Пленница

Глава 1

Все вымышлено, любые совпадения случайны

Рада

Лишь когда самолет выпускает шасси и стыкуется с землей, я обретаю способность дышать полной грудью.

Дома. В безопасности.

Не терпится увидеть родных и близких, в первую очередь, конечно, папу. Свалилась ему как снег на голову, но другого выхода не было. Вляпалась.

Папа у меня хороший. Даже вновь женившись, он не забыл о дочери от первого брака, навещал каждый месяц, а то и чаще, заботился. Когда вчера утром я позвонила и расплакалась, тут же ответил: «Прилетай». С мачехой, правда, у нас отношения так и не сложились, но я не планирую ей мешать. Буду вести себя тихо.

Выхожу из самолета и вижу дядю Вардана, папиного помощника. Встречает прямо у трапа с табличкой: «Звездочка». Я закрываю ладонью улыбку — Вардан в своем репертуаре!

Другие пассажиры косятся, и я тушуюсь. Только местные понимают, что здесь нельзя просто так взять и не пригнать машину на взлетную полосу. Понты — наше все.

Я родом из небольшого городка на юге страны, у моего папы успешный строительный бизнес. Раньше были еще рестораны, но пару лет назад он их закрыл.

Вардана я знаю с пеленок, он был свидетелем на свадьбе моих родителей. Здоровенный мужчина, но добрый как ребенок. Обнимаю его, рассмеявшись.

— Дядя Вардан, я бы спокойно вышла через аэропорт. — Выделяю интонациями: — Как все. Что ты людей смущаешь? Вдруг жалобу напишут.

— Не хотели пускать в этот раз, представляешь! — возмущается он громко, и я улыбаюсь, потому что соскучилась по его армянскому акценту. — Чертовы федералы, везде у них правила! У нас дочь блудная возвращается домой, пусть своими правилами стены сортиров украсят!

— Идем-идем. — Сжав его локоть, веду дядю Вардана к машине. Сама округляю глаза и в пол пялюсь. Ну дела.

Последние пять лет я живу в Москве, учусь, работаю. Успела отвыкнуть от домашнего колорита.

Поворчав от души из-за того, что я «не доверяю дорогому дяде» и пристегиваюсь в машине, дядя Вардан все же жмет на газ и выруливает к воротам. Я смотрю в окно, улыбка так и не сходит с губ. Сердце бьется быстро и радостно. Неужели дома?

Мы минуем Анапу, в которой я жила с бабушкой, и устремляемся в Т, где у папы большой дом.

Моим единокровным сестрам пятнадцать и восемнадцать лет. Нина уже совсем взрослая, учится в колледже, подумывает перебраться в столицу. Мы часто переписываемся в последнее время, но вживую не виделись тысячу лет. Думаю, подружимся.

Павлине пятнадцать! Я прекрасно помню, как она мне пальчиком в книжке показывала зайчиков и птичек, сейчас же младшая сестра превратилась в девушку.

«Камри» ровно идет по трассе, и я так сильно расслабляюсь, что умудряюсь подремать. Просыпаюсь на лежачем полицейском, который дядя Вардан преодолевает с ветерком. Открываю глаза и сажусь ровно.

Папина улица. Не центр города, но здесь, в Т, все близко. Широкая полоса, идеальный асфальт, ухоженные частные дома, утопающие в цветущих розах, пиракантах и алиссумах.

Возле дома отца припаркованы машины. Одна, вторая, третья... Насчитываю восемь и ахаю.

— Умоляю. Скажи, что это не праздник в мою честь.

Дядя Вардан весело подмигивает и останавливает машину прямо у ворот. Громко сигналит, лишая меня последней надежды пробраться в дом незамеченной.

— Перестань! Пожалуйста, эй! Боже, ты не знаешь, что такое стыд! Ты родился без него! Я же с самолета.

Вардан добродушно хохочет, а я быстро смотрюсь в зеркало, хоть как-то приглаживаю спутавшиеся волосы. Не успеваю закончить, как пассажирская дверь распахивается.

Папа!

Торопливо выбираюсь из салона и крепко обнимаю его за шею. Сердце колотится, но на душе спокойно. Слава богу, у меня есть отец, и он обо мне позаботится. Остановит тот кошмар, который случился в моей жизни. Во всем разберется.

— Филат, доставил в целости и сохранности.

Папу зовут Влад Филатов, но еще с армии прижилось сокращение от фамилии.

Вардан надувает губы и бросает мне оскорбленно:

— Без ДТП.

Шлю ему воздушный поцелуй и бросаю тревожный взгляд в сторону гостей, выходящих на улицу. Как же их много! Я торопливо шепчу отцу:

— Пап, нам нужно поговорить и как можно скорее.

— Успеем, — обещает он тихо и добавляет громче: — Радка! Ну какая красавица! — Оборачивается к жене: — Просто звездочка, да, Лиза?.

Елизавета приветливо улыбается, кивает, но держится в стороне. Зато я попадаю в хоровод объятий сестер, тетушек и папиных друзей. Принимают меня, блудную дочь, радушно и тепло. Спустя не менее часа приветствий отец наконец отпускает освежиться, и Елизавета провожает меня на второй этаж.

Деревянная, чуть скрипящая лестница со сколами от игр сестер, резные перила.

Выделенная комната оказывается удивительно просторной. Наверное, она одна из самых больших на этаже. Дядя Вардан заносит вещи, треплет по голове, словно мне снова пять, и спускается на первый этаж.

Глава 2

Закон Эдварда Мерфи гласит: если что-то плохое может случиться, оно обязательно случится. Моя кубанская бабушка никаких американских майоров не знала и узнавать не собиралась, но она часто, ругаясь, приговаривала: «Дурацкий закон подлости!» Как же так вышло, что на разных континентах совершенно разные люди пришли к одному и тому же пониманию жизни?

Дело во внушении, психологии, карме... в чем угодно, если хотите, но заявляю уверенно: в последний месяц меня, горемычную, можно использовать как доказательство вышеописанного закона.

И я искренне надеюсь, что хотя бы этот вечер пройдет без эксцессов.

Горячую воду дождаться не получается. Наскоро ополаскиваюсь под прохладным душем и, взбодрившись, лечу в комнату. Тороплюсь ужасно! Макияж я решаю проигнорировать, лишь подчеркиваю глаза коричневой тушью и взлохмачиваю волосы. Напяливаю первое попавшееся немятое платье, в этот момент в дверь стучатся.

— Ты готова? Извини, папа уже пять раз спрашивал, — оправдывается Нина. — Ты же знаешь папу. Он не понимает, что у кого-то могут быть другие заботы, пока он жарит мясо на огне!

— Готова. Почти. Заходи, что ты в дверях мнешься? О, Пава, ты тоже тут. Девчонки, проходите!

Дверь отворяется шире, и я показываю на разложенные на кровати вещи.

Собиралась в спешке, поэтому не успела походить по магазинам как следует. По идее, у меня сессия только началась, не до поездок к морю. С пустыми руками опять же не полетишь, благо возле дома есть небольшой торговый центр. Рысью пробежала по рядам. Одежда, косметика, модные чехлы на телефон. Духи уже в аэропорту купила.

Глаза сестер загораются. Я с удовольствием наблюдаю, как они разбирают подарки, любуются, вертят в руках. В наши дни в каждом, даже в самом крошечном городке страны есть пункт выдачи какого-нибудь популярного маркетплейса — заказать можно что угодно. Но это все же не то.

— Рада, с ума сойти! Какое все классное! Спасибо огромное! Такие джинсы сейчас в Москве носят?

— Да, все поголовно. На твоей фигуре будет прекрасно смотреться.

Девчонки убегают мерить наряды, а я спускаюсь на первый этаж.

В центре гостиной стоит большой стол, заставленный тарелками и бутылками. Пахнет запеченным картофелем и поджаркой, отчего желудок оживает. На кухне пыхтят кастрюли. Елизавета и две ее помощницы, которых зовут Вера и Тоня, — но хоть убейте, не вспомню, кого как, — носятся от плиты к холодильнику.

Я здороваюсь и предлагаю помощь.

— Папа в беседке. — Елизавета взмахивает деревянной лопаткой в сторону окна. — Заждался тебя. Мы все сделаем сами, не в первый раз. Иди.

Сердце стучит в ушах. До чего же некомфортно!

— Если что-то нужно, только скажите. Я готова помочь. Давайте хотя бы поднос заберу.

— Ты у нас гостья. Иди уже, Рада. Это мои заботы.

Беседка у папы огромная. Просторная, уютная, утопающая в цветах. Если в доме ремонт не делался уже лет десять, то зона барбекю совершенствуется регулярно. Там можно было бы сыграть среднюю свадьбу.

Я выхожу из кухни и, пройдя по дорожке между аккуратными рядами кустовых роз, поднимаюсь на подиум.

А вот и все.

Народу — пресс. Дети бегают, женщины болтают за столами и на качелях, разбились по группкам, пьют вино. Мужчины в основном дежурят у барбекю. Мясо жарит приглашенный повар с номинальной помощью моего отца, но все вокруг поддерживают его морально и ценными советами. Лицо у повара кислое.

В детстве я каждый год приезжала сюда на день рождения папы и видела точно такую же картину.

Поднимаю руку и робко машу, надеясь, что на меня никто толком не обратит внимания.

— Рада! Наконец-то! — перекрикивает музыку отец. — Дочка, заходи, бери тарелку. Худющая-то какая! Конечно, у них там овощи пластиковые, в нашей Белокаменной, прости господи... — суетится он. — Кто-нибудь... Лелик, налей-ка моей старшей дочери-красавице своего лучшего вина! Будь добр, самого-самого.

— Обижаешь, у меня все вино лучшее. — Тучный Лелик кряхтя тянется к бутылке. — Какое ни возьми.

— Давай прошлогоднее белое. Какое же хорошее вышло!

Вино и правда отменное. Дядя Лелик держит свой небольшой винзавод и отца никогда не обижает.

— Спасибо большое, — благодарю я, ловя на себе внимательные взгляды гостей. Уши начинают гореть.

К счастью, ко мне снова подходят тетушки по отцовской линии и засыпают вопросами об учебе, столице, личной жизни. И слава богу. Лучше тысячу раз объяснить, почему в двадцать один год у меня все еще нет жениха, чем тонуть в любопытных взглядах.

Все здесь хорошо знают Елизавету и в курсе нашей с ней непростой истории. Им также известно, что в один из дней из-за обострившегося конфликта отец был вынужден отправить меня с бабушкой подальше. Подруги Елизаветы как будто ждут скандала, сцены, неадекватного поведения.

Живу в столице — мало ли какие нравы, неясно, что из меня выросло. Новый мэр и его жена , когда приветливо киваю, отворачиваются.

Черт. Я краснею от неловкости и отвожу глаза.

Против меня эти люди ничего не имеют. Они просто знают, что в моей жизни случилась трагедия, — я росла без матери — и не хотят становиться ее частью. В столице никому ни до кого нет дела. Никто не осудит. Правда, и не поможет никто в случае беды.

Глава 3

Умом не успеваю осознать, а нутром уже чую: момент ответственный.

Надежда на спокойный вечер плавится, как зажженная свечка, превращаясь в растерянность и тревогу.

Я смотрю на отца, зависаю, не двигаюсь. В его глазах отражается раздражение, гнев. Чуть помедлив, папа отвечает на рукопожатие.

Все плохо. Я запихиваю в рот тарталетку, стараясь протрезветь.

Заминка длилась секунду, но не заметить ее было невозможно. Игра полутонов, взглядов, незначительных жестов.

У папы был бизнес в Анапе, он часто брал меня на разные встречи. Я сидела тихо как мышь. Во-первых, умирала от счастья, что провожу время с отцом, во-вторых, старалась вести себя настолько идеально, чтобы он взял меня с собой снова. Я никогда не была голодна, не испытывала жажду. Лишь однажды расплакалась, когда сильно захотела в туалет, но не решилась сказать. Я никогда не жаловалась, что скучно. Да и не было скучно, я вникала в происходящее и училась.

Алтая я впервые увидела в десять лет, он только вернулся из армии и сам пришел к отцу в поисках работы. Папа вышел из машины и долго говорил с ним, активно жестикулируя. Алтай пялился исподлобья, кивал. Я сидела на заднем сиденье и ошарашенно разглядывала его шрамы. Потом папа сел за руль, покачал головой и высказался: «Чудовище». Когда спустя три года мы встретились снова, именно это слово первым всплыло в памяти. Нервно стискиваю пальцы..

Папа здоровается со вторым мужчиной, отводит глаза.

Как-то так получается, что они остаются вчетвером, остальные незаметно отступают. Бедный повар отчаянно жарит стейки, будто ничего не видит и не слышит.

— Кто это? — уточняю я у тетушек, делая вид, что ничего не понимаю.

Они пожимают плечами.

Елизавета подходит к столу и, изображая официантку, громко собирает грязные тарелки.

— Лиза, что это значит? — спрашивает одна из подруг мачехи. — Они надолго? Ты же знаешь нашу ситуацию, мне такое не подходит.

— Ненадолго, — быстро качает та головой. — Видимо, какое-то недоразумение случилось. Влад у Алтая цех снимает, они там кирпичи льют... Это ни для кого не секрет.

— Исса делает Владу документацию?

— Не думаю.

Подруга Елизаветы скрещивает руки на груди.

Набор слов из диалога не вносит ясности, кроме той, что мужчину рядом с Алтаем называют Иссой. Интересное имя, рождающее определенный ассоциативный ряд.

Исса тем временем берет тарелку у мангала, кладет на нее кусок мяса и идет к нам.

— Добрый вечер, очаровательные дамы, — улыбается он так мягко, что хочется доверить ему ключ от сейфа. — Говорят, здесь можно отыскать овощи. Насколько это достоверная информация?

Женщины смеются и, как будто попав под обаяние гостя, начинают рекламировать салаты и закуски. Алтай продолжает беседовать с отцом, а я, как та свеча, продолжаю плавиться от беспокойства. Мне хочется, чтобы эти мужчины поскорее ушли.

— Как дела в вашей юридической конторе? — спрашивает у Иссы подруга Елизаветы.

— Не бедствуем, благодарю. Льву Александровичу привет передавайте, буду рад снова увидеть его в суде.

Он произносит это все с той же милой улыбкой, но я уже догадалась, что в суде они со Львом Александровичем будут стоять по разные стороны баррикад. Отсюда и негатив, который ножом резать можно.

Исса кладет в рот кусочек огурца и хрустит им.

— Елизавета Дмитриевна, это ваши малосольные огурцы? Восхитительно, просто безупречный вкус.

Мачеха натянуто улыбается:

— Спасибо, угощайтесь.

— Как же так получается? Вы денег за работу не берете, но при этом не бедствуете, — тянет жена Льва Александровича.

Исса совершенно серьезно целует крест на четках:

— С Божьей помощью.

Я округляю глаза и отворачиваюсь. Еще через минуту Алтай и Исса уходят, и столы взрываются обсуждениями. Эти двое присутствовали всего минут пять, а затмили мое появление напрочь.

Когда за последним гостем закрывается дверь, Елизавета и папа ругаются в пух и прах. Они так кричат друг на друга, что, засыпая на втором этаже, я слышу отдельные слова.

Утыкаюсь лицом в подушку. Никогда не думала, что папа способен говорить с женщиной в таком тоне.

Поэтому, когда он заходит ко мне, я не спешу делиться своими проблемами. Включаю ночник и присаживаюсь в кровати.

В тусклом свете мой бравый отец кажется измотанным. У меня даже мелькает подозрение, не болен ли он? Всегда уверенный в себе, находчивый, обеспечивающий всех вокруг.

— Замучили они тебя все? — спрашиваю вполголоса.

Папа улыбается и опускается на край матраса. Треплет меня по голове, ровно так же, как дядя Вардан ранее.

— Моя звездочка. Как хорошо, что ты у меня есть.

— Пап, ну ты чего? Куда ж я денусь, нахлебница?

Он смеется.

Глава 4

Поначалу непонятно, что происходит. Сцена, которая разворачивается на моих глазах, поистине чудовищна.

И да, само чудовище тоже здесь — стоит у столешницы. Как и вчера, одет Алтай безупречно, но менее формально — рубашка и брюки. Волосы собраны, шрам на прежнем месте. А вот брови... Брови чуть выше, чем положено, что говорит о том, что бандит немало удивлен.

И удивила его наша Елизавета.

Которая по-настоящему борется с отцом, рвется ему глаза выцарапать. Папа выкручивает ей руки. На полу стекло от разбитой посуды, две сковородки.

Сперва я думаю, что шум был из-за бандитского налета, и пытаюсь как-то связать драку с нарисованной в голове картинкой, но спустя мгновение осознаю, что вряд ли Алтай расфигачил целый сервиз. Он, кажется, сам не знает, что и делать.

— Ой! — восклицаю я, понятия не имея, за что хвататься и как себя вести.

Папа отвлекается на мгновение, Елизавета тут же изворачивается и кусает его за нос. Он вскрикивает от боли.

— Вот зараза!

Я машу руками, не представляя, как подступиться и разнять. В полном шоке перевожу глаза на Алтая, и тот совершенно невинно пожимает плечами.

Подаю ему знак: сделай что-нибудь. Он быстро качает головой, дескать, ни за что на свете.

Это было бы забавно, если бы не наш вчерашний разговор с отцом, и я, конечно, сдерживаю улыбку.

Алтай всегда был ко мне добр, насколько это только возможно, но нельзя забывать, чем именно он занимается. К нему приходят люди, находящиеся в затруднительной ситуации. Нередко — на грани. Никто в здравом уме с такими процентами не возьмет в долг деньги под залог недвижимости. Алтай наживается на бедах, он сам дьявол на земле, собирающий души. От такого человека интуитивно хочется держать подальше.

— Доброе утро, — говорю я сухо, собирая волосы в хвост. Жаль, завязать нечем. — Что... случилось?

Входная дверь распахивается, к нам присоединяется дядя Вардан.

— У отца своего спроси, что случилось! — орет Елизавета. — Старый козел! Ненавижу тебя! Ты мне всю жизнь сломал! И девочкам моим!

— Лиза, Лизонька... — причитает папа, держась за нос.

Драма набирает обороты. Я растерянно хлопаю ресницами, решаю вмешаться:

— Елизавета, пойдемте, мужчинам нужно поговорить без нас. Так же нельзя...

Но мачеха отталкивает меня и снова бросается в бой. Она толкает стол, тот опрокидывается, разбивается ваза, разливается вода. Цветы по всей кухне. На втором этаже громко плачет Пава..

У меня у самой мурашки табуном по коже и тахикардия, потому что прекрасно понимаю: Елизавета не стала бы так себя вести на ровном месте. Обессилев, она падает на колени и закрывает лицо ладонями.

— Доволен? Ты этого хотел? — кричит отец Алтаю. — Счастлив теперь?! Пусть карма отыграется на тебе и твоих детях! Вардан, бога ради, уведи ее!

Дядя Вардан расторопно отводит Елизавету на второй этаж. Резко становится тихо.

Слова отца повисают в воздухе, и становится понятно, что зря он их сказал. Я ожидаю от Алтая хлесткой ответки, но он лишь тянется за рулоном бумажных полотенец. Отрывает кусок побольше и начинает вытирать рубашку. Она и правда наполовину мокрая, я только заметила.

— Твою мать, Филат, — произносит Алтай медленно. — Зачем ты натравил на меня свою женщину?

— Натравишь ее! Она сама прекрасно натравливается! Кофе будешь? — Вновь потерев нос, отец идет к кофемашине, но наступает на кусочек стекла. Чертыхается сквозь зубы. — Рада, милая, сделай с этим что-то. Нам нужно поговорить спокойно.

— Конечно.

Я срываюсь с места. Достаю из кладовки веник, совок, пакет, надеваю тапочки и приступаю. Сначала нужно убрать большие осколки, потом пропылесосить.

Отец тем временем варит кофе, подает Алтаю чашку. Я занимаюсь делом, стараясь не шуметь, но как будто все время чувствую на себе взгляд. И это не очень приятно.

— Так а что я сделать могу?! — ругается отец громко.

— Если ты не можешь справиться со своей женщиной, — ровно отвечает Алтай, — как с тобой вообще дела можно вести?

Папа хмыкает несколько раз подряд.

Алтай заканчивает вытирать рубашку и продолжает:

— Ты мне аренду полгода не платишь. Узнает кто-то — хана моей репутации, а я столько над ней работал. — Он будто насмехается. — Ты, наверное, решил, раз я дал тебе поблажку, то можно наплевать и на остальные условия. Так не пойдет.

— Я забыл, когда истекает срок договора. Просто забыл! А ты уже проценты накинул! Да какие!

— Десятое июня в расписке. Сегодня одиннадцатое. Я вчера приехал к тебе лично напомнить. Ты меня выпроводил.

— Я не думал, что будут проценты!

Алтай разводит руками:

— Какой-то детский сад. У тебя вообще деньги есть?

С полминуты длится молчание.

— Ясно. До обеда перешли Иссе на электронку все документы на участки. Разрешения на строительство и так далее. Стройку останавливай, я подумаю, что там будет теперь.

Глава 5

Когда мне было четырнадцать, моей бедной бабушке пришлось столкнуться лицом к лицу с моим переходным возрастом.

Никто из нас этого не планировал, мы всегда жили прекрасно, душа в душу. Я старательно училась, помогала по хозяйству. Бабуля изо всех сил старалась заменить мне обоих родителей, часто рассказывала о маме. А тут вдруг все покатилось в адскую пропасть. Хорошую, прилежную девочку словно подменили. Я бросила танцы, волейбол и музыкальную школу. Нашла группу, в которой — какой ужас — начала петь кошмарные попсовые песни.

Мы с ребятами пропадали на репетициях сутками, учеба стала побоку. Я решила, что достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и строить свою жизнь. Тем более мамы у меня нет, а папа занят другой семьей. Нет у меня мамы! Не-ту! И не будет! Я сама по себе!

Благо длился этот переходный возраст недолго, всего четыре месяца, и закончился одним роковым днем.

Я наврала бабуле, что поеду с близкой подругой Таней и ее родителями на дачу. Мы часто ночевали друг у дружки, и моя наивная бабушка поверила. Помогла собраться, положила с собой домашней выпечки. Ее можно было понять. Она уже вырастила своих детей и на пенсии планировала не за подростком следить, а спокойно смотреть сериалы и вязать.

Почему-то было стыдно показать друзьям булочки, я опасалась прослыть лохушкой и выбросила их. Никогда в жизни я не прощу себе этот поступок. Бабули уже нет, с тех пор не проходит ни дня, чтобы я не вспоминала о ней и тех булочках. С какой бы радостью сейчас слопала их все до единой! Но уже не вернуть, поздно. Избавившись от булочек, я купила чипсы в ларьке по пути.

Ни на какую дачу, разумеется, никто не поехал. Таня прикрыла, и мы с группой рванули на побережье. Гитаристу недавно исполнилось восемнадцать, и он взял девятку отца. Мы чувствовали себя самыми свободными, талантливыми и крутыми!

Выступали прямо на набережной. Июль, Геленджик, туристы. Они образовали полукруг, слушали, кидали деньги. Вечером нас прогнали, но сумма в шапке к тому времени накопилась внушительная, и решено было перед дорогой обратно забуриться в бар.

Закон Мёрфи работал на полную — охрана нас пропустила.

Музыка резала перепонки, а мерцающее освещение — глаза. Меня поразили толпы самых разных людей, съехавшихся на курорт со всей страны. Туристы были одеты непривычно ярко, вели себя смело, раскованно. В моей станице подобное не было принято, я таращилась, раскрыв рот. От алкоголя, правда, отказалась: смелости не хватило. А может, внутренний стопор сработал?

Духота сушила горло, ужасно хотелось пить. Я попросила у официанта воды. Потом на столе откуда-то появился кувшин с апельсиновым соком. Я выпила стакан и практически сразу ощутила слабость.

Спустя примерно минуту через обволакивающую пелену я увидела Алтая — того самого страшного парня, с которым вел дела мой отец. Я запомнила жуткий шрам на его лице, по нему-то и узнала мгновенно.

Алтай все расскажет папе. Эта мысль шокировала, и я решила немедленно покинуть заведение, но ноги не послушались.

Стало страшно. Папа учил, что такие, как Алтай — чудовища. Мне вовсе не хотелось находиться с ним в одном баре. На самом деле, очень-очень сильно было не по себе, я больше не чувствовала себя взрослой. Захотелось домой! К своей родной, любимой бабуле, которую я так подло обманула, сбежав. По субботам мы обычно смотрели ее любимый сериал по Первому каналу.

Становилось хуже. За наш столик присели незнакомые мужчины, и мои друзья, испугавшись, попросили счет. Я хотела пойти с ними, но не могла. Клонило в сон, все силы уходили на то, чтобы держать глаза приоткрытыми.

Мои друзья... так называемся друзья, попятились к выходу. А я осталась.

Вскоре в лицо ударил соленый морской воздух . Чей-то грубый смех заставил поежиться. Потом провал. Помню, кто-то дрался. Я сидела на корточках, вязла ногами в песке и закрывала голову руками, слышала шум моря и дрожала. Позже была бесконечная дорога. Незнакомая машина легко шла по трассе. Шум движка баюкал. Меня спросили:

— Пришла в себя?

— Почему так плохо?

Парень обернулся, и я увидела злополучный шрам. И глаза. Не злые — обеспокоенные.

Алтай протянул бутылку воды. Жажда была такой сильной, что я не подумала о мерах безопасности и осушила ее залпом, после чего отключилась снова. Он что-то спрашивал, я различала отдельные слова, но не могла сложить их в предложение. Мне было очень страшно и очень стыдно.

Бабушка сказала, что Алтай принес меня на руках. На этом мой переходный возраст закончился.

Мы встретились на следующий день. Я пошла на рынок за овощами — решила испечь бабулин любимый пирог с капустой и тем самым попросить прощения. Черная бандитская бэха, стоявшая неподалеку, тронулась с места, поравнялась со мной, поехала медленно. Я безропотно села на пассажирское сиденье.

— Привет, — прошептала.

— Как ты?

Я покачала ладонью в воздухе, а потом всхлипнула.

— Меня вчера не должно было быть в Гелендже, — произнес Алтай. — В смысле совсем. В том числе для твоего бати.

— Я никому не скажу. Боже. Ты мог подумать, что эту историю я захочу кому-то рассказать?!

Глава 6

Алтай говорит по телефону, опершись на капот машины.

Солнце поднялось высоко, слепит глаза, и он прикладывает ладонь ко лбу. А еще он хмурится, из-за чего уже не выглядит дружелюбно. Высокий. Чужой.

Кажется, он занимает собой всю улицу, значительно снижая градус ее живописности. Соседи остановили поливку, попрятались, то и дело подсматривают из окон.

Зачем Алтаю такая соплюха, как я? Не понимаю.

А когда я не понимаю чего-то, мне страшно.

Уверенность в его адекватности трещит по швам.

С чего я вообще взяла, что Алтай джентльмен? Из-за одного эпизода в прошлом? Прошло шесть лет, все тысячу раз могло измениться. Да и к тому же в то время он работал на моего отца и, вероятно, хотел быть полезным.

Судорожно пытаюсь придумать план Б, но, учитывая, что я в розыске, не слишком-то получается. Отворив калитку, сжимаю ручку чемодана и мешкаю.

Алтай переводит на меня глаза и совершенно равнодушно кивает, чтобы садилась в машину.

Боже. Он и правда не пошутил.

Позади слышен голос папы, он что-то быстро объясняет разозлившемуся дяде Вардану. В этом доме все постоянно ссорятся, на мгновение мне хочется покинуть его как можно скорее. Параллельно с этим захлестывает дежавю — однажды я уже выходила из этих ворот с чемоданом.

— Рада, я буду на телефоне круглосуточно, звони мне в любой момент. Не совершай глупостей, не провоцируй, веди себя тихо и незаметно. Но если с тобой хоть что-то случится, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля... — тараторит отец.

В прошлый раз он сам погрузил чемодан в багажник. Бабушка тянула меня к машине, я рыдала взахлеб, сопротивлялась и рвалась обратно. Была уверена, что папа решил попугать. Уезжать тогда не хотелось очень сильно...

Слезы не помогают, больше я их не лью попусту. Гордо распрямляю плечи и подхожу к мерседесу.

Алтай изгибает левую бровь, окидывает меня пристальным взглядом, от которого возникает желание облачиться во все балахоны на свете. Он прерывает телефонный разговор и, оценив размер чемодана, хрипло смеется:

— Ты решила перебраться ко мне насовсем? Вообще-то я планировал короткую акцию.

Щеки загораются, я резко опускаю глаза в пол. Подходящего ответа не находится. Боже, папа, скажи ему заткнуться. Видишь, у самой не получается. Силы уходят на то, чтобы не оглядываться, иначе точно разревусь.

Папа молчит, поэтому я нервно присаживаюсь на заднее сиденье и хлопаю дверью.

Мужчины разговаривают. О чем, не слышно, но точно знаю, это длится пару нескончаемых минут, потому что я сжимаю в руке мобильник и слежу за временем.

Приятно думать, что папа уговаривает Алтая не забирать меня. Воображаю, что еще немного, и отец распахнет дверь, рявкнет, что я останусь дома. Что только через его труп.

Вскоре Алтай занимает водительское кресло и оборачивается:

— Я что, похож на таксиста? Давай-ка вперед.

Ноль процентов церемонности, сто процентов насмешки.

— А можно мне ехать здесь? — Неловко обнимаю колени и улыбаюсь. — Пожалуйста.

Он слегка прищуривается, выражая неудовольствие.

— Нельзя. Живее.

Я так сильно хмурюсь, что брови болят. За что?

В нашу прошлую встречу он подбирал слова и вел себя обходительно. Нос щиплет от разрастающейся в груди обиды. Алтай изменился. Факт. Теперь он просто бандит.

Я быстро пересаживаюсь вперед и с громким щелчком пристегиваюсь.

— Малыш, будь другом, улыбнись и помаши папочке, — расплывается он в улыбке. Правда, довольно зловещей. — Не трясись. Мы всего лишь позлим твоего родителя. В моих глазах он заслужил. А в твоих?

Сердце колотится так, что заглушает мысли. Я задыхаюсь. Слова Алтая будят внутри что-то нехорошее. Запираю детскую обиду в клетке и держу ее под замком. Но она обезумевшим тигром рвется наружу.

Я пытаюсь улыбнуться, честно. Послушно машу. Суставы словно деревянные. Папа ругается себе под нос.

Алтай берет мою руку и целует тыльную сторону ладони. Тянется ближе. Я ощущаю аромат элитной туалетной воды и бандитской кожи, из-за чего по телу бегут мурашки. Он касается носом щеки. Швыряет в пот. А потом Алтай убирает прядь моих волос за ухо и целует меня в уголок рта.

Дядя Вардан срывается с места и кидается к машине.

Мерс трогается.

Я каменею в полном ужасе.

Алтай весело смеется.

Смотрю перед собой, осознавая, что это конец. Из всех сценариев развития событий мне достался самый ужасающий. Впрочем, кто бы сомневался.

Ладонь и щека в месте странных поцелуев горят. Алтай стреляет в мою сторону глазами, будто хочет что-то сказать, но затем меняет решение.

Мы покидаем улицу, на которой живет папа, сворачиваем на центральную. Сквозь пелену я рассматриваю вывески магазинов, аккуратные клумбы, прохожих. Машина идет ровно, Алтай не превышает скорость.

Глава 7

Мысль, что придется сидеть за одним столом с этим человеком, терпеть насмешки и высокомерные взгляды, вызывает приступ удушья.

— Я не голодна, спасибо.

Алтай смотрит в упор. Прикусываю губу и выжидаю, разглядывая панель перед собой.

— Как хочешь, — наконец соглашается он. — Передумаешь — я буду внутри, можешь подойти и попросить.

Я закатываю глаза. Еще чего.

Алтай выключает движок и выходит из машины. Через минуту я осознаю, что вместе с двигателем отключился и кондиционер, а солнце как раз вошло в зенит. Яркое, горячо любимое мною южное солнце слепит нещадно. Жжет кожу. Панель и кожаные сиденья раскаляются, и я ерзаю в кресле.

Еще через минуту приоткрываю дверь, чтобы глотнуть не менее горячего воздуха. Легче при этом не становится. За пределами авто ни ветерка, ни дерева, дающего тень. На лбу выступает испарина. Спустя двадцать мучительных минут я начинаю бросать напряженные взгляды в сторону ресторана.

Мы находимся в отдалении от станицы. Чтобы завернуть сюда, пришлось сделать приличный крюк. Вокруг ни магазинов, ни ларьков, ни случайных прохожих. Одинокое красивое здание с панорамными окнами и совершенно пустая терраса — сумасшедших зажариться на ней не нашлось.

Пить хочется. Я быстро осматриваю заднее сиденье в поисках воды. Ничего. В карман на двери Алтая воткнута пол-литровая бутылка минералки, но она, увы, пуста. Как же так! Кто в здравом уме в Тамани летом едет куда-то без воды?

Открываю бардачок между сиденьями — зарядки для мобильников, складной нож, жвачка, спички... Не то. Открываю бардачок напротив себя — там документы в файле, две пачки презервативов, одна из которых начатая.

О нет.

Прекрасно.

Просто замечательно!

Поразмыслим теперь о личной жизни этого изуродованного бандита. Видимо, она у него есть и вполне себе активная.

Женщины на свете тоже разные, кто-то согласен спать и с таким, как Алтай. Я ощущаю раздражение, потому что не понимаю их. Просто не понимаю.

Ладно. Он взрослый человек и имеет полное право возить с собой средства контрацепции. Как бы там ни было, пользоваться защитой — похвально. Все еще на волне сарказма я трижды хлопаю его сознательности. Какой молодец Алтай!

Бросаю взгляд на дверь ресторана, из которой никто не выходит, и закатываю глаза.

Также в бардачке лежит пачка салфеток и связка ключей. Я достаю документы и начинаю обмахиваться ими, как веером.

Боже.

Да сколько можно обедать?

Стрелки часов будто замерли. Я, как сливочное масло на солнце, растекаюсь по сиденью. Губы сохнут, дышу прерывисто. Капли пота катятся между лопатками и по груди.

Какой ужас. На кого я похожа?

Мелькает мысль, что глупо ведь мучаюсь. Зайди, попроси...

Но я не сделаю этого. Ни за что на свете. Умру скорее от гордости и обезвоживания. Почему? Из-за отца, который заглядывал в глаза Алтаю и который согласился отдать ему дочь на неделю как гарант сделки. Я помню, как Алтай смотрел на него. Эта презрительная, удовлетворенная насмешка будила внутри что-то яростное. Не хочу видеть ее снова.

Я терплю уже почти два часа, когда на террасу выходят двое. Алтай и Исса друг за другом достают электронные сигареты.

Подаюсь вперед. Они же в мою сторону не смотрят, более того, никуда не спешат. Им как будто все равно, что в мерседесе скоро будет труп девушки. Монтажные перчатки, между прочим, остались дома. Почему-то я об этом думаю.

Исса что-то рассказывает, жестикулируя. Алтай смеется. Им еще и весело! Я открываю дверь и хлопаю ею посильнее!

Эти двои синхронно поворачиваются. По губам Иссы можно прочесть вопрос: «Это еще кто?»

Алтай, судя по всему, быстро объясняет. Исса приоткрывает рот, а потом рявкает что-то вроде: «Чего, блин?»

Алтай разводит руками, дескать, так вышло.

Они оба подходят к машине, он распахивает пассажирскую дверь. Я смотрю на него со всей ненавистью, на которую только способна.

— О-ля-ля-я! — тянет Исса. — Филатовская дочка. И что же она тут делает?

— Умирает от солнечного удара, пока вы два часа обедали, — бормочу я.

— И обмахивается шестнадцатью лямами, — кивает Алтай на документы в моих руках.

— Ой! — спохватываюсь. Помяла немного. Старательно расправляю уголочек.

— Вы позволите? — улыбается Исса, галантно протягивая ладонь.

Как только я отдаю документы, получаю бутылку воды. Изо всех сил делаю вид, что спешить мне некуда, открываю ее и плавно подношу к губам. Но едва спасительный эликсир касается языка, я уже не могу остановиться. Глотаю торопливо, жадно. Выпиваю целиком. Залпом. Вода начинает катиться по подбородку, капает на грудь. Только мне совершенно все равно. Я пью, потому что очень хочу жить!

Когда заканчиваю и счастливо выдыхаю, Алтай и Исса недоуменно переглядываются.

— Ты почему девушке воды не оставил? — спрашивает Исса.

Глава 8

Алтай взял и не приехал.

Весь день, вечер и ночь я ожидала от него чего-то ужасного. Какой-то изощренной мести, внезапности, травли. Моя жизнь подчинена закону подлости, и я привыкла быть готовой к худшему, беречься, осторожничать. Любая импровизация, авантюризм обычно карались немедленно и жестко. И я никак не могла поверить, что мне выделили номер в прекрасном отеле и оставили в покое.

Но обо всем по порядку.

***

Светлана постучалась в дверь спустя два часа после ухода Иссы. Приятная женщина лет шестидесяти, строгая, но при этом не злая.

— Здра-а-вствуйте! Рада, я верно понимаю?

— Добрый день, все так. А вы Светлана?

— В точку. Добро пожаловать в «Залив Свободы», Рада, у нас нравится всем. Надеюсь, и тебе тоже будет дышаться свободно.

Она провела мне экскурсию и познакомила с персоналом.

Горничная Надя — местная, живет в станице и обожает свою работу. Она чуть старше меня, легкая, веселая хохотушка. Садовник Анатолий, напротив, суров, суховат и молчалив. Занимается, помимо сада, всеми мужскими делами: он же охранник, он же мастер на все руки, он же чистильщик бассейна.

Также в отеле работает еще одна горничная, недавно ей пришлось уехать на время, поэтому Светлана любезно предложила мне выполнять ее обязанности. На что я, растерявшись, согласилась.

***

— Обязательно обрабатываем все поверхности специальным средством, — хихикает Надя.

Я уже помогла ей убрать два номера, чтобы понять, как это вообще делается.

— Эпидемия — последнее, что нам нужно, поэтому не ленимся! Это несложно, ты во всем легко разберешься. Да? — Она снова смеется, и я улыбаюсь. — Посуду тоже перемываем…

Надя подробно комментирует все, что делает. С любовью, энтузиазмом. Параллельно рассказывает о своей семье, сестрах, братишках. Сперва кажется, что происходящее — какой-то сюр: вчера утром Алтай смеялся над моим отцом, и вот я пылесошу в его гостинице. Однако спустя время я начинаю проникаться и немного расслабляюсь.

А вечером, когда мы все собираемся на террасе у номера Светланы, чтобы открыть бутылочку красного «Шато Тамань» в честь новой горничной (без которой тут все зашивались, оказывается), чуть не плачу от благодарности и напряжения — так это мило и трогательно. На столе — свежие овощи, сладкая клубника из огорода, домашний сыр.

Надя по-прежнему болтает без остановки на все темы подряд, Анатолий ее не слушает, но кивает. А Светлана не сводит с меня внимательных глаз, словно в душу пытается заглянуть.

Ночью я снова вздрагиваю от каждого звука, жду шагов, щелчок замка. Опасаюсь, что Алтай вот-вот появится, и я понятия не имею, как себя вести. Кричать в его отеле? Звать на помощь? Быть благоразумной, как учил папа? Переворачиваю подушку и утыкаюсь в нее носом.

Ничего такого не случается. Алтай не приходит.

Проснувшись, я раздвигаю шторы и смотрю в синее безоблачное небо. Пленница в месте, так и кричащем о свободе как атмосферой, так и названием. Парадокс.

Но все не так плохо.

Совсем не плохо.

По крайней мере, здесь меня не найдут мои враги. А если Алтай будет занят эту неделю, то можно сказать, я вытянула счастливый билет.

Переодеваюсь в спортивный костюм и отправляюсь искать Надю.

***

— …А потом он ушел в туалет и не вернулся, — вздыхает Надя.

— В каком смысле не вернулся? — Я даже оборачиваюсь, настолько меня шокировали ее слова.

— Я долго ждала, целых полчаса. Потом пошла к мужскому туалету. Подумала, вдруг ему плохо… А он, оказывается, уехал. Мне пришлось оплатить счет полностью.

— О нет. Какой козел! — От возмущения сжимаю кулаки и отчаянно взбиваю ими подушку. Я снова весь день помогаю главной горничной, по историям из жизни которой можно было бы снять сериал. Правда, грустный. — Слушай… Эй, ты плачешь, что ли?

— Уже наплакалась. Это два месяца назад было, с тех пор я не хожу на свидания. Вспомнила, и так обидно стало. Наверное, не стоило мне сильно фильтровать фотографии, я все понимаю…

— Во-первых, ты очень привлекательная девушка. — И это правда, мой голос звучит искренне. — А во-вторых, он не имел никакого права вешать на тебя счет! Вы могли бы разделить пополам как минимум. У тебя деньги с собой были?

— Нет, конечно. Он вылакал две бутылки вина, каждая за три тысячи! Я больше никогда не пойду в такой дорогой ресторан.

— Как же ты выкрутилась?

— Позвонила боссу. А что еще я могла сделать? Откуда мне было знать? Я самые красивые туфли надела...

За полдня мы с Надей успеваем обсудить всю ее личную жизнь и ни одного аспекта из моей, что неплохо. Я слушаю, и в некоторые моменты сердце сжимается — хорошая она девушка, вот только очень доверчивая. Нельзя же так. Хотя… кто бы говорил?

Не мне учить Надю жизни.

Закончив с делами, я получаю разрешение на свободное время и отправляюсь в номер паковать сумку — почему бы не прогуляться до пляжа? Это недалеко. Надеюсь, никто не решит, что я пытаюсь сбежать в купальнике?

Глава 9

— Твоя очередь, — говорит Надя, когда рабочий мобильник вибрирует.

Гостям снова нужна помощь.

— Может, монетку подбросим? — спрашиваю я.

Глаза слипаются, третий час ночи. Мы по очереди ходим на соседний участок, обе вымотались.

— А у тебя есть?

— Только банковская карточка, — вздыхаю. — Может, у Светланы спросим?..

Хотя вряд ли она поддержит такие «соревнования». Анатолий уже сладко спит.

— Девушки! Телефон звонит! И скажите, чтобы музыку выключили. Напомните, что с десяти у нас время релакса. Они опять врубили какую-то жесть!

Вообще-то смысл уединенного отдыха именно в уединении. Персонал не должен маячить на глазах, не должен мешать гостям расслабляться. Эти же… задергали.

Я еще раз вздыхаю, повязываю фартук с логотипом отеля и отправляюсь на территорию Алтая.

Как я уже упоминала, здесь всего три домика, правда, довольно просторных. Один, расположенный на возвышении и чуть поодаль, принадлежит самому Алтаю и не сдается. Два других — да, но редко. Как намекнула Надя, только для своих.

Неужели эти парни ему свои? Я никак не могу представить безбашенных студентов и мрачного бандита на одной тусовке.

Музыка действительно снова на максимум. Парни играют в покер и орут друг на друга, пытаясь переключать басы. Опять разлили виски прямо на новенький покерный стол, куда чувак в розовых шортах как раз указывает. Будто специально.

Я подхожу, тру бархатистую поверхность, на которой уже образовались заметные пятна. Эти четверо оскорбляют друг друга, скандалят. Нет, в кофейне работать определенно приятнее.

Неожиданно один из них швыряет в лицо другому карты. Соскакивает с места, хватает стакан и запускает в дом. Прямо в панорамное окно!

Я вскрикиваю, перепугавшись, с колотящимся сердцем отбегаю подальше. И вовремя: кто-то переворачивает стол, кто-то пинает мангал с углями, которые рассыпаются по идеально прекрасной клумбе. Как жаль ее… До слез. Анатолий здесь вырастил настоящее чудо. Но печалиться некогда, потому что… начинается драка.

Один из парней подбегает ко мне, хватает за плечи и притягивает к себе. Его пальцы впиваются в кожу через ткань футболки. Сердце сжимается в точку. Глаза у этого мажора ненормальные. Обдолбан?

Да они же все не в адеквате!

Времени на раздумья не остается.

Резким движением выкручиваюсь, вырываюсь и бегу к заветной двери.

— Да стой ты! — кричат в спину.

Позади слышны шаги, и я ускоряюсь, как только могу. Легкие обжигает, в груди ноет. Касаюсь картой замка, выпрыгиваю на территорию «Свободы» и захлопываю дверь.

— Да стой ты! Не бойся! Да как тебя, блин? Новенькая! Рада, только копам не звони, окей?! Нельзя нам!

За забором снова крики и, по ощущениям, какой-то капец.

Копы. Точно. Я быстро набираю номер полиции. Представляюсь и называю гостиницу.

На поиски Светланы уходит не менее десяти минут, а когда я все же нахожу ее и сообщаю, что случилось, она хватается за голову. Ругается. Угрожает.

— Отмени вызов.

— Не буду.

— Сейчас же позвони и отмени, скажи, что ошиблась.

— Нельзя себя так вести и оставаться безнаказанными, — стою я на своем. Голос дрожит, но я скрещиваю руки, смотрю исподлобья.

— Ты вообще в курсе, кто эти ребята, дурочка?!

— Это не имеет значения. Они же идиоты зарвавшиеся. Пусть хоть сыновья мэра.

Светлана тут же достает мобильник и кому-то звонит, а я так и не уступаю. С места не двинусь. Сердце тарабанит. Во мне так много сопротивления! Больше всего на свете я не люблю безнаказанность.

— Вы уже знаете? И как мне быть?.. Да в порядке она, что ей сделается?.. Хорошо, поняла… Я попробую уладить.

Уладить? Я торопливо иду в сторону ворот и жду полицию. От несправедливости слезы на глазах. Уладить? Серьезно? Потираю плечи, они неприятно горят. Может, даже синяки останутся.

Полицейская машина приезжает лишь через пятнадцать минут. А следом за ней, только с другой стороны, к воротам подлетает уже знакомый мерс.

Выйдя, Алтай открывает пассажирскую дверь, и на улицу выпрыгивает огромный коричневый… о-господи-боже-мой, медведь!.. Нет, все же собака. Большая, мощная собака. Он треплет ее по голове и подходит к полицейской машине.

Я затаиваю дыхание.

Навстречу выходит мужчина лет тридцати пяти, в форме. А дальше происходит то, что предположить было невозможно: полицейский первым протягивает Алтаю руку. Тот ее с хлопком пожимает.

Черт. Они друзья.

— Что у тебя здесь, Алтай? Аж наша помощь понадобилась.

— Сейчас разберемся.

Светлана проносится мимо, даже ветром обдает, и начинает что-то объяснять, кивает в мою сторону. Только тогда Алтай замечает меня в тени пышного кустарника. И жестом просит подойти.

Глава 10

Алтай ни на секунду не замедляет шага. Даже чтобы оценить размер ущерба. А тот поражает. Мы с Маратом невольно переглядываемся, настолько все плохо: любовно выращенные декоративные кусты переломаны, впрочем, как и мебель из ротанга. Мусор всюду, даже в бассейне. По одному из панорамных окон идет трещина. Алтай первым делом вырубает музыку и громко просит всех заткнуться.

Мать их.

Его, блин, игнорируют. Я не представлю, как такое вообще возможно. Я хоть и не орала до этого, как идиотка, но губы сжала крепче прежнего. Эти же продолжают выяснять отношения. У одного кровь по лицу хлещет, двое других размахивают стульями, нападая друг на друга. Карты, фишки, стекло — везде. Тогда Алтай подзывает собаку.

— Кира, фас!

Огромная, пятидесятикилограммовая Кира, которая до этого равнодушно наблюдала за происходящим, мгновенно кидается в бой. Ее грубый, низкий лай разрывает тишину и расходится страшным эхом. Машина для убийства. Ее цель не я, но даже у меня волосы поднимаются дыбом. Мажоры тут же замолкают и отскакивают.

Кира переходит в нападение, истошно лает и рычит, пока Алтай не отдает команду: «Сидеть!» Собака моментально слушается. Мажоры, видно на всякий случай, тоже опускают стулья и присаживаются.

Алтай усмехается, но я их не осуждаю. Когда таким тоном отдают команду, сложно не выполнить.

— Где Горелов? — спрашивает Алтай, по очереди вглядываясь в лицо каждого. Недовольно качает головой. Пару секунд изучает рану на голове пострадавшего.

— Мне не больно, отвали!

— Рада, принеси, пожалуйста, аптечку. — Он кивает в сторону гостевого дома. — При входе, в шкафчике на верхней полке.

Обстановку ВИП-домика изучать некогда, но дизайнер явно работал тот же. Здесь стильно и красиво. А еще все целое и порядок. Очевидно, гости не успели добраться до номеров. Я быстро открываю дверцы шкафа, ищу.

— Блядь… — говорит Алтай, когда спустя пару торопливых вдохов я выбегаю с прозрачным контейнером в руках.

Бинты, ватные диски, перекись… здесь все необходимое. Вручаю «богатство» пострадавшему, хочу помочь, но тот лишь отмахивается, как от надоедливой мухи. Смотрит на Алтая, который продолжает:

— Вы куда дели отпрыска нашего славного мэра?

Я округляю глаза. Ка-пец. Парни переглядываются, пожимая плечами.

— Да здесь он. — Марат склоняется над кустами. — Живой, дышит. — Брезгливо добавляет: — Прополоскало его только, говнюка.

— Че приняли? — рявкает Алтай. — Ну! Что за химия?

— Да виски пили! Честное слово, Алтай. Мы правила знаем.

— Да конечно, и глаза у тебя стеклянные от виски.

— Аллергия же.

— Я это убирать не буду, — вставляю внезапно.

Хотела себе под нос пробубнить, но так вышло, что мужчины замолчали, и фраза прозвучала громко.

Все, включая Киру, поворачиваются в мою сторону.

Боже. Гонор тут же испаряется, как вода на раскаленной плите. Аш-ш. Под взглядом Алтая я традиционно опускаю глаза и произношу:

— Надеюсь, что не буду. Не хотелось бы. Хоть он и мэрских кровей.

— Да все нормально, Алтай. Че за кипиш вообще?! — врывается в разговор тот, кто хватал меня за руки. — Марат Рустамович, ну простите... Я этой суке говорил, блин: «Копам не звони. По-семейному разберемся. Гриха проспится и бодрячком будет». Че, первый раз, что ли? А она…

Я потираю предплечья.

— Он схватил меня , я… просто испугалась.

Сын мэра. Закон Мёрфи. Мне конец.

— Че ты врешь? Схватили ее, ага, конечно!

— Это правда. Клянусь, — говорю я Алтаю, хоть и не решаюсь поймать его взгляд. — Возможно, синяки на плечах останутся.

— Черные! Новенькая уборщица у тебя фантазией не обделена. Бабла просить будет?..

— Покажи.

Алтай подходит так быстро, что я вздрагиваю. Бесцеремонно стягивает с меня толстовку. Его руки горячие, но я все равно снова вздрагиваю, когда он цапает за запястье и ведет к ближайшему фонарю.

Парень дергается в нашу сторону.

— Стоять! Кира, стереги.

Махина Кира занимает угрожающую позу и рычит.

Мы с Алтаем останавливаемся под источником света, он запросто зажимает биту под мышкой, словно это не оружие, а спортивное снаряжение. Как, в общем-то, и есть в действительности. Вот только вряд ли этот человек играет в бейсбол.

Испугавшись, я делаю глубокий вдох и сглатываю осевший на языке терпкий аромат туалетной воды. Алтай, быстро оглядев мои руки, возвращается к чуваку.

Я отворачиваюсь, не хочу смотреть. Откуда-то точно знаю, что будет. Надо бы помешать, но губы по-прежнему плотно сжаты: я не могу спорить с этим человеком, не хватает сил его одергивать.

Когда снова поднимаю глаза, парень согнут пополам и пытается отдышаться. Кира преданно смотрит на Алтая, который как ни в чем не бывало будит Григория Горелова.

Глава 11

Просто подойду к нему и скажу: «Привет! Возможно, я в розыске. Не уверена, но как знать. Вы бы не могли что-то с этим сделать? Вы бандит, я бандит, наши эти самые бандитские дела. Порешаем?»

Я морщусь, нажимая кнопки на зерновой кофемашине.

«Алтай, как вас по отчеству, мы можем обсудить наши дела? Как какие? Ну, знаете, всякий криминал. Ваша же тема».

Боже мой, как это все по-идиотски звучит.

Закончив, я прикладываю электронный ключ к замку и попадаю на соседний участок. Иду по тропинке к беседке. Между лопатками будто кинжал вставили, с каждым шагом сердечная мышца работает все активнее.

Сегодня здесь чисто. Мусор убран, бассейн почищен, и в нем уже кто-то плещется, кустарники аккуратно подрезаны. О вчерашнем погроме напоминает лишь трещина на стекле панорамного окна. Как шрам на ровной коже.

В беседке сидят двое, и это сбивает с толку. Кира дремлет в теньке у ног читающего документы Алтая. Ее глаза лениво открываются при моем появлении. Исса в свободной льняной рубашке и брюках курит, развалившись в кресле.

— Доброе утро, — здороваюсь я чуть менее приветливо, чем делала в кофейне.

Надо было посмотреть, есть ли новая машина на парковке. Светлана не сказала, что у Алтая гости. Она, видимо, не любит женщин.

— Рада Владиславовна, здравствуйте, — улыбается Исса. — Говорят, вы вчера в одиночку сражались с укуренными тунеядцами?

Я ставлю чашку перед Алтаем.

— Укуренные обычно тихие как мыши, эти были под чем-то посерьезнее. Вам сварить кофе? Утро сегодня раннее и тревожное.

Алтай отрывается от бумаг, они с Иссой переглядываются и синхронно усмехаются.

— Если вас не затруднит.

— Постой. — Алтай поворачивается к бассейну и свистит. — Эй, давай-ка сюда, тунеядец! — Он снова поворачивается ко мне. — Тут молодой человек сказать что-то хочет.

Исса смеется. Он с интересом пялится на меня, я же остро ощущаю, что руки стали лишними, и не представляю, куда их деть.

Из бассейна ловко выныривает молодой мужчина — худой, но подтянутый. Лицо смазливое. Отросшие мокрые волосы прилипли ко лбу, губы пухлые, рот до ушей. Из одежды на нем вчерашние розовые купальные шорты.

Григорий Горелов. Я так понимаю, именно его папа просил рассмотреть в качестве жениха. Вот и познакомились.

Горелов берет с кресла полотенце и, вытерев лицо, накидывает на плечи.

— Опачки, кофе! Как вовремя! — Он хватает чашку Алтая и делает большой глоток. — М-м-м, чудо.

Алтай смотрит на него, как на жужжащее насекомое, качает головой и утыкается в документы. Кира садится и за всеми наблюдает.

Горелов, причмокивая, смакует американо. Проходит секунд пять.

— Горелов, еб твою мать! — не выдерживает Алтай. — Ты сегодня разродишься или как?

Григорий прочищает горло, просит у Иссы сигарету. Прикурив, он, наконец, обращает внимание на меня и хитро улыбается.

— Привет, Рада. Мне жаль, что ты вчера испугалась, мы вообще-то добрые ребята, никому ничего плохого не делали. Немного стекло поцарапали, но это сдуру.

— Нормально извинись.

— Я нормально извиняюсь. Рада, хочешь поплавать? Водичка прелесть!

— Хочу, но не с вами, — отвечаю тут же.

Все трое усмехаются.

— А что так, не извинила? Да ладно, наши отцы дружат. Ну откуда мне было знать, что ты дочка Филата?! Я тебя ни разу в жизни не видел.

И это правда, я тоже не помню Григория на редких праздниках, которые посещала.

Алтай поворачивается в нему, и я ощущаю потребность смягчить ситуацию.

— Все в порядке. Спасибо, что извинились. А что с остальными?

— Витьку наложили четыре шва, Рома Попов и Антон все еще отсыпаются. Я самый живучий, — хвастается Григорий. Залпом допивает кофе. — Ну я пошел, Алтай? Сойдет?

Тот кивает:

— Удовлетворительно.

— Йес! — Горелов разворачивается и с разбегу ныряет в бассейн.

Я в полном недоумении пялюсь на Киру. Дело не в аките: собака в лучах утреннего света еще прекраснее. Я не понимаю, какие у этих троих могут быть общие дела. Ни одной идеи в голове нет, я даже примерно не могу представить, почему Алтай и Исса терпят Григория. При этом он чувствует себя как дома, будто Алтай ему строгий старший братишка.

— Рада Владиславовна преисполнена недоумением, — замечает Исса. — Ничего, зайчик, это нормально. Помнишь, я упоминал, что Алтай непредсказуемый? Расслабься.

Я быстро киваю.

— В полицию только больше не звони, ладушки?

Я снова киваю, осознавая, что это не просьба.

— Рада! Бросай свой передник и ныряй! — кричит Григорий. — Алтай, отпусти ее на полчаса! Пожалуйста!

— Пожалуйста, нет, — взмаливаюсь я, и Исса низко хохочет.

— После обеда Григория здесь не будет, — произносит Алтай тоже с улыбкой. — Можешь прийти поплавать.

Глава 12

— ...Там рекреационные земли, — говорит Алтай в телефонную трубку.

Я трижды пыталась начать разговор, но его мобильник буквально разрывается.

— Тимур, статус природоохранной зоны сняли еще в начале января... Почему? — Его смех, глубокий и вибрирующий, отзывается в каждом нерве. — Так быстро все меняется, куда нам угнаться... Если не боишься изматывающего, прости за бедность речи, секса с археологией, почему нет?.. Я? Ну, может, что-то и могу. Мой тебе совет: рискни сначала сам. Меня лично интересуют именно виноградники… Да, хорошо, до связи.

Алтай откладывает мобильник, берет чашку и делает глоток. Я следую его примеру.

— Изматывающего секса с археологией? — переспрашиваю с легкой улыбкой.

— Тут всюду курганы. — Алтай охватывает взглядом горизонт, в его глазах отражаются какие-то эмоции, и я ругаю себя за попытку кокетства. — Знаешь, сколько из этого участка горшков выкопали? — показывает он под ноги.

— Мы сидим на чьей-то могиле?

Алтай хмыкает.

— Вся планета — чья-то могила. Все это было давно и не имеет значения. Но призраки, говорят, иногда захаживают к бассейну. Отдохнуть. — Он улыбается.

Я отвечаю тем же, но взгляд предательски цепляется за его шрам. Стараюсь игнорировать, честное слово, стараюсь, и не могу.

— Я не боюсь призраков. Только живых.

Алтай одобрительно кивает, опять разглядывая меня. Его внимание навязчиво, оно за пределами понятия «деловые отношения», уровень неловкости — выше макушки.

Снова пью кофе. Давай, Рада. Открой свой рот и скажи.

— Папе позвони сегодня. Поплачь, пришли фото синяков, — запросто говорит Алтай.

Я вздрагиваю.

— Солгать, что это вы наставили?

— Просто покажи, он сам додумает.

— Но это несправедливо, вы за меня заступились.

— Это неважно.

— А если он полицию вызовет?

— Марата, что ли?

Вздыхаю.

— Кстати, насчет Марата. Есть небольшая проблемка.

— Так. — Алтай выглядит заинтригованным.

— Ночью я поступила необдуманно и импульсивно. Можно как-то так сделать, чтобы моих данных не было в полицейском участке? Будто я туда не звонила.

— Причина?

В этот момент я понимаю, что с Алтаем не так — прищур. Он прищуривается нижним веком. Обычно люди так не делают, поэтому их взгляды не оказывают такого сильного воздействия. В его мимике сквозит что-то психопатическое.

— У меня возникли проблемы в Москве, из-за этого я срочно приехала к папе. Он... обещал помочь. Возможно, я нахожусь в розыске, точно не знаю. Женщина, у которой папа арендовал для меня квартиру, написала, что после моего отъезда кто-то приходил, перевернул все верх дном. Она думала, ограбление, но ничего не взяли.

— Малыш, полиция работает официально. Ты же на юрфаке учишься.

Лицо печет от стыда, и я быстро поясняю:

— Да, но... Я знаю только, что у этих людей связи. Меня дважды вызывали в департамент внутренней безопасности универа, угрожали, шарили в сумке.

Хочу рассказать подробнее, выложить как есть, потому что мне нужно с кем-то это обсудить и посоветоваться, однако я боюсь, что Алтай тут же меня и сдаст. Не получается доверять ему.

— Папа обещал все уладить.

— Ты кому-то отказала или, наоборот, с кем-то не тем трахнулась? — спрашивает он спокойно, будто это обычное дело.

Концентрируюсь на его чашке. Боже, как сложно, будто иду по битым стеклам.

Алтай делает еще глоток кофе. Я рассматриваю его пальцы — длинные, ровные, без колец, браслетов и татуировок. Я думала, он весь в них: папа давным-давно сказал, что скоро этот парень выбьет на теле воровские знаки, чтобы в тюрьме чувствовать себя своим. Надо же, не выбил. Может, под одеждой?

Я смотрю на его свободную черную рубашку, небрежно расстегнутую на пару верхних пуговиц. В вороте виднеются густые темные волоски. Резко опускаю глаза.

— Типа того. Он... этот человек теперь меня преследует. Мне нужно спрятаться, пока все не устаканится.

— Интересно.

— Вы зря взяли меня в заложницы, я самая невезучая на свете. — Кофе уже остыл, и я осушаю чашку в три больших глотка, отчего голова немного кружится. — А невезение заразно. Но прошу вас, если решите меня сдать, предупредите, пожалуйста. Последние две недели я живу в сильном страхе.

Закрываю глаза и вспоминаю тот жуткий ужас, когда меня вызвали прямо с лекции. Как я шла в сторону департамента безопасности. Как уговорила охранника отпустить в туалет на одну минуту. В кабинке дрожащими руками обшарила карманы, сумку, промяла швы ее подкладки. Нашла один свежий, распорола ногтями, а там — пакет с таблетками. Я его туда не прятала. Никогда в жизни я не имела дел с наркотиками. Подбросили, и очень ловко, я с ним с самого утра ходила. Смыла пакет в унитаз. На допросе я не рыдала только из-за адреналина, который кипел в венах, когда мою сумку вытряхнули. Они знали, что ищут. Они... не нашли. И меня отпустили. Вечером я была на юге.

Глава 13

— Алтай точно уехал? — У бедной Нади глаза по пять рублей.

— Мы же обе видели, как машина отъезжала. — Я бросаю полотенце на лежак и потягиваюсь.

— Признайся, ты хочешь, чтобы меня выперли.

— Он разрешил. И вообще, когда ты в последний раз плавала?

— Не знаю. Может, года три назад.

— Три? — Оборачиваюсь. — Ты живешь рядом с морем.

— И что? В сезон я работаю, зимой купаться холодно. А ты?

А я... вся такая дерзкая дочка Филата, плавала пять лет назад, перед тем как мы с бабушкой переехали в Москву.

— Давно.

Скидываю халат, подхожу к бассейну и, не мешкая ни секунды, ныряю. Прохладная вода приятно покалывает разгоряченное тело, я легко доплываю до противоположного бортика, выныриваю и улыбаюсь.

— Надя, давай! Смелее! — кричу. — Такой кайф!

Она нехотя раздевается и семенит к бассейну. Воровато оглядевшись, плавно погружается в воду.

— Босс меня уволит, и я не найду другое место, где так хорошо платят и дают жилье. И стоматологическую страховку, — причитает Надя, подплывая. — Какая вода, боже, как приятно! Он точно меня вышвырнет, но как же я счастлива!

Я смеюсь, обнимая ее. Надя забавная и простая, ей невозможно не симпатизировать.

Мы плаваем целый час, брызгаемся друг в друга, ныряем с бортика и много громко смеемся. Я — из-за нервного напряжения, она, скорее всего, — от накопившейся усталости. Со стороны обе выглядим пьяными, хотя в крови нет ни капли алкоголя.

Ополоснувшись, я пускаю Надю под душ, а сама возвращаюсь на лежак и достаю солнцезащитный крем. Получив физическую нагрузку, тело приятно ноет. Воображаемый кинжал страха между лопатками стал будто тоньше, и я могу вдохнуть глубже. Хорошо! Кажется, за последние две недели я впервые позволяю себе расслабиться. Как странно, что это происходит не у папы дома, а здесь.

Стягиваю лямки купальника, а потом и сам лиф, наношу крем на грудь и живот. Солнце печет нещадно, нежит, обволакивает. Я откидываюсь на спинку лежака, закрываю глаза и засыпаю.

Отключаюсь буквально на минуту, когда плеча касается Надя . Распахиваю глаза.

— Кто-то пришел?

— Тут камеры, ты в курсе вообще? — шепчет она, кивая на фонарь, и укладывается рядом.

Желудок резко скручивает, а чертов кинжал между лопатками вибрирует с новой силой. О боже.

— Кто просматривает записи с камер? Светлана? — тараторю я.

— Только босс.

Швыряет в ледяной пот. Стоит южный послеполуденный жар, а мне холодно! Запаниковав, приоткрываю рот, чтобы глотнуть больше раскаленного воздуха. Бедное сердце колотится на разрыв. Я тут же представляю Алтая из нашего утреннего разговора. Его широкие плечи, крепкие руки, спокойный голос и навязчивое взрослое внимание.

Мне конец.

И все же гордость — как высохший комок глины в груди. Твердая, неподатливая. Она не дает ни смутиться, ни сбежать.

Я бросаю взгляд в камеру, после чего неспешно опускаю спинку лежака и переворачиваюсь на живот. Сна больше ни в одном глазу. Чувствуя, как капельки воды и пота стекают по спине, смотрю в одну точку и срываюсь на дрожь.

Молодец, Рада, продемонстрировала Алтаю свою грудь.

Мне необходимо выспаться. Я туплю на ровном месте снова и снова. Когда находилась в шаге от того, чтобы присесть лет на десять по 228 статье УК РФ, когда бросила все силы, чтобы сбежать... прокололась на простом. Как будто запал закончился. И мозги вместе с ним.

Алтай не будет проверять камеру. Зачем ему это?

Записи поднимают, если случается что-то вопиющее. У него физически нет времени просматривать все.

Надеюсь.

Надя тоже переворачивается на живот, на ней скромный закрытый купальник.

— Можно спросить? — шепчет она и, дождавшись моего кивка, продолжает: — У вас с боссом что-то было? Мы уже сутки гадаем, какие у вас отношения.

— У него бизнес с моим отцом. И однажды Алтай мне очень помог.

— Понимаю. Мне тоже, — вздыхает Надя.

— Расскажешь?

— В другой раз. Сейчас мне слишком хорошо, не буду портить себе момент.

— Конечно, — улыбаюсь я. — Раз уж мы откровенны: а у тебя с ним что-то было?

Она смеется.

— У меня? Не-ет, ты что! — Надя брызгает в меня водой. — Босс, увы, предпочитает девчонок помоложе.

— Что-о?.. В смысле? Тебе же двадцать шесть.

— Его подружкам обычно лет девятнадцать. Максимум двадцать.

— Да ладно?!

Весело хихикаем.

— Я тогда тоже старовата: мне двадцать два скоро. Вот козлина похотливая!

Прыснув, мы хохочем в полный голос. Две одинокие сплетницы, ухватившие полчаса покоя. Наша истерика тоже нервная, но вместе тем — объединяющая. Разряжающая обстановку.

Глава 14

Надя одалживает мне платок, длинную юбку я нахожу в чемодане, и чуть свет мы выдвигаемся на старенькой «гранте».

Вчера вечером я набралась смелости и подошла к Алтаю. Как и в прошлый раз, в это время он гулял с собакой вдоль берега лимана. Правда, не один, а в сопровождении пары отдыхающих. Девушка с кислотно-зелеными дредами притягивала взгляды, а ее спутник, типичный айтишник лет на пятнадцать старше, добавлял их образу очарования. Интересная пара. Алтай доброжелательно рассказывал о развлечениях на курорте, в его голосе совсем не было агрессии, и, воспользовавшись возникшей паузой, я обратилась с просьбой.

— В церковь? — переспросил он, насмешливо сощурившись. — Решила исповедоваться?

— Мало ли что ждет впереди. И было за плечами, — скромно потупилась я, гадая, смотрел ли он записи.

Повисла пауза. Кира гонялась за чайками, влюбленные веселились и фотографировали друг друга на фоне заката. А я думала лишь о том, что пора посмотреть Алтаю в глаза. Возможно... с некоторой долей вероятности... если я смогу это сделать, сейчас, сию минуту, я пойму что-то важное, новое. Узнаю. Почувствую?

И вдруг захотелось посмотреть. Остро, до трясучки и покалывания кончиков пальцев. Я была сыта по горло неопределенностью и страхом, мне нужна была откровенность! Я ощутила себя смелой, рисковой, готовой к честному разговору и взрослым ответам.

Шесть лет назад Алтай просто помог, попросив взамен не плюшки, а анонимность. Помог без условий, долгов и многоточий. Ни разу не напомнил о себе, не ткнул носом, не посмеялся. И сейчас, спустя столько времени, господи, он даже пальцем меня не тронул. Это что-то должно значить, черт возьми, или я ни хрена не понимаю в этой жизни.

Целый миг я решалась. Кровь кипела в венах, сердце колотилось как перед экзаменом. Между нами звенело напряжение, я хотела спросить почему, откуда оно. Быть может, у Алтая были ответы. А может, я себе все придумала.

Но поднять глаза не получилось. Снова.

Его присутствие давило ледяной глыбой. Слухи о нем, как и послужной список, ставили крест на любой симпатии. На языке чувствовалась соль моря, покоя не давала мысль о том, что Алтай, возможно, смотрел записи, где я полуголая. В горле было слишком сухо, чтобы произнести даже звук. И я растерялась.

Алтай как будто подождал немного, потом разрешил:

— Туда и обратно. Не светись.

— Спасибо! — хрипло выкрикнула я и, потупившись, посеменила в сторону холма, на котором расположен отель.

Добравшись до вершины, оглянулась. Алтай не смотрел в мою сторону, не провожал глазами. Он продолжал меланхолично прогуливаться по берегу. Кира выплескивала дурь, бешеным галопом наматывая круги вокруг хозяина.

Я не знаю, изучил ли Алтай записи с камер, но почему-то от мысли, что да, отчаянно пекло в груди. Странно. Дико. Детская робость перед ним как будто стала чем-то большим, а чем именно — я не могла разобраться. Я просто пришла к выводу, что поход в церковь — лучшая на сегодня идея.

***

Надя движется по пустой ровной дороге на второй передаче, а я проверяю сообщения в телефоне.

Девчонки из кофейни сообщают, что скучают по мне и, несмотря на молчание, ждут возвращения. Шлют веселые селфи. Смотрю на родные лица и быстро тру нос, который щиплет.

Чат с подружками из универа ломится от непрочитанных сообщений. Я умираю от любопытства узнать, что там, — мы каждое утро начинали с переписки, — но, сделав над собой усилие, перемещаю его в архив. Как странно, была жизнь — и нет ее.

От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Тюрьма... Дрожь прокатывается по телу. Наша жизнь так хрупка, уязвимее — лишь планы на будущее.

Свежие сообщения от папы я тоже не спешу открывать, а когда делаю это — ощущаю острый виток раздражения.

«Дочка, как ты? С тобой все в порядке?»

Желание отправить ему фотографию синяков взрывается внутри атомной бомбой.

Выспавшись, я почувствовала, что разум прояснился, а обида, напротив, стала нестерпимой. Сидит на груди тяжелой скользкой жабой, душит.

Что ты хочешь, папа, чтобы я тебе написала? Что человек, которого ты называл неадекватным и которому пророчил будущее за решеткой, пока еще не избил меня и не принудил к постели? Это тебе написать? Поднять настроение? Ты там сидишь беспокоишься, не имеют ли меня дни и ночи напролет?!

Я пятый день в заключении. Пятый, папа! И ты до сих пор ничего не сделал, чтобы вытащить меня!

Как ты мог меня ему отдать? Как ты мог вообще рассмотреть этот вариант? Я ведь тоже твоя дочка.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Мы едем в храм Божий, надо успокоиться.

Вчера, после работы, мы с Надей, Светланой и Анатолием вместе ужинали и пили вино. Алтай остался в «Заливе Свободы», я знаю это, потому что машина стояла на парковке всю ночь. Он не вмешивался. Я чувствовала себя лучше. И почему-то в безопасности. Оттого и решилась подойти, когда увидела, как он спустился с холма к лиману...

Сообщения от Павла тоже не являются сюрпризом. Он требует немедленно сообщить, где я, беспокоится. Я забанила его везде, поэтому он теперь кидает рубли на банковскую карту. Мне остается лишь ждать, когда у него кончится терпение и он напишет что-то, что можно будет использовать как доказательство его вины.

Глава 15

Я успела забыть, каково это — жить в маленьком южном городе.

Как я могла забыть?!

У моего папы есть две сестры, — тетя Саша и тетя Марина, — и у каждой из них море подруг. Я глазом моргнуть не успеваю, как оказываюсь в хороводе любопытных женщин. Меня обнимают, осматривают. Хочу спросить, как они так быстро добрались сюда из города, но н сейчас это будто теряет значение. Ради меня приехали? Папа попросил?

О господи боже, папа перевел деньги и меня забирают? Все закончилось? Бросаю взгляд на храм — случилось настоящее чудо!

Не дав даже пикнуть, мне развязывают оба платка, с плеч и головы, осматривают руки. Находят синяки и начинают охать. Оскорблять Алтая, крыть его последними словами.

Эм. Становится неуютно.

— Отдайте, — прошу. — Не надо, не стоит.

Хрен там. Меня не слушают.

— Животное... Он просто неконтролируемое животное... — Тетушки понимающе переглядываются. — Не пожалел девочку.

Я осознаю, что никто меня забирать не собирается, и, разозлившись, повышаю голос:

— Пожалуйста! Это я упала, все в порядке!

Забираю платок, накидываю на плечи и завязываю на узел.

Я не имею права рассказывать про вечеринку отпрыска мэра, Алтай сам просил Марата валить все на него. Но как это сложно! Симпатии к нему по-прежнему нет, но и наговаривать на Алтая я не собираюсь. Может, и животное, но мне пока не на что жаловаться.

Тетя Саша вовсю рыдает, причитая, да так складно, будто я уже померла.

— Девочка наша, как же так? Как же печально жизнь твоя сложилась, бедная твоя матушка. Бедовая ты. Горе, какое горе!

Синяки на плечах начинают зудеть, хотя до этого момента не вызывали беспокойства. Тетя Марина обнимает тетю Сашу, их подруги обнимают меня.

— Бедняжка наша! Испортили нам хорошую девочку. Чудовище! Ну почему полиция бездействует?

Я пытаюсь возразить. Вот она я, живая и здоровая, по крайней мере пока, но затем до меня доходит, что оплакивают они не меня, а мою честь. Бросаю взгляд на Надю — она, бедная, сидит за рулем. Прячется.

— Со мной все в порядке... — продолжаю настаивать.

Без толку.

— Малышка, протащили через жернова из-за денег. Какая же несправедливая штука жизнь!

— Он меня не трогал. Эй!

— В церковь молодец, что пошла. Бог все видит, он отпустит тебе грехи. Отпустит же, Люба?

— Однажды... Главное, просить, — решительно заверяет незнакомая женщина. Видимо, Любовь.

Прихожане толкутся у машин, делают вид, что увлеченно заняты сборами, но и не уезжают почему-то. Батюшка с интересом выглядывает из окна.

— Да как же оно сложится после такого?! — драматично вопрошает тетя Саша. — Как она жить сможет? Не сможет! Помнишь сестру нашей троюродной бабушки? Руки на себя наложила.

Что-о?!

Они меня хоронят. Люди вокруг смотрят сочувственно-брезгливо. Снова взрываюсь:

— Да вы же не слушаете! Я сказала, что...

Тетушкам и их подругам вообще все равно. Договорить не дают. О своем рассуждают.

— Я еще девственница! — кричу наконец.

Они замолкают, смотрят на меня. Потом переглядываются.

— А что тогда с землей? — неожиданно спрашивает тетя Саша. — С домами?

— Папа найдет деньги. Я уверена, что найдет. Есть еще целых два дня.

Тетушки опять переглядываются с подругами. Любовь напоминает полушепотом:

— Синяки просто так ниоткуда не возьмутся. Девочка обманывает, ее право.

Она подходит ко мне ближе:

— С батюшкой поговори, не стыдись, ему можно довериться...

Тетя Марина и тетя Саша кивают друг другу. Они продолжают причитать, хотя уже менее уверенно, обнимают меня, расцеловывают, крестят и... отпускают в машину к Наде.

Стоят группкой, эдакие сурикаты, и смотрят, как подруга увозит меня обратно в плен. Поверили ли, что ничего не было?

Они все сбережения вложили в эти участки и дома. У папы была идея жить большой семьей в одном квартале. Чтобы шлагбаумы стояли, охранник на въезде, чтобы дети играли в безопасности, а старики разводили клумбы. Чтобы чужих там не было.

Суммы бешеные.

Тетушки ведь не думают, что Алтай простит отцу долги за секс со мной? Какой идиотический бред.

Кроме того, как мы недавно выяснили, я для него... эм, старовата. Засиделась в девках. Перезрелый двадцатиоднолетний персик.

***

«Залив Свободы» встречает тишиной, запахом кофе, детским смехом, всплесками в бассейне и, как ни странно, умиротворением.

И тем не менее я дергаюсь. Хлопаю дверью в свой номер и нервно переодеваюсь в костюм горничной. Айкаю от боли, когда случайно зажимаю молнией кожу. Зачесав волосы, приступаю к работе.

Глава 16

Девчонка-бармен пританцовывает на месте и ловко разливает разноцветные настойки, по пять штук каждому.

— Вообще-то, мне нежелательно пить, — сообщаю я. Больше так, к слову.

Сидящий рядом человек обладает талантом гипнотизера, иначе я не могу объяснить, как здесь оказалась. Исса меня попросту... уболтал?

Бывает же.

Только не со мной, нет. Обычно я так не рискую, ведь закон Мёрфи не прощает ошибок. Но святоша с четками производит впечатление самого доброжелательного парня на планете.

— Почему это?

Сидим с ним за барной стойкой. В беседке смеются две девицы и друг Григория. Сам Григорий вьется вокруг нас, как надоедливая оса. Марат и остальные гости разъехались по домам час назад, так и не дождавшись именинника.

Двор выглядит грустно. Его любовно украсили: развесили серебряные и белые шарики, на столиках расставили вазы с живыми цветами. Сервировка чудесная.

Не пригодилось. Что-то мне подсказывает, Светлана завтра будет не в духе.

— Мне от алкоголя плохо становится.

— Вы просто не пробовали наши настойки. Это совсем другое дело.

— Возможно, — пожимаю плечами, напряженно разглядывая салфетку на коленях.

— Расслабьтесь. — Исса небрежно касается моего запястья. — Вам нужно. С такими-то родственниками.

— Видели сцену у церкви, да? Я надеялась, вы уже уехали к тому времени... Знаете, в детстве я мечтала, чтобы папа и его родственники обсуждали только меня. Вуаля! — Широко развожу руками. — Я и моя честь — гвозди программы!

Исса хрипло смеется, закрывая рот ладонью.

— И что с честью, кстати? На месте?

— На месте. — Я дергаю плечом. — Больно она нужна кому-то, оказывается, кроме как принцам в дешевых романчиках.

Мы смотрим на Григория, который забрался на стул и читает рэп.

— Да уж, — бормочу себе без нос. — Мужики вокруг — просто мечта. Одной проще.

Исса хлопает рукой по столу.

— Так и знал, что надо за вами идти. Ненавижу пить в одиночестве, а эти... — кивает он на беседку, — саранча. Ни мозгов, ни чувства юмора, лишь бы пожрать на халяву.

— Так зачем вы их пустили? — шепчу вполголоса.

— По секрету: Алтай слишком лоялен к Григорию. На мой взгляд.

Исса поднимает стопку.

— Итак, за моего дорогого друга Алтая. Здоровья ему крепкого и удачи в делах. Без него не было бы ни этого отеля, ни вас здесь, ни меня на этой земле. За Алтая!

— И денег ему побольше, — дополняю я, думая о папе.

— Точно!

Григорий тут как тут и тоже поднимает стопку. Мы втроем чокаемся и выпиваем. Терпкий, вкусный напиток приятно греет язык. В настойке градусов восемнадцать, и все они моментально ударяют в голову. Горелов расправляется со своим сетом, звонко чмокает меня в щеку и идет к своим. Брезгливо тру место поцелуя ладонью.

— Это вкус малины?

— Думаю, да. Теперь тыква, — торопит Исса. — Поехали! Давайте-давайте, Рада, не тяните. Гриша нас делает, это несерьезный подход.

Мы опрокидываем тыкву, вишню, абрикос, клубнику, и становится легче. Действительно веселее! Я отламываю кусочек сыра, жую, наслаждаясь легким головокружением.

Исса заказывает еще по сету.

— А где он? — спрашиваю. — Именинник.

— Надеюсь, в пути. У Алтая сегодня были встречи в Краснодаре. Видимо, они его задержали. Сюрприз не удался, а мы так старались. Обидно.

— Бандитские дела — они такие, — грожу ему пальцем, отдавая себе отчет, что это не совсем адекватно.

Исса снова смеется.

— Наверняка. — Он берет стопку из следующего сета. — Поехали, Рада. Ну же! Я зачем вас сюда привел? Вы дочь своего отца или вас подкинули?

— Поехали!

Мы быстро расправляемся со вторым сетом и заказываем третий. После него я попадаю в безумную, яркую, расслабляющую карусель. Ощущаю легкость в ногах, отчаяние и почему-то восторг.

Целый час мы взахлеб обсуждаем все подряд — столицу, мою учебу, Анапу, курорты, песок, преподавателей, новые поправки к законам, известных журналистов, политику и НЛО. Когда кто-то упоминает книгу «Темный лес» Лю Цысиня, меня уже не остановить!

— А давайте... мы с вами на «ты» перейдем! — вкидываю внезапно.

Исса, который давно перешел на виски, пьяно кивает и соглашается. Мы пьем еще раз, тепло обнимаемся и пожимаем друг другу руки.

Гриша включает музыку громче. Еще через минуту он оказывается рядом и тянет меня за руки. Сначала отказываюсь, это все же слишком, да и меня позвали развлекать Савелия, который твердо решил дождаться именинника. Но музыка и правда классная, к тому же Исса кивает отправляться.

Темно. Лишь несколько фонарей освещают тусовку. Я танцую у беседки, радуюсь сама не зная чему. Еще одному дню жизни? Свободе? Тому, что в безопасности, сыта, цела? Этому действительно стоит порадоваться, или я не дочь Филата.