Письмо из прошлого

Часть 1. Маша Глава 1. Ненужная дочь

ХЭ. Однотомник.

Часть 1. Маша

Глава 1. Ненужная дочь

В квартире дубак. В щели, размером с палец, деревянных оконных рам, неимоверно сквозило. Но Маша, натянув на костлявое тело джинсы и растянутый старый свитер, все-таки села на подоконник.

Стрелка настенных часов громко щелкнула. Пять часов вечера. До прихода родителей около часа – успеет покурить и возможно, перекусить.

Внизу у подъезда сплетницы. Чешут языками, жадно обсуждая ее семью, которую семьей язык не поворачивается назвать. Так, оболочка. Она сама по себе, мать и отец – сами. Они дружат с сорокоградусными парами спирта, с трехзвездочным портвейном, с килькой с вылупленными глазами, утопленной в томатном соусе, словно в крови, с собутыльниками, которые сменяют друг друга как настенные листы календаря. Каждый день новые. А она, дочь, у них одна. Всегда. Но они об этом давно уже забыли.

Чиркнула по коробку. Запах горящей спички. Затянулась. Никотиновый дым плывет вокруг бледного лица. Приходится жмуриться. Глаза карие – вечно круглые, словно застывшие в изумлении от этой жизни, слезятся. А снизу слышны голоса соседок.

- Они венчались. А все одно – живут во грехе.

- Да ты что! – пожилая женщина с короткими волосами, бывшими когда-то явно седыми, но сейчас выкрашенными в красный цвет, наигранно всплеснула руками.

И не надоело им? Десятый, а то и сотый раз, по кругу одно и то же.

Маша грустно усмехнулась, прислонилась лбом к стеклу. От дыхания образуется бесформенное запотевшее пятно. Стирает его, нервно покусывая губы.

- Я и говорю, венчанные! – вскрикнула соседка Маши с третьего этажа. – Венчанные!

Оглохнуть бы, да второй этаж – и видно хорошо, и слышно отлично. Жаль только слушать приходится про себя же и свою семью. Противно.

- А что за грехи то? – малиновые волосы вся подобралась от интереса, сжалась, превратившись и без того худой дамы в сухую маленькую старуху. Одни уши и видать.

- Так они когда-то, раньше, - соседка махнула рукой в сторону, показывая жестом, что давно, далеко и не правда, - хорошо жили. Ну как все – ни больше, ни меньше, а как к зеленому змею пристрастились, так и началось.

- Что началось? Что за змей такой? – спохватилась вторая дама.

- Ты как будто вчера родилась! – обе одновременно цокнули, первая от возмущения, вторая от обиды.

Маша усмехнулась, снова затянулась, закашляла – крепкий красный бонд – отец курил только такие. На улице пасмурно, начинает темнеть. Она уже видит своё отражение в стекле – темные глаза, плотно сжатые губы. Кажется, они на пол лица. «Маша, у тебя красиво очерченный рот» – любила повторять ее учительница английского в школе. С пятого по девятый класс она говорила ей одно и то же.

- Мишка то сварщик на нефтезаводе хорошо зарабатывает, квартиру вот эту от работы получил, а Аннушка жена его в десятой медсанчасти всю жизнь врачом проработала, а сейчас медсестрой бегает, разжаловали. Ее говорят хотели уволить, уж больно выпить она любит, да пожалели ребенок все-таки у них. И на что оно им пьянь эта – не пойму!

- А грех-то где?

Обе сплетницы замолчали.

- А это тебе не грех?! – вскрикнула жительница ее дома. – Пить почем зря, а ребенка на произвол судьбы бросить, это тебе не грех? Ей пятнадцать…или семнадцать, не помню точно, скорее пятнадцать.

- Семнадцать…– лениво прошептала Маша.

- А она уже сама по себе, того и гляди принесет им в подоле, а в квартире срам и смрад!

- В подоле! Вот еще! – Маша недовольно скривилась, а сплетница все продолжала:

- Школу прогуливает, до ночи гуляет где-то, ходит как оборванка, вечно холодная и голодная.

Маша порывисто выдохнула:

- Сама ты холодная!

- А в доме проходной двор! Пьянь одна к ним в квартиру идет, мужики всех возрастов! И кем она вырастет? Кто знает, что там у них происходит?

- Да угомонитесь вы. – Маша поморщилась от отвращения, мотнула головой, спрыгнула с подоконника, бросив на прощание окурок в форточку.

В животе привычно заурчало. Интересно, она когда-нибудь была сытой? Вот чего-чего, а этого она не помнит. Кажется, она хотела есть всю свою сознательную жизнь.

Она вышла из своей комнаты, прошла по длинному коридору, мимо дверей в ванную, в зал и заглянула на кухню. На столе гора бутылок из-под водки, обгрызенные корки черного хлеба, остатки кильки, что смотрит на нее из красного кровавого моря черными горошинками, кусок сала с прилипшей к нему волосинкой, заветренная колбаса. Пол в черных разводах от обуви – надо же уже и разуваться перестали…

Покрутилась над столом – кильку только из-за этих вот выпученных глаз есть ни в жизнь не станет, остальное – доверия и аппетита не вызывало. Открыла кухонные шкафчики – сухари, крупа – в ней она как-то видела рыжих муравьев, пачка чая; холодильник – мышь повесилась и три яйца.

Взяла их, набрала в кастрюлю воду и бросила поочерёдно. Всплыло только одно. Два других рискнула пожарить.

Вкусно. Хоть и пригорели. Жарить вновь пришлось без масла. Но мало. Очень мало. От слова совсем. Лишь раздразнила себя.

Маша облизнула вилку, отодвинула тарелку, вновь облизнула – надо же, уже и зализала до блеска. Вылизала бы еще и тарелку, да в дверь постучали.

Глава 2. Я не маленькая!

Она проводила взглядом уезжающую машину. Выбросила окурок на землю, поежилась от холода. Почувствовала, как по шее побежали мурашки от пронизывающего ветра, как свело пустой желудок от голода. Мысленно перенеслась домой – на кухне как всегда полно пьяных гостей – пьют водку, громко смеются, ругаются матом. Их смех тонет во всеобщем гоготе, силуэты еле различимы от терпкого табачного амбре, что густой пеленой обволакивает лица. Она переступит порог, посмотрит на чужие незнакомые пьяные лица, обязательно пробежит взглядом по столу, на котором из еды только остатки консервы, шмыгнет обиженно носом. Мать и отец даже не взглянут на нее. В пьяном дурмане они перестают быть родителями. Тогда она привычно пошарит у отца в кармане куртки – удача, если найдется хоть немного денег; стащит у него очередную сигарету, крепкую до тошноты, все же выкурит ее и отправится спать, закрыв дверь спальни на собственноручно прикрученный шпингалет.

Маша поморщила нос. Дома её никто не ждет, а значит, можно не торопиться. Она перешла дорогу, направилась в сторону одной единственной в округе девятиэтажке. Там, на шестом этаже, заводского семейного общежития, жила ее одноклассница и подруга Галина. Она точно находилась дома, потому что такой дом, как ее – никогда не спит, там всегда есть чем заняться. На одном этаже пьют пиво, в лестничных пролетах другого курят, еще через этаж играют на гитаре, а на последнем, аккурат перед дверью на чердак обязательно кто-то целуется. А значит, Гали если и нет в отведенной ей с матерью комнате, то она точно находится на одном из девяти этажей.

- Видела своего Максика? – спросила Галя, расхаживая по лестничной площадке в новых замшевых туфлях на высоких каблуках.

- Да. – Маша запрыгнула на подоконник, сморщила нос от запаха, доносившегося от забитого мусоропровода за лестницей. – Не называй его так.

- А что? – Галя надула огромный розовый пузырь из жевательной резинки.

- Мне не нравится.

- Ладно, ладно, не дуйся только! – Галюня примирительно обняла Машу, сев рядом, поправила ей волосы, затем себе, убрав за ухо, выбившуюся из короткого хвостика прядь крашеных в черный цвет волос. – А мы со Славочкой в ссоре.

Галя старше Маши на год, несмотря на то, что учатся они в одной группе. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и она уже спала со своим щуплым Славиком, смакуя с Машей подробности своей половой жизни. Маша слушала, молча, не перебивая и не переспрашивая. Как правило, после таких разговоров, она и сама представляла себя в объятиях принца, очень похожего на Максима.

- А что вы опять не поделили?

- Да я ему сюрприз пыталась сделать! – возмущенно сказала подруга, вытянув вперед свои длинные ноги в новых туфлях. – А он не оценил, вернее не успел.

- Как это?

- У меня же ключи от их квартиры есть.

- Я помню и что?

- Ну вот, я пришла, пока он был на учебе, а мать его на работе, накидала как дура в ванную лепестков роз, ты бы знала, как я долго выпрашивала их у армяшек на рынке, потом разделась и легла в воду.

- И он не оценил? – Маша засмеялась, посмотрела на свои растоптанные кроссовки – большой палец на правой ноге вот-вот должен был вылезти наружу, перевела взгляд на новые туфли подруги – классные.

- Не оценила его мамаша! – цокнула Галя, спрыгивая с подоконника. От пошарпаных и изрисованных черным маркером стен оттолкнулся звон ее каблуков.

- Что? – Машин смех разлетелся эхом по темному подъезду. – Вас застукала его мать?

- Ладно бы нас! Меня! Одну. Я думала, он раньше матери домой явится, но не тут-то было! Ты бы слышала как она орала, что я проститутка!

- Представляю.

- Не представляешь! Она и так-то меня не жаловала, а теперь ненавидит. Ну и Славик в итоге осла включил.

- Помиритесь еще!

- Надеюсь.

- Галя, быстро домой! – на весь этаж раздался голос ее матери.

Галюня ойкнула, подвернув ногу, затем взяла в рот новый пластик жвачки.

- Иду, мам! Просто тут Маша зашла на пять минут.

- Здравствуйте, тетя Оля! – крикнула Маша, спрыгивая с подоконника и подкуривая последнюю сигарету. – Иди, давай.

- Ладно, я домой, прибраться надо, а то мать не успевает, весь день салаты режет, завтра день рождение у нее, гости будут. – Галя спустилась на несколько ступенек вниз. – Пока!

Маша вышла на улицу. Ночь вступила в свои права, окутав унылые дворы мглой. Она ускорила шаг, свернув на тропинку между домов – так намного ближе. Дорожка постепенно сужалась, вела ее через гаражи, вдоль металлического забора детского сада, за которым уже виднелся Космический проспект – останется перейти дорогу, и она окажется во дворе собственного дома. Маша споткнулась о корягу, запрыгала на одной ноге – большой палец все-таки вылез из порванного кроссовка, заныл от боли. Она чертыхнулась и вдруг услышала звуки гитары, повернула голову – во дворе ближайшего дома кто-то сидел.

Она невольно улыбнулась, услышав знакомые аккорды – ДДТ, классика русского рока. Их песни она знала наизусть – отец часто играл эту музыку на гитаре. Маша невольно зажмурилась от удовольствия, от вновь нахлынувших воспоминаний: они с матерью любили подпевать отцу и это отлично у них получалось. Счастье. Казалось, это было только вчера...

Глава 3. Небесный голубой

Глава 3. Небесный голубой

Анна Ильинична закончила плановый обход пациентов, и сейчас, усевшись на белоснежный диван сестринской, внимательно смотрела на свои дрожащие руки. Ей еще нет сорока, а руки, как у столетней бабки – морщинистые и желтые.

Конечно, потаскай столько уток – хмыкнула она и посмотрела на неплотно закрытую дверь. Внутри вновь накатывала волна непонимания и злости на весь мир – за что ей такая жизнь? Ни минуты покоя.

Она со вздохом встала, закрыла дверь, подошла к шкафчику. Медицинский спирт – сейчас, пожалуй, единственное, что ей действительно интересно. Плеснула в прозрачную колбу, добавила в нее же воды из-под крана, размешала. Содержимое пошло едва заметными кругами. Женщина удовлетворенно вздохнула. Поднесла к губам, уловила свое отражение в зеркало на двери открытого шкафчика – свежее и румяное когда-то лицо сейчас было отвратительно опухшим: щелки вместо глаз и огромная картофелина, вместо носа. И за что Мишка ее еще любит? Она снова хмыкнула и на одном дыхании выпила всю жидкость.

- Анна Ильинична?

Женщина вздрогнула от неожиданности, стеклянная тара вылетела из рук. Словно издалека послышался звон битого стекла, запахло спиртом.

- Ой, извините.

Анна обернулась – в дверях стояла молодая рыжеволосая Оксана, новенькая медицинская сестра.

- Что ты влетаешь, как бешеная?! – крикнула Анна и кивнула на осколки. – Убирай теперь!

- Анна Ильинична, извините. – Девчонка схватила швабру, нагнулась над осколками. – Я только хотела спросить про раствор.

- Спокойней надо быть. – Она, пошатнувшись, переступила через швабру, села на диван. – Орешь, как буйная! Так всех пациентов на уши поставишь.

- Я же уже извинилась! – Оксана повысила тон, оборачиваясь к Анне.

- А мне что? – отозвалась та и почувствовала комок горечи в горле. Этот ужасный привкус мог заглушить только никотин. Захотелось курить. – Убирай стекло и сама убирайся! Мне еще дежурить всю ночь! Никакого отдыха.

- А что вы раскомандовались вдруг? – прошипела медсестра. – Вы забыли, что вы тоже медицинская сестра, а не врач, как когда-то давно?!

Анна с нескрываемым отвращением посмотрела на нее, а та уже бросила осколки обратно на пол и поднялась на ноги.

- Оксана, что ты себе позволяешь?

- Это вы что себе позволяете? Мало того, что пьете постоянно на рабочем месте, так еще и работу свою не выполняете! Абрамову из третьей палаты раствор внутривенно нужно было ввести еще час назад. Это должны были сделать вы, а заниматься приходится мне! Почему?

- Замолчи! – Анну затрясло, она сжала кулаки и прошептала сквозь зубы: - Да ты мне в дочери годишься, не смей так со мной разговаривать!

- Знаю я про вашу дочь, тоже мне мать нашлась! – Оксана нагло хмыкнула. – Брошенный никому не нужный подросток. Она у вас и пьет и курит, шастает по ночам. Конечно, есть с кого пример брать!

- Заткнись!

- А то что? Пожалуетесь на меня заведующему отделением? Да, пожалуйста! А может я вообще, первая это сделаю! – Оксана вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.

Анна, поддалась порыву, бросилась следом, но остановившись посреди темного коридора, облокотилась о стену и медленно сползла на пол. Хотелось рыдать, но слез не было. Она закрыла глаза, а в ушах вдруг треск ламп сменился голосом дочери:

- Мам, до первого сентября месяц остался…К учебе будем готовиться?

Анна открыла глаза: пред глазами круги, темный и без того коридор погрузился во тьму.

- Будем, дочка, будем, - тихо прошептала она, вспоминая утренний разговор с дочерью...

…Анна вошла на кухню, поправляя на голове бигуди, муж и дочь уже сидели за столом.

- Чего ты так рано встала? – спросила она у дочери, присаживаясь за стол.

- Чай налить? – вместо ответа спросила Маша и уже потянулась к чайнику.

На кухне прибрано, но она точно помнила – ночью весь стол был заставлен грязной посудой. Анна обернулась и, как и предполагала у двери увидела несколько мусорных пакетов, забитых до верха. Дочь прибралась.

- Ты вчера во сколько пришла?

- В полночь. – Ответила Маша, поставив перед матерью кружку с чаем.

- Ясно. – Анна сделала глоток, задумалась, опустив голову.

Маша взяла с тарелки печенье, поскребла тонким пальцем край слегка облупившегося блюдца, сказала:

- Треснутую посуду нельзя держать в доме.

- А то что? – мать усмехнулась, вырванная из размышлений.

Маша пожала плечами:

- Жизнь будет с трещиной.

- Она и так с трещинами. – Сказал отец, перелистывая газету. – Вон, что в мире творится!

Грубоватый от многолетнего курения смех матери заполнил пространство. Маша улыбнулась, окидывая взглядом мать: еще не старая, но от былой красоты мало чего осталось. А с фотографий, висевших на стене коридора – мать смотрела на нее молодой и красивой, блондинкой с большими зелеными глазами и курносым носом. Да и сейчас глаза матери были все такими же зелеными, но не яркими, как сочная молодая зелень, а тусклыми, как осенние листья, с темными припухшими кругами, почему-то никогда не исчезающими, даже в те редкие, теперь уже, дни, когда мать не пила.

Глава 4. А она любит дождь

Спустя час машина Максима остановилась у шиномонтажки. Он пробежал по лужам внутрь, на бегу здороваясь с рыжеволосым работником.

- Клиенты были? – Максим бросил ключи на столик, вновь обратился к Рыжему: - Дождь закончится, заднее колесо у меня на машине подкачаем. Денис здесь?

- Макс, давай по порядку. – Рыжий вытер мокрые руки о полотенце, смахнул с лица невидимый волос, сморщил конопатый нос. – Денис здесь. Клиентов не было – льет как из ведра!

- Да-а уж, - протянул Макс, протягивая руку Денису, появившемуся из служебного помещения. – Лето, прощай!

Он по-хозяйски окинул взглядом полки с инструментом, отодвинул ногой от прохода домкрат.

- Как там молодежь? – спросил Рыжий, которого звали Колей, открыл дверь и, встав на пороге, закурил.

- Нормально. Веселятся. – Максим встал рядом. – Бывших одноклассниц и одногруппниц брата по училищу отвез к нам домой, напьются все.

Максим нахмурился – через дорогу на скамейке в остановке сидела одинокая фигура, сливающаяся в густых сумерках с темными афишами за ее спиной, лишь черные ромбы хорошо виднелись на светлом фоне свитера.

- Вот, дуреха, так и сидит там!

- Девчонка эта? – отозвался Коля, кивнув в сторону Маши. – Это Машка из той пятиэтажки на углу. Моя бабка живет с ней в одном подъезде.

- Такая оборванка. – Денис встал рядом, сморщил нос. – Вроде не маленькая уже, а за собой не следит. Сколько ей?

– Она с моим Игорем учится.

- Серьезно? – Денис нахмурился. – Выглядит старше. Ноги такие длинные, вроде и симпатичная, но…

- Да, кстати. – Максим нахмурился, не сводя взгляда с одинокой фигуры в голубом свитере. – Высокая, может поэтому.

- Да кого там! – усмехнулся рыжеволосый Коля. – Они неблагополучные, какая уж тут забота. Жрать нечего, а ты о красоте. Предки бухают по черному, а она сама по себе. Лет с десяти, наверное, сама себе предоставлена. Тут хочешь, не хочешь, а повзрослеешь, вот и выглядит старше.

Максим нахмурился, не отрывая глаз от фигуры на остановке.

- Весь их класс сейчас у нас дома громит квартиру, отмечая день рождение Игоря, а ее даже не позвали. Игорь вроде общается с ней.

- Игорь то общается, а девчонки – нет. Она всегда одна. – Рыжий Коля выкинул сигарету. Одна из луж пошла кругами. – Алкоголики. Не дом, а проходной двор. Веселье.

Он покосился на друзей. Денис нахмурился, Макс не сводил взгляда с одинокой девичьей фигуры.

- Ну это моя бабуля говорит – веселятся почти каждую ночь. Музыка, крики, смех. Вот кому живется в радость – ни проблем, ни забот. Выпил, закусил и так по кругу. А Машка… Хорошо еще, что она сама по себе, а не в смутной компании, а то бы, знаешь, уже давно по рукам пошла. Алкоголь опять же, наркотики.

- Ну, ты развел дискуссию. – Прыснул от смеха Денис, ударил Рыжего по спине. – На психолога учишься?

- Нет. – Коля нахмурился. – На сварщика.

Максим усмехнулся, щелкнул суставами на пальцах.

- И что, родители прям сильно пьют?

Рыжий кивнул.

- Бабка моя говорила как-то, что мать Машкина больна чем-то неизлечимым. Опустила руки и бухает теперь. – Коля мотнул головой. – Ну, знаешь, бабушки же всегда в курсе всего.

- А отец?

- И Мишка тоже пьет. – Рыжий уловил заинтересованный взгляд Максима и продолжил: - Я с дядей Мишей знаком, они с моим отцом раньше вместе работали, пару раз даже в гостях у нас были, когда не пили еще. Он на гитаре классно играет.

Коля с восторгом закачал головой, вспоминая:

- И поет отлично.

- Ясно. – Максим снова щелкнул пальцами, добавил немного погодя: - Симпатичная она. Девчонки видят это и бесятся. И рост модельный, не то, что эти пигалицы. Вез их сейчас к нам домой, так они мне чуть машину не разнесли. Мелкие, а разговоры уже взрослые.

Макс поморщился, вглядываясь в темноту, снова сказал тихо:

- Симпатичная мордашка и не испорченная вроде.

- Нормальная, - подхватил Коля. – Глаза красивые и губы. И ноги от ушей. Повзрослеет, точно красавица будет.

Денис нахмурился, ударил друга по плечу, сказал, усмехаясь:

- Макс, ты чего?

- А что?

- Заелся ты братец! Вокруг тебя столько девчонок! Одни студентки твоего техникума чего стоят! А ты на малолетку эту смотришь!

Денис и Коля переглянулись.

- А что посмотреть нельзя? Симпатичная.

- Так мелкая же! Оно тебе надо?

Максим усмехнулся, смерил его насмешливым взглядом и вышел в дождь.

Маша увидела, как Максим вышел из шиномонтажа и направился в ее сторону. Тело охватила дрожь. Она хотела встать и бежать прямо по лужам, но заметив его взгляд, осталась сидеть. Ноги снова онемели, а сердце учащенно забилось.

- Маша! – Позвал он ее, сворачивая к киоску.

Глава 5. Снова одна

Маша лежала и смотрела в потолок – серый с желтыми разводами. Хотелось думать о Максиме, возможно даже мечтать о чем-то запретном и неизведанном, но очень приятном, теплой волной разливающимся по телу, но она не могла себе этого позволить. В голове крутились мысли о матери и отце. Что же сделалось с ними всего за несколько последних лет? Неужели ничего уже не вернуть и не исправить?..

Сейчас она все чаще вспоминала свой светлый и теплый дом, которым когда-то была их квартира, уютную кухню, на которой мама всегда что-то готовила; отца, заботливо проверяющего ее уроки. А потом все изменилось, словно погрузившись во мрак. Мама перестала улыбаться и пропадала на работе сутками, отец стал задерживаться и приходил уже темной ночью. Их кухня, когда-то теплая и уютная, превратилась в серую комнату со старым столом и такими же стульями, занавески с окна исчезли, а клеенчатая скатерть, когда-то менявшаяся на новую каждый месяц, казалось, приросла к столу, потеряв былой цвет, и теперь слепила тонкими порезами от ножа.

Отец вернулся только к утру. Быстрыми тяжелыми шагами прошел в свою комнату и тут же захлопнул за собой дверь. Маша села на кровати, сжала в руках розового плюшевого зайца, замерла, прислушиваясь. Тишина.

- Пап? Как мама?

Молчание. Она опустила на ледяной пол босые ноги. Из большой комнаты послышался звон посуды. Она подошла к двери, дернула за ручку – закрыто?

- Пап, как дела? Открой дверь.

- Маш, ты чего не спишь?

- Да как тут уснешь. Ты чего закрылся?

- Иди, Машка, погуляй.

- Как это погуляй, пап? Что с мамой? – Она сглотнула подступивший к горлу ком. В груди заполыхало пожарище, забилась горящим мотыльком тревога. – Открой дверь!

Она с силой ударила ладонью по двери и тут же затрясла рукой от боли. Осела на пол. Из глаз брызнули горькие слезы обиды, как бывало в детстве, когда она, заигравшись, падала на асфальт и разбивала колени. Вот и сейчас она падала, летела в пропасть, только разбивались сейчас не ее коленки, а целая жизнь.

- Мамочка! – Маша размазала слезы по лицу, повернулась к закрытой двери большой комнаты. – Папа, скажи, что с ней?

- Она больна.

- Да открой же ты дверь! – голос зазвенел в беспомощном крике.

Снова удар тонкой ладошки и снова боль. Дверь вдруг распахнулась. Отец посмотрел на нее сверху, пошатнулся, оттянул и без того растянутую тельняшку, сделал глоток водки прямо из горла бутылки.

- А все из-за вашей водки! – Маша, отчаянным зверем, бросилась к отцу, попыталась отнять ненавистную бутылку, но отец был выше и сильнее. Он увернулся, отталкивая ее от себя. Маша упала на разложенный еще матерью диван и вцепилась зубами в подушку.

– Я хочу, чтобы она была дома!

- Я тоже хочу. – Отец сел рядом.

- Что ты молчишь? – она со злостью схватила подушку и бросила ее в дальний угол комнаты, чуть не сбив вазу на тумбочке, та закачалась, но все же устояла на месте. Маша на мгновение затихла, замерла, а потом разрыдалась с новой силой – это была любимая ваза ее матери.

Внутри все отмирало и вновь закипало, и она не знала, куда деть эту злость. Она бы, наверняка, успокоилась в заботливых объятиях отца, но он продолжал безучастно сидеть. Обида еще больше обожгла все внутри.

- Когда я смогу увидеть ее?

Отец неопределённо пожал плечами, проронил, отмахиваясь:

- Может, в конце неделе съездим.

- А завтра?

- Нет.

- А когда?

- Я же сказал на неделе. – Отец обхватил голову руками, закачался из стороны в сторону. – Завтра у нее операция, а потом мы съездим к ней.

- Что за операция? – Маша нахмурилась. – Что у нее за болезнь? Почему я ничего не знаю?!

- Мама не хотела тебя расстраивать.

Маша вдруг засмеялась, развела руки в стороны:

- Расстраивать?!

- Да, - отец даже не посмотрел на нее, словно только у него болел близкий человек.

- А тем, что вы превращаетесь в пьяниц, вы меня не расстраиваете?

Отец молчал, словно и, не слушая ее.

- Вам нет до меня никакого дела!

Снова тишина в ответ.

- Так ведь, да?

Она замерла, ожидая, что он обнимет ее, и ее страхи отступят. Молчание. Дым от сигареты и стук собственного сердца.

- Ненавижу вас! – Маша бросилась к дверям, быстро обулась в рваные кроссовки, на секунду замерла, прислушиваясь, но отец никак не отреагировал.

Снова двор, залитый утренним солнечным светом, лужи, оставленные ночным дождем, проспект, киоск, остановка – ноги сами привели ее сюда. Маша прошмыгнула мимо людей, ожидавших в столь ранний час, рейсовый автобус и уселась на скамейку в самом углу остановки, невольно посмотрела в огромную клетчатую сумку, стоявшую рядом, из которой толстая женщина с ярко красной помадой на губах доставала кулек семечек. Смотрела на чужую сумку невидящим взглядом и думала о своем: конечно же, она не ненавидит его, родного отца. Сказала сгоряча, а точнее – с горя. Ее ненависть не к нему, а к его образу жизни. Она протестует не против него, а против его равнодушия. Равнодушия по отношению к ней, его единственной дочери, равнодушия по отношению к жизни, к будущему. Если хотя бы к не к своему, то к ее.

Глава 6. Здравствуй, учеба!

На учебу Маша пришла через две недели после начала занятий. Вся группа уже знала причину ее отсутствия и поэтому лишних вопросов никто не задавал. Никто не издевался и не смеялся над ней, как бывало прежде, даже ненавистная Надька и та одаривала ее сочувствующими взглядами.

К занятиям она так и не подготовилась. О новом платье и речи не шло и Маша, сидя за партой то и дело старательно натягивала свой старый сарафан на оголенные и острые от худобы колени.

- Ты вся светишься. – Галина догнала ее в коридоре, когда началась перемена. – Как ты?

- Свечусь. – Маша хмыкнула, приятно вдохнула доносящийся со столовой запах – пирожки с картошкой по десять рублей за штуку были вкусными. – Святая я что ли, чтобы светиться?

- От худобы светишься, дура! – Пшыкнула Галя. – Доходяга, кошмар блин, кожа да кости, что батя вообще не кормит?

- Кормит. – Маша запрыгнула на подоконник, расправила полы сарафана, усаживаясь, вспомнила вчерашний ужин из консервной сайры, слипшихся макарон и черного хлеба. Имелась дома еще колбаса, но внешний вид и запах Машу не радовал, поэтому обошлось без нее. – Скоро должна бабка приехать.

- У тебя есть бабушка? – Галюня нахмурила свои крашеные черным карандашом брови. – Никогда не слышала о твоей бабке.

- А у меня ее и нет. – Маша спрыгнула с подоконника, оказавшегося слишком холодным. – Двоюродная какая-то, не знаю, как отец ее вызвонил и зачем. Слушай, а деньги у тебя есть?

- За пирожками? – быстро сообразила подруга.

- За ними.

- Есть немного. – Галина задумалась, поджав губы, затем махнула рукой. – Ладно, идем, угощу тебя по старой дружбе.

Они спустились на первый этаж, зашли в столовую, и пока Галя стояла в очереди за пирожками, Маша села за стол у открытого настежь окна. Дожди прекратились, наступило бабье лето. Солнце грело в своих последних жарких лучах всех желающих, птицы пели, и захотелось вдруг туда, на улицу, гулять не спеша по дороге, вдыхая запах осени.

- Чего ты улыбаешься? – спросила Галя, присаживаясь на соседний стул. – Держи.

Она протянула Маше сверток с двумя пирожками, горячими и вкусными до одурения.

- Хочу на улицу. Бродить и чтобы никто не трогал. – Маша откусила кусочек, зажмурилась от удовольствия. Вот он, момент наслаждения и счастья. Мимолетного, обыденного, но все же счастья – главное, не упустить его. – А, может, уйдем?

Галя удивленно фыркнула. Уж что-то, а прогуливать занятия обычно в их дуэте предлагала не Маша.

- Ты серьезно? Ты и так пропустила много. – Она задумчиво посмотрела в окно, из которого дул теплый ветер, поправила рукой воротник красной рубашки и вдруг хлопнула ладонью по столу.

Маша довольно хмыкнула – озорной блеск в глазах Галюни, как правило, не предвещал ничего приличного.

- Недолго же тебя пришлось уговаривать. – Маша доела последний пирожок, подумав, что съела бы еще парочку и взяла в руки свою замшевую сумку. – Идем?

- У меня есть отличный план! – ехидно засмеялась подруга, хватая ее за руку.

- В каком смысле?

- Во всех! – Галя засмеялась. – Но сначала, перейдем к действиям. Ты как на счет поездки на дачу?

Маша задумалась.

- Если хочешь, иди, предупреди отца, что с ночевкой, потому что я планирую напроситься поехать со Славиком. Они, конечно, собирались чисто мужской компанией, но я тоже хочу! Тем более что и ты согласна.

- Я еще не согласилась.

Галя остановилась на крыльце училища, удивленно посмотрела на нее:

- Ты себя со стороны слышишь? – Она недовольно цокнула, скрутила губы трубочкой, собираясь обидеться.

- Хорошо, - Маша прижала сумку к груди. – Только скажу отцу, а то вдруг потеряет.

Подруги кивнули друг другу и разошлись в разные стороны, договорившись встретиться у Галькиной общаги в четыре часа дня. В том что, отец кинется ее искать, Маша, конечно, сомневалась, но домой зайти все же решила, чтобы переодеться.

Она вбежала в свой подъезд, подошла к двери абсолютно уверенная в том, что отца нет дома, но дверь оказалась открыта настежь. Маша остановилась, прислушалась – тишина. Отец должен быть на работе, а если даже представить, что в квартире побывали воры, то неудивительно, что они бежали, даже не прикрыв за собой дверь. Такой бедности и запустенья, они, наверное, давно не видели. Маша прыснула от смеха и зашла в квартиру, на кухне послышалось движение. Сердце ушло в пятки. Она вытянула шею, пытаясь хоть одним глазком заглянуть в кухню и какое же было ее удивление, когда она увидела отца, с утра уже распивавшего крепкие напитки.

Маша безвольно опустила руки, так же безропотным зверем замерла душа, и сердце замерло, окатив волной разочарования.

- Пап, ты, что на работу больше не ходишь?

- Нет. – Отец, казалось, нисколько не удивился столь раннему ее появлению дома, безмятежно продолжил курить, потупив взгляд.

Маша бросила в угол коридора свою сумку, прошла на кухню, села напротив.

- Почему?

- Не хожу.

Глава 7. Новая родственница

Дверь в квартиру распахнута, в нос бьет запах гари. Сердце екнуло. Маша вбежала в квартиру и замерла посреди коридора. Испуг сменился острым недоумением. На кухне, разгоняя полотенцем дым из духовки, топталась рыжеволосая женщина, бывавшая в их доме все чаще.

- Что вы здесь делаете? – Маша кинула свой небольшой рюкзак на стул.

- О, Машка, явилась! – Та невозмутимо, совсем по-хозяйски, повесила полотенце на спинку стула, окинула её внимательным взглядом. – Проходи.

Проходи? Ей разрешают пройти в ее собственном доме?

Из ванной комнаты вышел отец, встряхивая рукой мокрые волосы.

- Привет, Маш. Ты что дома не ночевала? Где была?

- Где была, там уже нет.

Маша окинула взглядом стол, липкий и не убранный, посреди которого стояли два пакета еды.

- Курица сгорела, я крылья зажарить пыталась.

- Что за щедрость? – спросила она, как можно безразличней.

- Щедрость! – гостья хмыкнула. – Да ты не стой, как чужая, помоги на стол накрыть.

Маша недовольно окинула взглядом молчавшего отца. Тот смотрел в окно с полным безразличием к происходящему, про свой же вопрос, адресованный ей, казалось, и вовсе забыл. Курил свой крепкий красный Бонд и не обращал никакого внимания на то, что происходило перед его носом.

Маша вздохнула, принялась помогать – протерла липкий стол, разложила колбасную и сырную нарезку по тарелкам, высыпала из банки маринованные грибы на блюдце, вынула из упаковки копченую рыбу. Рыжая тем временем отварила картошку, поставила обгоревшую курицу посреди стола.

- А что? Отличненько получилось! – она довольно потерла ладони, окидывая взглядом накрытый стол. – Выпьешь с нами? Вина? Немножко?

Рыжая, которую в миру звали Татьяной, толкнула Машу в бок. Маша охнула.

- В ребро угодила что ли? – засмеялась Татьяна так громко, что даже отец вернулся в реальность.

- Я несовершеннолетняя, а вы меня споить решили?

– Я думала ты старше. Ну, давай, ешь, а то светишься! Кожа да кости! Вроде и мордашка у тебя симпатичная и рост модельный, но тощая!

Маша села за стол.

- Так что, выпьем? Вино сладкое, точно морс…

- Нет.

- Да ладно тебе!

- Нет, я сказала! – Маша положила на хлеб кружок колбасы, откусила, взяла со стола тарелку с картошкой и бросила в нее кусок рыбы. – Если вам так хочется выпить, можете сделать это у себя дома. Дверь открыта.

- А ты еще и неблагодарная какая! – возмутилась Татьяна, сузив глаза. Поддалась чуть вперед, окинула ее холодным колким взглядом и прошипела: – А ну пошла отсюда!

- Серьезно? С собственного дома? – Маша сжала в руке тарелку с едой, бросила в нее еще пару кружков колбасы. – Пап, ну что ты молчишь?

Отец повернул голову, перевел свой стеклянный взгляд на Татьяну.

- А что вы ссоритесь? – он затушил окурок. – Зачем ты споришь?

- А кто она такая чтобы говорить мне что делать? – Маша с грохотом поставила тарелку обратно на стол. – Пришла к нам в дом, командует! А ничего, что она здесь никто и звать ее никак?

- Маша, перестань, - поморщился отец, потирая виски. – Что ты кричишь так?

- Я хочу, чтобы она ушла! Маме бы это не понравилось!

- Твоей матери больше нет. – Прошипела Татьяна и приблизилась к Маше. – А ну иди отсюда, и не мешай отцу отдыхать. Неблагодарная, какая она у тебя, Миша! Ты посмотри-ка на нее!

- Маш, ну зачем ты так? – Отец поднялся, подошел, встав между ними: - Татьяна, права, я со смены пришел, еле отработал, сил ведь нет никаких, и ты еще кричишь.

- Ты что такое говоришь? – Маша отшатнулась. – Сил нет, потому что пьешь!

- А ну не спорь с отцом, бесстыжая!

- Да пошла ты!

- Маша! – заревел отец.

Все разом смолкли. В повисшей тишине лишь тикали настенные часы. Капала вода из крана.

Маша затравленно посмотрела на него, затем на ненавистную Татьяну. В глазах отца залегла злость и усталость, а в глазах гостьи – торжество от победы. Маша оттолкнула руку отца, что тянулась к ее плечу и вышла.

До самого утра с кухни доносились звуки музыки, пьяный смех Татьяны и неразборчивое бормотание отца. Ночью, входная дверь хлопала каждые полчаса – приходили и уходили гости, собутыльники, новые друзья и откуда они только берутся?.. Так продолжалось до рассвета, пока, наконец, в дом снова не приехал вызванный соседями наряд милиции…

… Сентябрь и начало октября пронеслись как во сне, тусклые дни, холодные ночи, похожие друг на друга, тоска в сердце и глазах, лишь к концу ноября, Маша окончательно пришла в себя и немного расслабилась. Дома ничего не менялось – отец продолжал все так же пить, пропускать работу и приводил в дом малознакомых людей, абсолютно перестав обращать внимания на Машу, словно ее не было рядом, словно они не жили под одной крышей, словно он никогда не знал, что значит быть отцом. А когда-то, она помнила, называл ее своей маленькой принцессой, любимой девчонкой и обещал, что никогда не предаст.

Глава 8. Вечеринка в аду

В училище, как и ожидала Маша, Игорь и Леня, никак не комментировали свое поведение по отношению к ней. Может, прав был Руслан, когда говорил, что они ничего не вспомнят, а может, это просто для них норма. Но все же, она периодически ощущала на себе взгляды то одного, то другого. Если Леня особо не напрягал, то Игорь смотрел с ухмылкой, словно что-то замышляя, но вовремя появившиеся на горизонте Надька и ее подруги, быстро переключили его внимание на себя. Вот и отлично.

Отсидев, как и положено все пять пар, Маша собралась забежать к Гале, которая отсутствовала на занятиях по причине простуды. Сдав реферат по истории, она спустилась на первый этаж, зашла в туалет, в котором всегда кто-то крутился у зеркала, собрала на голове хвост, окинула себя взглядом: глаза коричневые, точно кофе, ресницы длиннющие из-за туши, которой когда-то красила ресницы мать, губы алые, но не от помады, а просто от осеннего ветра. Наряд оставлял желать лучшего: серая растянутая на локтях кофта и черные свободные брюки – наследство от матери.

Холодный ветер кричал о наступлении осени, не добро хлестал по лицу, лез за шиворот, хватал за длинные худые ноги. Маша в очередной раз поежилась и, подняв воротник тонкой куртки, ускорила шаг. Уже на углу здания, где на красном кирпиче красовалось неприличное слово, она вспомнила, что забыла в аудитории учебники. Но возвращаться не стала, что и сыграло, возможно, с ней роковую шутку.

Жизнь – череда случайностей и комок мелочей и знаков. Не заметив один, упускаем шансы, дарующие самой судьбой. Вот и сейчас, Маша не повернула обратно, а свернула в сквер и уже спустя несколько минут таймер был запущен. До переломного момента жизни оставалось два часа.

Маша нахмурилась. Показалось, что сзади ее кто-то окликнул. Но ветер завывал с такой силой, что она дернула головой, решив, что ей показалось. Секунда и боль пронзает руку.

Она вскрикнула и резко обернулась – ее одногруппник Лёня довольно ухмылялся.

- Больно, чего щиплешься? – Маша инстинктивно попятилась.

Леня оскалил белоснежные зубы, ухмыльнулся и нагло кивнул:

- Сегодня вечеринка на нашем месте. Ты приглашена.

Маша вспомнила сырой подвал, сморщила нос:

- Дуру нашел? Отстань!

- Машка, я серьезно. – Он резко сделал шаг вперед и схватил ее за рукав куртки. – Лучше сама иди. Да-да, не смотри так. Иди, давай, я провожу.

- А то что? – с вызовом спросила она и с силой ударила его в грудь, отталкивая.

- Я вижу, ты совсем ничего не понимаешь? – он вдруг схватил ее за волосы, дернул в сторону теплицы.

Маша отчаянно вскрикнула, напуганная таким поворотом:

- Леня, ты псих? Отпусти, мне больно!

- Замолчи, Котовас!

Она дернулась, но живот обожгло болью, дыхание перехватило – ни вдохнуть, ни выдохнуть. И сама не поняла, как упала на колени, жадно хватая ртом воздух.

– Ты что? – изо рта не голос, а хрип.

- Я же тебя предупреждал. – Прошептал он на ухо. Но даже при таких порывах ветра она услышала его зловещее предостережение. Она посмотрела на него в изумлении, все еще отказываясь верить в происходящее. Дыхание помаленьку восстанавливалось, боль в животе отпустила. Его глаза лихорадочно блестели от низкого чувства превосходности и безнаказанности. Он знал, что ему не ответят тем же, и это чувство приносило ему удовлетворение.

– А ты не слушаешь меня, Маша. Нельзя так. Вставай, пора идти.

Он потянул ее за капюшон серой куртки. Она хоть и была выше его почти на голову, от страха послушно сникла и подчинилась.

- Зачем я вам?

Она плелась следом, уже не чувствуя от боли руку, которую он крепко сжимал. Он весело хмыкнул, покосился на нее насмешливым взглядом.

- Ты серьезно? Еще не поняла? – он остановился и ухмыльнулся ей в лицо. – Сегодня наш рыцарь Руслан тебя не спасет, потому что его там нет.

Он засмеялся, а глаза блестящие от безнаказанности расширились от предвкушения.

- Лень, это не смешно.

- Да ладно тебе! – он снова дернул ее на себя. – Не строй из себя недотрогу.

Внутри рассыпалась дрожь непонимания – неужели он говорит серьезно? Она вспомнила ухмылки на их лицах и блеск от похоти в глазах. А что? С них станется. Они и не на такое способны.

- Я не буду ни с кем спать.

- А спать не надо. – Он громко засмеялся и на мгновение ослабил хватку.

Маша резко дернулась и истошно закричала, привлекая внимание немногочисленных прохожих.

- Помогите, он пристает ко мне!

Женщина с огромной клетчатой сумкой остановилась неподалеку от них:

- А ну, отпусти ее! – прокричала прохожая, но Леня, спокойно и громко ответил:

- Женщина, идите куда шли. У нас все нормально.

- Отпусти ее, мерзавец!

- Да это моя сестра! – Леня сильнее сжал её руку, выкручивая. – Домой веду. Постоянно пропускает школу и гуляет не понять где! Видите, какая грязная? Мать места не находит, а этой лишь бы погулять.

Глава 9. Подарки из детства

Снова слезы.

Боль по телу.

Отчаяние.

И жгучая ненависть к этой чертовой жизни.

- Ма… – Маша сжала зубами подушку до тихого скрежета.

Перед глазами лицо матери, в голове только одна мысль – с каждым днем её жизнь становится все сквернее. Где тот светлый луч, который должен озарить ее путь?..

Ночь выпустила наружу страхи, казалось бы, отступившие днем. И снова эти чувства – страх и ненависть, холодное одиночество, пустота в душе. За окном воет ветер, оконные рамы жалостливо скрипят. Маша дышит прерывисто и вздрагивает от шума ночного ветра.

На кухне что-то звонко гремит, Маша замирает, прислушиваясь. Глаза, еще не привыкшие к темноте, ловят из тьмы причудливые фигуры, внушающие тихий страх, что медленно, но по-хозяйски ползет по коже. Она знает, что это всего лишь плод ее воображения, но тело предательски немеет. На кухне снова звон разбитой посуды, крики Татьяны, дикий, пробирающий до мурашек вой отца.

Маша сползла с кровати, торопливо одеваясь и стараясь не обращать внимания на боль, разливающуюся по телу от каждого движения. Звон стекла. Окно. В дребезги. Душераздирающе закричала Татьяна, батареи разразились громким гулом от стука по ним испуганных и недовольных соседей. Маша дрожащими руками натянула джинсы и свитер, выдохнув, открыла дверь. Свет из коридора озарил ее лицо – большие испуганные глаза и лихорадочный румянец на скулах.

- Что произошло? – ее тихий голос потонул в монотонном гуле пьяных гостей. Она выглянула из-за спины одного из них – отец сидел за столом, по его руке сочилась кровь и тонкой струйкой стекала на пол. Татьяна пыталась перемотать его руку полотенцем.

- Это ты разбил окно? – Маша подбежала к отцу. – Зачем?

Тот пьяно отмахнулся, она, закусив губы, кинулась в гостиную за бинтом и йодом. Страх, что еще недавно сковывал все внутри, отступил. На смену ему пришла ненависть и вырывающаяся из горла, словно раскаленная лава, ярость.

- Ну что же ты делаешь, папа? – с горечью спросила она, возвращаясь.

Маша оторвала кусок бинта, смочила его, стоящей на столе водкой, приложила к руке. Отец молчал, опустив голову, и был настолько пьян, что её просто не услышал. За окном раздался гудок милицейской машины. Снова милиция, и снова к ним. Маша всхлипнула от отчаяния, завязала края бинта и, вытирая окровавленной ладонью слезы, бросилась в коридор.

Бежать! Бежать из собственного дома, чтобы обрести покой. В памяти еще отчетливо сохранилось воспоминание о последнем визите участкового в их дом – бессонная ночь допроса об отце, угрозы о лишении родительских прав, детский дом, колония для несовершеннолетних, тюрьма… Отчего-то участковый видел только одну дорогу ее светлого будущего – исправительная колония для женщин. Он так и повторял каждый раз – в таких условиях, в которых ты живешь, из тебя может вырасти только сорняк – идеальный постоялец исправительной колонии. Маша вспомнила блеск в глазах милиционера, он явно получал удовольствие от страха в ее глазах, и поежилась. Это уже слишком, подумала она, обуваясь в рваные кроссовки, хватая с вешалки ветровку и выбегая в ночь, но по лестнице уже поднимался наряд милиции и, она, стараясь не шуметь, растворилась в темноте подъезда – этажом выше. Когда дверь их квартиры закрылась изнутри, она, на дрожащих ногах побежала на улицу, и только когда ледяной ноябрьский ветер отхлестал ее по лицу, остановилась.

Отчаянье – вот, что сегодня поселилось в ее душе. Она всхлипнула, стиснула зубы, зная наперед – никто ей не поможет. Да и в чем помогать? Все слишком запущено – выхода нет.

Маша поежилась, посмотрела на разбитое окно своей квартиры, оттуда доносились голоса, отвернулась, чувствуя отвращение, побрела к огням проспекта, медленно и устало, точно раненый зверь. Силы вдруг покинули, оставив лишь жгучее, обжигающее все изнутри отчаяние, что бешеной канарейкой металось в груди. Перед глазами возникла картинка: она на мосту, стоит и вдыхает морозный воздух полной грудью. Воздух нравится ей, так приятно покалывает нос, освежает – ей так хочется в последний раз насладиться вкусом мороза и после, наконец, узнать, что такое облегчение. Она смотрит вниз – вода реки черная, мутная, плещется волнами, зовет к себе, может не зря она не умеет плавать, не зря никогда не видела моря. Маша снова смотрит вниз и ей ни капельки не страшно, она знает – всего шаг и она спокойна.

- Мама! – ее собственный истошный крик, визг тормозов, фонари – внезапно осветившие улицу и резанувшие ярким светом по глазам, круглые фары – стремительно приближающиеся.

Она падает на холодный асфальт. Дорога! Она, оказывается, выбежала на дорогу! Дурочка, хотела ведь на мост…

- Сумасшедшая? Больно? – кто-то поднимает ее на ноги, заглядывает в лицо. – Тебе повезло, что я успел остановиться.

- Да хорошо с ней все, просто испугалась. – Совсем рядом еще один голос, но перед глазами размытые круги и она не видит говорящего.

- Маша, да?

Голос кажется знакомым, но не распознается. Маша кивает, перед глазами круги сменяются на рой маленьких точек.

- К Рыжему отведем? – говорит первый. – На улице не май месяц, а она, считай, раздетая.

Вывеска знакомого шиномонтажа, Рыжий – работник Коля, вот о ком шла речь. Машу, как ребенка закутали в теплый плед, посадили на заднее сиденье автомобиля. Заледенелые ноги заныли, согреваясь.

Глава 10. То, о чем и не могла мечтать

Пакет оказался не только большим на вид, но и тяжелым. Маша протащила его по полу в свою комнату, ощущая себя довольным хомяком с небывалой добычей, с усилием вытряхнула содержимое посреди спальни. Восхищенно охнула – в пакете цветные кофты, аккуратно упакованные в прозрачные пакеты. Она взяла в руки темно-синий моток, перемотанный веревкой, развязала, дернув за концы. И вуаля – как фокус – перед ней темно-синий пуховик с капюшоном из черного меха и вшитыми стразами на рукавах, на вид абсолютно новый, даже запах новой вещи ощущался.

- Обманщик! – прошептала Маша, не припоминая у него ни одной сестры, хоть даже и двоюродной. Она прикинула на себя обновку, восхищенно присвистнула, захотелось сразу привести себя в порядок: уложить волосы в прическу, потому как в таких красивых вещах хотелось и самой быть красивой. Помимо нового пуховика, который оказался как нельзя кстати – она-то думала, будет носить старую дубленку матери, в которой бы она точно казалась взрослой теткой, в пакете были несколько тёплых свитеров, джинсы и белоснежный шарф с белоснежной же шапкой.

Ощутив неслыханный прилив сил, она заторопилась в ванную, чуть не сбив по пути, еле стоявшего на ногах отца.

- Ты где был? У Татьяны? – спросила Маша, остановившись. Нахмурилась.

- Да. – Отец улыбнулся, протянул к ней руку, она сжала ее с силой, чтобы он пришел в себя, но он не отреагировал. – Вздремнуть бы мне, дочка. Устал.

Маша выдохнула, охватила его руками, помогла дойти до дивана. Он упал и тихо застонал. Маша сняла с него ботинки, стянула куртку, из которой выпало немного денег.

- Спи. – Она накинула на него клетчатое покрывало, убрала мятые купюры на тумбочку, взяв несколько листов себе. – Может, есть хочешь? Там продукты Максим принес.

- Он твой парень? – отец вздернул вверх брови, сощурил глаза. – У тебя уже появился парень, дочка? Как быстро ты выросла.

- Нет, Максим просто друг. – Маша вздохнула. – Соседка Анна Кузьминична сказала, что видела тебя днем на рынке, ты грузчиком устроился?

Отец кивнул, Маша облегченно выдохнула – хоть что-то сможет заработать.

- Хорошо, ты спи, а я скоро вернусь.

Она прикрыла за собой дверь его комнаты, взяла полотенце и отправилась в душ – нестерпимо захотелось нарядиться в обновки, сделать прическу и увидеть в его взгляде восхищение. Она верила, что вечером он снова придет.

И он пришел, удивленно присвистнул, застыв на пороге, когда она распахнула перед ним двери. Её светлые волосы завитыми кольцами обрамляли лицо, на бледных щеках румяна, на ресницах тушь, а черные стрелки сделали глаза более выразительными.

- Я вижу тебе всё подошло. – Он улыбнулся. В его глазах приятное удивление и Маша тихо ликует. – Можно войти?

- Да. – Она отступила, впуская его не только в квартиру, но и снова в свою жизнь, поправила на груди кофту горчичного цвета, провела руками по бедрам, обтянутым новыми джинсами. – Мне все подошло.

- Красивая, ты, Маша. – Сказал он, посмотрев на открытую дверь ее спальни. – Остальное примеришь?

Она улыбнулась, пожала плечами.

- Хорошо.

По телу дрожь от его присутствия. Он, уже привычно, сел в кресло. Маша накинула куртку, натянула шапку, обернулась.

- Ну как?

Максим улыбнулся, провел рукой по волосам – чуть отросшая челка встала ежиком, наклонил голову на бок.

- Мне уже жарко. – Она прыснула от смеха. – Не молчи.

- Красивая. – Снова повторил он, и синева его глаз сделалась чуть темней. – Иди ко мне.

Маша замерла. Его хрипловатый голос коснулся ее слуха, как сквозь толстый слой ваты. Она подняла на него свои глаза – в вечерних сумерках, Максим казался еще более красивым и сексуальным. А движения его рук уже резкие и решительные – он потянул ее, и пуховик упал на пол. Маша смущенно хмыкнула, а он, взяв ее за шарф, дернул на себя. Пришлось сесть к нему на колени. Она выдохнула, их лица на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. От нее пахнет клубничными конфетами, от него алкоголем.

- Ты выпил? – Она осторожно дотронулась пальцами до пуговиц на его рубашке.

- Прости. – Он наклонил голову чуть на бок, беспощадно всматриваясь в ее глаза.

Его взгляд скользнул по линии ее губ, снова возвращаясь к глазам. Его руки спокойно лежали на подлокотниках кресла, но Маша физически ощутила жар от его мысленных прикосновений. Она медленно набрала в легкие воздуха, выдохнула – воздух вокруг них казался раскалённым. Максим же сдернул с ее головы шапку, потрогал упругие локоны, старательно завитые старенькой плойкой, приблизил к ней свое лицо, прошептал:

- Давай включим музыку?

- Давай. – Маша хотела встать, но он взял ее за руку, спросил, заглядывая в глаза:

- Ты одна дома?

Его дыхание обожгло, внутри грудной клетки заполыхало пламя. В его глазах, казавшихся в полумраке комнаты черными, тоже вспыхнули искорки огня, он облизнул губы – жарко – и ему и ей.

Максим кивнул ей:

- Так одна или нет?

- Нет. – Голос сел.

Он закусил губы, улыбнулся, сказал ей, кивнув на батарею:

Глава 11. Утро счастья

Дома у него была огромная живая елка, достающая макушкой с красной на ней звездой до самого потолка. Они включили гирлянды, и вся квартира, богато уставленная современной мебелью – засверкала. Маша аккуратно присела на самый край роскошного кожаного дивана, чувствуя и радость и неловкость одновременно, немного ощущая себя лишней в таком убранстве.

- Расслабься, - улыбнулся Максим и протянул ей руку. До боя курантов оставались считанные минуты.

На огромной кухне с красивым черно-зеленым кухонным гарнитуром – большой обеденный стол, накрытый белоснежной скатертью, с приборами для двоих.

– Присаживайся.

Маша послушно села. Максим положил ей в тарелку салат, достал из холодильника бутылку вина. Она скользнула по нему взглядом – под синей его рубашкой она видит его широкие плечи. Он обернулся, она вздрогнула, отвела взгляд – на барной стойке две фотографии: на первой он, на второй Игорь. Мимолетный её взгляд, но он заметил и все понял, подошел к стойке и перевернул фотографию брата лицом вниз.

- Не хмурься. – Сказал он, подмигнув ей, протянул бокал вина. Из включенного телевизора в гостиной донесся голос президента, Маша замерла, поднявшись с места. – С Новым годом, малышка! И пусть этот год будет счастливым. За тебя!

- С новым годом! – прошептала она, почувствовав, как защекотало в носу от радости.

Он притянул ее к себе, поцеловал в губы, и этот второй поцелуй оказался еще нежней первого. Она, наверное, будет считать, и запоминать каждое прикосновение их губ…

Максим кивнул на елку – ее ждал подарок – на розовом бархате лежала цепочка с кулоном в виде сердца. Маша оторопела, дрожащими пальцами подхватила кулон, посмотрела на Максима. Он не сказал ей слов любви, лишь молча, показал рукой на свое сердце. И она всё поняла, одурев от счастья. И снова его губы – горячие и нежные, слаще варенья, а дыхание жаркое, словно пар, согревающее.

- Я люблю тебя! – Маша широко распахнула глаза. Он улыбнулся. Молчание в ответ. И эта тягучая тишина кажется пропастью, в которую она вот-вот сорвется отчаянной чайкой.

- Я скажу, но позже. – Он обхватил ее лицо ладонями, прежде, чем она успела опустить потухший взгляд. – Я никогда никому не говорил этих слов, но поверь, мое сердце – твое.

Он помог ей с цепочкой, застегнул застежку, скользнув пальцами по ее тонкой шее. Она взяла в руку кулон, и ее сердце отчаянно колыхнулось, просыпаясь от долгой комы. Они снова целовались, кружась по светлому паркету гостиной, танцевали под музыку, льющуюся из телевизора, и Маша была самой счастливой. А чуть позже они выбежали под залпы фейерверков на улицу. Обнимаясь, дошли до огромной горки школьного двора – летят вниз и она ощущает под своей курткой его ладони, прижимающие к себе. Они, смеясь, падают в снег, перекатываясь по сугробу, и она ловит ртом падающие снежинки – они невероятно красивые, большие и искрящиеся в свете фонарей, а он ловит губами ее губы. И снова обжигающие поцелуи кружат голову, заставляют сердце прыгать вверх-вниз, и хочется кричать о своей любви на весь мир.

Уже под утро, уставшие, замерзшие, но счастливые, они вернулись к нему домой. Пока закипала вода в чайнике, он растирал ее замёрзшие пальцы, дышал на них горячо, целовал ноготки, выкрашенные перламутровым лаком, а она улыбалась, не веря глазам и не доверяя своим чувствам.

- Я хочу, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. – Маша наклонилась и поцеловала его в кончик носа.

- Ты такая смелая. – Он усмехнулся, убрал, падающий на ее раскрасневшееся лицо, локон кудрявых волос, взял с журнального столика пульт, и из динамиков музыкального центра полилась музыка. – Первая уже целуешься.

- Ты ведь мой парень, мне теперь можно. – Она закусила губы, дотронулась рукой до его волос. – А говорил, я маленькая.

- Ты и сейчас маленькая. Но любовь победила. Как там говорится – любви все возрасты покорны?

Он встал, потянул ее за руку, заиграла медленная музыка – «Медляк» Мистер Кредо.

– А теперь танцы?

- Да. – Он уже опустил свои руки на ее талию, задвигался в медленном ритме, запел: - В этот серый скучный вечер, я тебя случайно встретил…

Он крепче прижал ее к себе, руки скользнули по бедрам, снова нашли покой на талии.

– Я позвал тебя с собой и назвал своей судьбой. У тебя глаза как море, словно ночь твои ресницы…

Маша подумала, что это его глаза, как море, почувствовала, как закружилась от удовольствия голова – от него приятно пахло мужским одеколоном, дыхание и движения рук обжигали, а ощущение близости его тела пьянило. Он слегка оттолкнул ее от себя, она закружилась, он подхватил ее, снова прижал к себе, припев они запели вместе:

- Сегодня в белом танце кружимся, наверное, мы с тобой подружимся, и ночью мы вдвоем останемся, а утром навсегда расстанемся.

Маша распахнула глаза, почувствовала, как напрягается каждая клеточка ее тела, когда его руки скользнули под ее свитер. Он же, продолжая медленно двигаться, покачал головой:

- Не бойся.

- Ну, Макс. – Она положила ладонь на его руку, но он хрипло повторил:

- Не бойся, Маша.

Она растеряно улыбнулась, задрожала, как осенний лист на ветру, а он уже легко, но решительно подтолкнул ее к двери в спальню. Она зажмурилась, стало страшно от его желания – интересно и горько.

Глава 12. Новая Маша

Первое и второе января слились воедино, в один феерический сон наслаждения. Два дня они провели вместе, смотрели фильмы, слушали музыку, ели мороженое и фрукты. И даже, несмотря на теплую погоду и на огромные хлопья снега, что искрились за окном, они ни разу не вышли на улицу. А третьего января он, проводив ее до дома, уехал к родителям на дачу всего на несколько дней, но эти дни показались ей бесконечно длинными и хмурыми.

Маша переступила порог своей квартиры, и снова погрузилась в тягостные серые будни, а новогодние ночи, проведенные с ним, теперь казались выдумкой ее воображения. Отец каждый день пил, то один, то с закадычными друзьями, то с Татьяной, которая тоже любила приложиться к бутылке. Маша почти не разговаривала с ними, стараясь избегать шумной компании, сидела в своей комнате на подоконнике и разглядывала прохожих – столько разных лиц, столько судеб…

Как ни старалась она себя отвлечь, мысли все равно возвращались к Максу. Она не знала точно, когда он вернется, когда решит прийти к ней, а потому прислушивалась к каждому шороху в подъезде, пытаясь узнать его шаги и даже Галю, забежавшую к ней в гости, впервые за последний месяц, она выпроводила, сославшись, что больна. Она не хотела уходить из дома даже на пять минут, не хотела и не могла пропустить его визит. И как это обычно бывает, он пришел, когда она почти отчаялась, а потому его шаги приняла за шаги пьяных гостей, что с самого утра толкались на их кухне.

Он зашел в ее комнату без стука, закрывая за собой дверь на шпингалет.

- Привет. Как дела?

Она удивленно вздрогнула, пожала плечами, села на кровати:

- Я скучала.

Он улыбнулся, снял куртку, бросил ее на кресло, разулся и подошел к ней. В комнате полумрак. Он стоит напротив нее, одетый во все черное и она почти не видит его лица. Маша облизнула губы, поправила лямки тонкой майки, что сползли на плечи, откинула одеяло с ног.

Максим снял кофту, задышал прерывисто, вернулся к креслу, положил кофту поверх куртки, протянул руку к двери.

- Не включай свет. – Прошептала Маша.

- Хорошо, не буду. – Он отнял руку, обернулся. Лунный свет озарил его лицо – губы раскрыты, она слышит его шепот, но не разбирает слов – голова кружится от их дыхания.

Он подошел, сел рядом. Кровать скрипнула, пружины прогнулись, дотронулся пальцами до ее лица, провел по щеке и губам, Маша выдохнула. Поцелуй. Как она, оказывается, скучала по его губам. Ее губы – нежные и податливые, его – горячие от желания и страсти.

- Малышка моя. – Выдохнул он, прижимая ее к себе. – Девочка моя, я так скучал.

Его горячее дыхание обожгло шею, лицо, снова шею, невысокий холмик груди и живот. Маша, теряя рассудок, застонала, путая пальцами его волосы.

- Я так сильно люблю тебя. – Прошептала она на выдохе, когда он губами обхватил ее грудь. – Люблю, Макс!

- Я знаю, малышка, знаю. – Он уже стягивал с себя и с нее остатки одежды.

Она легла на спину, а он все продолжал покрывать каждый сантиметр ее тела поцелуями. Она громко всхлипнула, он накрыл ладонью её рот. На кухне смех гостей, бренчание гитары, голоса, голоса. А она тонет в синеве его глаз и слышит лишь его шепот.

– Тише, Маш.

Ее руки в его ладонях, на губах его поцелуй, в сердце одна на двоих любовь. Она верит и не верит своему счастью. А он нежный и она растворяется от его ласк. Гитарный аккорд взорвал пространство квартиры, ее стон – тишину комнаты

Она, опьяневшая от любви, свесила ноги с кровати, укутавшись в простынь, он, не одеваясь, подошел к окну и открыл форточку. Курит и дым от сигареты туманит его лицо. Маша протянула руку, но он нахмурился – ей нельзя больше курить.

На кухне крики и ругань, хлопнула входная дверь, и они остаются одни. Отец ушел, и Макс, не одеваясь, идет и берет его гитару. Маша смеется, он надевает штаны и садится в кресло напротив нее. Она скользит взглядом по его торсу, и он улыбается ей. Пальцы по струнам и она закрывает глаза. Звуки гитары приводят в восторг, его чуть хрипловатый голос в истому, что захватывает в плен ее тело.

- Ты со мною забудь обо всем, эта ночь нам покажется сном. Я возьму тебя и прижму, как родную дочь. Нас окутает дым сигарет, ты уйдешь, как настанет рассвет, и следы на постели напомнят про счастливую ночь…

Он открыла глаза. Его взгляд по ее лицу, голос – с надрывом:

– И следы на постели напомнят про счастливую ночь.

Она счастлива.

Январь оказался сказочным, щедрым на эмоции и события. Она встретила Новый год с любимым человеком, на Рождество он взял ее с собой на дачу к друзьям, где, не стесняясь удивленных взглядов, обнимал ее и целовал. И Маша верила ему, отчаянно и безоговорочно, и плевать, что в глубине души знала – счастье не бывает вечным. А в те редкие минуты, когда мрачные мысли поселялись в голове, она выбегала на улицу и быстро шла по истоптанной годами тропе, зная, что там, у шиномонтажа обязательно встретит его, и в его сильных и крепких объятиях ей сразу станет спокойно.

Время скоротечно, и вот уже эстафету счастья принял на себя февраль. Он вьюжил холодными ночами, пугал серыми тучами, лишь изредка баловал солнцем, но на душе у Маши пели птицы, и цвела сирень. Максим был рядом. Иногда оставался на ночь, а с утра провожал на учебу, обязательно прижимал ее к себе на крыльце и целовал в губы под неодобрительные взгляды сокурскников и преподавателей.

Глава 13. За миг до трагедии

У спортивно-концертного комплекса имени Блинова люди выстроились в две длинные колонны – одни входили внутрь на концерт, другие желали купить билеты. Маша и Максим отошли в сторону от входа, он закурил, а она прошла вдоль небольших палаток, торгующих рокерскими атрибутами: косухи, кассеты и диски, черные футболки с изображением любимых рок-групп. Остановилась у футболок с Земфирой, Группами Мумий Тролль и Танцы минус.

- Какую вам девушка? – спросила продавщица, поднеся ко рту с розовой помадой окурок крепкого Мальборо, махнула рукой с облупленным лаком на ногтях. – Земфиру?

- Нет, спасибо. – Маша мотнула головой. – Я просто смотрю.

- А что смотреть то? – казалось, женщина удивилась искренне. – Пришла на концерт любимой группы, бери их футболку, пока не разобрали, а то всего лишь три осталось.

- Спасибо, но у меня денег нет.

Позади раздался голос Макса:

- Ее размер? Мы берем, давайте. – Он протянул продавщице деньги, кивнул на Король и Шут: - А эту хочешь? Все утро слушали их новый альбом.

- Хочу. – Прошептала Маша одними губами. Она и вправду хотела – Танцы минус, потому что спустя несколько минут окажется у сцены на их концерте, и футболку с КиШ, потому что ей ужасно нравился их новый альбом «Жаль, нет ружья».

- Берем две. – Сказал Макс и вручил довольной Маше пакет с обновками.

- Я люблю тебя. – Сказала она благодарно и поцеловала его в щеку.

- Ладно тебе, лиса, пойдем, скоро начало. – Сказал он небрежно, но губы расплылись в довольной улыбке.

Они вошли внутрь, сдали вещи в гардероб, отстояв там немалую очередь, поднялись наверх и снова встали в огромную очередь только теперь к входу в зал. Маша, пока появилось время, натянула поверх тонкой трикотажной кофты купленную футболку, отбросила назад светлые волосы, отросшие уже почти до лопаток, протянула руку Максиму. Он сжал ее ладонь, и они вошли в зал – свободных мест не было, да и в фанзоне, у самой сцены, куда были куплены билеты – не протолкнуться. Пришлось прижаться друг к другу. Он обхватил ее сзади руками, и она замерла от восторга.

- Я впервые на концерте! – Она восторженно посмотрела на любимого, на людей вокруг, заряжаясь позитивом от царящей в зале энергетики счастливых людей. И вот все замерли в ожидании, зал на мгновение затих, Максим крепче прижал её к себе, а на сцену уже поднимались музыканты. СКК наполнился хором довольных возгласов, не удержалась и Маша, захлопала в ладоши, закричала вместе со всеми.

- Макс! –кричать пришлось громко, на сцене уже заиграла музыка.

- Что? – спросил он, прошептав ей в ухо, обдав горячим дыханием, по коже тут же заскользили опьяневшие от радости мурашки. Его руки проворно прокрались под кофту, легли на ее обнаженный живот, Маша повернула к нему голову.

- Ты даришь мне счастье.

- Серьезно? – он игриво нахмурился, в глазах вновь заплясали искорки смеха.

- Ты и есть мое счастье, понял?

Он кивнул.

Маша пару раз качнула бедрами в такт музыки, а потом словно очнувшись, хмуро спросила:

- Что я тебе сказала? – она попробовала укусить его за кончик носа, но он фыркнул и увернулся.

- Я слышал.

- Ну, скажи.

- Я, правда, слышал. – Он засмеялся. – Я согласен.

- С чем? – она улыбнулась своей красивой улыбкой. – Скажи.

- Я согласен, что я твое счастье. А ты моё. – Прошептал он горячо на ухо и зарылся лицом в ее распущенные волосы.

- Что твое?

- Ой, зануда же ты! – он засмеялся так громко, что стоявшая рядом парочка посмотрела на них, Маша же попробовала вырваться, но он еще крепче сжал ее руки, прижав их к телу. – Да счастье ты мое, счастье!

Его губы нашли мочку ее уха, она поджала голову, почти застонав – миллионы невидимых мурашек разбрелись по телу в приятном набеге, а когда она почувствовала влажное прикосновение его языка, и вовсе вся содрогнулась.

- Не делай так, прошу тебя. – Умоляюще прошептала она. – Ты же знаешь, как мне щекотно и приятно одновременно. Макс!

Ее крик потонул в шуме ликующей толпы и его довольного смеха. Все внутри переворачивалось от бушующего восторга и радости, она и подумать не могла, что на концерте одной из любимых групп будет настолько круто. Одно дело, когда ты слушаешь эти же песни дома по магнитофону и другое – на концерте с живым звуком.

Весь зал запел вместе с солистом любимую песню, запели и они:

- И за твои ресницы хлопать, и за твои ладони брать, за стеклами квадратных окон, за твои куклы умирать…

Маша, переполняемая впечатлениями, ворвалась в темный подъезд. Перепрыгивая через несколько ступенек одновременно, поднялась на свой этаж, открыла дверь, уже мысленно представляя, как завершит сегодняшний день – один из самых счастливых в жизни – теплая ванна с пеной и сон в теплой кровати, где подушка и одеяло хранят запах любимого.

С кухни доносился тихий скрип, чего именно, она не смогла понять и потому нахмурилась. Снова скрип, завыл оголтелый ветер, ворвавшийся в приоткрытое, видимо, окно, безнаказанно загулял по одинокому в этот вечер дому. Холод пробрал до костей, а еще это чувство горечи, предчувствие беды неприятно заворочалось в груди, выбивая из легких воздух и сковывая все тело.

Глава 14. Взгляд в бездну

- Пап, ты дома? – Она поставила на пол сумку, в тишине ее голос прозвучал жалко, и она отчего-то ощутила волнующий запах тревоги. Так уж вышло, что в свои небольшие годы, она знала толк в таких ощущениях, знала наверняка, ощущала интуитивно – у тревоги и страха есть и запах, и даже вкус – горечи и стали, присасывающийся к нёбу и ударяющий в нос. Вот и сейчас, слюна стала горькой, а в носу защекотало от боли.

Маша, опираясь о стену, сняла кроссовки, медленно стянула с себя тонкую куртку, ощутив при этом запах одеколона Макса, голова закружилась от удовольствия и счастья. Счастье – оно есть! И сегодня она переполнена этим чувством.

С кухни снова донесся скрип, видимо, отец, все-таки дома и Маша в два беззаботных прыжка оказалась у двери, толкнула её и замерла на пороге.

Дикий душераздирающий крик раздался, словно со стороны, заполнил пространство, сбил дыхание.

Папка, что же ты натворил…

Маша взвизгнула, попятилась назад в коридор, застонала так громко, что заложило уши, потом рванула обратно в кухню, прикоснулась дрожащими руками к раскачивающемуся под потолком отцу – его ноги без носков были ужасно холодными.

- Папа! – она снова закричала, отвернулась не в силах смотреть на его побелевшее лицо, бросилась к дверям и бежала, казалось, целую вечность, застучала кулаками по соседской двери напротив. – Анна Кузьминична, откройте! Помогите!

Громкие, взволнованные голоса соседей, тот самый участковый, вечно донимающий ее наставлениями, санитары, наверное, из морга, мелькание незнакомых лиц. Маша сидела неподвижно на табурете посреди коридора и смотрела на всех отстранённым взглядом. Несколько раз пришлось вдохнуть нашатырь, но и он не привел ее в чувство. Да и какой они хотели ее видеть? Рыдающей и ползающей у ног покойного отца, лежавшего до сих пор на полу кухни? Да она так и делала, но мысленно, потому как подняться сейчас с этого старого табурета просто не было сил. Не было и слез, глаза вдруг стали большими и круглыми, совершенно сухими, чужими – её глаза не могли такое видеть. Не могли и не должны.

- Маша, выпей. – Соседка Анна Кузьминична поднесла к ее рту холодный стакан с прозрачной жидкостью, запахло валерьяной. Маша выпила все до дна, позволила себя увести в свою комнату, покорно легла на кровать и закрыла глаза – всё, как ей сказали. Они велели спать, но она лишь смотрела в темноту, и ей казалось, что она не лежит, а летит в темную нескончаемую пропасть. А когда ее кровать озарило утреннее солнце, она открыла глаза – напротив, в кресле сидела приехавшая баба Лида.

- Проснулась, - сказала та, поправила на голове черный платок, и Машу вдруг затрясло, забило дрожью, из глаз полились слезы. – Там парень твой пришел, на кухне сидит, ждет, пока ты проснешься.

А Маша уже видела его, сквозь ливень слез, идущего к ней по коридору.

- Макс!

- Тише, малышка моя, тише! – он сел на кровать, прижал ее к себе, задышал горячо в шею. – Мы справимся, все пройдет.

- Я пришла, а он там, посреди кухни. Зачем он это сделал? Зачем оставил меня? Как же я?

Максим молчал, прижимал ее к себе все сильнее, гладил рукой по голове, а Баба Лида печально следила за ними из кресла, покачивая головой.

Похороны отца Маша не пропустила, смотрела на происходящее и ощущала себя картонной куклой, которую кто-то зачем-то поставил сюда и играл ею в свои темные игры. На обратной дороге к дому, к этой пустой квартире, в которой не было теперь их прежней жизни, соседи что-то говорили ей, ободряюще хлопали по продрогшим рукам, заглядывали в опухшее от слез лицо. А она лишь прижималась к теплой груди единственного теперь для нее любимого человека, чье тепло она могла чувствовать и ощущать беспрепятственно, могла с удовольствием и облегчением слышать, как бьется любимое сердце. Одно на целую вселенную.

После поминок в столовой на бывшей работе отца, Маша просидела несколько часов в машине Максима, затем попрощалась с ним, отправилась в дом, в котором теперь хозяйничала баба Лида. Он рвался проводить ее, но она настояла, что дойдет несколько метров сама, подышит воздухом, погрустит в одиночестве. Он уступил, вернее, сделал вид, что уступает, потому, как она видела краем глаза, ехавшую за ней следом машину. А вот и пятиэтажный многоквартирный дом, их окна на втором этаже справа от подъездного окна, в которых никогда уже не загорится красный бра под кухонным потолком, не заиграет гитара, не запоет отец и даже не загалдят пьяные гости. А она все жаловалась на них!.. Если бы она тогда знала, что это тоже было счастье – гости в доме и смех отца…

Маша медленно поднялась по ступеням, казавшимся ей теперь высокими и крутыми, окинула потухшим взглядом входную дверь, на которую только что приколотили огромный деревянный крест, уже особо ничему не удивляясь, сказала сидевшей на табурете в коридоре бабе Лиде:

- Склеп, а не квартира. – Она переступила порог, облокотилась о холодную стену, к которой был аккуратно прикреплен молитвенник и маленький деревянный крест. – Как мне жить теперь здесь? Как мне вообще теперь жить?

Маша задохнулась от слез, чувствуя себя не просто разбитой, а уничтоженной.

- Судьба у тебя такая. – Вздохнула родственница. – Ты потерпи, теперь уже самое страшное позади, а значит, впереди тебя ждет спокойствие и счастье. Все плохое, что могло случиться, уже свершилось, чего еще ждать?

Глава 15. Вернись

А потом было долгое пробуждение.

У нее был жар, она то бредила, то приходила в себя. И тогда, в те минуты, что сознание возвращалось к ней, она тенью бродила по опустевшему дому, подолгу смотрела на себя, почти незнакомую, в зеркало, то узнавая и с улыбкой разглядывая, то злясь и пугаясь чужого, жутко похудевшего лица. В такие минуты незнакомка бесцеремонно громко смеялась, кричала в лицо непристойные вещи, оскорбляла и издевательски ухмылялась. Но потом вдруг исчезала, когда половицы старого пола поскрипывали, и появлялся он. Ее спаситель. Тогда вместе с ним она возвращалась к жизни, узнавала себя в зеркало, позабыв на время ту чужую. Но здравие приходило к ней лишь на несколько дней, и Маша снова просыпалась, как и сегодня, и удивлялась мокрой от слез подушке.

К чему слезы? Отец ведь жив. И в подтверждении этому, она – вот сейчас! – слышит его голос, который сладкой песней доносится с кухни.

Маша улыбнулась, поднялась с кровати, подошла к окну, одернула тюль. Внизу у подъезда собралась целая дюжина старых сплетниц. И вот, одна из них подняла голову и посмотрела на нее. Рядом с ней проехала машина, прошла женщина с коляской, а соседка все смотрела, сморщив и без того морщинистый лоб, и покачивала седой головой. Маша засмеялась, когда та испуганно замахала руками, закатилась в истеричном смехе, когда к испуганной соседке подошел Максим и тоже поднял вверх свою голову. Его глаза! В них было столько ужаса! Маша невольно вздрогнула, но тут же отвлекалась, улыбнувшись вошедшему в спальню отцу. Стало вдруг так свежо и легко, словно у нее за спиной выросли крылья. Осталось только полететь…

…Максим нахмурился, когда увидел столпившихся зевак у второго подъезда. Внутри сразу же екнуло – не к добру. А люди тем временем, продолжали что-то бурно обсуждать, не переставая смотреть наверх. Он остановился, пропуская машину, затем ускорил шаг, поравнялся с идущей навстречу женщиной с коляской и поднял вверх голову. В окне второго этажа не было света, но он заметил, как колыхнулся тюль, как в окне появилась Маша. Ее короткие волосы обрамляли лицо непослушным вихрем, глаза широко распахнуты, а губы шевелятся в монотонном шепоте. Она засмеялась, что-то крикнула, обернулась, посмотрела вглубь комнаты, заулыбалась.

- Совсем с ума сошла. – Послышалось справа.

- Довели девку. – Сказал кто-то в толпе слева.

- Она опять с умершим отцом разговаривает что ли. – Сказала пожилая соседка, стоявшая рядом, и хрипло закричала, когда сверху послышался скрежет старых оконных рам. – Она сейчас выбросится!

Максим поднял голову – Маша уже стояла на подоконнике.

- Да, ладно, второй этаж! – услышал он чей-то смех, когда уже вбегал в темный подъезд.

- Я всегда буду рядом. – Зачем-то снова повторил отец, и Маша недовольно сморщила нос.

- Я знаю это, пап! – Она улыбнулась ликующей внизу толпе зевак и вдруг полетела. На пол. Спину обожгло болью.

- Дура! Дура! С ума сошла? Что ты делаешь?

Маша открыла глаза – потолок с желтыми разводами, лицо Максима – красивое, раскрасневшееся от злости. С улицы послышались голоса. Только сейчас, лежа на полу, она услышала их.

- Зачем ты это, Маш? – он потер ее ушибленный локоть, сел рядом, взялся за голову, тихо застонал.

- А что я? – она вспомнила отца, стоявшего на пороге ее комнаты несколько минут назад, повернула голову – никого, лишь пугающий деревянный крест украшал дверной проем.

- Он умер, Маш. Отпусти.

- Не верю! – прошептала она.

Максим нахмурился – ей ведь стало лучше, неужели снова?

- Прости, что оставил тебя одну. – Он пригладил ей волосы. – Не надо было мне уходить.

- Ничего страшного. Я была не одна, я была с папой. – Маша села, кивнула на дверь. – Уходи, у меня дела и закрой окно. Холодно. Зачем открыл?

Максим медленно поднялся. Смерил ее долгим взглядом, пытаясь уловить хоть каплю сознания в ее кофейных глазах, закрыл окно. Обернулся.

- Какие дела, Машуль?

- Надо помочь отцу. Он ждет меня. Там, на кухне.

Она отряхнулась, удивленно посмотрела на него, спросила, нахмурившись:

- Он зовет меня, что не слышишь?

Маша сделала несколько шагов, Максим прошептал ей в спину:

- На кухне никого нет. Отца нет. Его вообще больше нет.

Она остановилась у открытой двери, зашипела, не оборачиваясь:

- Замолчи.

- Он умер.

- Замолчи, я сказала!

- Он умер, Маш!

Она резко развернулась и рысью бросилась на него. От неожиданности, Максим не успел увернуться и они с грохотом повалились на пол. Маша больно вцепилась ногтями ему в лицо и с диким воплем прокричала:

- Молчи! Молчи, понял! Не смей больше ничего говорить!

Максим перехватил ее руки, крепко сжал запястья и, бросив на спину, сел сверху. Теперь он уже отчетливо видел лихорадочный блеск ее глаз. Сомнений не оставалось. Она больна и один он не справится.

Глава 16. Новая ты

Первое, что дала понять родственница, едва Маша переступила порог старого деревенского дома – жить ей придется исключительно по ее правилам.

- Одежду не бросай где попало! Вот твои полки в шифоньере. – Родственница указала рукой на старый дубовый шкаф, стоявший посреди темного коридора, и пока Маша осматривалась, скрылась в недрах дома.

Маша пошла следом. Отодвинула рукой оранжевые шторы, украшавшие дверной проем. Здесь была кухня – небольшая и светлая. Слева у окна – плита и обеденный стол, справа – большая печка и двери в комнату.

- Холодно. – Маша поежилась. – Может, печь протопим?

- Ближе к ночи. – Баба Лида подняла крышку алюминиевого таза, зачерпнула ковшом воду, сделала несколько глотков. – Пока пирогов напечем. Хочешь?

- Хочу.

- А здесь, – родственница показала рукой на одну из дверей, – твоя комната. Располагайся, а я тестом займусь.

Маша подошла и толкнула дверь. Та тихим скрипом открылась – небольшая комната с окном, выходившим во двор, аккурат напротив раскидистого клена, мимо которого они недавно проходили. На его толстых ветвях еще не было пышной шевелюры листьев, но даже так, дневной свет в комнату почти не пробивался, а потому, спальня казалась темной и мрачной.

Сижу я в темнице сырой – пришло на ум, и Маша невесело усмехнулась. Вошла, закрыла дверь, огляделась. В нос бесцеремонно крался запах пыли и старой мебели. У окна – односпальная кровать, на которой она тут же представила себя в объятиях Максима. И так реально все представила, что перехватило дыхание, а по телу пробежала приятная дрожь. Она перевела взгляд – рядом в углу трельяж, напротив у стены письменный стол и пара стульев. На стене ковер, на полу палас. Вот и все убранство.

Она сняла шапку, развязала шарф и бросила на стул. Окинула мимолетным взглядом себя в зеркало, на поверхности которого серебрился тонкий слой пыли; села на кровать, приятно улыбнулась – перина оказалась не просто мягкой, а сказочно воздушной. Маша откинулась на спину, прохлада простыни окутала тело. Веки вдруг стали тяжелыми. Она закинула руки над головой, закрыла глаза и плавно погрузилась в сон – легкий, почти невесомый, на самой грани реальности. Она слышала, как родственница заглядывала в ее комнату, как скрипнув, закрылась дверь, как гремела на кухне посуда, и шипело на сковороде масло. Слышала, но продолжала спать.

Пробуждение пришло, когда вечер накинул на ее окно темный саван, а умопомрачительный запах только что испеченных пирогов прокрался в ее спальню и защекотал нос. Маша распахнула глаза. Вздрогнула, испугавшись темноты. Попробовала оглядеться – свет с кухни серебрился тонкой полоской под дверью, указывая путь.

За ужином, который казался Маше сказочно вкусным, родственница не проронила ни слова. Маша удивленно посматривала в ее сторону, но и первой заговорить не решалась. Да и не о чем. И не зачем. Лишь, когда она кротко бросила – спасибо, родственница отозвалась.

- Я протопила баню. В шкафу полотенце. А потом спать, завтра с утра идешь на занятия.

Маша кивнула, помедлила – последний раз она была в бане в детстве. Не в сауне, куда частенько ходил Максим с друзьями выпить пива, а в настоящей бане, в которой принято мыться.

- Хорошо. А мыло?

- Там все есть и мыло и шампунь. Как выйдешь, сразу налево. Увидишь. Свет потом за собой погаси. – Родственница прошла в большую комнату, скрипнул диван, замелькал изображениями телевизор.

Маша переоделась в халат, взяла полотенце, накинула на плечи куртку и вышла на крыльцо. Холодный ночной ветер россыпью мурашек побежал по голым ногам. Маша накинула капюшон, спустилась с крыльца и повернула налево.

Полная луна светила ярко и щедро, беспрепятственно освещая каждый закуток. Здесь, в селе ей была воля. Вот и звезды видно, не то, что в загазованном городе. А воздух – чист и свеж, да такой бодряще наглый, что ударяет в нос, пьянит и кружит голову. Маша со свистом втянула его носом, замерла, не дыша – сзади послышался хруст.

Родственница? Дверь не хлопала, да и спит она.

Собака? Да вроде не было здесь собак.

Соседи?..

Маша торопливо пробежала по двору, вбежала в баню, со стучащим сердцем попыталась нащупать выключатель света. Нашла – щелчок и облегченный выдох – предбанник наполнился светом. Жарко. Дрова в печке потрескивают, в большом баке бурлит кипящая вода. Пахнет хвоей и мокрыми листьями.

Она жадно втянула носом горячий воздух. Кажется, сейчас это тоже мимолетное счастье. Что-то отзывается и щемит в груди – воспоминание из детства.

Она разулась, ступила на мягкий коврик у скамейки, скинула куртку, повесила полотенце на бельевую веревку и снова обмерла – в дверь еле слышно постучали.

- Бабушка Лида? – Перехватило дыхание – тихий страх смешался с жаром, окутывающим тело.

Маша осторожно прильнула ухом к двери, та вдруг поддалась вперед и начала открываться. Собственный вскрик сбил с ног. Она оступилась и упала на пол, увидев, что там сверху, в дверях появился высокий темный силуэт. Шаг, нога в красном кроссовке и свет от одинокой лампочки осветил лицо.

- Макс?! – ее удивленный шепот перешел в хрип.

- Малышка, не кричи. – Он переступил порог, закрыл за собой дверь. – Испугалась? Прости.

Глава 17. Только ты

Автомобиль мчался по ночной дороге.

Максим молчал.

- Ты злишься на меня? – Маша мельком посмотрела на него, облизнула пересохшие губы.

- На тебя? – он улыбнулся. – А что есть на что злиться?

- Нет. – Она мотнула головой, посмотрела в окно, за которым темно и страшно. – Просто ты злой.

- Я – злой? Нет, все хорошо. – Он протянул руку и чуть прибавил громкости на магнитоле.

Маша кивнула. Не хочет говорить – не надо. Она тоже тогда помолчит.

Она вновь посмотрела в окно – лес продолжал мелькать темными рядами. Фары лишь на мгновение выхватывали его из ночной мглы, и тот снова становился черным. На небе ни единой звезды.

- Темно. – Сказала она вслух, поежившись.

- Снег сошел. – Отозвался Макс.

- Куда мы едем?

Вместо ответа он дотронулся пальцем до ее губ. Все-таки злится.

Да впрочем, ей все равно, куда они едут, главное, что они вместе. Как задремала и сама не поняла, открыла глаза, только когда встречные фары осветили лицо. За окном – дорожные знаки и фонари – они подъезжают к городу.

- Мы в городе? – Маша прильнула к окну. От волнения захватило дух. – Ты что меня похитил?

- Вроде того. – Он улыбнулся, кивнул направо. – На заправку сейчас заедем.

Запиликал поворотник, они свернули с дороги. Он вышел, загудела бензоколонка.

Когда Максим вернулся, она тихо спросила:

- Ты, правда, меня забрал? Насовсем? Или…

- Или, Маш. – Он перебил ее, не дав договорить. – Завтра в обед верну тебя.

Она вздохнула.

- Родственница будет переживать и злиться. Я обещала ей вести себя хорошо. А ты знаешь, а она, в общем-то, не плохая.

- Я с ней договорился. – Максим выехал с заправочной станции. – Перед клубом заезжал к вам домой.

Маша в удивлении округлила глаза, спросила, выдохнув:

- И она согласилась?

- Ну как согласилась, - Макс усмехнулся, посмотрел на неё – красный свет светофора осветил его лицо. – Нехотя, но согласилась, когда узнала цель твоего отъезда. Ну и денежный презент ей пришелся по душе.

- Ты что меня купил? – Маша наигранно выдохнула. – И что за цель? Куда мы?

Он широко улыбнулся, положил руку на ее колено, слегка сжал.

- Мария, вы приглашены на день рождение и совсем скоро будете сидеть за праздничным столом.

- Что? – Маша напряглась. – Ну, серьезно, Макс?

- Я серьезно. – Он громко засмеялся, вдруг повеселев. – Все хорошо, не переживай.

- А у кого день рождение?

Он усмехнулся, свернул на обочину, повернулся к ней – глаза хитро-игривые, губы плотно сжаты.

- И-и? – протянула Маша. – Говори.

- У меня, Машуль.

Он улыбнулся. Она громко охнула, округлив глаза. Мгновение, чтобы осмыслить – и кинулась ему на шею.

- Макс, прости меня! Как я могла не знать?! Или я забыла?! С днем рождения, любимый!

- Спасибо. – Он улыбнулся, поцеловал ее в шею, взъерошил рукой её волосы.

- Прости.

- Прощаю. – Его глаза влюбленные, на губах улыбка.

- А почему ты так поздно приехал за мной?

- Был днем с родителями. Дома. Да и не собирался я как-то праздновать. К тебе, наоборот хотел поехать, а тут вдруг друзья. Поймали меня! Но я не сдался, сказал, что поеду за тобой. Вот они там сидят, ждут нас уже два часа, тебя же пигалицу пока найдешь!

- Так мы что с твоими друзьями будем? Извини, но я не пойду. – Маша нахмурилась. – Не хочу со всеми. Может, вдвоем?

- Маш, все хорошо будет.

- Нет.

- Не бойся. – Он притянул ее к себе. – Ты чего?

- Я не хочу.

- Расслабься. Все уже давно знают, что мы с тобой вместе. Ты моя девушка и точка.

Она тяжело вздохнула, попыталась унять дрожащие пальцы.

– Я так выгляжу...

- А что не так? – он отодвинул ее от себя, посмотрел ей в глаза. – Ты моя маленькая красавица.

- Нет! Волосы торчат! В этих штанах ужасных! И вообще, не в одежде же дело! Мне просто стыдно.

- За что?

- За все.

- Так, ну-ка давай, успокойся. – Сказал он недовольно, провел руками по волосам, выдохнул: – Ладно, сейчас все устроим.

Машина тронулась с места, и пока он вез ее в неизвестном направлении, Маша сидела едва дыша. Все внутри обомлело от жуткого страха. Она представила себе его друзей, которые и до этого ее не жаловали, а после её задвигов с лечебницей и подавно. Поморщилась. На смену взрослым спортивным ребятам, перед глазами всплыл образ ухоженных длинноногих красавиц – у его друзей она замечала только таких. И она с ними? Правильно он подметил, пигалица, хоть и высокая…

Глава 18.Время перемен

Весна пролетала и ускользала в небытие, заканчивался май. Окончание нелегкого отрезка жизни. Сегодня у нее последний день в техникуме.

Маша проснулась раньше него, осторожно придвинулась, утыкаясь носом в его шею. Кожа нежная, пахнет мужским одеколоном, и она вдыхает, дыша часто-часто, закатывает глаза от удовольствия. Он пошевелился, она закрыла глаза и замерла, в тысячный раз за ночь и это утро подумав, как хорошо что родственница осталась в гостях у подруги в другом селе и он согласился провести эту ночь – самую долгую и волшебную – с ней.

- Маш?

- М-м? – она улыбнулась, прикусывая его шею.

- Пора вставать, сегодня важный и ответственный день.

- Ага.

Он открыл глаза и чуть приподнявшись, дотянулся рукой до тумбочки, взял свои наручные часы и посмотрел на время.

- Пора, а то опоздаешь.

Он чуть толкнул ее в бок и резко сдернул с нее одеяло. Она взвизгнула, вмиг покрывшись мурашками.

- Холодно! – она нависла над ним и замерла. Он лежит с закрытыми глазами, укатанный в одеяло до подбородка и даже так, сонный, нагло улыбается. Она попыталась напасть на него и пробраться обратно, но его крепость была не преступна.

- В технарь! – грозно сказал он, и по тону его голоса стало понятно, что шутки закончились.

- Не хочу!

- Маш, тебе доучиться надо! Последние пары, курсовую неси! И аттестат.

- Ну-у, ещё немножко полежать с тобой хочу. Ну, пусти погреться.

- Опоздаешь.

- Нет.

- Да. Маш, одевайся, надо идти. Слышишь? Ладно, хотя бы не ради знаний, а ради меня, чтобы я окончательно тебя не разлагал, ради моей совести постарайся, а? Совращаю тебя, не даю учиться, не думаю о твоем будущем…

- Ага, трахаешь только.

- Вот именно, трахаю.

Маша засмеялась, когда он с рычанием схватил ее, притянул к себе и их с головой накрыло одеялом. А под ним темно, жарко, влажно. Так горячо. Так красиво.

Он возвышается над ней, и она чувствует его силу в себе и хочет быть сейчас самой покорной. Обжигающий поцелуй, его выдох, ее стон. Он откидывает одеяло, и она видит свою руку, скользящую по его чуть колючему подбородку, по раскрытым от удовольствия губам.

Красивый Макс.

Она и он – это так красиво…

Аттестат в руках. Она бежала от техникума, ни разу не обернувшись на учителей и одногруппников. Бежала к нему и тонула в его руках, когда он кружил ее посреди дороги. Выпускной. Он устроил для нее выпускной. Только она – в струящемся платье цвета голубого неба, волосы в хвост с белой атласной лентой, он – в белой рубашке и голубых джинсах. Он и она – это счастье.

Нагрянуло лето. Сразу же яркое и сочное, жаркое, как никогда прежде. Июнь пролетал беззаботно, каникулы тому приятно способствовали. На очередные выходные он приехал не к вечеру, а с самого утра. В полдень она уже сидела у него в машине и беззаботно жевала ириски, привезенные специально для нее.

- Прокатимся? – голос Максима показался серьезней, чем обычно.

- Нравится? – она поправила подол летнего сарафана, тот неосторожно задрался и оголил ее бедра. – У тебя был такой взгляд.

- Какой такой? – Максим усмехнулся.

- Смотришь, как кот на колбасу.

- Когда-то ты на меня так смотрела. – Он засмеялся. – Значит, ты моя колбаска.

Маша довольно улыбнулась

- Кем я у тебя только не была!

- Была-была, - сказал он, заводя мотор. – И есть. И никуда от меня не денешься, поняла?

- Поняла.

Машина тронулась с места. За окном бескрайние поля – зеленые ковры с крапинками ярких полевых цветов, густой лес. Он в черных штанах, черной бейсболке и черной же футболке – она смотрит на его сосредоточенное лицо, на сильные руки и млеет от счастья.

- Люблю тебя, Макс!

Он усмехнулся, расплылся в довольной улыбке. На его лице легкая щетина и она закатывает глаза, представляя, как он будет царапать ее поцелуями.

- Люблю тебя, малышка моя. – Крикнул он, когда остановил машину у опушки леса, попытался схватить ее, но она увернулась и выбежала.

Она бежала по влажной от недавнего дождя траве, ноги путались, платье и волосы развивались от ветра, а он бежал следом. Она закричала, когда он схватил ее и повалил на землю. Под спиной прохлада травы, лицо тонет в его поцелуях, взгляд – в синеве его глаз. Он простонал, вдыхая запах ее волос, перевернулся на спину, потянув ее на себя. Она села сверху, уперлась ладонями в его широкую грудь. Ее волосы спадают на уже загорелое лицо, губы растягиваются в довольной улыбке.

- Ты такая красивая.

Она улыбнулась еще шире, упала ему на грудь.

- Я скучаю по тебе, Макс. Ты уезжаешь, и мое сердце перестает биться.

- Я знаю. – Он скинул ее, она завалилась рядом и раскинула руки в стороны, щурясь от солнца, но все же провожая взглядом облака. – Прошло четыре месяца, как ты переехала сюда.

Глава 19. Снова в первый раз

Наступила осень и Маша, волнуясь и переживая, словно в первый класс, собралась отправиться на первую в своей жизни пару в институте – с букетом роз, купленных Максимом, в скромном трикотажном сарафане и новой сумкой из черной кожи.

Она, ощущая влажные ладони и дрожащие ноги, с недовольством смотрела на себя в зеркало, на себя другую – строго даже по школьным меркам одетую, с собранными на затылке волосами в хвост, в новых лакированных туфлях – подарок Макса и почти без грамма косметики.

- Ты хочешь, чтобы меня уже с первого дня не возлюбили однокурсницы? Я же не ботаничка какая-нибудь, а выгляжу именно так! Ну, Макс!

Она подвернула на поясе юбку и та, став короче, оголила колени, повернулась к нему, вальяжно растянувшемуся на кровати.

- Так было бы лучше, сам ведь говоришь, что у меня классные ноги!

Максим усмехнулся, и от нее не утаилась его чрезмерная веселость. Похоже, вся эта ситуация его порядком забавляла.

- На линейке будут преподаватели, у которых я учусь я и которые в курсе, кто за тебя, дуреху, просил. И не забывай - ты одна из всей группы после технаря, остальные девочки только из-за школьной парты, выпускницы школы. Ты хоть и старше их на год, но не думаю, что они будут выглядеть взросло и развратно. Поэтому ты должна прийти как прилежная ученица. Это потом уже можешь краситься своими любимыми голубыми тенями и носить юбки короче, - он нахмурился, замотал головой. – Что-то я погорячился, никаких коротких юбок!

Маша засмеялась, запрыгнула на него, обвивая руками шею, впилась в родные губы.

- Все, все. – Он попытался отпихнуть ее, но не тут-то было, Маша крепко накрепко обвила его бедра ногами.

- Ой, коровка. – Выдохнул он притворно, похлопал ее по бедру: – Собирайся, а то опоздаем.

Она опустила ноги на пол, в очередной раз, заметив, что за лето немного вытянулась, став выше и теперь уже он был выше ее всего лишь на голову. Но худоба осталась, хоть и кормил он ее, по его же словам, как на убой. Только теперь уже не бросались в глаза ее угловатые формы. Напротив, фигура видоизменилась, приняв округлые очертания и Маша, глядя на себя в зеркало, в который раз ощутила себя не резковатым подростком, а молодой женщиной.

- Я женщина. – Прошептала она, улыбаясь себе губами, подкрашенными в алый цвет.

- Вообще-то да. – Макс прыснул от смеха, подошел сзади, застегивая на себе белую рубашку. – Помаду сотри!

Маша недовольно замычала, отворачиваясь.

- Красная помада не для учебы, Маш, если хочешь, блеском накрась бесцветным.

- Это не блеск, - она вырвала из его рук гигиеническую помаду. – Я как монашка!

- Моя монашка. – Он ущипнул ее за бедро, она взвизгнула. – Развратной будешь только для меня, поняла?

- Поняла. – Она послушно стерла помаду, поправила сарафан, оставив его, на поясе немного подвернутым, взяла с кресла сумочку, в которой лежали чистые тетради и, выдохнув, отправилась во взрослую жизнь.

– Я буду с высшим образованием! – пропела она довольно, усаживаясь на переднее сиденье автомобиля, и Макс гордо улыбнулся.

На линейке у входа многолюдно и шумно. Пока Максим здоровался с преподавателями, Маша нашла свою группу, подошла к кучке разношерстных студенток и встала рядом, с удивлением и не без удовольствия обнаружив, что является в группе самой высокой и длинноногой.

В первый же день поставили пары, которые тянулись так долго и невыносимо скучно, что Маша затосковала. Отношений дружеских как она и ожидала, ни с кем не сложилось, все-таки она выбивалась из общей массы прилежных и скромно, как и она, одетых девочек, которые еще казались подростками, в отличие от нее, видавшей жизнь. Потому, она, не досидев последнюю пару, спустилась во внутренний двор, где присев на лавочку, жадно затянулась сигаретой, взятой у незнакомого парня. То, что она снова закурила, не понравилось бы Максиму, и она даже ощутила жар на своих губах от легкого удара его ладони, но сигарету не выбросила, слишком силен был стресс от новой жизни.

Началась учеба и к концу первой недели занятий, она привыкла к новой жизни. На выходных Максим улетел с отцом в столицу, помочь по семейным делам и скорее всего, узнать про перевод в престихный московский ВУЗ – его отец все так же мечтал, чтобы Макс учился в столице. Маша старалась сохранять спокойствие, ведь он обещал ей, что никогда не предаст, а потому, скоро вернется и их совместная жизнь продолжится. Она верила ему безоговорочно.

А пока, она ходила на занятия, только теперь не ограничивая себя в выборе одежды. К примеру, вчера ее выбор пал на узкие джинсы и короткий свитер, оголявший живот, а сегодня короткое платье и туфли-лодочки, на голове снова любимое каре, черные стрелки на глазах, которые она все-таки научилась рисовать и алый блеск на губах.

Девочки в группе недовольно шушукались, видя ее преображения, общались с ней в полголоса, и Маша чувствовала их неискренность и кажется, зависть. Она была высокой и стройной, да к тому же приезжавшая на занятия не на троллейбусе, как многие из них, а на спортивной иномарке с красавцем водителем за рулем. Зависть, вот что она явственно видела в их глазах, а ведь они не знали, через что ей пришлось пройти, чтобы обрести свое счастье.

А когда в конце сентября их отвели на плановый осмотр к гинекологу и врач попросил разделиться всех на две группы, в углу у медицинского шкафчика, в рядах тех, кто уже жил половой жизнью из двадцати человек осталась одна она, испепеляемая хмурыми взглядами одногрупниц. С того дня и была проложена пропасть между ней и девочками ее группы. Зато с каждым новым днем Маша не без удовольствия отмечала, что возрастает количество ее поклонников мужского пола и уже некоторые из них становились для нее хорошими знакомыми. С мальчиками было намного проще общаться, чем с девочками, впрочем, она не удивлялась, так было всегда. Маша ходила по бесчисленным коридорам техникума, ловя на себе заинтересованные взгляды, но лишнего себе никто не позволял, все знали, что у нее есть Макс. А потом он снова улетел в Москву, и она снова принялась жить ожиданием их встречи.

Глава 20. И кто виноват?

Вернувшись, домой, она залезла под одеяло и проспала крепким сном младенца до самого позднего вечера. Проснувшись, с удивлением обнаружила, что Максима дома нет, а ведь он должен был прилететь. Но не пришел он и с наступлением ночи.

И тогда, не на шутку разволновавшись, она не могла найти себе места. Долгими минутами дежурила у окна, а когда терпению пришел конец, собралась и выбежала на улицу. Двор. Дорога. Вывеска – шиномонтаж.

Из машины Максима громко играет музыка. Сам же он стоит над открытым капотом, держит в руках бутылку с машинным маслом.

Она подошла ближе, счастливо улыбнулась, сердце же взволнованно застучало в груди. Она видела, что он заметил ее, но он не пошел навстречу, как бывало ранее, а лишь бросил на нее мимолетный взгляд, полный… ненависти?

Маша встревожено остановилась в нескольких шагах от него. Он же захлопнул капот и зашел в гараж. Она нахмурилась, посмотрела на стоявшего неподалеку Дениса. Тот вставил в рот сигарету, нажал на спуск зажигалки и посмотрел на нее сквозь огонь. В глазах – неодобрение. Маша открыла дверь и вошла вовнутрь: Максим сидел на низком табурете, напротив него рыжеволосый Коля, а между ними разобранный автомобильный двигатель.

- Максим? – она замерла в дверях.

Он не ответил, лишь рука замерла в движении.

- Ты прилетел, а я даже не знала. Ты не заходил к нам домой? А я…

- На улице подожди. – Перебил он, даже не взглянув на нее. Лишь грустно и, как показалось ей, недобро усмехнулся, бросил тряпку в машинном масле на пол. Та упала у открытой бутылки коньяка.

Она медленно облизнула губы.

- Но…

- Выйди.

- Но почему ты…

- Выйди, я сказал! – Он резко поднялся на ноги.

Маша обмерла, отступая на шаг назад. Но он вдруг сделал этот шаг, схватил ее за лицо, сжал пальцы на ее скулах.

- Зачем?! – её лицо обдало жарким шепотом с запахом сигарет и алкоголя. В ее глазах паника и страх. В его – жгучая ярость.

- Малыш, ты чего? – испуганно пропищала Маша.

- Сука! – снова выдохнул он шепотом, а синий омут глаз стал совсем черным.

Маша опешила. И когда мимолетное удивление и испуг сошли на нет, ее охватила дрожь.

- Максим? – она обхватила его руку. Он не отпускал. – Мне больно.

- А мне думаешь нет? – он с силой отпихнул ее, она ударилась спиной о железную дверь, охнула от боли.

Коля, наблюдавший за происходящим, потянул Макса за рукав.

- Макс, успокойся.

- Отойди, не вмешивайся! – Он с силой отпихнул его, снова покосился на нее с ужасом и неверием в глазах.

Маша медленно попятилась назад, приложила руки к груди – сердце готово выскочить. Что он такое говорит? Как он может с ней так говорить? Он же другой. Он же любовь ее.

Холодный ветер ударил по лицу наотмашь. Маша зажмурилась. Дверь закрылась, и она задрожала, больше не сдерживаемая его ненавистным взглядом.

- Ден, что с ним?

Несмотря на громкую музыку, что звучала из машины Макса, Денис услышал ее, повернул голову и, усмехнувшись, спросил:

- Как в парке погуляла, Маша? Хорошо?

Она обмерла. Тело стало ватным, ноги подкосились. Еще никогда в жизни – а казалось бы! – она не испытывала такого чувства: стыд и горечь подкатили к горлу…

Денис снова усмехнулся, смерил ее вдруг серьезным взглядом:

- Максу доложили, что тебе понравилось. И про ваши прогулки под ручку, и про то, как ты довольно смеялась, когда он кружил тебя на руках. У вас же много доброжелателей.

Она открыла рот, чтобы сказать, что все это было не так, что эта нелепая прогулка ничего не значит, но на улицу вышел Макс. Он бросил на нее взгляд – синева его глаз вновь напоминала бушующий ночной океан.

- Малыш. – Сказала она осторожно, протянула к нему руку. Он дернул головой в бок, кивнул в сторону машины.

- Садись.

Рыжий, вышедший из гаража следом за Максом, кивнул Денису, тот кивнул в ответ и преградил Максиму дорогу.

- Макс, давай без машины сегодня. Ты пьян.

- Отойди.

- Макс, я серьезно! – и прежде чем тот возразил, Денис подошел к машине и вытащил ключи из зажигания, убрал их в карман, сказал, чуть виновато:

- Если хочешь, я отвезу вас.

Максим пьяно пошатнулся, бросил уже на ходу:

- Нет. Лучше сделай то, о чем я тебя просил.

Макс, не глядя в ее сторону, направился к дороге. Она следом – ноги ватные, в ушах гул от тихого страха. Господи, да она же ничего такого не сделала! Это все было не важно. Ему все не так преподнесли, и он им сразу поверил?!

Они переходят дорогу, идут к дому в напряженном молчании. Он впереди, она сзади. Смотрит в его затылок и тихо глотает слезы. Его плечи напряжены, руки, сжатые в кулаки прячет в карманах, и то и дело мотает головой, словно вторя своим не веселым мыслям.

Глава 21. Новые родственники

Бесцельно побродив по коридорам, она все же пошла на предпоследнюю пару, благо экономика, на этом предмете ей интересно и, кажется, она что-то уже понимает. Полтора часа пролетели незаметно, она даже успела забыть о предстоящем вечере и потому внутренне успокоилась и расслабилась. Огорчало мимолетно лишь то, как вел себя вчера Макс. Нет, она его, конечно, простила и не обижается, но душу саднила неприятная горечь от его грубости, и старательно отгоняемая мысль о том, что он поступил почти как брат.

Перемена. Впереди последняя пара – физкультура, на которую она точно не пойдет. Слабость, ломит тело, какая уж тут физическая активность. Пожалуй, сходит в медицинский кабинет и возьмет освобождение.

Она вышла из кабинета и сразу же наткнулась взглядом на его широкую спину. Стоит у окна напротив аудитории и скромный луч солнца золотит его волосы.

- Макс? – она подошла и легонько коснулась его плеча. Он повернулся. Улыбается, а в глазах грусть-печаль. - Ты как здесь? Что-то случилось?

- Случилось. – Он протянул руку и усмехнулся. Ведет пальцами по ее лицу, и она хмурит брови. – Случилось то, что не могу без тебя. Захотелось побыть рядом.

Она улыбнулась.

- Вот прямо сейчас, да?

- Не поверишь, но да. Вот прям, думать ни о чем не могу, одна ты в голове. Маш?

- М-м? – Она взяла его за руку, чуть повернулась к окну, защищая его и себя от любопытных взглядов. Студенты расступились вдоль стеночки, старательно делая вид, что они заняты чем-то интересным и до них с Максом им нет никакого дела. А сами смотрят с интересом.

- Хочу поговорить с тобой. – Он усмехнулся, закусывая в раздумьях нижнюю губу. – Не хотел ждать до вечера.

В его глазах сожаление. Она понимающе кивнула.

- Знаешь вчера... – Он скользнул взглядом по её лицу. – В общем, я хочу сказать тебе, чтобы ты знала, хотя ты понимаешь это, надеюсь и так, что ты... Ты для меня... Ты же моя малышка Маша.

Он покачал головой. Самые важные слова всегда даются трудно.

- Ты снежинка моя хрупкая, девочка маленькая, моя любимая, и я не должен был вчера так. Так грубо, низко. Ты извини, что я опять это вспоминаю, но я ничем не лучше брата. Даже хуже в сто, тысячу, миллион раз. Вы были друг другу никто, и он это сделал, а я сделал это с любимой девушкой, с человеком, который мне важен и дорог.

Маша закусила губы, в носу защекотало.

- Маш?

- Мм

- Прости меня за грубость, за эти слова, за то, что сделал тебе больно. Не знаю, что на меня нашло. Хотя нет, знаю, но это не оправдывает меня и моего поступка.

Он взял её за руку, легонько провел большим пальцем по запястью, на котором синели отпечатки его вчерашних прикосновений.

- Я простила тебя еще ночью и утром еще раз, - она улыбнулась, провела пальцами по его лицу, прижалась к груди. – Ты все, что есть у меня, Макс и я буду всегда дорожить тобой и нашими чувствами.

Он молча поцеловал ее в макушку, сжал сильно, что она выдохнула.

- У тебя физкультура?

- Да

- А я билеты в кино купил.

- А говорил, чтобы я не смела прогуливать. Но если честно я и думала отпроситься. Спина болит и... Слабость.

В его глазах вновь вспыхнула злость на самого себя, он торопливо провел рукой по волосам, тяжело выдыхая.

Осень, словно очнувшись ото сна и поняв, что пришло ее время, вдруг полноправно вступила в свои права. Еще с утра светило солнце, все еще напоминавшее летние дни, а к вечеру на город обрушился ливень, и все вокруг повязло в серой осенней мгле. Уныние и хандра накрыли, словно покрывалом лица незнакомых прохожих.

Несмотря на отличный фильм, на его объятия и поцелуи, захандрила и Маша. Предстоящий вечер тревогой бился в груди и не давал ни на минуту спокойно выдохнуть. Он довез ее до дома и уехал по делам, обещав вернуться через час, чтобы сразу же пойти на ужин к его родителям. Настроения нет. Руки и ноги млеют от холода. Не спасает даже теплый плед и горячий шоколад. В ее душе снова цветет и распускается грусть-тоска.

Время шесть часов – она с тоской посмотрела на настенные часы, перевела взгляд на дверь – Максим должен прийти с минуты на минуту. Она, отставила кружку с кипятком, нехотя вылезла из-под пушистого пледа, босыми ногами прошлепала по ледяному полу к зеркалу – пора собираться. Провела расческой по волосам, уже отросшим и спадающим на плечи, закусила, чуть нервно губы – что же такое придумать, чтобы не идти…

Дверной замок щелкнул, и она услышала, как падают на тумбочку в коридоре ключи.

- Машуль, я пришел. Ты дома?

- Дома. – Отозвалась Маша, выглянула из комнаты.

- Ты собралась?

Она поджала губы и виновато опустила глаза.

- В чем дело? – Его голос выдает сдерживаемое раздражение. – Почему до сих пор не собрана? Мы же обо всем договорились.

- Макс…

- Не начинай. – Оборвал он ее, подошел вплотную и пальцем поднял ее подбородок, заставляя посмотреть на него.

Глава 22. Начало конца

Последний месяц осени и Макс уходит из дома в ранее воскресное утро. Сегодня у него бой, тот самый, которого так не хотела Маша, и которого так ждал Макс.

- Жди меня дома. – Сказал он, выходя из квартиры. – Вернусь победителем.

Он улыбнулся, она поджала губы. В его глазах сомнение – не страх же в них? И она дрожит, хватает его за руку:

- Может, откажешься?

- Поздно, малышка. – Он щелкнул пальцем ее по носу, закрыл за собой дверь.

Она к окну, он садится в машину. Горят красным стоп сигналы, машина срывается с места, и она срывается. Из шкафа вываливается голубой свитер с черными ромбами, джинсы, шапка, на шею шарф в два оборота. Она не останется дома, она должна быть рядом с ним.

Когда Маша вбежала в клуб, перед глазами запестрили плакаты – его лицо – злое и хмурое, лицо соперника – улыбается, какой он здоровый и опытный – боксер из Европы. Маша медленно пошла по рядам, свободных мест нет и она села на ступеньки третьего ряда, напротив ринга. Их выход уже объявляет рефери, и зал восторженно ликует.

- Девушка, садитесь.

Маша, обернулась. Молодой человек поднялся, уступает ей место. Она кивает, садится. Он что-то говорит, а она смотрит на ринг – Макс поднимает руку вверх, когда произносят его имя, снимает футболку, остается в одних красных шортах. Соперник в черных шортах, скалится, уверен в победе – двадцать любительских боев, ни одного поражения, больше половины – нокаутом. Маша трясется от страха – Макс – девять боев, одно поражение.

Звучит гонг, бойцы становятся в стойку, Маша закрывает глаза. Стук собственного сердца заглушает крики и вздохи, минуты летят отчаянными мотыльками – первый раунд окончен. Она открыла глаза, посмотрела сквозь пальцы – Макс сидит в своем углу ринга, качает головой, слушая тренера. Снова гонг и снова она не в силах посмотреть на то, что происходит на ринге. Раунд за раундом – когда это закончится? Больше половины боя позади и она поднимает глаза – у Макса кровь на лице, соперник все так же улыбается. Рефери подзывает их в центр ринга, гонг, удар и Макс отлетает в сторону – легко и безжизненно.

Маша закричала, вжалась в сиденье. Максим упал на колени, от удара его лицо запрокинулось вверх, она увидела, как кровь из рассеченной брови хлынула по лицу. Соперник ликующе поднял вверх руки, рефери склонился над Максом.

Нокаут? – послышались голоса со всех сторон. Маша поднялась с места, что есть сил, закричала:

- Макс! Макс, поднимайся! Ты же победитель!

Тренер запрыгнул на ринг, повис на канатах, что-то прокричал ему. Максим же медленно начал заваливаться назад, теряя сознание, рефери поднял руку, замахал перед его лицом. По залу послышался шелест недовольных голосов – соперник уже вкушал вкус победы.

- Макс! – собственный крик заложил уши. Маша рванула вперед, перепрыгивая через несколько ступенек подряд. – Макс, вставай, любимый!

Канаты ринга шершавые и холодные – она повисла на них, пытаясь дотронуться до него рукой. Ее тянут назад, а она кричит, сотрясаясь от паники, вырывается. На его лице кровь и ее сотрясает от боли.

- Макс, вставай! Ты лучший! Я люблю тебя!

Макс почти коснулся пола, но вдруг подставил под себя перчатку и, пошатываясь, начал подниматься. Рефери взмахнул руками – бой окончен, но Максим стал в стойку, мотнул головой – он в порядке. Рефери заглянул в его лицо, что-то сказал и Макс, кивнув, подошел к опешившему сопернику – удар перчаток и снова гонг – бой продолжается. Середина девятого раунда. Маша осталась у ринга, словно врастая в пол, закрыла лицо руками, когда после череды ударов, Макс снова пропустил. По залу шипение голосов, вздохи, крики. Она боится открыть глаза и увидеть его – любимого – поверженным. Но люди вокруг вдруг взрываются в ликующем крике, и она убирает ладони. Макс в центре ринга, пошатываясь, отступает назад – боксер в черных шортах лежит на полу и над ним склоняются люди из его команды.

- Вот это да! – кто-то кричит рядом. – Нокаут! Где он силы столько взял!

- Вы видели его удар?!

Маша выдохнула, завизжала от радости. Максим в своем углу, садится на стул – на голове лед, на лице мокрое полотенце, быстро сменяющее цвет с белого на красное. Он откинул его от лица и повернул голову. Глаза в глаза. Он победитель и она делает шаг к нему навстречу. Канаты ринга не подпускают, она перекидывается – его разбитые губы – горячие и липкие от крови, до ужаса до хрипоты в горле – любимые.

- Вот зачем нужен был этот бой?

- Деньги. – Хрипло простонал Макс, откидывая голову на подушку. – Зато теперь я могу быть спокоен.

Маша, скривившись, снова поморщилась от боли – его боль она ощущала физически. Он кивнул на толстый конверт, небрежно брошенный на тумбочку у кровати, усмехнулся:

- Они твои.

- Мне не нужны эти деньги! – Взвизгнула Маша, поправляя подушку под его головой. – Зачем они мне?

- Пригодятся. – Он со вздохом закрыл глаза. – Поверь.

- Дурак! – она уронила голову на его грудь, он еле слышно простонал. – Я же чуть не умерла там от страха за тебя.

Его ладони легли на ее голову, пальцы в волосы.

- Я сам чуть не отъехал. – Он усмехнулся. – Но твой голос вернул меня в реальность, я отлично взбодрился от твоего крика.