Пламя и крест

1

В путешествии вдоль берегов Луары, по тем краям, что называют ещё «страной замков», то и дело возникает впечатление, что ты оказался в окружении оживших картин времён далёкого детства: тогда, перелистывая страницы красочной книги, каждый из нас с восторгом разглядывал многочисленные башни с крутыми конусами крыш и маникулями, казавшиеся неприступными высокие каменные стены, узкие бойницы, нависшие надо рвом мосты…

Но на самом деле у этих сказочных замков нет ничего общего с настоящими крепостями. Давно минули времена междоусобных войн, и затейливая архитектура тех замков, что растут по берегам королевской реки теперь, не имеет ничего общего с настоящей войной. Летящие кровли и стройные башни создаются теперь лишь для того, чтобы радовать глаз.

Уже давно закончились войны баронов, и обитатели крепостей и городов стояли на пороге эпохи Возрождения, а потомки хозяев тех замков, что стояли во главе отрядов рыцарей, преобразились в богатых землевладельцев и придворных. Вместо сумрачных и влажных замков-крепостей они выбирали роскошные дворцы, и безопасность интересовала их куда меньше, чем удобство. Но в своём убранстве дворцы эти были призваны напоминать о славных ушедших временах, и место неприступных крепостей заняли подобные по виду им дворцы.

***

Но путь Леннара де Труа пролегал дальше — через пролив, отделявший континентальную Европу от Британии.

Сев на корабль в Дьеппе, он проплыл вдоль базальтовых колонн ирландского берега, к шотландским берегам, где он сошел на землю и направился дальше.

Мимо разлома, разрубившего шотландское нагорье поперёк от залива Мори-Ферт до залива Ферт-оф-Лорн.

Вдоль долины Глен-Мор, по берегам длинных, узких озёр, одно за другим тянувшихся вдоль всей низины, к суровым берегам графства Кейтнесс.

С юго-востока над всадником нависали зелёные склоны Грампианских гор, а впереди тонул в тумане хребет Бен-Невис, опоясанный серпантином мшистой дорожки.

Лошадь вынесла Леннара к Хайленду Шотландии, дикому и почти безжизненному. Изредка встречавшиеся по пути деревушки прижимались к берегу моря, а по бокам поросшего травой тракта тянулся мрачный ельник, и лишь вдалеке проглядывали горные луга да вересковые пустоши.

Заросшая дорога тянулась по берегу Мори-Ферта на север, к Уику, единственному небольшому городку в этой пустынной земле. Рыболовная станция да три мельницы на стремительных потоках, бегущих вниз со скалистых круч к Глен-Мору — вот и всё хозяйство этого края туманов и ветров.

Те, кто жил здесь, с начала времен рассчитывали на море в деле обеспечения себя и пропитанием, и заработком. А само море было сурово к обитателям здешних мест, даже провести лодки по его волнам было нелегко. Четыреста пятьдесят миль шли корабли с товаром на борту, огибая суровое северное побережье, чтобы оказаться на западе у форта Уильям. Штормы и туманы, полные коварных скал извилистые проливы Уоркнейских и Пебридских островов странным образом напоминали Леннару о тех местах, которые он как будто бы видел в далёком детстве или во снах — но что это за места и откуда он мог помнить их, Леннар не знал.

Леннар не задержался в городе. Маленькие домишки, в беспорядке разбросанные тут и там, не интересовали его, а в трактире никто не спешил давать кров странному человеку, не брившемуся уже несколько недель и закутанному в дерюгу с ног до головы. Конь его, не раз бивший рекорды на турнирах и в бою, теперь выглядел не многим лучше, чем его владелец: хвост Вента спутался, а бока, не прикрытые попоной, покрывали липкие пятна грязи.

Леннар купил за пару медных монет немного муки, развёл её в колодезной воде и выпил получившуюся смесь. А затем снова поднялся в седло и двинулся на юго-восток.

Замок, бывший целью его путешествия, Леннар увидел издалека.

На одной изящной миниатюре, которую показал ему брат Роже, он видел это сооружение. Рука искусного мастера изобразила замок Уик похожим на ласточкино гнездо, закрепившееся на самом верху поднимавшихся из моря скал — там, где их огибает река Милл Лейд.

Высокие стены, поднимавшиеся над ними защитные башни с бойницами и подъёмные мосты не давали врагу никаких шансов для захвата. Двор замка украшала стройная Часовая башня, проход из которой вёл во внутренние комнаты, построенные ещё дедом нынешнего тана, в главный зал и в пристройку для леди.

Подъехав к воротам, Леннар кликнул стражу, но никто не спешил открывать ему. Так что путнику пришлось прокричать имя владельца ещё раз:

— Тан Локхарт! Мне нужно говорить с тобой!

И в последний, третий раз.

— Тан Локхарт! Если ты не откроешь передо мной ворота своего замка, я вынужден буду вызвать тебя на бой!

Говоря последние слова, Леннар скинул на землю дерюгу, и постовые, стоявшие у бойниц сторожевой башни, чуть подались назад, как будто он мог навредить им через крепостной ров.

На груди Леннара, на белоснежной тунике, покрывавшей кольчужный доспех и не тронутой дорожной пылью, красовался красный крест, который по эту и другую сторону Ла Манша мог бы узнать любой.

— Храмовник… — прошептал один из стражников.

— Храмовник! — крикнул другой, обращаясь к стражникам, сидящим в сторожке внизу.

— Храмовник… — нестройным хором повторили сидевшие за карточным столом. Один из них, самый молодой, поднялся на ноги и бросился к дверям, затем через двор к донжону, упал на колени перед троном тана, принимавшего просителей, и всю дорогу повторял, пока наконец не произнёс уже для тана:

2

Дочь хозяина с поклоном поприветствовала гостя, и когда глаза её сосредоточились на лице Леннара, тому показалось, что два пролома в небо смотрят на него — нездешних и неуловимо знакомых, как будто он потерял их когда-то давно, когда был низвергнут из Рая на землю.

Кровь зашумела в висках, мешая думать, и Леннар зашептал про себя слова молитвы, какую рекомендовалось читать, когда дьявол искушает тебя.

Леннара искушали нечасто. Можно сказать, вообще никогда. И слова молитвы он вспоминал с трудом, за что не преминул выругать себя и назначить себе же епитимью. А всё время, пока рыцарь боролся с собой, Кенна смотрела на него каким-то странным взглядом, как будто видела насквозь. Как будто знала о нём всё.

«Дьявол, — понял Леннар, — недаром так красиво её лицо. Демоны прислали её, наполнили её и теперь… подбираются ко мне».

Кенна тем временем взяла Леннара за руку и с лёгким поклоном потянула за собой.

Она говорила что-то ещё, но Леннар не слышал её слов сквозь шум крови в висках — только мягкий, мелодичный тембр, который, как волны, накатывал на него, обволакивал игривым теплом и отступал.

Леннар, считавший, что давно уже смирил свою плоть, обнаружил, что она вовсе не смиренна. Кровь приливала к чреслам так же, как к голове, и единственным желанием его стало как можно скорее вырваться из этих цепких маленьких ладошек, бывших, должно быть, руками суккуба.

А Кенна вела разговор о замке, о башнях, о стенах, которые окружают их. О шотландских горах.

— Не правда ли, эти места прекрасны? — спрашивала она. — Я уверена: человек, столь возвышенный, как вы, не может не оценить их. Сейчас уже вечер, но когда вы проезжали узкой извилистой тропой, ведущей на наш холм, наверняка видели, как волны моря бьются о камни, поросшие мхом. Если соблаговолите, завтра я покажу их вам вблизи. Скажите, рыцарям дозволено купаться? Потому что в эти месяцы в воде уже достаточно тепло.

— Я здесь не для того, — сухо произнёс Леннар. Самому ему казалось, что каждое слово он выдавливает с трудом. Кенна, впрочем, услышала иначе: рыцарь говорил резко, будто стремился обидеть. И обида в самом деле прокатилась по её спине, но она совладала с собой.

— Ну, в любом случае, — Кенна отвернулась и отпустила руку рыцаря, но только лишь для того, чтобы коснуться его плеча, рассылая по телу волны мурашек даже через доспех, и подтолкнуть вперёд к винтовой лестнице, ведущей наверх.

— В любом случае, если вы соблаговолите завтра на рассвете спуститься на второй этаж вашей башни и выйти вот в эту дверь, — Кенна постучала костяшками пальцев по дубовой двери, и Леннар был вынужден обернуться на звук. Он увидел, как рукав одеяния Кенны чуть сдвигается, высвобождая тонкую косточку на запястье, и обнаружил, что сердце ещё более ускоряет свой бешеный бой. — Вы увидите зрелище, какое вряд ли видели когда-нибудь. Волны будут биться о скалы у Ваших ног, а Вам покажется, что Вы — властитель их.

— Человек не властвует над морем. Над природой властен лишь Бог.

— Простите, — длинные ресницы девушки слегка опустились, и сама она изогнулась в поклоне, да так, что Леннару захотелось взвыть, — если я задела вашу веру. В наших краях всё проще. И если вы захотите, я расскажу вам. А теперь, — не дожидаясь ответа, продолжила она, — разрешите откланяться. Я встаю очень рано, чтобы совершить собственные обряды, как, должно быть, и вы. А спальню, выделенную вам, вы найдёте легко — она единственная на верхнем этаже.

С этими словами Кенна развернулась и, позволив Леннару наблюдать, как колышутся складки её бархатного блио, стала спускаться по каменным ступеням. Леннар же остался стоять, мучимый чувством потери — как будто не он только что мечтал избавиться от демоницы, искушавшей его, а сама шотландка сбежала от него.

Леннар стиснул зубы и ударил кулаком по стене.

— Избави, Господи… — забормотал он и стал подниматься наверх.

В ту ночь он невыносимо плохо спал. Рыжие локоны так и горели перед ним огнём, и Леннару хотелось коснуться их — но даже этой маленькой слабости он, посвящённый Ордену Храма, позволить себе не мог.

— Избави меня от соблазна первородного греха… — шептал он, но соблазн терзал его лишь сильней.

Леннар де Труа в свои двадцать три года не испытывал подобных терзаний никогда.

Женщины не интересовали его, и соблюдение обетов целомудрия всегда давалось легко.

Когда в узком стрельчатом окошке забрезжил рассвет, а ночной холод стал нестерпим, размышления Леннара перешли в новую фазу.

— Любопытство не порок, — говорил он себе теперь, — ни писание, ни устав не запрещают его.

На узкой жёсткой кровати, которая была, впрочем, куда лучше всего того, на чём он спал в последние дни, Леннар вертелся с боку на бок и всё думал о том, что за зрелище ждёт его там, за дверью.

Кенна говорила о природе — но говорила о ней так, как будто за дверями творилось волшебство. А Леннар, единственной отрадой которого в дни благоденствия ордена было чтение книг о странствующих рыцарях и побратимах короля Карла, искавших Грааль, чувствовал, как сводит живот при одной мысли о том, что он может увидеть фею Мелюзину или волшебный туманный остров Авалон.

Он был ещё молод, Леннар. Самый младший сын не слишком крупного феодала, он пришёл в Орден в надежде обрести настоящую жизнь, завоевать славу на Святой Земле.

3

Дни, впрочем, шли за днями, но дело Кенны не двигалось с места.

Тамплиер при дворе отца вёл себя так, как и любой из редких заезжих рыцарей — помогал на конюшнях, участвовал в разъездах и забавах тана.

Так — и всё же не так.

Там, где другие воины хохотали и отпускали непристойные шутки, Леннар оставался неизменно сдержан и молчалив.

Внешний вид Леннара, как и любого из братьев, на войне или в миру, всегда был безупречен. Никогда нельзя было увидеть его в латаной или пропыленной одежде — разве что он в ту секунду сходил после долгой скачки с коня.

Как узнала Кенна немногим позднее, его и в других областях жизни отличали любовь к порядку и опрятность.

Ткань его одеяния была лишена каких-либо украшений, но отличалась добротностью. Плащ был подбит простой овчиной и служил ему, очевидно, не столько для украшения, сколько для защиты от холода, сырости или палящего солнца. Одежда его предполагала не столько изысканность, сколько удобство.

И когда Кенна задала ему соответствующий вопрос, Леннар без тени стеснения ответил:

— Чтобы каждый мог быстро раздеться перед сном и быстро одеться, если вдруг нападёт враг.

— Это очень ценный навык… и не только при встрече с врагом, — согласилась Кенна.

И всё же одежда его была элегантна — и была бы, должно быть, ещё элегантней, доведись Кенне увидеть его не в одиночестве, а в строю таких же рыцарей в развевающихся на ветру белых плащах.

Всё оружие его, кожаное снаряжение и конская сбруя были выполнены отменно, хоть и лишены украшений. И хотя Кенне доводилось видеть немало богатых вельмож при дворе отца, Леннар особенно выделялся среди пышных красок их одежд строгостью и гармоничностью своего одеяния. Грудь его туники украшал алый крест на белом фоне, и такими же крестами были украшены все вещи, которые он привёз с собой: плащ, попона для лошади и плед.

Однако обладал он другой, особой красотой, так же выделявшей его на фоне придворных кутил: Леннар всегда оставался вежлив, независимо от того, с кем говорил — с братом-монахом ли, с оруженосцем или даже с простым слугой.

Кенна неизменно ощущала, как от звуков бархатистого голоса храмовника по спине пробегает холодок. Хотелось потянуться к нему всем телом и прильнуть к Леннару, оказаться под защитой его рук. Иногда на охоте, когда оба они сопровождали отца, Кенна ловила себя на том, что сидит, вытянувшись вперёд, в направлении Леннара, и слушает, как тот говорит, хотя слова тамплиера и не достигали её ушей, только звук.

А ещё были сны. С их первой встречи они не оставляли Кенну ни на ночь.

Снов было не так уж много. Кроме ночей, когда Леннар ласкал её — а таких снов было всего несколько, и они повторялись в мельчайших деталях — Кенне чудилось, что Леннар учит её обращаться с мечом.

Что они сидят у реки, подёрнувшейся льдом, и смотрят на воду, и говорят о чём-то — но ей никак не удавалось разобрать слов.

— Я хочу тебя, — шептала Кенна, наблюдая за тем, как рыцарь, сняв доспех, обнажённый до пояса чистит своего коня. — Только духи знают, как я тебя хочу.

Кенна выглядывала из-за простенка и наблюдала за ним долгими часами, но наглядеться никак не могла.

Этикет, конечно, требовал осторожности, и Кенна не говорила ничего подобного в глаза храмовнику — но и не стремилась скрывать. Ей было спокойно рядом с Леннаром, она не сомневалась, что тот не проболтается о её шалостях никому.

— Сэр Леннар, — спрашивала Кенна на охоте, пристраивая к боку Ленара своего коня, — а правда ли, что рыцарям Храма запрещено касаться женщин и думать о них?

— Так и есть, — спокойно отвечал Леннар.

— А как же дева Мария, чей образ вы носите с собой? Не женщина ли она?

Леннар недовольно косился на Кенну, но девушку этот взгляд лишь забавлял.

— Дева Мария — не женщина, но святая Дева. Никому бы в голову не пришло прикоснуться к ней. Только просить помощи.

— А разве это честно — просить у дамы помощи, но ничего не давать взамен?

Леннар молчал, и, выждав для приличия, Кенна продолжала.

— Я могу вас понять. Но как быть с юношами? К ним тоже прикасаться нельзя?

Конь Леннара ощутимо отпрянул, давая ответ за него, а сам Леннар с трудом удержал поводья.

— Конечно, нет! — озвучил Ленар этот ответ. — Это содомский грех!

— Ну, хорошо, — Кенна притворно вздохнула и даже чуть отодвинулась. — Но как же вы учите их обращаться с мечом?

— Простите, что?

— Да-да, ведь ваши оруженосцы прислуживают вам, помогают застёгивать доспех и касаются вас… касаются самых сокровенных мест. Это приятно, сэр Леннар?

Леннар зло посмотрел на девушку, ехавшую около него, но не набрался решимости прогнать.

— Наши оруженосцы должны быть столь же чисты, сколь и мы. Все помыслы их связаны с Храмом. И когда они касаются нас… наших…

— Ног, — подсказала Кенна.

Леннар замолк ненадолго, сбившись, но тут же продолжил.

4

Поцелуй всё ещё продолжал огнём гореть у Леннара на губах, когда вечером того же дня весь двор собрался в главном зале, чтобы послушать песни бардов.

И хотя Кенна считалась пока только лишь ученицей, от взгляда Леннара не укрылось то, что большинство обитателей замка предпочитает слушать её, а не пожилого наставника Талиесина с его волынкой.

Кенна пела чисто, без всякого музыкального сопровождения. Она сидела в центре зала, подогнув колени, и свет свечей, стоявших вокруг, очерчивал её фигуру густыми тенями, так что все присутствовавшие могли получать удовольствие, разглядывая её — от этой мысли Леннар испытал в районе сердца неприятный укол. Новые страсти являли себя ему. Он хотел, чтобы Кенна пела только для него, и чтобы он один мог смотреть на неё в такие часы. Кенна походила сейчас на духа пламени — душа, лишённая тела, обнажённая для всех.

«Моя душа», — проскользнуло у Леннара в голове, хоть он и не понимал смысла этих слов. Кенна никогда не была «его». Да и быть не могла.

Кенна, должно быть, не видела людей, окружавших её в зале, утонувшем в темноте. Но взгляд её всё время, пока она пела, был направлен Леннару в глаза — как будто она могла разглядеть его в окружающей темноте.

Она пела о героях древности и о королевствах, которые некогда располагались на этой дикой земле, о замках из серого камня и гигантских базальтовых глыбах, вздёрнутых из земли великанами. И Леннар не успел заметить то мгновенье, когда Кенна затянула балладу, которой не слышал, похоже, никто из гостей — о северных землях, о свирепых завоевателях, о кровавых набегах — и о том, как норманнский воин увёл за собой шотландскую девушку в плен.

По позвоночнику Леннара пробежала дрожь, как будто грани миров с треском соприкоснулись и встали на место — и тут же ощущение прошло, а песня вызвала злость. Всё в ней было не так. А как должно быть — Леннар не мог сказать. Он слушал и слушал, борясь с желанием поправить каждый слог, и, наконец, не выдержал: рывком поднявшись с места, стал пробираться прочь. Он не видел, потому что повернулся к певшей спиной, как полнится разочарованием взгляд синих глаз. Только услышал, как Кенна сбилась на одной из строк. И всё же она довела песню до конца — и только когда прозвучали последние слова, поднялась на ноги, вежливо откланялась и попросила позволить ей отдохнуть.

Талиесин завёл другую балладу, а Кенна выскользнула за двери и стала пробираться по лабиринту коридоров в поисках тамплиера.

Она отыскала Леннара легко — тот стоял на крепостной стене, глядя на север, туда, где свинцовые волны бились о гранит стен.

Бесшумно скользнув по лестнице, Кенна замерла около него и помолчала некоторое время, давая Леннару возможность первому начать разговор. Так и не дождавшись, она произнесла:

— Вам не понравилось, как я пела? Мне казалось, были довольны все.

— Вы так много думаете о себе?! — Леннар развернулся, и Кенна с удивлением обнаружила на его лице злость. Никто и никогда не смотрел так на неё. Тут же глаза её наполнила обида, но она и не подумала отступать.

— Мне кажется, я пою достаточно хорошо, чтобы нравиться всем, — сухо сказала она. — А эта баллада была написана специально для вас несколько дней назад. Поэтому я рассчитывала, что именно вы оцените её.

Леннар поджал губы. Ему стало неловко, но злость не прошла.

— В ней всё не так, — отрезал он.

— Потому что вы француз — а не норманн?

Леннар вздрогнул. Он не ожидал, что Кенна заговорит с ним так прямо, но всё же ответил:

— Потому что вы — не пленница. И вас никто не похищал.

— Но вы похитили моё сердце. Разве нет?

Леннар молчал. Он не знал, так это или нет. Зато не мог отрицать, что сама шотландка похитила сердце у него.

— Кто вы такая?! — прошипел Леннар, толкая её к одному из зубцов и припечатывая руками по обе стороны от лица. Но в глазах Кенны не появилось страха, который он ждал, напротив, их заполнило непонятное Леннару пьянящее безумие. — Вы колдунья? Вы очаровали меня?

Лицо Кенны просветлело, и она подняла бровь.

— Я надеюсь, что это так.

— Я не поддамся колдовству, — отрезал Леннар и подался назад. Лицо его снова стало холодно. — Вы говорили с отцом, как обещали мне?

— Конечно же нет! Всего несколько часов прошло. Я ещё не видела толком его.

— Торопитесь. Пока вы медлите, мой магистр терпит пытки в застенках инквизиции.

Снова на лице Кенны показалась обида.

— А вы так заботитесь о нём?

— Я принёс обет, — медленно, будто объясняя ребёнку таинство десяти заповедей, произнёс Леннар, — для вас это шутки, а для меня — смысл, который наполнил мою жизнь.

— Но зачем?! — Кенна невольно повысила голос. — Что вело вас, я не могу понять?

Леннар пожал плечами и отвернулся. Теперь он смотрел на океан.

— Я вырос в глухом имении в сердце Франции. Где каждый день походил на предыдущий день. Ничего не менялось — только зиму сменяло лето, а затем снова наступала зима. Но когда мне было четырнадцать, в замке моего отца проездом гостил рыцарь Храма, который направлялся на восток, к месту сбора войск. Он так отличался ото всех, кто обитал кругом… Его взгляд полнила нездешняя вера, мудрость познания того, зачем мы живём. Его одежды были белы, когда кругом царили слякоть и грязь. И я захотел… — Леннар качнул головой, — впрочем, вам не понять.