Его дыхание обожгло мою кожу, а низкий, хриплый шёпот заставил вздрогнуть — но только внутри. Снаружи я была холодным камнем.
— Не пробуждай во мне зверя, — проскрежетал он у самого моего лица.
Сердце ёкнуло где-то глубоко, но не от страха, а от возмущения. О, нет, милый, на этот раз ты не получишь той реакции, которую так жаждешь.
— А с каких это пор хомяки считаются страшными? — выпалила я, и в голосе моём звенела язвительная насмешка.
Стас лишь хмыкнул. Я буквально чувствовала, как он ждёт, что я сделаю испуганные глазки, отступлю, задрожу — и он сможет напиться этим, потешить своё раздутое самолюбие. Но мне было плевать. Ну, почти.
— Ты даже не представляешь, с кем связываешься, — он сделал шаг вперёд, и мне пришлось инстинктивно вжаться в прохладную стену.
В горле запершило, но это был азарт, а не паника. Он правда думает, что я тащусь от этих дешёвых подкатов? О, это так на него похоже.
— Если ты считаешь, что я тащусь по дарк-романам, то ты глубоко ошибаешься, — парировала я, и специально медленно облизала губы. Я знала, что он сходит с ума от этого простого жеста. И чёрт возьми, мне нравилось его бесить. Нравилось видеть, как в его глазах вспыхивает не та страсть, о которой он мечтает, а самая обычная злоба. — Хотя, ты даже не представляешь, чем заканчиваются подобные книжки. Ах да, давай я тебе расскажу.
Я сделала крошечную паузу, наслаждаясь моментом, глядя прямо на него, наблюдая, как он пытается совладать с собой.
— В подобных романах такие, как ты, кажутся крутыми пацанами. Ну знаешь, неприступные, как каменная стена. Гордые, сильные, чертовски привлекательные… — я намеренно протянула эти слова, словно пробуя их на вкус и находя их отвратительными. — А на деле оказываются жуткими подкаблучниками, которые готовы свернуть горы по щелчку пальцев «той самой». И все должны таять от его поведения, потому что он увидел в ней единственную и потерял голову. А меня тошнит от этого.
Он не двигался. Не дышал, казалось. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Эта ледяная маска могла бы напугать, если бы я не знала, что под ней — просто уязвлённое мужское тщеславие. И я уже не могла остановиться.
— И твой «зверёк», — я с презрением окинула его взглядом с ног до головы, — моментально превращается в ручного раба, который выполняет любую прихоть героини.
Тишина повисла на секунду, а затем он произнёс тихо, почти беззвучно, но с какой-то зловещей интонацией:
— Ты играешь с огнём, Юля.
В груди что-то ёкнуло — тревожный, предательский толчок, — но я лишь язвительно усмехнулась, пряча эту слабину за маской bravado.
— А ты меньше читай пособия «Как соблазнить девушку за два взгляда». Это выглядит смешно и дешево. И ради бога, — я нахмурилась, вставая на цыпочки, чтобы мои губы оказались в опасной близости от его, — прекращай думать, что мир крутится вокруг тебя.
Воздух между нами сгустился, стал тягучим и горьким от непроизнесенных слов. Не знаю, что пугало меня сильнее в эту секунду: то, что я только что вывалила на своего нового сводного брата всю правду, или то, что я совсем его не боялась, но чертовски, до дрожи в коленках, хотела впиться в его надменные губы. Где же та грань, за которой начинается безумие? Та самая, которую мы переступаем с криком «я тебя ненавижу» на устах и с молчаливым «спаси меня от этого» в глазах?
Я сделала шаг назад, пытаясь вырваться из этого магнитного поля, разорвать невидимые нити. Это был порыв самосохранения, попытка вернуть себе контроль, но он молниеносно сократил расстояние. Его рука резко обхватила мою шею, притягивая меня к себе. Я замерла, чувствуя, как его дыхание обжигает мои губы.
— Думаешь, можешь играть со мной? — прошептал он, и в его голосе прозвучала угроза, смешанная с желанием.
Я не успела и пикнуть, как он притянул меня к себе, стирая последние сантиметры нашего противостояния.
Его губы грубо прижались к моим. Внутри всё кричало, протестовало, рвалось наружу... но тело предательски откликнулось, и в висках застучало безумие, которое я так боялась осознать и принять.
Мои глаза резко распахиваются, и я упираюсь взглядом в потрескавшийся потолок, который, кажется, видел слишком много слёз и разочарований. Из-за тонкой стены доносятся частые хриплые вздохи моей тёти, перемежающиеся с противным скрипом старой кровати.
О боже!..
В очередной раз она не смогла заплатить за аренду наших двух комнат.
Стены здесь настолько тонкие, что я могу услышать каждый шорох, каждое слово, вероятно, даже дыхание соседей. Словно мы все живём в одном большом аквариуме, где каждый знает, кто и чем занят.
Смотрю на часы, которые показывают пятнадцать минут седьмого. Лучи солнца уже заливают комнату, согревая остывший за ночь воздух. В этот момент я мечтаю только об одном — окунуться в прохладную воду озера, чтобы смыть с себя эту душную реальность. Очередной громкий стон за стеной заставляет меня зажмуриться.
Сегодня мой день рождения.
За шесть лет проживания с теткой, я привыкла к тому, что она напрочь забывает о нем. Иногда мне кажется, что я для нее обуза, которая внезапно свалилась на ее плечи. А в редкие дни благодати, когда она в сознании и мучается от давления, я ловлю себя на мысли, что тетя Роза неплохая женщина, если бы не пагубное пристрастие к крепкому алкоголю.
Я делаю глубокий вдох, наполняя лёгкие спертым воздухом, и с тяжёлым выдохом поднимаюсь с кровати.
За стенкой продолжается распрекрасно шоу от которого к горлу подступил тошнотворный ком. Наспех одеваюсь, натягиваю черные джинсы с рваными коленями и футболку, предварительно понюхав ее, потому что мне кажется, что все мои вещи пропахли передвижкой с кухни и спертым воздухом этой дыры.
Звуки начинают стихать, но если быть честной, то мне уже все равно на них. За все эти года, как умерла моя мама от сердечной недостаточности, я научилась абстрагироваться от подобных выходок тетки. Закрывать глаза на ее поведение и вечные упреки, что я никак не повзрослею и не приношу денег в семью. Уж не знаю, что для нее в понимание «семья»: разве что подсыльный, который снабжает ее крепким алкоголем, а она потом умело благодарит его ртом.
Зеркало наполовину разбито, но это не мешает мне расчесать розовые волосы и сделать высокий хвост. Я даже не особо вглядываюсь в свое отражение, потому что мысли заняты совершенно другим.
Беру телефон и нервно проверяю почту. Месяц назад я сдавала экзамены, о которых тетка и не в курсе. Я весь год трудилась, не подавая виду, копила деньги, которые прятала в самой загашеной копилке, лишь бы в свое совершеннолетие уехать отсюда подальше, как только получу ответ от университета. И даже если он будет отрицательным, я все равно хочу уехать отсюда, под любым предлогом, лишь бы больше не ощущать этот спертый запах разбившийся надежд.
Надеваю белые кеды, которые уже стали изрядно скорым и порваны и у мыска, но чертовски любимым. И кажется, что счастливыми. Беру полотенце и зубную щетку с пастой, которая уже на исходе и выхожу из комнаты.
Некоторым кажется, что в общежитии все дружны, или по крайней мере приветливые. Но это не так. Здесь всегда нужно быть начеку. Едва ли я успеваю закрыть за собой, как перед моим носом пробегают два сорванца что-то громко крича. Им лет по семь или меньше. Они бегут дальше, размахивая руками и смеясь. А за ними выбегает женщина, достаточно плотной комплектацией в бигудях, халат нараспашку.
— А ну вернитесь, негодники! — грозит она кулаком, направляясь в мою сторону.
— Доброе утро…
— Заткнись! — шипит она мне в лицо, проходя мимо и громко топая ногами.
Я морщусь.
Привыкла к неуважительному отношению к себе, к бесконечным упрекам и хамству со стороны соседей. Здесь каждый пытается выжить, поэтому мне не на что жаловаться. Возможно, это и к лучшему, что мне в таком возрасте раскрыли глаза на настоящую взрослую жизнь, которая отнюдь не пахнет добротой и заботой.
Пытаюсь выдохнуть и направится в ванную, как дверь в комнату тетки открывается и оттуда выходит арендодатель. Я едва ли успеваю не врезаться в него, резко затормозя.
Делаю глубокий вдох, пытаюсь собраться с мыслями пойти в ванную. Только сейчас понимаю, как сильно напряжены все мышцы. И тут… Дверь в тёткину комнату резко открывается, и на пороге появляется он.
— О, Юлька! — его голос звучит так слащаво, что хочется зажать уши.
Он застёгивает ширинку, и я едва успеваю затормозить, чтобы не влететь в него. От отвращения к горлу подкатывает ком. Его самодовольная, жирная ухмылка хуже любого яда. А этот запах… Смесь пота, дешёвого одеколона и прокисшего тёткиного вина — просто убийственная смесь.
— Виталий Петрович, — выдавливаю из себя, старательно глядя куда-то в сторону, на облупившуюся краску стены. Там, по крайней мере, нет этого мерзкого выражения лица.
— Передай тётеньке, — начинает он, и его рука тянется к моему плечу. Фамильярно хлопает, а я отскакиваю как от огня. — На этой неделе я еще раз зайду к ней на счет аренды, поболтать.
О, как же горит внутри!
Каждая клеточка моего существа восстаёт против этой гнетущей атмосферы. Отвратительный привкус во рту, словно я съела что-то протухшее. И этот мерзкий намёк… Как же хочется взять и исчезнуть, раствориться в воздухе, убежать подальше от этого кошмара!
Но что я могу сделать? Пока что ничего. Только стиснуть зубы и ждать. Я обязательно что-нибудь придумаю, обязательно найду выход из этой ситуации.
В ванной, как всегда, хаос: вода на полу, чужие тазики, намыленные полотенца. Но сейчас мне всё равно. Быстро умываюсь ледяной водой, чищу зубы, стараясь не думать о том, что происходит за стенами этой комнаты. Пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, на чём-то светлом.
Сегодня мне исполнилось восемнадцать. Совершеннолетие. Формальная свобода, о которой все говорят. Теперь я могу снять квартиру, устроиться на работу, взять кредит. Смешно, правда? На бумаге всё выглядит так просто и привлекательно, а в реальности…
Ледяная вода обжигает кожу, но это даже хорошо. Она словно смывает с меня весь негатив, накопившийся за это утро. Снова смотрю в телефон — пусто. Ни одного сообщения. Ни от университета, ни от друзей — хотя какие у меня друзья? Только спам и реклама.