— Ты глянь, какая красотка!
— Угу. Только дохлая, кажись.
— Да не, дышит вродь. Видишь, грудь поднимается…
— А, и точно. Ладная какая.
— Грудь-то? Не-е, маловата будет. Но все равно я б эту девицу… ух!
— Не тронь. Эту мы точно для лорда берем. Он с нас шкуру спустит, если узнает, что мы такую шикарную бабу оприходовали.
Голоса в моей голове были грубыми и очень назойливыми. Хотелось смахнуть их в сторону, как смахивают прочитанные сообщения в смартфоне, но они все гудели и гудели, заставляя затылок наливаться свинцовой тяжестью, а виски — пульсирующей болью.
Ну какое мне дело до некой «бабы» и ее бесцеремонных поклонников? Зачем они мне все это прямо в уши вопят? Оставьте в покое, и без вас плохо. Кажется, мы с Олькой вчера перебрали чуток… Хотя странно, не помню, чтобы пила больше пары бокалов…
— Да уж, — продолжил первый голос, отличавшийся заметно большим градусом сальности, нежели у его собеседника, — такая только для лорда и пойдет. Не для черни всякой поди, навродь нас с тобой. Уж больно хороша.
— Даже слишком. Не из сиен ли она? Вон тоненькая какая, аж жилки на шее светятся, и волос грива целая. Где ты такую у обычных баб увидишь?
— Окстись! Нету никаких сиен на свете. Нам патер Броуни так и говорил: нету и всё тут. Придумки это людские. Сядут крестьяне зимой, и давай всякие небылицы измышлять.
— Ты еще скажи, что нечисти нету али ведьм лесных!
— Ну, нечисть, может, и есть, тут не знаю. Сам не видал, а вот патер наш, бывает, читает что-то в домах, чтобы она не завелась. Но эта-то… девица как девица. Из благородных просто, вот и нежная сверх меры.
— А давай ей уши проверим. У сиен, говорят, они острые, на лист кизильника похожие, или даже на иву.
Моих волос коснулись чьи-то руки, шершавые пальцы мазнули по шее и дотронулись до правого уха.
— Видишь, обычные у нее уши. Ладно, неси ее на лошадь грузить, у нас еще дел полно.
Меня бесцеремонно вздернули наверх и, похоже, перекинули через чье-то плечо. В нос сразу ударили едкие запахи грязи и пота с солоноватым привкусом крови.
— Отпустите, — запротестовала я. — Что за наглость!
То есть это я подумала, что запротестовала. А на деле из моего горла вырвался лишь нечленораздельный стон. Я попробовала пошевелиться, однако тело не слушалось, и все, что у меня получилось, это слабо взмахнуть рукой.
— Сначала к знахарке ее, а там уж пусть сами разбираются.
Меня опять куда-то переместили, и я повисла поперек широкого теплого… дивана? Новый запах ворвался в нос — терпкий и какой-то… животный. Рядом раздалось характерное всхрапывание. Лошадь! Я на лошади.
Господи, да что тут творится-то?! Где я вообще? Я же была в гостях у Ольки, мы с ней по традиции на кухне сидели, а потом…
А потом в голове была только темнота.
И в следующее мгновение, когда мои руки начали обвязывать веревками, я снова в нее провалилась. В спасительную черную дыру, откуда не хотелось возвращаться. Потому что вдруг я очнусь, а тут снова непонятные мужики с неприятным амбре и настоящая живая лошадь…
Второй раз я пришла в себя менее драматично. Просто открыла глаза и обвела ими помещение вокруг.
Я находилась в просторной палатке, больше похожей на шатер. Ее матерчатые стены иногда шевелились от ветра, похлопывала ткань, закрывающая вход. Пол был устелен разномастными, но явно не самыми дешевыми коврами, а по краям была расставлена непривычная мне мебель: вроде комод, но выглядит как сундук, вроде стул, но скорее как кресло без спинки, вроде кровать, но, по мне, так топчан какой-то примитивный.
Так. А я на чем лежу?
Я приподнялась, ощупывая сооружение под собой. Кажется, такой же топчан, как и тот, что я стоял неподалеку. Матраса нет, вместо него тюфяк, набитый, по ощущениям, соломой, подушки тоже нет, о простынях и говорить не приходится. Но при этом я накрыта грубым шерстяным одеялом.
Я собиралась его откинуть, чтобы встать, и замерла, разглядывая свои руки.
Они были не мои.
Ни привычного загара, ни шелушащихся трещинок на тыльной стороне ладони, ни коротких ломких ногтей, да и форма совсем другая. Тонкие длинные пальцы, узкие запястья, мраморная кожа…
Не успела я ужаснуться, как моего плеча что-то коснулось. Я вздрогнула, инстинктивно шарахаясь в угол «кровати».
— Тише-тише, девонька. Вижу, что пришла в себя. Это хорошо, это славно. Сейчас укрепляющих травок еще попьешь, а там и вставать будем потихоньку, одеваться. Его светлость-то обещался к вечеру зайти.
Возле меня стояла старушка в длинном холщовом платье, с повязанным поверх него передником и чепцом на голове. Пахло от нее, кстати, не в пример лучше, чем от давешних мужиков. Травами и чистотой.
Что она сказала: будем одеваться?
Я опустила взгляд на грудь. Грудь тоже была не моя, но к тому же еще и укутанная в плотную сорочку. Довольно жесткую. Изо льна, что ли? А по бокам от двух выпуклых окружий свисали длинные спутанные пряди волнистых волос иссиня-черного цвета.
Сплю, наверное. И снится мне всякое разное… Ведь только во сне можно оказаться другим человеком, правда?
«Это не сон…» — прошелестело у меня в голове.
— Глупости, — пробормотала я. — Сон, и всё тут.
Тем временем пожилая женщина протянула мне питье в глиняной чашке. Напиток был зелено-коричневого оттенка и доверия никакого не внушал.
Я коснулась чашки, затем потрогала свою-не свою грудь, потом протянула руку к старушке — та тоже оказалась вполне материальная.
— Пей, детка, пей, — произнесла она, явно не собираясь растворяться в воздухе. — Большое потрясение у тебя было. Немудрено, что ты еще не в себе. Но твой род тебе поможет. Ты держись уж.
— Мой род?
— Не волнуйся, никому я не скажу. Просто… я ж знахарка. И живу на свете долго. Многое видела.
Я вообще не поняла, о чем она толкует. Но это же сон. Так что все в порядке, мне и не нужно ничего понимать.