— Живее одевайся! Жена приехала!
Я ошарашенно смотрю в горящие фанатичным огнём глаза попугая. Яшка — трепло. Но трепло простодушное. Повторяет всё, что слышит. И никогда, ни словечка — от себя.
— Что ты сказал?.. — Встаю как вкопанная посреди спальни.
— Быстрее! Быстрее! — орёт дурниной мой какаду, хлопая крыльями по клетке. — Машка сладкая. Моя девочка! Ар-р-р!
Вмиг проходят мигрень и усталость. Пяти часов за рулём как не бывало. Сна больше нет ни в одном глазу. Уже более придирчиво осматриваю комнату. В нише над изголовьем кровати коптят стекло ароматические свечи. Одна почти догорела.
Под пледом на подушке — длинный рыжий волос…
Моя интуиция отказывается верить, что Демьян тайком от меня купил себе парик. Его внутренний эстет считает этот цвет вульгарным.
Этажом выше живёт нейрохирург с юной фитоняшкой Машей, чей пышный бюст вырабатывает у мужчин толерантность к любым недостаткам. Ей даже можно парковаться в дерево и катать автоинспектора на капоте теслы.
В последнее время Демьян полюбил мне рассказывать про Машины конфузы в спортзале. Он инструктор по фитнесу, поэтому вопросом о природе вспыхнувшего интереса я не задавалась. А зря.
— Привет, привет, детка, — В спальню бодро вышагивает виновник моего потрясения и жестом фокусника срывает с бёдер полотенце. Зрелище, конечно, впечатляющее, но с новостями птичьей почты не идёт ни в какое сравнение.
— У меня имя есть. Галя, — напоминаю мрачно, накрывая клетку Яшки тканью, чтобы пока помалкивал.
— Что с настроением? — изображает участие Демьян. — С мамой поцапалась? Опять сношала тебе мозг своей провинцией?
Отчасти он прав. Мне наследство досталось, домик в деревне. Мать настаивает, чтоб я съездила туда на лето, развеялась и заодно собрала материал для дипломной работы. А я… да отмазки ищу, если честно. Демьян презирает всё, что уходит корнями дальше столицы. Его послушать, даже имя у меня колхозное.
— Да неважно уже, чего я раньше вернулась… Лучше ты расскажи в честь чего романтика?
— А ты про это... — его бегающий взгляд тормозит на свечах. — Так… Лень было тащиться на балкон. Жара стоит… А ты меня постоянно пилишь, когда я в спальне курю. И так внезапно позвонила, что подъезжаешь… Кто так делает? У меня и времени проветрить не осталось. Вот, перебить запах дыма пытался. Не пахнет же, правда? — демонстративно принюхивается к воздуху.
— Не пахнет, — качаю головой, поражаюсь его наглости. То, что он тугодум я всегда знала, но чтоб так врать в глаза, это что-то новенькое. — Чужой бабой пахнет. Ты там в душе, случайно, не улики отмывал?
Сбиваю его с толку улыбкой. Внутри меня взрыв, снаружи безмятежность.
— Шутки — явно не твоё, — немного истерически усмехается Демьян, шаря по мне настороженным взглядом. Я не слушала мать, когда та говорила, что он мужик скользкий. И теперь пожинаю плоды.
— Какие уж тут шутки. Мне Маша звонила...
— Что за Маша? — переспрашивает он почти с мольбой.
— «Сладкая девочка». Жаловалась, что ты её чуть ли не голой из квартиры выставил. Не по-джентльменски это.
— Вот сучка! — Его красивое лицо кривится в презрительной гримасе. — Что ты несёшь, детка? Я, по-твоему, должен расшаркиваться с каждой блядью?
— Ты хоть слышишь себя? — шепчу не своим голосом. Даром только рассчитывала увидеть горящие уши и виноватые глаза. Раскаяния в нём как у мафиози. По типу бог простит, если он есть. — Тебя реально больше ничего не смущает?
— Детка, перестань... — Демьян с тяжёлым вздохом тянет ко мне руки. — Ну что ты? Это... вообще случайно вышло. Отвлечься хотел. Я её после тренировки подвёз, соседи всё-таки. Мне без тебя одиноко в пустой квартире, пригласил на кофе, потом открыли вино… На пустой желудок в голову ударило. Я бы никогда…
— Отвлёкся? — перебиваю его.
— Как видишь…
— Ну и что тогда распинаешься?
— Вот что ты?.. Что ты злишься, я понять не могу? Я оступился. Раскаиваюсь. Всё, хорош! — Сгребает меня в охапку Демьян. — Ну? Перестань.
— Ты правда такой глупый? Не понимаешь?
— Я всё понимаю. Я понимаю, что не могу без тебя. Без твоих бездонных глазок... — бормочет он, слюнявя моё лицо поцелуями. — Без твоих пушистых ресничек…
— Всё. Отпусти! — не встретив никакой реакции, от души отвешиваю ему пощёчину. — Это гадко и не убедительно.
— Детка, извини! — Демьян вдруг падает на колени и обхватывает руками мои бёдра.
— Что ты делаешь? — вскрикиваю, пытаясь удержать равновесие. — Ну, что ты делаешь?!
— Я молю меня простить. Валяюсь у твоих ног. Никогда ни перед кем так не унижался, а для тебя на всё готов! У меня связи в загсе есть. Хочешь, нас завтра же распишут? Четвёртый год в гражданском браке. Пора что-то менять.
— Смени пластинку! — в запале повышаю голос. — Всё, отвали.
Оттолкнув его, бросаюсь к шкафу и достаю большую спортивную сумку.
— Хорош выделываться! Я что перед тобой теперь полжизни должен выстилаться? — Демьян резко вскакивает на ноги и сгребает в кулак мои волосы. — Ты что, сучка? Порядки в моём доме наводишь? Сейчас пойдёшь на кухню, выпьешь стакан воды и успокоишься. Ты меня поняла? Потому что я не собираюсь терпеть твои истерики. Сумку верни на место. Брось, я тебе сказал! — Он резко вырывает ручки из моих пальцев, царапая кожу. — Охренела совсем… Ты на кого рот открываешь? Я тебя спрашиваю! Оскорбилась она. Все мужики изменяют. Всё! Член у нас вместо башки. У ВСЕХ!
— Ах, ну да. Служить господину — вот наша женская доля, забота и крест, — язвлю, а сама подумываю кинуть в него вазой. Но вовремя вспоминаю, что это какой-то допотопный раритет, стоимостью в небольшой завод, а гарцевать в наручниках — не настолько колоритная я личность.
— Думаешь, ты себе мужика лучше, чем я найдёшь? Не в нашем городе! — Лицо Демьяна идёт багровыми пятнами. — Я про тебя такие слухи пущу…
Пустит. Я сегодня достаточно наслушалась, этот сочинять горазд.
— Да на здоровье! — Улыбаюсь по-волчьи, хватая из ниши стакан со свечой. — Ты вроде собирался делать эпиляцию? Лови…
По плану в Нижние Озерки я должна была добраться засветло. Яшка уверен, что следовать планам не по фэншую. Дремать, жрать и гадить ему надоело достаточно быстро, и где-то на середине пути птице приспичило повеселиться.
Требовать он умеет так убедительно, что в радиусе километра содрогаются стёкла.
Благо всё, что ему необходимо для счастья, легко можно найти у обочины. Всего-то нужно наломать пару веточек. На десерт набираю пучок сочной травы. Яшка первым делом пытается сцапать мой браслет. Я привычно ворчу: «перебьёшься» и пытаюсь откупиться одуванчиками. Попугай приходит к выводу, что я жалею для любимца золота. Так и скрежещет в тишине салона:
— Скряга!
Ещё спустя пару часов шансы успеть до заката гибнут окончательно. Небо затягивает тучами. Начинается такая сильная гроза, что скорость приходится сбавить практически в минимум.
Дальнейший путь проходит хоть и медленно, но без приключений. Вплоть до момента, как мы въезжаем в сами Озерки. Дорога здесь просто атас!
Кочка на кочке плавно сменяется ямой на яме. Моя приземистая француженка не подходит для таких испытаний. В её комплектации не предусмотрено ни лопастей, ни вёсел. Да что ж за непруха-то, господи? Второй раз за месяц сесть в лужу! Теперь даже не фигурально...
Грязи вокруг с футбольное поле. Положение дрянь, вряд ли удастся выплыть отсюда своими усилиями. На счастье, увязла машина у дома тёть Шуры. Они с бабушкой соседки, раньше домами, теперь и на кладбище.
Щурюсь, пытаясь разглядеть хоть какой-то свет в окнах. Мама вроде как-то рассказывала, что внук тёти Шуры перебрался в Озерки, вернулся к истокам, так сказать.
Пашу я помню прекрасно. Ужасный пацан был! Безбожно поганил мне все каникулы. То яблоком кинет, да так, что потом шишка на лбу, то ледяной водой из шланга окатит. Зато перед взрослыми — сущий пример! Огнев и встаёт вместе с жаворонками, и козы не боится, и ягоды собирает лучше меня. Потом ещё и завидный жених…
Сколько ему сейчас? Двадцать пять? Двадцать восемь? Лет десять не виделись. По-любому женился уже или пузо отъел.
Эх, ни света в окне, ни зонта при себе. Придётся нам с Яшкой выбираться под дождь. А льёт-то как! Вода — стеной. Выхожу из машины и сразу промокаю до нитки.
А я ещё в белом спортивном костюме, шатаюсь как лист под порывами ветра. Когда добираюсь до задней двери, Яшка, будто почуяв неладное, таращится наружу квадратными глазами.
Пусть не без труда, но вытаскиваю клетку. Она у нас широкая, высотой в метр. Еле запихнула, а достать так вовсе отдельная песня. Матерная.
— Приехали, радость моя! — объявляю бодро, накидывая на квадратную крышу платок.
Полагаю, Яшка под дождь попадает впервые. Тот хоть и летний, но мало походит на тропический душ.
— Ведьма! — орёт птиц дурниной. Всё-таки научил его Демьян, подгадил на память.
Конечно, протест игнорирую, не ночевать же в машине. Придерживаю клетку за дно и коленом толкаю дверь, чтобы пока я метнусь с Яшкой к дому, не залило салон.
Ничто не предвещает беды. Ну, кроме ног, увязающих по щиколотку в грязи. Обляпываюсь вся!
И вдруг гремит гром со спецэффектами в виде паутины молний. Потусторонним светом все Озерки затягивает, верхние и нижние.
Естественно, Яшка не может оставить такое событие без комментариев. А что он вопит в любой непонятной ситуации? Уж не знаю, из какой семьи этот пернатый ко мне прибился, но варианта всего два. И выбор падает на самый злобный:
— Яшка, где деньги?! Где мои деньги, тупица?!
— Да тихо ты! Тихо, всех собак перебудишь, — увещеваю своего припадочного, шлёпая вдоль забора.
Продвигаюсь уверенно, но у крыльца удача мне изменяет. У нижней ступеньки налетаю на какое-то ведро. В лицо летят комья грязи. Птиц даже свой концерт прекращает и молчит всё то время, что я ковыряю замок. В темноте попасть в сердцевину ключом нереально. Хвала всё той же молнии, подсвечивает изредка…
Из просторного коридорчика в нос бьёт запах пыли и дерева. Лампочка на щелчок выключателя выдаёт ноль реакции.
— Зато сухо, — стараюсь найти позитив. Я так продрогла и вымокла, что охота сесть и реветь. — Не бойся, Яшка. Я быстро.
Поставив клетку за дверью, возвращаюсь во двор. Ставлю машину на сигнализацию. Чёрт с ними, с теми сумками, по такому ненастью всё равно не допру.
На кухне водружаю клетку на стол и включаю плиту, чтобы Яшка обсох. Заодно ставлю на огонь чайник и слушаю, как по крыше стучит дождь. Наполняю стакан на три четверти водой, сверху доливаю масло, опускаю внутрь самодельный фитиль из промасленной ткани. Горит не хуже свечи уютным мягким светом. Всё, как учила бабушка.
Всю жизнь грезила о романтике, но та вся досталась другой. А достаточно было всего-то рвануть в глухомань.
Пока греется вода, иду готовить спальню ко сну. За полгода, что дом оставался без присмотра, здесь каким-то чудом ничего не разграбили. Всё лежит там, где я ещё с детства запомнила. Даже дверцы платяного шкафа скрипят точно так же — аж уши закладывает!
Я как-то не сразу соображаю, что это не единственный шум в комнате. А когда разворачиваюсь со стопкой постельного белья в руках, резко обмираю. В доме отчётливо слышится скрип половиц. Хочется думать, что это дурачится Яшка, разбуженный незнакомыми шорохами, но... Боже, звук повторяется — чья-то тяжёлая поступь, и у меня волосы встают дыбом!
Сейчас я, конечно же, понимаю, что комнаты надо бы сперва осмотреть. Мало ли какой бродяга здесь поселился. По крайней мере, мне доводилось про такое слышать. Обычная практика в бесхозных домах. Или ещё хуже — воры? А я, как бы, полный профан в рукопашном бою... Там даже по звукам веса раза в два больше. Напряжённо смотрю в проём двери, ещё не видя, но чувствуя на себе чужой взгляд. Сказать, что мне не по себе — значит ничего не сказать. Я просто цепенею и не могу пошевелить даже пальцем. Просто стою, смотрю, как в спальню заходит кто-то высокий, и безмозгло заслоняю одеревеневшей спиной единственный источник света.
Павел
Ничто так не расслабляет после тяжёлого дня, как хорошо затопленная баня и банка нефильтрованного пива, дожидающаяся меня в холодильнике. Жара стоит ядерная! Чтобы жизнь окончательно удалась, не хватает только сочной красавицы с берёзовым веником.
Может, зря я вдову участкового отказался утешить? Девка она видная, румяная, смешливая, а пироги какие печёт! Разве не за этим я бросил офис и перебрался в деревню? За простым человеческим счастьем и женщиной, готовой пойти за мной в огонь и в воду.
Я давно заметил, деревенский загар столичным штучкам не подходит. Знакомые красотки охотно вызывались составить мне компанию куда-нибудь на Гоа или в Таиланд. Там солнце насыщеннее. Это легко доказывают сотни равномерно-шоколадных жоп на снимках в соцсетях.
И всё.
Никаких дальше порывов проведать, как ты там лежишь с бронхитом. Шевелишься ещё, не сдох?
А Василиса добрая, простая как три рубля и смачная, есть за что ухватить! Что немаловажно, она сама меня активно клеит. Даже навязчиво, если на то пошло. Одна неприятность сводит мой пыл на нет. Духи её проклятые! Рядом встанешь — дышать невозможно! Они как эклеры с нафталином — противны человеческой природе. Не могу рядом стоять дольше пяти минут.
Так и живу, спрос на меня в деревне бешеный, хоть гарем заводи! Всё у меня есть: дом современный со всеми удобствами, доходное дело, машина крутая. А пару для жизни найти не могу. Всё есть, ага. Кроме счастья.
Когда прижмёт, захаживаю в Верхние Озерки к местной ведьме. Зачётная во всех смыслах девка. Живёт одна у болот, болтает мало, умеет много. Хоть завтра женился бы! Да только свободу любит.
Радуйся, говорит. Берегут ведьмы тех, кто им понравился, от самих себя.
Вот и парюсь один-одинёшенек. Радуюсь.
В предбаннике беру полотенце, обматываю бёдра и выхожу на порог. Ливень бьёт льдом по распаренной коже. Эх, хорошо!
Краем уха улавливаю шум за забором. Не успеваю толком прислушаться, а оно как завопит!
— Яшка, где деньги?! Где мои деньги, тупица?!
Главное, голос прокуренный какой-то, синтетический. Как у зэка.
— Да тихо ты! Тихо, всех собак перебудишь, — второй, наоборот, звучит пискляво, заискивающе.
Вон он — задохлик в кепке и спортивном костюме, крутится у калитки почившей тёть Нюры. Молния всего на миг освещает округу, не даёт рассмотреть, что он там такое тяжёлое тащит, накрытое тряпкой?
Никак телевизор выносят?
Ну точно. Грабят! Уголовник и его шестёрка. Сейчас дождь следы размоет, потом ищи-свищи. И участковый в грязь пока доедет, они всё добро к хренам унесут!
Я быстро натягиваю штаны, накидываю куртку и забегаю в дом. Безоружным на рожон лезть тупо. Ружья у меня тоже нет. За неимением выбора хватаю топор.
Вечер заиграл остросюжетными красками. Я не знаю точно, сколько их и чем вооружены, поэтому фонарик не включаю. Свет у бабы Нюры отключен от щитка, это тоже играет мне на руку. Делаю ставку на эффект внезапности.
А вот и очертания машины. Оставили подальше, чтобы не шуметь. Ушлые ворюги, наверняка дерзкие парни с заточками.
Дверь в дом нараспашку. Ненадолго зависаю, разглядывая грязные кроссовки сразу за порогом. На вид какой-то детский размер. Сняли, чтобы не оставлять следов? А почему тогда только одна пара? Других отпечатков подошв на половицах не видно.
Немного напрягает, что главный бродит вокруг дома. Ставлю посреди коридора пустое ведро. Налетит — услышу.
Шестёрка его — вот он, роется в шкафу. Хиленький, совсем пацанёнок. Я думал, деньги ищет, а нет. Бельё постельное гребёт! Крохобор.
Гасить его нельзя. Не рассчитаю силы, самого посадят. А не гасить — заорёт, что тоже сулит мне тройной геморрой.
И что делать?!
Говорят, в критической ситуации на ум приходят гениальные идеи. Врут! Ну, либо я то самое исключение, что вечно портит всем статистику. Всё, что я придумываю — застать пацанёнка врасплох. Влепить ему вербально, так сказать.
Пока подбираю заход позабористей, он как чует — медленно оборачивается и замирает, испуганно таращась в темноту. Тлеющий за тощей спиной огонёк даёт совсем немного света, поэтому мне удаётся разглядеть немногим больше, чем с порога бани.
— Ну, что стоишь? — подражаю флегматичной речи киношных мафиози. — Спускай штаны.
— З-зачем?..
Внезапный поворот, признаю. Сам в шоке.
Секундная заминка даёт мне подобраться достаточно близко для броска. Оп, и воришка уже распластан на кровати с куском наволочки во рту.
— Пороть буду, — мрачно шучу.
Ремня ему, конечно, хорошо бы всыпать, но в воспитатели я не нанимался. Свяжу, а дальше пусть менты разбираются, что с ним делать.
В ответ раздаётся глухой, глумливо-истеричный и вполне себе женский смех...
Что-то в голосе парня меня ещё у бани смутило, теперь это нечто обретает конечный смысл и форму.
Хмурясь, отдёргиваю пальцы с простыни, которой наспех связал задохлику руки. Рывком переворачиваю пленного на спину и, придерживая за плечи, помогаю сесть.
Куртка, штаны, даже лоб и щека — всё в грязи. Но кожа на лице очень нежная, без намёка на пух или подростковые усики. Не по-мужски пушистые, изогнутые ресницы, волнующий излом губ, тонкие брови... Если это всё-таки мальчик, то очень смазливый. У сокамерников будет нарасхват...
Почти не дыша, срываю бейсболку. На острые плечи ложится каскад волос, довольно редкого, ангельски-белого цвета.
Звучно втягиваю воздух сквозь крепко стиснутые зубы. Да ну...
Сама Обломова в нашу дыру пожаловала?!
— Охренеть... Мелкая, ты, что ли?
Я сейчас не вспомню хоть одной нашей встречи, когда бы соседская внучка не подвела меня под монастырь. Я ей яблоко кину — она вдруг встанет столбом и не ловит. Хотя до этого полдня перед носом крутилась, достать не могла.
А когда рой ос отогнал водой из шланга? Кого обвинили, что мелочь слегла с температурой? Мне ведь тогда даже родная бабка не поверила. Не видела Галка никаких ос! Зато прекрасно расслышала: «Вали отсюда, дурища!»…
Галя
— Ну, здравствуй, Галчонок... — произносит Паша обречённо, будто в него летит что-то тяжёлое, но ещё пока не долетело.
Не знаю почему, но внешность подросшего соседа впечатляет меня больше, чем обещанная порка и топор вместе взятые. Вот это Огнев вымахал! Вот это раздался в плечах! И торс под расстёгнутой курткой рельефный в наиболее интересных местах. Капли дождя переливаются на бронзовой коже как бриллианты.
А глаза? Какие у него глаза! Прожилки в радужках золотые и синие, как поле васильков с вкрапленьями пшеницы. В целом обычные, но при этом взгляд — чистый грех! В каждом взмахе ресниц — искушение. Секс. Провокация.
Только чего он рожу кривит, я не поняла?
— Фдуй, — сердито слюнявлю наволочку, чтоб не рассиживался на моей кровати. Как и всякая нормальная женщина я на дух не выношу, когда мне так откровенно не рады.
— Вдуй? — Зрачки его восхитительно бесстыжих глаз расширяются. — Слушай, Обломова… Без обид только. Ты сейчас жуть какая чумазая.
— Ф-дуй! — выхожу из себя, потому что внятно опять не получается, а Паша то ли тупит как старый пентиум, то ли угорает.
Сдуй. Сдрысни с кровати, идиота кусок! Неужели сложно понять?!
— Ух, настырная какая! — азартно и с явным одобрением придвигается Огнев. — Давай-ка сначала умоем тебя. У меня как раз банька натоплена. Отпарю тебя как боженька.
— Ишшеваешься?!
— Минуточку… — Паша, наконец-то, соображает дёрнуть за край наволочки и освободить мне рот.
— Ты что творишь?! Чистоплюй хренов… — мне и дальше есть что сказать. Возможности нет. Огнев попросту возвращает кляп на место. Такой же грубиян, как я его запомнила.
— Пардон, так намного лучше... Уж лучше молча трахай меня, чем словами мой мозг. Ну, то есть продолжай быть деликатной в общении. На чём мы остановились? Ах да. Что я творю... Так-то я здесь на правах сторожевого пса. На твои сахарные косточки не замахиваюсь, но от тарелки наваристого борща не откажусь. Имей в виду, когда соберёшься стряпать. Кстати, — вдруг напрягается он. — Где твой мужик?
— У? — только и получается промычать.
Мы обмениваемся взглядами взаимной подозрительности. Паша поднимает с пола топор и перекладывает себе на колени. Как будто бы невзначай касается мизинцем моего бедра. Парад переживаний — а вдруг сосед кукухой тронулся — идёт на второй круг.
Я показываю глазами вниз, обозначая готовность к мирным переговорам. С буйными скандалить себе дороже.
И только в очередной раз избавляюсь от наволочки, как из кухни раздаётся инфернальный хохот.
На предплечьях Огнева выступают мурашки.
Ха! Я-то к повадкам своего Яшки привыкшая. Для меня всё логично — чайник закипел, мой Соловей-разбойник проснулся и давай стращать врага объёмом лёгких. Тут ещё важно понимать, что смех у какаду в точности совпадает с криками человека, которого пытают.
Огнев моментально подрывается на кухню. Я — за ним.
Шестое чувство кричит, что встреча Яшки, неподготовленной психики и топора в одном помещении, может закончиться летальным исходом. Причём необязательно для попугая.
— Где мои деньги, тупица?! — с вызовом таращится на незнакомца мой птиц.
— В… порнозвезде, — в последний момент смягчает рифму мой сосед матершинник и светит мне в лицо фонариком. — Так ты одна приехала?
Что-то вкрадчивое в его интонациях меня настораживает.
— Почему одна? С защитником. — Бочком протискиваюсь ближе к клетке. — Дверцу открою и выскочишь отсюда как Прометей.
Огнев, видимо, уже отошёл от первого шока и теперь позволяет себе похабную ухмылку.
— Голенький?
— Без печени, — безжалостно отсекаю попытку флирта.
— Пока-пока! — веско припечатывает Яшка, сверкая на гостя чёрными глазами.
— Только сначала руки мне развяжи. — Поворачиваюсь к Огневу спиной. Тот факт, что он оставил топор в углу, вселяет надежду на его адекватность.
Правда возится он чего-то долго, будто не сам завязывал. Дышит на меня так выразительно, как Дёма в наши лучшие дни не дышал.
Чего это он опять задумал, безбожник?..
— Замёрзла? — Паша медленно проводит горячими пальцами от моих запястий до самых плеч.
— Чай сейчас заварю и согреюсь, — сразу нахохливаюсь, усмотрев в вопросе попытку навязать мне комплекс согревающих упражнений. Парных, ага. Обычно с этого вопроса всё стыдное и начинается…
Чумазая? Вот и нечего ко мне лапы тянуть!
— Тебе видней, — усмешкой даёт понять, что отмазки мои шиты белыми нитками. — Приглашение в баню ещё полчаса актуально. Потом она остынет. Сходи попарься, а я пока защитника твоего посторожу. Коты у нас здесь тоже не пальцем деланные, могут запросто загрызть добычу по свинью включительно.
Вряд ли местные коты обучены проходить через стены. Но то, что он останется здесь, подкупает. Картинки горячего пара волнуют потаённые струны промёрзшей души. Мой язык и ноги, окоченевшие в сырых носках, категорически против отказа.
Кивком благодарю Пашу за предложение и возвращаюсь к платяному шкафу.
Фривольные пижамы, как дань сожительства с Демьяном, для дефиле перед чужим мужиком не годятся. Пусть полежат пока в багажнике, я что-нибудь из бабушкиного неглиже позаимствую. Вот, например, эту фланелевую сорочку в пол. Скромно, непритязательно и нигде не просвечивает.
Взяв банное полотенце, с улыбкой провожу пальцами по веточке сухой лаванды. Каждая вещь в аккуратных стопках проложена сухоцветами. И пахнет так щемяще, детством…
— То-о-олько рю-ю-юмка водки на столе! — выводит меня из ностальгической дымки истошный вопль Яшки. Отлично, теперь он затянул любимую шарманку.
— Эй ты! Как тебя? — слышно как стучит по клетке Огнев. — Заткнись, а?
Бесполезно. Но пусть пробует. Некогда будет подглядывать, если появится такой соблазн.
— Ве-е-етер плачет за о-о-окном!..
— Да блин! Птица!
— Покорми его, — бросаю, проходя мимо кухни.
— У него полно еды! — возмущается Паша.
Павел
— Птица!
— Что?
— Заткнись, вот что!
— То-о-олько, — ещё громче заливается пернатое исчадие, — рюмка во-о-одки на столе!
Я терпеливый. Спокойно переношу шум перфоратора, шорох пенопласта и новогодний концерт на главном канале. Но этот попугай заткнул за пояс всё!
Я готов научиться варить суп. Уверен, варево из этого безбожника не может получиться хуже, чем его вокал. Приходится напоминать себе, что Обломова такой кулинарный экспромт не оценит. Между нами и так воздух трещит от напряжения. Годков прибавили, а мозгов как будто не стало больше. Причём такое чувство возникает только рядом с ней. Всегда так было. Стоит Гале появиться на горизонте, и мой язык начинает молоть всё подряд.
Пока хозяйки нет, решаю сломать систему и начать жёстко фильтровать, что говорю. Можем же мы хоть разок пообщаться по-человечески?
Подключаю свет в доме, завариваю чай. Выбор трав у тёть Нюры как в гипермаркете. Половину корешков и цветочков я впервые вижу. Щепотку того, листик другого и вот уже от заварника поднимается аромат цветущих лугов. Попугай, поняв, что зритель из меня пассивный, обиженно затыкается. Хороший знак, я считаю.
— Спасибо за баню. Не буду тебя задерживать, — температура Галкиного радушия будто понизилась до минусовой отметки.
И так недобро сверкают её глаза, так выразительно шлёпаются в алюминиевый тазик грязные вещи, что сомнений не остаётся — чем-то я её уже взбесил.
— Прости за наволочку, я не хотел тебя пугать, — включаю интеллигента, как обещал себе. — Ты к нам проездом или на всё лето? — добавляю миролюбиво, когда пауза затягивается.
— Пока не решила. А что?
Галка демонстративно убирает со стола вторую чашку, отходит к окну и принимает позу надменного безразличия, что по всем признакам следует понимать как «сдрысни отсюда».
Я подбираюсь ближе под предлогом, что через всю комнату стрёмно орать. Двигаюсь медленно, как удав, гипнотизирующий кролика.
— Если нужна будет помощь, траву скосить или дом подлатать, обращайся.
— Расценки всё те же? Тарелка борща или прайс подороже? — хмыкает Обломова, стреляя по мне колючим взглядом. Причём выражение её лица становится ещё более постным. Безразличие в каждой мимической морщинке показывает: она внимательно НЕ слушает.
— Раз уж мы заговорили о ценах, мне тоже не помешала бы женская рука.
Держусь роли, где я добропорядочный сосед, стараясь при этом не представлять, чем именно она мне может пригодиться в этом балахоне, волнующе сползающего с острого плеча.
— А что так? — насмешливо выгибает Галка бровь. — Своя рука уже не удовлетворяет?
Большая часть моей выдержки успевает выветриться ещё на первой фразе. Дослушав до конца, медленно выдыхаю:
— Вообще-то, я хотел попросить помочь мне разобраться с кофемашиной. Но если тебя так волнует моя физиология, можем обсудить...
— Ну-ну... Ко мне ещё не подкатывали так бездарно. Кофемашина! Типа инструкцию вложить забыли? Очень смешно!
В этом её «ну-ну» больше яда, чем в железах песчаной гадюки.
— Я на примере лучше соображаю. И ты съехала с темы, — хрипло выдыхаю ей в лицо, чувствуя, как кровь от злости кипит немного не в том месте.
Какая стерва, а?! Я к ней со всей душой: чаёк там, помощь, банька, а она гнёт пальцы, будто в трусы полез!
— Огнев… — Возмущённо поднимает на меня взгляд.
— Обломова... — копирую её рычащие интонации. Влажные приоткрытые губы так и напрашиваются на должное применение.
Что я с ней в колкостях соревноваться буду как подросток? Мне в шесть утра гнать на лесопилку. Это в офисе начальник может дрыхнуть до обеда. А я за людей отвечаю. За то, чтобы не допускать отрезанных пальцев, рук и голов.
— Ты чего?.. — Она ладонью упирается мне в грудь, а меня, закалённого палящим солнцем и ядерной баней, до костей шпарит жаром.
— Что за интерес такой к моей интимной жизни, м? — Прижимаю Галку спиной к стене. — Если почву прощупываешь, то это делается ниже.
— Много на себя берёшь, Огнев, — выцеживает презрительно. — Твой потолок — доярки.
А она, получается, слишком хороша для меня? ОНА?! Одинокая язва с чумным попугаем!
— Доярки хотя бы не выпендриваются. Мы вроде вместе здесь росли. А теперь что, деревенский воздух тебе не Шанель?
— Дверь там, — отталкивает меня Галка. И сама уходит куда-то вглубь дома. Даже за порог меня не провожает.
— Пока-пока! — подгоняет меня её невыносимая птица.
Да ради бога. Нормально же жилось одному. Размеренно. Они через месяц-другой уедут, а мозг засрут на годы вперёд.
Накидываю куртку на голову и, не оглядываясь, быстрым шагом иду к себе домой.
— Паша? — надрывно кричит кто-то женским голосом с веранды. — Паша, это ты?!
Время уже за полночь. Это кого ко мне в такой потоп принесло?
Направляю луч фонаря на дом. В опухшем лице не сразу признаю Василису. Зарёванную настолько, что глаза с потёкшей тушью напоминают щели.
— Ва-а-ась, — вздыхаю медленно, чтоб не выматериться. — Ты что здесь делаешь? Опять забор покосился? Суток не прошло.
Морщусь. Духами этими её убойными теперь весь двор протравлен.
— А-а-а… Да нет. Чего ему будет-то? Стоит как новенький, — сверкает она ямочками на щеках, будто и не хлюпала носом секунду назад. — Я пирожков целую печь напекла, а кушать некому. Ну и вот. Решила принести, пока горячие. Поблагодарить за работу.
Поблагодарить она спешила. Конечно. С вырезом до трусов что на бедре, что сверху. И ещё какой-то хренью из чёрного кружева с розой на ляжке, придающей образу слегка бордельный флёр.
— И где твоя выпечка? — С недоумением смотрю на её руки. Нет, я не дурак, но какая актёрская игра без реквизита? Ну, Василиса! Хоть заморочилась бы с достоверностью.
— Выкинула. Во-о-он там! — Показывает пальцем мне за спину. И как заревёт опять! — У тебя вокруг дома привидение бродит в свадебном платье! Глаза дурные! Волосы — дыбом! По фате молния пляшет. А потом, как открыла рот, как загремело! Я думала сердце выскочит! Нет, ты послушай! — Хватает меня за руки и страстно прижимает к груди, демонстрируя вместительность лифчика и заодно крайнюю степень отчаянья. — Глаша это. Точно она. По всем холостякам прошлась. Теперь до тебя добралась! Жениться тебе надо срочно, Паша. Изведёт!
Галка
Звонок несостоявшейся свекрови застаёт меня под вишнёвым деревом. Листва ещё не обсохла и капли недавнего дождя затекают за шиворот, добавляя дёгтя в и без того несладкий разговор.
— Дёмушка раскаивается, — сообщает она мне сразу после скупого приветствия.
— Это он вам сказал? — хмыкаю скептично.
— Это мне сказали коричневые круги вокруг его глаз!
— Да вы что? Я-то думала это признаки насыщенной личной жизни. Предлагаю не мешать Дёмушке навёрстывать упущенное.
— Вот ты всегда так… — как «так» она не уточняет, но кого назначили крайним и без того понятно. — За своё нужно бороться. И, прежде чем что-то решать, остынь хорошенько, а то таких дел натворишь — небу жарко станет.
— Ну так, может, не стоит меня накалять? И остывать тогда не придётся.
— Галь, ты пойми. Я Дёму не оправдываю. Я тебе как женщина звоню, которая побольше твоего пожила. Ты сейчас неправа, — говорит она ласково, как со взбесившейся лошадью. Но меня уже несёт. Всё невысказанное вдруг поднимается и просит выхода.
— Мне его по головке надо было погладить за то, что развлекал себя в моё отсутствие? Канкан на столе может ещё сплясать?!
— Можно и канкан, если понадобится! — прикрикивает она. — Проще всего задрать нос и качать права. А потом у мужиков одна дорога — к доброй и весёлой любовнице. Хочешь быть незаменимой — будь выше обстоятельств.
— Я лучше буду при своих интересах!
— И одна, — добавляет сварливо. — Со своим попугаем.
— Лучше так, чем с общественным достоянием.
— Дёма тебя любит. Не спорь! — не даёт мне и слово против вставить она. — Просто у мужчин такая природа. Да, неприятно, но и ты не делай из измены трагедию. Воспринимай это как комплимент.
— Чего?..
Мне кажется, что я ослышалась, но нет. Любовь Григорьевна как никогда серьёзна:
— Того. Мужчины потребители. Им хочется кого попроще. Чтобы в глаза заглядывали, и погеройствовать можно было, особо не напрягаясь. Тебе, чтоб угодить, стараться надо, а эта профурсетка от простой улыбки тает. Она ещё не знает всех его недостатков. Она его не знает слабым. С ней можно быть кем хочешь. Вот и весь секрет.
— Отлично. Я бы тоже с радостью не узнавала ТАКИХ его недостатков.
— Зачем тогда в его бельё грязное лезла? Любопытной Варваре... Дальше сама знаешь.
— А зачем он это бельё обосрал?! — на взводе называю вещи своими именами. Так оно короче и доходчивей.
— Раз уж полезла, чистюля, позволь ему исправиться. Прощёный мужик он же потом — как шёлковый. Любой каприз бежит исполнять по первому требованию, — надменно игнорирует вопрос Любовь Григорьевна. Впрочем, не забывает по-матерински поддеть: — И сама находи больше времени на него. Увидишь, ваша любовь получит второе дыхание.
— Если человек любит, он не изменит. Хоть пьяный, хоть обиженный, в любом состоянии! Не унижают любимых. Нравится думать, что измена — комплимент? Ваше дело. А для меня это сравнение и поиск лучшего, чем есть.
— Галь, не руби сгоряча. Потом жалеть будешь.
Уже жалею. Что не додумалась поберечь себе нервы и не добавила Демьянову родню в чёрный список. А что? Как встретились чужими, так и разбежались.
— Вряд ли, — бурчу, особо не рассчитывая быть услышанной.
— Ты всё равно не спеши. Будь мудрой.
— Это не мудрость, а компромисс с собой и безысходность!
В порыве экзальтации заканчиваю звонок, не прощаясь. Через секунду понимаю, что не всё высказала. В разговоре явно не хватает жирной точки. Но перезванивать, чтобы сказать: «и больше не звоните мне!», уже как-то не то.
— Бельё обосрал! — повторяет Яшка, наблюдая за тем, как стекает сок с раздавленной в его когтях вишни.
— Не матерись, — вздыхаю с улыбкой. Сама виновата, знаю ведь, как он любит схватывать фразы, брошенные на пике эмоций.
Какаду птица шилопопая. И да, постоянно держать его в клетке нельзя. Опытным путём я выяснила, что мой — не улетает. Вынесла его с собой. Пока я собираю ягоды на компот, он носится рядом по траве, выпрашивает вишню, орёт, просит почесаться, опять орёт. Мозгов и энергии у попугая много. И то и другое нужно куда-то девать.
Скоро время обеденного сна, но до него ещё дожить надо. Сама-то я так накручена, что даже ночью не усну.
Мать за него звонит просить. А от самого Демьяна ни слова! Нормально?!
Я не знаю, за что полюбила его. Демьян безнадёжно избалован. Его жизнь — калейдоскоп ярких эмоций. С ним можно было начать вечер культурной прогулкой на теплоходе, а закончить — прячась за мусорным баком от полицейской облавы в самом опасном районе города.
Он мог внезапно забрать меня с пар, чтобы рвануть на пару суток в горы, а потом так же внезапно не отвечал на звонки по несколько дней. И не видел в этом ничего криминального.
А потом появлялся, всегда неожиданно — ленивый шаг навстречу из тени подъезда… Небрежно отщёлкнутый в сторону окурок… Хриплое: «малыш, я скучал» — три слова, что держали меня возле него на привязи крепче, чем могло бы удержать даже заветное «выходи за меня». Потому что безмозглый романтик внутри меня слышал: «ты делаешь меня лучше» и «я мог бы получить любую, но выбрал тебя».
Я верила, что всё изменится. Из кожи вон лезла, чтобы дать ему стимул. Но правда в том, что Демьяну никто не нужен. Он просто вычеркнул меня и живёт дальше.
И я целиком сознаю свою неискренность, когда запрещаю себе по нему тосковать. Только не заслужил он ни капли моих слёз. Надо заново учиться радоваться мелочам. Занимать мысли компотом, дипломной работой и даже позволить себе украдкой любоваться соседом.
Что угодно, только бы не замыкаться на Демьяне.
— Валим! — орёт вдруг Яшка, суетливо хлопая крыльями.
Я только и успеваю заметить рванувшего следом кота. В зелени белое оперение легко отследить, но скорость, с какой он летит к соседнему дому, пугает. Он здешних мест не знает, может к лесу сорваться. Вдруг потеряется?
Солнце палит и слепит глаза. Мне кажется, что он повернул куда-то за дом. Я — следом.
Павел
— Я думала твоё предложение — неудачная шутка. А это ты, Огнев, головой в детстве ударился. Ну, какой ещё Лёший?
— Нормальный Леший! — исподлобья смотрю на Галчонка. — Не хуже остальных.
— Господи, какой бред, а…
Скептичность Обломовой опережает мою способность сочинять небылицы. Но я не сдаюсь. Я не собираюсь остаток лета умирать от воздержания, изображая из себя того, кем не являюсь. А по ночам стирать ладони, представляя, чем бы мы занимались, если бы я был чуть больше бессовестным.
— В крайнем случае — прогуляешься перед сном, — Беру её за руку, а в уме продолжаю про то, что слышать ей не следует ради успеха моих планов. Там ещё много чего про единение с природой и эротизм двух тел, сплетённых в свете звёзд.
Здесь по женским правилам Галке следует окатить меня равнодушием и уйти. Но не слишком быстро, чтобы я успел догнать.
Вместо этого она покорно подстраивается под мой шаг.
— Прогуляемся… Если нас волки не сожрут, — стреляет по мне насмешливым взглядом.
— Я тебя умоляю. У нас из хищников — одни ежи и совы.
— Будешь распускать руки, огребёшь, — вдруг предупреждает она строго.
— У тебя тяжёлый удар? — спрашиваю, как бы между прочим.
Галчонок растопыривает перед моим лицом свои длинные красивые пальцы с острыми стилетами. На зависть Фредди Крюгеру.
— Думаешь, мне нужно тебя бить? — щёлкает ими перед моим носом. Даже на звук — опасно. — Уверяю, переломы заживают быстрее.
— Ты не знаешь, от чего отказываешься, — вяло пытаюсь её образумить.
— Переживу.
Я вздыхаю и продолжаю идти к мосту прогулочным шагом. Уговоры — это не моё. Мне ближе схема «на плечо и в пещеру». Но раз уже пообещал ей мысленно свет звёзд, придётся потерпеть.
Галчонок в это время шарит свободной рукой в кармане, да так, что мне чудится треск оторванных ниток. Что она там ищет? Комплимент? Улыбку для терпеливого кавалера? Ах, всего навсего какой-то белый прямоугольник…
— Узнаёшь? — Суёт мне в лицо фотографию.
Позорный снимок. Неудивительно, что я забыл про этот случай.
Как-то наши семьи гуляли на деревенской свадьбе и кому-то из бабушек пришло в голову, что будет круто если я потанцую с Обломовой. Круто было потом, когда я скидывал туфли с отдавленных ног. А сам танец…
Пиздец смотрелся со стороны, конечно!
Галя сердито пыхтит мне в пупок, а я брезгливо держу её за плечи двумя пальцами. И всё это на пионерском расстоянии!
Что тут сказать...
— Красивый бант.
Чтоб угодить женщине, надо похвалить, например, её причёску. Она в ответ соврёт, мол, не самая удачная. И начнёт рассказывать про ВСЕ свои эксперименты с волосами.
Быть хорошим слушателем совсем не сложно. Можно безнаказанно фантазировать на сочные губы, главное — не забывать периодически кивать. В идеале вставить пару вежливых комплиментов.
Например: «Охуенно!». Почему-то мат в таком контексте вызывает наибольшее доверие.
И неловкость рассеется.
Но Галчонок как с Луны мне на голову свалилась! Смотрит на меня как на дебила.
— Я к тому, что это максимум, что между нами может быть.
— Обломова, уймись, ну что ты? Я в лес тебя веду, а не на сеновал. Там ночью сыро!
У городских воображение работает иначе. Я сам, когда вернулся, многое себе даже не представлял…
Она так гордо фыркает, что выражает ненароком сожаление.
— Ой, смотри! — Галчонок вдруг показывает взглядом в сторону верхних Озерков. — Свет горит на болотах. Что это?
Вот они — опасности жизни холостого мужчины. Прошлое схлестнулось с будущим. Зазеваешься — к хренам расплющит!
— Там ведьма местная живёт, — голосом выражаю равнодушие, скуку, готовность поддержать тему и нетерпение её же закрыть.
— Вот прям ведьма?
— Ещё какая! — бросаю на болота хмурый взгляд.
Галчонок проницательно щурит глаза.
— Лично проверял?
Это фиаско, братан.
— Я в колдовство не верю. Но местные к ней ходят постоянно, — не отвечаю прямо на вопрос. Ничто так не убивает романтику, как тень другой женщины.
— Так, может, у неё былички поспрашиваем?
— Обломова, ты чё дура? — психую, ускоряя шаг. — Нечисть своих не сдаёт!
Луна, мост, стрекочут сверчки. Чего ей неймётся-то?! Вот же неугомонная. Прямо по классику: и прекрасны вы некстати, и умны вы невпопад...
Дальше разговор не очень клеится. Просто пилим через спящий лес. Идти недалеко, но я петляю как заяц, запутывая след.
— Мне кажется, что мы здесь проходили.
— Да быть такого не может, — вдохновенно вру. — Я этот лес знаю как свои пять пальцев!
— Вот и засунь их себе в… рот! И не спорь со мной. Смотри, сбитый мухомор у тропинки. Свежий! — Направляет луч фонаря в указанном направлении, взглядом обещая скормить его мне, если опять возражу.
— Ты только не паникуй, — Со значением кладу ладони ей на плечи. — Мы заблудились.
Галчонок нечленораздельно рычит, обозначая ярость, отрицание, панику, ненависть ко всем растущим в мире деревьям и желание выпустить мне кишки.
Инстинкты велят немедленно отказаться от рисковой затеи и резко «вспомнить» обратную дорогу. Или признаться и бежать, ломая ветки. Но второй такой шанс может не выпасть.
Я резво принимаю вид суровый и уверенный. Девушки таких любят.
— Переночуем здесь, а при свете дня я нас точно выведу.
— Где здесь?! На поваленном дереве? — дрожат в её голосе нотки ярости.
— Да нет же. Правее смотри, там изба заброшенная. Лешего, наверное, — мрачно шучу.
Тяжёлые лапы елей, густой запах смолы, шёпот крон — антураж соответствующий.
— Думаешь, там есть где прилечь? Повезёт, если крыша не рухнет нам на голову. — не разделяет она мой юмор.
Уверен. Я лично днём наводил там порядок. Но для достоверности предлагаю посмотреть.
— Пошли. Не всю же ночь нам по лесу валандаться.
Это тоже неправда. Глядя на то, как она в сомнениях покусывает сочные губы, я готов не спать ночь напролёт! И неважно где — в избе или прямо на сырой земле.