Пленница неоновых зеркал

ОТ АВТОРА

Дорогой читатель!

Эта история родилась из личного опыта — не как хроника событий, а как эхо пережитой боли и обретённой силы. Главная героиня Ариана — собирательный образ, в котором многие узнают себя.

Знаю, что почти каждый сталкивался с абьюзом — в семье, отношениях, школе или на работе. С тем чувством, когда кажется, что выхода нет, а ты не принадлежишь самому себе. Я писала эту книгу как терапию: чтобы разложить по полочкам хаос мыслей, проговорить страхи, найти границу между чужим давлением и собственной волей.

Когда‑то я сама оказалась в темноте, из которой не видела выхода. Только благодаря специалисту смогла начать путь к себе. Он посоветовал мне писать — чтобы услышать собственный голос сквозь шум боли и сомнений.

Постепенно из разрозненных записей сложилась история. В какой‑то момент я открыла для себя дорамы — и была поражена тем, как в них показаны здоровые, бережные отношения. Там я впервые увидела, что любовь может быть не болью и борьбой, а опорой и теплом. Это вдохновило меня создать героя, который не спасает героиню, а помогает ей обнаружить собственную силу.

Это не сказка о спасителе. Это история о внутренней силе, о смелости сказать «нет», о шаге вперёд, когда, кажется, уже нет сил.

Но это ещё и история о неожиданной опоры. О том, что даже в самые мрачные времена можно встретить человека, который станет тихой гаванью. Любовь даёт силы продолжать путь, помогает увидеть в себе то, что было скрыто во тьме.

Надеюсь, эта история напомнит вам: вы не одиноки. Ваша боль — не приговор. Внутри вас уже есть всё необходимое, чтобы идти дальше.

Буду искренне рада, если вы поделитесь своими мыслями об этой истории — для меня важно знать, как она отозвалась в вашем сердце.

С теплом и верой в вас,

Тина Тенние

ПРОЛОГ

Ариана стояла на мосту — там, где город обрывался в ночь, а реальность растворялась в безумии.

Ветер рвал волосы, бил в лицо, будто пытался вытолкнуть обратно или сбросить вниз — она уже не различала. Под ногами пульсировала бездна. Вода внизу казалась не просто чёрной — живой. Она манила. Шептала. Обещала тишину.

Шесть лет Ариана училась выживать.

Шесть лет носила маску «всё в порядке»: улыбалась, танцевала, отвечала на вопросы, которые никто по‑настоящему не задавал. Её сознание плыло в вязком тумане, где реальность смешивалась с призрачными образами, а время то растягивалось в бесконечность, то сжималось в точку. «Зачем я это делаю? Кто я на самом деле?» — эти вопросы вечно крутились в голове, но ответов не было. Она тренировала голос, чтобы он не дрожал, и взгляд, чтобы не выдавал ужаса. Она убегала — от воспоминаний, от прикосновений, от собственных криков, запертых где‑то глубоко внутри. Порой ей казалось, что она наблюдает за собой со стороны, будто её тело принадлежит кому‑то другому. «Это не я. Это кто‑то другой живёт моей жизнью».

Но сегодня всё рухнуло.

В голове кружился калейдоскоп образов — рваных, ярких, болезненных, прорывающихся сквозь пелену постоянной сонливости и отстранённости.

Брат. Его глаза — два осколка льда. Его голос, шипящий, как змея: «Ты моя. Только моя». Она помнила, как он смеялся, когда запирал её на чердаке. Как заставлял смотреть на то, чего нельзя видеть. Как оставлял одну в лесу, привязанную к дереву, под звёздами, которые казались не прекрасными, а равнодушными. «Почему никто не остановил его? Почему все молчали?»

Отец. Его взгляд — полный боли, но бездейственный. Он подписал бумаги, отдал всё мачехе — ради «спасения», которое обернулось предательством. Каждый раз, когда брат издевался над ней, отец отворачивался. Стал тенью. Призраком. «Он мог меня спасти?».

Тео. Его улыбка — тёплая, как солнечный свет, которого Ариана так давно не видела. Его руки, впервые не вызывавшие дрожи. Его голос: «Я защищу тебя». Он видел в ней то, что она сама давно перестала видеть — силу, достоинство, красоту. «Наконец‑то я почувствовала, что жива… Но слишком поздно».

А потом — кровь.

Она снова и снова видела её: на полу, на его футболке, на ноже, который брат выронил, когда вмешались охранники. Тео упал. Его глаза встретились с её глазами — и в них было столько боли, столько сожаления…

Он попытался что‑то сказать, губы дрогнули, и сквозь хрип прорвались едва слышные слова:

— Прости меня…

Ариана застыла. Эти слова обожгли сильнее, чем всё, что случилось до этого.

«И он тоже мёртв. Все мертвы. Ты одна. Навсегда», — прозвучал голос брата.

Эти слова звенели в голове, как колокол, отсчитывающий последние секунды. Мысли путались, реальность то появлялась, то исчезала, словно кадры порванной киноплёнки. «Может, это всё сон? Может, я просто проснусь?» Но пробуждения не было.

Ариана не помнила, как пришла сюда. Не помнила, как шла по улицам, где каждый фонарь напоминал о редких мгновениях счастья — о танце. Танец был её спасением. В движении она могла быть собой. В танце забывала, кто она и что с ней сделали. Становилась свободной — хотя бы на несколько минут.

Теперь даже танец казался чужим. Как будто это была не её жизнь. «Где я? Кто я?»

Она стояла на краю, чувствуя, как тьма внутри становится сильнее. Поглощает. Растворяет. Стирает. Её тело будто налилось свинцом, каждое движение требовало невероятных усилий, а сознание плавало в густом мареве безразличия. «Больше нет сил. Больше нет смысла».

«Ты ничто», — шептал голос брата.

«Прости», — доносился голос отца.

«Я люблю тебя», — пытался прорваться голос Тео.

Один шаг — и всё закончится. Больше не будет боли. Не будет страха. Не будет воспоминаний. «Только тишина. Наконец‑то тишина».

Ариана закрыла глаза. В голове — тишина. Но это не та тишина, которую она искала. Это тишина пустоты. Тишина конца.

Она сделала крошечный шаг вперёд.

Перила остались позади.

Тело, потеряв опору, начало падать.

Время растянулось в бесконечность. «Летишь… или уже упала?»

Сначала — ощущение полёта, невесомости, почти свободы. Потом — резкий холод, когда ледяная вода сомкнулась над головой.

Мир исчез.

Остались только тьма и тишина.

А где‑то далеко, сквозь толщу воды, пробивался слабый свет — как последний отголосок жизни, как намёк на что‑то иное. Но Ариана уже не могла дотянуться до него.

Её пальцы разжались. Руки опустились.

Сознание растворилось в холодной, безмолвной глубине.

И в этот момент — вспышка.

Не свет. Не звук.

Память.

«Ты сильнее, чем думаешь», — прошептал голос Тео где‑то внутри неё.

Ариана дёрнулась. «Ещё не всё потеряно…»

ГЛАВА 1. «ГДЕ Я НЕ ЖЕРТВА»

Введение.

Темнота.

Не просто отсутствие света — плотная, вязкая тьма, будто кто‑то залил пространство чёрным воском. Она облепляла кожу, забивала ноздри, глушила звуки. Только скрип половиц — будто когти медленно ведут по дереву — и запах: сырость, гниль, сладковатая вонь чего‑то давно умершего.

Ари прижалась к стене. Та пульсировала под пальцами — холодная, шершавая, живая. Тринадцать лет она знала этот дом, но никогда — никогда — он не был таким.

Дверь хлопнула. Два щелчка замка — как два выстрела. Мир схлопнулся до четырёх стен, где не было ничего, кроме страха.

— Ну что, Ари, — голос прорезал тьму, ледяной и режущий, — пора узнать, каково это — быть по‑настоящему одинокой.

Она рванулась к двери, забила кулаками по дереву:
— Открой! Пожалуйста!

Крик утонул в пустоте. Она заметалась, натыкаясь на призрачные очертания ящиков, цепляясь за торчащие гвозди. Кровь тёкла по рукам, но боль была где‑то вдали — всё заглушал этот запах.

В углу шуршали крысы. Не просто скреблись — переговаривались. С потолка доносилось тиканье старых часов, но ритм был неправильным: то замедлялся, то ускорялся, будто часы тоже… боялись.

Ари схватила воздух ртом. Он не наполнял лёгкие, а давил, как мокрая ткань.
— Я не могу дышать… Не могу…

Стены сдвигались ближе. Она ощущала их кожей — холодные, равнодушные, готовые сомкнуться. В темноте не было ориентиров: ни трещин, ни бликов, ни даже намёка на выход. Только осязание — и оно обманывало.

Она опустилась на пол, обхватила колени. В ушах стучало: тук‑тук, тук‑тук — значит, ещё жива.

Где‑то за стеной проскрипела половица. Ари вздрогнула.
Он там. Слушает. Улыбается.

Время тянулось бесконечно. Десять минут? Час? День?

Она начала шептать — сначала бессвязно, потом чётче:
— Это закончится. Это обязательно закончится. Я выберусь. Я смогу.

Слова звучали слабо, почти неузнаваемо. Но она повторяла их, как заклинание. Как молитву. Как последний рубеж перед безумием.

И тут — новый звук.

Не скрип. Не тиканье.

Тихий, ровный вдох — будто кто‑то стоял в темноте и дышал в такт её пульсу.

Ари замерла.
— Кто здесь?..

Ответа не было. Но она знала: в этой комнате они уже не вдвоём.

А потом — едва уловимое движение в углу. Что‑то скользнуло по полу, оставив влажный след. Ари вжалась в стену, пытаясь слиться с ней, стать невидимой. Но тьма уже видела её.

— Это… это просто крысы, — прошептала она, но голос дрогнул.

В ответ — снова этот вдох. Ближе. Намного ближе.

Её пальцы нащупали осколок стекла. Холодный, острый. Единственный шанс. Единственный щит.

— Я не сдамся, — выдохнула она, сжимая находку. — Не сдамся…

Тишина.

А затем — шёпот. Не брата. Не крыс. Другой.

— Ева…

Имя прозвучало так, словно его выдыхали из самой тьмы. Так, как его произносил только один человек.

Сердце остановилось.

— Мама?.. — голос сорвался в беззвучный стон.

Но ответа не последовало. Только холод, который теперь проникал внутрь, пробираясь к костям, к памяти, к тому, что она так отчаянно пыталась забыть.

К тому, что не должно было вернуться.

Часть 1. Ритм против страха.

Зал для тренировок. Яркий свет, зеркальные стены с едва заметными трещинами в нижних углах — будто следы прошлых столкновений. Прохладный воздух пропитан запахом резины, пота и дезинфицирующего средства. Ари стояла у пилона, закрыв глаза, вслушиваясь, как ритм музыки проникает в кости, в мышцы, в кровь.

В наушниках — Hozier «Take Me to Church» в замедленной, почти ритуальной обработке. Басы гудели, словно пульс земли, а вокал тянулся, будто дым, окутывая её сознание.

Она сделала глубокий вдох — и мир исчез. Остались только она, шест и этот ритм, ставший её сердцебиением.

Медленно обходила пилон, касаясь его кончиками пальцев. Каждое движение — словно прикосновение к живому существу. Кожа на ладонях горела от трения, мышцы дрожали от напряжения, на висках выступили капли пота. Она ощущала, как солёная влага стекает по шее, как липнет к спине футболка. Но это была её боль, её усталость — не навязанная, а выбранная.

Музыка набирала силу. Ари резко схватилась за шест, подняла ногу, закрутилась — Fireman Spin. Тело скользило вниз, но руки держали крепко. На металле пилона блестели потёртости от сотен касаний — как шрамы, подтверждающие её упорство. Ладони саднило от постоянного контакта с металлом, однако она не обращала внимания. Боль была частью танца, частью её силы.

— Попробуй удержать меня, — мысленно бросила она.

Она чувствовала холод пилона под ладонями — резкий контраст с разгорячённой кожей, ветер от собственного движения, бьющий в лицо, и лёгкий страх высоты. Но он уже не парализовал, а подстёгивал.

И вдруг — запах. Не пота, не пыли, а старого дерева и чернил. Так пах кабинет отца, где на полках теснились книги в кожаных переплётах.

Перед глазами вспыхнула картина: ей восемь, она в ярко‑розовой куртке, а отец держит её за руку, ведя к детскому тиру на городской ярмарке.

— Ну что, принцесса, покажешь, на что способна? — Его глаза светились гордостью, а голос звучал так уверенно, будто он уже знал: она попадёт в цель.

Первый выстрел. Пулька со звонким стуком отбивает мишень. Ари вскрикивает от восторга, подпрыгивает, а отец смеётся, целует её в макушку:
— Моя чемпионка!

Они ходили туда каждую субботу. Она училась целиться, задерживать дыхание, чувствовать вес игрушечного пистолета в руке. Скоро она стреляла лучше всех в группе — метко, хладнокровно, с тем же сосредоточенным выражением, с каким сейчас держалась за пилон.

«Ты у меня сильная, — говорил отец, обнимая её после очередного удачного раунда. — Ничто не сможет тебя сломить».

Тогда она верила. Верила, что любовь отца, его слова, его прикосновения — незыблемая крепость. Что она принцесса не просто по прозвищу, а по праву: её баловали, ей всё позволяли, её обожали. Она знала, что любима, и это знание грело её, как солнечный луч.

ГЛАВА 2. «УЗЛЫ ПРОШЛОГО»

Часть 1. Шахматная доска.

Аудитория лекционного зала в Peninsula College гудела — как рой разъярённых ос перед бурей. Металлический скрежет стульев, шёпот, нервные смешки сливались в единую какофонию, от которой у Арианы сводило зубы. Она медленно скользнула на последнюю парту, механически прижимая к груди папку с конспектами. Пальцы дрожали, хотя Ари изо всех сил старалась не выдать своего состояния. Она не поднимала глаз, но кожей чувствовала липкие взгляды, скользящие по её спине, слышала, как шёпот расползается по рядам, словно ядовитый туман.

Каждый взгляд, каждый полушёпот казался ей ударом. «Они знают. Всё знают. И осуждают». Эта мысль пульсировала в висках, как назойливый ритм тяжёлой музыки. Ари знала: стоит ей поднять голову — и насмешки обрушатся лавиной. Но хуже всего было осознание собственной беспомощности. Она словно оказалась в клетке, прутья которой никто, кроме неё, не видел.

Порт‑Анджелес… Тихий городок с серыми крышами, вечным туманом и видом на мрачный залив. Здесь никто ничего не забывает. И уж точно не прощают. Слухи о ней и её брате витали в кампусе, как призраки — неотвратимые, липкие, въедливые. Они оплетали её жизнь, как лианы, не давая дышать.

— Ну надо же, мисс Совершенство пожаловала! — звонкий голос Челси резанул по ушам, словно скрежет металла по стеклу. Челси стояла в центре аудитории, скрестив руки на груди, и явно наслаждалась ситуацией. Её глаза блестели азартом, как у хищницы, почуявшей кровь.

— Интересно, она вообще в курсе, что в нашем возрасте уже неприлично быть… особенной? — Челси сделала паузу, обводя взглядом аудиторию. Смешки стали громче, кто‑то закатил глаза, демонстрируя скуку, но Ари знала: это не скука, а маска, скрывающая истинное отношение.

— О чём ты? — Мэдисон изобразила наивное недоумение, но её глаза искрились злорадством. Она стояла чуть позади Челси, как верный оруженосец при королеве.

— Да о том, что наша Ари до сих пор… нетронутая! — Челси произнесла это слово с нарочитой медлительностью, растягивая гласные, и аудитория взорвалась смешками. — Представляете? Восемнадцать лет, а всё ещё как запечатанная шкатулка!

— Может, ждёт своего принца? — фыркнула Брианна, демонстративно поправляя волосы. Её голос звучал небрежно, но в глазах читалась зависть. — Или брата, который подберёт ей подходящего жениха?

Смех стал гуще, словно вязкая патока, заполняя пространство. Ари стиснула пальцы, впиваясь ногтями в ладонь до боли. «Больно? Отлично. Значит, я ещё жива». Любое движение — и они набросятся, как голодные псы. Но она не могла позволить себе слабость. Не здесь. Не сейчас.

— Слушай, Ари, — Челси наклонилась вперёд, её голос звучал почти ласково, но от этой фальши у Ари сводило желудок. — Ты правда думаешь, что кто‑то всерьёз захочет с тобой общаться? С девушкой, которую брат охраняет как драгоценный трофей? Ты же даже улыбнуться парню не можешь без того, чтобы он не представил, как завтра к нему приходят «люди» твоего брата и вежливо объясняют, что к чему.

Челси сделала паузу, обводя взглядом аудиторию. Несколько человек переглянулись, кто‑то нервно засмеялся. Ари чувствовала, как воздух становится густым, почти осязаемым от напряжения.

— А может, она просто боится, что её маленький секрет выплывет наружу? — подхватила Мэдисон, её голос звучал почти сочувственно, но Ари знала цену этому «сочувствию». — Вдруг окажется, что её «невинность» — просто маска?

— Ой, да ладно вам, — махнула рукой Брианна, но в её глазах мелькнуло что‑то похожее на страх. — Она же без брата — ноль. Пустое место. Кукла, выставленная напоказ. А мы должны делать вид, будто она одна из нас?

На перемене Ариана застыла у окна, наблюдая за жизнью кампуса. Смех, бег, беззаботные разговоры… Её мир сжимался до трёх метров у подоконника — зоны отчуждения, куда никто не осмеливался ступить. Она смотрела на студентов, которые смеялись и болтали, и чувствовала себя инопланетянкой, случайно попавшей на чужую планету.

Город за окном казался соучастником её одиночества: серые крыши, мокрые от дождя тротуары, мрачные мачты кораблей в гавани. Всё шептало: «Ты здесь чужая. Ты не такая, как они». Ветер бросал в стекло холодные капли дождя, и Ари казалось, что это не дождь, а чьи‑то невидимые пальцы стучат по стеклу, напоминая о её изоляции.

— Слышала, её брат следит за каждым её шагом, — донёсся шёпот из‑за колонны. — Если кто‑то приблизится, он узнает первым. И тогда… сами понимаете.

— Вот именно! — подтвердила Челси, её голос звучал почти заговорщически. — Никто не рискнёт с ней заговорить. Вдруг она нажалуется, а её брат решит, что мы её «испортили»?

— Да ладно, — усмехнулась Мэдисон, поправляя ремешок сумки. — Она просто привыкла, что за неё всё решают. Даже с кем дружить.

Ари закрыла глаза. Но слух предательски цеплялся за каждое слово. Оправдания? Бессмысленно. Любая попытка защититься будет воспринята как слабость.«Они хотят войны? Они её получат. Но по моим правилам».

В campus café она всегда садилась одна. В библиотеке выбирала самый дальний угол, где пыль на книгах казалась ей единственным собеседником. На лекциях занимала последние ряды, превращаясь в тень, которую никто не замечал. Она научилась существовать в вакууме: люди вокруг, но ни одного — по‑настоящему рядом. Но сегодня что‑то изменилось. Ари чувствовала это. Напряжение в воздухе стало почти осязаемым.

Однажды, ожидая кофе, Ари замерла перед витриной кафе. Семья: мать, отец и двое детей. Они смеялись, делились кусочками пирога, толкались в шутливой возне. Отец поднял дочку на руки, и её визг счастья резанул по сердцу острой бритвой. Ари почувствовала, как к глазам подступают слёзы.«Когда‑то и у меня была семья. Когда‑то я знала, что такое счастье».

Эта простая сцена ударила больнее любых оскорблений. Теперь же всё, что осталось, — это настороженные взгляды, шёпоты за спиной и братская «опека», больше напоминающая тюремный надзор.