Пленница тирана. часть 2.

1 Глава 1

*   *   *

   По дороге мне никто не встречается, - и я этому рада.

   Захожу в дом с того самого бокового черного входа, из которого  когда-то так неудачно почти сбежала, и решительно иду по темным коридорам.

   Дороги я не помнила, не знала, но…

   Так вышло, что ноги сами привели меня туда, куда мне было нужно, куда сейчас я стремилась каждой своей клеточкой.

   Он сидел за столом, перебирая какие-то бумаги и что-то записывая в пухлый блокнот.

   Тусклое освещение, настольная лампа, и я – замерла, - не шевелясь, не дыша.

   Залюбовавшись его лицом, его сосредоточенными складками на лбу, его губами…

   Что-то в этом было даже мистическое, непонятное, с легким оттенком страшного, и все же…

   Все же я – замерла, не в силах оторвать от него взгляд.

   Он вскинул голову почти сразу, - и в тот же миг загорелись, вспыхнули черным огнем его глаза.

   На лице – как всегда, - ни единой эмоции, ничего, что могло бы выдать его мысли или настроение, - но, Боже, сколько всего в этих глазах! Сколько всего я уже успела в них видеть, - ярость, страсть, даже… Даже, мне кажется нежность… Радость обладания, - я помню, ее я видела тогда, в ту последнюю ночь, когда он приходил… Наслаждение, - и ледяной, пронизыващий холод, бьющий по лицу наотмашь… В его глазах – все, весь он, хоть лицо всегда и  остается каменной маской.

   И еще…

   Еще я понимаю, - в них я всегда видела желание и страсть.

   Именно страсть, - такую непохожую на похоть в глазах тех охранников Маниза и даже на то, как на меня смотрел Кирилл.

   Я боялась его – до жути, до всполохов перед глазами. Ненавидела – всем сердцем, отчаянно ненавидела, - даже, наверное, сильнее, чем любила Кира. Считала своим мучителем и палачом, тем, кто разрушил мою жизнь. И вот  теперь – пришла к нему сама, по доброй воле. Пришла, чтобы отдаться, как он и хотел, - и тем сохранить свою жизнь.

   Нет, - не потому, что испугалась, что его терпение лопнет и рано или поздно он все же вышвырнет меня, отдав на растерзание Манизу, - а спасать и искать, как я уже поняла, меня никто не будет и не собирался. Нет. Не потому.

   Я пришла сюда за его желанием, за его страстью. За тем, чтобы его руки – прикасались, сжимали, скользили по моему телу. За тем, чтобы почувствовать себя под этими руками живой, желанной.

   Я не знаю, что будет после этого. Быть может, его руки возродят меня, не дадут сейчас внутренне погибнуть. Быть может, все будет настолько жестко и ужасно, что я снова начну ненавидеть, - и с гораздо большей силой. Возможно. Но… Ненависть – это тоже чувство, что заставляет жить. Иначе… Иначе я просто рассыплюсь. Навечно стану неживой после этого, последнего, самого болезненного удара. Мне нужен хоть один глоток.  Чего-нибудь, что снова сделает меня живой.

   - Тебе плохо? Вызвать врача?

   Смотрит на меня долго, слишком долго, целую вечность, как мне кажется, прежде, чем спросить.

   И все то же каменное лицо, все тот же – равнодушный, ледяной голос.

   Качаю головой, неотрывно глядя в его глаза, - в них расплавленный лед, бушующее ледяное пламя.

   - Я пришла. Как ты и хотел, - выдыхаю еле слышно, сбрасывая с себя кардиган и оставшись в одном прозрачном платье-паутинке. Мне кажется, я вкладываю в эти несколько слов все свои силы, - но звук, похожий на шелест, - все, на что оказываюсь способна. И еще – на один-единственный шаг вперед.

   Если сейчас прогонит, - я окончательно умру внутри. Я знаю.

   Не понимаю, как он вдруг оказывается совсем рядом, - прожигает меня взглядом, обжигает своим дыханием. Прикрываю глаза и с шумом вдыхаю воздух, слегка покачнувшись.

   - Зачем пришла? – руки заложены за спину, но его глаза блуждают по моему телу, по моему лицу – не хуже рук. Я чувствую каждое его прикосновение.

   - За тем, что ты хотел, - шевелю деревянными губами, сбрасывая под ноги платье-паутинку.

   - Я говорил, что уже все будет иначе? – хриплый голос бьет по каждой клеточке моего тела, снова заставляя покачнуться.

   - Как захочешь, - опускаю глаза, вся сосредоточившись только на одном, - стоять. Стоять ровно. Не свалиться. – Будет, как ты захочешь.

   - Посмотри на меня, - ни одного движения рук. Не хватает меня больше за подбородок, не обжигает руками тела, - они все так же за его спиной.

   Но я послушно поднимаю взгляд, впиваясь в его цепкие, какие-то странно жадные глаза. И жадность в них, - странная, жгучая, затапливающя, - нет, опять – не похоть, а будто ответ на какой-то важный вопрос ищут и как будто очень важно ему этот ответ сейчас получить.

   Стискиваю зубы и смотрю, - открыто, распахнуто, как бы ни хотелось снова опустить глаза. Будто сканирует меня, - до дрожи, насквозь, будто растворяет этими своими черными углями, как серной кислотой. Но я – смотрю, даже чуть вскинув подбородок. Ты уже – меня не сломаешь. Ломать уже нечего.

   - Я хочу этого. Сама.

   Поражаюсь твердости и решительности собственного голоса.

   - И даже не боишься меня? Не ненавидишь? – насмешка в глазах, иронично вскинутая бровь, - но там, под насмешкой, - какое-то странное напряжение. Тяжелое, почти больное, почти такое же, как сейчас во мне. Как будто для него это так же важно, как и для меня. Как будто бы от этого что-то для него важное зависит.

   Качаю головой, так и не отводя от него взгляда.

_________________

Девочки!!! Дорогие!!! Рада и счастлива приветствовать вас во второй части " Пленницы тирана"!

   Огромное спасибо вам за то, что пошли дальше со мной и героями!

   Искренне надеюсь, что вторая часть понравится вам не меньше первой!!!

   Обещаю очень много чувственных и эмоциональных моментов!!!

   Очень прошу вас поддержать эту книгу вашими лайками и репостами, для меня это невероятно важно! И, конечно же, как всегда, очень жду ваших впечатлений и мнений в комментариях!!! Наше с вами живое общение - бесценно!!!

2 Глава 2.

Морок

За красоту огромное спасибо Елене Пивоваровой!!! В моей группе в ВК сможете увидеть больше, а также узнавать разные интересные новости! Заходите!

3 Глава 3

И…

   Снова не замечаю, как его руки подхватывают меня.

   Скользят по спине, - и вот мы уже сидим в глубоком кресле. Вернее, - он сидит, а я – у него на коленях.

   Порхающие пальцы по моей спине, - от каждого движения миллиард мурашек током рассыпается по коже.

   Страшно. Мне страшно. Мне – жутко. Но я – не уйду.

   С шумом вдыхает воздух, зарывшись в мои волосы, - мне даже жаль, что я сейчас не могу видеть его лица.

   - Фиалка…  - сквозь сжатые зубы, хрипом.

   Может, у него тоже в жизни что-то случилось, - иначе откуда бы эта… Боль? Что-то очень похожее в его голосе…

   - Тебе плохо, - проводит ладонью по волосам, - а мне почему-то вдруг сильнее к нему прижаться хочется. – Тебе нужно отдохнуть. Отлежаться. Потом… Придешь… Когда…

   - Нет! – впиваюсь руками в его плечи, не давая себя отстранить. – Нет. Сейчас. Сейчас, пожалуйста. Ты хотел, чтобы я просила. Я прошу.

   - Посмотри на меня, - отстраняет, - но не рывком, спокойно, даже где-то ласково. Руками по щекам, прислонившись лбом к моему, - так, что наши ресницы почти переплетаются. И я – смотрю. Смотрю в его глаза, даже, кажется, не мигая. Кричу в его глаза своими – чтобы взял, чтобы не оттолкнул, не выбросил сейчас, как… Как они. Потому что – сдохну я иначе!

   Не знаю, дышит ли он, - ничего не чувствую сейчас, кроме отчаяния и пламени его глаз, - но я не дышу. Совсем.

   Отодвигает, - и я скольжу вниз по его ногам.

   Снова вглядыватся, уже на легком расстоянии.

   Долго, мучительно долго, - Господи, ну вот зачем?

   Таким нетерпеливым, таким жадным и резко-напористым был, а тут вдруг почему-то медлит! Именно тогда, когда я сама на все решилась!

   С шумом вдыхает, - и я понимаю, он почему-то – тоже не дышал все это время. И сглатывает, - так громко, что этот звук просто раздирает тишину, повисшую вокруг нас.

   - Будет иначе, - снова прижимает к себе, опустив мою голову себе на грудь, теперь уже – с рваным дыханем, заскользив рукой по моей шее, по изгибу плеча, - уже жадно, уже безотчетно – стремительно. – Будет по-другому сегодня, - опускается ниже, - по спине, по каждому позвонку, будто перебрав меня пальцами, как детали механизма, опускаясь на ягодицы, жадно вжимая их в свои бедра, - горящими на коже пальцами, лихорадочным жаром в голосе. – Если тебе станет нехорошо… скажи… Мы остановимся….

   Всхлипываю, почувствовав между ногами твердость его члена, в которую он меня впечатал, - ткань брюк резко обжигает нежную, распахнутую плоть, - и он снова отстраняется, заглядывая в глаза.

   Ищет в них что-то, лихорадочно ищет, - но я не знаю, - что ему нужно, не знаю, находит, что искал, или нет.

   - Не бойся, - наконец, снова, рваным хрипом, ведя рукой по моей щеке. – Больно не будет. Сегодня – нет.

   На миг меня снова простреливает паника, - тело вспоминает, как это было здесь все в первый раз. Горло резко сжимается, - меня снова как будто раздирает его огромный член, толкающийся в рот. Но я заставляю себя расслабиться и отгоняю все воспоминания.

   Забыть. Просто быть здесь – и забыть обо всем, что было со мной раньше. Что было за всю мою жизнь. Я – буду жить, и – буду чувствовать. Только то, что есть здесь и сейчас. А остальное, - остальное, ради самой себя я просто обязана вышвырнуть. Не мое прошлое – меня, я – его.

   И я – забываю. Распахиваю глаза – и вижу только его черное безумие перед собой. Только скользящие по моему телу руки. Ничего больше.

   С хрипом, с легким дрожанием мышц на груди, которые я ощущаю всей кожей, скользит дыханием у моей шеи, почти касаясь губами, - и я растворяюсь. Растворяюсь – в чужом, таком явном, таком всепоглощающем желании, - и мне жизненно необходим сейчас каждый этот взгляд, каждый вздох.

   Чувствовать себя желанной, - пусть даже так, про удовольствие и чувства речь не идет. Но с каждым глотком его страсти я оживаю, каждым из них напитываюсь, - жадно, будто глотаю.

   И сама не замечаю, как собственное тело под его умелыми лихорадочными руками, начинает дрожать…

   - Нежная, - его взгляд скользит по мне с каким-то странным изумлением, - и я запрокидываю голову.

   Утратив стыдливость, отрекаясь от прежней любви.

   Сама развожу ноги шире, осознанно, осмысленно распахиваясь перед другим мужчиной, - ради того, чтоб навсегда вытеснить, вытравить того, кто предал.

   - Моя такая нежная, - оглушает меня его хриплый шепот, пропитывая насквозь.

   И я даже не вздрагиваю, когда чужие ладони ложатся на обе мои груди.

   И сама с изумлением выдыхаю, впиваясь глазами в его напряженный взгляд, когда он сжимает пальцами мои соски, - и тело в один миг простреливает насквозь.

   - Еще – сама не понимаю, что шепчу, чувствуя, как внизу живота все напрягается, наливается жгучей, томительной тяжестью, растекаясь жаром, заставляя все внутри пульсировать.

   - Ты хочешь этого… На самом деле… Сама… - хриплый срывающийся голос, а руки уже вытворяют что-то невообразимое с моими сосками, - сжимая, выкручивая, поглаживая подушечками пальцев заострившиеся вершинки, - и я уже сама прижимаюсь всей своей раскрытой плотью к вздыбленной твердости, скрытой под тканью, дрожа всем телом все сильнее, чувствуя, как между ног все наполняется горячей влагой. И тону… Тону в горящих пламенем глазах.

   Его рука медленно, мучительно медленно спускается вниз по животу, заставляя меня вздрогнуть, - и я распахиваю ноги еще шире, ему навстречу, уже ими умоляя не останавливаться.

   Уверенные, сильные пальцы прижимают клитор, раздвигают складочки там, между ног, - и я задыхаюсь, чувствуя, как вспышками перед глазами выстреливают искры.

   - Сама расстегни, - снова ледяной, застывший голос, будто каменное изваяние, а не мужчина, - но я уже этому не верю, - не могу верить, ощущая, как напрягается его грудь, видя вспышки пожирающей страсти в его глазах.

4 Глава 4

   Думала, всю ночь так и проведу без сна, - но сама не заметила, как провалилась в сновидения.   

   Проснулась от странного чувства, будто кто-то на меня пристально смотрят. Отмахнулась от него, - но избавиться от ощущения не удалось.

   Распахнула глаза, - и тут же зажмурилась снова.

   О, нет. Нет-нет-нет. Он, хозяин, Морок, тот, чьим подарком и игрушкой я стала, лежал рядом, пристально и тяжело скользя по мне своими чернющими глазищами.

   Вчера все казалось другим, и, кажется, - и было по-другому. Но теперь… При свете утра… Все вчерашнее накатило волной озноба – и снова показалось нереальным, страшным, - как будто меня на время вышвырнуло в какой-то другой мир. Или будто во сне я видела страшный фильм, который должен был рассеяться с лучами солнца. Страшный, и… Странный.

   Но даже не раскрывая глаз, вижу его сжатые челюсти, заигравшие желваки, вспыхнувшие недобро глаза. Поежилась, - неужели и правда этот ужасный монстр вчера был… Нежным…

   Действительно, нежным, и очень сдерживался, - разницу я уже прекрасно успела почувствовать, и даже нет ни капли сомнений, - он сдерживался, и то – очень сильно. Ради меня? И даже… Даже старался, чтобы именно я получила удовольствие, - подводил меня к этому, расслаблял, ждал, чтобы самому только после этого получить свою разрядку.

   - Фиалка, - я раскрываю глаза, глядя на него с изумлением после этого понимания, и одновременно звучит его хриплый низкий голос, отбиваясь где-то внизу моего живота.

   Хочется изо всех сил сжать в руках простынь, которой я была укрыта и которую он уже тянет вниз обнажая … грудь… бедра… меня всю.

   Дергает на себя, прижимая, даже, кажется, и не смотря на мое тело, - только, исключительно в глаза.

   Вдыхает, - снова так шумно, так глубоко, так жадно воздух у моего лица, как будто всю меня при этом втянуть себе вовнутрь хочет. Как будто вынырнул с глубины, и делает первый жадный глоток воздуха.

   А я – не знаю, - ни что говорить, ни что делать, ни как себя вести, - да и можно ли что-то мне говорить? Молчать и покоряться, - так он хотел, так приказывал мне с самого начала, - и я вчера и так нарушила его запрет. И только растворяюсь в двух бесконечных бездонных безднах, сумасшедших воронках его глаз, - как будто меня туда какой-то безумной силой втягивает. И кажется сейчас – утону, провалюсь, и… Погибну. В такие бездны не смотрят безнаказанно. В такие – сваливаются и разбиваются насмерть. И – нет. Не потому, что после вчерашнего оргазма кружится голова, хоть кожу во всем теле до сих пор покалывает, нет. Просто… Слишком уж он опасен, - и опасность эта, как и странная, сшибающая с ног сила даже сейчас исходит от него, заставляя всеми силами желать лишь одного, - сбежать. И, в то же время, чувствуя, что сдвинуться и на сантиметр не сможешь, пока он не позволит. Как удав и кролик. И в этой истории, - я глупый кролик, которого обязательно сожрут.

   Но я смотрю, - смотрю и не отрываюсь, - не могу. Даже не потому, что знаю, - он так хочет. Как под гипнозом, - даже головы сейчас, наверно, повернуть в сторону, не смогу.

   А он, - буравит. Врезается до основания, - будто душу мою прокалывает насквозь и читает, рассматривает все, что в ней есть…

   До такой степени, что даже жар от его рук, уже заскользивших по моим плечам, - уверенно, требовательно, с напором, - полностью перекрывается.

   Что сейчас будет? Снова станет таким, как в нашу первую ночь здесь? Так и слышу резкое, хриплое «давай» перед тем, как схватил меня за волосы и заставил распахнуть губы…

   А между ног уже дергается, пульсирует его каменный член…

   И я задыхаюсь от множества сплетенных, совершенно разных ощущений и эмоций, - так, как на вершине горы, когда ветер просто срывает дыхание.

   Но он удивляет.

   Проводит по скуле костяшками и тихо

   - Ты вчера пришла по своей воле?     Ты хотела вчера придти?

   Да… Нет… Что ему ответить?

   Хотела, - из-за того, что встретила Кира с другой… Хотела, чтоб по моему телу скользили чужие руки, хотела впитывать в себя чужую страсть…

   Нет, - потому что, с другой стороны, если бы здесь не оказалась, в такой же ситуации в жизни бы не бросилась в постель к другому мужчине…

   - Молчишь, - палец проводит по губам, будто размазывая невидимую помаду, - с легким нажимом, но не больно.

   - Кто-то надоумил? Заставил? Испугал?

   А, вот оно, в чем дело. Он что, - боится, что меня вчера Наталья и его охранник, что ли, запугивали?

   - Нет, - качаю головой под взглядом, под которым невозможно соврать. – Сама.

   - Хорошо, - прикрывает глаза, но все же – что-то напряженное появляется в его лице.

5 Глава 5

Его ладонь опускается на грудь, - сжимая, сдавливая, на грани боли, опускается ниже, на бедро, сдавливая и его, на ногу, поднимая ее верх, скользя по внутренней стороне, - опять подымается к груди, - сжимая сосок, чуть придавив его ногтями, а я… Я смотрю на него распахнутыми глазами, чувствуя, как мучительно, тягуче, вязко зарождается пульсация внутри меня…

   Он больше не подымает на меня глаз, весь сосредоточен на моем теле, как будто одно оно его и интересует, - но мне уже без разницы, мне абсолютно все равно.

   Я думала, утром это будет – гнусно, противно, больно, - как с похмелья, обжигающе-отвратительно, даже то, что я оказалась с ним в одной постели, но – нет. Нет, - во мне уже снова спиралью раскручивается та самая вчерашняя дрожь, опаляя всю изнутри, насквозь…

   С губ вылетает стон, когда он прикасается к складкам между ног, раздвигая их, придавливая, - настойчиво, с нажимом, без вчерашней нежности, - и его прикосновеня распаляют во мне что-то незнакомое, порочное, снова опьяняя и заставляя задыхаться, комкая руками простынь.

      Толкает меня на спину, уже нависая сверху, - а я лишь хватаю воздух, ощущая, как его головка скользит по дрожащим, мокрым складкам внутри, - раздвигая их до сладострастного, чуть болезненного покалывания, - по нарастающей, - прострелом, - насквозь, - и я выгибаюсь, чуть не подпрыгиваю на кровати, прижимаясь к напряженным мышцам на его груди…

   Ему не надо больше говорить, приказывать, чтобы я на него смотрела, - мои веки распахнуты так, как в огромном изумлении, - да так оно и есть, - каждое новое ощущение, каждая новая их безумная грань, сводят меня с ума, поражая.

   Но все равно, - хватает за подбородок, приподнимая мое лицо.

   - На меня смотри, - хрипит тягучий голос. – Хочу видеть твои глаза, когда в тебя вхожу.

      Его рука обхватывает мои ягодицы, жадно их сжимает, дергает вверх, - и одновременно его член оказывается внутри меня, - резким толчком, сразу, до основания.

   Не могу сдержаться – вскрикиваю, - от этого резкого точка, что отдает внутри сладостной болью, болезненным, жгучим наслаждением. Он вспыхнувшего чем-то диким, почерневшего взгляда, - от одного него мурашки и дрожь по всему телу.

   Его вчерашний контроль, его сдержанность совсем выветрились, - и теперь он весь горит, просто пылает такой голодной, жадной, ненасытной страстью, что мне невольно становится страшно, и одновременно, - это завораживает. Глухо что-то прохрипев, он резко дергает вверх мои бедра, и начинает вколачиваться так мощно, так глубоко, так сильно, что я снова, как в первый раз, ощущаю, будто меня раздирает этот зверь на части.

   Только теперь это не жутко и не больно. Теперь от этих ощущений я кричу, и почему-то прошу еще. Безумно, ненормально, болезненно, - будто его ненасытность передалась и мне, извиваюсь под ним, толкаюсь навтречу, как могу, и хочу, - хочу ощущать его сильнее, глубже, еще сильнее. В себе, насквозь, вот так, раздирающим безумным удовольствием, от которого я настолько пьяна, что сама себя забываю…

   Он будто берет меня, пронзает с двух сторон. Внизу, до внутренностей, до боли – раскаленным членом, и сверху, - глазами этими, что точно так же, кажется, проникают все глубже, выжигают, раскурочивают, - туда, в сердце, в душу, вглубь. Как сам дьявол, - но мне все равно, мне уже все неважно, - и я распахиваюсь для него все шире, - с обеих сторон.

   И я проваливаюсь, - или взлетаю вверх, в невесомость, - раздираемая безумным пиком наслаждения, слыша собственный крик, содрогаясь спазмами, - всем телом, - одновременно с его странным, хриплым и каким-то яростным рычанием, с тем, как он выгибается, откидывается назад, как натянутая, напряженная струна, - и начинает толкаться в меня так бешено, так рьяно, что, кажется, на этот раз я точно взорвусь на тысячу кусков.

   А после – почти падает на меня, не в силах оторваться, и его рваное дыхание сливается с моим, - безумным, жадным, таким же рваным.

   Смотрим друг на друга, - не в силах отдышаться, слыша, как два сердца сбиваются, стуча оглушительно и в унисон.

   Странное, безумное ощущение, - все наше сейчас сливается. Дыхание, запах, пот, безумие… Странное слияние с чужим, совсем чужим мне человеком…

   -  Как тебя зовут, Фиалка? – кажется, проходит вечность, прежде, чем наше дыхание выравнивается и успокаивается галоп сердец.

   - Вера, - выдыхаю, все еще не пришедшая в себя, еще пьяная, раскрывая губы под водящими по ним его пальцами.

   - Вера, - кивает, не отводя от меня взгляда.

   И, - миг, - вдруг теряется ощущение тепла и тяжести чужого тела.

   Непонимающе хлопаю ресницами, - а он уже стоит рядом с постелью, ко мне – спиной.

   - Мне пора, дела, - бросает, не оборачиваясь, отодвигая какие-то ящички в столе. – Можешь пока остаться. Принять здесь душ.

   Молча, как под все еще не прошедшим, не отпустившим, гипнозом, смотрю ему в спину, - до тех пор пока за ним не захлопывается дверь душевой и не раздается звук льющейся воды. А после тихо соскальзываю с постели, подбираю с пола свою одежду, напяливаю через голову платье, накидываю кардиган.

   И почему-то крадусь по коридору обратно к себе в подвал. Почему-то очень желая, чтобы мне сейчас никто не повстречался.

   Добираюсь до своей конуры, - и ничего не чувствую.

   Ни рассветной прохлады, ни камушков под босыми ногами, - ничего.

   Прижимаюсь лбом к холодной каменной стенке, - а все равно, не остываю, не успокаиваюсь.

   И шатаюсь, как пьяная, и перед глазами все так же, как в опьянении, плывет, - шкаф, постель, окошко с решеткой, стены… И лихорадочно стучит сердце, будто разрывая меня изнутри, ребра проламывая.

   Как вязкая патока – отголосок дикого, странного, жарко горящего еще во мне насладжения, - порочного, запретного, неправильного, - но от него до сих пор все вспыхивает внутри и дрожит, и ноги подкашиваются.

6 Глава 6

Морок.

   Прошла неделя.

   Дни летели один за другим, - насыщенные, полные важных дел, событий, расследования и ниточек, которые вели в разные стороны, - а мне казались почему-то серыми, пустыми, - просто тупо скучными, точно как расчеты и бизнес там, откуда приехал.

   Неизменные звонки Дана с новой информацией и прикидыванием раскладов, такие же частые, даже слишком, звонки Эстер, с заверениями в любви и капризными просьбами скорее возвращаться. Дня она без меня прожить, мол, не может. Изводится вся ожиданиями и тоской.

   Обязательные приемы, на которые собирается элита, - политика и бизнес, везде нужно засветиться, побывать, что-то решить, что-то подписать, с кем-то переговорить. Зарина, так же неизменно блистающая на каждом из приемов, чертежи, прикидки, планы на гостиницу с Тигром и виски в «Звезде» по вечерам с ним и с Манизом.

   Все пролетало, мельтешило перед глазами, - и никак не встряхивало.

   Одни мысли, - о девчонке, - постоянно долбились в голову, как бы я ни отбивался. И вот тогда внутри что-то дергалось. И тут же сжимались кулаки.

   Я хотел ее. Хотел – до одури. До сбитых костяшек о стену в своей спальне, - каждый вечер, когда она не приходила. Как долбанный наркоман, что уже пристрастился к дозе – так я пристрастился к ее запаху, к бархатной коже, от воспоминаний которой руки будто снова начинали чувствовать ее обволакивающую нежность, к губам этим сочным, к нежному голоску, - пусть говорила она мало, но он растекался под кожей, заставляя меня тихо скрипеть зубами, - отделаться, вышвырнуть из себя ее тихие всхлипы после того раза, пока не проснулась еще, - не мог.

   От глаз ее, - безумие, сумасшедший фонарик, что будто ослепил, включившись в темноте прямо перед глазами, - нет, скорее, как сапфировые звезды, которые так шарнули по глазам, что теперь без их освещения будно ни хера и не вижу, - и пить этот свет хочу, вытягивать, сосать из нее, - но не с ужасом, не с ненавистью, - нет, хочу там увидеть… Хрен знает, что там хочу увидеть. Страсть? Поволоку? Желание? Нет, ни хера, даже все это – не то. Душу ее, что ли? Не разберу, пока передо мной оно не полыхнет. Но точно знаю, - этого света мне мало, и будет мало, сколько бы его ни было.

   От узости ее сумасшедшей, которую уже распробывать успел, - только вспоминал, и как пацана, вело.

   И…

   Снова вернулось всепоглощающее чувство обладания.

   Ее никто не готовил. С ней никто не работал. И, судя по тому, как себя вела, я – реально, первый мужчина, который прикоснулся к ней в сексуальном смысле.

   И от этого кровь начинала бурлить так, что даже сжатые челюсти уже не помогали.

   Хрен знает, каким чудом я не ворвался ни разу утром или ночью в тот блядский подвал, не выбил дверь, которую Фиалка запирает на выданный ей ключ, не взял, наплевав на все сопротивление, - даже на ненависть, на крики, на то, что не хочет, что боится и отвращение чувствует.

   Давно бы взял, хоть бы и дергалась, - но только… Только тогда в этих фиалках ее светящихся я никогда не увижу того, чего пока не понимаю, но так бешено хочу увидеть.

   И я – ждал.

   Херачил кулаком в стену, глотал лишний стакан виски, - и тупо ждал, иногда даже расхаживая по комнате и прислушиваясь к шагам в коридоре, надеясь услышать ее.

   Ждал, - и понимал с каждой ночью, что терпение мое – не вечно.

7 Глава 7

Хрен знает, зачем приказал на прогулку ее вывести, - нет, подкупить этим я ее не собирался, - таким не подкупают. Да и незачем, - ревел внутри меня голодный и жадный зверь, - очень голодный, учитывая, что неделю у меня не было женщины. Она – и так моя. И, рано или поздно, - должна мне подчиниться.

   Просто хотел, чтобы девочка моя воздухом дыхнула, перестала целыми днями сидеть в своем подвале, - хоть, по-хорошему, ни хера она этого воздуха и не заслужила, так себя ведя.

   И, блядь, все дела срочные, неотложные, на Тигра сбросил, когда узнал, что ей плохо стало, тут же домой примчался.

   Но… Поговорил с Натальей, с доктором, потоптался в коридоре, услышал ее тихие ответы после того, как ей снова проверили пульс, - и ушел.

   А хотелось… Хотелось войти, к себе ее прижать, по волосам гладить. Успокоить, в глаза заглянуть, - самому увидеть, что все с ней нормально. Хотелось. Так, что прям сердце колотилось о ребра, отдаваясь в костях, которые, кажется, вдруг собралось пробить. До одури. Но…

   Блеснули передо мной эти глаза, полные ненависти, - черной, страстной, такой настоящей и такой насыщенной, - и снова сжал кулаки до хруста суставов. Развернулся. И пошел к себе. Уехать, оставить, так и не смог, остался с Тигром на телефонной связи. Но входить не было смысла – ни хера я ее с таким отношением не успокою. Хуже только, на хрен, сделаю.

   Это первая ночь, когда я ее не ждал.

   И – хрен знает, как, но сердце просто бешено дернулось, когда она вошла ко мне.

      Я еще не увидел. Еще головы не поднял, занятый нашими схемами. Не слышал ни шагов, ни ее первого судорожного вздоха. Но, блядь, - так трепыхнулось в груди, что как от выстрела, отдача в кресло и в руку пошла.

   Вскинул глаза, - не веря.

   Хотя, - хрен его знает, - может, ей плохо, или понадобилось что-то, - она же не знает, где кого искать, нигде в доме, кроме моей спальни не была.

И впервые, блядь, в жизни, - зависаю, впиваясь в нее глазами так, будто сожрать сейчас готов.

   Никогда на реакцию не жаловался, - иначе и в живых бы давно не было б, а тут, - просто окаменел, и время, - липкие секунды, растягиваясь, будто паутиной меня накрыли. Дышать перестал, горло обожгло, - куда там, на хер, виски.

   - Тебе плохо? Врача? – блядь, Морок, приходи, давай-ка, на хрен, в себя, - мысленно херачу себе в челюсть.

   - Я пришла. Как ты и хотел, - она не говорит, она просто еле слышно дышит, выдыхая эти короткие звуки, - но они рокотом звучат внутри меня, заставляя хрень какую-то в груди бешено заколотится.

   В миг оказался рядом , - не веря, будто наваждение передо мной или привидение, или сон какой-то блядский, до которого я уже в ненормальной своей тяге к Фиалке дожился. И еле сдерживаясь, чтобы не схватить ее сейчас и не наброситься, не взять, - тупо бросив на стол, разложив на нем, - жестко, одурительно, задрав эту тряпку, что на ней, - даже, блядь, срывать и разрывать ее не буду, - и вколачиваться, - так, чтобы искры из глаз полетели, у обоих, потому что я ни хера уже себя контролировать не могу, я, блядь, будто не жрал целую вечность, а мне вдруг жаренной индейкой под носом запахло.

   Нет. Ни хера. Это – хуже. Вот это, - вот запах ее, глаза вниз опущенные.

   И то, как меня по ней ломает все это время, - в тысячу, в миллиард, на хер, раз, хуже, чем подыхать без какой-то там жрачки.

   Ломит меня – до судорог, все суставы выкручивает от потребности взять ее, напиться ею, впитать, так втянуть в себя, чтоб даже мысли у нее, что она отдельно, не моей быть, - уже никогда, блядь, больше, не осталось.

   И зверь внутри, - мечется. Рычит, гудит, будто цепями гремя, которые с него только что сняли.

   Но так, блядь, нельзя.

   Так уже было, - и могло бы быть еще, - каждую ночь, до самого утра, до обеда.

   Так было, - и мне ни хера, блядь, не понравилось.

   Я теперь иначе хочу, - задыхаясь.

   Чтоб сама. Чтобы сама этого хотела, чтобы…

   Чтобы так же, как я, ломку всем нутром своим чувствовала.

   Чтобы отдалась, - не телом, вся отдалась мне, насквозь, каждой мыслью, каждой ее эмоцией – завладеть, выпить, наполнить, и снова брать, брать до одури, в самую душу ей погружаясь.

   А так – не будет. Так, блядь, - не получится. Это я тоже чувствую, хоть и стоит передо мной, хоть и сама. А я на меньшее уже, блядь, не согласен. Слишком долго ждал, - и теперь ее не иметь, пожирать хочется. Всю. Без остатка. Хотя бы – первым шагом. Но… Глубже, чем просто тело. Глубже.

   - Зачем пришла? – наклоняюсь, вдыхая ее запах. И руки приходится сжать за спиной, чтоб не наброситься.

     - За тем, что ты хотел, - шевелит  деревянными губами, сбрасывая под ноги платье-паутинку.

   И меня снова – безотчетно, до одури, ведет, - даже не от тела, не от кожи, будто засиявшей белизной в тусклом свете комнаты. От жеста ее этого, - блядь, так ведет, что не сдержаться. Но…

   - Я говорил, что уже все будет иначе? – хрен знает, зачем я это делаю. Страх. Страх хочу из нее вытянуть. Если спрятать его попыталась. Затолкала глубоко себе внутрь, - он сейчас прорвется.

   И тогда…

   Я не возьму ее тогда.

   Я ее тогда, на хер, - отпущу. Выгоню к херам, пинками.

   Отзвонюсь Манизу, предупрежу, чтоб девчонку его люди болше не трогали, - и пусть валит на хер на все четыре стороны.

   Только пусть, блядь, - подальше от меня, - так, чтобы больше мы не пересеклись, не встретились. Потому что ее тело, - со стахом, с ненавистью этой, - мне на хрен не нужно. Так, блядь, даже хуже, чем вообще без нее.

   - Как захочешь, - опускает глаза, под ноги только смотрит. – Будет, как ты захочешь.

   Не то. Все это, блядь, - не то.

   Ничему я не верю, - ни словам ее, ни тому, что вообще пришла.

   Вспомнила, кто она и решила одуматься?

   Совсем на нее непохоже.

8 Глава 8

   Я не трахал ее этой ночью.

   Я любил. Любил так, как только возможно физически любить женщину, - ревниво, голодно, жадно заглядывая ей внутрь, ловя каждый выдох ее наслаждения, заставляя разрушить преграды и барьеры, которые выстроила она и я между нами, так, блядь, херово, начав.

   Я кончал тысячу раз от того, как она кончала, мысленно, морально, - чем-то внутри невесомым, но, блядь, так любящим, оказывается, наслаждение.

   Я ловил каждый оттенок ее глаз, каждое чувство, что шевелилось и дергалось, переворачивалось в ней, рвалось наружу, - и снова затихало, - и вбирал, вбирал это все в себя, как сумасшедший изголодавшийся, уже понимая, что мне мало, что мало не только этой ночью, что мало будет всегда, - и я хочу не только больше, - я хочу ярче, и сильнее.

   Хочу чтоб извивалась и хрипела, выкрикивала свои ругательства до хрипа, - блядь, реально, она сыпала ругательствами, кончая, - и я впервые видел такое, так не идущее ее нежности фиалки, и так срывающее окончательно на хер весь мой контроль.

   Глохнуть от ее выкриков и стонов хотел, - так, блядь, чтоб в ушах звенело, слепнуть от ее глаз сумасшедших, разгоревшихся, засиявших, сводящих с ума.

   К воздуху ее ревновать был готов, что прикасается, - и тут же втягивал его, зарываясь ей в волосы, - потому что он пропах ею больше, чем я.

   И, блядь, не смог отпустить.

   Не смог, - хотя не терплю женщин в своей постели, ни у них до утра никогда не остаюсь, ни у себя никогда не оставляю.

   А тут…

   Понял, - не смогу оторваться. От всей нее.

   От кожи, - горящей, полыхающей, от ее дыхания, от дрожи, что еще сотрясала, пусть уже и тихонечко, ее тело.

   Не хочу, - проснуться и не увидеть ее губ, не прикоснуться к ним, не заглянуть заново в фиалковые глаза, снова ощущая, как все, что в них будто мягкой волной перекатывается в мою грудь…   

   И был прав.

   Заревело, загудело, забилось бешено что-то в груди, когда потянулся к ней, - такой теплой, такой расслабленной, такой сонной, - и снова напился этим фиалковым, блядь, светом.

   И внутри – дернуло.

   Так, как обрывается струна.

   Хрен знает, что это, - но будто мое сердце вдруг оторвалось от меня самого и на ниточках каких-то, блядь, повисло.

   Нежность эта ее одуренная, невинность, - во всем, в глазах, в улыбке, в каждом жесте, - и одуряющий вкупе со всем этим соблазн.

      В самой опытной, в самой искушенной женщине никогда я не видел такой сексуальности, - сочной, терпкой, сносящей крышу, - и, блядь, она не следствие отточенных жестов, выверенных движений, опыта, рассудка, - нет. Ее сексуальность, от которой крышу сносит, - естственная, живая, она – изнутри идет, и маленькая Фиалка, кажется, даже сама этого не понимает.

   Поймет.

   Когда разбудят это в ней, когда пользоваться научится, - поймет и мужиков, от пацанов до стариков, таких даже пресыщенных, как старый Маниз, с ума будет сводить, на колени ставить. Одним взглядом. Одной лукавой и манящей улыбкой, которой тоже еще не научилась. Одним движением губ.

   И мне уже рычать хочется, - не дам! Не дам, чтобы другой кто-то это все в ней разбудил, не дам, чтобы другие на нее смотрели, чтоб даже мысль допустили о том, что она может им принадлежать, - хотя бы на единственную ночь. Рвать буду. Безжалостно и на части.

   И в то же время, эта, блядь, нежность, - затапливает.

   Хочется подхватить ее на руки, - и просто целовать, прижав к груди, зарывшись в волосы. И, блядь, от одной этой мысли в груди что-то давит.

   Моя.

   Провожу руками по крутым, одуренным бедрам. И знаю уже, - никуда, на хрен, не отпущу.

   И снова, как сумасшедший, напиваюсь страстью ее, - такой настоящей, такой безудержной.

   И сам на себя злюсь, - чувствую, что из-за девчонки все на свете похерить готов, - так бы и врос, блядь, в эту постель и делал бы своей до того времени, пока сама бы со мной не срослась, - намертво, до мяса, до каждого нерва, всхлипом своим каждым и глазами этими блядскими.

   Заставляю себя подняться, - дела не ждут. Да и… Как-то слишком много ее становится. Во мне. Все остальное, блядь, вытеснять начинает. А это уже, блядь, совсем непорядок.