства взглядом на свисающего к ним лесного хозяина, с готовностью в любой момент вскочить и выхватить глефу – всё же его учили не только в деревнях и городах красоваться, зарабатывая себе и Объединению славу, но и иногда осознанно защищаться от опасности любого рода и происхождения. Но больше всего, чем выполнить рыцарский долг, он хотел полюбоваться, если так вообще можно сказать, чудовищем ещё немного – он видел его в первый раз.

Мара же отчаянно боялась и так же отчаянно рыцарского хода мыслей не понимала. Она фыркала, стучала копытами и разве что не вырывалась в попытках донести до преклонившего перед ней колени Экслибрана простую и даже ему понятную идею: находиться так близко к котелеттену она не желает всем своим существом. Она то и дело отводила морду и пыталась заглянуть назад, будто дорога к отступлению была подсвечена в глуши леса, и её оставалось лишь увидеть другим.

Только, кажется, её она пугала не меньше, чем перспектива стать ужином леснику.

Но Экслибран позволить ей и себе роскоши уйти не мог.

Котелеттены по природе хищники. Да, каждый монстр - хищник, но они – особенно. Любое чересчур резкое движение для них, а тем более шаг назад – радость и весёлая прогулка в быстром темпе. Ничего страшного, если участник променада станет кричать и плакать от безысходности.

В этом же вся, как говорится, суть.

По специфике профессии Экслибран, как предполагалось, обязан был первым в их тесной компании ознакомиться с таким зверем, как котелеттен. Но его опередил Ирдал, охотник по нужде, призванию и родовому рисунку на симпатичной мордашке. С матерью он ходил в самые тёмные закоулки лесов, иногда делая это даже не целенаправленно, и там встречал этих презабавнейших существ. С ними он обменивался всем, что те могли посчитать ценным: травами с далёких, недоступных им равнин. Кусочками тканей, которые потом неожиданно находились покачивающимися на лёгком ветру на голых и особо острых ветках в лесу. Они вечно пугали неопытных проходимцев до полуобморочных состояний. Даже лекарства – и те интересовали чудовищ, хотя понять всю ценность бинтов и порошков от головной боли для них никто так и не сумел. И всё это – малая цена за жизнь, безопасный ночлег и отсутствие тяжёлого, сбивчивого дыхания прямо в лицо во сне. Расценка даже по понятиям Экслибрана очень недурная, а главное – полезная всем.

Стрелок же щедро делился с незнающими друзьями сказками о котелеттенах. Они имели окраску тех историй, которые его братья и сёстры рассказывали другим детям после очередного праздника в узком, составляющем целое отдельное поселение кругу семьи. Истории те были фантастические, гротескные и крайне интересные. Но ни разу не правдивые. Хотя бы по большей части.