Пленник

Глава 1. Дождливый вечер

Черногорск — мрачный, сырой, опутанный сизой дымкой, точно паутиной, городок.

Сам по себе Черногорск неплохой, относительно безопасный. Конечно, люди запирают на ночь двери и ставят на сигнализацию автомобили. И все же преступность здесь невелика. Тихий старый город, подходящий любителям дождей, запахов хвои, древесины и душного печного дыма.

Было время, дед Андрей задумывался над продажей родительского дома в Туманной Лощине и переезда в Черногорск. Все же воспитывать отпрыска легче в цивилизации, где и учебные заведения, и развлекательные центры, и медицина. Да, медицина превыше всего.

Но дед Андрея каждый раз что-то останавливало: то отсутствие средств на городскую квартиру (их частный дом в Туманной Лощине стоил значительно дешевле приличной двухкомнатной квартиры в Черногорске), то подступившая зима и требующаяся в связи с похолоданием «перебортовка» старенькой «Шевроле», то налоги и прочие причины, бьющие по карману.

Так семья Шварца и приросла к дому по улице Верёвочной, в сером, промозглом, охваченном плаксивой погодой поселке.

Этим дождливым сентябрьским вечером было особенно неспокойно. Угрожающе черное небо пронзила яркая вспышка. Гром гулко прокатился по местным окрестностям и хорошенько встряхнул Туманную Лощину, численность которой составляла около девяти тысяч человек. В Туманке (как лаконично окрестили поселок местные) практически никогда не происходило ничего особенного. Жители вели рутинную жизнь: растили детей, ходили на работу, ухаживали за садом и живностью, у кого таковая имелась, отдыхали в свободное от забот время и ложились спать. И так каждый день.

Но с приходом осени все изменилось. В каждом переулке слышались осторожные перешептывания: «...псих вернулся», «…говорят, он ушел в лес, а потом возвратился уже другим», «...он убил в городе нескольких девушек, трех или четырех, и теперь прячется здесь, в поселке». От ядовитых слов на душе у шестидесятидвухлетнего дед Андрея, как звали его ученики, было тягостно.

— Я ознакомился с заключением психиатра, — задумчиво произнес доктор местной больницы, Михаил Иванович Козлов. — И я не согласен. В заключении говорится, якобы «симптомы диссоциативного расстройства личности» на основании проведенного обследования не выявлены. Это более чем странно. У Ефима расщепление личности налицо. В его случае не требуются никакие тесты… — Козлов задержал взгляд на дубовой двери в подвал.

Что-то сильно ударило ее изнутри.

Как и Козлову, Андрею Алексеевичу Шварцу, учителю физкультуры, стало не по себе.

— Подумаем, что можно сделать. Ясно, что держать Ефима в подвале — просто немыслимо, ведь он болен. Ему требуются особые условия, которые может предоставить только реабилитационный центр. Но они считают его «полностью дееспособным»! — Козлов раскраснелся от возмущения. — Что там за врачи сидят в этой городской психиатричке? Понабрали черт знает кого, а люди остаются без должного лечения! И попробуй докажи стервятникам, что они неправы, — доктор вынул платочек из нагрудного кармана и провел по увлажнившейся шее. — Ясно одно — действовать нам предстоит самостоятельно.

— Хотел бы я перевести Ефима в комнату. Но в прошлый раз он выбросил из окна домработницу, которая помогала мне по хозяйству. Бедняжка еле уцелела. И это после курса терапии в стационаре! — дед Андрей обреченно ссутулился.

Дверь снова громыхнула, грозясь слететь с петель.

Доктор настороженно просканировал ее взглядом, словно взвешивая: выдержит или не выдержит. Шею дед Андрея свело судорожным спазмом.

Шварц и Козлов были друзьями, сколько себя помнили. Они родились в Туманке, ходили в один детский сад, вместе учились и почти одновременно женились. А вот сыновья у них родились с разницей в десять лет. Сначала у Козлова, затем поздний ребенок у Шварца.

Доктор натянул бейсболку до самых бровей и тронул козырек.

— Андрей Алексеич, мне пора. Сегодня еще дойти до Ульяновых — у них дочь температурит. А потом не помешает и самому отдохнуть. Если что, сразу звони. Телефон у меня всегда под рукой. Не забудь добавить в еду седативное.

Дед Андрей снова кивнул и, следуя за доктором в прихожую, взволнованно спросил:

— А дочь-то которая из них?

— Что? — обернулся Козлов.

— Говоришь, у Ульяновых недомогает дочь. Старшая или младшенькая?

— А-а-а. Да-да, старшая, Влада.

Очередной раскат грома поглотил яростный пинок в дверь. Дверь, которую дед Андрей боялся открывать. Она скрывала то, что не должно разгуливать на свободе. То, что должно быть спрятано ото всех. То, с чем уже несколько лет боролся вдовец Шварц один на один. Он бы никогда не подумал, что смерть жены — это добрый знак.

Смерть — это всегда трагедия. Хотя бы для одного человека в целом мире.

И все же хорошо, что Настасья упокоилась до того, как с сыном произошла чертовщина.

Ведь дед Андрей не верил, что Ефим болен. Он чувствовал — с сыном творится нечто похуже. То, чему логического объяснения не найти.

Дед Андрей закрылся изнутри и обвел морщинистыми глазами дом. То было старомодное строение, обшитое снаружи деревянной вагонкой, покрытое невзрачными обоями внутри. В левой части первого этажа располагалась комната с камином, двумя креслами и несколькими массивными книжными шкафами, далее небольшое пространство в качестве прихожей, в укромном углублении которой укрылась дверь в подвал. Правую часть дома занимала кухня-гостиная с древними деревянными шкафчиками, пожелтевшей от времени столешницей и загрязненной плитой. Раковину переполняли грязные тарелки, которые дед Андрей все никак не мог вымыть из-за засора в сливе.

Глава 2. Страшилки от Гренкина

— Девки, чего такие кислые? — у нашей парты материализовался Стас Гренкин. — Где потерялся твой любимый Ермоленко?

Неизменно белая рубашка с закатанными до локтей рукавами, темные зауженные брюки, чистые ботинки и нечто странное на голове. Копна зачесанных кверху каштановых волос Гренкина поблескивала в свете люминесцентных ламп.

— Он больше не мой… — уклончиво ответила я.

У Ленки и Стаса разом вытянулись лица. Недолго думая, Гренкин развернул стул и уселся, перекинув ногу, сложил руки на спинку и изобразил внимательную физиономию.

— А ты мне не говорила… — Ленка обиженно на меня покосилась.

Я лишь махнула рукой.

— Мы расстались вчера, но все в порядке. Я нисколько не расстроена, — я задумчиво провела пальцем по подбородку. — Хотя нет, по правде говоря, я очень расстроена.

— Да уж, неожиданно, — сказала Ленка. — Кто кого бросил?

— Угадай, — выдохнула я.

— Он тебя? Ну и фиг с ним, козлом. Такую девчонку потерял! — выдала Ленка, хлопнув по парте рукой с увесистыми посеребренными кольцами.

Стас фыркнул.

— Я рад, что вы разбежались. Он мне никогда не нравился.

— Потому что обозвал тебя в третьем классе жирным пончиком? — усмехнулась Ленка.

— Да, потому что он обозвал меня в третьем классе жирным пончиком. Но давайте не об этом. Слышали новость?

Под партой меня противно ущипнула Ленка:

— Ты видишь то же, что и я?

Руки подруги прикрывала прозрачная блуза, пышный бюст стягивал тугой черный корсет. Короткая юбка прикрывала одну треть ляжки, подчеркивая длинные ноги в громоздких ботинках поверх черных высоких носков. Огненно-рыжее каре Ленка вымыть забыла, но это лишь добавило эксцентричности ее волевой натуре.

— Очевидно, да, — хихикнула я, глянув на волосы нашего друга-ботаника.

На всю школу наш одиннадцатый класс был единственным и составлял двадцать два ученика. Не густо, но вполне комфортно. Как такового расслоения в коллективе на «крутых», «лузеров» и «вундеркиндов» у нас не было, просто каждый общался с теми, с кем ему приятнее. И привычнее. Поскольку одним и тем же составом мы шагали из класса в класс. Так вышло, что еще в начальной школе мы — я, Ленка Зимина и Стас Гренкин — сдружились на почве любви к чтению: втроем мы часами зависали в библиотеке, вместе делали домашнюю работу и гуляли по вечерам.

Гренкин осекся и с прищуром на нас посмотрел:

— О чем это вы?

Не сдержавшись, мы с Ленкой хихикнули.

— Ты спутал мусс с градусником и вылил на волосы ртуть? — уточнила Ленка.

Стас хмыкнул.

— Остроумно, Ленок, ты в своем репертуаре.

— Я еще даже не начинала, — щелкнула розовой жвачкой Зимина.

Я нетерпеливо поерзала на стуле.

— Давайте ближе к делу. Стасик, что ты хотел рассказать?

Гренкин сменил ухмылку, которую посылал Зиминой, на строгое выражение лица и, согнувшись, приблизился к нам. Не желая быть подслушанными, мы с Ленкой тоже наклонились к Стасу. Воздух между нами наэлектризовался и приобрел запах тайны.

— Короче, — прошептал Гренкин. — Помните случай, когда один паренек из нашей школы внезапно стал вести себя странно и...

— А, ты про Димку-дурачка? — перебила Ленка.

— Нет! — шикнул Стас. — Что за дурацкая привычка перебивать неверными предположениями? Во-первых, это был не Димка, а Вовка, во-вторых, он умер в восемнадцать. Его сбила машина, когда ночью он остановился на дороге и начал считать мушек. А было это лет десять назад. Ты еще тогда под стол пешком ходила.

Ленка закатила глаза.

— Какая печальная история… — протянула я, представляя несчастного больного.

— Проехали. В общем, паренек этот учился в нашей школе, а затем пропал. Не помню даже, окончил он одиннадцатый класс или нет, но лет ему было примерно, как нам сегодня. Ходили слухи, что отец отвез его в черногорскую психиатричку, где он лечился то ли от шизофрении, то ли еще от чего. И вроде он нормальный потом вернулся, работал даже в магазине бытовой техники. А потом началась череда «несчастных случаев».

На последней фразе Стас изобразил кавычки, выдержал паузу и, когда мы с Зиминой синхронно кивнули, продолжил:

— Люди тогда ни с того, ни с сего из окон выпрыгивали, калечили друг друга и самих себя, устраивали пьяные разборки, а страшнее всего, что уголовники выбирались из тюрьмы, которая в десяти километрах от Туманки, заваливались к нам с битами, запугивали местных, чтобы что-то с них поиметь. Или поиметь кхм-кхм… их самих. Жутко, правда?

— Чушь. Не верь ему, Златик. Гренкин снова начитался ужастиков.

— Нет, подожди, несколько лет назад я слышала, как мои родители обсуждали череду несчастных случаев и странного поведения людей. Помню, папа переживал, как мы с Владкой будем до школы добираться. За ручку нас водил первое время. Мама более толстокожая в этом плане, она посчитала, что это все бред. Только вот, причем здесь этот сумасшедший парень, якобы из нашей школы? — проговорила я, стараясь не выдать волнение в голосе. Подобные темы меня знатно пугали.