Пламенные крылья

Глава 1

Курица вертела башкой, дергалась и норовила клюнуть дрожащие руки своей мучительницы. И это было только начало – поймать птицу и донести ее до колоды с топором. Миссия казалась невозможной еще утром, когда отец приказал ей помочь матери с обедом. Абель и раньше работала на кухне, но сегодня Элоиза не стала ее щадить.

– Тебе уже двадцать, – с упреком сказала она, глядя как приемная дочь привычно схватила стопку грязных тарелок, собираясь их мыть. – Оставь младшим их работу, пора взрослеть.

В семействе Клаусов были странные представления о том, что делает человека взрослым, но Абель знала, что спорить бесполезно. Долгожданное совершеннолетие не принесло ни свобод, ни прав, зато обязанностей и требований стало больше. За последний месяц все хотели сделать из нее «настоящую взрослую», особенно старался Рат, старший сын Клаусов, который уже несколько лет вместе с отцом работал на Дробильне – последнем заводе Козодоя.

После истощения ресурсов Синего Кристалла колонию ждала незавидная участь. Империя будто забыла о существовании некогда значительного сырьевого придатка и лишь изредка присылала на Козодой делегации из налоговиков, военных, врачей и миссионеров. Надолго высокие чины в дыре мира не задерживались, и очень скоро взбудораженная проверками колония возвращалась к прежней размеренной жизни поедающего самого себя гиганта. Большая часть планеты была покрыта выработанными рудниками и брошенными карьерами, которые из космоса напоминали гнилые пятна на теле умирающего. Эпидемия неизвестного вируса, разыгравшаяся на Козодое полстолетия назад, выкосила едва ли не половину населения и поставила последнюю точку в вопросе изоляции колонии. Вирус исчез так же внезапно, как и появился, делегации врачей-миссионеров еще грели себя надеждами отыскать его следы, но интерес к колонии во всем мире постепенно затухал. А вместе с ним догорало пламя цивилизации и на самом Козодое. Последний работающий космодром превратился в бункеровочную станцию по заправке грузовых крейсеров, став закрытой площадкой для всех туземцев.

Ты родилась на Козодое, чтобы здесь сдохнуть, любил говорить Рат, и за эти слова Абель ненавидела его еще сильнее.

Но сейчас все мысли Абелии занимала несчастная курица. Пеструшка надрывала глотку, посылая отчаянные молитвы о спасении птичьим богам, не догадываясь, что ее палач молилась о том же.

У Абель были трудные отношения со многими людьми, особенно с родственниками, но с животными все обстояло еще сложнее. Обожествление пернатых, четверолапых и других тварей началось у нее в детстве. Искра могла бы погаснуть, если бы не безумная Леста, ее приемная бабка, которая разглядела в хрупкой девчонке что-то особенное, возведя ее любовь к животным на пьедестал религии.

Лесту в семье не любили и не замечали, поэтому, когда спохватились, было поздно. Девочка наотрез отказывался есть животных, вязала старым курицам свитера и мастерила будки для бездомных котов. Единственным положительным влиянием старухи, по мнению отца, было то, что она передала Абель навыки врачевания, которые семья оценила, когда Клару, младшую дочь Клаусов, покусали пчелы. У девочки случился аллергический отек, и она наверняка умерла бы от удушья до приезда врачей, если бы Абелия не проколола ей трахею.

Леста хотела отправить девушку учиться в медицинский колледж Козодоя, но образование у Клаусов считалось ругательным словом. Поэтому старуха сама обучила Абель грамоте и сложила в ее голову столько знаний и навыков о врачевании человеческого тела, сколько смогла. К двадцати годам Абель с трудом разбиралась в космографии, не знала, сколько колоний входит в Верховный Альянс Империи, зато могла вправить вывихнутый сустав, зашить рану и приготовить суспензию из трав для больного горла. Когда Леста умерла, ей достался чемодан с инструментами и банкой мази, которая, по словам бабки, была изготовлена на Алатэйе, планете императоров, и обладала чудодейственной силой. Этой мазью сама Леста при жизни никогда не пользовалась, обходясь самодельными препаратами из местных трав и минералов. Увы, сокровище оказалось ненастоящим.

После смерти бабки Абель попробовала препарат на подстреленном братьями диком гусе, которого они притащили с охоты еще полуживого. Украв птицу с кухни, Абель спрятала ее в зарослях гигантских лопухов на заднем дворе и сутки пыталась выходить, пустив на пернатого почти всю мазь. Гусь издох в страшных мучениях, Абелии же еще долго снились кошмары об истекающей кровью птице.

Так был развенчан еще один миф о чудесах цивилизации извне, в которую верилось все меньше. Козодойцы были одни – с загибающейся экономикой, прогнившей политикой, разложившимся обществом и умирающей медициной, где химию все больше заменяли народные травки, способные лечить разве что прыщи у подростков.

Итак, Абель должна была убить свою богиню, которая в данный момент глядела на нее глазами курицы.

– Долго ты там будешь копаться? – мать высунулась из окна кухни, выпустив на улицу облако пара. – У меня уже вода закипела. Рат, помоги ей, она нас так без обеда оставит.

Рат, старший сын Клаусов, приехал домой на выходные и завтра должен был снова отправиться с отцом и тремя братьями на очередную смену в Дробильню. Будущее, ждавшее Абель, дышало ей в затылок зловонием каменного рудника, где добывался последний полезный ресурс Козодоя – топливо для грузовых крейсеров. Вся «повзрослевшая» молодежь поселка на нем работала – и девушки, и парни. Дробильне предсказывали еще лет десять активной жизни, после чего должен был наступить апокалипсис. С закрытием карьера теряла рабочие места большая часть козодойцев, но о будущем Абель не думала – ее пугало настоящее.

Глава 2

– Будь проклят этот Козодой! – кричал Мортан Вельзевул Бранвен Третий, удерживая тяжелый звездолет буквально одной силой воли. Воля тут была не при чем, скорее дикое желание отомстить тому пирату, который посмел подстрелить его любимый «Саартан». Боевой глайдер умудрился выйти целехоньким даже из мясорубки Тришты, когда повстанцы палили по правительственным войскам из экспериментальных орудий, уничтоживших половину крейсеров, зато сейчас его черный красавец потерял разом четыре двигателя, клевал носом и плевался огнем внутри и снаружи.

– Пожар в медблоке ликвидирован, но возгорание в сердечнике обширное, – доложил первый помощник Эшмонд Карро по кличке Асмодей. Если бы даже из строя вышли все двигатели, ситуация была бы не такой критичной. Огонь в сердечнике означал одно – смерть всем: и кораблю, и экипажу.

– Сколько доноров выжило? – спросил Мортан, по-прежнему не открывая глаза, но уже и так зная ответ.

– Пятнадцать. Ты не сможешь посадить нас всего с пятнадцатью телами. К тому же, люди не отдыхали после прыжка, дойка будет всухую, да ты и сам это чувствуешь.

Асмодей говорил хладнокровно, будто его ситуация не касалась. Может, так оно и было. Вероятно, ему было интересно проверить свою «неубиваемость» еще и в крушении. Эшмонд был вампиром, сыном генетических мутантов, выведенных еще три столетия назад, и был помешан на проверках своих способностей. А так как Мортану «повезло» быть его другом, он волей-неволей был в курсе вампирских экспериментов. За двадцать лет знакомства они выяснили, что Эш не горит в огне, не тонет, не взрываем и, в общем-то, неубиваем. Они еще не выкидали его в открытый космос, но у Мортана были кое-какие мысли на этот счет. И про осиновый кол тоже. Классику никто не отменял. Если Эш пил кровь его выработанных доноров, почему бы ему не сдохнуть от осины в сердце. Когда мы станем врагами, так и сделаю, пообещал ему как-то Морт. Друг отнесся к его словам серьезно, так как их отношения были редкостью: вампиры с эмпатами не дружили в принципе.

– Хватит называть моих доноров телами, – вспыхнул Мортан. Ему надо было выпустить пар, а рядом был только Эш. Остальных из рубки он прогнал. Остальные – это десять эмпатов его личной команды, которая за время службы в Императорском Флоте прошла с ним огонь и воду. Но вампир был единственный, который сейчас его не раздражал.

Пятнадцать из ста. Ничтожно мало. Полет разрешался с минимальным количеством доноров в шестьдесят человек.

– Эвакуация через катапультирование, – меланхолично заключил Эш Асмодей. – Нас подберут твои друзья-эмпаты, которые оказались удачливее, потому что их корабли не подбили. Представляю, какой ад творится сейчас там на бортах. Наверняка, они думают, что это покушение на твою драгоценную задницу. Связи с нами нет, корабль в огне уже вошел в орбиту Козодоя, о судьбе сына Адмирала Флота ничего не известно, а вот их судьбы вполне предсказуемы. Всем по старинке отрубят голову, вероятно, это сделает лично твой папочка. Ведь это он отправил с тобой армию телохранителей, которая теперь летает вокруг нашего огненного кокона и ничего не может поделать. Мы все умрем. Я – с вероятностью в пятьдесят процентов, ты – в девяносто девять. Эмпаты взрываются, тонут и вообще обладают весьма непрочной конструкцией. Когда будешь гореть, вспомни мое предложение.

Асмодей любил шутить, и когда он однажды предложил другу сделать его вампиром – через укус, как в старых добрых сказках, Мортан лишь посмеялся. Эксперимент был бы необычным, но не новым. Находились эмпаты смельчаки, которые вопреки запрету Старейшин, пытались стать вампирами разными способами. За укусом следовал долгий курс медицинских практик, заканчивающихся одинаково – смертью. Они либо умирали сами в лабораториях, либо их убивала полиция, наемники или войска, в зависимости от того, как тщательно удавалось скрыться выжившему.

– Ах да, как я мог забыть, ты же у нас полукровка, наполовину эмпат, наполовину человек, – неизвестно на что нарывался Эш.

– Именно поэтому я приземлюсь на эту чертову колонию мягко, как на подушку, – прорычал Мортан, нащупывая жизненные нити последних доноров. Он чувствовал, как вокруг них бушует пожар, люди горели, кресла-дримеры не справлялись, и, если бы не его внушения о спокойствии и счастье, паника убила бы их раньше ожогов и его чудовищного голода, который он сейчас вызвал в себе искусственно. Ему нужен был эфталит, огромное количество эфталита.

Да, я черт возьми, не чистокровный эмпат, спасибо, что напомнил, подумал Мортан, у которого тоже имелось прозвище. Если Эша называли Асмодеем за дьявольски-искусительную внешность, то Мортана звали просто – Мором или Кошмаром. Пройдя все круги ада в эмпатовских школах и академиях, где чистота крови путалась с могуществом, способностями и возможностями, Мортан поклялся, что всегда будет первым, что бы это ему не стоило. Обычно стоило другим.

«Нужно уметь проигрывать» – к этой мысли он приучал всех своих врагов. Отец пообещал не вмешиваться в его жизнь и держал слово – до недавнего времени. К тридцати годам Мортан стал одним из самых сильных эмпатов Империи, а его присягу принимал лично император Балор, чего не удостаивались даже чистокровки. Герой многочисленных военных кампаний, мастер боевых искусств, чемпион Империи по свободной борьбе, внештатный эксперт императорской службы безопасности, член правительственной комиссии по делам инопланетных организмов – так называли всех разумных гуманоидов, которые не вошли в состав Империи, старший специалист императорского патруля экстренного реагирования и командир первой императорской эскадрильи, Мортан был занозой в заднице многих чистокровных эмпатов, не поднявшихся и близко до его высот. И это грело честолюбивую, эгоистичную и амбициозную душу Морта. А еще он был пилотом. Лучшим – что бы там ни говорил завистливый Эш.

Глава 3

Абель вернулась домой поздно. Несмотря на страх, что на ее поиски отправят Рата, она не смогла пересилить себя и отсиживалась в бурьяне у реки почти до заката. День безделья грозил обернуться тяжкими трудовыми буднями, так как приемные родители лени не прощали, но Абель все смотрела в небо, воображая звездолеты разных видов, заполонивших пространство над Козодоем. Все подростки тайно подглядывали за грузовиками, заправлявшимися на космодроме, и мечтали улететь с родины в заветных трюмах, но проникнуть за силовое поле не мог никто. Мечтали до тех пор, пока не уезжали работать в Дробильню. Абель ничем от них не отличалась и в детстве, когда было больше свободного времени, частенько пряталась в зарослях полыни на окрестных холмах, наблюдая за кораблями.

Может, из дома убежать? Она слышала, что на Козодое были и другие города. Ей удалось скопить немного денег на подработках у местных фермеров. Клаусы разрешали взрослым детям проводить выходные самостоятельно, но, когда ее сводные братья развлекались в поселковом клубе или ездили в город, Абель полола морковь или собирала гусениц с капусты у соседей, держащих большие огороды. Собирать червяков полагалось в баночку с химией, но Абель оставалась собой и потом тайно выпускала их в лесу. Однажды она видела, как похожие гусеницы обглодали за неделю целое дерево, оставив его без единого листа, но найти компромисс не смогла и предпочел в войну растений и насекомых не вмешиваться. Итак, деньги у нее были, но мысль о том, что документы, подтверждающие совершеннолетие, она получит только к новому году, оптимизма не придавала. В двадцать лет человек считался взрослым и самостоятельным, но формально он был еще зависим от семьи до тех пор, пока не получал паспорт. А чиновничья машина Козодоя работала еще медленнее, чем поселковая почта.

Все с нетерпением ждали паспорта Абель. Семья – чтобы отправить ее на завод, сама Абель – чтобы сбежать. Поселок, где жили Клаусы, находился в сутках пути от столицы Козодоя, которая так и называлась Козодой. У администрации колонии, видимо, было туго с воображением, потому что большинство поселений именовалось по номерам, а другие города имели порядковое число: Козодой-1, Козодой-2 и Козодой-3.

Козодой-3 лежал за огромными пустошами выработанных рудников, раз в месяц туда отправлялся поезд, и Абель однажды собиралась отправиться вместе с ним.

К ужину она вернулась почти сытой и почти здоровой – по крайней мере, физически. По дороге Абель заглянула в один из своих тайников, устроенном в дупле старого дерева рядом с колодцем. За лето она набила его достаточным количеством сушеных ягод, орехов и клубней, хотя и понимала, что запас смешон и продержаться на нем всю зиму не удастся. Там же, под деревом, она сварила пару клубней одного растения, которое показала Леста. Старуха не помнила его названия, но вкус у корней оказался изумительным, а состав питательным. Эта трава росла повсюду, и Абель удивлялась, почему козодойцы до сих пор не догадались массово употреблять его в пищу. В том же котелке она сварила несколько целебных листьев из запасов Лесты, обработала царапины и к вечеру чувствовала себя почти идеально.

Это «почти» преследовало ее всегда. Почти сытая, почти проснувшаяся, почти довольная – редко, но и такое случалось.

Уже стемнело, когда она подошла к дому и какое-то время наблюдала за семьей через окно. Дом Клаусов был небольшим, но мать вкладывала в него столько сил и любви, что каждая его деталь – от подоконников до ковриков – выглядела изящной и уютной. Отец и мать сидели вместе, улыбались. По правую руку от родителей расположились братья – по старшинству. Рат выглядел объевшимся рыбой котом. Он сыто жмурился и добродушно поглядывал на пустующее место Абель. По левую руку сидела Клара и две девушки, помогающие по хозяйству. Какие-то дальние обнищавшие родственницы, приехавшие в их семью этой весной. Мать прониклась к ним непонятной любовью и даже собиралась отправить их на учебу в женский колледж Козодоя, за что Абель, не раз просившая родителей послать ее учиться, девиц сразу невзлюбила. Впрочем, те тоже не питали к ней симпатии – за красные глаза, как объяснила Клара.

В целом, картина в окошке была мирной, теплой и доброй. Она всегда была такой, когда Абель смотрел на эту семью со стороны. Много раз задавая себе вопрос, зачем Клаусы взяли ее из приюта, она довольно быстро находила не утешающий ответ: ради денег. За каждого приемного ребенка полагалась ежемесячная государственная выплата, которая прекращалась, когда дитю исполнялось двадцать лет. Ее случай. С нового года деньги от администрации Козодоя заканчивались, и понятное дело, Клаусы спешили отправить обузу работать. А так как Завод был единственным местом, где можно было пристроить молодую, неграмотную и без образования, то будущее Абель было предсказуемо.

Как бы ей не хотелось, но входить в дом пришлось.

Сорок минут отцовской ругани, материнских причитаний и косых взглядов братьев пролетели быстро. Клара смешила ее, показывая из-под стола пальцы, сложенные в виде рта – она очень ловко изображала ими орущих родителей, из-за чего Абель, и правда, едва не рассмеялась. Помог взгляд Рата, который был подобен ушату с ледяной водой.

После того как все выпустили пар, ей позволили сесть за стол, а Рат от души положил ей в тарелку горку мясного рагу, успев угрожающе прошептать: только попробуй не съесть.

Чтобы избавиться от внимания родственников, Абель принялась вяло ковыряться в еде, даже отправила несколько кусочков выбранных овощей в рот, после чего интерес к ней ослабел. Все вернулись к теме, которую давно обсуждали.

Едва услышав, о чем говорит отец, Абель моментально забыла и об истекающей кровью курице, которая представлялась ей на тарелке, и о взгляде Рата, который прожигал в ней дыру, и о Кларе, которая не унималась и строила рожицы.