Тишина обрушилась на Елену не как отсутствие звука, а как нечто материальное, плотное и оглушительно громкое. Она ввалилась в дом следом за хлопнувшей дверью, отозвалась эхом в прихожей, растеклась по гостиной и устроилась в кресле напротив, уставившись на нее немым укором.
Двадцать лет.
Двадцать лет этот дом не знал, что такое тишина. Сначала это были ночные бдения с младенцем Полиной, чей плач казался единственным звуком во Вселенной. Потом — топот маленьких ног, вечно куда-то бегущих, звон разбитой вазы, крики «Мама, он меня бьет!» и «Мама, смотри, я нарисовала солнце с ушами!». Потом — грохот подросткового рока из-за двери дочерней комнаты, бесконечные телефонные переговоры с подругами, шумные девичьи вечеринки на кухне.
А теперь — ничего.
Елена стояла посреди гостиной, как матрос, выброшенный на необитаемый берег после двадцати лет плавания в штормовом океане. Она медленно обвела взглядом комнату. Все было на своих местах: диван, на котором она столько раз укладывала спать больную Полину, телевизор, у которого они всей семьей смотрели новогодние «Иронию судьбы», книжная полка, где когда-то жили сказки, а теперь стояли ее бухгалтерские справочники и несколько романов, подаренных дочерью со словами «Мам, ты должна это прочитать, это разбудит твои спящие мозги!».
Но все это было лишь декорацией. Жизнь, та самая, шумная, суетливая, порой раздражающая, — уехала. Уехала в лице ее двадцатидвухлетней дочери, которая, сияя от счастья и предвкушения новой жизни, укатила в такси до общежития, а оттуда — в большую, яркую, самостоятельную жизнь. А Елена осталась. С тишиной.
Она сделала неловкий шаг, и паркет под ногой громко скрипнул, заставив ее вздрогнуть. «Черт, надо бы его поправить», — механически подумала она, и тут же поймала себя на том, что мысль эта абсолютно бессмысленна. Кому теперь мешает этот скрип? Ей одной? Так она к нему привыкла. Это был один из фоновых шумов ее жизни, как тиканье часов на кухне или гул холодильника.
Она подошла к окну. За ним кипела жизнь: проносились машины, шли люди, смеялась пара подростков. Мир снаружи был таким же громким, как и всегда. А вот ее мир, ее маленькая вселенная под названием «дом», вдруг замер.
«Ладно, Лена, соберись, — строго сказала она себе вслух. — Ты взрослая, самостоятельная женщина. Ты не ребенок, чтобы бояться тишины».
Ее голос прозвучал неестественно громко и одиноко. Кот Васька, дремлющий на подоконнике, открыл один глаз, посмотрел на нее с немым укором за нарушение спокойствия и снова погрузился в дрёму.
— Что, Вась, и ты меня бросил? — горько пошутила Елена, проводя рукой по его пушистой спине.
Кот благосклонно позволил себя погладить, промурлыкал что-то неразборчивое и продолжил спать. Его все устраивало. У него была миска, диван и солнечный луч. Ему не нужно было осваиваться в новой реальности.
Елена вздохнула и направилась на кухню. Автоматически она достала две чашки, насыпала в кофемолку двойную порцию зерен, потом спохватилась и убрала одну чашку обратно. Еще один маленький укол. Еще одно напоминание.
Пока варился кофе, она пыталась занять себя чем-то. Помыла уже чистую раковину. Поправила занавески. Проверила, не горит ли свет в ванной. Все эти действия были лишены смысла, они были просто попыткой заполнить пустоту движением.
Она села за кухонный стол с единственной чашкой кофе. Тишина снова навалилась на нее, давя на барабанные перепонки. Она попыталась представить, чем сейчас занята Полина. Наверное, разгружает вещи, знакомится с соседками по комнате, заваривает первую в своей жизни «взрослую» лапшу быстрого приготовления… Елена мысленно пожелала ей, чтобы лапша получилась, а соседки оказались хорошими. И почувствовала, как по щеке скатывается предательская слеза.
— Да что со мной сегодня происходит? — сердито проворчала она, вытирая лицо. — Ребенок поступил в магистратуру, в другой город, это же прекрасно! Это значит, что я все сделала правильно, что я вырастила самостоятельного, умного человека! Радоваться надо, а не реветь, как сирота казанская!
Она отхлебнула кофе, но он показался ей горьким и безвкусным. Все было не таким. Без дочкиного смеха, без ее бесконечных «Мам, а где…?», без музыки из-за двери даже кофе терял свой вкус.
Елена вспомнила, как несколько дней назад, в преддверии отъезда Полины, они сидели за этим же столом и дочь, с присущей ей прямотой, заявила.
— Мам, я тебя насквозь вижу. Ты сначала будешь ходить как привидение, потом заведешь триста кактусов, потом начнешь смотреть слезливые сериалы, а закончишь тем, что будешь разговаривать с портретом дедушки.
— Я не разговариваю с портретом дедушки! — возмутилась тогда Елена.
— Пока не разговариваешь, — многозначительно подняла бровь Полина. — Но я тебя знаю. Ты — существо социальное, хоть и прикидываешься суровой бухгалтерской жрицей. Тебе нужна встряска. Или проект.
— У меня есть проект. Он называется «Работа».
— Работа — это способ оплачивать счета, а не наполнять жизнь смыслом, — отрезала Полина. — Не смотри на меня так, это не я придумала, это в умной книжке прочитала. Так вот. Чтобы ты не скатилась в болото одинокой старости в сорок пять лет, я составила для тебя план.
И она с торжествующим видом протянула матери листок бумаги, испещренный ее размашистым, уверенным почерком.
Елена сейчас с улыбкой вспомнила этот момент. Она допила кофе, встала и подошла к холодильнику, куда был торжественно прилеплен этот список на магнит в виде клубнички.
«СПАСАТЕЛЬНЫЙ ПЛАН ДЛЯ МАМЫ ОТ ПОЛИНЫ»
Цель: не дать маме превратиться в героиню русской народной сказки «Одинокая Баба-Яга в пустом доме». Сроки: бессрочно. Условия: строгое выполнение пунктов без нытья и саботажа.
1. Разбор чердака. Да-да, того самого, где хранится вся история нашего семейства в картонных коробках. Никаких отговорок «потом» и «когда-нибудь»! Начать с малого. Одной коробки в день достаточно. Цель — не выбросить все в порыве безумия, а навести порядок в прошлом. Как говорится, разбери свой чердак — и в голове прояснится.