Письма, которые я никогда не отправлю

Письма, которые я никогда не отправлю

Письмо 1 — "Я тебя отпускаю, но не забываю"

Ты не прочтёшь это письмо. Я не собираюсь его отправлять. Пишу его, чтобы не забыть, как дышать. Чтобы не утонуть в той буре, что внутри. Не от злости — от слишком долгой любви.

Говорят, невозможно подготовиться к двум вещам — к смерти и к расставанию. Я теперь знаю, как они выглядят изнутри. Когда ты ушёл впервые, мой мир рухнул без звука. Я писала тебе каждый день, будто можно сшить раны словами. Двадцать пять писем — не чтобы проститься, а чтобы не исчезнуть самой. Потом пришла тишина. Разум говорил: «Ты отпустила», но сны продолжали беречь твоё лицо. Каждое утро начиналось с тобой, каждая ночь проживалась внутри несбывшейся жизни.

А потом ты вернулся. Не за нами — за помощью. Я дала тебе всё: голос, руки, себя. Семь месяцев — и я снова надеялась. В последний из них тишина между словами стала оглушающей. Я чувствовала: ты уходишь. Но боялась назвать это — как ребёнок, который думает, что если не говорить о грозе, она не начнётся.

Сегодня я узнала, что у меня остались два дня. Не на борьбу. На принятие. Я сижу в этой самой честной, самой тихой ночи, и внутри — буря. Я люблю тебя. Сильно. А ты — нет. Ты просто был рядом, пока искал своё солнце. А я уже нашла своё — в тебе.

Сколько раскладов было сделано. Сколько свечей догорело. Сколько строк песен повторено в надежде услышать ответ. «Я хочу, чтоб ты был счастлив…» — шептала мне Виагра, как заклинание, чтобы не проклясть. А Власова говорила: «Ты нормальная…» Это звучало как признание, которое не пришло от тебя.

Я не искала оправданий. Не просила вернуть. Я просто хотела понять, как жить, когда любимый человек уходит — не от злости, а от холодного несоответствия. Когда ты — огонь. А он — ледник, что тает не ради тебя.

Любовь была трудной. Шершавой. Неуклюжей. Иногда кричащей. Но никто не мог меня рассмешить, как ты. Никто не был настолько рядом. И так далёк одновременно.

Теперь — одна ночь. Последняя. Прощание, которое не будет произнесено вслух. Прощение, которое не требует согласия. Сердце, которое всё ещё любит — но уже не ждёт.

Утро будет. Я знаю. Ты проснёшься.И я — тоже, но уже без обещаний.

Спасибо, что был. Прости, что я ещё немного буду тебя ждать — тихо, внутри.

Прощай. Не навсегда. Но навсегда — для меня.

***

Письмо 2 — "Тишина, из которой не хочется бежать"

Ты снова спишь. Я сижу рядом, без права касаться твоих снов. Мне не нужно, чтобы ты слышал — мне нужно, чтобы ты просто был. Сегодня я — тишина. Не пустая. Не раненая. Та, из которой не хочется бежать. Та, где любовь уже не борется, а просто осталась.

Во мне нет больше огня, который хотел сжечь всё, чтобы удержать. Есть только тёплые, уставшие угли — последние остатки желания, не быть отпущенной.

В плейлисте звучит "A Thousand Years". Но не как клятва, а как признание о том, что я уже прожила вечность — внутри себя, с тобой.

Я всё ещё целую тебя. Обнимаю. Но теперь — чтобы впитать. Чтобы сохранить в себе то, что никогда не повторится.

Твой запах, твоя тишина, твоя неосознанная близость. Как ты дышишь рядом, и как моё сердце всё ещё отвечает.

Морозилка забита твоими любимыми вкусностями. Рубашки аккуратно наглажены. Футболки лежат так, как ты любишь. Ты — в порядке. А я — в процессе. Я тоже разложена — только не по полкам, а по внутренней тишине.

Каждое чувство — уложено бережно. Слёзы не падают по щекам — они проходят по сердцу, медленно, как холодный дождь по стеклу в утро, которое никто не просил.

Я забочусь не о тебе. Я забочусь о том, чтобы ты вспоминал не прощание, а мягкость этого момента. Не мою боль, а мою нежность.

Я больше не держу тебя. Я просто касаюсь — как касаются воды, зная: ей нельзя принадлежать.

Это первое утро из тех, что останутся у нас. И оно щемящее, красивое, неизбежное. Потому что я уже не прошу остаться. Я просто учусь быть — рядом, без права быть нужной. Я просто учусь любить — когда любовь уже не держит, а тихо — отпускает.

Письмо 3 — "Когда говорить уже не нужно"

Я хотела рассказать тебе о закате. О том, как солнце клонится к горизонту, и июльская духота наконец сдаётся — уступает место вечернему спокойствию, обволакивающему, почти обманчивому.

Хотела написать, как за окном проносились поля со стогами, деревеньки, леса — как гудел мотор твоей машины, и по экрану текли кадры мелодрамы, которые не трогали нас, но заполняли тишину. А внутри меня — несоответствие. Контраст. Мир будто замедлился, а сердце всё равно спотыкалось.

Может, стоило рассказать и про все эти дни — вишнёвый сок с терпким послевкусием, разговоры с твоим отцом в тени виноградника, домашние хлопоты, объятия, которые казались как привязь, но я их любила. И о том, как напряжение стало телом — осязаемым, плотным, как тень, которая растёт не от света, а от междустрочий.

Но вместо этого — я пишу то, что не могу больше скрывать.

Это — последнее письмо.

Ты стал уроком. Экзаменом, который я не готовилась сдавать, но всё равно проходила каждый день. И, пожалуй, я провалила его в одном — я молчала. Я молчала, когда нужно было говорить. Уступала, когда нужно было бороться. Оставалась, когда нужно было идти.

Я знаю о тебе всё, что можно узнать за год. Твои привычки, твои страхи, как ты спишь, как ты молчишь.

А ты — ничего. И это не упрёк. Это факт.

Недавно мы смотрели тот фильм, помнишь? Там были вопросы. Четыре простых. «Мил ли тебе человек?» «Можешь ли рассказать ему всё?» «Растёшь ли рядом с ним?» «Видишь ли его отцом своих детей?» Я могла бы ответить «да» на почти все. Но один — молчит. Не потому, что страшно. А потому, что я знаю: тебе это не интересно.

И это — конец.

Не потому, что я перестала любить. А потому, что я больше не прячусь в ожидании.

И всё же — даже в этом прощании — во мне звучит строчка, которую я не могу не произнести: «Две ниточки по судьбе переплелись и сошлись на полосе встречной. Я буду тебя любить, даже когда умру, даже если мне жить вечно» — и в этом, наверное, вся я.