Пламя и Пепел. Кровь на песке

Вспомним героев

Дорогой читатель, не один месяц прошел с момента завершения первой книги цикла. Память – дама капризная и порой непостоянная. Именно поэтому предлагаю вспомнить о главных действующих лицах произведения.

Аэлира – главная героиня. Изначально – истинная пара дракона-изгнанника Моргарона. Ее метка проявилась при нападении безымянного дракона на семью Аэлиры. Именно тогда погибли ее мать и отец, а с братом они потерялись на несколько месяцев. Позже она разорвала связь с Моргароном, но создала новую с другим драконом.

Моргарон – первый дракон-изгнанник. Истинная пара Аэлиры. Но он считает эту связь проклятьем. Много лет тому назад его изгнали из родной страны за опыты с истинными парами. Теперь же Моргарон присоединился к .

Граф Малгрейв Вейн — отвратительный человек, чья репутация на Рынке Пепельных Теней вызывает дрожь даже у самых закаленных торговцев. Известен своей жестокостью и извращенными вкусами. Он не просто покупал рабынь — он искал тех, кто сможет "развлечь" его своим страданием.

Каэль – брат Аэлиры. До начала описанных в первой части событий помогал отцу в кузнице. Именно поэтому имеет крепкое телосложение и не малую силу, хотя навыки боя у него далеки от идеала.

Лорд Малкор Морнвейн – правитель города Пепельных Теней и главный работорговец. Именно к нему наемники привезли Аэлиру в надежде получить за нее хорошие деньги. Но после несчастного случая с его рабыней Лианой, лорд решил избавиться от девушки с опасным даром.

Фила – бывшая рабыня Вейна, с которой Аэлира познакомилась в заточении у Малгрейва Вейна. Они вместе бежали от своего хозяина.

Валем – бывший легионер. Спас Аэлиру и Филу и помог им после побега от Малгрейва Вейна. Именно благодаря ему они добрались до Ордена Хранителей Равновесия и примкнули к восстанию.

Гаррик - бывший легионер и сослуживец Валема. после ухода со службы обосновался в городе Пепельный Мост и открыл кузницу. промышляет ремеслом кузнеца-оружейника и тайной торговлей магическими артефактами. Гаррик не просто работает с металлом — он изучает древние руны и «говорит» со сталью, выковывая обереги и ловушки для охотников.

Элиан - император Вальтариона , прозванный Молодым Штормом. После того, как Элиан отравил дядю-регента четыре года назад, он пронесся по империи, словно шторм, с новыми указами. Многие головы полетели с плеч. Тогда-то он и получил свое прозвище.

Заррина - хозяйка таверны "Тонущий краб" в Туманной Гавани. Так же, как и Валем, состоит в Ордене и помогает повстанцам. Бывшая пиратка. Именно она помогла героям покинуть Туманную Гавань на корабле, когда на них объявили охоту имперские легионеры.

Эзра Дроун - бывший картограф империи Вальтарион. После того как он нарисовал на официальных картах то, чего не должен был, его объявили в розыск. Теперь он - капитан "Беглянки", единственный, кто согласился доставить героев до Илдории, не смотря на все возможные сложности.

Вейя – младшая сестра Аэлиры. В возрасте восьми лет из-за любопытства и трусости старшей сестры ее забрал дракон-изгнанник. О дальнейшей судьбе девочки было ничего не известно.

Коготь Правды – меч Аэлиры. Оружие с душой. Своенравный, обладающий своим разумом. Умеет разговаривать со своей хозяйкой. В давние времена существовало Братство Двенадцати Молотов — кузнецов, научившихся ковать не просто мечи, а оружие с душой. Секрет создания такого оружия хранился в строжайшей тайне, но ходили байки, что последний этап был самым страшным. Кузнец целовал лезвие, вдыхая в него свою жизнь. И тогда меч произносил первое слово, а кузнец падал замертво.

Леди Эвелин Штормвейл – благородная воительница, лидер ордена Хранителей Равновесия. Эвелин становится наставницей Аэлиры, обучая ее боевым навыкам и магии. Однако ее методы иногда оказываются слишком жесткими, что приводит к конфликтам с Аэлирой.

Игнис – дракон, побывавший когда-то в рабстве. Правая рука леди Эвелин. Несколько лет назад наемники убили его истинную пару, а его самого взяли в плен. Изначально Игнис был против того, чтобы Аэлира присоединялась к ордену, опасаясь за жителей лагеря, когда Моргарон ее найдет. Позже он стал новой истинной парой Аэлиры.

Лунара – серебристая дракониха, связанная узами истинности с Кайленом. Мудрая и спокойная, верит в силу дружбы и сотрудничества. Погибла при нападении имперцев и Моргарона на лагерь Ордена.

Кайлен – молодой воин, связанный с Лунарой. Идеалист, который верит в справедливость и равенство. Его связь с Лунарой основана на взаимном уважении и доверии. Кайлен становится одним из ближайших союзников Аэлиры. Его оптимизм и храбрость вдохновляют других.

Дракон Зориан – мудрый хранитель знаний. Зориан — один из немногих, кто помнит времена, когда связь между драконами и людьми была чистой и добровольной.

Талон – совсем юный парень, который, как казалось Аэлире, попал в Орден случайно. С ним они успели действительно подружиться. И почти все свое свободное время проводили вместе. Когда вскрылось его предательство, это нанесло сильный моральный удар по Аэлире.

Сильвия – лидер подполья из Чернолесья. Она тоже имеет метку, но сбежала от своего дракона. И теперь, как и Фила, носит браслеты из драконьей стали, чтобы избранник не мог ее найти.

Элдрин – отшельник и знаток древних артефактов. Помогал Зариану в проведении исследований относительно древнего артефакта – Сердце Эридоры. Если верить записям, то с его помощью можно разорвать все связи в этом мире, перекроить саму суть истинности. И тогда она может стать добровольной.

Часть 1

Глава 1

Ветер, гулявший на вершине холма, был единственным, что казалось мне здесь обычным. Он трепал пряди волос, выбившиеся из пучка, и приносил с собой странную смесь запахов — дым сотен очагов, запах большой воды, которого я не знала с рождения, и едва уловимый, но въедливый душок гнили, исходящий от самого города, раскинувшегося внизу.

Вальграад.

Он не просто лежал в долине. Он выпирал из нее, как чужеродная, чудовищная опухоль на теле мира. Бесконечное море домов с остроконечными крышами из темного камня и выцветшей черепицы теснилось друг к другу, подпираемое массивными стенами, которые, казалось, упирались в самое небо. Над всем этим возвышались шпили, такие острые, что, казалось, могли распороть низкие свинцовые тучи. Отсюда, с высоты, город казался гигантским каменным чудовищем, пригревшимся у широкой, ленивой реки, чьи воды отсвечивали свинцом под белесым небом.

- Ничего святого, — тихо прошептала я, и слова мои утонули в ветре.

Я выросла среди пепла и выжженной земли Пылающих Пустошей. Я видела мрак Рынка Пепельных Теней и чувствовала гнилую душу трущоб. Но это... это было иное. Это был не хаос отчаяния, а удушающий, спрессованный порядок могущества. Каждый камень здесь кричал о власти, о богатстве, о тысячах жизней, перемолотых в жерновах Империи.

Рядом со мной, не шелохнувшись, стоял Игнис. Его золотые глаза, в которых обычно плескалось пламя, сейчас были холодны и неподвижны, как два куска драгоценного янтаря. Он смотрел на Вальграад не с ненавистью, а с безмолвным, древним презрением. Его рука, сильная и теплая, нашла мои пальцы и сжала их. Через точку соприкосновения потекла волна спокойной уверенности, не моей, а его. Он был моей скалой, моим щитом. Наша связь, добровольная и хрупкая, пульсировала между нами тихой, утешительной мелодией посреди этого грохота чуждости.

За две недели пути к Вальграаду между мной и Игнисом выросло нечто большее, чем договоренность между союзниками, но меньшее, чем страсть между любовниками. Это было молчаливое, постепенное сплетение двух одиноких душ, нашедших друг в друге тихую гавань.

Первые дни были отмечены тяжелым, давящим молчанием. Я была погружена в вихрь горя и ярости, осознавая весь груз вины за судьбу друзей и брата. Я шла, почти не видя дороги, мои плечи были напряжены, а кулаки сжаты. Игнис, в свою очередь, носил груз ответственности и древней печали. Он не пытался утешать меня словами. Он просто был рядом. Шел на полшага сзади, прикрывая мою спину, его золотые глаза, лишенные былого высокомерия, постоянно сканировали окрестности, давая мне возможность хоть ненадолго уйти в себя, не думая об опасности.

Перелом наступил на четвертый день. Я, измученная бессонницей, споткнулась на ровном месте. Я бы обязательно упала, но его рука молниеносно оказалась у моего локтя, крепко и ненавязчиво поддерживая.

- Я могу сама, — буркнула я, пытаясь вырваться.

- Я знаю, — спокойно ответил Игнис, не отпуская меня до тех пор, пока я снова не обрела уверенную опору.

С этого момента он стал подставлять мне плечо на крутых подъемах, первым переходил вброд холодные ручьи, чтобы подать мне руку на другом берегу. Это не было рыцарским жестом — это была практическая забота товарища по оружию, который видел мое истощение и принимал его как данность.

К концу первой недели между нами возникла череда мелких, почти бытовых ритуалов. Утром, разводя костер, Игнис молча протягивал мне свой бурдюк с водой, прежде чем напиться самому. Он заметил, что я, погруженная в мысли, часто забывала о жажде. Вечером он предлагал стоять в первую смену в карауле, зная, что заснуть мне все равно не удастся. Я, в свою очередь, стала делить скудную провизию, отламывая ему больший кусок вяленого мяса.

Наши разговоры были редки и касались лишь самого необходимого: «Здесь свернем», «Ночью будет дождь», «Впереди вижу дым». Но в нашей молчаливой компании появилась необъяснимая теплота. Иногда, сидя у костра, я ловила на себе его взгляд. Он уже не был ледяным. В нем читалось понимание. Сострадание. И уважение к моей тихой боли.

Однажды ночью, когда меня снова душили кошмары, я проснулась от того, что он, сидя в карауле, тихо напевал древнюю, гортанную мелодию на языке драконов. Это было похоже на вибрацию, успокаивающую саму душу. Я притворилась спящей, но с тех пор его присутствие перестало быть просто защитой. Оно стало... утешением.

Мы не были любовниками. Между нами не было ни страстных взглядов, ни нежных прикосновений. Но за две недели пути мы построили мост через пропасть своего одиночества. Он стал тем, на кого можно опереться, не боясь упасть. Я стала той, ради кого стоит быть чем-то большим, чем просто могущественное существо. Наша связь, некогда бывшая магическим договором, теперь пульсировала тихим, глубоким пониманием, которое оказалось прочнее любой страсти. Мы стали двумя половинками одного целого не по воле судьбы, а по собственному, молчаливому выбору.

- Ну что, полюбовались? — раздался сзади голос Валема.

Легионер подошел к нам. Его потрепанный плащ хлопал на ветру, а лицо, изборожденное шрамами, было напряжено. Он смотрел на город не как на чудовище, а как на сложную карту местности, изучая подступы, башни, ворота.

- Они где-то там, — просто сказала я.

Я не уточняла, кто «они». Каэль. Фила. Леди Эвелин и двое других, чьих имен я не знала. Все они были там, в этой каменной пасти. Пленники. Гладиаторы.

Валем кивнул. Его взгляд скользнул по стенам, оценивающе и жестко.

- И именно поэтому мы не можем войти туда все вместе. Трое чужаков, появившихся из ниоткуда накануне Игр Трезвучия? Нас запомнят. О нас начнут спрашивать.

Глава 2

Боль была его единственной реальностью. Она жила в нем глубоко. В разболтанных суставах, в ноющих мышцах, в рассеченной брови, которая снова и снова слипалась от пота и крови. Каэль стоял по стойке «смирно» в центре сырого каменного зала, залитого желтым светом чадящих факелов. Руки за спиной, кулаки сжаты так, что ногти впивались в ладони.

Его мир сузился до этих стен. Лудус «Аурум Виктор» — «Золотой Победитель». Не просто школа гладиаторов, а кузница живого оружия, питомник, чьих воспитанников лицезрел сам Император. Хозяин, ланиста Гракх, был не просто владельцем. Он был архитектором душ, и его любимым инструментом было страдание.

Гракх, грузный мужчина с лицом, на котором вечная усмешка боролась с холодной жестокостью глаз, медленно обходил его по кругу. В его руке висела плеть-флагрум с девятью хвостами, на концах которых сверкали крошечные свинцовые шипы.

- Упрямый зверь, — голос Гракха был сиплым, будто пропущенным через гравий. — Деревенская кость, которую не переломить. Но мы сломаем тебя, Каэль. Мы превратим тебя в алмаз. Ограненный, острый, готовый резать по первому моему желанию и приказу.

Каэль молчал. Он научился молчать. Слова были роскошью, за которую здесь заставляли платить кровью. Он смотрел прямо перед собой, на стену, испещренную поблекшими пятнами — следами чьей-то давней, безымянной смерти.

«Аэлира...»

Имя сестры вспыхивало в сознании раскаленным железом. Где она? Жива ли?

- Думаешь о сестренке? — Гракх остановился прямо перед ним, его дыхание пахло дешевым вином и луком. Он, казалось, умел читать мысли. — Забудь. У тебя нет сестры. Нет дома. Нет имени. Есть только прозвиже. «Молот». И есть я. Я — твой бог, твой отец и твой палач.

Плеть свистнула в воздухе и с тихим шлепком обожгла Каэлю спину, поверх старых рубцов появился еще один. Новая полоса горячей боли прочертила кожу. Он даже не дрогнул. Просто вцепился взглядом в стену, переводя боль в ярость. В топливо.

Боль стала его постоянным спутником с момента их взятия в плен. Она была вполне осязаемой — от тесных, намертво заклепанных наручников, впивающихся в запястья, и колодок на лодыжках, которые стерли кожу в кровь.

Каэль пришел в сознание в повозке. Вернее, в клетке, установленной на громыхающую платформу. Сквозь щели в грубых досках бил слепящий солнечный свет и поднималась удушающая пыль. Воздух был густым и горьким — смесь пота, страха и испражнений.

Он лежал на боку, прижавшись спиной к Филе. Она дышала коротко и прерывисто, но ее спина была напряжена, как струна. Напротив, сохраняя остатки невозмутимости даже в неволе, сидела леди Эвелин. Ее одежда была порвана, лицо в синяках, но взгляд оставался острым и ясным, как отточенный клинок. Двое ее стражников, Гaрек и Торвен, молчали, но их глаза метались, выискивая малейшую слабину в их передвижной тюрьме.

Путь растянулся в бесконечную череду дней и ночей. Их почти не кормили — горсть овсяной болтушки и черствый хлеб раз в день. Поили из общего ведра, как скот. Охранники, угрюмые и молчаливые, не вступали в контакт. Попытка Филы заговорить с одним из них закончилась тем, что ее ударили древком копья по лицу.

Каэль пытался запомнить дорогу. Сначала — знакомый запах Леса Шепчущих Душ. Потом он сменился влажным, гнилостным духом Мглистых Равнин. Затем повозки въехали в густой лес, где воздух стал чистым и холодным, а сквозь щели в досках мелькали стволы вековых деревьев. Наконец, появились признаки цивилизации — запах вспаханной земли, дымков крестьянских хижин, а потом и шум — сперва отдаленный, как рой разгневанных пчел, который с каждым часом нарастал, превращаясь в оглушительный гул тысяч голосов, лязг металла и скрип повозок.

Каэль прильнул к щели.

Вальграад.

Он возник на горизонте как стена, сотканная из дыма, камня и боли. Бесконечные стены, ворота, в которые вливалась река людей, и над всем этим — те самые острые шпили, о которые, казалось, цеплялись облака, медленно проплывающие по голубому небу. Воздух стал густым и тяжелым, пропитанным запахом миллионов жизней — жареной пищи, нечистот, пота, металла и душного, сладковатого запаха разложения и власти.

Их повозка, встроенная в бесконечный караван, медленно потянулась к главным воротам. Каэль видел лица горожан — равнодушные, любопытные, алчные. Они смотрели на клетки с пленниками как на диковинных зверей. Кто-то бросил в их сторону гнилой фрукт. Он шлепнулся о борт, разбрызгивая вонючую жижу.

- Не смотри, — прошептала леди Эвелин, не поворачивая головы. Ее голос был тих, но тверд. — Сохраняй лицо.

Но Каэль не мог отвести взгляд. Он смотрел на этот каменный ад, на этот монумент человеческой жестокости и величия, и чувствовал, как последние остатки надежды умирают в его груди, оставляя после себя лишь холодный, черный уголек ненависти.

Их не повезли в общую тюрьму. Повозка, миновав лабиринт узких улочек, въехала в большой, мощеный двор, окруженный высокими стенами. Воздух здесь пах потом и кровью. Это был лудус.

Клетку открыли. Первым делом пленников повели в купальню — большое помещение с каменным полом и стоками. Их облили ледяной водой из шлангов, смывая дорожную пыль, а затем обсыпали едким порошком против паразитов.

Легионер-медик, человек с пустыми глазами, грубо ощупал их мускулы, проверил зубы, осмотрел раны.

- Этот крепкий, — тыкнул он пальцем в Каэля. — В «Аурум Виктор». Эту женщину — тоже, в женское крыло. А этих троих... — его взгляд скользнул по леди Эвелин и ее стражам, — ...в камеры для ценных.

Их растащили по разным углам этого нового ада. Последнее, что видел Каэль, прежде чем тяжелая дверь его камеры захлопнулась, — это спина Филы, которую грубо толкали в противоположный коридор.

Глава 3

В отличие от сырой каменной норы Каэля, комната леди Эвелин была почти аскетично опрятной. Чистый каменный пол, койка с тонким матрасом, даже маленький стол и стул. Здесь не пахло плесенью и страхом, а лишь слабым ароматом дезинфицирующего средства и старого камня. Это не было утешением. Это была более тонкая, более жестокая пытка — иллюзия цивилизованности, за которой скрывалась та же железная воля пленителя.

Эвелин сидела на стуле, спина идеально прямая, руки сложены на коленях. Ее волосы были убраны в строгую косу, лицо — маска невозмутимости. Но за этим спокойствием кипела работа ума, острая и безжалостная, как и ее знаменитый клинок, который, конечно же, у нее отняли.

Дверь открылась без стука. Вошел не надсмотрщик с плетью, а человек в дорогой, но строгой тунике с имперским инсигниями* на груди. Его лицо было худым, интеллигентным, а глаза — пронзительными, словно буравчиками. Это был Квинт, главный переговорщик и «укротитель душ» патриция Кассия.

- Леди Эвелин, — его голос был мягким, почти отеческим. — Надеюсь, с вами хорошо обращаются? Вам принесли ужин?

- Сытнее, чем моим спутникам, я не сомневаюсь, — холодно парировала Эвелин. — Где они?

- В надежных местах. Они получают все необходимое для их... перевоспитания, — Квинт сделал паузу, изучая ее. — В отличие от них, вы — женщина разума. Лидер. Мы не станем тратить время на плети и голод. С вами мы можем говорить на одном языке. Языке власти.

Он подошел к столу и положил перед ней тонкий свиток.

- Это не договор. Это — возможность. Для вас и для ваших Хранителей Равновесия.

Эвелин не стала касаться свитка. Она знала эту игру.

- Император, как известно, с подозрением относится к вашей независимой организации, — продолжал Квинт. — Он видит в вас угрозу. Но патриций Кассий... он видит потенциал. Ваша сеть, ваши знания, ваши люди... они могут быть полезны Империи. Под его покровительством, разумеется.

- Вы предлагаете мне предать идеалы моего Ордена и стать имперским прихвостнем? — в голосе Эвелин прозвучала ледяная усмешка.

- Я предлагаю вам спасти то, что останется от вашего Ордена, — голос Квинта потерял долю теплоты. — После вашего... исчезновения... в Ордене началась борьба за власть. Без вас он рассыплется на враждующие фракции и будет уничтожен. Или поглощен менее щепетильными игроками. Патриций может этого не допустить. Он может сделать так, чтобы вы вернулись к своим людям. Героем, заключившим выгодный союз с Империей.

Эвелин молчала. Это был мастерский ход. Угроза не ее жизни, а делу всей ее жизни. Ей предлагали стать марионеткой, чтобы спасти свое детище от уничтожения.

- А альтернатива? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.

- Альтернатива? — Квинт мягко улыбнулся. — Ваших стражников, Гaрeка и Торвена, казнят на арене первыми. Девушку Филу и того упрямца Каэля будут ломать до тех пор, пока от них не останется лишь послушная тень. А вас... вас будут держать здесь. Годами. Пока ваш Орден не падет. А затем вас все равно казнят. Без зрителей, без славы. Как неудачливого заговорщика.

Он снова положил руку на свиток.

- Это не предложение, леди Эвелин. Это — единственный разумный выход. Согласитесь возглавить Хранителей под эгидой патриция, и ваши люди будут спасены. Вы все будете живы. Просто подпишите. Ваша воля — ключ к их клеткам.

Он развернулся и вышел, оставив ее наедине со свитком и с невозможным выбором.

Предать все, во что она верила, чтобы спасти тех, кто верил в нее. Или сохранить верность идеалам, обрекая своих людей на мучительную смерть.

Леди Эвелин закрыла глаза. Маска холодного спокойствия на мгновение дрогнула, обнажив бездну усталости и ответственности. Ее битва сейчас происходила не на арене, а в тишине ее души. И это была самая тяжелая битва в ее жизни.

* Инсигнии (от лат. insignia — «знаки») — внешние знаки власти, статуса, должности, принадлежности к определенной организации. Типичные инсигнии — короны, знамена и флаги, гербы, знаки принадлежности к орденам, печати и другие символы.

Глава 4

Ветер, гулявший по самым высоким шпилям Императорского дворца, был холодным и чистым. Он не знал запаха нищеты, что витал в нижних кварталах, или зловония гладиаторских ям. Здесь, на вершине, пахло лишь властью и озоном, предвещающим грозу.

Сирена Империал стояла на краю мраморного балкона, не чувствуя холода. Ее стройная, но мускулистая фигура в черной, лишенной каких-либо украшений униформе Императорской Гвардии казалась продолжением каменного парапета. Платиновые волосы, собранные в тугой боевой пучок, оттеняли кожу, бледную, как пергамент, и пронзительные глаза цвета вороненой стали. Ей не было и тридцати, но во взгляде читалась вековая усталость.

«Они смотрят на меня и видят фаворитку Императора. Его личного мечника. Его волю, облеченную в сталь».

Воспоминание, острое, как клинок, вонзилось в сознание. Дым. Крики. Деревня, охваченная пламенем не из-за дракона, а из-за имперского карательного отряда, очищающего земли для новых владений короны. Она, десятилетняя, прижавшая к груди сгоревшую куклу, смотрела, как солдаты уводят ее старшего брата. «Сильные служат Империи, — сказал ей тогда командир, грубой рукой приподняв ее подбородок. — Слабые — умирают. Выбирай».

Она выбрала. Она выжила. Она стала сильнее всех.

Ее магия, та, что когда-то помогала матери исцелять мелкие порезы, преломилась под давлением боли и страха. Она не лечила. Она чувствовала. Чувствовала слабость в стальной броне, страх за холодной маской, ложь в сладких речах. Она ощущала саму структуру материи — мельчайшие трещинки, точки напряжения. Один точный удар, вложение крохи магической силы — и доспех расходился по швам, а клинок ломался в руках врага. Она была живым оружием, способным разобрать любого противника на составляющие.

Дверь в ее покои открылась беззвучно. Вошел тот самый командир, что когда-то забрал ее из пепла. Теперь — седой маршал Аргус, главный военный стратег Императора Элиана. Его лицо было жестким, как гранит.

- Сирена. Его Величество обеспокоен.

- Я вся внимание, маршал, — ее голос был ровным, без эмоций.

- Игры Трезвучия приближаются. Но на горизонте появились... помехи. Патриций Кассиус слишком увлекся своей затеей с гладиаторами. Ходят слухи, что он ищет не просто чемпионов, а нечто большее. Возможно, он метит выше, чем позволяет его статус.

Сирена медленно кивнула. Она чувствовала это неделями. В воздухе витало напряжение, словно перед ударом молнии. Амбиции Кассиуса были той самой трещиной в монолите Империи.

- Есть и второй аспект, — Аргус подошел ближе, понизив голос. — Наши шпионы на границах с Мглистой Равниной донесли. Появилась новая сила. Дракон. Но не изгнанник. Золотой. И с ним — девушка. Говорят, они уничтожили целый отряд охотников и исчезли.

Лед тронулся в жилах Сирены. Дракон. Не прирученный, не изгнанный. Это меняло все расчеты.

- Его Величество приказывает, — сказал Аргус, и в его словах прозвучала сталь. — Ты отбываешь в город под видом инспектора. Твоя задача — наблюдать за подготовкой к Играм. Убедиться, что амбиции Кассиуса не угрожают трону. И если этот золотой дракон и его напарница появятся... оценить угрозу. Нейтрализовать, если сочтешь нужным. У тебя есть карт-бланш.

«Нейтрализовать». Старое доброе имперское слово, означающее «убить, захватить или сломать».

Сирена склонила голову в формальном поклоне.

- Как пожелает Император.

Маршал развернулся и ушел. Сирена снова осталась одна.

Она была Тенью Императора. Его верным мечом. Она защитит Империю, что дала ей силу, от внешних угроз и внутреннего гниения. Даже если для этого придется снова пройтись по пеплу.

Но глубоко внутри, в той самой девочке, что когда-то плакала над сгоревшей куклой, шевелился вопрос: что останется от мира, если его единственным фундаментом является сила?

Сирена вышла из своих покоев, и коридоры Императорского дворца замерли. Придворные в расшитых золотом одеждах, спешащие пажи, суровые гвардейцы в сияющих латах — все они замирали на ее пути, отвешивая почтительные поклоны. Шепота «леди Сирена» было достаточно, чтобы очистить путь.

Она не удостаивала их взглядом.

Ее шаги были бесшумными, отточенными годами тренировок, а взгляд устремлен вперед, будто она была одна в этом бесконечном лабиринте из мрамора и позолоты. Она не видела ни подобострастных улыбок, ни спрятанного страха в глазах. Она видела лишь возможные угрозы, точки входа, пути отступления. Дворец для нее был не символом роскоши, а укрепленной позицией, полной скрытых ловушек.

Они видели фаворитку. Призрака, который шепчет на ухо Императору. Они не знали, какая цена заплачена за эту возможность.

В памяти всплыли казармы. Девочка-подросток, стоящая над телом старшего, более сильного и жестокого ученика. Он насмехался над ней, над ее «тихой» магией. Он лежал сейчас на полу, хватая ртом воздух, его меч лежал в двух шагах, клинок неестественно выгнут, будто его пытались сломать о колено. А она просто смотрела, чувствуя, как дрожит в его теле каждая перегруженная мышца, каждое напряженное сухожилие. Она не нанесла ни одного удара. Она просто подсказала его собственному телу, как сломать себя.

С тех пор над ней не смелись, но ее начали бояться.

Сирена свернула в узкий, неброский проход, скрытый за тяжелым гобеленом. Здесь не было роскоши. Голый камень, тусклые светящиеся сферы, вмонтированные в потолок. Ее личный путь, «Призрачный проход», как она его мысленно называла. Он вел прямиком в ее арсенал и тренировочные залы.

Дверь перед ней открылась бесшумно. Воздух здесь пах маслом, кожей и озоном — запахом ее магии. Стеллажи с безупречно чистым оружием, манекены в доспехах, испещренные метками для точных ударов. Но главное — в центре зала, на бархатной подушке, лежали они. Два клинка, созданные для нее.

Глава 5

Дорога пылила под ногами, превращаясь в однообразное, утомительное испытание. День за днем, под палящим солнцем и пронизывающим ночным ветром, мы с Игнисом двигались на восток. Тени, длинные утром и короткие в полдень, были нашими единственными неизменными спутниками.

Иногда, на широком тракте, нам улыбалась удача. Какой-нибудь крестьянин, везущий на рынок мешки с зерном или глиняную посуду, подбирал нас, махнув рукой на нашу видимую бедность, понимая, что заплатить за помощь мы ничем не сможем. Мы ехали, молча радуясь возможности дать отдых израненным ногам, впитывая покачивание повозки и однообразное постукивание колес.

Именно в такие моменты мы и узнавали самые свежие новости. Возницы, обычно молчаливые, утомленные долгой дорогой, охотно делились слухами.

- Игры-то, Игры Трезвучия скоро! — оживленно говорил один, толстый и краснолицый, жестикулируя кнутовищем. — Вся империя говорить будет! Говорят, патриций Кассий лично чемпионов отбирает. Золотые горы за них отвалит! Да уж, не вам чета, — бросал он взгляд на нашу потертую одежду и скудные котомки.

Другой, старый и морщинистый, как высохшая груша, качал головой:

- Кровищи будет, ох, сколько... Говорят, новых зверей каких-то привезли, с Пылающих Пустошей. И гладиаторов отборных. Есть один, «Молот» звать, так тот, слышь, целую арену в одиночку усеять костями может.

При этих словах мое сердце сжималось. Каэль... Я украдкой смотрела на Игниса, но лицо дракона оставалось невозмутимым скалой. Только легкое напряжение в его челюсти выдавало, что он слышит и понимает. А во мне теплилась надежда, что брат и все наши товарищи все еще живы.

Не все возницы были разговорчивы. Некоторые смотрели на нас с подозрением, особенно замечая скрытую мощь в движениях Игниса. Таким приходилось платить — несколько медных монет из скудных запасов, что остались у нас после долгого пути из Мглистой Равнины. Каждая потраченная монета была уколом тревоги.

Но были и моменты неожиданной доброты, которые согревали душу. Однажды вечером пожилая пара, везущая на телеге кур и молодую свинку, не только подобрала нас, но и поделилась ужином — ломтем свежего, душистого хлеба, куском сыра и даже горстью сушеных яблок. Женщина с добрыми, уставшими глазами смотрела на меня с материнской жалостью.

- Долго плутали, детка? — спросила она, и я лишь молча кивнула, чувствуя ком в горле.

Но такие подарки судьбы были редки. Чаще нам приходилось искать ночлега в придорожных селениях. Стучаться в двери постоялых дворов, где хозяева смотрели на нас свысока, или в дома к крестьянам, где за угол в сарае и миску похлебки просили плату. Наши деньги таяли на глазах.

На десятый день пути земля стала заметно каменистее, а дорога пошла вверх. Воздух, хотя и оставался пыльным, стал холоднее. Лес по краям дороги поредел, уступив место чахлым кустарникам и голым скальным выступам.

И вот, поднявшись на очередной перевал, мы увидели его.

Угрюмый Перевал.

Поселение лепилось по склонам холмов, как орлиное гнездо. Это не был город. Это был хаотичный лабиринт из деревянных и каменных построек, кривых улочек, заваленных мусором, и пропахших дегтем и дешевым вином таверн. Отсюда он казался ловушкой, последним пристанищем для тех, у кого не осталось ничего, кроме амбиций и отчаяния. От этого места веяло грубой силой, тоской и запахом пота — запахом тех, кто мечтал о славе на арене Вальграада.

Мы остановились. Ветер свистел в ушах, задувая подорожную пыль в лица.

- Ну что, — тихо сказала я, чувствуя, как в груди замирает тревожное ожидание. — Пора найти нашего ланисту.

Игнис молча кивнул, его золотые глаза уже изучали извилистые улочки внизу, выискивая слабость, которую мы сможем обратить себе в преимущество.

Угрюмый Перевал встретил нас грохотом, вонью и пристальными взглядами. Казалось, каждый обитатель этого места — от горбуна, тащившего тушу какого-то животного, до девки с подведенными сурьмой глазами, стоявшей у входа в таверну — с первого взгляда оценивал наши шансы выжить на песке. И оценки, судя по насмешливым усмешкам, были невысокими.

Лудус «Бледная Собака» найти оказалось проще простого. Достаточно было спросить о самом жалком ланисте в округе. В ответ мы слышали хриплый смех и указывающее направление движение головы.

Он располагался на самой окраине поселения, в старом, полуразрушенном амбаре, притулившемся к скале. Дверь (вернее, несколько сколоченных вместе кривых досок) была закрыта. Из-под нее сочился запах немытых тел, гнили и отчаяния. Никакой охраны, никакой вывески. Только уныние, витавшее в воздухе.

Игнис, не меняясь в лице, толкнул дверь. Та со скрипом поддалась, открыв нам вид на внутренний двор.

Пространство было небольшим, вытоптанным до земли, уставленным несколькими обшарпанными тренировочными манекенами и парой каменных гирь. В дальнем углу, под навесом, виднелись клетки. В одной из них сидел человек, безучастно смотрящий в стену.

У стены, на обрубке бревна, сидел сам ланиста. Марк. Он был худым, болезненного вида мужчиной лет сорока, с жидкими волосами и глазами, в которых погасла последняя искра надежды. Он чистил яблоко маленьким, грязным ножом, не взглянув на вошедших.

- Чего надо? — его голос был плоским и безразличным. — Места нет. И денег у меня нет.

- Мы пришли не за местом, — шагнула я вперед, заставляя себя говорить уверенно. — Мы пришли предложить сделку.

Марк, наконец, поднял на меня взгляд, скользнул по Игнису, и снова принялся за яблоко.

- У меня нет ничего, что могло бы вас заинтересовать. Идите прочь.

- Мы — бойцы, — сказал Игнис. Его низкий, вибрирующий голос заставил ланисту на мгновение замереть. — Мы можем принести тебе победу.

Глава 6

Вопрос повис в пыльном воздухе, пахнущем сеном и скотиной. Готова ли я? Всего несколько месяцев назад я была травницей, которая едва могла удержать отцовский меч. А теперь...

Я подняла руку и коснулась рукояти меча за спиной. Коготь Правды. Он отозвался едва уловимой вибрацией, словно живое сердце, бьющееся в ножнах. Он был больше, чем просто оружие. Он был моим проводником, моим учителем. В Ордене, а потом и на каждом привале по пути сюда, я не выпускала его из рук.

Валем учил меня основам — стойке, работе ног, как парировать удар, не сломав запястье. Он был безжалостным инструктором, его наставления до сих пор звучали в ушах.

Но Игнис... Игнис учил меня чувствовать. Чувствовать течение боя, как реку. Чувствовать намерение противника за миг до того, как он сам его осознает. Наша связь позволяла ему направлять мои движения почти телепатически. Он был тенью за моей спиной, его древний боевой опыт тонкой нитью вплетался в мои еще неуверенные действия.

А Коготь Правды... он делал все остальное. Он был не просто клинком. Он был равноправным партнером. В моих руках он становился продолжением воли. Он предлагал траекторию удара, подсказывал угол парирования. Он был памятью о всех битвах, что видел, и эта память теперь стала моей. Я не просто размахивала сталью — я слушала ее. И меч отвечал мне той же яростью, что пылала в моей душе.

Я не стала отвечать Игнису словами. Вместо этого я повернулась, выхватила Коготь Правды из ножен и сделала один, безупречно точный выпад в пустоту. Воздух со свистом рассекся. Движение было выверенным, быстрым, смертоносным. Таким, каким оно не могло быть у девушки из Пепельной Рощи. Таким, каким его делал союз моей воли, тренировок и магии, заточенной в стали.

Я вложила клинок обратно в ножны и встретилась взглядом с Игнисом.

- Я готова не просто выйти на арену, — сказала я, и в моем голосе не было и тени сомнения. — Я готова пройти по ней. И дойти до Каэля. До Филы. До всех наших. И если кто-то встанет у нас на пути... — Я посмотрела на свой меч. — ...Коготь Правды напомнит им, что такое боль.

В углу сарая коза беспокойно заблеяла, почуяв исходящую от меня и оружия волну сконцентрированной, готовой к бою энергии.

Игнис медленно кивнул, и в его глазах вспыхнуло нечто древнее и дикое. Мне хотелось думать, что это было лишь одобрение.

Ночь прошла тревожно. Сено кололось, коза периодически ворочалась и блеяла, а из главного здания доносись голоса и крики. Я почти не сомкнула глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Игнис же спал (или идеально делал вид) неподвижно и бесшумно, как каменное изваяние.

С первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь щели в стенах, Марк появился в дверях сарая. Он выглядел еще более помятым, чем вчера.

- Подъем! — крикнул он хриплым, не выспавшимся голосом. — Если хотите есть — покажите, что ваши руки годны для чего-то, кроме почесывания задов.

Мы вышли на залитый грязным утренним светом двор. Там уже стояли двое. Один — долговязый и тощий, с лицом, усыпанным оспинами, и хищным, голодным блеском в глазах. Второй — коренастый, плечистый, с обрубленными ушами и бычьей шеей. Оба смотрели на нас с откровенной враждебностью.

- Новенькие, — хрипло произнес тощий, презрительно оглядев меня с ног до головы. — Марк, ты теперь и щенков подбираешь? Или это твоя новая подстилка? — Он кивнул в мою сторону.

Коренастый хрипло рассмеялся.

- Смотри, Гринч, девочка даже меч свой принесла. Игрушечный, что ли?

Игнис не шелохнулся, но воздух вокруг него словно сгустился. Я же позволила себе холодную улыбку.

- Думаю, мой «игрушечный» меч переживет твои шутки, — парировала я. — А вот, судя по твоим ушам, тебе не впервой терять части тела из-за неудачных острот.

Коренастый нахмурился, а Гринч, тот что тощий, скривил губы.

- О, остренькая. На арене такие долго не живут. Сломаются о первые же настоящие мускулы.

- Мускулы — это хорошо, — спокойно, впервые заговорил Игнис. Его низкий голос заставил обоих невольно насторожиться. — Но они бесполезны, если голова пуста. А у вас, я смотрю, с этим явные проблемы.

- А ты кто такой, молчун, чтобы умничать? — огрызнулся Гринч. — Деревенщина.

Марк, наблюдавший за перепалкой с каменным лицом, наконец, прервал ее.

- Хватит болтать. Завтрак нужно заслужить. Гринч, Борк, — он кивнул на двух бойцов, — против новичков. Покажите, что вы не совсем отбросы. А вы, — его взгляд скользнул по нам, — докажите, что вы не просто надутые мыльные пузыри. Деревянные мечи у стены. Кто проиграет — сегодня остается голодным.

Гринч и Борк злобно усмехнулись, направляясь к стене с тренировочным оружием.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. Коготь лежал в ножнах, бесполезный и молчаливый. В этой стычке мне предстояло сражаться куском дерева. Смогу ли я? Смогут ли мои тело и разум, привыкшие к магическому проводнику, обойтись без него?

Но тревога была мимолетной. Я посмотрела на Гринча и Борка, которые с деревянными мечами в руках выглядели еще более жалко и неуклюже. Это были не воины. Это были мясники. Сильные, возможно, жестокие, но лишенные дисциплины и настоящего боевого духа. С такими я справлюсь. С такими мы справимся.

Я встретилась взглядом с Игнисом, и в его глазах я прочла ту же мысль. Он взял в руки свой тренировочный меч — просто тяжелую дубину, грубо обтесанную в форме клинка. В его руках она вдруг обрела смертоносную грацию.

- Ну что, девочка, — просипел Гринч, принимая неустойчивую стойку. — Покажи, на что ты способна без своей игрушки.

- Не заставляй себя ждать, — бросил Борк, направляясь к Игнису.

Глава 7

Вальграад поглощал. Гул города был постоянным, давящим фоном, проникающим даже сквозь стены дешевого постоялого двора, где Валем снял комнату. Воздух был густым и тяжелым, пропитанным запахом миллионов жизней, жареной пищи, нечистот и пота. Но хуже всего был запах власти — сладковатый и гнилостный, как испорченный фрукт.

Первые два дня Валем потратил на то, чтобы раствориться в городской толчее. Он сменил свой походной плащ на простую, но добротную одежду свободного горожанина — штаны из грубой шерсти, темную рубаху и безрукавку. Он брел по рынкам, слушал разговоры в портовых тавернах, где пахло соленой водой и дегтем, и в более респектабельных харчевнях у подножия холма, где собирались мелкие торговцы и писцы. Он впитывал слухи, как губка.

А все слухи вертелись вокруг одного — Игр Трезвучия. Они были на устах у всех. Обсуждали ставки, новых чемпионов, зверей, привезенных с самых окраин Империи. И самое главное — патриция Кассия. Его называли «архитектором Игр», «покровителем гладиаторов». В их устах это звучало как комплимент, но Валем улавливал подспудный страх. Кассий был не просто богатым аристократом. Он был тем, кто держал палец на пульсе самого грандиозного зрелища Империи, а значит, обладал огромным влиянием.

Именно в одной из таких харчевен, под названием «Пьяный легат», ему улыбнулась удача. Вернее, он сам ее подманил. Сидя за кружкой посредственного пива, Валем громко, с видом знатока, рассуждал о недостатках подготовки гладиаторов в одном из второстепенных лудусов. Его слова были подкреплены точными терминами и пониманием военного дела.

К нему подошел человек. Невысокий, щеголеватый, с внимательными глазами крысы и дорогими, но не кричащими одеждами.

- Извините за бесцеремонность, — сказал он, его голос был тихим и вкрадчивым. — Я не мог не заметить вашу осведомленность. Вы сами имели отношение к боевым искусствам?

- Служил в легионах, — коротко кивнул Валем, делая вид, что оценивает незнакомца. — Инструктором. Пока не надоело таскать на себе тупиц, не умеющих держать строй.

- Понимаю, — человек улыбнулся, и его лицо стало еще более похожим на крысиную мордочку. — Меня зовут Ливий. Я занимаюсь... подбором кадров для определенных лиц. Ваши знания могут быть востребованы. Не хотите ли обсудить это в более уединенном месте?

Валем сделал вид, что раздумывает, затем кивнул. Это был его шанс.

Ливий привел его в небольшой, но хорошо охраняемый дом в одном из средних кварталов. В кабинете за столом сидел человек, чье лицо Валем узнал сразу, хотя и видел его всего пару раз много лет назад. Это был Себальд. В прошлом — капрал в его легионе. Хитрый, беспринципный карьерист, который всегда умел оказаться в нужном месте в нужное время. Судя по дорогому кольцу на его пальце и уверенной позе, время он провел с пользой.

- Ну, надо же, — растянул Себальд, изучая Валема. — Старый Валем. Легенда легиона. Слышал, ты подался в вольные стрелки. Или в бандиты? Сложно сказать.

- Живу своим умом, Себальд, — нейтрально ответил Валем, опускаясь на стул без приглашения. — В отличие от некоторых, кто предпочитает жить чужим.

Себальд фыркнул, но не стал отрицать.

- Времена меняются. Умные меняются вместе с ними. Ливий говорит, ты ищешь работу. С чем пришел?

- Слышал, ты вербуешь людей для гильдии ланистов. Мне нужна работа. Смотрителем. Оценщиком. Я могу отличить бойца от пушечного мяса с закрытыми глазами.

- И почему я должен тебе доверять? — Себальд откинулся на спинку кресла. — Ты всегда был слишком... принципиальным для нашей игры.

- Принципы — роскошь для сытого человека, — солгал Валем, глядя ему прямо в глаза. — Я голодал. Мне надоело. Я знаю свое дело. И я не задаю лишних вопросов.

В его голосе прозвучала нужная нота циничной усталости. Себальд оценивающе смотрел на него еще с полминуты, а затем кивнул.

- Ладно. Проверим. У меня есть для тебя пробное задание. Лудус «Аурум Виктор». Ты знаешь его?

Сердце Валема екнуло. Именно туда, по слухам, определили Каэля.

- Слышал. Элитный.

- Именно. Их ланист, Гракх, купил партию нового «сырья». Несколько человек с границы. Говорят, там есть перспективные экземпляры. Мне нужна твоя оценка. Посмотри на них, понаблюдай за тренировками. Дай мне отчет. Кто выживет, кто станет чемпионом, а кто отправится на свалку в первую же неделю.

Это было больше, чем Валем мог надеяться. Прямой доступ в логово зверя.

- Договорились, — сказал он.

- Отлично. Начнешь завтра. Ливий выдаст тебе пропуск и все необходимое. И, Валем... — Себальд наклонился вперед, и его взгляд стал жестким. — «Аурум Виктор» — любимое детище патриция Кассия. Никакой самодеятельности. Ты просто глаза и уши. Понятно?

- Понятно.

На следующий день Валем, получив табличку с печатью гильдии оценщиков, переступил порог «Аурум Виктор». Лудус поражал контрастом с тем, что он ожидал увидеть. Это была не тюрьма, а высокотехнологичная, если можно так выразиться, фабрика по производству убийц. Чистые каменные залы, оборудованные тренажерами, бассейны для закаливания, штат медиков и массажистов. И везде царила атмосфера подавленной жестокости и абсолютного подчинения.

Именно в одном из тренировочных залов он впервые увидел Каэля.

Его сердце сжалось. Мальчик, которого он помнил сильным и добрым парнем, стоял в центре зала, его тело было покрыто свежими рубцами и синяками. Он отрабатывал удары по манекену, и каждый удар был наполнен не техничностью, а слепой, яростной силой. Его глаза, когда он на мгновение поднял их, были пусты. В них не осталось ничего, кроме боли и гнева. Рядом, у стены, стоял Гракх и с холодным удовлетворением наблюдал за тем, как из человека выковывается орудие.

Глава 8

Больше всего на свете в тот момент я хотела, чтобы в моей руке оказался Коготь. Не эта неуклюжая, плохо сбалансированная деревянная палка, что с трудом парировала свистящий удар Гринча. Каждый раз, когда наши «мечи» сталкивались, по запястьям пробегала неприятная, отдающая в локти вибрация. Это было грубо, неэффективно и до смешного примитивно.

Но именно эта примитивность и стала нашим оружием.

Гринч, тот самый тощий, с лицом в оспинах, был быстр и ядовит, как змея. Его атаки были непредсказуемы, резки и грязны. Он целился в пах, в колени, в лицо — туда, куда благородный воин никогда бы не ударил. Первые секунды я отступала, привыкая к его хаотичному стилю, чувствуя, как адреналин заставляет сердце выпрыгивать из груди. Деревянный меч казался неподъемным и бесполезным.

«Он не воин, он бандит», — пронеслось в голове. — «Он не знает стоек. Он не бережет силу. Он просто бьет наугад».

И в этом была его слабость.

Я вспомнила уроки Валема. «Хулиган полагается на ярость. Покажи ему, что ярости недостаточно».

В следующий раз, когда Гринч, с гиканьем, занес свой меч для очередного размашистого удара, я не стала отступать. Я сделала короткий, резкий шаг вперед, внутрь траектории его удара. Мое собственное деревянное лезвие, короткое и точное, вонзилось ему прямо в солнечное сплетение.

Воздух с шипением вырвался из легких Гринча. Его глаза округлились от изумления и боли. Он скрючился, захватывая ртом воздух. Я же, не дав ему опомниться, сделала подсечку, и он с грохотом рухнул на пыльную землю. Я поставила ногу ему на грудь, а кончик деревянного меча уперся ему в горло.

- Сдаешься? — мой голос прозвучал хрипло, но твердо.

Гринч, давясь, кивнул, ярость в его глазах сменилась животным страхом.

Рядом битва была не менее стремительной, но куда более зрелищной. Борк, могучий и плечистый, с ревом атаковал Игниса, надеясь сбить его с ног одним мощным ударом своей тяжелой дубины. Игнис не стал уворачиваться. Он принял удар на свой тренировочный меч. Глухой, костяной стук разнесся по двору. Казалось, дубина Борка должна была разнести деревяшку Игниса в щепки.

Но «меч» Игниса даже не дрогнул. Он стоял, как скала, его мускулы напряглись, но на лице не отразилось ни малейшего усилия. Борк отшатнулся, смотря на свои онемевшие от отдачи руки с недоумением и зарождающимся ужасом.

Игнис не стал затягивать спектакль. Одним плавным, почти небрежным движением он парировал следующий, уже более неуверенный удар Борка, и его собственная дубина описала короткую, сокрушительную дугу, закончившуюся у виска коренастого бойца. Тот закатил глаза и рухнул как подкошенный, даже не успев вскрикнуть.

Тишина, наступившая во дворе, была оглушительной. Даже коза в сарае перестала блеять. Марк, наблюдавший за всем с каменным лицом, медленно опустил скрещенные на груди руки.

- Хм, — было все, что он сказал.

Теперь, следуя за его сгорбленной фигурой в так называемую столовую, я чувствовала на спине ненавидящие взгляды Гринча и Борка. Они шли сзади, потирая ушибы, их бравада сменилась злобным бормотанием. Победа была безоговорочной, но триумфа не ощущалось. Была лишь усталость и горький привкус пыли, поднятой во время драки.

Столовая оказалась темной, пропахшей кислым пивом и жареным салом комнатушкой с одним длинным, грубо сколоченным столом. Дородная женщина в засаленном переднике, с лицом, на котором вечная усталость вытеснила все остальные эмоции, молча поставила перед нами деревянные миски. В них плескалась серая, неприглядного вида похлебка с плавающими кружками какого-то корнеплода и кусками жилистого, плохо проваренного мяса. Рядом лежали ломтики черного, черствого хлеба.

Это был наш приз. Еда, которую, как сказал Марк, нужно было заслужить. Глядя на нее, я поняла, что даже голод не может заставить меня чувствовать себя победительницей.

Марк тяжело опустился на скамью во главе стола и жестом пригласил нас сесть. Гринч и Борк, ворча, устроились на другом конце, демонстративно отодвинувшись.

- Ну что, — начал Марк, разминая в пальцах хлебный мякиш. — Вы показали, что можете сражаться. С этим не поспоришь. — Он бросил взгляд на своих подчиненных. — По крайней мере, против того дерьма, что я обычно могу себе позволить.

- Значит, мы в деле? — спросил Игнис, его голос по-прежнему был спокоен, но в нем появилась стальная нотка.

- В деле? — Марк горько усмехнулся. — Вы в «Бледной Собаке». Это не «в деле». Это — на дне. Вы думали, что, побив пару местных отбросов, мы завтра махнем прямиком на Игры Трезвучия?

С другого конца стола донесся хриплый смех Гринча.

- Слышал, Борк? Птенчики думают, что их пустят в клетку ко львам, едва они выпали из гнезда.

- Мечтатели, — хмыкнул Борк, с ненавистью потирая свой распухший висок. — На главную арену путь годами отмерен. Нужно пройти десятки боев на задворках, в грязи и дерьме, чтобы тебя просто заметили.

- Они правы, — мрачно констатировал Марк. — Меня и мой лудус, не допустят до Игр Трезвучия. Это удел избранных. «Аурум Виктор», «Стальные Клыки», «Псы Войны»... У них есть покровители, деньги, связи. У меня... — он развел руками, указывая на убогую обстановку, — ...есть это. И пара калек, которых вы только что побили.

Я почувствовала, как в груди закипает отчаяние. Все наши усилия, вся эта дорога, эта унизительная драка — и все лишь для того, чтобы упереться в непробиваемую стену имперской системы?

- Значит, путь закрыт? — спросила я, и в голосе прозвучало разочарование, которое я не смогла скрыть.

- Я сказал, что нас не допустят, — поправил ее Марк. — Но это не значит, что путь закрыт. Он просто... длиннее и кровавее.

Глава 9

Боль стала его мантией. Она обволакивала его с утра до вечера, от первых лучей солнца, бивших в щель бойницы его камеры, до гула ночной стражи, сменявшейся за дверью. Она жила в ноющих мышцах, в затянувшихся, но все еще зудящих рубцах на спине, в постоянной, тупой тяжести за грудиной. Но это была не та острая, разрывающая душу боль, что терзала его в первые недели. Это была постоянная, привычная, почти комфортная реальность. Как шум города за стенами.

Казалось, «Аурум Виктор» добился своего. Он сломал Каэля. Сломал мальчика из Пепельной Рощи, который верил в справедливость и мечтал о путешествиях. Теперь от того парня не осталось и следа. На его месте был «Молот».

Он стоял перед полированным бронзовым щитом, что висел в арсенале вместо зеркала, и смотрел на свое отражение. Его лицо стало жестче, скулы выступали резче, а в глазах, некогда ясных и открытых, теперь стояла непроглядная тьма. Пустота. Именно такой его и хотел видеть Гракх. Идеальное орудие. Не думающее, не чувствующее, только бьющее точно в цель.

Но внутри... внутри все было иначе.

Глубоко, в самом потаенном уголке его сознания, за многочисленными стальными дверями, которые он возвел, чтобы выжить, теплилась искра. Искра той самой личности. Там жили воспоминания. Запах раскаленного металла из отцовской кузни. Звук смеха Аэлиры. Суровое, но доброе лицо матери. Там же жила и ярость. Не слепая, хаотичная ярость Гринча из «Бледной Собаки», а холодная, сконцентрированная, как лезвие. Ярость, направленная на того, кто отнял у него все. На дракона. На Империю. На Гракха.

Именно из этого тайника иногда пробивались сомнения. Как несколько дней назад.

Он возвращался с изматывающей тренировки, его вели через внутренний двор к душевым. Мимо, в сопровождении какого-то щеголеватого типа, прошел человек. Высокий, с военной выправкой, со шрамом на лице. И на мгновение их взгляды встретились.

Сердце Каэля на секунду замерло. Валем?

Это длилось всего миг. Человек отвел взгляд с безразличным видом оценщика, разглядывающего скот. А Каэля уже толкали вперед. Он не был уверен. Прошла целая вечность с тех пор, как они виделись. Голод, боль, постоянное унижение могли играть с его сознанием злые шутки. Могло ли ему просто показаться? И даже если это был он... что он здесь делал? Служил Империи, как и многие бывшие легионеры? Или... нет. Он не смел даже думать об «или». Надежда здесь была самым опасным ядом. Он снова захлопнул стальную дверь в своем сознании, запирая эту искру поглубже. Выжить. Нужно было просто выжить.

Сегодня ему предстоял бой. Еще не на главной арене, та ждала начала грандиозных Игр Трезвучия. Но в Вальграаде кровь лилась каждый день. Арена «Циркус Минор» — «Малый Цирк» — была местом, где будущих чемпионов обкатывали в более контролируемых, но от того не менее жестоких условиях. Публики было меньше, ставки — ниже, но интерес больших лудусов — пристальнее.

Его повели в арсенал. И здесь, в этом храме смерти, «Аурум Виктор» демонстрировал свое могущество.

Доспех, который ему выдавали по частям, был произведением искусства и убийства. Это не была грубая, кузнечная работа, какую он видел в деревне. Это была тонкая, страшная наука.

Кираса была сделана не из цельного листа, а из подвижных, отполированных до зеркального блеска пластин адамантиевого сплава, скрепленных между собой внутренними шарнирами из закаленной драконьей кожи. Она не сковывала движений, но выдерживала удар, который расплющил бы обычную сталь. На груди был вытравлен герб лудуса — золотой дракон, обвитый цепью.

Набедренники и поножи идеально повторяли анатомию его ног. Внутри они были отделаны мягкой, но прочной кожей, а снаружи — покрыты острыми, как бритва, ребрами жесткости, превращающими его ноги в дополнительное оружие.

Шлем был лишен всякого намёка на индивидуальность. Гладкий, с узкими прорезями для глаз и стилизованной драконьей мордой, опускавшейся на переносицу. Он скрывал все. Страх. Ярость. Боль. Он превращал его в безликую машину.

Но главным чудом было оружие. Ему не дали простой меч или топор. Перед ним на столе лежал «Разрушитель» — двуручный боевой молот, созданный, казалось, не для человека, а для исполина. Его древко было выточено из черного, тяжелого дерева, окованного сталью. А боевая часть... это был не просто кусок металла. Он был выкован в форме головы фантастического зверя, с оскаленной пастью. Вес его был чудовищным, но баланс — идеальным. В руках Каэля он чувствовался... живым. Продолжением его собственной ярости. Ходили слухи, что в наконечник были вплавлены осколки кости древнего чудовища с Пылающих Пустошей, делавшие его невероятно прочным и способным дробить что угодно.

Он облачался в доспех, и с каждым застегнутым ремнем, с каждым щелчком застежки, его обычная, человеческая сущность отступала все дальше. Сталь становилась его второй кожей, его панцирем, скрывающим хрупкое существо внутри. Он не чувствовал себя сильным или могущественным. Он чувствовал себя запертым. Запертым в самом дорогом и совершенном гробу, который только можно было себе представить.

Голос Гракха вывел его из оцепенения.

- Не подведи меня, Молот. На тебя сегодня смотрит сам патриций Кассий. Покажи ему зрелище. Покажи ему мощь «Аурум Виктор».

Кассий. Имя, которое все здесь произносили с благоговейным страхом. Тот, кто дергал за ниточки.

Каэль молча кивнул, опуская забрало. Мир сузился до двух узких щелей. Его дыхание стало громким и глухим внутри шлема.

Его повели по длинному, слабо освещенному коридору, ведущему к арене. С каждым шагом гул толпы становился все громче. Это был не ликующий рев, а низкий, нетерпеливый гул голодного зверя. Он слышал его и раньше, во время тренировок, но сейчас, находясь по ту сторону ворот, он ощущал его физически — вибрацию в каменных плитах под ногами.

Глава 10

Воздух в «Бледной Собаке» стал густым и едким, как испорченное вино. Новость о том, что Марк потратил последние скудные сбережения на взнос за бои в «Яме» для новичков, повисла тяжелым облаком. Денег хватило только на двоих. Естественно, на меня и Игниса.

Гринч и Борк смотрели на нас так, словно мы украли последнюю краюху хлеба из их рта. Их враждебность, до этого бывшая лишь фоном, теперь обрела вескую, материальную причину.

- Значит, мы, старые псы, теперь на побегушках, а эти щенки будут драться? — шипел Гринч, моя свою миску после ужина с таким остервенением, будто хотел стереть с нее рисунок. — Кто будет приносить хоть какие-то монеты, пока они будут размазывать свои мозги по песку?

- Может, они и правда крутые, — язвил Борк, потирая все еще синий висок. — Может, их первый бой станет последним для кого-то. И для Марка тоже. Останемся все без гроша.

Я молча переносила их взгляды и колкости. Отчасти я понимала их. Для них бои в «Яме» были единственным источником хоть каких-то денег. С каждого выигрыша Марк оставлял им небольшую часть — на выпивку, на женщин, на иллюзию свободы. Они были привязаны к этому месту не цепями, а собственной нищетой и отсутствием выбора. А мы с Игнисом пришли и отняли у них даже этот жалкий шанс.

Но больше, чем их ненависть, меня грызло осознание того, что ждало нас на арене. Марк, закуривая в углу двора вонючую трубку, прошелся по основам.

- Забудь о честном бое, девочка, — хрипел он, выпуская клуб дыма. — Там, в «Яме», нет чести. Есть зрелище. Эти люди, — он мотнул головой в сторону невидимого города, — приходят сюда не за мастерством. Они приходят смыть свою убогую реальность в море чужой крови. Их возбуждает жестокость. Щекочет нервы вид разорванной плоти. Чем дольше и грязнее бой, чем больше в нем боли и отчаяния — тем громче они кричат. И тем щедрее платят.

Он посмотрел на нас, на нашу потертую, пропахшую потом и пылью дорожную одежду, которая так контрастировала с хоть какими-то латами его постоянных бойцов.

- У вас нет брони. Значит, на вашей стороне должна быть скорость. Ваша ярость. Ваша готовность идти до конца. Покажите им ад. И, может быть, они вас запомнят.

Вечер перед боем я провела в нервном оцепенении. Я сидела в нашем сарае, сжимая и разжимая кулаки, прислушиваясь к гулу города, который теперь казался зловещим. Мне предстояло не просто сражаться. Мне предстояло стать шутом. Убивать и калечить ради забавы толпы.

Игнис, как всегда, был воплощением спокойствия. Он сидел, прислонившись к стене, и чистил точильным камнем лезвие своего меча, который так сильно контрастировал с нашим нищим видом. Его движения были медленными и точными. Казалось, предстоящее зрелище не волновало его вовсе. Но я чувствовала через нашу связь холодную, сфокусированную готовность. Он понимал правила этой игры. И был готов играть по ним.

- Ты не боишься? — тихо спросила я.

Он поднял на меня свои золотые глаза.

- Бояться — значит сомневаться. А у нас нет права на сомнения. Мы сделаем то, что должно. Любой ценой.

На следующее утро мы шли по зловонным, узким улочкам к «Яме». Арена располагалась в самом сердце трущоб, в районе, где даже городская стража появлялась редко. Это была не каменная чаша, а огромная, выкопанная в земле яма, обнесенная частоколом из заостренных бревен. Скамейки для зрителей были грубыми деревянными настилами, набитыми до отказа самой отчаянной и озлобленной публикой. Воздух гудел от пьяных криков, запах немытых тел, дешевого вина и жареной требухи был ошеломляющим.

Марк, бледный и молчаливый, сунул нам в руки глиняные таблички с номерами.

- Удачи, — буркнул он, и в его голосе не было веры, лишь отчаянная надежда на чудо.

Первым вызвали Игниса. Под насмешливые крики и свист толпы, он спустился в яму. Его противником оказался здоровенный детина с обрубком толстой цепи в каждой руке. «Цепной Пёс» — ревела толпа, узнавая своего фаворита.

Бой начался. Игнис не стал сразу убивать его. Он сделал то, чего от него ждали. Он дал зрелище.

Он уворачивался от свистящих цепей с такой нечеловеческой ловкостью, что это выглядело как танец. Цепной Пес, разъяренный, метался по арене, а Игнис, будто дразня его, подпускал его совсем близко, чтобы звенья цепи со свистом пролетали в сантиметрах от его лица. Толпа бесновалась.

А потом Игнис перешел в наступление. Это не был красивый, фехтовальный бой. Это было методичное, демонстративное уничтожение. Он не стал бить мечом. Он использовал рукоять, кулаки, ноги. Он буквально дробил кости своего противника. Удар рукоятью по коленной чашечке — и Пес с ревом рухнул. Топот каблука по кисти, сжимающей цепь — и раздался хруст костей. Толпа ревела от восторга, смакуя каждое проявление жестокости.

Игнис, стоя над поверженным, хрипящим от боли противником, поднял голову и окинул взглядом обезумевшую толпу. И тогда он сделал последний, решающий жест. Он не добил его. Он просто развернулся и пошел к выходу, оставив калеку истекать кровью на песке. Это было даже более жестоко, чем смерть. Это было презрение. И публика оценила это по достоинству — ее рев достиг апогея.

Я смотрела на это, и меня тошнило. Я видела не бойца, а хищника, играющего со своей добычей. И понимала, что он делает это ради нас. Ради того, чтобы нас заметили.

И вот настал мой черед. Мое имя, вернее, моя кличка, под которой меня заявил Марк на бой, «Тень», прозвучало хриплым криком распорядителя. Ноги стали ватными, когда я спускалась по грубо сколоченным ступеням в яму. Песок под ногами был липким от недавней крови.

Моим противником оказался верзила с двумя кривыми ножами. «Бритва» — донеслось с трибун. Он смотрел на нее с голодной усмешкой, видя в хрупкой девушке легкую добычу.

Глава 11

Вальграад встретил Сирену Империал не оглушительным гулом толпы, а плотной, влажной духотой, поднимающейся от мостовых и тысяч труб. Она выехала в город на рассвете, когда ночная грязь еще не была смыта дневной суетой, и запах спящего города был особенно откровенным — прогорклое масло, моча, влажное дерево и поднимающаяся из канализационных стоков вонь. Имперская Гвардия в своих черных мундирах расчистила ей путь до резиденции патриция, но даже их присутствие не могло скрыть гнилостного дыхания города-гиганта.

Ее миссия была двойной, как и ее природа. Официально — инспектор Императора, прибывший для оценки подготовки гладиаторов к предстоящим Играм Трезвучия и проверки боеготовности городского гарнизона. Неофициально — глаза и уши Императора, призванные оценить угрозу, исходящую от патриция Кассия, и заодно разузнать о возможном появлении в регионе золотого дракона.

Первые дни ушли на формальности — встречи с патрицием, разбор бумаг, поверхностный осмотр казарм. Все было безупречно и настолько чисто, что это вызывало подозрение. Кассий, с которым она провела короткую, исполненную взаимной вежливой неприязни аудиенцию, был воплощением имперского аристократа — умен, проницателен, его власть была не крикливой, а тихой, как скольжение лезвия под ребра. Он ничем не выдал своих амбиций, но Сирена чувствовала их. Они витали в воздухе его дворца, тяжелые и маслянистые, как дым от дорогих благовоний.

Сегодня ее путь лежал в лудус «Аурум Виктор». Цитадель Кассия, кузница его чемпионов. Ее сопровождал сам ланиста Гракх — грузный, с лицом мясника и глазами бухгалтера. Он встречал ее у ворот с подобострастной улыбкой, которая не дотягивала до его холодных, сканирующих глаз.

- Леди Сирена, для нас ваше прибытие – большая честь, — его голос был сиплым от постоянных криков на арене. — «Аурум Виктор» к вашим услугам.

Он повел ее по чистым, вымощенным каменными плитами коридорам. Все здесь кричало о дисциплине, порядке и деньгах. Не пахло потом и страхом, как на тех подпольных аренах, что она видела на окраинах. Здесь пахло кожей, маслом для оружия и деньгами. А денег здесь было много.

- Наши бойцы — лучшие в Империи, — без ложной скромности вещал Гракх, показывая ей просторные тренировочные залы, где мускулистые мужчины и женщины отрабатывали удары на манекенах. — Мы не просто тренируем их. Мы... перековываем их в более совершенное оружие.

Он показал ей комнаты для восстановления с имперскими медиками, бассейны, даже небольшую библиотеку с тактическими манускриптами. Все для создания идеального бойца. И все это — под пристальным взглядом вооруженной стражи, расставленной по периметру.

- А где содержатся ваши... воспитанники, когда не тренируются? — спросила Сирена, ее голос был ровным, без эмоций.

Гракх повел ее в жилой блок. Здесь царил иной порядок. Прочные, запертые двери с решетчатыми окошками. Это были клетки. Чистые, хорошо проветриваемые, но клетки.

- Дисциплина — основа всего, — пояснил Гракх. — Пока они не докажут свою преданность и ценность, их свобода ограничена.

Затем он подвел ее к другой части коридора. Здесь двери выглядели иначе — массивные деревянные, с засовами, но без решеток.

- А здесь живут наши чемпионы. Те, кто доказал свое право на... некоторые привилегии.

Он откинул засов на одной из дверей и распахнул ее. Комната была крошечной, больше похожей на монашескую келью. Голая каменная стена, узкая кровать с тонким матрасом, маленькое зарешеченное окно под самым потолком, через которое падал скупой луч света. И больше ничего.

- Например, «Молот», — кивнул Гракх в пустоту комнаты. — Один из наших самых перспективных бойцов. После серии впечатляющих побед он заслужил право не спать в общей клетке.

Сирена скользнула взглядом по помещению. Нищета, облаченная в форму награды. Дверь, закрывающаяся на замок. Стража в коридоре. Это была не привилегия. Это была более изощренная форма контроля. Но для тех, кто познал горечь рабства в клетке, это, вероятно, казалось раем.

- «Молот»... — повторила она. — Я видела записи его боев. Впечатляюще. Жестоко. Я бы хотела с ним поговорить.

На лице Гракха на мгновение мелькнуло удивление, смешанное с настороженностью.

- Леди Сирена, он... не слишком разговорчив. И не всегда почтителен.

- Я не ищу любезностей, — холодно парировала Сирена. — Приведите его.

Гракх не стал спорить. Приказы инспекторов были для него законом. Он что-то шепнул одному из стражников, и тот удалился.

Сирена осталась ждать в коридоре, изучая каменную кладку стен. Ее магия, ее внутренний радар, тонко сканировал окружающее пространство. Она чувствовала слабые места в стенах, напряжение в засовах дверей, скрытое беспокойство стражников. Но больше всего ее интересовал тот, кого сейчас приведут.

Вскоре в конце коридора показалась фигура. Он был высок, плечист, двигался с подавленной, опасной грацией хищника. На нем была простая тренировочная одежда, но Сирена сразу оценила мощь его мускулатуры, скрытую под тканью. Его лицо... оно было молодым, но глаза... в них стояла непроглядная тьма. Пустота, за которой скрывалась буря. Он остановился в нескольких шагах от нее, его взгляд скользнул по ее черному мундиру с безразличием, граничащим с презрением.

- «Молот», — произнес Гракх. — Леди Сирена Империал, инспектор. Ответь на ее вопросы.

Сирена жестом отпустила Гракха и стражу. Они отошли на почтительное расстояние, оставаясь в поле зрения.

- Каэль, — начала она, используя его настоящее имя, чтобы проверить реакцию.

Он не дрогнул. Лишь уголок его рта дернулся в подобии усмешки.

Глава 12

Возвращение в «Бледную Собаку» после боя было иным. Не было усталого, похожего на похоронную процессию, шествия. Марк шел впереди, и его обычно сгорбленная спина на удивление распрямилась. На его поясе, там, где обычно висел лишь пустой, болтающийся кошель, теперь слышалось веселое, серебряное позвякивание. Этот звук был громче любых слов. Это был звук победы. Нашей победы.

Я шла следом, все еще чувствуя привкус пыли и адреналина на языке. Руки дрожали от перенапряжения, но внутри была странная, ледяная пустота. Я сделала это. Я выстояла. Но цена этой стойкости — обезображенная рука «Бритвы» — до сих пор стояла у меня перед глазами.

Игнис двигался бесшумно, как тень. Его спокойствие было абсолютным, почти пугающим. Он сделал то, что было необходимо, переступив через себя с той же легкостью, с какой смахнул бы пыль с плаща. Но я, связанная с ним незримыми узами, чувствовала не раскаяние, а холодное, методичное удовлетворение от хорошо выполненной работы. Это беспокоило меня больше, чем моя собственная тревога.

Вечером нас ждал сюрприз. Не просто миска серой похлебки. На засаленном, поцарапанном столе в главном зале дымилось нечто невиданное — запеченный бараний окорок. Кожа хрустела золотистой корочкой, а по всему помещению разносился дразнящий, жирный аромат мяса и трав. Это был пир. Пир победителей.

Марк уже сидел во главе стола, наливая себе в кружку явно чего-то более крепкого, чем обычное пиво. Его глаза блестели.

- Садитесь! — крикнул он нам, и в его голосе впервые зазвучали нотки чего-то, отдаленно напоминающего радушие. — Ешьте! Заработали!

Но атмосфера в комнате была отравлена. На другом конце стола, ссутулившись, сидели Борк и Гринч. Перед ними стояли их обычные миски с похлебкой, и запах жареного мяса для них был самой изощренной пыткой. Их лица были искажены злобой и завистью.

Марк, заметив мой взгляд, мотнул головой в их сторону и громко, чтобы все слышали, провозгласил:

- Нечего на них смотреть! Пусть на своих похлебках сидят. Кто не работает — тот не ест. А эти двое, — он ткнул пальцем в меня и Игниса, — принесли в этот дом больше за один день, чем вы за последний месяц! Так что жуйте свое пойло и помалкивайте.

Борк с силой швырнул свою ложку в миску, разбрызгивая сероватую жидкость.

- Да подавись ты своим мясом, старый скряга! — прошипел он. — Травишь нам душу!

- А ты что сделал, чтобы заслужить больше? — холодно парировал Марк. — Проиграл какому-то щенку в последнем своем бою? Продолжайте в том же духе, и скоро будете на улице просить милостыню.

Я смотрела на эту сцену, и сердце сжималось от противоречивых чувств. Да, они были отбросами. Грубыми, злыми, ограниченными. Но они были здесь, в этой дыре так же, как и мы, пленниками обстоятельств. Чувство жалости, глупое и неуместное, шевельнулось внутри. Взяв свою тарелку со щедрым куском мяса, я подошла к их концу стола.

- Вот, — тихо сказала я, протягивая им свою тарелку. — Ешьте.

Гринч поднял на меня взгляд, полный такой немой ненависти, что я отшатнулась.

- Убирайся к черту со своей жалкой подачкой, сучка, — его голос был низким и ядовитым. — Нам твоя благотворительность не нужна. Чувствуешь себя великой? Поделилась с нищими?

- Думаешь, мы тебе за это «спасибо» скажем? — хрипло добавил Борк. — Сначала отнимаешь наш хлеб, а потом подаешь крошки с барского стола? Иди к черту. И тащи с собой своего молчаливого ублюдка.

Игнис, сидевший за своим столом, даже не повернул головы, но я почувствовала, как по нашей связи пробежала волна предупреждающего холода. Он советовал мне отступить.

Кровь ударила в лицо. Жалость мгновенно испарилась, сменившись обжигающим стыдом и гневом. Я отдернула тарелку, пальцы сжались на ее краях.

- Хорошо, — выдохнула я, голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — Голодайте. Чтоб вы сгнили в своей злобе. Мне вас не жаль.

Я вернулась на свое место, оставив их давиться своей желчью. Больше я не буду даже и пытаться. Эти люди выбрали свою участь. Они были не просто жертвами системы. Они были ее продуктом, ее самым гнилым и ядовитым порождением.

Ужин прошел в тягостном, натянутом молчании, нарушаемом лишь чавканьем Марка и злобным бормотанием двух изгоев. Когда последние крошки были съедены, Марк откинулся на спинку стула, с удовлетворением потирая свой живот.

- Вот это дело, — проворчал он. — Завтра подам заявку на следующий бой. На «Кровавый Фестиваль» в Ржавом Утесе. Это уже посерьезнее «Ямы». Там и ставки побольше, и публика поважнее.

Игнис медленно поднял на него свои золотые глаза. В них не было ни радости, ни одобрения.

- Мы не нанимались к тебе, чтобы бесконечно драться на задворках за твои гроши, Марк, — его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень. — Наша цель — Игры Трезвучия. Не очередная яма для боёв.

Марк усмехнулся, но в его смехе не было прежней горечи. Теперь в нем звучал расчет.

- Успокойся, великан. Я не собираюсь держать вас здесь вечно. Но вы еще сырые. «Яма» — это детские качели. «Кровавый Фестиваль» — это уже первая ступенька. Как только слухи о «Дикаре» и «Тени» разлетятся по ближайшим городам, о вас заговорят. На вас обратят внимание скауты больших лудусов. Бои выйдут на новый уровень. Противники станут опаснее. И именно так, побеждая всех на своем пути, вы и начнете свой путь к Играм Трезвучия. Никто не пустит на главную арену неучей с окраин. Вам нужна репутация. И я вам ее построю.

Его слова имели смысл. Жестокий, циничный, но не лишенный логики. Мы не могли просто появиться в Вальграаде и потребовать место среди чемпионов. Нам нужна была слава. Или, по крайней мере, известность.

Глава 13

Мой сон был беспокойным, полным обрывков криков толпы, блеска стали и пустых глаз «Бритвы». Я металась в полудреме, когда внезапное чувство опасности, острое, как укол иглы, заставило сердце бешено забиться. Я резко проснулась.

В сарае царила кромешная тьма, нарушаемая лишь редкими лунными лучами, пробивавшимися сквозь щели в стенах. Воздух был неподвижен и густ. И сквозь эту тишину прорвался тихий, нервный звук — коза в своем стойле беспокойно заблеяла и затопталась на соломе.

Инстинктивно я рванулась было вскочить, пальцы потянулись к Когтю, лежавшему рядом на сене. Но в тот же миг крепкая, как стальной обруч, рука, лежавшая на талии, прижала меня обратно к тонкой подстилке. Широкая и шершавая ладонь мягко, но неумолимо накрыла мой рот, заглушив любой возможный звук.

Паника, горячая и слепая, хлынула в меня. Но тут же, даже без нашей магической связи, чисто на физическом уровне, я ощутила абсолютное спокойствие, исходившее от Игниса. Его тело было напряжено, как тетива лука, но в этом напряжении не было ни капли страха. Была лишь полная, абсолютная готовность. Его знакомый запах — дымный, с оттенком нагретого камня — пробивался сквозь запах сена и скотины, действуя на меня успокаивающе, как бальзам.

Он не просто удерживал меня. Он заставлял слушать.

И тогда мой слух, обостренный страхом, уловил то, что и спровоцировало пробуждение. Тихие, крадущиеся шаги. Они подходили к сараю с той стороны, где не было двери, со стороны глухой стены. Шаги были осторожными, но тяжелыми, неуклюжими. В них не было грации воинов, но была грубая, пьяная решимость.

Борк и Гринч. Сомнений у меня не было.

Мысль пронзила сознание, холодная и ясная. Они пришли отомстить за свое унижение, за свой голод, за свое место под солнцем, которое, как им казалось, у них отняли.

Я почувствовала, как пальцы сами собой сомкнулись на рукояти меча. Сталь была прохладной и успокаивающе твердой.

«И чего тебе не спится? — прозвучал в голове голос, полный сонного раздражения. Коготь никогда не был жаворонком. — Опять эти двуногие тараканы с их дурацкими разборками?»

Я не ответила. Все мое существо было сосредоточено на звуках снаружи. Скрип гравия под ногами. Приглушенное, хриплое дыхание. Шепот, больше похожий на рычание:

- ...спят, как сурки... Сейчас мы им устроим...

- Тише, дурак... Сначала мужика, он опаснее...

Тень заслонила лунный свет в одной из щелей. Кто-то приник к стене, прислушиваясь. Я замерла, стараясь дышать так же бесшумно, как Игнис. Его ладонь все еще лежала на моих губах, и я была благодарна за это. Собственное сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на весь сарай.

Дверь сарая, плохо пригнанная и никогда не запиравшаяся до конца, с тихим скрипом подалась. В проеме, залитые лунным светом, вырисовывались две фигуры. В руках у них поблескивали стальные лезвия — не тренировочные мечи, а настоящие, заточенные ножи, подходящие для уличной резни.

Они замерли на пороге, вглядываясь в темноту. Я видела, как Борк, более массивный из двоих, жестом указал на неподвижную фигуру Игниса, лежащую на сене. Гринч кивнул, и его тощая фигура бесшумно скользнула внутрь, словно змея. Он поднял нож, целясь в спину Игниса.

В этот миг дракон перестал притворяться.

Он двинулся с сокрушительной скоростью. Только что он лежал рядом, и вот уже стоял на ногах, его могучая рука молниеносным движением отвела в сторону руку Гринча с ножом. Кость хрустнула с отвратительным, влажным звуком. Гринч коротко и пронзительно вскрикнул, как подстреленный заяц. Его нож с лязгом отлетел в угол.

- Сука! — проревел Борк и, не раздумывая, бросился на Игниса, его тяжелое тело было налито слепой яростью.

Я, наконец освобожденная, вскочила на ноги, выхватывая Коготь. Меч в моих руках взвыл от ярости, на этот раз, полностью пробудившийся и жаждущий действия. Он не любил грязь и подлость, но предательство и нападение из-за угла ненавидел еще больше.

Борк, полагаясь на свою грубую силу, пытался повалить Игниса, но тот был непоколебим, как утес. Игнис парировал его атаки не столько мечом, который он даже не обнажил, сколько точными, сокрушительными ударами рук и ног. Каждый удар был выверен и отточен не для убийства, а для быстрого и необратимого выведения из строя.

Я устремилась к Гринчу, который, корчась от боли и держась за сломанную руку, пытался подобрать свой нож другой рукой. Увидев меня, его лицо исказилось гримасой искренней ненависти.

- Ты! Всё из-за тебя! — он плюнул в мою сторону и, забыв о ноже, с диким воплем кинулся на меня, словно хотел задушить голыми руками.

Я была готова. Мое тело, тренированное неделями изнурительных практик, отреагировало само. Коготь Правды описал в темноте короткую, смертоносную дугу. Я не хотела убить его. Я лишь желала остановить врага, обезопасить себя.

Лезвие со свистом рассекло воздух и вонзилось Гринчу в бедро, перерубив мышцы и задев крупный сосуд. Он рухнул с оглушительным воплем, хватаясь за хлещущую кровью рану. В его криках больше не было злости, остался лишь животный ужас и боль.

В этот момент Игнис закончил свой бой. Уловив момент, он ловко подсек Борка, и тот тяжело грохнулся на землю, ударившись головой о каменный выступ в полу. Раздался глухой, костяной стук. Тело Борка дёрнулось несколько раз и замерло. В сарае воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым, клокочущим дыханием Гринча и его сдавленными стонами.

Я стояла, тяжело дыша, вглядываясь в темноту. Запах крови, медный и резкий, заполнил сарай, перебивая все остальные запахи. Я смотрела на неподвижное тело Борка и на искаженное болью лицо Гринча.

Глава 14

Отчет, который Валем предоставил Себальду, был сухим, точным и лишенным всяких эмоций. Он расписал сильные и слабые стороны бойцов «Аурум Виктора», их потенциал и вероятную стоимость на негласном рынке гладиаторов. Он упомянул «Молота» как перспективного, но неуправляемого бойца, нуждающегося в «доводке». Он не выдал ни единой крупицы своих истинных мыслей, ни тени того потрясения, которое испытал, увидев Каэля.

Себальд, развалившись в своем кресле, пробежал глазами по восковой табличке и одобрительно хмыкнул.

- Неплохо, Валем. Вижу, глаз не подвел. Острота мышления тоже. «Молот» и вправду интересный экземпляр. Жаль, Гракх ни за что его не уступит, Кассий на него глаз положил.

Он отложил табличку и посмотрел на Валема оценивающе.

- Ладно. Работу ты выполнил. Место у меня для тебя есть. Будешь моими глазами и ушами в других лудусах. Смотри, оценивай, докладывай. Платить буду с каждого твоего отчета, плюс процент с удачных сделок, если твоя оценка поможет купить или продать бойца. Жить будешь здесь.

«Здесь» оказалось крылом для низшего персонала в том же здании, где располагался офис Себальда. Комнатка была крошечной, с одним узким окном, выходящим в грязный внутренний дворик, жесткой кроватью и маленьким столом. Но после недель ночевок в дешевых постоялых дворах это казалось почти роскошью. Даже замок на двери был на месте. И главное — здесь Валем находился внутри системы.

Последующие дни превратились в однообразную череду посещений разных лудусов. Себальд направлял его то в «Стальные Клыки», где готовили мастеров осадного оружия и групповых тактик, то в «Бегущие по Лезвию», где делали ставку на скорость и легкое оружие, то в «Молотобойцы», цитадель грубой силы.

Валем впитывал все, как губка. Он запоминал имена, стили боя, слабые места в охране, настроения среди бойцов и надсмотрщиков. Он вел себя как идеальный наемник — немного циничный, компетентный, не задающий лишних вопросов. Он даже подружился с парой старых, видавших виды инструкторов, вытягивая из них информацию за кружкой пива в ближайшей таверне.

Но Себальд, несмотря на кажущееся доверие, ни разу больше не направил его в «Аурум Виктор». Валем был уверен, что это было не случайностью. Себальд чувствовал, что между Валемом и «Молотом» есть какая-то история, и не хотел лишних осложнений. Эта отстраненность сводила Валема с ума. Он был так близко, всего в нескольких кварталах от Каэля и Филы, но не мог даже взглянуть на них, чтобы убедиться, что они еще живы.

Именно в одном из таких лудусов, «Псы Войны», занимавших высокую ступень в запутанной иерархии гладиаторов Вальграада, и произошла встреча, которую он не мог предвидеть.

Он стоял в огромном, залитом солнцем тренировочном зале, наблюдая, как группа бойцов отрабатывает приемы с длинными копьями против закованных в броню манекенов. Воздух гудел от команд инструкторов и звона металла. Валем делал пометки на своей табличке, как вдруг гул в зале поутих, сменившись натянутой, почтительной тишиной.

Он поднял взгляд.

В зал вошла она.

Молодая женщина, почти девушка. Ее платиновые волосы были убраны в тугой, безупречный узел, оттенявший кожу бледную, как мрамор. На ней была не униформа гильдии и не дорогие одежды патриция, а строгий, черный, идеально сидящий мундир Императорской Гвардии, лишенный каких-либо украшений. Он не скрывал, а подчеркивал стройную, но мускулистую фигуру. Она двигалась с невозмутимой грацией, ее плечи были расправлены, подбородок высоко поднят. А в ее пронзительных глазах цвета вороненой стали читалась не надменность, а абсолютная, безраздельная уверенность в себе и своей силе. Это была уверенность, выкованная в боли и ставшая неотъемлемой частью ее существа.

За ней, сохраняя почтительную дистанцию, следовал сам ланиста «Псов Войны», крупный мужчина с лицом, испещренным шрамами, который сейчас старался выглядеть как можно более предупредительным.

Валем замер. Он знал, кто это. Слухи о молодой женщине-инспекторе, фаворитке Императора, уже несколько дней ползли по городу. Сирена Империал. «Тень Императора». Та самая, которую прислали присмотреть за Кассием.

Он видел таких, как она. В легионе встречались юные дарования, выпестованные самим Маршалом Аргусом. Холодное, отточенное оружие. Но в этой... было что-то иное. Что-то острое и хрупкое одновременно, как лезвие бритвы.

Сирена, не обращая внимания на застывших в почтительных позах бойцов и инструкторов, медленно прошлась вдоль строя, ее взгляд скользил по лицам, доспехам, оружию. Она не смотрела на людей — она оценивала ресурсы. Ее взгляд был безжалостным сканером, выискивающим малейший изъян.

И вот этот взгляд скользнул по Валему. Он стоял в стороне, среди других оценщиков и служащих гильдии. Их глаза встретились всего на мгновение. Валем почувствовал странный, леденящий холод. Это был не просто взгляд начальника на подчиненного. Это было ощущение, будто кто-то провел тончайшим щупом по его душе, пытаясь найти трещины.

Она не остановилась, не задала вопросов. Ее взгляд, холодный и безразличный, скользнул дальше, как будто он был всего лишь еще одним предметом обстановки. Но в этом мгновенном контакте Валем понял одну простую вещь: эта женщина была невероятно опасна. Не своей силой или положением, а своей проницательностью. Она была хищником, который чувствовал ложь на инстинктивном уровне.

Он опустил взгляд к своей табличке, делая вид, что погружен в работу, стараясь дышать ровно. Сердце бешено колотилось в груди. Встреча с ней была не случайностью. Она проверяла все значимые лудусы. Рано или поздно она дойдет и до «Аурум Виктора». И задаст вопросы Каэлю.