По эту сторону соблазна

Пролог

Вагонные пары колёс поезда Архангельск-Москва как метроном отбивают привычный ритм, убаюкивает. Так усыпляет звук набегающих на море волн. Непроглядная темнота за окном, приглушённый свет в вагоне, мерный перестук трудолюбивых колёс на стыках натруженных рельс, мерное покачивание, шершавый шёпот пассажиров, которые не в силах уснуть – таков фон, вводящий в безучастную умиротворённость.

Неважно, кто эти люди, зачем поменяли домашний уют на душное казарменное положение вагонной суеты, покинули привычное, насиженное. У каждого на то есть причина.

Антон Петрович Суровцев возвращался из служебной командировки в областное Управление сельского хозяйства.

В дороге легко знакомиться, ещё проще выслушать горемычную байку о превратностях нелёгкой судьбы. Или пролить тягучие слёзы по поводу чего-то до такой степени личного, тайного, что даже родным и близким страшно или стыдно открыться.

Большинство пассажиров спали сидя в неудобных позах. Вагон-то общий. Пассажирами набито под завязку всё пространство, даже третьи полки, где обычно хранят матрасы и подушки, заняты спящими.

В воздухе плотно завис запах спёртого воздуха. Застоявшийся, липкий настой потных человеческих тел, не очень свежей еды, сдобренный специями дешёвых духов и дорожного туалета, очередь в который надо занимать не меньше, чем за полчаса.

К кисловатому запаху скученного общежития примешивается выхлоп угольной топки.

Всё вместе образует коктейль, который приходится пить коллективно.

Больше пить нечего. Чай в общих вагонах не подают, тем более, ночью.

В соседнем купе веселятся мореманы, так здесь называют матросов торгового флота, шумно отправляющиеся в долгожданный отпуск после нелёгкой вахты в холодных северных морях. Ушлые путешественники припасли на дорожку целую артиллерию из разнокалиберных боеголовок с горячительными напитками. Их шумное веселье щедро сдобрено крепкими непечатными словечками и скабрёзными шутками.

Проводница вначале часто подходила, давила на совесть, затем затаилась в служебном купе и затихла, словно не было её вовсе. Благо, морячки попались шумные, но не злобливые. До драк и скандалов дело не доходило.

Антона давило присосавшееся с некоторых пор чувство одиночества. Не того, приятного, немного грустного состояния, когда хочется побыть одному, а трагическое ощущение покинутости всеми.

Опустошающая душу хворь направляет мысли в тоскливые дебри бесплодных рассуждений о конечности всего, навязанной извне необходимостью непременно на каком-то этапе бытия уходить из жизни, превратившись на определённом этапе бытия из живого в нечто неодушевлённое.

То, что от человека остаётся после того, как накоплен опыт знаний о жизни, можно зачерпнуть в горсть, сдуть с руки, или стереть влажной тряпкой. Каждый из нас рано или поздно прекращает материальное существование. Навсегда.

Что нам от осознания того, что молекулы и атомы не исчезает вовсе, превращаясь из одного в другое в бесконечном круге преобразований с течением времени. Отдельная человеческая жизнь лишь нечто незаметное, проскочившее мимо в череде неисчислимого множества, не успевшее оставить от краткого существования в материальном мире сколько-нибудь заметного следа.

Отпечаток образа, портрет или воспоминания, какое-то время будет тревожить мысли родных и близких, но время и его непременно сотрёт. Подобным образом хозяйка убирает пыль, делая в доме влажную приборку.

Что мы знаем про пыль, которую она только что вытерла? Совсем ничего. А ведь это тоже была чья-то незаметная жизнь, которую она, не заметив даже, отправила по дороге к забвению.

Ужасно, но такие мысли посещали Антона с раннего детства. Тогда он обмирал, обливался холодным потом, представив себе, что всё будет как прежде, только совсем без него.

– Где же тогда буду я… зачем, почему, отчего жизнь обязательно должна когда-то закончиться?

Это несправедливо. Так просто не должно быть. Однако среди нас нет никого из тех, кто жил прежде. Это должно бы примирять с суровой и жестокой действительностью, но, увы... мы не способны чувствовать чужую боль и посторонние утраты с той внутренней напряженностью, как свои собственные страдания.

В жизни человека всего два по-настоящему значимых события, которые он не в силах изменить: рождение и смерть.

Ну почему ему в голову лезет этот бред! Жизнь только начинается.

Антон, как все в его возрасте, мечтал о любви, но пока толком не представлял, как она выглядит на самом деле, почему так хочется испытать то, о чём кроме названия явления не имел представления. Тем не менее, вирус стремления найти ту, без которой жизнь утрачивает смысл, проник в плоть и кровь, заставлял грезить о счастье вдвоём.

Иногда юноша обмирал от осознания того факта, что любовь достаётся не всем, что пришло время искать её более активно.

Любовь, он это чувствовал – настоящее чудо, удивительное приключение, смысл всего-всего, иначе, зачем бы о ней написали столько книг.

“Если посчастливится встретить любовь, – рассуждал Антон, – непременно вцеплюсь в неё руками и зубами. Ведь любовь – нечто сугубо индивидуальное, таинственное, загадочное. Она не терпит публичности и внимания со стороны. Все говорят, что она есть, много о ней рассказывают, но чаще в прошедшем времени. Не хочу в прошедшем. Мне нужна любовь навсегда, обязательно реальная, и я её обязательно найду”.

Интересный момент, который неожиданно становится заметным: как только начинаешь сосредоточенно думать о любом предмете, или заинтересуешься определённой темой, всё, что с ней связано, начинает проявляться, назойливо попадаться на глаза.

Наверно и с любовью также.

Жизнь Антона продвигалась неспешно, словно неуверенное движение в мареве утреннего тумана зимой, когда неспешно идёшь по девственному снежному покрывалу рано утром в ожидании рассвета. Пейзаж прекрасен, воображение рисует причудливые орнаменты и витражи, но размытые, зыбкие.

Глава 1 По нелепой случайности

Пух тополиный растает в траве,

проседью ранней в кудрях травяных.

Мухи цветные жужжат в голове,

мухи желаний, сомнений, вины...

Татьяна Аинова

Посмотрев вслед уходящему поезду, доставившему его на нужную станцию, Антон решительно шагнул из тёплого брюха железнодорожного вокзала на сумрачную дождливую улицу, которая больше напоминала территорию заброшенного или разбомблённого предприятия.

Сколько раз уже видел он открывшийся взору неприглядный провинциальный пейзаж, но никак не мог привыкнуть к нелепому рукотворному хаосу.

Выглядела площадь и улица так, словно кто-то радикально активный, но бесталанный и не цельный по натуре, с кучей суетливых тараканов из чужой стаи в голове, мечтал особым образом обустроить эту территорию, имея в фантазиях наивную, но весьма амбициозную цепочку идей, или карьерных планов, не вынес тягот активного творческого процесса.

Похоже, горе-архитектор заболел от избытка впечатлений, может запил или просто утомился мечтать, потому и передумал воплощать в жизнь намеченный бред, оставив мятежные идеи в стадии частичной реализации, чем и удовлетворил воспалённое самолюбие.

Подобные “шедевры” довольно реалистично воспроизводят декорации бомбёжки из фильмов про ужасы войны.

Местные жители до крайности утомлённые нелепым стечением обстоятельств, обрекших их на пожизненное заключение в рамках означенной территории, не сговариваясь, решили не обращать на данное обстоятельство никакого внимания.

Зачем, если нелепая серость и скудость провинциальной жизни без того прёт изо всех щелей, как бесстыжие шустрые тараканы на коммунальной кухне.

Население региона, за редким исключением, щеголяет в облезлых шапках-ушанках, в резиновых сапогах и потёртых обесцвеченных телогрейках: не потому, что модно, или принято так одеваться – от безысходности и крайней нужды.

Антон пока выглядел несколько иначе – должность старшего зоотехника и одновременно заместителя директора в совхозе обязывала его одеваться более-менее прилично.

Пока он старался соответствовать образу сельского интеллигента, хотя материальная часть жизни зоотехника в реальности была ещё более скудной, нежели у его работников. Ставка специалиста на селе в зоне рискованного земледелия благоденствием не балует: она просто имеется по штатному расписанию, хотя наесться вдоволь, тем более приобретать обновки, не позволяет.

Напротив вокзала – казённая автостанция. К ней и направился юноша, старательно огибая на щербатом клочке асфальта, гордо именуемом городской площадью, глубокие лужи.

Под тремя старинными тополями стоял сарай, освещённый болтающимся на корявом деревянном столбе тусклым фонарём, который и значился той самой автостанцией.

Перед сараем под открытым небом был сооружён дощатый настил и две скамейки, промоченные до черноты бесконечными северными дождями, высушенный ветрами и зимней стужей.

Настил был художественно заплёван шелухой семечек, разномастными окурками, и окроплён помётом многочисленного семейства пернатых, прижившихся в густой кроне огромного днрева.

На этом пятачке сгрудились в ожидании утренних автобусов будущие пассажиры.

Антон, как принято в этих краях, поздоровался, занял очередь.

Пассажирам, купившим билеты первыми, достанутся сидячие места – это ощутимый бонус. Остальные поедут стоя, что очень непросто на районных трассах, если направления следования транспорта можно назвать дорогами в принципе.

Асфальт, да и то в чудовищном состоянии, клочками присутствовал только в самом посёлке, далее начиналась грунтовка, испещрённая вкраплениями ям глубиной в высоту автомобильного колеса: то ещё родео.

Автобуса ещё нужно дождаться, а пока можно в полной мере насладиться колоритным местным острословием, каким талантливо наделён на суровом севере каждый.

Антон закурил, жестом предложил всем присутствующим папироски. Неизбалованные достатком мужчины не стали отказываться от возможности затянуться дармовым дымом.

Этим простым действием юноша освободил себя от необходимости начинать разговор первым.

Широколицый щербатый дядька с бесцветными глазами и недельной рыжей щетиной постучал деловито папироску о корявый с чёрной каймой огромный расплющенный ноготь, ловко пережал кончик гильзы в двух местах, смачно сплюнул себе под ноги и забросил готовую к употреблению цигарку в угол беззубого рта, жестом показывая необходимость прикурить.

Зажжённая спичка как прежде пачка папирос пошла по кругу, дав начало неспешной беседе обо всём и ни о чём.

Антон кивал, словно разговор и ему грел душу, а сам водил взглядом по сторонам, пропуская суть беседы мимо ушей.

Под деревом отдыхали, свернувшись клубком, три одномастных дворняжки, вздрагивая время от времени от тревожных впечатлений сонного мира.

Выжили бедолаги, натерпелись за суровую северную зиму.

Природа просыпается после продолжительной спячки. Мыши зашевелились.

Если и не покормит кто сердобольный, можно намышковать на обед за длинную ночь.

Дворовые псы не особо привередливы.

Небо помалу светлело. Ветер уже не подвывал, а повизгивал, заставляя всё же временами скрипеть и мотаться из стороны в сторону огромные ветви старых деревьев.

Через площадь перебежала светлая кошка, озираясь по сторонам: что-то отыскала съедобное, тут же начав завтракать.

Откуда ни возьмись, прилетели три огромного размера вороны. С гортанными криками агрессоры начали наступление на добытчицу с разных фронтов.

Нападали по очереди, щипали сильными клювами, выдирали клок за клоком шерсть с загривка и возле хвоста.

Это их исконная территория. Диверсанты как завзятые рэкетиры держали несчастную под неусыпным контролем.

Бедолага сделала несколько воинственных бросков, пытаясь отстоять право насладиться скромной трапезой, но не выдержала конкуренции, заверещала в сердцах, и сдалась, оставив злодеям скудную добычу.

Глава 2 Будем знакомы!

В этом доме. Сопит белым паром чайник
И варенье лежит янтарём на блюдце,
Так бывает редко, всегда случайно,
Когда люди приходят и остаются

Орлова Влада

Антон изо всех сил пытался унять внутренний огонь.

Тщетно: его раскалённое дыхание исторгало жар, на котором можно было приготовить бифштекс.

Тело сотрясала и сотрясала активность невероятной силы.

Боже, как стыдно!

Юноша даже не подозревал, что такое бывает. Он считал себя человеком выдержанным, стойким, тем более в общественном месте.

В этот момент раздался спасительный храп, её мощный храп.

Попутчица вздрогнула, наверно испугавшись этого звука, и проснулась.

Потянувшись, девочка изящно выгнула спину, несколько смущённо скосилась на Антона, и улыбнулась.

– Неужели заснула? Согрелась, вот и разморило.

Антон благодарил судьбу за то, что случилось именно так, что она не почувствовала, не поняла пикантности слишком тесного соприкосновения, когда на глазах у всего автобуса юноша фактически вступил с девушкой в интимную связь.

Слава Богу, тайно, она об этом никогда не узнает.

Антон сидел в мокрых липких брюках, чувствуя острый мускусный запах свежего любовного секрета. Девушке подобный аромат мог быть неизвестен вовсе, но людей с опытом любовных связей обмануть невозможно.

Вот до чего доводят нелепые фантазии.

Хоть бы в деревню кто из новеньких девчонок приехал. Местных-то разбирают ещё в школьные годы. Даже познакомиться не с кем, не то, что влюбиться и создать полноценную семью.

Антону двадцать лет, а он до сих пор, как в деревне говорят – юнец недёржаный, мальчишка сопливый. Разве что целоваться обучен.

Это не значит, что разрядка, оргазм, ему неведомы. Как всякий любопытный юноша, он тоже тщательно и скрупулезно исследовал собственное тело, его интимные возможности. Но в непосредственном контакте с девушкой, точнее, при её невольном участии, это же... это совсем другое.

“Извините меня, милая барышня, не хотел причинить вам зла. Так вышло. Нелепо и гадко. Только я не виноват. Ваш заманчивый вид, возбуждающий запах… плюс немного собственной фривольной фантазии. Всё было так реалистично. Это молодость… молодость во всём виновата!”

– Ну что, пригрелись голубки, – произнёс водитель, – приехали. Это и ваша остановка, девушка.

Озадаченно посмотрев друг на друга, ребята дружно рассмеялись.

Антон больше от смущения: а ну как увидит девчонка на брюках следы его недавней, ещё неостывшей страсти. Это недопустимо! Такого… такого не должно случиться.

Антон тайком оглядел область ширинки на брюках, где, о счастье, ничего не проявилось, но на всякий случай портфелем закрыл аварийную часть корпуса.

Забрав нехитрые пожитки, пассажиры соскочили в придорожной деревеньке, где по сторонам дороги стояли четыре покосившихся дома из почерневших брёвен, поросших грибами и мхом.

Самое солидное строение – местный сельмаг. В нём даже телефон имелся. Интересно, к кому приехала девчонка, надолго ли, зачем?

Некоторое время стояли, молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу. То девушка, то Антон предпринимали попытки завязать активный разговор, обозначая это желание красноречивыми жестами, глуповатыми улыбками и странного характера мимикой, но с уст так и не сорвалось ни единого слова.

Молодёжь отчаянно размахивала руками, пожимала плечами, вытанцовывались лишь фигуры крайней застенчивости и прямой нерешительности.

– Лиза... Елизавета я Александровна, – первой прервала молчание девушка, – так меня зовут. А тебя как?

– А я Антон. Просто Антон. Вот.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, они поглядывали украдкой друг на друга. Во всяком случае, юноша точно. Он всё набирался смелости рассмотреть, наконец, объект повышенного интереса, совсем недавно заставивший испытать последовательно, сначала, боль, затем возбуждение и немыслимую сладость.

Антон мысленно извинялся и извинялся за "красномордую клетчатую девчонку". Обозвал-то так в сердцах.

Всё, что он делал, лишь неловкая маскировка недавних чувственных переживаний, которые ещё не стихли. Практически не дотрагиваясь до своих и её интимных зон, юноша испытывал не просто иллюзию, а поистине полноценный процесс физического слияния.

Это инерция воображения. Мозг и происходящее в нём нельзя как обычный механизм взять и выключить щелчком воображаемого тумблера. Сознанию без разницы, целуетесь вы на самом деле, или грезите о том же самом, предвкушаете объятия, или уже пересекли интимную границу и наслаждаетесь близостью. Для возбуждённой психики эти процессы материальны, организм реагирует на фантазии столь же эмоционально как на реальное взаимодействие.

Тогда, в автобусе, он хотел одновременно, чтобы эти ощущения продолжались безмерно долго, чтобы закончились как можно быстрее, или никогда не начинались.

Подобной эйфории он прежде никогда не испытывал.

Что-то непоправимо сдвинулось в недрах сознания, решительно изменив ход самих размышлений и внутренних ощущений, явившихся следствием воображаемого свидания, подвинув обычные понятия и правила с линии запрета в сторону зелёной зоны, где можно всё.

Нелепые неоформленные фантазии о случайно оказавшейся на его коленях девушке нечаянно заняли место всего, что наполняло течение и правила жизни до неё, причём настолько радикально, что Антон не знал, что с этим приобретением теперь делать, как к нему относиться.

Лиза так уверенно и прочно заслонила собой происходящее и волновавшее прежде, обнулив своим появлением все предыдущие события жизни, сделав их незначительными, мешающими, лишними.

Похоже, именно этой встречи Антон и искал столько лет, а теперь внезапно понял, что не способен больше жить в одиночестве, довольствуясь производственными обязанностями, скудным общением с немногими друзьями, невнятными ожиданиями долгожданных жизненных изменений.

До сих пор ему нравились девушки стройные, высокие, с изумительной высокой грудью, с тонюсенькой талией, ярко одетые, стильно причёсанные, весёлые, общительные.

Глава 3 Первое свидание

Завтра – зима без снега (в небе опять заминка –

всё в этот год некстати, боком и невпопад).

Только при ярком свете крохотная снежинка

кружится, примеряя платьишко в детский сад...

Ольга Кузнецова

Лиза его ждала. С нетерпением.
Порой жизнь становится невыносимой. Парадокс в том, что причину гнетущего состояния ты выбираешь сам. Вокруг ничего не меняется: те же предметы, события, люди, находящиеся в непрестанном движении, создающем впечатление незавершённости, а тебе плохо.
Проблема, которая кажется трагедией или драмой, живёт лишь внутри тебя. Это творческая работа мозга, ошибочно направленная в негативном направлении.
Сколько же духовной энергии потрачено даром, чтобы убедить себя в никчёмности и непривлекательности. В голове происходит постоянный круговорот одних и тех же неверно настроенных суждений и мыслей, отчего для полноценной жизни не хватает сил.
Когда-то Антон смеялся над мальчишками, вырезающими на стволах деревьев и скамейках сердечки, дразнил ребят, встречающихся с девчонками, а теперь ему именно этого не хватает, чтобы чувствовать благополучие и радость.
Теперь, когда выпорхнул из родительского гнезда, начал приобщаться к самостоятельной жизни, мучительно захотелось влюбиться. И вот она, удача, кажется, есть в кого.

Зовут девочку Лиза.

Удивительное дело, некое магическое притяжение он почувствовал сразу после того, как они поругались.

Вечером договорились встретиться.
Совершенно кстати Антону выдали премиальные. Сумма на самом деле небольшая, но она есть и это здорово. Можно не мелочиться, устроить не просто дружеское свидание – настоящий праздник.
Отпросившись с работы, сославшись на усталость от командировки, Антон поехал в посёлок за продуктами. Купил букет цветов, торт, две бутылки шампанского, батон колбасы, пару шоколадок, лимон.
На обратном пути всю дорогу проговаривал про себя лирический диалог, которым намеревался начать процедуру интимной встречи. Витая где-то вдали от бренного тела, юноша представлял, как обрадуется ему и покупкам Лиза, как непременно влюбится в него, и жизнь заиграет яркими красками.
Параллельно смакую её удивительное имя, которое в один миг стало не просто живым, а жизненно необходимым, он изобретательно бредил причудливыми переплетениями судеб.
За этим занятием незаметно пролетело время.

Вот уже его остановка.
Антон лихорадочно продирался сквозь толпу плотно стоящих пассажиров к выходу, прыгнул и... не заметил рюкзак, стоящий прямо на ступеньках, не до этого было.
Ласточкой вылетел из дверей автобуса прямо в кювет, едва успев машинально сгруппироваться.
Сумки из рук не отпустил – в них, как в яйце Кощея, дальнейшая суть его жизни.
Мягко приземлившись на спину, со всего маха хрястнув о землю весь объём премиальных, уничтожил покупки.
Торт и шампанское, как, впрочем, и букет, вдребезги. Колбаса с лимоном в грязи...

Жаль. Очень жаль потраченных денег и времени! Всё могло быть иначе.
“Недотёпа ты, Петрович”, – пеняет Антон себе, – “своими руками убил любовь!”
Выбравшись на дорогу, словно после спортивного заплыва в жидкой грязи, Антон изучил горизонт. Кажется, никто не увидел его сокрушительный позор.

Не чемпион, даже не претендент на призовой фонд. Однако нет повода отчаиваться. Пока, нет. В конце концов, на той стороне реки, в его комнате, есть чистая одежда, да и деньги кое какие тоже имеются. Не все потратил.
Бегом, вприпрыжку Антон помчался на берег.

Лодки нет!
Лодочник, скотина, крика не слышит. Пьян в стельку, или спит.
Время идёт. Да, это, как говорится, “полный преднизолон”. У человека судьба всмятку, а Провидению хоть бы хны.

Понятно, всем на него плевать. Никому нет дела до одинокого зоотехника, которого судьба поманила удачей, и посмеялась в очередной раз. Уведут девчонку, уведут!
Антон скинул с себя одежду, выгреб всё из карманов, наспех прополоскал, натянул на себя мокрую, как есть одежду, надеюсь на авось.
Не всё потеряно. Должно же хоть раз в жизни повезти. Ведь ему это свидание необходимо как сама жизнь, как воздух, без которого существование невозможно в принципе.
Юноша с надеждой глядел на небо, приложив руку к сердцу, обращаясь с мольбой к неведомому создателю, хотя и не верил в его существование, потому и транслировал просьбу о помощи к провидению с маленькой буквы.

А вдруг!

Никто не знает, не ведает, что на самом деле территория нашего обитания из себя представляет, какую форму имеет планета, если это действительно Планета. Спор о том, что первично – яйцо или курица, бесплоден. Нет на него ответа, как и на многое другое. Никто не может понять и объяснить, что такое электричество, тем более, любовь – мистическое состояние, которому нет объяснения.
Вопреки мольбам ничего не происходило, его никто не услышал.
Антон метался как загнанный зверь, с желанием прямо сейчас завыть, как волк на полную луну, или зарычать, выплёскивая накопившийся заряд проявленных и не проявленных эмоций.

Юный влюблённый, теперь он был уверен, что это любовь, присел пятьдесят раз, чтобы хоть немного согреться, отжался раз двести с небольшими перерывами, минут двадцать агрессивно бегал на месте. Слёзы застили зрение. Ему было плохо, очень плохо.
Неожиданно тишину нарушил не очень характерный для реки в это время года звук. Антон прислушался.

Неужели моторка?
Точно. На его счастье лодка мчалась близко от берега, энергично раздвигая кормой волны.
Антон, не веря в удачу, махал лодочнику руками, кричал, что есть мочи, показывал ребром ладони на горло.

В эту минуту он был похож на случайно спасшегося при крушении судна путешественника, увидевшего то ли парус, то ли зыбкий мираж, обещающий спасение.
Мужичок подплыл, хотя разглядеть скачущего на берегу аборигена в тумане довольно сложно.
Это был рыбак, у которого ниже по течению выставлены сети. Как ни странно, в это время года промысловики всё ещё охотились на сёмгу, которая чудом уцелела после перекрытия всего русла от берега до берега сплошными металлическими сетями.
Рассказав горемычную историю и её трагические последствия, Антон умолял переправить его на противоположный берег.

Глава 4 Искушение

Просто всё отложили до лучших времен:
Вот оденется в пурпур и золото клён,
Вот волна поцелует босые ступни,
Вот наступят лучистые снежные дни,
Вот омоет жасмин дождевая вода,
Вот скворцы прилетят, и тогда, и тогда…
Лариса Миллер

На берегу Антона ждал приятный сюрприз – продавщицу Раечку перевёз на лодке жених, Валерка Карякин. С ним он и поплыл на свой берег. За вёсла сел сам. Надо же сбросить накопившиеся за ночь эмоции, унять нерастраченное желание. А оно треклятое так и рвётся наружу, не желая считаться со временем и присутствием посторонних.

Беда. Доплыли мигом. И началось...

Сначала конторские любопытные носы в амурные дела нагло засунули. Им, видите ли, лучше Антона детали свидания известны.

Потом юноша шёл по деревне, оправдываясь перед каждым столбом. В гараже, на уиреннем разводе, вдоволь наслушался от мужиков похабщины.

Анекдоты, шутки ниже пояса, излюбленная тема сельских говорунов и острословов, тем более, что молва повод для интимных излияний нашла.

На ферме телятницы и скотники прямо с порога к обсуждению текущего политического момента в личной жизни молодого специалиста приступили. Когда только успевают сплетни по всей округе разнести.

– А поведай-ка нам, Петрович, как ты умудрился за один присест ту заезжую кралечку оседлать. Не успел глаз положить, уже с ночёвкой остался. Не похоже на тебя, Антоша. Вот ведь стервоза кака, окрутила нашего зоотехника. Это ж нать, кажная мокрощёлка норовит женихов с нашего двора увести, когда свои невесты поспевают.

– Отстали бы вы от него, бабоньки. Парень молодой – сам разберётся в каку норку чего пихать. Чишечка-от у него поди не казённая. Много сама-то соображала, когда о семнадцати годков дочерь невесть от кого родила? Под заезжего молодца не страшно было подлезть? Про тебя тоже невесть чего баяли, али забыла, как на улицу показаться боялась.

Пущай себе любятся, пока хотелка работат. Не слушай, Пятрович, этих свиристелок. У их уже вон титьки давно повисли, оттого и злобствуют. Много-ли на эдаких красавиц охотников найдётся! Вот и перемывают косточки всякому якову почём зря.

Ты вот лучше скажи, чем нам мужиков кормить. Интимная сила хороших кормов требует. Месяц мяса не едали. Может, отмашку дашь, чтобы телка освежевали. На кой мы секретное поголовье задарма кормим, да от любопытного глаза прячем? Подумай на досуге-от.

А девка-от на самом деле боска. Барыня сударыня. Про возраст вот ничего не разузнала. Я специально на тот берег ездила, поглазеть, что за голубку начальство приглядело. Одобряю, Пятрович, молодца! Хороша нявестушка.

Долго-от с любовью не тяни, не скромничай, бери ея за рога и в стойло. Пусть привыкат к женской доле, а то увядут. Наши-от орлы на свежатинку дюже падкие. Одно свиданьице и готово дело. Не успеешь оглянуться – окрутят, обрюхатят. Решительнее с ей будь, особливо не осторожничай.

Так как насчёт телка-от решишь? Мяска мужчинкам нать, чтобы чишечку поднять.

– Чего тут решать, девоньки, раз общество требует, значит нужно уважить. Там у тебя, Мария, белая тёлка ногу повредила, ветеринар сказала совсем худо дело. Её и оприходуйте. Зовите Степаныча, он освежует. Ему, как всегда, голова и шмат мяса за работу. Делить тебе, Надежда Сергеевна, поручаю. Ты у нас самая строгая, анархии не допустишь.

Конторских не забудь побаловать. В столовку свежатинки подбросьте. Только чтобы тихо, без суеты. Нам реклама ни к чему. Узнает кто из районного начальства, что мы тут частным фермерством промышляем – мне несдобровать. Сами знаете, какие нынче порядки.

Девчонки заулыбались, загалдели. Мясо в деревне всегда праздник. Не часто селяне им балуются.

Мало кто нынче скотину держит. Кормёжка дорогого стоит, да и сил нет, чтобы после совхозного обременения дома с животиной убиваться.

Пока Антон не приехал, к служебным обязанностям не приступил, совсем люди мясной вкус забыли. Что вырастили, то и отдали в район.

Изредка промысловики сдавали в сельпо лосятину, но и та не всем доставалась. Потому и задумал Антон дикий промысел. Коли государство держит людей в чёрном теле, сами о себе должны позаботиться.

Тогда и созрела у меня Петровича идея. Да и не только эта.

Как приехал он в совхоз… умора. Тогда осень была в многоцветной золотой поре. Пейзаж радовал глаз, пробуждал надежды на лучшее. Красота природы не только надежды рождает, но и еще кое-чего, окрыляет она, побуждает любить.

Жизнь его самостоятельная только начиналась. Настоящая, без отчей опеки, без подсказок и наставлений. Это сейчас Антон понял, насколько родительские заботы необходимы человеку, который не мыслит жизнь без семьи. А тогда у него было громадьё неподъёмных планов, путевка комсомола в светлое будущее, и каша из бестолковых коммунистических лозунгов в голове.

Ну да бог с ними, с теми надеждами. Растаяли они, как первый снег, оставив после себя лишь горькое послевкусие. Так вот, ехал он к месту будущей службы из областного центра в плацкартном вагоне, любовался очаровательными зелёными пейзажами за окном, и незаметно заснул.

Снилась Антону первая и единственная на тот момент жизни любовь – Леночка Тюрина.

Хоть и расстался он с ней, а оставить воспоминания в прошлом не получалось.

И так ему с дролечкой хорошо было в том сне, просто рай.

Лица её он не видел, но это точно была она. Только Леночка так здорово умела целоваться, только от её нежных прикосновений у него мурашки по коже стадами носились, и сладкая дрожь в коленках рождалась.

Целуются, значит, голубки, обнимаются, Антоха дрожит всем телом, сильнее и сильнее. Посмотрел вокруг, обернулся, а Леночки нет.

Заметался парнишечка. Кричит что есть мочи, – не уходи, любимая!

Девчонки след простыл.

Тут вспомнил Антон, что ещё в середине лета не по-хорошему с ней расстался.

С кем же целовался тогда!

И накрыла его с головой волна дикого страха.

Глава 5 Отдельное одеяло

Не замечая утро или вечер,
Не помня о заботах и делах.
Задёрнем шторы. Музыка и свечи,
И наши тени вместе в зеркалах.
Подарят счастье слов заветных звуки,
И засияют нежностью глаза -
Вознаградим себя за все разлуки,
Сознания отпустим тормоза.

Татьяна Богаченко

День с раннего утра красовался как наливное яблочко. В кои-то веки на небе ни облачка. Солнышко выглянуло и подсушило вчерашние дождевые капли, свисающие с голых ветвей. Чуть слышно чирикало нечто пернатое, наверно слишком маленькое, чтобы попасться на глаза. Настроение, до того уже бывшее на подъёме, заскочило на новую, более высокую орбиту и требовало действий: всё равно каких, лишь бы интенсивных.

Сейчас бы в самый раз дрова поколоть или штангу потягать. Не было у Антона штанги. Наверно и не будет никогда.

Село нынче заметно деградирует. Нет до него дела никому. Сдается ему, что нынешнее поколение будет последним, кто видит эти пейзажи, растит хлеб, обихаживает скотину. Интенсификацию им там наверху подавай, промышленные технологии и мега размеры. Хотят всю жизнь на Земле в сплошную технологию превратить, в которой для живого просто не останется места.

Кабинетное мышление человека служебного, с головой, отбитой напрочь, становится подавляющим фактором. Сегодня всё у природы отберем, наплевав на её милости, а завтра пусть хоть трава не растёт.

Забывать стали жители Земли вечные заветы, что от дедов и прадедов достались.

Антон, когда в малоземельной тундре на практике был, оленям прививки от подкожного овода делал, познакомился с потомственным оленеводом. Серафим его два месяца уму-разуму учил как важно каждую былинку в тундре сберечь.

Она, тундра, только кажется большой, попросту бескрайней, а на деле это лишь ощущение такое, обман зрения. На самом деле край есть, причём, весьма уязвимый.

Проехала по пласту мха оленья упряжка, казалось бы, чего там в ней веса – два барана, да десяток ивовых веток, а след долго не зарастает. На той вмятине многие годы ягель не растёт.

А если вездеход прошёл, десятки лет рваные раны голыми шрамами топорщатся.

Геологические партии на десятки и сотни километров вокруг всю землю в мёртвую пустыню превращают. Аборигены даже чум всегда на одном и том же месте ставят, чтобы урон природе не нанести. Иногда по многу километров петляют в сторону от нужного направления, стадо стороной проводят, чтобы лишний клочок тундры не повредить. А нам, человекам без родины, перекати полю, без разницы, сколько и чего испоганить.

Пастухи и охотники рыбу ловят по счёту, ровно столько хвостов, сколько чум-работница, стряпуха по-нашему, укажет. Ровно три, или пять. Лишку всегда выпускают. И рыбину с икрой на еду не возьмут, поскольку создатель завещал всему живому плодиться и размножаться. Без надобности тундровый народ ни зверя, ни птицу не добудут, мусор за собой собирают, закапывают в вечную мерзлоту на приличную глубину.

Как-то раз, когда Антон только прилетел, поднял было ружьё, чтобы пристрелить куропатку, а Серафим ударил его по стволу, чтобы промахнулся.

– Разве ты голоден, кушать хочешь! Пойдём, накормлю. Зачем птицу губить? Смотри, какая красивая, яркая. Весна. Это молодая курочка. У неё сейчас свадьба. Видишь, как женихи стараются. Зачем девушке праздник портить. Она сейчас натанцуется, яичко снесёт. Ещё несколько курочек будет. Нас и так в тундре не много. Хочешь, чтобы ещё меньше стало?

Это он про птаху, про пичугу малую, сказал, «нас».

Вот как к природе относиться надобно. Однажды Антон в поход дальний по тундре с ним ходил, Серафим попросил его костерок запалить, пока в чайник снеговой воды наберёт, травы ароматной нарвёт для взвара.

Мальчишка рад стараться: наломал веток на пионерский костер и поджёг.

Видели бы вы в это мгновение реакцию на подобный вандализм Серафима. Прибежал – руки-ноги трясутся, лицо каменное, воздух ртом ловит, руками машет.

– Это чего же ты такое удумал, хочешь всю тундру за один раз спалить, мечтаешь всех нас, кочевников, на века без дров оставить?

Это только вначале. Потом были претензии грубее и проще.

Антон стоял и краснел, не смея поднять глаза.

Когда Серафим успокоился, стал Суровцеву экологическую грамоту преподавать. Наломал веточек размером со спичку, ровно на ладонь поместились. Примял кулаком мох, сверху и немного вбок поставил чайник, в котором воды ровно на три кружки налил, запалил крохотный костерок и через пять минут они пили живительный ароматный чай из диких трав.

Никакой заварки, даже сахара не понадобилось. Можжевеловые ягодки слегка сластят.

Грибы пинать Серафим тоже не разрешил, поскольку для оленя, медведя, песца, гриб – первый после ягоды деликатес. Как наступает грибная пора, олень кормиться перестаёт, грибы собирает.

Ступать по тундре пастух требовал строго след в след.

Вот такой ликбез преподал ему полуграмотный тундровик, не имеющий ни одного класса образования. Зато умные дальше некуда чиновники с лёгким сердцем отдают распоряжения уничтожать сотни и тысячи гектаров живого ландшафта.

Вот, однако, настоящее Антохино природное предназначение, а он по ошибке в зоотехники подался, учился три года природопользованию, а по сути – грамотному её, родимой, разграблению.

Вот, однако, как жизнь порой складывается.

Очнулся зоотехник оттого, что его в бок толкали. – – Очнись, Петрович! Что-то совсем залюбила тебя зеленоглазая. Укатала как Сивку крутые горки, ничего не видишь и не слышишь. Большой транспортёр сломался. Вся ферма, как есть, в говне плавает. К тому ещё телефон отключили. Хочешь – сам в навоз лезь, или механика присылай. Задохнемся ведь, или потопнем.

– Ты, Надежда Сергеевна, всегда крутую волну гонишь. Давай я сначала сам посмотрю. Если надо – сбегаю за мастером

Посмотрел, правда, беда, и побежал.

Благо на подъём он лёгкий, поскольку каждый день километры накручивает.