Петух святой Инквизиции Книга Первая

Глава 1

В прохладном сумраке библиотеки, за столом, заваленном книгами, сидели двое - светловолосая женщина и темноволосый мужчина в очках.

   - Все-таки ты решил заняться историей инквизиции? - спросила женщина.

   - История инквизиции - вещь сама по себе скучная. -Ответил мужчина, отложив толстенный фолиант. - Поэтому-то ее несколько демонизируют, чтобы привлечь интерес. Невинные жертвы, сжигаемые на кострах, изверги в рясах - это намного увлекательнее, чем инквизиционное судопроизводство, например, или противостояние и дипломатические войны монашеских орденов. Я хотел бы рассказать подлинную историю инквизиции, ну, во всяком случае, такую, в которой было бы больше правды, чем вымысла.

   - И чем ты решил разбавить сухие исторические факты?

   - Обычной историей про обычную женщину. Совсем не героиню и совсем не ведьму. Хочешь поучаствовать в качестве критика? Ладно, тогда слушай...

     Глава 1. Про то, как фрау Эмма продавала волшебные яйца, как была за это наказана, и как оказалась в фамильном замке рода Кубла

   "Открытая борьба с еретиками,

   Которые зловредны для других,

   Которые над слабыми умами

   Имеют власть и развращают их"

   Данте "Божественная комедия" Рай. XII песня.

   Маленький ветхий дом на окраине Базеля давно нуждался в ремонте. Построил его в 1320 году прапрадед Эммы- Манвел, в годы процветания и разрастания почтенного семейства Кубла. Годы шли, период благоденствия сменился периодом нужды и к 1474 году в доме проживал последний представитель рода Кубла - бездетная вдова фрау Эмма. С небольшого огорода Эмма собирала некоторое количество зелени на продажу и для себя, а в основном жила на доходы с имевшегося у нее птичьего двора. У дома разгуливали пару сотен куриц, несколько десятков уток и два злобных на вид гуся, охранявших двор лучше любой собаки. Вдова не бедствовала, но позволить себе ремонт обветшалого дома не могла. Приходилось мириться с покосившимися ставнями, дверьми, не желавшими закрываться, сквозняками и прохудившейся местами крышей.

   Сосед, вдовый герр Циммер, по мере сил помогал Эмме. Большей частью советами, разумеется.

   - Вам бы, фрау Кубла, прикупить живности, - говорил он, близоруко щурясь на скромный вырез ее платья

   - Толку-то! - отвечала Эмма. - На рынке яиц, что мух в свинарнике, да и цены невелики.

   -Так-то оно так, - степенно возражал герр Циммер, - но и яйца-то ваши, как у всех. А вот вы когда по рынку с корзинкой ходите, так не молчите. А говорите, что, мол, курочек вы приобрели и петушка у турецких купцов и порода их секретная, лишь у турецкого султана имеющаяся.

   - Что ж там за порода такая? - полюбопытствовала Эмма

   - Скажу я вам, фрау Кубла, что слышал собственными ушами от герра судейского грефье. А сказал он, что от этих курочек раз в год петушок рождается, который яйца несет. И султан только эти яички от петушка и кушает и такую силу получает... Хоть и неудобно мне такие вещи вам, женщине, говорить, но жен у султана турецкого не меньше тысячи и если в день он к двадцати из них не зайдет и внимания не окажет, то и султаном считаться не будет.

   Эмма удивленно всплеснула руками и, смутившись, заспешила домой.

   Ночью не могла заснуть, вспоминала усопшего супруга, который и одной-то жене внимание оказывал не чаще раза в неделю, да и внимание то и вспоминать не хочется, смех и слезы. За яички от петушка озолотили бы ее и жена бургомистра, и жена судьи. А уж о жене герра Шпигеля и говорить нечего. Совсем извелась женщина. Только где же взять такого петушка, ведь не поверит никто на слово, ежели сказать, что яйца петухом снесены. С этими мыслями Эмма и заснула, а проснувшись поутру, первым делом заспешила в курятник.

   - Ведь что отличает петуха от курицы - задумалась Эмма, - Да ничего, кроме гребешка. Ну что же это за несправедливость-то такая... Вон у фрау Рунке, усы растут побогаче чем у нашего кузнеца. Ну почему бы и курочке не вылупиться с гребешком? так ведь хотя бы раз такое чудо случилось. Видать не с моим счастьем. Хоть приклеивай этот гребешок. Или пришивай. Ох, ты Господи! А ведь действительно же, чего б и не приклеить? Как раз завтра собиралась тушки на рынок отнести. Ежели срезать гребешок, приклеить к курочке, да соседей позвать... А вдруг и получится. А не получится, так беды мало - тушку все равно продавать.

   Эмма была женщиной деятельной и светлые идеи, посещавшие ее голову, редко оставались неосуществленными. И потому, недолго думая, фрау Кубла поспешила в дом за широким ножом, которым пользовалась исключительно для забоя птицы. Вооружившись, поймала петушка, давно приговоренного ею к смерти, за скверную манеру клевать до крови спины оседланных им курочек, и быстренько его обезглавила. Пока с тушки стекала кровь, аккуратно срезала гребешок вместе со скальпом, а саму голову бросила всегда охочим до свежего мяса курам. Затем растопила на огне сваренный ею по рецепту герра Циммера особо крепкий клей, которым собиралась подлатать рассыпавшийся от старости сундук. Пока клей остывал, поймала несушку, в которой прощупала готовое к выходу яйцо. Прижав ей клюв, чтобы поменьше кудахтала, состригла с ее головы перышки. Обильно смазав клеем, нахлобучила скальп на голову несушки, постаравшись придать гребешку естественное положение. Посидела с курицей в руках, придирчиво рассматривая посиневший уже гребешок.

   - Авось до первого яйца продержится, - пробормотала Эмма и выпустила несушку. Та трясла головой, скребла лапой голову, но гребешок держался, вселяя в Эмму надежды на скорое обогащение. В конце концов, она и не собирается обещать каждому съевшему недюжинных мужских сил, а лишь расскажет о том, какое действие снесенные петухом яйца имеют на турецкого султана. А это ведь истинная правда, об этом рассказывал сам герр судейский грефье. Так что моральный аспект задуманного предприятия Эмму мало волновал. Сложнее было подготовить жителей Базеля к такой новости. И Эмма решила начать процесс подготовки немедленно после снесения курочкой яйца.

Глава 2

В которой читатель знакомится с преподобным Илларием,

  демонологом Шпренгером и монахом Инститорисом. А также

   присутствует при рождении младенца

   Timete Deum et date ille honorem,

   quia veniet hora judicii ejus

   Редко открывались ворота монастыря в Дофинэ. Жизнь монахов была размеренной и нечастые их контакты с горожанами сводились к еженедельной прогулке, когда, выстроившись парами, суровые братья-картезианцы выходили за стены своей обители. Лишь во время прогулок позволено было монахам переговорить друг с другом.

   Шартрез c момента своего основания прозябал в бедности, однако в 1464 году велением Святого Престола стал домом для папских легатов, коих Рим направлял в северо-восточные земли. Выбор монастыря картезианского ордена был не случаен. Немногословны и нелюбопытны были монахи, редки беседы между ними, и потому ничто не угрожало секретности миссии папских посланников.

   Бенедиктинец Илларий - папский легат и инквизитор, уже более восьми месяцев пребывал в стенах Шартреза, наслаждаясь его покоем, библиотекой и необычайно вкусным ликером, приготовляемым умелыми руками монахов. Он любил встать пораньше, распахнуть окна кельи и, попивая изумрудного цвета ликер, слушать, как в молельном зале нараспев повторяли монахи незыблемые правила Ордена картезианцев.

   "Главная цель и наука наша: в тиши уединения искать Бога. Усердно искать, скоро найти и обрести Господа Бога, придя к совершенной любви. Удаленные от всех, но в связи со всеми пребывающие, мы стоим от имени всех пред Богом Живым".

   Перекрестившись и вознеся короткую молитву, Илларий усаживался за стол, где неспешно, до трапезы, читал донесения своих агентов. "Суета сует, и все суета", - вздыхал инквизитор, раскидывая по отдельным стопкам донесения об аутодафе и конфискациях. Работа его была рутинной, и уж давно не попадалось бдительному оку легата ничего интересного.

   В день шестой, месяца июня, года одна тысяча четыреста семьдесят пятого, преподобный Илларий проснулся раньше обычного, в крайне плохом настроении. Первым делом продел голову в малый скапулярий, расположив его части на груди и спине и аккуратно разгладив. В обряде возложения скапулярия принимал участие сам папа Сикст Четвертый, тогда еще кардинал-францисканец Франческо Дела Ровере, и Илларий не делал из этого тайны. Благорасположение Папы к преподобному было хорошо известно, как и то, что Илларий отказался принять из рук понтифика кардинальскую шапку, предпочтя монашеское служение. Тем не менее, острый ум преподобного не остался невостребованным, и последние десять лет бенедиктинец провел в разъездах, в качестве легата исполняя приказы Святого Престола. В монастырь Шартрез Иллария привела необходимость проверить донесения о появлении на землях Лангедока самозванцев. Они выдавали себя за потомков сожженного пятьдесят лет назад за альбигойскую ересь Гийома Белибаста. Донесения, как чаще всего и бывает, оказались досужими сплетнями, о чем преподобный составил детальный рапорт. Миссия легата, таким образом, близилась к концу, и Илларий уже предвкушал возвращение в родные стены Монтекассинского монастыря. Но планы его рухнули позапрошлой ночью, когда во двор Шартреза въехали "Божьи Псы" - два монаха-доминиканца, которых Илларий прекрасно знал и от всей души ненавидел. Сопровождал их смуглый и коренастый монах-вардапет, униат Григория Просветителя из неведомых Илларию армянских земель. Несмотря на неприязнь, бенедиктинец облобызал прибывших и самолично препроводил их в келью, где обычно останавливались прибывающие "псы". Келья ничем не отличалась от других, но в ней имелась точная копия картины мессира Фра Беато Анджелико с изображением Святого Доминика, отчего келья получила прозвание "доминиканской". Всю ночь Илларий не спал, ворочаясь с боку на бок и пытаясь догадаться, что привело   декана Кельнского университета Шпренгера и приора Инститориса в Дофинэ в столь поздний час. Но даже самые худшие из его предположений не шли ни в какое сравнение с истинной причиной, о которой преподобный узнал утром. Доминиканцы доставили в Шартрез донесение базельского инквизитора, лежавшее сейчас на рабочем столе в келье Иллария. И именно оно являлось причиной скверного расположения духа преподобного.

   Одевшись в бенедиктинскую, черного цвета, тунику из дорогого бомонского шелка, Илларий наскоро прочитал молитву с малого скапулярия, и в сотый раз взялся за чтение донесения о событии, имевшем место не менее восьми месяцев назад.

   "Также проверена была оная вдова, Эмма Кубла, на предмет бесовских отметин в скрытных местах и обнаружена была отметина под левою подмышкою ее, однако натура отметины признана природною, испытанной будучи на чувствительность иглами и раскаленным прутом".

   Смысл донесения был очевиден, как и гнусный умысел, с коим информация о столь незначительном для Святого Престола случае мелкого мошенничества, была доведена до папского легата. Илларий раздраженно откинул бумагу в сторону и задумался. Казались взаимосвязанными участившиеся в последнее время донесения о, якобы, возрождении альбигойской ереси на землях Лангедока и в герцогствах Саксонском и Франконском. И если слухи о потомках казненного Белибаста не имели под собой никаких реальных оснований, то сбросить со счетов дело Эммы, единственного потомка Дезидерия Окаянного, Илларию так просто не удастся. Донесение было составлено и доставлено именно таким образом, чтобы вынудить папского легата начать расследование.

Глава 3

О том, как Илларию направили помощника, о том, как

   преподобный побывал в славном городе Базеле, и о том, как была

   заключена под стражу вдова Кубла

   Vengeance is mine,

   I will repay

   Левый глаз Игнасиуса Мазины, аббата Монтекассинского бенедиктинского монастыря, яростно сверкал, отражая свет горящей свечи. В темноте кельи этот одиноко горящий глаз внушал ужас. Мало кому из братьев-бенедиктинцев доводилось видеть правое, всегда прищуренное, око преподобного. Пугающие слухи ходили о том, что скрывает за собой опущенное веко. Говорили, что зрит оно сквозь столетия и проникает в тайны бытия, что мир мертвых подвластен аббату и оттуда черпает он свою мудрость. В тишине ночной нашептывают ему мертвые о судьбах человечества и записывает преподобный откровения их в книгу теней.

   Но не в иной мир смотрел сейчас Игнасиус. Взгляд его был прикован к стоящему на коленях монаху.

   - Как посмел ты, брат Янесиус, в скудоумии своем явиться ко мне с советами? - голос аббата звенел металлом, - Как посмел ты ухищрениями бесовскими открывать в душах братиев дорогу тьме? Как посмел ты опорочить труды благочестивого инквизитора Иллария, переписав их с добавлениями сатанинскими? Не смог извергнуть я из тебя дух ереси, Янесиус, не смог. Приютив тебя в обители нашей святой, дабы не губил ты душу в развлечениях неправедных, молился я о тебе денно и нощно. Но фиглярская суть твоя не покинула тебя. Не тебе ли доверил я орган храма нашего, коий подарил монастырю папа Виталиан? Ты же, скоморох непотребный, нарушил каноны основателя монастыря нашего! Вместо recitandi трех псалмов канонических и трех мисс - миссу singulae пропел в воскресный день, смутив души прихожан. Для чего же приютил я тебя, Янесиус? Чтобы очистилась душа твоя от скоморошничества непотребного, от песен и виршей греховных, коими услаждал ты грешников. Сейчас же говорю тебе - дорога тебе на суд братии, на осуждение за ересь богомерзкую и на костер очищающий!

   - О прощении молю, святой отец! - возопил Янесиус, - Не желал я зла братиям нашим! Не желал оскорбить труды преподобного Иллария, лишь изложил их в канонах благозвучия по усмотрению своему! Злые языки наговаривают на меня, недруги преследуют меня! Прости, святой отец, прости, ибо искренне покаяние мое!

   - Не испытывай терпения Господа нашего! - громыхнул аббат, встав из кресла и выпрямившись во весь рост. Преподобный Мазина отличался маленьким ростом, но сейчас, в гневе, он показался Янесиусу огромным. И грешник в страхе пал ниц и тихонько завыл.

   - Не поверю более слову твоему! - продолжал Мазина, усаживаясь обратно, - Не снизойдет более слух мой к притворному покаянию твоему! Последнюю возможность даю тебе, Янесиус, встать на стезю добра, избежав геенны огненной. Примешь епитимью, исполнив приказание мое. Встань, подойди ко мне.

   Брат Янесиус быстро встал и виноватыми семенящими шажками приблизился к преподобному.

   - Пришло мне донесение от легата Святого престола, отца Иллария. И сообщает преподобный новость, весьма огорчительную. Есть подозрения, что бесовскими ухищрениями возродился в Швице Дезидерий Окаянный.

   При этих словах вмиг побледневший Янесиус в ужасе отшатнулся.

   - Просил меня Илларий лишь на него возложить тяготы возвращения Дезидерия в горнило преисподней, - продолжал Мазина, устало прикрыв лоб и открытый глаз узкой ладонью, - и обещал я это ему. Но гложет меня забота о безопасности легата, ибо велики и злы происки сатанинские. А потому утром последуешь ты в Швиц, что на берегу Ловерецкого озера. И будешь там тенью Иллария, и примешь смерть за него, если потребуется. Утром зайдешь к брату Деметрию, возьмешь письмо для Иллария и содержание на дорогу. А теперь ступай. Я помолюсь за тебя.

   Преподобный дождался, пока за Янесиусом закроется дверь и поднял голову. Оба глаза его были открыты. Он зажег еще три свечи и притянул к себе шкатулку, из которой достал свиток, развернул и стал читать.

   - Прав ты, брат Илларий, и светел твой разум, - тихо прошептал аббат - Нечистую игру затеяли псы, мало им пролитой невинно крови. Не зрит Святейший, что в честолюбии своем зло творит магистр доминиканский, инквизицией прикрывая корысть свою и стяжательство.

   Аббат не был голословен в cвоих выводах. Изящный бювар на его столе был полон донесений. И из каждой бумаги следовало, что всё большего влияния хотелось Великому Магистру ордена Святого Доминика. Мало было ему двадцати трех провинций от Рима до Трапезунда и шестидесяти монастырей. Мало было Конгрегаций униатских от Гюрджистана до Персии, мало было армянских монахов-вардапетов, что создали за Черным Морем пятьдесят монастырей Ordo Armeniorum citra mare. Магистру была нужна новая война, и он готов был возродить альбигойскую ересь своими руками, чтобы утопить ее потом в крови. И невинную женщину, пусть и отродье Дезидерия Кублы Альбигойского, он был готов предать огню и из гибели ее извлечь выгоду. Смерть одной женщины - невелика потеря. Но станет она той искрой, из которой раздует доминиканец пламя войны с вымышленными еретиками, и из той бойни выйдет победителем, упрочив положение свое, как было двести лет назад. Слеп в доброте своей Его Святейшество Папа Сикст и не зрит опасности. Вчера только встречался аббат с доблестным рыцарем, доном Хуаном де Суньиги, коего прочил в гроссмейстеры ордена Алькантара. И поведал ему Дон Хуан, что в славном граде Болонье, в доминиканском монастыре, некий молодой монах по имени Джироламо Савонаролa, развращает братьев стихами о падении церкви и о порочности пап. И все это непотребство с одобрения настоятеля.