Плохие девчонки

Пролог. Ночная погоня

Gute Madchen kommen in den Himmel, bose uberall hin[1]

Желтый свет фар несся по черному асфальту дороги. Легко проскальзывая над ямами и колдобинами, конусы света летели все дальше, все быстрее, словно рассчитывая удрать от гонящейся за ними здоровенной фуры с прицепом. Но рычащая, как динозавр, фура ломилась следом, рассекая лобовым стеклом еще горячий после раскаленного дня, пропахший пылью воздух, и свет снова мчался все вперед и вперед…

В кабине фуры, пропитанной жарой, бензином и потом до такой степени, что даже ночная прохлада не могла разогнать застоявшиеся запахи, сидели двое.

- За нами они едут! – высовывая круглую, как футбольный мяч, коротко стриженную башку в окошко, прокричал подпрыгивающий на пассажирском сидении здоровяк. – А ты говоришь: случайность, случайность! – в его голосе звучали истерично-визгливые нотки, плохо совместимые с пудовыми кулачищами и накачанным бычьим загривком.

Водитель – мелкий, худой и жилистый, похожий на злого шершня – бросил обеспокоенный взгляд в зеркальце бокового вида. Метрах в ста позади фуры, не приближаясь, но и не удаляясь, светились чьи-то фары.

- Сдали-и-и нас! – взвыл здоровяк, и затряс вислыми, как у бульдога, щеками.

- Заткнись, придурок! – заорал водила. – Послал же бог напарничка! Если б сдали, нас бы уже давно менты караулили! Забыл, что у нас в прицепе? – щуплый снова поглядел в боковое зеркальце – свет фар прыгал над дорогой позади них – далеко, но неотвязно. – Едут себе и едут, дорога общая! – сказал он, но в голосе у него прозвучали неуверенные нотки.

- А чего ночью? – прохныкал здоровяк, мгновенно уловивший эту неуверенность.

- Потому что Крым! – снова рявкнул щуплый. – Жара днем такая, что шкура слазит! Умные люди вообще по ночи едут, чтоб утром уже на пляже кукурузу трескать!

- А ты вот прибавь скорость, прибавь! Вот увидишь! Прибавь, прибавь! – визгливым тоном скандальной жены потребовал здоровяк.

Щуплый демонстративно передернул плечами, но послушался. Тяжелая фура глухо рыкнула, выпуская из выхлопной трубы струю черного дыма и с торжествующим ревом рванула вперед.

Огни позади мигнули, начали стремительно отдаляться и, наконец, пропали совсем.

- Ну вот, захотели – и оторвались, а ты боялся… Такой здоровый, а такой трусливый! - протянул водила, старательно скрывая за насмешкой нахлынувшее облегчение.

Над темной дорогой всплыл призрачный золотистый свет… а потом зловещие огни фар вынырнули из глубины ночи, рванули вперед… и снова зависли в ста метрах позади. Точно заняли свое законное место.

- Видел? – взвизгнул здоровяк.

- А ну, пристегнись! – рявкнул водила. – Не фиг тут всяким за нами кататься. – пробормотал он, утапливая педаль газа в пол. Мелко вибрируя, словно ей передалась нервозность седоков, фура неслась вперед, наматывая на громадные колеса километры старой дороги.

Огни фар снова отдалились – и тут же вернулись обратно, как притянутые на невидимой веревке. Пару раз моргнули, будто издеваясь.

- Ах вы так? Л-ладно… Посмотрим… - сквозь зубы процедил щуплый. Стрелка спидометра медленно заползла за красную черту и неуклонно ползла дальше.

Рвущийся в кабину ветер превратился в ураган. Мелькающая за окном плоская, как стол, обожженная дневным солнцем равнина превратилась в размытые завихрения тьмы. Фура летела сквозь ночь.

- Ты что делаешь? Перевернемся! – болтаясь на ремне безопасности, как куль с мукой, истошно завопил здоровяк.

- Ничё… - хищно припадая к баранке, процедил щуплый.

Рыскающие по дороге фары выхватили из мрака здоровенную, как Великий Каньон, колдобину. Они заорали разом – водила, здоровяк, и кажется, фура тоже.

Фура взлетела в воздух, словно над дорогой возникла зона невесомости…

- И-и-и-и! – под тонкий поросячий визг здоровяка машина перемахнула колдобину. Колеса шарахнулись об асфальт, водилу и здоровяка подбросило на сидениях, приложив макушками об потолок кабины, челюсти звучно щелкнули.

Фары преследователей снова дернулись и отдалились.

- Вот так вас! – торжествующе расхохотался водила и, высунувшись в окно, продемонстрировал тающим позади желтым огням неприлично оттопыренный средний палец.

- Дзинь! – зеркальце бокового вида разлетелось вдребезги.

- А-а-а! – заорал водитель, глядя на свой кровоточащий палец. – Да они ж стреляют! Стреляют они в нас!

- Спереди! – от нового вопля здоровяка задрожала кабина… и в лобовом стекле вдруг возник квадратный зад неторопливо чухающего впереди автобуса. Здоровяк вцепился в руль.

- А-а-а! – теперь уже орали оба – здоровяк и щуплый.

Чиркнув фарой по кузову автобуса, фура проскочила мимо. Что-то оторвалось с металлическим лязгом, грохотнуло под колесами, ударилось в днище и унеслось назад… Фура мчалась дальше – в смутном свете ночных лампочек здоровяк успел разглядеть перекошенные от ужаса лица пассажиров автобуса. Болтающийся сзади прицеп медленно поплыл к обочине… С хрустом врезался в низенькое ограждение… И поплыл обратно.

Раздался дикий визг протекторов – водитель автобуса отчаянно тормозил… Удар металла о металл…

Глава 1. "Алые паруса" и Душка-Череп

Детишки дружно повесились.

Подглядывающих в щелку в дверях мамаш также дружно перекосило: вот кончится, и наверняка начнется! Хоровое пение на любимый мотив: «за те деньги, что мы платим, наши детки могли бы и не висеть!»

Хотя я тут причем? Не хотите висеть – идите вышивать крестиком! Но ляпнуть такое мамашкам – ни-ни, упаси бог! Каждый из развешанных вдоль стенки мелких – это не просто болтающийся мешок младенческой дури, это, между прочим, сто баксов в месяц! И если хоть один из них уйдет – повесят уже меня, причем не пяткой за станок, а веревкой за шею. А потому я буду перед мамашками лепетать и оправдываться, как будто я эти станки такими высоченными делаю!

Эй, спокойно! Не надо пугаться, я вовсе не маньячка какая! Что, не понимаете, о чем я говорю? Объясняю. Видите, вдоль стенок перекладины тянутся? Это и есть станок – не тот, на котором ткут или там точат, а тот, у которого экзерсисы делают. Ну, упражнения, упражнения! Присесть – коленки согнуты, спинка ровненькая, ручки в стороны – прогнуться, ножку вперед, ножку назад, растяжечка…

- Потянулись-потянулись-потянулись! Тянем носочек, тянем, пяточку держим, Петенька, солнышко мое, не надо лениться, тяни ножку, а то танцевать не сможешь, мамочка расстроится…

Голос у меня ласковый-ласковый, как у людоедки перед ужином. Зато мелкие сразу перестают филонить, изо всех сил вцепившись ручонками в станок, начинают задирать пятку на нижнюю перекладину. А роста не хватает – что вы хотите, младшая группа! Если кто и достает – тут же повисает и болтается на перекладине, как сосиска на ветру. И не говорите мне, что такого не бывает, я это зрелище наблюдаю по два раза в неделю с трех до четырех!

Кстати, красавица посреди зала – это я. А что, скажете, не красавица? Фигурка у меня клевая – с четырех лет танцы и акробатика, какая еще она может быть? И мордочка очень даже ничего, хотя при хорошей фигуре лицо – не главное, лицо, его и нарисовать можно (повседневный и сценический грим, раз в неделю, с пяти до шести). А еще я классно двигаюсь. Кстати, насчет движения…

- Построились по квадратам! Отрабатываем танец лягушат из «Дюймовочки»! – я похлопала в ладоши, и мелкие разбежались по местам. – Из первой позиции… И-и… Раз-два-три, раз, раз-два… Работаем-работаем, вы лягушата или жабы пузатые, не ленимся, вам на сцену выходить…

Ну, это я так, для порядка, на самом деле мне сегодня повезло, мои мелкие в рабочем настроении, заниматься укротительством почти не пришлось. Пробовали справиться с толпой разбушевавшихся мелких, пока их мамаши приглядывают за тобой в щелку двери? Почему-то считается, что когда одна мамаша на одного ребенка орет – все нормально, имеет полное право, а когда одна я кричу на пятнадцать мелких – так обязана быть доброй и ласковой! Если когда-нибудь придется иметь дело сразу с большим количеством мелких, запомните: добротой и лаской от них можно добиться только одного – навалятся всей толпой и запинают! Насмерть.

- Мальчики направо пошли – раз-два-раз! Девочки влево – раз и два и раз! Обратным ходом – раз-два-раз! И по-во-рот…

У Катюхи в переднем ряду вдруг заплелись ноги, и она звучно бухнулась задом об паркет.

- Не останавливаемся! – заорала я, перекрывая наметившееся Катькино хныканье. – Кто остановится, вернется к станку приседать! Двигаемся, линию не терять! Катька, реветь дома будешь – ты актриса или детсадовка какая?

Видели девчонку, которая хоть и в пять лет, а согласится признать себя детсадовкой, а не актрисой? Глаза у Катюхи немедленно высохли, и, тряся пухлой попой, она рванула на место. И тут же грохнулась снова. Теперь уж, конечно, не выдержала – оглушительный, как пароходная сирена, самозабвенный рев огласил репетиционную. Да что ж ты на ногах-то не держишься?

У щелки двери взволнованно засопели – входить в репетиционную мамашам запрещено, но они из коридора так сочувствуют, что даже Катькин рев вчистую глушат!

Так-так-так, а кто это у нас прямо позади Катюхи такой милый, с такими невинными голубыми глазками и золотыми кудряшками? Петюнечка. Кто ж еще! Почему-то у всех, кто танцует рядом с Петькой, всегда с равновесием проблемы.

- Петя, подойди ко мне! – с фирменной ласковостью зову я – идти ему явно не хочется, но он подходит, куда ж денется. Сопение у двери удваивается, теперь к щелке приникла еще и Петенькина маман. – Остальные повторяют – под музыку! – я ткнула пальцем в магнитофон и бодрая мелодийка грянула так, что стекла в окнах задрожали.

Я присела перед Петькой на корточки, взяла его за обе ручки и с нежной улыбкой поглядела в лицо. Со стороны – умилительнейшая картинка.

- Как думаешь, - задушевно спросила я. – А если я тебя сейчас ущипну – очень-очень больно, с вывертом?

- Я маме пожалуюсь! – пробормотал Петька.

- А она тебе поверит? – еще доверительней спросила я.

Петька покосился на дверную щель – в щели рисовались мамашин глаз и нос. Глаз растроганно наблюдал, как я нежно обнимаю сыночка за плечи.

Петька почувствовал, что его загнали в ловушку.

- Сейчас извиняешься перед Катей и до конца занятия меня не злишь. - На большее я не рассчитываю – все равно до следующего раза забудет и снова начнет пакостничать. Я наклонилась к его уху и добавила, - Меня ты хорошо знаешь, а мама – она не всегда рядом. – И я ласково взъерошила ему волосы, мимоходом больно цапнув ногтями за ухо.

Глава 2. Финансово-внучкин долг

В это утро меня разбудил телефонный звонок.

Ничего необычного, если, конечно, не знать наших обстоятельств. Телефон у нас обычно отключен – иначе мы попадаем под ночного какаду.

Счастливые вы люди, если при словах «ночной какаду» воображаете черного попугая-монстра, ударом клюва насквозь пробивающего черепа спящих. Значит, вы никогда не были должны банку денег. Или были, но могли отдать.

Ночью звонит телефон. Ты бежишь, хватаешь трубку – а оттуда монотонный голос, похожий на голос нашей завучки, когда она за плохую успеваемость отчитывает, вещает:

«Вы трижды пропустили срок очередного платежа по кредиту, взятому в нашем банке…»

Ты швыряешь трубку, а телефон немедленно снова начинает звонить – и звонит, звонит, звонит. У них набор автоматический, а у автомата терпение бесконечное, не то, что у живого человека.

«Просим в трехдневный срок погасить задолженность, в противном случае…»

Противный случай – это приход коллекторов к тебе домой. Для счастливчиков поясняю – коллекторы, это не бассейны такие, куда вся городская канализация стекается, коллекторы – это гораздо хуже. Это люди, что долги собирают. Когда они приходят – и вправду до тошноты противно.

В первый раз я еще ничего не понимала и сдуру им открыла. Спасло, что я несовершеннолетняя – они побоялись заходить, вдруг это расценят как нападение на ребенка. Наговорили всякого… сильно приятного… и ушли. А то бы мама вернулась в пустую квартиру. Хотя забирать у нас нечего – нормальный телевизор и холодильник мы с мамой и сами продали, теперь стоят старые, бабушка с дачи отдала: телевизор показывает две программы, а холодильник время от времени начинает так трястись и верещать, что я к нему подходить боюсь – вдруг кинется? Остался компьютер, но без компьютера мы с мамой вовсе пропадем. Поэтому больше я никого не пускаю.

А коллекторы приходят снова. Мы топчемся по разные стороны двери: я слушаю, как они звонят, сопят, курят на площадке, прикидывают, кто дома – «девчонка, или сама докторша…» «Докторша» — это моя мама. Надеюсь, все понимают, что мне бы кредит никто не дал? Только взяла его мама все равно из-за меня. Именно в эти деньги обошлось мое звание «Маленькая Вице-Мисс» на конкурсе красоты.

Когда-то наша классная в школе мне сказала: «Ты нос-то особо не задирай, Нефедова! Все ваши детские успехи – на самом деле успехи ваших родителей». Мне отчаянно захотелось ее прибить – потому что это чистая правда! У тебя может быть талант к рисованию, или танцам, или спорту, или еще чему, но если родители платят за занятия, возят тебя к учителям, отправляют на гастроли, смотры и конкурсы – будешь ты крут, весь в призах и перспективах. А если не могут, или не хотят, значит, твой потолок – школьная самодеятельность.

С этим конкурсом красоты для девочек от 7 до 17-ти мне и повезло, и нет. Дочка первого спонсора была меня младше, дочка второго – старше. Так что мы с мамой с самого начала знали, что шанс есть. Только не мы одни хотели этот шанс заполучить – по моей «возрастной категории» родители сошлись в схватке, как вороньё над падалью. И все стоило денег – оргвзнос плати, за подготовку плати, за поездки плати (три тура конкурса в разных городах), за жилье плати, а уж свет, грим и костюмы! Вы не представляете, какие там были костюмы – свои я до сих пор иногда вынимаю из шкафа и любуюсь! Ну и, конечно, жюри – подарки, конфеты, букеты…

Вот тогда мама и взяла кредит. Я вякнула что-то вроде: «может, не надо?». Один раз. Потом мама меня быстро убедила, что это нужно для моей будущей карьеры, что нельзя упускать случай… «и в конце концов, что мы – не отдадим? Заработаю – хирург я или нет?»

Мама – классный хирург. Обычно самые классные хирурги – мужчины, но у мамы, говорят, легкая рука и чутье.

Кредит мы взяли, звание «мисс» у меня перехватила дочка хозяйки турбюро – та всем членам жюри путевки презентовала. Но «вице-мисс» я стала. Может, у кого подарки и покруче были, но на творческих конкурсах меня никто не смог переплюнуть! Попробовала бы я не быть лучшей, если номера мне наша Душка-Череп лично ставила, она же меня и дрессировала – по три часа каждый день (между прочим, единственная, кто с нас ни копейки не взяла!). Под мою чечетку скакал весь зал, а когда я пела «Богиню Иштар» из репертуара Хелависы*, я думала, зрители вообще на потолок залезут! Иногда мне кажется, что эта склочная истеричка – наша режиссерша – и впрямь гений. И что без нее и в самом деле ничего не было – ни успеха, ни гастролей, ни поклонников, ни самого театра, ни-че-го! Если быть совсем честной, мне часто так кажется. Только не сейчас. Ну нет у меня сейчас сил думать о людях хорошее!

Короче, прокинуть меня уж совсем у жюри не было никакой возможности, и теперь меня возьмут в киевский театральный без экзамена. На бюджет. Если, конечно, мы с мамой придумаем, где мне жить (общежития никто не обещал!), и на какие шиши питаться! Еще бы неплохо одеваться, чтоб надо мной не хохотали дочки таких, как та владелица турбюро, но это уже дело третье…

Главное, что кредит мы так и не отдали! За мамой стал бегать их завотделением, а она его отшила. Правильно, как выяснилось, отшила – тот еще гад оказался. Теперь, когда операции между хирургами распределяют, маме достаются только пенсионеры и многодетные матери. Для пациентов, конечно, это счастье – надо знать мою маму, она хоть над нищей старушкой, хоть над супер-крутым бизнесменом одинаково трясется. Бабушки потом целуют ей руки, называют доченькой, спасительницей, голубушкой-доктором… Но кредит нам отдавать не из чего!

Глава 3. Театр уехал, родители остались

- Моя Аня… ну и еще Назарчик – это звезды! Все остальные – массовка! – безапелляционно заявила Анькина маман, уперла кулаки в бока и грозно подалась вперед, проверяя, не найдется ли вдруг желающих оспорить звездный статус ее дочери и бездарность собственных детишек.

Остальные мамашки дружно поджали губы, но промолчали, делая вид, что не расслышали. И я их понимаю! У Аньки фактура для Дюймовочки идеальная – она не просто маленькая, она миниатюрная, даже для своего невеликого возраста. Зато мамаша у нее… ой-ей! Когда она дочку на занятия приводит, я всегда удивляюсь, что она Аньку за руку ведет, а не из кармана вынимает. А спорить с Анькиной мамашей – все равно, что вступать в дискуссию с прущим на тебя многотонным грузовиком.

Но зачем же спорить, когда можно не спорить?

- Анечка должна ехать на переднем сидении! – протрубила мамаша.

- Конечно! О чем речь! Обязательно! Наши милые, любимые звездочки будут сидеть вместе! – оскаливаясь в улыбке в стиле Душки-Черепа пропела я.

- Анечка вместе с Назарчиком! – ловя намек на лету, подхватила Витка.

Анечка побледнела, Анечка позеленела, Анечка содрогнулась и залепетала:

- Нет-нет, не надо, я лучше с Катей…

Но я уже крепко (не вырвешься) взяла Аньку за руку, и задушевно сказала:

- Анечка, поверь мне как старшей подруге, чьи роли ты когда-нибудь будешь играть…

И за одно это тебя уже убить мало! – мысленно добавила я.

- …Мама совершенно права! – продолжала я, и удовлетворенная мамаша кивала, как заведенная, на каждое мое слово. - Свой звездный статус надо поддерживать. Звезда не может снисходить до всякой массовки… Звезда должна общаться только с такими же, как она звездами!

- Пойдем, мы тебя усадим! – хватая Анькину сумку, скомандовала Витка. – А то какая-нибудь бездарность возьмет – и перехватит твое место! Назар! Ты тоже иди сюда! Быстренько, быстренько!

Анька попыталась вырваться и сбежать.

Но я удержала ее за руку, Витка ловким взмахом сумки отгородила от мамаши, мы зажали юные дарования «в клещи» и в мгновение ока затолкали в автобус.

- Татьяна Григорьевна сказала: кто после посадки с места встанет – останется дома! – специально для Анечка ласково пропела я, а Витка высунулась из раздвижных дверей и заорала:

- Младшая группа! Ансамбль! Прощаемся с родителями и рассаживаемся! Кто не хочет остаться, шевелит ножками!

Небольшая площадь перед театром наполнилась гомоном – родители тискали своих чад, точно расставались навеки, и бормотали последние наставления, без которых тем никак не выжить в суровых условиях приморского пансионата с бассейном. Мы с Виткой как две овчарки, бегали вокруг, выдирая мелких из цепких родительских рук, и трамбуя в автобус. Наконец все малые оказались внутри, а родители облепили автобус со всех сторон, пытаясь показать на пальцах страшно важные вещи, которые не успели сказать словами.

Мимо пропыхтели оператор Боренька и принц Лешка – они волокли ящик с обувью, подмышкой Боренька держал то и дело выскальзывающий рулон декораций. Цепляясь сперва за Витку (так ей и надо!), потом за сидения (ой, порвут сейчас!), ящик протащили по проходу и водрузили в задней части туристического автобуса – там было что-то вроде мини-кухоньки, и без того целиком заставленной картонными коробами.

- А он не свалится? – разглядывая неустойчиво воткнутый поверх коробок ящик с обувью, спросила Витка, и потерла ушибленную ногу. - Что это вообще за фигня? – она кивнула на заполонившие автобус короба.

- Спонсор чего-то своего напихал. – Тяжело дыша, буркнул Лешка. – Бизнесмен! На нас бабки потратил, значит, на перевозке какой-то фигни надо хоть копейку сэкономить. - Он и Боренька вывалились из автобуса и побежали за новой порцией груза. Родительская толпа сомкнулась у них за спиной. Занявшую пост у дверей Витку в который раз пытались уговорить «вызвать на минуточку во-он того мальчика».

Меня давно никто не провожает. Уезжаем мы обычно рано утром – мама в это время или уже ушла на дежурство, или еще не пришла. Но сегодня бабушка решила, раз она живет у нас, надо взять на себя часть семейных обязанностей – теперь она топталась в сторонке, испуганно сторонясь бешенных мамашек и снующих с вещами парней. Как бы ей подсказать, что от мытья посуды пользы больше – заодно и рано вставать не надо.

Разметывая вцепившихся в раздвижную створку мамочек, в автобус ворвался Лешка со списком и с порога начал выкликать:

- Николаев! Суворова! Синцов! Петюнечка, ау, ты там оглох или потерялся? Ага, вот он – ты! Мамиашвили!

- Фух, кажись, все! – театрально вытирая пот со лба, наконец объявил Лешка. – Чемоданы усажены, дети упакованы! Отправляемся, пока и те, и другие не разбежались! – он опасливо покосился на сваленные поверх спонсорского барахла тюки со свернутыми декорациями.

Я молча кивнула и направилась к Душке-Черепу. Гордо повернувшись к автобусу и сборам спиной, та общалась со спонсором… пардон, меценатом.

- Великая сила искусства… Воспитание подрастающего поколения… С тех пор, как я создала этот театр… Первая премия международного фестиваля… Корреспонденты с телевидения… Прекрасные, прекрасные дети!

Чирик-чирик – Душка-Череп декорирует уши Константин Дмитриевича фигурной лапшой, одновременно делая изящную рекламу нам всем вместе, ну и себе в отдельности. Никогда не понимала, какой смысл так обхаживать человека, если он уже дал денег? Хотя, может даст еще.

Глава 4. Не режьте меня, дяденька!

Простая фраза «автобус ехал в Евпаторию» не может передать то, что творилось на трассе. По-моему, эту дорогу сперва бомбили, долго и упорно, а потом еще минировали при отступлении. Просто щербины в асфальте сменялись внушительными колдобинами, а те – ямами: средними, большими и очень большими (участки, где ямы были маленькие, считались ровной дорогой). Один раз нам пришлось переправляться через здоровенную канаву, которая тянулась не вдоль шоссе, а строго поперек.

Автобус иногда устраивал слалом, мечась с одной стороны шоссе на другую – казалось, что время от времени он выгибается всем своим автобусным телом, протискиваясь между длинной иззубренной трещиной и наполненной грязной водой яминой. Иногда он словно подбирался – и прыгал, как кот, перемахивая через провал в асфальте, а иногда крался на цыпочках, перебирая колесами как машинки в мультиках.

Наши мелкие продержались недолго. Первым, как всегда, сдался Назарчик (а то мы не знали, что так будет!). Рядом Анька напряженно вцепилась в ручку автобусного кресла. Вестибулярный аппарат у девчонки – обзавидоваться! Мало того, что она может болтаться вниз головой, зацепившись одной ногой за трапецию (это и я могу), но ее ведь даже на наших трассах не укачивает! Если, конечно, не посадить рядом Назарчика. Когда рядом кто-то мучительно расстается с сегодняшним завтраком и вчерашним ужином даже самому стойкому человеку станет худо! Я торжественно вручила Аньке страховочный пакетик и мы с Виткой переглянулись поверх ее головы. Может, ребенок и не виноват, что у него мамаша – воинственная дура. Но если девчонка дожила до пяти лет и так и не научилась контролировать своих родителей – ей придется за это расплачиваться!

Мы с Виткой если когда и объединяемся, так исключительно перед необходимостью сделать гадость окружающим.

Я выкарабкалась из кресла и отправилась выполнять свои обязанности. Может, в крутых взрослых театрах первая прима и вправду едет на самом удобном месте и всю дорогу обдумывает, что и кому она устроит, если в ее номер в отеле не поставят корзину с фруктами и букет бордовых роз на длинных стеблях. А у нас я (ну и Витка тоже, хотя какая она прима!) обычно всю дорогу раздаем мелким пластиковые ведерки из-под майонеза на случай, если дорога их совсем доконает (гораздо удобнее пакетов – влезает больше, хватает на дольше, выливать легче. И почему этими ведерками в самолетах не пользуются?). Поддерживаем им головы, даем попить, моем физиономии и даже сказки рассказываем «про одного мальчика, которому было очень плохо, но он терпел, не требовал, чтоб остановили автобус, доехал до Евпатории и там стал супер-звездой…».

Счастье, хоть кондиционер есть! За окнами мелькала крымская степь – плоская, как стол, и пыльная, как наша квартира, когда у мамы операции, а у меня репетиции. Пейзаж оживляют только бабушки на обочинах, зазывно демонстрирующие ведра с темной, почти черной черешней. Жароустойчивые старушки – утренняя прохлада давно развеялась, и теперь солнце палит так, что удивительно, почему бабки не тают, как свечки на огне. Пш-ш-ш – и лужа, с плавающими посередке очками. А у нас – прохлада! Правда, укачивает в этих крутых автобусах почему-то еще сильнее, чем в прыгающих уазиках.

- Водитель! Баки переполнены, пора опорожнять! – с деланным весельем завопила Витка.

Душка-Череп неодобрительно зыркнула на нее из-под прикрывающего лицо платка. На самом деле Витка ничего плохого не имела в виду – всего лишь, что надо выплеснуть на обочину содержимое пластиковых ведерок. Но Душка все еще зла за ту Виткину бесподобную английскую фразу – правда, сама толком не знает, злится она на Витку или все-таки на меня, а потому не разговаривает с обеими.

- А мы скоро приедем? – в сто двадцать пятый раз спрашивает очередной страдальческий голосок.

- Сомневаюсь я, что скоро... - неожиданно откликается обычно молчаливый водитель. – Глядите, что делается!

Вид сквозь лобовое стекло и впрямь открывался печальный. Впереди тянулась длинная вереница машин и змеей скрывалась за горизонтом. Разноцветные прямоугольники крыш празднично отсвечивали на солнце, но эта праздничность почему-то не радовала.

- Приехали! – сказал водитель и шумно пыхтя, наш автобус вписался в хвост очереди. Дверь зашипела, отъезжая в сторону, и раскаленный воздух пустынным самумом хлынул в его прохладное нутро.

- Немедленно закройте двери и выясните, что здесь происходит! – потребовала Душка-Череп.

Водитель поглядел на нее, как на безумную, и выскочил на обочину.

- Безобразие! – с чувством объявила Душка и тоже вылезла наружу, к перекуривающей компании водителей.

- Прошу прощения, господа! – ее звонкий голосок заставил произведенных в господа шоферов дружно дернуться. Душка светски оскалилась, так что весь набор искусственных зубов заблестел на солнце. – Не знаете, чем вызвано подобное непредвиденное скопление? – она изящно повела рукой в сторону очереди.

Не помогло – на лицах мужиков все равно проступило полное офигение. Душка сжалилась и уточнила:

- Что случилось?

Мужики дружно выдохнули.

- Операция «Перехват». Там впереди милицейский пост – все вооруженные. Я-то сам не видел, но кто вперед ходил, говорят, бронетехника при них. Небось, террористов ловят. – Мрачно буркнул один. – А может, нудистов, потому как какие здесь террористы?

- Нудистов в самом Крыму ловить сподручней, а по дороге они не водятся. – Возразил второй.

Глава 5. Кто выжил, тот еще попляшет

Грохот и гулкий толчок – казалось, кто-то выстрелил в днище автобуса.

Я только успела понять, что задремала, привалившись щекой к окну – и вот проснулась… как новый толчок с силой, до звона в ушах, приложил меня лбом об стекло.

Автобус подпрыгнул. И заскакал по дороге, переваливаясь со стороны на сторону, словно водитель вдруг обезумел и решил по-каскадерски проехаться всего на двух колесах. Мелкие дружно заорали и посыпались из кресел, как перезрелые яблоки с дерева. Автобус ухнул колесом в очередную колдобину… И содрогнулся, точно раненное животное. Жалобно заскрипел металл… Привычный пейзаж за окном – голая и плоская, как пустой стол, степь с разлитыми по ней лужами слюдянисто поблескивающей соленой воды – вдруг встал на дыбы. Картинку в окне повело в сторону, крутануло вокруг нас раз, другой… Желтая пыльная равнина и выжженное голубое небо завертелись – автобус несло поперек трассы.

Со звоном обвалилась стойка с костюмами. Сорвавшаяся с груды багажа сумка с треском лопнула, выметнув шмотки на пол. Чемоданы с багажных полок сыпались в проход, прямо на барахтающихся внизу мелких.

Клубы пыли вырывались из-под колес. На миг их желто-серая завеса распалась, пропуская вишневый «жигуленок» - я увидела безумные глаза водителя. Поворот руля, скрежет шин – «жигуленок» вильнул, как пес хвостом, каким-то чудом выворачиваясь из-под нашего автобуса, и снова пропал в пыли. Ручка кресла, в которую я вцепилась, вырывалась, как живая…

- А-а-а! – меня выдернуло из кресла и швырнуло вперед, на перекатывающихся по полу малых.

- А-а! – свалившийся сверху чемодан долбанул по спине жестким ребром.

Многоголосый вопль наполнил салон…

Перекрывая всех, пронзительно, на одной ноте верещала Душка:

- Прекратите безобразия! Водитель, что вы делаете! Остановите, немедленно!

Автобус крутануло еще раз…

Взмывая над салоном, как атакующая змея, развернулся рулон с декорациями – и пахнущая клеем толстая бумага накрыла нас. Будто свет выключили.

Сзади снова глухо бабахнуло. В салон хлынул удушливый черный дым… Пронзительный скрип воткнулся в уши как ржавый гвоздь.

- А-а-а! – нас снова перекатило туда-сюда по полу, ударяя о кресла.

- Хрру-у-п-бульк-бульк! – затрещала проломленная соляная корка… и автобус гулко ухнул задними колесами в маленькое озерцо.

- Бульк-бульк-хлюп! – автобус качался из стороны в сторону, катая нас по проходу, как леденцы в жестяной коробке. Вода под колесами со звучным хлюпаньем выплескивалась из озерца. Ухнуло, хлопнуло, полыхнуло – автобус еще раз качнулся… и все стихло.

Накренившийся на один бок автобус стоял в расплесканной соляной луже. Сзади еще что-то шипело, и медленно затихало. Мелкие еще орали по инерции, наконец, заткнулся один, второй, третий… И воцарилась тишина.

На дрожащих, подламывающихся руках я с трудом отжалась от пола… и села, привалившись спиной к креслу. Помахала ладонью, пытаясь разогнать клубящийся в салоне дым.

Водитель продолжал сидеть, неподвижным взглядом уставившись в лобовое стекло и тиская баранку белыми от напряжения пальцами.

Душка протопала к выходу и остановилась на ступеньках:

- Дверь откройте, пожалуйста! – попросила она – кроме кроткого упрека в ее голосе звучала некоторая доля элегантного раздражения.

Водитель по-прежнему не повернул головы. Все также глядя строго перед собой он протянул руку и нажал кнопку. Дверь автобуса хрюкнула, пискнула, зажужжала и отъехала в сторону.

- Благодарю вас. – Сказала Душка и сползла по ступенькам.

Я схватила в охапку подвернувшихся малых и ринулась наружу.

Мы стояли на шоссе — единственном творении рук человеческих, рассекающем инопланетный пейзаж: спекшаяся равнина, пронзительно, до боли в глазах отсвечивают белые соляные узоры и такие же сверкающие озерца, прямо из которых растут неестественно зеленые мясистые стебли камыша. Злое солнце жжет затылок, воздух воняет гарью, дымом и разогретым металлом и похож на заткнутую тебе в рот пересушенную тряпку, позади смерчами ходит еще не успокоившаяся пыль. Рядом, провалившись задними колесами в озерцо и жалобно задрав квадратную морду с глазами-фарами, как громадный зверь в западне, стоит наш автобус. И хочется орать, хотя вроде бы уже поздно, раньше надо было.

Послышался топот – и из пылевых облаков выскочил человек. Увидел нас, остановился, опираясь обеими руками в колени и тяжело, со свистом дыша, но глядя на нас с полусумасшедшим, запредельным облегчением.

- Живые! – наконец прохрипел он и теперь уже медленно, спотыкаясь на каждом шагу, поплелся к нам, размахивая чем-то, похожим на рваную тряпку.

Из нашего автобуса на подгибающихся ногах наконец вывалился водитель – и тяжело плюхнулся на последнюю ступеньку.

- Слышь, командир… - цепляясь за перекосившуюся дверцу и почти повисая на ней, выдохнул пришелец. – Я того… В «жигуленке» был… Который тебе навстречу…

- Так это вы нас чуть не задавили! – мелкой кусачей блохой подскочила к нему Душка-Череп, которая не могла позволить, чтоб командиром называли хоть кого-то, кроме нее.

Глава 6. Мы приехали, и как ни странно, живы

- Это вы, что ли, лучший в стране молодежный театр? – поднимаясь со скамеечки у охранного пункта пансионата, поинтересовался поджидающий нас молодой мужик. Судя по костюму с галстуком в дневную жару и официального вида папке подмышкой – тот самый чиновник из мэрии, что должен был нас встречать.

- А что, есть какие-то сомнения… - Витка придирчиво оценила его прическу, костюм, часы, туфли, сделала вывод и презрительно закончила, - …дяденька? Посмотрите, как убедительно мы играем роль пострадавших в автобусной аварии. Вот это – вообще наш премьер! – и она ткнула пальцем в дотащивший нас до города тягач. И пока чиновник переваривал это заявление, гордой поступью слегка ушибленной примадонны прошествовала в уставленный кадками цветущих магнолий дворик. Отпечаток моей грязной ладони на заднем кармане ее шортов завлекательно покачивался туда-сюда…

Чиновник уставился ей вслед… И тут же чуть не грохнулся на плитки двора – со ступенек автобуса на него десантировалась Душка-Череп:

- Боже мой, неужели мы добрались! Неужели мы действительно, в самом деле добрались! – хватая его за лацканы пиджака и основательно встряхивая, словно добиваясь ответа – добрались мы, или нет, – вскричала она. – После всех перенесенных нами испытаний! Наконец-то цивилизации! Цветочки! Ах, как мило!

И она уселась на скамейку, обмахиваясь подранным и закопченным платком, и старательно втягивая носом аромат магнолий.

- И как вы перенесли испытания? – с бледной неуверенной улыбкой спросил чиновник у меня. Видно, было во мне что-то такое, что позволяло ему рассчитывать на разговор с нормальным человеком после этих двух выставочных идиоток.

Бедный, наивный дядечка.

- Да вот буквально с места на место перенесли! – радостно улыбаясь, сообщила я. – Так и таскали, так и таскали…

- Испытания перенесли, пора вещи переносить! – прогудела из автобуса Микулишна и с сомнением уточнила. – Какие уцелели…

- У меня стресс. – Со скамеечки уточнила Душка и замахала платком еще энергичнее. – Я не могу руководить разгрузкой!

- Можно подумать, на тебя кто-то рассчитывает! – пробормотала Микулишна.

- Тут мои парни должны дожидаться. – Примирительно сказал спонсор, вылезая из своего джипа.

- Ушли они. – Развел руками чиновник из мэрии. – Ждали-ждали… Вы ж на четыре часа позже приехали.

- Всего на четыре часа! – подала голос Душка.

Спонсор помрачнел и что-то пробормотал себе под нос – похоже, обещал кому-то крупные неприятности.

- А сам-то ты что? Здоровый мужик, а стоять будешь, пока бабы надрываются? – тоже с надрывом, но в голосе, спросила чиновника Микулишна и величественным жестом показала на Тосю, тянущую из автобуса звуковые колонки. Большие-большие, между ними маленькая, седенькая, кучерявенькая Тося смотрелась как болонка, волокущая за шкирку волкодава.

Чиновник слегка переменился в лице – и тут же ему на руки, вышибая официального вида папочку, обрушился ящик с гримом.

- Давай вперед, дорогу показывать будешь, где тут вещи складывать! – скомандовала Микулишна чиновнику, подхватывая по два чемодана в каждую руку. И уже мне. – А ты рабочую силу поищи пока.

Ну, рабочую силу мы ищем просто. Автобус. Хрупкая девушка. Большой-пребольшой чемодан. Струящиеся по плечам темные волосы, беспомощно опущенные тонкие руки, взгляд, молча взывающий о помощи… Действует безотказно, было бы на кого действовать, а я их еще с другого конца аллеи углядела.

Два крепких парня лет семнадцати в одинаковых спортивных костюмах: один чернявый, смуглый, с выступающими скулами и слегка раскосыми глазами, второй сероглазый блондин. Побросали спортивные сумки и подскочили ко мне. Один схватился за чемодан, второй принялся рвать у меня с плеча туго набитую сумку.

- Нет-нет-нет, - нежно запротестовала я, - Мне не тяжело… почти… честное слово! Вы лучше малышам помогите, они сами не справятся!

Парни обернулись. Мимо них со стоном и кряхтением двигалась процессия тяжело груженых гномов – согбенные спины, страдальческие мордашки. В общем, парень, который откажется помочь при таких обстоятельствах, да еще на глазах у девчонки – это глубоко не наш человек и мы с такими не встречаемся!

- А я не против, чтоб мне помогли прямо сейчас! – объявила невесть откуда взявшаяся Витка, обессилено опираясь на плечо сероглазого блондина.

Нет, я не поняла?! Это мой блондин, я его первая увидела!

Блондин и смуглый переглянулись…

- Я тебе помогу, дорогая! – объявил смуглый и… одним движением подхватил взвизгнувшую Витку на руки. – Куда доставить прекрасную даму? – почтительно поинтересовался он.

- На край света. – Буркнула я. – И оттуда скинуть.

Смуглый рассмеялся – и с чего он решил, что я шучу? – и двинулся к пансионату. Виткина по-кошачьи благостная морда прижималась к его плечу.

- А лучше бы коробочку взял. – Немедленно прокомментировала собирающая разбросанные по автобусу вещи Тося.

- Я возьму коробочку. – С тяжким вздохом согласился блондин. – Только ты сама свои вещи не таскай, жди меня здесь! – скомандовал он мне.

Я торопливо закивала – что я, маленькая, правил игры не понимаю? Тем более, расклад меня устраивает.

Глава 7. Кто на пляж, а кто на море

- Где вы опять шатаетесь, пока остальные вещи таскают? – возмущенно поинтересовалась Душка-Череп.

Напоминать, что половину вещей перетаскали сагитированные мной парни, я не стала. И никто не стал. В конце концов! Напоминаю еще раз: театр работает, занятия проводятся, репетиции идут, спектакли ставятся. Даже если музыку аранжирует Тося, декорации рисуют родители, а занятия веду я и Микулишна. Просто я очень сомневаюсь, что кто-нибудь из нас стал хоть что-то делать, если бы не бешенная энергия нашей Душки. Вот поэтому мы все ей прощаем, воспринимаем ее выходки как причуды гения и вообще искренне любим ее и уважаем… Кроме тех частых случаев, когда не менее искренне мечтаем дать ей чем-нибудь тяжелым по башке… а потом еще долго-долго пинать ногами…

Душка-Череп пронаблюдала, как Лешка с Боренькой упихали последний ящик в выделенную нам кладовку и… щелк! С видом неподкупного стража сокровищ повернула в замке ключ. И властно потребовала у топчущейся рядом девушки с ресепшн:

- Второй ключ тоже, отдайте, пожалуйста!

Словно загипнотизированная, та сняла со своей связки второй ключ от кладовки… И тут же опомнилась:

- Но позвольте, а как же…

Быстро, точно белка орех, Душка выхватила дубликат ключа у нее из пальцев и сунула в карман.

- Не позволю! – торжествующе объявила она. – Моя задача – беречь декорации! Мало мне, что ворота пропали? Ключи пусть будут у меня!

- К-какие ворота? – только и смогла ошалело переспросить девушка.

- В замок Греев. – Серьезно и правдиво ответила Душка и схватилась за трещащую мобилку. – Да… да… конечно… подъезжайте… - она обвела нас грозным взглядом. – Первый спектакль завтра – надо успеть зарекомендовать себя перед местными до приезда короля. Давать будем «Алые паруса», мы с Боренькой едем смотреть площадку, а вы здесь…

Если она сейчас скажет – репетируйте, я умру. Вот тут, на месте. И пусть в морской прибой, протягивая руки навстречу кораблю капитана Грея, вбегает мой хладный труп.

- А мы здесь разберемся. – Решительно сказала Микулишна. – Не боись, Татьяна, я за ними присмотрю.

Душка-Череп поглядела подозрительно, но в этот момент загудел клаксон, она ухватила Бореньку вместе с его камерой и убежала.

- Ну? – грозно упирая руки в бока, сказала Микулишна. – Будем репетировать? Или на пляж пойдем?

- В-в-ва-а! – дружным воплем ответила ей малышня.

- Я так понимаю, все высказались в пользу пляжа? Десять минут на сборы! Кто опоздает, остается в пансионате! – трубным гласом перекрывая вопли, объявила Микулишна, и, прыгая через ступеньки, мы рванули вверх по лестницам.

Я вихрем влетела в комнату.

- Шляпа, шляпа, шляпа… Где моя шляпа? – заорала я. Потом вспомнила, где моя шикарная белая шляпа с мягкими полями, из-под которых так круто окидывать парней загадочным взглядом… а заодно и где угольно-черное парео… и затосковала.

- Почему обязательно должна была пропасть моя чудесная шляпа, а не твоя дурацкая кепка? – выпалила я.

- Она не дурацкая, а от Tony Helfiger. – Напяливая кепку в дополнения к ансамблю из светлых капри и пестрой блузы с широченными рукавами, злорадно объявила Витка.

- Мне совершенно нечего одеть! – простонала я и это была чистейшая, незамутненная правда.

- Есть на свете справедливость. – С глубоким удовлетворением заявила Витка.

Я запустила в нее подушкой – хотела лампой, но Душка терпеть не может, когда мы бьем гостиничное оборудование – и принялась собираться. Ладно, раз шляпа и парео пропали, остается стиль «ванилька». Я натянула на себя футболку на два размера больше и ярко-зеленые леггинсы на размер меньше, наскоро вплела в волосы несколько цветных шнуров.

- Ты еще угги надень – в расшитых валенках на пляж, какая красота! – закатила глаза Витка, но я ее проигнорировала – и сандалии сойдут. Витка с мученическим видом запихивала в доставленную моим блондином сумку свое пляжное полотенце. Могла бы рожу и не кривить – мне соседство с ее шмотками тоже не нравится. А что делать?

Мы взялись за ручки сумки с двух сторон. Напоследок я внимательно поглядела в зеркало – на свое, а заодно и Виткино отражение. Связанные одной сумкой девчонки в зеркале – светленькая и темненькая – казались странно чужими, серьезными и настороженными.

- Решили уже, так пошли! – нервно скомандовала Витка и за ручки сумки потянула меня к выходу.

Чинно и солидно мы спустились по лестнице и были вознаграждены удивленным смешком Микулишны:

- Надо же, какая оперативность – я была уверена, что вы явитесь последними! И не передрались до сих пор!

- Дайте до пляжа добраться – я ее в море утоплю. – Успокоила хореографа Витка, недобро косясь в мою сторону.

Я только фыркнула в ответ. Учитывая, что плавает Витка одним-единственным стилем – «топор на волнах» - ясно же, кто кого утопит.

Микулишна впереди, Тося – деловитой побежкой рядом с выстроенными попарно мелкими. Волоча сумку за ручки, мы с Виткой вышли из пансионата последними и пристроились остальной труппе «в хвост». Надо ж присмотреть, чтоб никто из мелких не откололся от коллектива, а то знаю я их!

Глава 8. Праздник черного короля

- Твоей подруге Федька не понравился? – огорченно поинтересовался подошедший ко мне Эннан.

Я некоторое время еще смотрела вслед Витке – Федька ее догнал и пошел рядом, что-то рассказывая и размахивая руками. Подумала: учитывая все обстоятельства, можно рассчитывать, что Витка прикроет меня перед Микулишной, или все-таки сдаст со всеми потрохами? Вздохнула – почти наверняка сдаст. Против собственной природы не попрешь.

Так что теперь – с блондинами не встречаться?

- Моя… гм… подруга еще сама не знает. – Продолжая наблюдать за удаляющейся парочкой, ответила я. – Сперва ей всегда нравятся те парни, которые нравятся мне.

- А я тебе нравлюсь? – тут же спросил Эннан.

- Разве я так сказала? – удивленно приподняла брови я.

Кажется, он растерялся.

- Ну-у… Так мы идем? Давай я твою сумку возьму? – не дожидаясь ответа, он наклонился и подхватил стоящую у моих ног сумку. И снова, как утром, охнул. – Ого, ничего себе! У тебя хобби такое, что ты все время тяжести таскаешь? Что у тебя там?

- Книжки… - торопливо ответила я. – Терпеть не могу просто так, без толку валяться на пляже, чувствую себя сосиской на сковородке!

Черт, некоторые парни терпеть не могут «книжных» девчонок!

- Косметика для загара – моя и Виткина. Подстилка… - затараторила я.

- Ясно… - протянул он и взвалил сумку на плечо. – Ну, пошли!

Мы шли вдоль решетчатых заборчиков с проходами на пляжи пансионатов – возле нашего я напряглась, ожидая, что сейчас выскочит караулящая меня Микулишна. Мимо темной громады армянской церкви вышли на старую набережную. Здесь подготовка к празднику чувствовалась даже сильнее, чем возле пляжей. Набережную мыли – поливальные машины сновали туда-сюда. Гоняли бабок с семечками и креветками, воздвигали пестрые торговые палатки – цивилизованно кормить-поить и ублажать сувенирами тех, кто придет пялиться на королевский кортеж. Уже сейчас киоски были забиты разноцветными флажками, декоративными пальмовыми ветками и фотографиями чернокожего дядечки в короне и чернокожих молодых парней.

- Ваш город так к их приезду готовится, как будто они вам родные! – пробормотала я. На самом деле мне нравилась царящая вокруг пестрая суета – но с чего-то же разговор начать надо.

- Все мусульмане друг другу если не родные, так минимум двоюродные. – Улыбнулся Эннан. – Можем мы как следует встретить нашего двоюродного короля? – он вдруг посерьезнел. – На самом деле он очень важный гость. У него в королевстве нефть потихоньку истощается, а у нас тут в Черном море ее никто еще даже не трогал. Говорят… - он загадочно понизил голос. – Договор будет подписывать, чтоб у нашего побережья экспериментальную платформу ставить.

- И что, все тут нефтью загадят? – я даже остановилась, оглядывая сверкающее праздничное море.

- Во-первых, платформу поставят далеко в море. Во-вторых, она экологичная, по самым новейшим технологиям! В-третьих, этот самый король в туристическом бизнесе тоже заинтересован. Будет у нас отели строить. Так что загаживать он не станет. Зато, представляешь, сколько денег в городе появится? Всякие европейцы или американцы Крымом не слишком интересуются, пусть хоть африканцы будут! - Эннан снова понизил голос. – Ну это, конечно, все большой секрет – поэтому, сама понимаешь, знает весь город!

- Только не всем это нравится? – спросила я.

- Как это – не всем? Что ж мы, сами себе враги… - начал он, но я только молча ткнула пальцем ему через плечо. Он обернулся…

По набережной шествовала процессия. Портреты чернокожего короля и принцев были и здесь, только сейчас их крест-накрест перечеркивали мазки густой краски, отвратительно похожей на кровь. Следом тащили транспаранты: что-то про экологию, что-то про иностранный капитал, но основная часть лозунгов выглядела совсем странно.

- Проклятые мусульманские террористы хотят погубить наш Крым! – вдруг хрипло завопил кто-то, и демонстранты немедленно разразились воплями.

- Это что за фигня? – Эннан встал как вкопанный, глядя на демонстрантов даже не гневно, а недоуменно, словно не мог поверить, что они и впрямь идут по улице, размахивая грубо размалеванными обрывками простыней.

- Пойдем… - пробормотала я, и потянула его за руку, но он не сдвинулся с места.

- Бей татарву и их черномазых приспешников! – шаркающие шаги множества людей все приближались, приближались и приближались. Я отчетливо видела раскрасневшиеся, потные лица, пинающие воздух кулаки, рыщущие взгляды, словно пытающиеся прямо на улице разглядеть тех, кому они посылали проклятья. – Не смогли русских из Крыма выгнать, так теперь решили все нефтью отравить! И негров в наши дома поселить! Чтоб они белыми людьми командовали! - потрясающая кулаками женщина восточной внешности со смуглым почти до черноты лицом в расхрыстанном пляжном халате выскочила из толпы и кинулась, казалось, прямо ко мне. Позади нее мелькнуло искаженное злорадством лицо… Я вскрикнула и уткнулась Эннану в рукав. Он шагнул вперед, сурово сдвинув брови…

Женщина вдруг резко свернула и побежала вдоль набережной, вопя, как безумная. Истерически завывая, толпа последовала за ней. Ровно через мгновение мимо бегом пронеслись с пяток милиционеров.

- Нет, я совсем не понял – что за дурдом на прогулке? – все еще глядя им вслед пробормотал Эннан. – Кто кого из Крыма гонит? Ну да, это татарская община с королем договаривалась. Но ни русские, ни украинцы против не были, наоборот… И с экологией там все в порядке – у Федьки отец председатель экологического общества, они все сто раз проверили и перепроверили, уж я-то знаю! - начал он и только тут понял, что я так и стою, прижавшись лицом к его рукаву и вцепившись в него обеими руками. – Ой! Ну ты чего, Юль… Испугалась? – он бережно взял меня за плечи и заглянул в лицо.