Письма героев

Глава 1. Данциг

28 августа 1939.

Эта история должна начаться с фразы: «Два неприметных человека за выщербленным рассыхающимся столом у окна кафе с великолепным видом на рейд обычного приморского города решали судьбы мира». Разумеется, это беспардонная наглая ложь от слова до слова!

Манеры и жуткий акцент сразу выдавали в господах за столиком иностранцев. Нет, это ныне не редкость, но бросается в глаза. Проходившего мимо с подносом кельнера аж передернуло от того, как один из гостей обозвал Вайхсель Вислой. Здесь так не говорят.

Владелец «Рульки и моря» только недавно закончил ремонт. Выщербленных столов там просто быть не могло. А вот вид из окна действительно открывался великолепный. Рейд представал во всей красе. Закатное солнце бросало лучи на приземистый угловатый увенчанный толстыми мачтами и трубами стальной утюг. Редкое зрелище старого корабля, все ровесники которого давно покоятся на дне или давно порезаны на иголки.

Разумеется, любой человек хоть раз в жизни побывавший в Данциге никогда не назовет этот удивительный город с историей «обычным». Язык не повернется, примерзнет к небу или сломается. Да и кафе находилось не в самом Данциге, а в его пригороде, чудном поместье Брозен. Но это не так уж и важно, не правда ли?

Самая наглая часть лжи заключается в том, что два иностранца за столиком кафе «Рулька и море» никогда ничего серьезного в этой жизни не решали. Прекрасные исполнители, мастера своего дела, не более того. Однако, если старательно поскрести, под слоем лжи обнаружится бриллиант истины. Не каждому доступно, не каждый поймет.

- Удачно выстроились, Джеймс, – высокий, сухой как щепка джентльмен средних лет показал в окно свернутой «Манчестер Гардиан». – Прошлое, настоящее и временное.

Ближе всех к берегу стоял броненосец под красным флагом с черным крестом и хакенкройцем в яблоке. Через хороший бинокль можно было прочитать на корме имя «Шлезвиг-Голштейн». В двух кабельтовых от немца на бочке красовалась русская «Светлана». Мористее расположился польский «Гриф». Универсальный корабль немногим моложе своего флага.

- Без будущего, Стэнли, - констатировал его собеседник.

- У них будущего нет.

Джеймс круглолицый с плебейским носом картошкой обладатель ярко-рыжей шевелюры показал на часы. Его собеседник махнул кельнеру и извлек из внутреннего кармана сюртука портмоне. Рассчитались гости марками, хотя персонал грешным делом надеялся на валюту. Приработок на обменных курсах нормальное дело для портового города, да еще с двойной юрисдикцией.

Хоть на дворе и понедельник, но кафе не жаловалось на недостаток посетителей. «Рулька и море» привлекало чистую публику, людей, желающих трапезничать или спокойно посидеть за кружкой пива в уютном заведении с хорошим видом из окон, главное – способных за это заплатить.

Часа через четыре после ухода иностранцев над портом и городом прокатился рокот взрыва. Задребезжали стекла. Двое посетителей подчиняясь рефлексам резво нырнули под столы. Над ними не смеялись, хоть с Великой войны и прошло больше двадцати лет, но многие ее еще помнили, а кое-кто успел освежить навыки выживания на других не таких знаменитых, но тоже кровавых войнах.

- Ты смотри!

Над броненосцем на рейде поднималось густое облако дыма. Во все стороны разбегались круги волн. «Шлезвиг-Голштейн» медленно кренился и садился, затем лег на правый борт и опрокинулся. По залу прокатился вздох ужаса. Люди бросились к окнам, затем толпа вырвалась на улицу.

Корабль лег надстройками на грунт. Красное днище возвышалось над водой как спина кита, сверкнула на солнце бронза винтов. Рейд огласил вопль сирен. На русском крейсере протрубили тревогу и спешно спускали на воду шлюпки.

- Быстрее гребите! Там же люди! – прокричал молодой светловолосый безусый паренек в форме гардемарина. – Боже!

Трагедия всколыхнула город. Данциг морской город, здесь жизнь каждого связана с морем. Но и слухи в порту распространяются со скоростью света. Непонятно кто первым сказал, но вскоре все знали, что «Шлезвиг-Голштейн» взорвали.

Немецкая штатсполицай быстро оцепила территорию порта и прилегающие районы. Гестапо включилось в работу одновременно с гражданскими коллегами и усердно рыло землю. Несмотря на замедленную реакцию администрации, польская полиция включилась в работу. Не по приказу даже, а по зову сердца и инстинктам ищеек.

В тот же вечер за городом на берегу нашли моторный катер, брошенные дыхательные аппараты и тело одного из подрывников. Пловца застрелили двумя выстрелами в спину, третья пуля контрольная – в затылок. Здесь же обнаружились свежие следы шин. А в кустах белела газета. Недельной свежести «Манчестер Гардиан».

Опознание покойника не затянулось. В картотеке гестапо нашлись его фотографии и полный послужной список. Матеуш Циранкевич собственной персоной, засветившийся как агент Коминтерна, агент британской разведки и скромный сотрудник польских спецслужб.

Польско-немецкие отношения и так обострены до предела, по образному выражению одного русского напоминают «пьянку с перестрелкой в крюйт-камере». По обе стороны границы идет мобилизация. Переговоры о коридоре окончательно сорваны, Варшава чуть ли не открыто объявляет поход на Берлин, Германия остановила польский транзит.

Вся Европа на грани катастрофы. Именно 28 августа русский император выступил с предложением созвать международную конференцию, но его уже не услышали. Польское правительство отказалось от всяческого содействия в расследовании взрыва на броненосце.

Глава 2. Крым.

18 Октября 1939. Кирилл.

Мотор звенит, тянет в сверкающие выси. Машина рвется в небо, прямо к огромному яркому солнцу. Октябрь радует редкой хорошей погодой. Прекрасная крымская осень. Ночью прошел шторм, оставил на пляжах горы водорослей и плавника. На море ровная зыбь. Над головой чистое небо, только далеко на юге редкие перистые облака. Внизу плотная густая белесая облачная пелена. Справа в разрывах видны Крымские горы. Облачная полоса закрывает море, над берегом чисто, а дальше опять проглядывает что-то темное расплывчатое.

"Курсант четвертый. Курсант четвёртый, вернись на горизонт". - Звучит в наушниках голос руководителя полетов.

Рука по привычке тянется к тумблеру рации и повисает в воздухе. Нет переключателя. На учебном "Сапсане" рация работает только на прием. Экономия, мать их так и за так!

Кирилл обернулся, покрутил головой, ведущего нет. Прапорщик Нирод явно дисциплинированно кружит над морем и костерит ведомого. Нарушаем, господин старший унтер-офицер Никифоров! А как тут не нарушить, не вырваться на вертикаль, если машина сама рвется в небо! Скучно и тяжело палубному моноплану плавно кружить по заведенному маршруту в пределах видимости наблюдателя с мостика. Мощная "звезда" мотора просит приоткрыть дроссель, ей душно в рекомендованном коридоре, триста метров над морем и до облачного горизонта.

Летчик сбрасывает обороты, толкает ручку от себя. И разворот. Машина легко слушается руля. Белые с темными прожилками, вкраплениями облачные кручи приближаются. Они кажутся заснеженными сопками, или валами распухшей ваты, или горными хребтами. Стрелка высотометра кренится в лево. Впереди белое молоко, справа и слева какие-то прожилки, тягучие струи. По бронестеклу и обшивке стучат капли.

Облачный слой заканчивается неожиданно. Раз и внизу прямо по курсу волны. Левее идут два истребителя. Справа на два румба прямоугольник палубы авианосца. От носа и кормы разбегаются пенные белые валы. Старичок дымит из обоих труб, напрягает машины.

Кирилл убавляет обороты мотора и пристраивается справа от ведущего. Радио молчит. Ненадолго эта тишина. Прилетает команда "Лидеру второму" проштурмовать авианосец. Арсений Нирод ведет свое звено к "Риону". Ведущий явно не собирается пропускать редкое зрелище - атаку истребителей на свой авианосец. Дело не в принадлежности, а в сомнительной осмысленности этого действа. Пулеметами только палубу поцарапать можно. Впрочем, в наставлениях рекомендуют обстреливать мостик, рубки и платформы зениток. Считается, так истребители облегчат атаку своим торпедоносцам и пикировщикам.

"Рион" близко. Уже хорошо заметны наклонные трубы, стойки и фермы под свесами палубы, четырехдюймовые полуавтоматы в бортовых спонсонах. Выделяются гнезда зенитных автоматов. А мостик и рубку с первого взгляда не найти. Спрятались. Вон, крыло мостика выглядывает из-под летной палубы. Там же уровнем ниже корабельная рубка. Первый и единственный в русском флоте гладкопалубный авианосец. Плод поспешных экспериментов первых послевоенных лет.

Тройка истребителей заходит на авианосец с носа. Короткая атака с пикирования. Два "Сапсана" выравниваются и уходят вправо над самой палубой. Третий мешкает и отворачивает влево. Инструктор по радио требует повторить. Выход из атаки только кажется простым маневром. Здесь важно сохранить строй.

Ага! Руководитель полетов усложняет задачу, и отнюдь не звену прапорщика Поливанова. Три истребителя на палубе выкатили на стартовые позиции и готовят к вылету. Опасное упражнение. Кто-то из палубной команды может струхнуть, выронить заправочный пистолет, дернуть не тот рычаг или забыть убрать колодки.

"Лидер третий, идите на посадочную глиссаду" – это уже в адрес тройки Нирода.

Пока все четко. Авианосец идёт против ветра. Не быстро, узлов двенадцать держит, значит всего на двенадцать узлов уменьшается посадочная скорость. Не так уж и много, но и это уже хорошо, особенно для людей второй раз в жизни сажающих «Сапсан» на авианосец. Каждый приземляющийся на маленькую, ходящую по волнам поверхность ценит эти самые выигрышные метры убегающей палубы.

Первым идет Нирод. "Сапсан" ведущего четко заходит с кормы, выпускает закрылки и буквально прижимается к палубе. К машине бросаются матросы, отцепляют трос аэрофинишера, опускают сетку барьера и руками откатывают самолет вперед и к левому борту.

Пора. Кирилл сбрасывает обороты, выпускает шасси, обеими руками вцепляется в штурвал. Корабль приближается. Это уже не маленькая коробочка на темно-синих складках покрывала, а растущая на глазах стальная махина. Из-под кормы вырываются белые буруны. Кормовой свес плавно покачивается, подрагивает. Глаз цепляется за белый осевой пунктир. Единственный ориентир, путеводная нить Ариадны. Стоит промахнуться и слетишь в холодные осенние волны. На бортовые сетки надежды мало, они могут не удержать.

От страха летчик стискивает зубы. По лопаткам пробегает холодок. Слишком близко, кажется скорость высокая, приборы врут. Сейчас машина врежется прямо в корму, или срежет крылом человека с флагами на балкончике, или промахнется перепрыгнет аэрофинишеры, зацепится колесами за барьер и перевернется. Либо уже не хватит тяги мотора и скорости чтоб уйти на второй заход.

Все получилось. Почти одновременно с взмахом флагами сигнальщика пилот выпустил закрылки и чуточку приподнял нос машины. Сбросить газ. Палуба под крылом. Штурвал от себя, буквально кожей, седалищем чувствуя, как приближается настил.

Глава 3. Санкт-Петербург.

20 октября 1939. Иван Дмитриевич.

Этот день испортила трещина. Банальная такая усадочная трещина. Инженер Никифоров оторопело глядел на широкую вертикальную щель с рваными краями, разрезавшую кладку первого этажа. Трещина сужалась к цоколю и доходила до самой земли. Верхние ряды кирпича перекрывали дефект, явно каменщик постарался загладить огрех, связать стену свежей кладкой.

- Это что такое? – бровь Ивана Дмитриевича нервно дернулась.

- Три дня как появилась. Не беспокойтесь, господин инженер, я приказал поверху дополнительную арматуру в швах пустить, – отреагировал десятник. На лице человека не отразилось никаких эмоций, дескать: «Ерунда какая-то. И с чего господин инженер нервничает-с?».

- Три дня.

Никифоров в последний раз появлялся на строительстве школы в среду. Сейчас пятница. Прошлый обход он провел галопом в быстром темпе. Резво пробежались по площадке, выслушал претензии крановщика, дескать лебедки скрипят, троса пора менять, пообещал прислать новый трос и дать механика. Куда больше внимания инженер уделил перекрытиям над спортзалом, который возводился опережающим темпом.

- Загребин!!!

- Сей секунд, - отозвались откуда-то сверху.

Через три минуты к инженеру спустился мастер Загребин. Серьезный, чуточку задумчивый, но ответственный молодой человек. Никифоров молча ткнул пальцем в направлении так озадачившей его трещины. Петр Загребин даже не стал оправдываться, только пожал плечами – ну бывает, не уследил.

Никифоров набрал полную грудь воздуха. Живописные образные яркие эпитеты и метафоры инженера привлекли к происходящему внимание рабочих и специалистов. К компании присоединился второй мастер господин Савельев, за ним подошли два десятника и несколько мастеровых.

На дворе вторая половина октября, прекрасные солнечные деньки, ночью подмораживает, но днем устойчивый плюс. Каменщики только две недели как перешли на зимний раствор. Трещина не от неравномерной нагрузки, и не последствие зимней кладки. Первый этаж поднимали в сентябре. Все это вихрем пронеслось в голове Ивана Дмитриевича. Еще раз уже сдержанно выругавшись, инженер побежал смотреть остальные стены восточного блока школы. Мастера и десятники рванули следом.

Что-ж, начавшийся так хорошо восхитительный осенний день плавно перетек в кошмар строителя. Через час после начала обхода господин Никифоров смолил вторую сигарету в конторке на площадке, потягивал крепкий чай, не чувствуя вкуса и с мрачным видом листал схемы съемок и исполнительные чертежи.

- Петя, хватай нивелир, бери Митрофаныча и кого сам захочешь из молодых сообразительных. Пересними мне сей секунд фундаменты.

- Так как я их пересниму? Мы же пазухи засыпали.

- Из подвала поработаете. Все вертикальные отметки перепроверить. Есть у меня одно подозрение, – скривился Иван Дмитриевич.

Петр Загребин мигом вылетел из конторы, за ним последовал десятник. Оставшись в одиночестве, Никифоров стиснул кулаки от бессилия и погрузился в изучение ведомостей и рабочих табелей. Работа муторная, но необходимая. Мастера и десятники иногда да вписывают лишнее, водится такой грешок. Списание материалов, перерасход, завышенные расценки – известные еще со времен каменщиков царя Соломона вещи. Говорят, строители пирамид тоже таким образом творчески развлекались.

«Не вводи во искушение» - вот и не будем вводить, хмыкнул Никифоров, ставя жирный вопросительный знак напротив строчки с расходом арматуры. Часы работы бетонщиков тоже показались подозрительными. Явно выше нормы выработки.

Петру на повторную съемку потребовалось всего два часа. По опущенным плечам и понурому виду вернувшегося в контру мастера читалось, что ничего хорошего он не принес. Отметки на схемах только подтвердили подозрение. Увы, вердикт однозначен – фундамент просел по всей оси здания. Причем, господин Загребин острым взглядом отметил даже свежие трещины в бетоне монолитных ростверков. Настроение у инженера окончательно пропало.

- Сваи же держали. Сам наблюдал, как из забивали! – возмутился Гена Савельев. – Дизель-молотом били!

- Остановить работу! – Никифоров ударил кулаком по столу. Чашка с недопитым чаем подпрыгнула. Карандаш скатился на пол.

- Немедля останавливаем все от девятой оси. Нет, весь корпус останавливаем. Рабочих с завтрашнего забираю на другие объекты. Оставите только тех, кто нужен на спортзале.

- Может быть, гаражи и учительские дома вытянем? Они же отдельными зданиями.

- Хорошо, - соображал Никифоров быстро. – Перебрасывайте людей и технику на дома и спортзал. Основной корпус замораживаем. Гаражи тоже.

- В график не успеем, – тихо молвил Савельев.

- Черт с ним, с графиком.

- Я могу позвонить геологам, тем что нам разведочное бурение проводили. – Загребин взялся за телефон и бросил вопросительный взгляд на инженера.

- Звони. Закажи сразу две скважины у западной стены. Сам определишь где бурить.

Коллизия со школой в Гражданке разрешилась через неделю. Ну как сказать, с точки зрения господ из Технико-строительного надзора губернии и руководства Заказчика, лучше бы оно не разрешалось. Разведочные скважины вскрыли банальное древнее болотце или русло речки, погребенное под наносными глинами. В кернах обеих скважин: торф, иловые отложения, подлые ленточные глины. Сваи по крайней оси удачно повисли в своде над торфяным слоем, получив нагрузку от стены они просели. Бывает такое, редко, но бывает.

Глава 4. Царское Село

20 октября 1939. Князь Дмитрий.

- Рассказывайте, князь, - сидевший во главе стола мужчина средних лет в мундире гвардейского полковника наклонился вперед и уставил на собеседника пристальный взгляд зеленых глаз. – Рассказывайте, какого черта Вы передали протоколы допросов журналистам?

Собеседник устало потер виски и согласно кивнул. Взгляд государя он выдержал спокойно. Признаться, человек сильно устал за этот день. Еще рано утром он был в Тегеране, а сейчас мог созерцать из окна осенние пейзажи Александровского парка Царского Села.

- Ваше Величество, я опасался, что Вы не успеете разрешить.

- Очень интересно.

- Из трех пойманных агентов у двоих дипломатическая неприкосновенность. Их надо было или закопать, либо отпустить. Первое рискованно, слишком много людей знало, кто нам попался. Второе вело к серьезному скандалу. Я сыграл на опережение, добился публикации в наших, немецких и американских газетах нашей версии событий. Копии протоколов допросов поспособствовали верификации версии. Счет шел на часы.

Император нахмурился. С минуту он смотрел на собеседника, затем расслабился.

- Хорошо. Буду надеяться, ты все сделал правильно, Дмитрий. Я собирался спустить дело на тормозах. Пока ты развлекался в Персии, англичане пытались договориться о новом разделе зон влияния. Теперь понимаю, это была игра.

- Согласен, Ваше Величество. – Легкий кивок. Князь крови Дмитрий Александрович сплел пальцы перед собой и продолжил: - За мятежом определенно стоят британцы. Спецслужбы шаха прохлопали ушами начало выступления, но нам повезло, столичный гарнизон не поддержал мятеж, а наши казаки первыми открыли огонь по толпе.

- Скажи лучше, ты поднял людей по тревоге, – улыбнулся император. – Хорошо, что все хорошо закончилось. Но ты смешал мне все карты.

Князь Дмитрий поднялся со стула и подошел к окну. Со второго этажа царской резиденции открывался великолепный вид на парк. Октябрь месяц. Золотая осень. После трущоб и дворцов Тегерана, полевых лагерей русских механизированных частей, пыли дорог, грязи узких улочек восточного города вид на русскую осень радовал глаз. Душа отдыхала.

- Ты скорее всего не в курсе, я отдал приказ спешно перебрасывать в Персию дополнительные части из Закавказья и Туркестана. – Алексей Николаевич откинулся на спинку кресла и закурил.

- Пара бригад не помешает.

- Пока шесть дивизий и четыре мехбригады. Вторым эшелоном идет третий мехкорпус.

- Так все серьезно? – бровь князя поползла на лоб.

- Одно к другому. Наши мирные инициативы по Польше провалились. Если Чемберлен проявил заинтересованность, то правительство Деладье встало на дыбки. Они решили драться до конца.

- Что сообщают из Берлина?

- Немцы держат паузу. Штрассеры благодарны нам за посредничество, но сами много не ждут. Ты понимаешь.

Князь Дмитрий опять кивнул. По долгу службы ему приходилось погружаться в хитросплетения мировой политики. Он и карьеру начал по линии МИДа. Работал помощником посла в Белграде, затем занимался русской политикой Франции, пока его не заметил венценосный родственник. Последние годы князь крови Дмитрий Александрович трудился личным порученцем цесаревича, а затем царя Алексея Второго.

- Если хочешь, кури. – Алексей щелкнул по портсигару. – И чтоб я в последний раз слышал от тебя «ваше величество».

- Хорошо. Кофе у тебя варят?

- Не обедал?

- Есть такое.

Император поднял трубку телефона, крутанул диск.

- Принесите два кофе и бутерброды прямо сейчас. Ужин на двоих в кабинет, поторопитесь, если не затруднит.

Отдав распоряжение, царь направился к окну. Погода за окном радовала. Совсем некстати вспомнилось, что в такой чудесный солнечный день пришлось работать не покладая рук - разбираться с отчетами и докладами, принимать министров, провести два совещания. Это все не считая телефонные звонки. Алексей искренне надеялся, что после ужина удастся ухватить час на прогулку по парку. Врачи настойчиво рекомендовали не зарабатываться и дышать свежим воздухом. При мысли о врачах лицо самодержца исказила гримаса, завтра по графику очередное переливание крови. Увы, с этим приходится жить.

- Как здоровье Натальи Сергеевны? Дети в Царском Селе?

- Спасибо. У них все хорошо. Наташа на днях взяла на попечение сиротский приют в Колпино. Устроила там погром, как в Одессе, довела до приступа попечителя, не сходя с места провела экзаменацию среди воспитанников.

- И?

- Дюжину мальчишек перевела в кадетские классы, а несколько девиц отправила в Смольный. Дескать, считает, из них толк выйдет.

- Выйдет, или войдет?

- Ты же знаешь мою Наталью.

- Знаю, - по-доброму улыбнулся князь. К супруге сюзерена он питал теплые дружеские чувства.

- Георгия вчера учил полевой топографии, он у меня с двумя казаками съемку делал.

- Получилось?

- Не сразу, но кроки накидал.

Глава 5. Франция. Мец.

24 октября 1939. Алексей.

- Рихард, мне страшно, – тихо прошептала Ольга.

Она лежала на муже, как есть в неглиже. Редкие минуты, когда можно было быть сама собой в ласковом обволакивающем мраке спальни. Редкие минуты без одежды, без этих смешных архаичных приличий, вульгарных запретов, обывательского ханжества.

- Что с тобой, милая? – дома наедине они говорили по-русски.

Рихард прижал крепко супругу. Одной рукой нежно провел по спине, чуть задержался на пояснице. Затем его ладонь по-хозяйски стиснула попку жены. Оля пошевелилась, устраиваясь поудобнее. Однако, ее лицо оставалось серьезным и чуточку грустным.

- Я слышала разговор в лавке. Местные, они серьезно обсуждали что будут делать, когда придут немцы. Ты не представляешь, как это было слушать. Пожилая дама с зонтиком набирала картошку и рассказывала такой же даме, что уже готовится освобождать комнаты от жильцов для немецких офицеров.

- Оля, мы в Лотарингии. Половина местных немцы. Они общаются с родственниками в Германии, читают немецкие газеты, слушают радио.

- Почему власти это не запрещают? Рихард! – в голосе женщины слышались отчетливые истерические нотки. И она всегда называла мужа только этим именем, только Рихард, хотя знала его первое имя. Знала, не могла забыть, но и не хотела вспоминать. Слишком много неприятного и страшного оказалось связанно с одним известным тезкой супруга.

- Милая, это все пена, глупые обыватели. Сегодня они ждут немцев, а завтра будут свистать вслед колоннам пленных фашистов.

Ольга хотела ответить, но Рихард запечатал ее рот поцелуем. Руки мужчины блуждали по плечам, спине, попке, груди женщины. Неутомимый, настойчивый нежный натиск. Ласковая атака. Штурм, которому невозможно противостоять.

Наконец, женщина расслабилась и сдалась. В последние годы они с мужем слишком редко были вместе чтоб упускать возможность повторить безумную скачку на кровати.

После бурной разрядки Ольга сразу набросила халат и на цыпочках прошла в детскую проверить не проснулась ли Джулия. Рихард отправился на кухню курить. Одеваться он не стал. Давно отвык стесняться наготы ночью в квартире с любимой женщиной. Да, еще с тех времен, когда была жива Рут.

На улице за окном пустынно, горят фонари, блестит стекло припаркованной машины. В доме напротив светятся два окна. Сквозь полупрозрачные шторы просвечивают силуэты обнимающихся людей. Это жизнь. Это нормально. Рихард не чувствовал неудобства будучи невольным свидетелем романтического свидания. Время такое.

На востоке Европы поднимается волна кровавого безумия. Чехия рухнула сама, даже не стала сопротивляться, сразу раздвинула ноги. Польшу уже затопило. Всего две недели героического сопротивления, считанные дни триумфа национальной гордости, но они показали, что можно и нужно драться с фашистами. Даже поражение может обернуться моральной победой не склонивших голову героев.

Следующей будет Франция. Увы. Даже говорить не о чем. Пусть на фронте пока спокойно. Затишье перед бурей. Сентябрьское наступление не задалось, завязло в предполье. Нового уже не будет. Немцы успели перебросить войска на запад. Следующий ход за ними. Страшный враг. Марширующие батальоны холодных бездушных живых механизмов с мертвыми глазами, каменными сердцами, безразличной безжалостностью к людям. Фашисты, нелюди, тупая мразь!

Еще восточнее в дикой Азии поднимает голову медведь-людоед Романовых. Дикий царь, властитель азиатских орд отсталых народов. Подлые «миротворцы», пытающиеся казаться людьми черносотенцы и бандиты. Нация потомственных рабов и душителей свободы.

Хорошо, в Париже и Лондоне нашлись решительные люди, ответили твердое «Нет» на предложение Петербурга провести мирную конференцию по судьбе Польши. С людоедами нельзя договариваться. Их можно только отстреливать. Спокойно, без жалости. Ведь это не люди, а фашисты и черносотенцы.

Задумавшись, Рихард совсем забыл о парочке в доме на против. Теперь хорошо видно, как они переместились на стол. Полупрозрачные шторы искажают картину, тем самым будоражат воображение, заставляют подсознание додумывать. Вместо двух человек, слившиеся в одно целое силуэты. Недосказанность возбуждает, будоражит воображение. Мозг сам додумывает детали, рисует страстные вздохи, взгляды, звуки, слияние тел, древние как сам мир движения.

Мир летит в Тартар, рушится привычная сонная сытая действительность, уже идет война, но людям это не мешает. Они любят, страстно хотят друг друга, тянутся к теплым огонькам душ, жаждут последних мгновений счастья, для них весь мир, это только они сами. На пороге угрозы чувства обостряются, душа требует страсти, яростного, глубокого, всепоглощающего чувства. Когда-то Рихарду один профессор объяснял, что это не более чем инстинкт. Предчувствуя смерть, человек стремится продолжить свой род, передать частицу себя детям, так сохранить свою кровь.

Ерунда! Дело не в пошлых гормонах и животных инстинктах. Нет. Война как гроза, смывает все наносное, затхлое, фальшивое, обнажает настоящее, живое. Война очищает. Мещанская фальшь, смешные нормы и регламенты, все нелепое и пошлое глупой европейской культуры сносит ураганом настоящей жизни на грани смерти. Все пустое уходит, остаются только он и она. Из крови и очищающего огня рождается новая жизнь!

Рихард видел ноги женщины на плечах мужчины. Видел, как их руки сплетаются, ласкают тела. Яростная любовная схватка. Звуки через стены и улицу не долетают, но и так можно представить себе сладостные стоны. Да, совсем как десять минут назад в их спальне, когда Ольга скакала на Рихарде.

Глава 6. Санкт-Петербург

17 ноября 1939. Иван Дмитриевич.

Утром, когда семья Никифоровых завтракала, в кабинете зазвонил телефон. Ивана Дмитриевича как холодом облило, вчера весь день мучало нехорошее предчувствие. Трубку брать категорически не хотелось. Но телефон не унимался.

- Инженер Никифоров на проводе.

- Иван Дмитриевич, у нас стена обвалилась. - Обрадовал Петя Загребин.

- Кого-нибудь зашибло?

- Пронесло. Сторожа видели, под утро стена в котлован сползла.

- Хорошо. Еду.

Прямо из кабинета инженер метнулся в гараж заводить машину. Только затем вернулся в дом за шинелью и осенними ботинками.

- Ваня, что-то случилось? На тебе лица нет.

- Все хорошо. На работу вызывают, - Иван натужено подмигнул жене и коснулся ее щеки губами.

- Береги себя. Я же вижу.

- Сам не знаю, что случилось. Приеду, позвоню из конторы.

- Я в дороге буду. Вечером расскажешь, или заедешь, если быстро освободишься.

- Постараюсь.

Утро. Половина восьмого. На улицах уже сплошной поток машин. Люди спешат к трамвайным и автобусным остановкам. Никифорову пришлось останавливаться на перекрестках пропуская пешеходов. Лесной участок проснулся, будний день. Последний рабочий день недели. Несмотря на хмарь на небе, противный пронизывающий ветер, мелкая морось, люди спешили на работу. Многие в город.

На пересечении с Гражданским шоссе "Лебедь" Никифорова чуть было не зацепил крылом шальной "Рено", на повороте пришлось резко тормозить чтоб не вписаться в невесть откуда взявшуюся телегу. Повезло, вовремя вывернул руль. Утро. Всем надо на работу. Но не все успели проснуться. Бывает.

Дорожные происшествия не способствовали хорошему настроению. Погода давит. Та самая серая слякотная петербургская осень, которую Александр Сергеевич Пушкин предпочитал пережидать в Болдино. Увы, не все могут себе такое позволить.

Заезжать на стройку Никифоров не стал. Остановился на обочине недалеко от ворот. Прямо в машине надел кирзовые сапоги, набросил поверх шинели прорезиненный плащ. Встретили инженера в воротах. Оба мастера и десятник землекопов прибежали как заметили знакомый «Лебедь-32».

- Ведите.

За последние два дня на площадке мало что изменилось. Над недостроенным, зиявшим пустыми проемами корпусом возвышался спортзал. На крыше работали плотники, ставили стропила и стойки чердака. Порыкивал дизелем кран. Гудела бетономешалка. Рабочие сновали между складами и учительскими домами. Стройка жила своей жизнью.

Инженер остановился на краю котлована. Половину ямы занимала куча красного кирпича. Из земли торчал согнутый рельс распорки. Рядом с котлованом возвышался гурт черного торфа. Рабочие уже дошли до слабого грунта и вычерпывали речные отложения. Да вишь как вышло.

- Не успеем в срок, - выдавил Загребин, отводя глаза. - Недоглядели малость.

- Хорошо, что ночью обрушилось, а не днем. Стены смотрели? - голос инженера звучал уверенно. - Аккуратно положите наружную стену и вон ту колонну.

- В график не уложимся, - повторил мастер.

- Черт с твоим графиком! Слушай что говорю. Могут быть повторные обрушения, людей может задавить. Как слабые стены свалите, разбирайте кирпич. Ты, Савелий, ставь подсобников на сортировку. Шпунт не выперло?

- Стоит как вросший.

- Вот и раскапывайте дальше, раз нам такое решение выдали.

Решительный настрой владельца компании передался помощникам. Ребята повеселели, побежали расставлять рабочих, распределять уроки на день.

- Ох, задали Вы мне работу, Иван Дмитриевич, - покачал головой начальник Управления. - Вам не икалось, когда вчера Ошарин орал?

Разговор шел в том же самом кабинете на третьем этаже Министерства. Электрические люстры светят, паровые батареи греют, на столике в углу электрический самовар. Тепло, уютно, благолепно, вот только на душе от всего этого кошки скребут. Никифоров сидел за столом молча слушая хозяина кабинета.

- Насилу нашего товарища министра успокоили. Пока пар не выпустил, даже слушать не хотел.

- Раз ты меня на порог пустил, получается выслушал господин Ошарин.

- Выслушал. Значит так, - чиновник подался вперед. - Ввод школы в Гражданке переносится на весну сорок первого. Договор с твоей компанией продлеваем.

- Благодарствую, - кивнул Никифоров. - новую смету утверждаем?

- Утверждаем. Лишку включим в бюджет сорок первого года.

Этот вопрос как раз инженера не беспокоил. Министерство рассчитывалось по договорам честно. Заказчик не пытался обмануть, в чем-то ужать подрядчиков. Причем, несмотря на популярное в определенных кругах убеждение, на лапу с выгодных договоров чиновники не брали. Конечно, не совсем честно работали, старались нанимать на «жирные» объекты своих подрядчиков. Но здесь вопрос не в корысти, а в разумной предосторожности.

Скажем, хозяин кабинета знал Ивана Никифорова еще по стройкам в Новониколаевске, когда-то работал у Никифорова мастером. Уважал, чего уж там говорить, бывшего наставника, знал, тот слово держит, работает на совесть, лишнего со сметы в карман не уводит. Настоящая русская старообрядческая этика, купеческая честность.

Глава 7. Франция. Мец

30 ноября 1939 Алексей.

Штаб бригады располагался в особнячке на окраине. Хозяин уехал в Сенегал сразу после начала войны, а дом сдал в аренду агенту Коминтерна. Место хорошее тихое, движение на улице слабое, рядом выезд из города. Вокруг дома высокая ограда и сад. Недалеко Мозельский канал, очень удобно для тайных дел бригадной контрразведки.

Сразу после вселения в особняк штаба интербригады над воротами подняли красный флаг, на входе поставили охрану. От помощи армейского командования в организации работы геноссе Пик вежливо отказался. Это не избавило от присутствия прикомандированных офицеров, но хотя бы меньше народу совало нос в дела Коминтерна.

Рихард уверенно прошел через пост на воротах. Солдаты его знали и ответили ротфронтовским приветствием. В вестибюле пришлось показать пропуск. Общее требование для всех. По слухам, Железный Вильгельм по этому поводу ругался с бригадным комиссаром, но ничего не добился. Комиссара Житникова поддержал сам Вольдемар Ульмер.

Несмотря на разгар трудового дня, коридор второго этажа пустынен. Даже странно как-то. Обычно здесь всегда полно народу. И из кабинетов не слышно привычного стука машинок. Никто не курит у окна в конце коридора.

Рихард толкнул дверь комбрига. Вильгельм Пик обнаружился на месте. Старый штурмовик читал за столом. Рукава рубашки закатаны, ворот расстегнут. Китель небрежно брошен на диванчик. При звуке открывающейся двери, Пик поднял глаза. Увидев Бользена небрежно махнул, приглашая заходить.

- Славный день, геноссе.

- Занимай место, не стой, – комбриг протянул руку.

Несмотря на возраст, рукопожатие у него крепкое мужское. Коротким движением сдвинул в сторону бумаги.

- Что с батальоном?

- Тренируемся. Люди застоялись, рвут жилы.

- Первый месяц всегда так. Смотри, чтоб без фанатизма, не загоняй их.

- Наши сами кого хочешь загоняют. Дисциплина не как в армии. В казарму зайдешь: одни читают, другие у оружейных столиков винтовки чистят, патроны чуть ли не тряпочкой протирают. Добровольцы. – Рихард сделал акцент на последнем слове.

- Дома как?

- Хорошо. Малышка ходит, разговаривает, – спокойный нейтральный ответ. Бользен не любил расспросов о семье. Для батальона и Коминтерна он прежде всего коммунист, а личная жизнь дело частное, если она не мешает общему делу.

- Ольга с ребенком сидит?

- Нет. Давно работу нашла. Она же экономист, трудится при «Вилаго», - речь о крупной торговой конторе. – Для Джулии няньку взяли.

- Денег хватает?

- Не швыряемся, – пожал плечами Рихард. Про себя он гадал, куда и зачем клонит Вильгельм? Это нормальное человеческое беспокойство, или вопрос с подвохом? Время сейчас сложное, все можно ожидать. Некоторые товарищи недовольны, что Бользены могу себе позволить уютную квартиру и семейный автомобиль. Но ведь, Маркс и Люксембург не требовали следовать заветам спартанцев.

О своих прежних приработках Рихард тоже не распространялся. Почему-то профессия коммерческого агента многими считалась постыдной. Люди слабы. Даже среди товарищей по партии встречаются узколобые пещерные адепты всеобщей уравниловки и показушной аскезы. Не все понимают, что любой труд почетен. Мало произвести, надо распределить или продать.

- Налоги растут, ставки урезают, – согласился комбриг. Затем взял со стола и протянул собеседнику портсигар.

- Спасибо.

Бригаду обеспечивали по высшему уровню. Папиросы и табак выдавали всем. Но Пик курил не дешевый самосад с армейских складов. Чувствовался добротный продукт.

- Американские?

- Нет, русские. Я взял ящик, пока их еще продают. Советую пополнить личные запасы. Скоро все русское станет большим дефицитом.

Рихард скосил взгляд на потолок. В ответ на немой вопрос Вилли:

- Нет, конечно. Все новости, как и ты, узнаю из газет. Россия недолго будет оставаться в стороне. Сам знаешь, как они быстро подавили народное восстание в Персии. Царь самый большой капиталист в этой стране, ему нужна большая война. Французы сами провоцируют его своей трусостью и нерешительностью.

- Если бы эти петухи всеми силами атаковали уже в сентябре, все закончилось бы быстро.

- Даже сейчас в ноябре можно было дойти до Рейна и забрать весь немецкий уголь. Эти либералы все совещались, надували щеки и прямо запрещали бомбить Мюнхен и Рур. Слабаки! Раз объявили войну, надо воевать, а не маршировать за укреплениями и размахивать флагами на митингах.

- Не получится, ты должен знать, армия не чета немецкой, штаты еще с той войны, пушек мало, танки устаревшие и экономные, летчики свои машины не знают. Это не та армия, с которой можно Рур брать. Зато нам дали возможность сформировать интербригады. Цени.

Геноссе Пик загасил папиросу в пепельнице, сложил руки перед собой, его глаза смотрели прямо на собеседника. Тот спокойно выдержал пристальный взгляд в упор. Видно было, комбриг не знает с чего начать. Наконец, он глубоко вздохнул, откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.

- Я сегодня всех на плац отправил. А то ходить разучились, боевого духа, чувства плеча не чувствовалось. Житников с утра людей гоняет.

Глава 8. Атлантика.

12 декабря 1939.

- На горизонте дым!

- Приготовиться к погружению! –прокричал в открытый люк лейтенант Генрих Либе.

Волны выше рубки, субмарину болтает как шоколадку в шампанском. Через настилы перекатываются водопады. Вокруг орудия крутятся водовороты, вода не успевает скатываться в шпигаты. На мостике давно все промокли, брызги щедро орошают всех оптом и в розницу, щитки ограждения на спасают, но зато легкие жадно заглатывают чистый свежий, напоенный океанской силой, солью и влагой воздух. Это куда лучше затхлой атмосферы отсеков.

U-38 подрабатывала на "среднем". Хватает чтоб держаться на курсе и волны не слишком сильно захлестывали рубку. Декабрь в Северной Атлантике не самый приятный месяц. Небо затянуто облаками, горизонт темный, сливается с морем. Шторм явление привычное. И холодно, как в аду.

Дым приближается. Неизвестное судно идет встречным курсом. Дистанцию не определить. Сигнальщики наблюдают дым только когда субмарина поднимается на очередной волне. На приборы надежды нет. Оптику заливает при каждом ударе волны.

Командир распорядился убрать всех вниз. На центральном посту уже царило настроение предвкушения. В отсеках оживленно перешептываются. Зря что ли терпели болтанку, от которой нутро выворачивает? В отсеках субмарины отдается каждый удар волны по легкому корпусу. Проклятая продольная качка выматывает. С самого утра такое, и океан пуст, только зря жжем соляр.

Захлопнут тяжелый рубочный люк. В цистерны принят балласт, субмарина идет в атаку в позиционном положении, готовая в любой момент нырнуть под перископы. Торпедисты в нетерпении топчутся у аппаратов. Вся команда на постах. Момент переключения с дизелей на электромоторы лейтенант Либе почувствовал кожей, вдруг исчезла легкая вибрация, стало ощутимо тише.

- Вот он! Первый, третий приготовить к стрельбе!

Пароход удачно вылез прямо под торпедные аппараты, только немного довернуть, задать смешение в приборы торпед. Крупная посудина не меньше десяти тысяч тонн идет в полном грузу. Эскорта не наблюдается. Впрочем, англичане пока так и ходят по одиночке, как до войны. В штабе флотилии говорили, разведка докладывает, что противник еще только обсуждает формирование конвоев как в прошлую войну. Оно и к лучшему. Океан большой, что одно судно, что целый конвой, это только маленькая точка на безбрежных просторах.

Пароход тем временем полностью вылез в прицелы перископа. Курс определен. Торпедный треугольник рассчитывает автомат. Курс. Дистанция. Смещение. Глубина хода.

Вдруг судно поворачивает на два румба.

- Отставить! - лицо командира субмарины исказила горькая усмешка.

- Лево руля. Расходимся.

В оптику сейчас хорошо видны флаги на корме и мачтах купца. Русский коммерческий триколор.

- Нейтрал?

- Попробуем всплыть и возьмём на прицел? Островитяне могут прикрыться чужим флагом.

- Отставить. Уходим. Нет смысла. И шансов мало, - тихо добавил лейтенант Либе.

На мостике "Святой Ольги" так никогда и не узнали, что судно прошло в нескольких кабельтовых от смерти.

А команде U-38 в этот день повезло. Они встретили и торпедировали французский сухогруз.

Самая опасная часть рейса позади. За кормой остался кипящий жизнью порт Балтимора, рейды и оживленные заливы, без приключений прошли через океан, в туманах Датского пролива разминулись со своим крейсером. Непонятно куда держал курс "Минск", но всегда приятно встретить своих в ставших вдруг опасными водах, обменяться сигналами, прочитать добродушное: " Семь футов под килем!".

Капитан "Святой Ольги" совершенно лысый усач Осип Силантьевич уже прикидывал, куда компания снарядит следующий рейс? В Америку точно не пойдем. Компания закрывает дела за Океаном. Проклятые политика и война заставляют. Агент компании Сергей Никодимович тоже идет домой на "Ольге". Дела закрыты, груз в трюмах, на судне почти сотня пассажиров. Осип Силантьевич не любил такие рейсы, лишние хлопоты, лишний персонал, слишком много народу на борту. Приходится иногда в салон спускаться – век бы не видеть! Компания требует быть в форме и поддерживать уровень. Политес проклятый!

Нет бы возить только обычные железки, кипы и мешки. Лежат себе спокойно в трюмах, если груз хорошо раскреплен, проблем с ним нет. На палубу не лезет, врача не требует, музыкальные вечера не устраивает. Всякие непонятные субъекты не пытаются подняться в рубку с гениальнейшими идеями и вопросами. Впрочем, это последний рейс в качестве грузопассажирского парохода. Капитану же шепнули, после выгрузки в Виндаве, судно перегонят в Або на верфи. Пассажирские каюты сломают, люки трюмов расширят, - компании требуется чистый сухогруз. Дескать, заказы и рейсы уже расписаны на год вперед.

Судно спокойно наматывало мили на винт. Норвежское море встретило «Ольгу» мерной зыбью в три балла. Распогодилось. Утром разминулись с немецким теплоходом. Большой современный корабль под коммерческим флагом, но в защитной сливающейся с волнами окраске. Впрочем, немцам простительно. Куда их несет? Сие неведомо. Может быть рейдер, а возможно прорыватель блокады. Легко бегущая на мягких лапах серая кошка в Северной Атлантике.

Самолеты появились неожиданно. Большие одномоторные бипланы показались с левого борта, плавно повернули и зашли на судно с кормы. Красиво! Сергей Никодимович до этого прохлаждавшийся на мостике вдруг вспомнил про фотоаппарат и побежал за ним в каюту. Пассажиры высыпали на палубу и надстройку, глядели на редкое зрелище.

Глава 9. Романов-на-Мурмане

22 декабря 1939. Кирилл.

Зима в Заполярье суровое время года. Над полуостровом и северным портом сгустилась полярная ночь. В конце декабря ударили морозы. Через несколько дней в ночь на Рождество столбик термометра опустился до – 27 градусов. Метеорологи предсказывали очень суровую зиму. Среди экипажей кораблей ходили слухи, дескать залив может замерзнуть, совсем как в январе 36-го года.

Как бы то ни было, но командование флота держало тяжелые корабли у причалов в Мурмане. Летный состав с авианосцев переселили в казармы и на квартиры. Все равно полярная ночь не самое лучшее время для учений палубной авиации. «Двенадцать апостолов» после двух выходов в море встал у стенки Судоремонтного завода. Заводские бригады вместе со специалистами Архангельской верфи отлаживали силовую установку, дорабатывали автоматику котлов, монтировали оборудование, устраняли три вагона и маленькую тележку недоделок, как всегда неожиданно вылезших в море.

У жизни в казарме есть свои преимущества. Летный состав обитает в удобных просторных двухместных кубриках, гальюны и душевые чистые и теплые, помещения светлые. Уборка лежит на плечах юнг и нестроевых. Явное преимущество перед корабельными кубриками – о комингсы люков головой не задеваешь, подволок не давит, потолки в казарме нормальные, в полторы сажени. Унтер-офицерская столовая в отдельном здании, с жилым блоком соединяется теплой галереей.

Жить можно, но скучно ведь. Начальник авиаотряда и командиры эскадрилий людей работой не загружали, сами жили в городе и на службе появлялись время от времени. Летный состав оказался предоставлен сам себе. В такой ситуации народ частенько приобщается к тихому пьянству, однако, со спиртным в части тоже все очень плохо. Офицеры себе не позволяли и за людьми приглядывали. Нет, пронести можно все. Кирилл еще в Оренбургском летном усвоил эту науку. Но ведь, если попадешься выговором и нарядами не отделаешься. Легко могут списать в береговые полки. Вот что другое спустят на тормозах, а за этим дело не застоится. Бывали-с примеры.

Дни шли за днями. Кирилл Никифоров и его сосед по комнате Дима Кочкин много времени проводили в библиотеке, убивали время в секретной части за зазубриванием технических регламентов и наставлений по новому истребителю. Однако, скука заедала. Спортзал тоже не панацея, не будешь же часами со штангой заниматься.

Увольнения давали хоть каждый день, но зимой в Мурмане делать нечего. Тем более друзей в городе нет, репертуар в кино и театре меняется редко. На улицах под пронизывающим ветром долго не погуляешь. В гости тоже не каждый день ходить будешь, приличия знать надо.

Летчиков спасало чудо техники - телевизор в зале отдыха на втором этаже. Но опять, унтерам волшебный аппарат включали только два часа в день. Конечно велись вялые разговоры о жизни, вспоминали родных и близких, делились воспоминаниях о приключениях отроческих лет.

Под Рождество обстановку оживили вести о сражении в заливе Ла-Плата. Англичане сумели догнать и заблокировать немецкий рейдер «Адмирал граф Шпее». Однако, получилось, как с медведем, тяжелый крейсер принял бой, закидал противника двенадцатидюймовыми снарядами и прорвался в Атлантику. Изувеченный тяжелыми фугасами «Камберленд» лег на дно. Пылающий от носа до кормы «Сассекс» выбросился на мель. Легкий крейсер «Аякс» нахватался снарядов и встал на ремонт в Монтевидео. Немец потопил на прощанье французское судно снабжения и растворился на океанских просторах, хотя англичане писали, что крейсер щеголял пожаром в ангаре и уходил с креном.

Не удивительно, после боя немецкие акции выросли, а ставки на англичан упали. Обычное дело. Торговля и война неразрывно связанны со времен библейских.

Летчики с «Двенадцати апостолов» даже разыграли с «наваринцами» схему боя. К игре присоединились офицеры авианосца. По всему выходило, капитану цур зее Лангсдорфу несказанно повезло. Англичане не смогли скоординировать огонь четырех кораблей, канониры «Камберленда» стреляли откровенно паршиво. Попытка атаковать крейсер торпедами оказалась очень плохой идеей. Опять, по первым сообщениям из Уругвая, где-то там должен был болтаться «Арк Ройал» с эсминцами. Авианосец в бою и после боя так и не засветился. Где он, не пишут. А те, кто знает, служат в штабе или разведке. Ясно дело, простым унтерам и обер-офицерам не докладывают.

- Могли бы выставить патрули и дождаться авианосец, - высказал общее мнение прапорщик Нирод.

- Скажи лучше, куда делся «Шеер»? По радио говорили, Северная Атлантика как разворошенное осиное гнездо, у британцев все базы пустынны, все что могли в море вывели.

- Черт его знает. Океан большой. Могут проскочить.

- Все же, интересный народ немцы, удивительный корабль построили, - Владимир Оффенберг отвлекся от партии в шахматы и повернулся к летчикам. – А что вы так смотрите?

- Уж больно с Вашей фамилией красиво звучит, господин штабс-капитан.

- Так я же не германец, а русский немец, – продолжил комэкс под общий смех. – Так вот, кто еще кроме наших западных соседей мог додуматься построить дизельный крейсер с вооружением броненосца?

- Умудрились же. Сами помните, мы им запретили строить корабли с калибром свыше двенадцати дюймов. А Вашингтонское соглашение немцы как проигравшие и не подписывали.

- Вот и удивляет такая задумка. Строили броненосцы, а построили крейсера. Англичане в свое время попустительствовали, теперь по всем океанам ловят эти чудо-корабли.

Глава 10. Санкт-Петербург

22 декабря 1939. Иван Дмитриевич.

Рождество праздник семейный. Это настоящие завершение старого и канун нового года. Город и пригородные поселки-посады захлестнула атмосфера праздника. У детей с пятницы 22 декабря каникулы. Целых две недели отдыха от учебы. Улицы и проспекты украшены к празднику. На площадях елки, снежные городки, ледяные горки, здесь же идет бойкая торговля горячим сбитнем, выпечкой, сладостями. Озера и пруды превратились в катки. Везде фонари горят. На местах гуляний праздничная иллюминация.

К самому Рождеству подморозило, столбик термометра ночью опускался до двадцати градусов мороза, но когда это детей останавливало? Все семейство Никифоровых захватила атмосфера наступающего Рождества и идущего за ним нового 1940-го года. Глава семьи последние дни года проводил дома, он передал все дела партнеру и взял себе отпуск. При этом все понимали, с последующим отъездом в дальние края.

На Черной речке по секрету намекнули, что отдельный Кексгольмский саперный батальон третьего механизированного корпуса, к которому поручик Никифоров и приписан, снялся с квартир и спешно перебрасывается куда-то на юг. Сие не удивительно, если следить за новостями. Но и не печально. Иван Дмитриевич искренне надеялся, что все образуется, до большой войны дело не дойдет. Помашут кулаками, обменяются грозными нотами, да договорятся. Если посудить, наши дипломаты уверенно гнут свою линию, но не перегибают. России и русским война не нужна, мы и так себе все заберем, когда немцы французов ослабят.

Днем Иван гулял со старшими детьми и супругой, пообедали в уютном кафе близ Политехнического. Настю и Тимошу поразили марципаны и цукаты из тропических фруктов. Но больше всего понравилось мороженое.

По дороге домой сделали хороший крюк через лесопарк. Декабрь месяц. Снега еще мало. Он покрывает землю, укутывает кусты, но настоящих глубоких сугробов нет. К сожалению дети быстро умаялись, пришлось их по очереди нести на руках.

Зато дома уставших раскрасневшихся после морозца Никифоровых ждал второй обед. Мама Ивана Валентина Лукьяновна несмотря на почтенный возраст наотрез отказывалась нанимать прислугу. «Пока Бог позволяет, за вязанье не сяду» - говаривала матушка, когда дети и муж пытались уговорить ее не усердствовать с домашними хлопотами.

Вот и сегодня, пользуясь тем, что у всех выходной, матушка наготовила так, что от запахов под ложечкой посасывало. Разумеется, домашние не стали разыгрывать из себя диабетчиков. На пытавшегося было вспомнить про кафе Тимошу шикнули. Впрочем, мальчишка и сам не отказывался от второго.

А вечером к Никифоровым опять пришли гости. Двери дома на Михайловской улице всегда открыты для друзей. На этот раз на огонек заглянул господин Ефремов, известный геолог с которым Иван Дмитриевич познакомился и подружился еще в Новониколаевске.

- Хоть бы телефонировал заранее, – проворчал Никифоров, обнимая гостя.

- В Лесотехнический заезжал, заговорился с друзьями. Вот вспомнил, что ты рядом живешь, Иван Дмитриевич, решил пройтись пешком. Чай, не выгонишь?

- Ругать буду - что давно не заходил, давно не звонил. Обижаешь. Как твоя экспедиция? Деньги Академия выделяет?

Ворчливый тон хозяина дома совершенно не вязался с его жизнерадостной улыбкой. С Ефремовым он как познакомился на стройке, так и поддерживал отношения, несмотря на то, что виделись редко. То Иван Антипович пропадал в экспедициях, то Иван Дмитриевич уезжал по делам. Сближала их общая любовь к Сибири и бескрайним просторам Азии.

- Все с экспедицией решено. Геологический добро дает. Финансы Министерство Промышленности и Кузнецкий сталелитейный выделяют. Половина на половину.

- Даже так?

- Сколько в смете указал, столько и дают, и еще депозит открывают на всякие непредвиденные. Все. Я сейчас весь в делах, кручусь как белка в колесе.

- Как и собирался, на Нижнюю Тунгуску?

- Да. Пройдем от Ангары до Лены. Одну группу оставлю на ангарских рудах, а сам по Тунгуске через водораздел до Вилюя. А там вверх по Лене почти к Иркутску. Перспективнейшие места. Экспедицию сразу планирую на два года с зимовкой. Людей собираю. – Ефремов поднял большой палец. – Звезды геологии, титаны Северной Гипербореи. Сам Вронский согласился со мной пойти.

- Завидую.

Разговор перебила матушка. Она как раз спускалась на первый этаж и зорким глазом выхватила непорядок.

- Ваня, ты чего гостя в прихожей держишь? Иван Антипович, уважьте хозяев, проходите. Всех жду к столу.

- Идем, мама. – И повернувшись к гостю: - давай, шевели ходулями. От твоих рассказов аж слюнки текут.

За столом разговаривали мало. Только когда Елена Николаевна поставила на стол большой электрический самовар, потекли разговоры. Иван Антипович вспоминал свои приключения в Монголии семь лет назад. Неугомонный геолог не мыслил себя в большом городе, столицу воспринимал как неизбежное зло, откуда добывал деньги на свои анабазисы по нехоженым горам и лесам дальних окраин.

- Ты взялся бы, изложил на бумаге свои заметки об экспедициях, – предложил Иван Дмитриевич. – Вкусно рассказываешь. Интересно будет читать. Опять же, студентам польза, хоть так заранее узнают, что их в поле ждет. Помню, мне на рудник Драгоценки прислали помощника. Студент-с. Юноша даже не знал, что Хинган не в России находится, теодолитовые ходы не мог к карте привязать. Однако, за полгода человеком стал. Даже книжки читать начал, а не только романы в картинках.

Глава 11. Санкт-Петербург.

8 января 1940. Князь Дмитрий.

Пролетели разгульные Рождественские гуляния. Незаметно прошел Новый год. Остались только приятные воспоминания о тихом семейном торжестве в Царском Селе. Алексей Николаевич пригласил на праздник только самых близких родных и верных друзей. Вместе с царской семьей весь день гуляли в парках, катились на гоночных машинах по трекам за городом, заглянули в уютную церковь. Вечером Алексей и Наталья не отпустили домой уставших гостей. Дмитрия с женой и детьми разместили в гостевых комнатах дворца.

Опять работа. Быстро разобравшись с текучкой, Дмитрий Александрович перебрался за журнальный столик у окна кабинета и погрузился в размышления. Вспомнились слова великого Петра Аркадьевича, что России нужно двадцать лет мира. Прошли эти годы, страна сполна воспользовалась передышкой.

Не все понимали, но многие догадывались - подписанное в Компьенском лесу перемирие поставило не точку, а тире после Великой Войны. Тогда 18 декабря 1917-го года многие радовались долгожданному миру. Над столицами стран Антанты прогремели победные салюты. Грохотали пушки Петропавловской крепости, на кронштадтском рейде на радостях дали залп из башенных орудий старых линкоров. Люди на улицах со слезами на глазах поздравляли друг друга с победой.

Несгибаемые германцы сложили оружие. В Берлине вспыхнул мятеж, победила революция, кайзер Вильгельм Второй вынужденно бежал в Швецию. К этому моменту рухнула Османская империя, русская военная администрация наводила порядок в Румелии и на восточных берегах Проливов, казавшаяся сплоченным союзом народов Двуединая монархия разлетелась на мелкие кусочки. Победители принялись делить трофеи.

Грандиозная Версальская конференция формально завершила эпоху европейских войн, подавалась как пример справедливого мироустройства, оплот справедливости, но в реальности стала причиной новой войны. Как писал один известный публицист: «Будь Версальский мир еще справедливее, чем в реале, мир не продержался бы и пяти лет».

Границы Европы изменились. На месте рухнувшей империи Габсбургов возникли новые национальные государства. Германия потеряла все колонии, была вынуждена уступить Эльзас и Лотарингию, Позен и Померн часть Шлезиена отошли к возродившейся под скипетром Романовых Польше, но зато германские немцы воссоединились в одном государстве со своими австрийскими соплеменниками.

Версаль блистал, конференция привлекла всех причастных и присосавшихся. Однако, реальную политику послевоенного устройства Европы вершили властители Британии, России и Франции. Соединенные Штаты вложили немало ресурсов европейскую бойню, но банально не успели поучаствовать в завершающих битвах выкупить кровью право на место среди реальных триумфаторов. Несмотря на значительные военные долги победителей, заокеанских «кузенов» беззастенчиво задвинули на галерку. Все инициативы президента Вильсона со всем почтением и уважением прокатили реальные победители. При этом министры Николая Второго успешно применили американскую идею «права нации на самоопределение» на подвернувшихся под руку побежденных.

Война завершилась, но победители во многом выглядели не лучше проигравших, благодатные земли целые провинции перепаханы линиями фронтов, города в руинах, улицы заполонили толпы увечных, экономика держалась из последних сил под бременем мобилизации и неподъемных долгов. Только Россия потеряла в бойне миллион двести тысяч здоровых мужчин в расцвете сил погибшими и умершими от ран и болезней. Напомню, это самые страшные военные потери России со времен завершения Смуты и по наши счастливые дни мирного двадцать первого века.

Демилитаризация, сокращение армий и флотов, репарации с проигравших помогли удержаться на плаву. Та же Россия легко пережила послевоенный кризис, справилась с проблемами, поднявшаяся на военных заказах промышленность продолжила рост уже на внутреннем рынке. «Ревущие двадцатые» - благодатные годы, удивительное время надежд и наивной веры в человечество. Страна развивалась, доходы простых подданных царя Николая росли, вовсю строились шоссейные дороги, промышленность не справлялась со спросом на автомобили, довоенный строительный бум оказался легкой разминкой на фоне фантастических темпов строительства двадцатых.

И без того передовое российское трудовое законодательство пришло к восьмичасовому рабочему дню и двум выходным в неделю. В борьбе за квалифицированные кадры директора казенных и владельцы частных заводов пришли к идее гарантированного оплачиваемого отпуска. Пусть не везде, не у всех и не для всех, но это новшество вводилось.

Увенчалась успехом мечта Николая Второго о всеобщем начальном и среднем или специальном образовании. Правда, с нюансами. Дети христиан получали бесплатное образование по общеимперскому стандарту. С остальными все интереснее. Масштабные мятежи на инородческих окраинах: Туркестанский мятеж, восстание горцев Восточного Кавказа и Константинопольская резня 1918 года, явный еврейский след в подрывных организациях коммунистического толка заставили царя и его правительство пересмотреть свои взгляды на человеческую природу, соотношение прав и обязанностей граждан.

Нет, русские не опускались до массовых репрессий и истребления целых народов, наоборот – постепенно пришли к разумной идее культурного разделения и дифференцирования прав в зависимости от цивилизованности и лояльности. Благодаря этой политике под сенью крыльев двуглавого орла расцвели и сохранили свою самобытность традиционные культуры множества малых народов империи.

Сыграл свою роль и обновленный «Русский Союз Михаила Архангела», благодаря неуемной энергии генерал-майора в отставке Михаила Гордеевича Дроздовского, ставший одной из самых влиятельных парламентских партий, одновременно опорой трона и камнем в фундаменте русского национального народовластия. Получив право на формирование вооруженных народных дружин, черносотенцы немало потрудились на ниве установления нормального порядка в стране. Они же зачастую выступали на стороне рабочих в трудовых конфликтах с жадными и слишком хитрыми промышленниками.

Глава 12. Между Санкт-Петербургом и Москвой.

8 января 1940. Иван Дмитриевич.

Дорога! Как много в этом слове для сердца русского слилось! Иван Никифоров редко себе в этом признавался, но всегда любил поездки. Неуемная натура требовала пространства, жить в одном городе, пусть и столице, с редкими выездами на курорты не для него. Даже сейчас в душе воедино сплетались горечь разлуки и предвкушение большого путешествия. Не важно куда, главное – увидеть, пощупать новое, коснуться неизведанного, вырваться за границу привычного и обыденного.

Сборы недолги. Чемоданы упакованы с вечера. Инженер Никифоров с молодости не любил таскать за собой горы барахла. Привык брать не то, что может пригодиться, а только то, без чего обойтись нельзя.

Важные письма написаны накануне. Распоряжения отданы. Документы, доверенности подписаны и заверены. Как настоящий старообрядец, Иван Никифоров к делам и обязательствам относился со всей серьезностью, долги не копил. Уезжал он с чистой совестью, у жены и отца доверенности на счета в банках, документы на предприятие у достойного доверия поверенного. Долгов нет ни копейки. Даже по налогам. Можно ехать.

К завтраку Иван Дмитриевич спустился в форме. Больше не для родных, а для себя. Новенький мундир несколько стеснял движения, был непривычным, карманы не на своих местах, портупея кажется лишней. Даже кобура на поясе неудобная. Никифоров предпочитал носить оружие под мышкой, так его не видно, и движения не стесняет. Чувство неловкости не оставляло. Вроде все на месте, все правильно, подогнано, но непривычно как-то.

За столом собралась вся семья. Рабочий день. Елене Николаевне ехать в Кушелевку, она работала учителем. А старшим детям бежать в школу. Рождественские каникулы закончились. Впереди учеба. Родители же не позволяли себе нежиться в постели дольше необходимого, завтракали с детьми и внуками.

- Пиши чаще, не забывай, - отец первым нарушил затянувшееся молчание.

- Если сможешь, звони, - молвила Лена и тут же отвернулась, смахивая слезинку.

Как по команде домочадцы загалдели, спешили дать выход чувствам, выплеснуть наболевшее.

- Не спешите. Мама, сама подумай, ну кто меня больше полугода будет в армии держать? Возраст не тот, и замашки барские. Пройдет кризис, всех лишних уволят, - Иван нарочито грубо отшутился, в ответ на причитания матушки.

- Верно говорит. Погуляет с полгодика в Галиции или Бессарабии, отощает на казенных харчах и домой вернется, - поддержал отец.

- Может стоило принять предложение Ивана Антиповича?

- Тоже не сахар. Два года в тайге с зимовками. Там и до почты пятьсот верст бежать. Что было, то прошло. Поздно было, если честно. Контракт с военным ведомством подписал. Нечего теперь причитать и сожалеть. Думай не думай, а передумывать поздно было. На этом все. С дороги напишу. Как обустроюсь телефон найду. Вы сами главное аппарат в гостиную перенесите, чтоб быстрее до трубки добираться.

Вот и все. Время отправления. Проводники закрывают двери вагонов. Кондуктора на площадках. Свистки. Паровозный гудок. Как, всегда неожиданный рывок сцепки. Лязг. Вагон трогается. Позади остаются перрон, модерновые решетчатые конструкции над путями, величественное здание нового Николаевского вокзала.

Поезд гремит сцепками и колесами по мосту через Обводной канал. За окнами проплывают дома, переезды, заводы и фабрики. Южные районы города всегда были сосредоточием промышленности. Маленькие домики сменяются высотками новой застройки. Как сказочный город будущего за окном проплывают дома Корпусного участка. В разрыве тучерезов мелькают золоченный купол и шпиль Николая Третьего величественного собора, построенного в часть победы в Великой Отечественной. Правительственный район заканчивается, за окном вновь проплывают деревни и поселки, красные корпуса заводов. Позади остаются товарные станции, новые городские участки. Могучий паровоз набирает скорость.

Там за спиной осталась блистательная столица с ее парадными дворцами, набережными, реками и мостами. Исчезли за хвостом поезда, растворились в дымке величественные тучерезы, златоглавые соборы, загруженные машинами и пешеходами широкие проспекты. За спиной остались последние пять лет жизни проведенные под небом столицы.

Так получилось, в вагоне ехали исключительно армейцы. Военное ведомство предпочитало не гонять эшелоны без особой необходимости, а выкупать места в обычных поездах. Как рассказали попутчики, в этом экспрессе под экстренные перевозки сразу забронировали два вагона второго класса и четыре третьего. И это не считая моряков. Офицеров в характерной черной форме на перроне видели в немалом количестве.

- Господа, давайте знакомиться! - провозгласил старший военврач Сыромятин.

Надо сказать, все четверо обитателей купе уже представились. Видимо медик, будучи самым старшим по званию, под "знакомиться" подразумевал что-то другое.

- Дружок, пошли за проводником, чтоб принес нам четыре чая, - Никифоров стоя в открытой двери поманил пальцем кондуктора.

Компания собралась хорошая. Кроме Никифорова и Сыромятина в купе ехали прапорщик танкист и подпоручик Васильчиков из Выборгского пехотного полка. У всех четверых билеты до Москвы. Все четверо решительно не понимали, куда им дальше. "В комендатуре на московском Николаевском все разъяснят. Не торопитесь, господа" - такой ответ получили все путешественники вместе с билетами.

Глава 13. Санкт-Петербург

25 марта 1940. Князь Дмитрий.

Весна вступила в свои права. Солнце уже не спешило скрыться за горизонтом, не успев как следует налюбоваться суровой зимней русской природой. В прошлом остались бураны и снегопады. Наметенные в феврале сугробы оседали под ярким солнышком, истекали ручьями, темнели грязным загаром.

Горожане сбросили тяжелые шубы, зимние шинели, на улицах стало больше легких щегольских пальто и утепленных кожанок. Дамы щеголяли приталенными шубками и шляпками. Простой люд сменил ватные куртки на сукно и новомодную искусственную кожу. Весна пришла.

Князь Дмитрий незаметно привык к размеренной жизни солидного чиновника. Каждый день на работу. Вечера дома в обществе детей и супруги. Иногда выезды в театр или в гости. Изредка ужины в ресторане с супругой и настоящими друзьями.

Пришлось вспомнить светские рауты, восстановить знакомства с богемой и прижигающей фамильное содержание и дедовские капиталы дальней родней. С императором князь виделся редко только на официальных приемах в Зимнем или Царском Селе. Больше общались по телефону. Каких-то новых дел Алексей не поручал, а старые необременительны, много времени и усилий не требовали.

В один непримечательный вечер на балу у князя Вяземского Дмитрий вдруг понял, что уже привык к такой жизни. Не сказать, чтоб это его испугало, но заставило задуматься. Выбрав карьеру по линии Министерства Иностранных Дел, Дмитрий Александрович с молодости больше времени уделял службе, а не свету. Заносила судьба в места интересные, цивилизацией и не пахнувшие.

Особенно специфичной оказалась работа личным порученцем и министром без портфеля у цесаревича и императора Алексея. Деятельность весьма интересная, хоть и с особым флером, приходилось постоянно мотаться по всей России, часто бывать в других странах. Из-за своей болезни Алексей ездил мало, даже в Москву ему приходилось брать с собой врачей и холодильник с консервированной кровью. Но зато император не стеснялся использовать порученца в качестве своих глаз и ушей. А с некоторых пор и в качестве рупора.

Дмитрий не роптал, наоборот, находил удовольствие в постоянных перелетах и поездках, радовался, когда выдавались морские рейсы. Больше всего он любил использовать в качестве личных яхт боевые корабли флота. Явно любовь к морю и небу передалась по наследству. Папа ведь в свое время служил на флоте, командовал броненосцем, а в годы войны руководил тяжелой бомбардировочной авиацией, сам прорабатывал рейды эскадр воздушных кораблей.

И так, весна, многообещающий 1940-й год, день 25 марта не предвещал ничего интересного. Банальный понедельник. Ночью подморозило, под ногами хрустел лед на застывших лужах. У здания МВД несмотря на раннее утро уже стояли первые машины. Судя по изморози на стеклах, некоторые с поздней ночи или вечера. На улицах людно, все бегут торопятся на службу. Трамвай остановился напротив павильона и выплеснул из дверей целую толпу служащих в драповых и кожаных пальто. Обычное утро, привычная картина будней нового делового и административного центра столицы.

Дмитрий Александрович притормозил перед перекрестком, пропуская пешеходов. Рядом с его авто остановился красный «Ягуар», за рулем дама. Непривычное зрелище, надо сказать. Все же в России суфражистки особой популярности не приобрели. Да и не все могли себе позволить новую машину. Увы.

Только последний пешеход ступил на поребрик, «Ягуар» с прогазовкой сорвался с места, затем резко затормозил и повернул налево. Очень удачно. Авто проскочило буквально под носом встречного грузовика. Дмитрию оставалось только покачать головой. Сам он не рисковал так резко маневрировать в городе. После одной коллизии вдруг выяснилось, что водить машину и хорошо водить машину вещи совершенно разные. Для второго банально нужен опыт. А такового мало.

Князь не так давно бросил старую привычку ходить пешком и ездил на работу на машине. Скажем так, посоветовали. Братья настояли, дескать, невместно в его должности и с титулом ходить пешком как простой бумаговодитель. И старый генерал Климович в частном разговоре настойчиво посоветовал. Хоть Евгений Константинович давно в отставке, со здоровьем не в ладах, но бывших начальников Корпуса Жандармов не бывает. Именно после этого разговора сразу после возвращения из Персии Дмитрий и взял вторую машину. Новый представительский «Лебедь» с шофером отдал Марине, а сам сел на семейный «Руссо-Балт».

Место для парковки перед МИДом нашлось. Пока князь проверял приборы, глушил мотор, рядом остановился стильный стремительный нижегородский Н-37 господина Белановича, распоряжавшегося иностранными делами империи. С Владимиром Евгеньевичем Дмитрий близко не сходился, от предложений дружбы аккуратно уклонялся, старался сохранять дистанцию. Увы, был в прошлом один неприятный момент, когда в годы оные консул Беланович пытался помешать переводу Дмитрия из Белграда. Так с тех пор и оставался холодок в отношениях.

Вежливо раскланявшись оба министра поспешили к дверям, на ходу отвечая на приветствия служащих. Охрана хорошо знала их в лицо, посему даже пропуска не спрашивала. На первом этаже Дмитрий повернул направо к лестнице. Четвертый этаж всего лишь. Князь старался как можно реже пользоваться лифтами, только если выше пятого этажа. Возраст, увы. Семейный врач доктор Симаков давно рекомендовал больше двигаться, меньше курить, больше внимания супруге уделять.

Ничего ведь не предвещало. В коридорах чувствовалось оживление. Уже на лестнице встретились компании бурно обсуждающие свежие новости. Люди выглядели возбужденно. Тут и там прямо в коридорах заводились разговоры, вспыхивали перепалки.

Глава 14. Баренцево море.

25 марта 1940. Кирилл.

Норвежскую компанию знаменитую операцию «Туманный горизонт» старший унтер-офицер Никифоров встретил на палубе авианосца. Как дядя и говорил, «Двенадцать апостолов» вышел в море при первой же возможности с первым весенним солнцем нового 1940го года. Капитан первого ранга фон Кербер принял топливо и отдал швартовы, как только получил разрешение от командующего эскадрой.

Мазут и бензин не экономили, огромный корабль полным ходом прошел Кольским заливом. В виду батарей острова Торос к «Апостолам» присоединился крейсер «Леший», вместе с сопровождающими эсминцами корабли вышли в море.

С подъема флага и до отбоя на авианосце шли авралы и учения. Старший офицер и командир словно соревновались, кто придумает больше каверз для команды. Авиаотряду и палубным специалистам тоже доставалось по полной программе: уже на рассвете с палубы срывались звенья и эскадрильи, командиры старались сполна воспользоваться коротким весенним днем.

Подполковник Черепов предупредил: «Кто не сдаст зачеты или заблудится над морем на корабль больше не вернется. Вышвырну к чертям собачьим в береговую оборону».

Угроза серьезная. На памяти Кирилла, за весьма недолгую службу с авианосца уже списали двоих летунов. Унтер Бугаев по возвращении в порт отправится служить в береговой истребительный полк. Человек отказался взлетать на боковой качке второй раз за день. Парня многие жалели, человек он волевой, сильный, но один раз поддался, заклинило, не смог взять себя в руки. Несмотря ни на что, отстранили от полетов моментально. Рапорт о переводе подготовили за час. Командир авиаотряда и врачи непреклонны.

С фельдфебелем Гринсбергом вышло еще хуже. Штурман торпедоносца дважды попался с запашком, еще когда летали с береговых аэродромов. Выпнули с понижением в звании. С подачи командира авианосца через командующего бригадой оформили перевод аж на Камчатку. Там, оказывается, тоже есть морская авиация. Что и говорить, радикальный метод лечения утренней абстиненции-с.

Да, в России в отличие от других держав сразу и очень серьезно отнеслись к корабельной авиации. Многие военные эксперты сходились во мнении, русские переоценивают авианосные корабли в ущерб гармоничному развитию флота.

В действительности, оставшись на двадцатые с армадой устаревших линкоров, не имея возможности заменить их на сверхдредноуты, МГШ зацепился за многообещающую идею обойти конкурентов на вираже технического прогресса. Выход нашли в новомодных авианосцах.

Первым в строй в далеком девятнадцатом году встал перестроенный из учебного корабля «Рион». Жертвой вивисекции стал красавец «Океан», он попал под критерий: не совсем старый корабль, и не очень жалко. Первый блин вышел комом, первый и единственный русский гладкопалубный авианосец, да еще без ангара, со старыми паровыми машинами, не позволявшими угнаться за линкорами. Однако «Рион» оказался незаменимым в качестве учебного корабля. В таком качестве он до сих пор служил на Черном море, дав путевку в корабельную авиацию многочисленным поколениям выпускников летных училищ.

Затем на Адмиралтейских верфях достроили «Наварин». Бывший линкор по опыту использования «Риона» оснастили просторными ангарами и протяженной летной палубой от носа до кормы. Надстройку и трубы сместили в «остров» по правому борту, перед и за которым поставили крейсерские башни. Следом в авианосец перестроили храбро сражавшийся у Даго, покалеченный немецкими снарядами дредноут «Гангут». Не слишком удачный корабль, надо сказать. В обоих ипостасях.

Затем настал черед кораблей специальной постройки. Легкие «Князь Воротынский» и «Варяг» покинули верфи в начале тридцатых. За ними последовала серия эскадренных: «Чесма», «Синоп», «Двенадцать апостолов». У стенки Путиловской верфи достраивается «Евстафий». Следующие корабли заложены в Николаеве, когда всем уже стало наплевать на старые договоры об ограничении вооружений.

Последним вступивший в строй «Двенадцать апостолов» и его собрат «Евстафий» специально строились для Севера. Корпуса усилили по ледовому классу, изменили обводы подводной части носовой оконечности, в летной палубе под тиковым настилом смонтировали трубы водяного обогрева. Получился великолепный корабль с полным водоизмещением 29 000 тонн. Современные турбозубчатые агрегаты позволяли этой махине держать ход до 32-х узлов. В отличие от «Наварина» на новых авианосцах отказались от крейсерских орудий, но зато в бортовых спонсонах установили сто-тридцати-миллиметровые спаренные полуавтоматические универсалы, а для отражения атак на ближней дистанции поставили новые полуторадюймовые «Ковровские дыроколы» и зарекомендовавшие себя «Эрликоны».

История русских палубных самолетов, это отдельная тема, героизм и подвижничество, переходящие в трагедию. Первые годы авиапарк авианосцев представлял собой полный зверинец, Ноев ковчег, каждой твари по паре. Это была эпоха стремительного прогресса, когда машины устаревали в считанные годы, а бывало еще до запуска в серию. Флот старался закупать лучшие самолеты мировых фирм. Экспериментировали с самолетами от всей души. Однако, уже в тридцатые окрепшая отечественная промышленность вытеснила иностранцев с палуб кораблей. Настала эпоха массовых серийных машин.

К чести русских, их не бросало из стороны в сторону увлечениями отдельными типами самолетов. Не заносило в смутные перспективы чисто ударных авиаотрядов. Моряки быстро выработали стройную концепцию совмещения на одном корабле ударных самолетов и истребителей. Модой на специальные разведчики быстро переболели. Так сейчас в ангаре и на палубе «Двенадцати апостолов» стояли новейшие монопланы истребители «Сапсан», пикировщики «Баклан» и надежные, хоть и далеко не новые, торпедоносцы и дальние разведчики РБВЗ-26 «Рижанин». В обиходе эти бипланы зачастую именовали «авосками», «плетенками» и «булкохрустами». Какому-то балагуру с «Наварина» подвешенная под фюзеляж торпеда напомнила французскую булку.

Глава 15. Санкт-Петербург.

25 марта 1940. Князь Дмитрий.

Дмитрий уже собрался вернуться в кабинет, только открыл рот попросить дежурного офицера, чтоб его искали у Императора, но Его Величество опередил. Алексей сам решил перенести совещание в штабную комнату. Из коридора донесся шум, быстрые шаги. Распахнулась дверь и на пороге возник царь Алексей Второй. Государь быстрым уверенным шагом подошел к карте и обернулся. Лицо самодержца выражало несокрушимую уверенность в своих силах. Глаза буквально светились задором и энергией.

Дмитрий по-новому, взглянул на сюзерена, будто увидел его в первый раз. Подтянутая фигура, мундир полковника гвардии, взгляд уверенный, от фигуры царя веет силой, верой в себя и своих людей. Сегодня с плеч Алексея Второго разом свалилась довлевшая последний год неопределенность, улетучилась боязнь ошибиться, сделать неверный шаг. Все решилось. Как понимали присутствующие, именно в тот момент, на том рубеже, который Алексей посчитал важным. Шаг сделан, отступать теперь невместно и даже смешно.

Телефоны звонили. Телеграфы отбивали послания. Из радиорубки через высокие антенны над дворцом по всей стране разлетались сообщения и приказы. Тут же на месте готовились пакеты с распоряжениями, молодцеватые солдаты и унтера фельдъегерской службы бросали конверты в сумки и быстрым шагом разбегались к машинам и мотоциклам. Если требовалось, за нужными людьми отправляли авто из царского гаража.

Работа кипела. В просторный кабинет с высокими потолками в Александровском дворце стекались доклады и рапорты со всех концов огромной страны. Отсюда разлетались распоряжения и требования, половина с грозными штампами секретности.

В эти минуты приводились в полную боеготовность флоты, в войсках приграничных округов вдруг начались неожиданные проверки, офицеров вызывали из отпусков, отменялись увольнения. Председатель Совмина сам позвонил в Минфин и потребовал срочно, прямо сейчас отправить распоряжение банкам: заблокировать все заграничные почтовые и банковские переводы. Исключение только для частных персон и не больше тысячи рублей в сутки. Посольствам, консульствам, агентам казенных предприятий и пароходств ушли распоряжения срочно сворачивать всю коммерческую деятельность, любыми способами оповестить капитанов судов, чтоб немедля уходили из портов Франции, Британии и их союзников. Авиаперевозчикам рекомендовалось задерживать рейсы туда, и вывозить людей оттуда.

Работа кипела. Огромная страна разминала мускулы, проверяла амуницию, патроны и готовилась к неизбежной драке. Разумеется, эти приготовления не остались незамеченными. В Царское Село примчался сэр Стаффорд Криппс. Посланник Британской империи просил срочной аудиенции у императора. Разумеется, Алексей не заставил англичанина ждать свыше положенного и приличного. Впрочем, встреча не затянулась.

- Он сам ничего не знает. Юлит, зараза, - пояснил Алексей в ответ на взгляды министров и адмиралов. - Только завтра получит новые инструкции. Время у нас есть.

Улучшив момент, царь вывел князя, Дмитрия, из штабной комнаты. Время близилось к вечеру. На улице темнело. Алексей прошел мимо поста охраны и свернул в неприметный коридорчик. Здесь за второй от угла дверью в крохотной темной комнатушке обнаружилась лестница. Дмитрий часто бывал в Александровском, но эту часть дворца видел в первый раз. Алексей первым взбежал наверх. Коридор и еще одна дверь. За ней скромное чердачное помещение. Потолок с одной стороны скошен под наклон кровли. Отделка и обстановка спартанские, два слуховых окна выходят в сад. Скромно, однако, Дмитрий оценил книжные шкафы, печатную машинку и телефоны на столе, утилитарный письменный прибор. На стойке радиоприемник, рядом сверкает хромом и благородным черненым металлом проигрыватель. Достойно, удобный рабочий кабинет.

- Располагайся, - Алексей показал на кресло. - Я здесь иногда прячусь от своих министров.

- Не пойму, зачем ты меня притащил на это совещание? Я же ничего не решаю.

- Ты мне нужен как вторая пара глаз.

Император включил приемник, щелчком кнопки поймал волну. Подкрутил громкость. Из динамиков зазвучала бодрая заставка "Русской волны". Выпуск новостей. Алексей поднес палец к губам и отодвинул стул так чтобы можно было сесть, покачиваясь на задних ножках и закинув ноги на журнальный столик.

Диктор бодро уверенным приятным голосом перечислял основные события дня сегодняшнего. Международным новостям и атаке на Норвегию уделили хорошо если четверть времени. Куда больше внимания светским сплетням, премьерам кино и театра, приезду Лени Риффеншталь в Крым на всемирный кинофестиваль "Золотой песок". Не забыли упомянуть топливный кризис и строительство нефтехимического завода в Красных Челнах, представление публике нового автомобиля Нижегородского завода. В студии высказали озабоченность перспективами внешней торговли, посетовали на грядущее падение грузооборота балтийских портов из-за закрытых Датских проливов и Кильского канала. Под самый конец выпуска диктор вспомнил о срочном совещании в Царском Селе, высказал предположение что это связано с войной в Норвегии.

- Видишь, жизнь не сводится к одной политике, людям не нужны наши споры о дивизиях и заботы о снабжении егерских бригад под Печенгой. Нашим людям куда важнее работа, дом, семья и достойный заработок, да еще за кружкой пива перемывать косточки светским львицам.

- Всегда так было. Ты сам сейчас с большим удовольствием поехал бы на фестиваль в Симферополь.

Глава 16. Персия.

25 марта 1940. Иван Дмитриевич.

Непривычно холодная зима ушла. В горах северо-западной Персии еще местами лежал снег, но в долинах зазеленела трава, распускались цветы, деревья покрылись молодыми побегами и свежей листвой. Глаз радовало яркое солнышко на чистом синем безоблачном небе.

Поручик Никифоров постепенно втянулся в службу. Человек такая зараза, ко всему привыкает. В тот морозный январский день его сняли с поезда из Энзели на Тегеран. Поручик с погонами сапера нашел нужного пассажира, представился Петром Гакеном и предъявил документы. Затем была долгая езда на машине по кочкам и ухабам персидских дорог. «Жук» АМО взрыкивая мотором, скрипя мостами, звеня цепями взбирался по заледенелым серпантинам, со свистом разгонялся на спусках. Лихой водитель гнал так, что даже Никифоров пару раз крестился. Только к вечеру смертельно уставший новоиспеченный офицер предстал перед командиром отдельного Кексгольмского саперного батальона подполковником Никитиным.

Григорий Петрович долго подчиненного не мучил, после короткого знакомства вызвал каптенармуса, распорядился поставить офицера на довольствие и выделить денщика из свободных нестроевых. В чем-то повезло, Никифорова поселили в одной палатке с поручиком Гакеном. Широкой души оказался человек.

Да, в первые дни голова шла кругом от свалившихся на плечи обязанностей, специфичного быта, армейской субординации и хаоса полевого лагеря. По-первости бывало влипал в пикантные ситуации. Так к примеру, не разобравшись грубо послал командира механизированной дивизии, заглянувшего в расположение батальона. Было дело.

Дни шли. Со временем вдруг выяснилось, что за внешним беспорядком проглядывает четкая разумная организация сложного организма механизированного корпуса, со всеми его частями, управлениями и службами. Главное самому слабину не давать и не пускать дело на самотек сверх меры разумного.

Жизнь в палатке заставила вспомнить молодость, хорошо - климат Персии куда мягче, чем в Монголии и горах Маньчжурии. Да и жутко холодная персидская зима на проверку оказалась куда мягче, чем в Петербурге или климат Романовского порта, откуда писала сестра. Даже вселенский катаклизм, обрушившийся в январе 40-го на Россию, когда в Крыму и на благодатной Кубани выпадал снег, Персию задел самым краем. Зима лишь не на много оказалась холоднее, чем говорили местные обыватели.

Что же касается службы, то и здесь все не так страшно. Никто не ставил человека без опыта командовать ротой. Никифорову предложили на выбор стать помощником по инженерной части либо младшим ротным офицером. Иван выбрал первое, как оказалось, именно это от него и ожидали. Работа для инженера привычная. А саперам в поле скучать не приходилось. Обустройство лагерей и мест расположения дело интересное, со своими тонкостями, нюансами. Да, приходилось еще вечерами штудировать уставы и наставления.

Весна вступала в свои права. С гор и холмов весело бежали ручьи и речки, склоны подсыхали. Ласковое южное солнце не жарило, а грело. Однако, что одним в радость, то другим сплошные хлопоты. Дороги раскисли. В низинах скапливалась вода. Места расположения частей и складов могли буквально за сутки превратиться в болота и озера со стоящими в окружении воды палатками, плавающими бочками и скарбом. Паводок дело такое, внезапное.

Поручик Никифоров с раннего утра и до поздней ночи носился между палаточными городками и базами, надзирал за работами. Саперы неустанно следили за рытьем траншей, отводили воду, спасали имущество. Конечно основная черная работа досталась пехоте и бронеходчикам, но с саперов никто обязанностей не снимал. Нет худа без добра, Иван Дмитриевич за время службы окреп, живот втянулся, форма уже не висела как на манекене, а облегала.

- Господин поручик, куда Вас занесло?

- Здравия желаю, господин полковник. - Никифоров даже не поднялся на ноги при приближении комбата.

После обеда выдалось редкое свободное время. Грех в такую погоду сидеть в штабной палатке или курить с другими офицерами, когда можно подняться на ближайший холм пройти через рощу до обрыва с которого открывается потрясающий вид. Грех не поваляться на свежей зеленой травке, когда выпадает возможность.

- Последние новости не слышали? - подполковник Никитин опустился на траву рядом с офицером. Не дожидаясь ответа сам же и сказал: - Сегодня комкор собирает. Меня по дружбе предупредили, людей не распускать, технику в мастерские не отправлять, солдат зря не гонять.

- Даже так? Может быть выведут корпус из этих теснин? - резонный вопрос. Даже такой далёкий от армейских стратегий и тактик человек как Никифоров понимал: мехкорпусу в горах западной Персии тесно. Подвижные части с бронированными кулаками танковых полков должны действовать на равнинах, чтоб было где развернуться. А здесь? Дороги узкие и страшные. Вражеские заслоны не обойти. Скопления техники и людей, заторы в узостях такая лакомая цель для авиации.

- Все может быть, - кивнул Григорий Никитин.

- Тогда у нас понтонный парк не забрали бы.

- Переживаете, Иван Дмитриевич?

- Бог с ним с этим парком, у нас еще один остался. Но ведь обидно же, столько всего в эту чертову Персию через Кавказ и морем тащили, путейцы как негры на плантациях работали зимой пока в Гиляни ветку до двух путей расширили, а оказалось, даже понтонов всем не хватает.

Глава 17. Франция. Верден.

27 марта 1940. Алексей.

У капитана Бользена наступило то счастливое время, когда нашел свое дело. Он пропадал в казарме и на полигонах с утра до позднего вечера, старался как можно чаще бывать с людьми. Многие командиры бригады поступали так же. Батальонный комиссар вообще переселился в казарму. По его словам, чтоб быть ближе к людям. Как потом рассказали Рихарду, приступ самоотверженности Розенберга совпал с ссорой с любовницей. Что-ж, каждый глушит горе по-своему.

Батальон получил пушки. Полудюжину противотанковых «Шкод» калибра 47-мм Рихард Бользен принял как манну небесную. Немало сил и средств потребовалось Коминтерну чтоб добыть эти мощные орудия. С момента оккупации Чехии заводы «Шкода» прекратили экспорт, вся продукция шла только на нужды германской армии. Однако, связи, хорошие люди и деньги решают многое.

Комбат немедля выделил отдельную роту тяжелого оружия, поставив над ней энергичного вечно чем-то недовольного лейтенанта Валиахмеда Доцоева. Впрочем, все это по лекалам французской армии. Противотанковые и полевые орудия, батальонные минометы и станковые пулеметы выделялись в отдельную секцию. Так проще управлять ими в бою.

В дополнение удалось выбить из штаба целых полтора десятка грузовиков. Часть машин Бользен закрепил за артиллеристами, остальные приспособил под подвижный тыл. Начальником автопарка пришлось ставить Саркиса Миквеляна. К удивлению всех офицеров, горячий кавказец Миквелян быстро сдружился с неуравновешенным горцем Доцоевым. Хотя раньше Валиахмед заявлял, дескать, армяне хуже русских, более подлого народа он в жизни не видал.

Рихард как-то стал свидетелем разговора Розенберга с Доцоевым. Комиссар делал очередное внушение несдержанному горцу. Дескать, нет плохих наций, есть плохие люди.

- Да знаю я, геноссе Яков. Среди армян не все плохие. Вот Саркис мне как брат родной. Вернемся на Кавказ, я ему самый лучший дом найду и подарю, две отары овец дам, работников пригоню сколько душа пожелает. Пусть каждый день шашлык кушает.

- А где ты дом найдешь? – пассаж о «работниках» комиссар пропустил.

- Так освободим нашу землю, всех христиан вырежем, дома нам достанутся.

- Всех? А если среди них сознательные пролетарии будут? - разговор шел по-русски. Несмотря на солидарность в отношении великорусского шовинизма, этот язык оставался универсальным средством общения для всех выходцев из России, даже тех, кто и рад был бы никогда больше не слышать речь угнетателей.

- Казаков буду резать до последнего, – упрямо гнул горец.

Чем там дело закончилось, Рихард так и не узнал, прибежал ординарец с запиской, пришлось срочно прыгать в машину и лететь в оружейную мастерскую. Вечером в комнате комбата Яков смеясь повторил фразу Доцоева: «Хороший человек в казаки не пойдет, настоящий горец папаху перед христианином не снимет».

- Вот так простые горцы относятся к царской власти!

- Хорошо, Миквелян этого не слышал, – нахмурился комбат. – У него отца и брата кавказские татары убили.

- Не знал. Надо будет с ним поговорить.

- Не спеши, Яков, остынь. Осторожнее с ним, сам не скажет, лучше не выпытывай. Я сам случайно узнал.

- Знаешь, у нас многие потеряли своих близких из-за фашистов, – голос комиссара звучал неубедительно, чувствовалась нотки бравурной митинговой фальши.

Рихард только криво усмехнулся в ответ. Опять национальные дрязги. Даже здесь в интербригаде, где собрались лучшие из лучших. А ведь Розенберг сам того не желая подкидывает уголь в топку. Любой разговор о национальных различиях, любое упоминание о дедовских обидах, старых счетах, любые шутки на эту грязную тему надо пресекать в корне. И вообще, национальность это устаревший пережиток феодализма. Нет хороших и плохих народов, есть прогрессивные и отсталые.

Весна в Европе всегда весна, лучшее время года. Ночи укорачиваются, солнце светит ярко и так радостно, все цветет, распускается, зеленеет. Даже воздух особый, хочется дышать полной грудью. А уж девушки на улицах! Весна действует и на них. Яркие наряды, стройные ножки, улыбки, от которых млеешь. Война где-то там далеко, а жизнь идет здесь. Так же до утра открыты двери ресторанов и кабаре, ночью в центре светло от фонарей и электрических вывесок, на улицах толпы народа. Все спешат жить.

Рихарду иногда казалось, мир сошел с ума. Буйный красочный карнавал на кладбище, пир во время чумы. Все то же самое, что и год назад, только среди веселящихся больше людей в форме, а в интерьере заведений появился патриотический декор.

Это не один Мец. Вилли недавно ездил в Париж, по его словам, столица «сверкает фальшивыми бриллиантами и мехами, как дорогая шлюха». Рихард сам видел приписанного к батальону французского лейтенанта в обществе двух доступных девиц. Случайно встретились поздно вечером в центре. Марсель Бийот дружелюбно махнул рукой Бользену и предложил вместе завалиться в «Нуар». Девицы захихикали, одна явно строила глазки и облизывала губы.

В конце марта события сорвались с мертвой точки и понеслись вскачь, точнее говоря, все покатилось под гору. Бригаду передислоцировали в Верден.

В газетах сдержанно, сухо сообщалось о потоплении русского парохода «Святая Ольга» еще перед Рождеством. Почти ничего не писали о жертвах, только «Фигаро» одной строчкой упомянуло, что случившийся рядом немецкий рейдер спас меньше половины пассажиров парохода.

Глава 18. Месопотамия

1 апреля 1940. Иван Дмитриевич.

Армия, это порядок?! – На шестой день войны до Ивана Дмитриевича дошел весь сарказм фразы. За время марша батальон потерял два полных взвода. К счастью, только отставшими. Людей пришлось бросать вместе с поломанными машинами. Иначе нельзя, надо идти вперед. Успокаивало только то, что с тылами 2-й Санкт-Петербургской механизированной шли рембаты. В крайнем случае, оставшиеся с безлошадными, унтера должны получить новые машины. По крайней мере, подполковник так говорил. Правда, никто не знал: верил ли он в это сам?

Батальон за эти дни встретил немало вставших на обочинах грузовиков, тягачей и бронетехники. Марш по предгорьям оказался сложной задачей. Попадалась и подбитая сгоревшая техника. К счастью, по большей части британская и Иракской армии.

С востока накатывался низкий гул. Шли большие двухмоторные бомбардировщики. Иван Дмитриевич задрал голову и прикрыл глаза ладонью, его глаза следили за большими птицами с металлическими крыльями и пламенными сердцами в мотогондолах. Завораживающее зрелище. Еще выше в разрывах облаков мелькали темные крестики истребителей.

- Сила прет, ваше благородие, - заметил остановившийся рядом сапер. – Полетели наши мацу в шабат раздавать.

- Шабат еврейская суббота? Слышал у вас в субботу работать нельзя, верующие даже огонь не разжигают.

- На машине тоже нельзя ездить, – кивнул сапер, Семен Гитлер его звали. – Динамо искру дает, в цилиндрах смесь взрывается. Нельзя, запрет.

- Как же обходите?

- Дело житейское, ваше благородие, кому равин специальное разрешение дает, а тем евреям кто в армии, русский царь все разрешил.

- Мудро.

Солдатик подхватил газорезку и побежал дальше.

Самолеты ушли куда-то за Тигр. Где именно наши наносят удары никто не знал. Следов бомбардировок пока не встречалось. Зато и английская авиация не беспокоила, но следы оставляла. Кексгольмским саперам везло – англичан в небе не видели, под бомбежки не попадали. Хотя вчера колонна прошла мимо сбитого «Бленхейма». Самолет лежал в поле саженях в двухстах от дороги. Рядом два свежих могильных холмика.

Никифоров направился было к машине, батальон уже строился к маршу после того как сутки приводил в порядок механическую часть на временной стоянке у Керкука. За спиной послышались быстрые шаги, бежал посыльный.

- Ваше благородие господин поручик, командир батальона вызывает.

«Жук» Никитина спрятался за радиомашиной. Сам комбат вместе с адъютантами и двумя ротными командирами наклонился над развернутой на капоте картой.

- Алексей Сергеевич, - кивок в сторону командира второй роты, - получена задача наладить временную переправу у Кепри. Отправь один взвод с офицером. Понтонный парк забираете с собой.

- Строим мост или паромы? – деловито поинтересовался капитан Чистяков.

Никифоров воспользовавшись случаем протолкался к карте. Если ошибки нет, Кепри недалеко, километров сорок-пятьдесят по шоссе. Маленький городок, грязный и нищий, разумеется.

- Иван Дмитриевич, скатаетесь с саперами. Под Кепри англичане успели мост взорвать, посмотрите, что нужно чтоб восстановить как можно быстрее. Понтоны или мост, на месте с пехотой определитесь. Меня просили обеспечить нагрузку шестнадцать тонн.

- Танки?

- «Ослики», - так в русской армии называли штурмовые самоходные орудия с открытой рубкой. – Должны уж знать, во второй Санкт-Петербургской танков нет.

Последнее уточнение не лишено было смысла. На марше батальон плавно сместился к железной дороге в полосу наступления 3-й бронетанковой дивизии. Большая часть соединений подвижной дивизии, в интересах которой первоначально должен был действовать Кексгольмский батальон осталась к северу от Малого Заба, достаточно широкой и полноводной по весне речке.

За день отдыха Никитин сумел навести порядок в своем батальоне. Технику привели в порядок насколько это возможно, людям устроили помывочный день. Нет, местными мыльными местами русские брезговали. У арабов свои специфические понятия о культуре и гигиене. Саперы просто развернули свои походные бани. Штука удобная, хоть к ней приноравливаться надо.

Ни одна машина понтонного парка на марше не отстала. «Дромадеры» Ярославского завода оказались надежными, прочными и неприхотливыми авто. Добротные трехосные грузовики с двумя ведущими задними мостами полностью соответствовали своему названию. Как верблюд берет свои три тонны и едет спокойно по любой дороге. А вот нижегородские авто и грузовики московского АМО оказались не столько хороши, как о них рассказывали в рекламе на радио.

Уже через час после отдачи команды колонна машин пылила по шоссе. Первым шел трехосный полугрузовой «Кергесс» с полевой радиостанцией в фургоне. Машина этакая фантазия конструкторов, сделавших то ли огромную легковушку с кузовом, то ли маленький грузовичок с кабиной на пять человек. И не разберешь, что это на самом деле.

В пути рядом с водителем восседал подпоручик Андрей Аристов. Иван Дмитриевич делил заднее сиденье с унтер-офицером радистом. За «Кергессом» пылила длинная колонна «Дромадеров» с понтонным парком и саперами.

К Кепри вело достаточно приличное шоссе и совершенно не загруженное. Слева от дороги тянулась возвышенность Канидомлан. Справа расстилалась всхолмленная степь, изредка встречались крохотные поля и пасущиеся стада. Редкие встречные и попутные арбы и гужевые повозки вовремя прижимались к обочине, арабы в полотняных хламидах философским взглядом провожали машины. Замотанные в платки женщины прятались за повозки и спины своих мужчин. Несколько раз попадались встречные машины и мотоциклы.

Глава 19. Норвежское море.

1 апреля 1940. Эскадра Северного флота.

Горизонт по курсу чист. Редкие плотные облака плывут высоко над мачтами кораблей. По волнам бегут солнечные отблески. Эскадра еще ночью вышла из зоны непогоды, сейчас винты неторопливо проворачиваются, гонят корабли вперед экономичным ходом.

Море спокойно, волнение в три балла. Для сурового весеннего Норвежского моря сущая благодать. Тяжелая махина линкора режет волны, за кормой вздымаются буруны. Иногда нос проваливается в ложбину между редкими высокими валами, тогда вверх вздымаются целые фонтаны брызг, по баку разливаются пенные потоки, закручиваются водоворотами вокруг шпилей и клюзов, стекают с палубы, разбившись о волнорез.

На кормовой по левой раковине с грацией матерого секача проламывается сквозь волны «Бородино». Прямо по курсу разбежались поисковой цепью шустрые борзые эсминцы. За кормой на фоне горизонта выделяются громоздкие коробки авианосцев. Оба плавучих аэродрома идут в окружении плотного эскорта из эсминцев и половины крейсерской бригады. «Опричника» и «Воина» командующий эскадрой еще ночью отрядил пробежаться до Альта-фьорда разведать обстановку.

Море пустынно. На два румба вправо от курса поднимается легкий дымок. Небо чистое. Имеется в виду, самолетов нет. Впрочем, облачность тоже слабая. Погода радует. Отдельная крейсерская эскадра еще вчера ушла на сто миль вперед. Сейчас океанские охотники барона Рокасовского должны растянуться поисково-дозорной сетью и сгребать всякую плавучую всячину под вражескими флагами. Разных нейтралов тоже положено досматривать на предмет подозрительных грузов, впрочем, милейший Платон Алексеевич сам прекрасно знает, кто приз, а кто случайный непричастный бродяга.

В рубке огромного линкора тепло и хорошо. Гудят приборы, с потолочных плафонов льется мягкий свет, через открытую дверь с мостика поддувает свежий воздух. Чувствуется тот самый аромат воды, неба, бескрайнего простора и могущества стихии от которого Вадим Макаров млел с раннего детства, потому и пошел по примеру отца в Морской корпус, а не так, как про него рассказывают.

Прошедшие сутки на море творился форменный ужас. Океан показал себя во всей своей чудовищной красе природной стихии. Видимость на нуле, горизонт затянут стеной дождя, не разберешь, где море, где небо, а где ливень - все одно вода. На радарах черти пляшут. Засветка на засветке. Ветер воет как собака на кладбище. Океан бурлит, накатываются высоченные валы. Жуть полная.

В такой шторм весь Королевский флот вместе с Кригсмарине мимо эскадры проскочат, и никто ничего не разглядит. Только если прямо в кабельтове перед форштевнем кто вылезет. Пользы от дозора мало, сигнальщики в гнездах постов даже свой собственный бак разглядеть не могут. Людей на вахте приходится менять каждые полчаса.

На тяжелых кораблях еще терпимо, а эсминцам пришлось держаться подветренных бортов линкоров и авианосцев. Длинные, узкие скорлупки швыряло, как соломинки. Стрингеры набора стонали и гудели от нагрузки. Волны вздымались выше труб и надстроек, гуляли по палубам, водопадами обрушивались с бака на спардек, закручивали водовороты вокруг орудий, надстроек и вентиляторов. Чудо, что все миноносцы пережили шторм.

- Николай Адамович, запросите «Полтаву», пусть докладывают обстановку каждый час, – контр-адмирал Макаров повернулся к своему начальнику штаба. – И, будьте добры, передайте авианосцам, «Витязю» и «Рынде» чтоб не спали, пора поисковые гидропланы поднимать.

- Будет исполнено, Вадим Степанович. Меня так больше наш левый траверс беспокоит. Кто знает, вдруг англичане успели на береговые аэродромы авиацию перебросить?

- Вот у нас и появляется шанс прояснить этот момент. Маловероятно конечно, но чем черт не шутит.

День начался удачно. Русские крейсера и «Полтава» резвились как хорьки в курятнике. Уже к полудню на волнах качались десятки шлюпок с моряками потопленных судов. Британцы явно не озаботились организацией конвойной службы. Транспорты шли по одиночке без какого-либо подобия порядка, выбирая маршрут по своему разумению.

Что-то топили крейсера, кому-то не повезло напороться на эсминцы, три транспорта успешно проскочивших мимо эскадры и спешивших укрыться в Нарвик-фьорде разбомбили пикировщики.

Единственный кто попытался оказать сопротивление так это вспомогательный крейсер «Лаурентис». Напоровшись на «Челябинск» здоровенный сухогруз с пушками дал полный ход и попытался отстреливаться. Увы, затея не самая лучшая. Никто не знает, взыграло ли самолюбие командира корабля, или сказалось плохое настроение, но результат перестрелки оказался куда лучше предполагаемого.

Уже третий залп русского крейсера дал накрытие. А с четвертого попадания шестидюймовый фугас разорвался в трюме с взрывчаткой или боеприпасами. Бог разберет, что там перевозили, грузовые ведомости естественно не уцелели, но детонация груза буквально разложила вспомогательный крейсер на атомы. Над морем прокатился глухой рокот взрыва, над волнами поднялся огромный клубящийся столб огня и дыма.

В районе полудня, командующий эскадрой распорядился усилить истребительный патруль над тяжелыми кораблями. Адмирала нервировала заторможенная реакция противника. Все же первый боевой выход, первая операция эскадры Северного флота в первые дни войны. Мало кто себе в этом признавался, но офицеров несколько напрягала перспектива схлестнуться с лучшим флотом мира, с прославленными неукротимыми морскими властителями, редко терпевшими поражения, но всегда бравшими верх в жестоких войнах за океанские трассы.