Плач дракона по Луне

Глава 1

Воздух в баре был густым от смеси табачного дыма, пара от раменов и дешёвого пива. Стены, обитые тёмным деревом, поглощали гул десятка голосов, сливавшихся в один непрерывный праздничный гомон. Именно здесь, в этом непритязательном заведении в двух шагах от университета, компания четверых друзей отмечала свой последний, вольный вечер. Завтра — дипломы, послезавтра — взрослая жизнь со всеми её скучными атрибутами: собеседованиями, ипотеками и обязательствами.

Коничиро сидел, развалившись в углу кожаного диванчика, и лениво вертел в пальцах стакан с почти растаявшим колой-айсом. Его тёмные волосы, обычно аккуратно уложенные, сейчас беспорядочно падали на лоб. Он с полуулыбкой наблюдал за друзьями.

— И значит, я ему говорю: «Сэнсэй, если изоморфизм такой фундаментальный, то почему моя жизнь не изоморфна чему-нибудь приятному, вроде отпуска на Бали?» — с пафосом вещал Такэси, размахивая палочками для еды, как дирижёрской палочкой. Его щёки уже порозовели от саке. — А он мне в ответ…

— В ответ он поставил тебе «удовлетворительно» за курсовую и посоветовал меньше философствовать, — невозмутимо перебила Юми, прихлёбывая свой хайбол. Она была единственной, кто сохранял подобие трезвости. — История старая, Такэси. Ты рассказывал её на прошлой неделе.

— Но она же классика! — возмутился Такэси, но его тут же переключил Рику, самый крупный из их компании, хлопнув его по спине так, что тот чуть не выронил палочки.

— Забудь про учёбу! Сегодня ночь свободы! Эй, Кони! Ты чего притих? Мечтаешь уже о своём первом миллионе в какой-нибудь могучей корпорации? — Рику широко улыбнулся, поднимая бокал с пивом.

Коничиро флегматично потягивал свой напиток, чувствуя, как сладкая прохлада растекается по горлу. Он оглядел стол: разбросанные тарелки с закусками, блестящие от конденсата стаканы, знакомые, родные лица, освещённые тёплым светом бумажного фонаря. Он ловил этот момент, пытаясь впитать его в себя, как губка — ощущение лёгкости, безопасности, простого человеческого тепла. Это был его мир. Тесный, предсказуемый и бесконечно дорогой.

— Мечтаю о том, чтобы завтра утром у меня не болела голова, — наконец ответил он, и в его карих глазах мелькнула искорка обычного, слегка насмешливого спокойствия. — А корпорации… Мне ещё предстоит выяснить, изоморфна ли моя душа серым офисным стенам.

Все засмеялись. Юми покачала головой:

— Слишком глубоко для последнего вечера, философ. Давай проще. За будущее! Каким бы странным оно ни было.

Они чокнулись. Стекло звенело о стекло — хрупкий, прекрасный звук. Ещё час смеха, воспоминаний и глупых споров — и вечер начал расползаться по швам усталости. Один за другим они стали подниматься.

— Ладно, я пошёл, — Коничиро потянулся за своей курткой. — Меня ждёт долгая дружба с подушкой.

— Стой, я с тобой! — Рику встал, немного пошатываясь. — Мне в ту же сторону. Провожу товарища в последний путь к порогу его дома!

Они вышли на прохладную ночную улицу. Город дышал, мигая неоновыми кровоточащими ранами. Смех и гул бара быстро отступили, сменившись приглушённым гулом редких машин. Они шли, болтая о ерунде, о глупом Такэси, о строгой Юми, о том, что всё равно будут встречаться каждую неделю, хотя оба знали — это вряд ли.

На пустынном перекрёстке, ожидая зелёного, Коничиро решил проверить время. Рука скользнула в карман джинс, вытащила гладкий смартфон. И в этот миг его пальцы, отяжелевшие от усталости и расслабленности, разжались.

Телефон с глухим стуком ударился о бордюр и отскочил на проезжую часть.

— Эх, — брякнул Рику. — Не повезло.

Коничиро, не думая, сделал шаг вперёд, наклонился. Его пальцы уже обхватили холодный корпус. И в этот момент он почувствовал, как подошва кроссовка скользит по мокрой от конденсата брусчатке. Он попытался выпрямиться, резко дёрнул корпусом назад, чтобы сохранить равновесие.

Но вместо этого потерял его окончательно.

Он не услышал скрежета тормозов. Только увидел слепящий белый свет фар, выплывающий из-за поворота, огромный и неумолимо быстрый. Рику крикнул что-то, его голос сорвался на визг.

Удар был не болезненным. Он был глухой, сокрушающий, выбивающий из мира все звуки, свет и ощущения. Коничиро не почувствовал боли, только страшное, всепоглощающее давление, а затем — невесомость. Его тело отбросило в сторону, как тряпичную куклу.

Он приземлился на асфальт, и мир сузился до тёмного туннеля, в конце которого метались огни и чьё-то перекошенное лицо Рику. В ушах стоял оглушительный звон, а в груди была странная, разлитая теплота. Он попытался вдохнуть, но тело не слушалось.

Последней мыслью, чистой и ясной, было чувство нелепого, обидного разочарования. Вот и всё? Из-за упавшего телефона? Серьёзно?

Теплота в груди растекалась, становясь всё гуще и тяжелее. Звон в ушах медленно стихал, замещаясь нарастающим, равномерным гулом — как шум моря в огромной раковине. Свет в конце туннеля плыл и расплывался, теряя четкие очертания, пока не растворился в сплошной, бархатистой темноте. Последнее, что он ощутил, — это странное отсутствие боли. Лишь глубокую, всепоглощающую усталость, будто он наконец-то мог позволить себе перестать держаться.

И он отпустил.

***

Сознание Коничиро, вырванное из какофонии скрежета металла и криков, кувыркалось в беззвёздном вакууме, где не было ни верха, ни низа. Затем в этой абсолютной тьме зажглась мандала. Не свет, а сложнейшая геометрическая вибрация, узор из сияющего холодного серебра и тёмного сапфира. Из неё, как из семени, начала расти форма.

Он не увидел её сразу. Он ощутил. Тишину, настолько глубокую, что она становилась звуком.

Потом его зрение настроилось. Он лежал, склонив голову кому-то на колени. Поднимая взгляд, он увидел Богиню Шиву.

Она была воплощённым парадоксом. Её кожа отливала глубоким сине-фиолетовым цветом ночного неба, а лицо хранило печальную полуулыбку знания всех начал и концов. На лбу сияла не глаз, а сложная светящаяся тиара-мандала, внутри которой двигались звёзды.