По краю

Глава 1 (Незваный гость)

Муж подхватывает меня на руки. Свадебное платье взлетает вверх пышным облаком. Прозрачная фата, украшенная кристаллами Сваровски и серебристыми узорами, падает на лицо. Сдувая невесомую паутину, счастливо смеюсь. Вадим переносит меня через порог нашего нового дома, как свою жену. Ставит на ноги, но я шатаюсь, словно пьяная эйфорией этого дня. Дня своей свадьбы. Целых два года я ждала её. Но ещё больше я жду предстоящей ночи. Папа настоял на том, чтобы между нами не было сексуальной близости, пока брак не будет зарегистрирован и не будет подписан брачный контракт.

Для отца мой брак — выгодная сделка, которая поможет вывести теневой бизнес в легал. А для меня самое волшебное событие за восемнадцать лет жизни.

Смотрю на блестящий ободок белого золота. Оно приятно холодит разгорячённую кожу. Перевожу взгляд на мужа. Я с детства была влюблена в Вадима Прохорова. Он на пять лет старше меня, но между нами будто была непреодолимая пропасть в целую вечность. Всё изменилось, когда мне исполнилось шестнадцать. Как сейчас помню его реакцию на моё появление в малиновом коктейльном платье и в замшевых ботфортах на высоком каблуке. Я сияла как драгоценный камень в дорогой оправе. В тот же день я получила самый лучший подарок для девушки — первый взрослый поцелуй от парня, о котором грезила ночами. Больше мы не расставались. Вадим умолял папу дать разрешение на брак ещё в прошлом году, но Процкий Захар Васильевич непоколебим в двух вещах: приличия должны быть соблюдены и закон пишет тот, кто сильнее.

Именно по этой причине я оставалась девственницей до сегодняшнего дня. Точнее, я всё ещё ей остаюсь. Но мне очень хочется поскорее исправить эту маленькую оплошность.

Обхватываю немного подрагивающими от предвкушения пальцами ладонь мужа и заглядываю в эти волшебные глаза цвета расплавленного серебра. Мои губы на уровне его подбородка, чем я всегда пользуюсь. Лишь чуть-чуть подтягиваюсь вверх и прикусываю гладко выбритую кожу. В его глазах вспыхивает знакомое мне желание. Облизываю его тонкие, но мягкие губы. Он в ответ нетерпеливо прикусывает мою верхнюю. Сквозь слои атласа и шифона гладит ягодицы и спину.

- Пойдём наверх, Вадь. – шепчу хрипло, покусывая его губы.

Муж рывком до боли припечатывает моё расслабленное тело к себе и с жадным голодом толкается языком мне рот. Голова кружится от его напора и вкуса.

- Сегодня я наконец-то поимею тебя. – рычит, будто зверь. В груди всколыхивается возмущение такому определению наших отношений. – Будешь моей. Я так долго этого ждал, Марьяша. Не могу больше терпеть.

Трётся членом внизу моего живота через брюки и платье. А внутри у меня сворачивается плотный пульсирующий кокон похоти. И я тут же прощаю ему эту грубость. Знаю, что он готовит сюрприз. Розовые лепестки, свечи, аромомасла. В спальне меня ждёт ещё одна сбывшаяся мечта.

Деликатный стук в дверь выдёргивает нас из эротического поцелуя.

- Давай не будем открывать. – приглушённо просит Вадим.

- Как не будем? – возмущаюсь я раздражённо. – А вдруг ещё подарки? Ты же знаешь, как я это обожаю. – смеюсь, кружась в белых облаках.

- Я хочу свою жену. – настаивает он, зайдя со спины и задирая платье на бёдрах.

Зло одёргиваю юбку вниз и бросаю на мужа рассерженный взгляд.

- Открой дверь или я сама.

- И нахрена я на такой зазнобе женился? – бубнит недовольно, идя к двери.

Показываю язык его спине. Знаю, что он это не со зла, просто любит побухтеть иногда. С интересом выглядываю из-за спины Вади на отъезжающее от рамы полотно.

- Блять! – матерится Вадим, стараясь захлопнуть дверь. Но тяжёлый ботинок с металлическим носком останавливает его. На дверь ложится раскачанная, очень мускулистая рука, покрытая татуировками почти до кончиков пальцев. Из-под рукава рубашки с золотыми запонками виднеется циферблат Ролекса. – Что тебе здесь надо? – шокировано выбивает муж, снизу вверх смотря на незнакомца.

Застываю мраморной статуей, когда этот незваный гость толкает полотно одной рукой, отталкивая от входа Вадима. Муж отлетает почти на метр, с трудом удержавшись на ногах, а он далеко не хиляк. Мне становится не по себе. Колени подкашиваются от тёмной, давящей ауры незнакомца. Этот мужчина пугает одним своим видом. Высокий, крупный, тёмный. Белая рубашка и классический деловой чёрный костюм не обманывают первого впечатления. Он весь в татуировках. Они оборачивают кисти, скользят по пальцам, плотным обручем смыкаются на мощной шее. В распахнутой горловине рубашки рисунки обтекают выступающие твёрдые мускулы. Горло подпирает красный лотос. Квадратный угловатый подбородок и такая же челюсть. Пронзительные ледяные глаза, будто несгибаемая сталь. Уверена, что одним этим взглядом он способен убивать. Густые брови нависают над этими убийственными глазами. Ноздри широко раздуваются. Линия скул расходится под резким углом. Они чётко проступают под кожей. Виски выбриты. Там тоже струятся какие-то узоры. Кипящий снежной лавиной взгляд проходит по моей фигуре. Кажется, что пышное платье для него не помеха. Словно рентгеном проникает под него. И облучает своим превосходством и силой.

Мне знаком этот тип людей. Незваный гость — бандит. Ни один приличный бизнесмен не забьёт тело татуировками и не обует к классическому костюму военные берцы с металлическими набойками и носами. Пола пиджака однозначно оттопыривается. Там у него кобура с пистолетом. Профи. Только дилетанты носят оружие за поясом. Очень ненадёжно. А наплечная кобура куда удобнее.

Я не понимаю, что ему надо. Вадим и вовсе мнётся перед ним, боясь глаза поднять.

- Вадь. – шепчу я испуганно, тронув его локоть.

- Так-так. – прищуривается незнакомец, обходя нас по кругу пружинящей походкой хищника. Он оценивает добычу. И он набросится, если выказать страх. Этот урок я выучила ещё в детстве. Сжав кулаки, задираю подбородок и встречаю лёд его глаз. Муж становится какой-то тенью. – Красивая. – констатирует холодно, впиваясь в меня взором. Тянется пальцами к лицу, но я с яростью отбиваю его руку. Я тоже хищница. Дочь вожака стаи. – С характером. – оскаливается в том, что, видимо, сам считает улыбкой. Моё сердце грохочет от ужаса, но я стараюсь контролировать дыхание и не выказывать слабости. – Мне такие нравятся. Гордая, да? – делает ещё один неспешный круг. Я поворачиваюсь за ним, продолжая цепляться в его стальные глаза. – А я боялся, что продешевил, приняв тебя в счёт оплаты долга.

Глава 2 (Разбившиеся мечты)

Задрав подбородок, вытянув спину и расправив плечи, с величием и достоинством королевы поднимаюсь на второй этаж. Колени мелко вибрируют от намешавшегося в груди негатива эмоций. Пальцы трусятся, и я цепляюсь ими в белую юбку с чёрными расплывчатыми пятнами туши. Кусаю нижнюю губу, преодолевая крутую винтовую лестницу. Слежу за каждым шагом, чтобы не споткнуться и не скатиться с неё вниз. А так хочется… Чтобы закончилось всё хочется! Чтобы вычеркнуть из жизни в мгновение ставшим ненавистным мужа, положившим на карточный стол то, что должно принадлежать только мне. Только девушка должна распоряжаться, кому подарить свою девственность. И я распорядилась. Пусть Вадим подавится своими желаниями! Хотел он меня?! Пусть хочет дальше! Лучше я перед этим Албанцем ноги раздвину, чем перед трусом и предателем! У меня, в отличии от Прохорова, есть и гордость, и честь! Даже я, ни разу не садясь за карточный стол, знаю, что долг — святое.

Спиной ощущаю тяжёлый ледяной взгляд стальных глаз поднимающегося следом Албанца. От него между лопаток скатывается крупная капля пота, а за ней волна омерзения.

На секунду притормозив, прикрываю глаза, сдерживая подступающие к краю слёзы. Проталкиваю тошноту, стоящую поперёк горла.

Неужели моя первая брачная ночь пройдёт с незнакомым жестоким бандюганом? Вот так вот всё и случится? Я, которая была папиной принцессой и никогда ни в чём не знала горя, сейчас станет чужой подстилкой? Где моя гордость? Если не получается торговаться, надо угрожать. Захара Процкого знает вся область, не только город, как прочно держащего власть криминального авторитета со связями, крышами и подвязами в самых верхушках органов. Все, кто совался на его территорию в итоге или исчезали, или их подминала «система», и они становились шестёрками нашей стаи. За их же счёт мы и наращивали свою власть. Но в стае Процкого есть свои правила. У меня есть защита и криминальная империя в наследство, но перейдя в семью мужа, легальных бизнесменов и работников органов правопорядка, я перешла под их защиту. А как меня защитит трус? И вряд ли этот чёртов Албанец будет ждать, пока я буду звонить папе и вызывать сюда нашу теневую армию.

Убито вздыхаю и возобновляю шаг. Почти на самом верху лестницы, промазываю каблуком по краю ступеньки. Даже по инерции не кричу. Привычка. Взмахнув руками, закрываю глаза и лечу спиной вниз, мечтая сломать шею. В трёх местах. Чтобы уже наверняка!

Но моё падение заканчивается так же внезапно, как и началось. Торможу спиной на точёной мускулами грудной клетке. Каменной. Цепкая хватка с силой удерживает за локоть. Вторая татуированная рука оборачивает талию. Кажется, что удав обвивает моё тело. Парализует сначала движения, а потом и останавливает работу органов, плотными обручами сдавливая и медленно душа. Колотящееся в предчувствии скорого конца сердце и старающиеся сохранить подвижность лёгкие упорно бьются за выживание. Тело по инерции дёргается, сопротивляясь онемению. Вдыхаю распахнутыми губами, неосознанно втягивая в себя тонкий, но резкий запах дорогого парфюма. Перед глазами расплывается пространство, голова становится дурной, мышцы размякают, как в кабинете гуру по йоге, когда ароматы свечей и масел пропитывают пространство и сразу перестаёт хватать кислорода. Словно он весь выжжен этой смесью.

У меня тоже что-то сегодня выгорело. Я неоднократно была под пулями, нашу машину взрывали, благо меня отбросило взрывной волной раньше, чем я успела в неё сесть. Только мама успела. К моему горлу приставляли нож, а к виску дуло пистолета, но я всегда боролась за жизнь. А сейчас не хочу. Осточертела мне такая жизнь! Вечно под ударом! Папа отдал меня Вадиму только для того, чтобы временно вывести из-под удара, который обязательно последует в период перестройки.

Вывел, папа?

Я опять под перекрёстным огнём. Но теперь «ложись» не спасёт. Точнее сказать, оно станет моей погибелью как личности.

- Осторожнее, Красивая. Рано тебе калечиться. – спокойно толкает мне в ухо Албанец.

Его дыхание пахнет мятой и кофе. И оно раскалённо-горячее. Мягкими текучими волнами скатывается по шее к груди, взрывая там первую ядерную боеголовку. Радиация растекается и отравляет организм. Сердце идёт в отказ первым. Оно больше не работает. Оно не чувствует. Ему всё безразлично.

Гневно выдёргиваю локоть из его цепких пальцев. Подняв голову вверх, восстанавливаю равновесие и преодолеваю остаток пути. Толкаю дверь своей новой спальни и стремительно шагаю внутрь. Только увидев застеленную белым шёлковым бельём постель, усеянные розовыми лепестками ковёр и ложе, горящие кругом ароматизированные свечи, плавающие в прозрачных хрустальных вазочках, делаю резкий разворот, буквально впечатавшись лицом в распахнутый воротник рубашки.

Албанец сдавливает мои плечи. Жду, что сейчас швырнёт на кровать. Но он не швыряет. Сжав сильнее, прибивает к себе.

Ну и какой ты бандит, а? Успокаиваешь меня, да? Жалеешь? Опять твои психологические пытки?

- Не здесь, пожалуйста. – выдавливаю сбитым в кровь голосом, качнув головой.

- Другие комнаты есть? – холодно сечёт татуированный.

- Да… Одна… Моя… Остальные ещё ремонтируются. – будто оправдываюсь срывающимся лепетом.

Мужчина так близко прижимает к себе, что я не только чувствую жар его кожи, но и задеваю её губами. И это оказывается не противным. Видимо, я всё же сдалась, раз не чувствую к нему отвращения или страха. Вообще ничего. Ледяной похеризм. И полное безразличие. Я не думаю даже об оставшемся внизу муже.

Мне в губы бьёт мощный удар его сердца.

Оно у него, оказывается, есть.

Хмыкаю непонятно, когда за ним раздаётся новый. А потом ещё и ещё. По нарастающей.

- Пойдём. - перехватывает моё запястье и выходит из супружеской спальни, закрыв за собой дверь. Символично, да. Словно захлопнулась дверь в мечту. Никогда уже я не подарю невинность любимому человеку. Только этому человекоподобному хищнику. – Куда идти?

Глава 3 (Неожиданное открытие)

Замираем с татуированным в разных концах комнаты. Я опять в невыгодном положении. За спиной кровать. Справа окно. Под ним розовая клумба. Слева стена. Он стоит спиной к двери. Расстёгивает кобуру и тем же небрежным движением, будто не с оружием обращается, отшвыривает её на пиджак. Уверенным действием щёлкает застёжку золотого браслета часов. Стягивает распахнутую ранее рубашку, плотно облепляющую тренированное тело. Опускает кисти к пряжке кожаного ремня. Переводит на меня изучающий взгляд исподлобья. Прищуривается. Чуть приподнимает верхнюю губу в улыбке-оскале. Он никуда не торопится. Размеренными, спокойными шагами идёт ко мне.

Я инстинктивно стараюсь избежать любого тактильного контакта. После пробного поцелуя Албанца, на который я какого-то чёрта ответила, я боюсь его прикосновений. Есть такой тип мужчин, которому невозможно сопротивляться. Они могут быть устрашающими, толстыми, уродливыми, отвратительными внешне, но в них есть какой-то лёгкий шарм, располагающий к себе окружающих. Албанец же не урод и не жирный. У него тело тяжёлого атлета. Татуировки добавляют ему загадочности и опасности. Та тёмная аура, что клубится вокруг него незримым туманом, пропитана каким-то терпким, чисто мужским обаянием. И он очень хорошо умеет им пользоваться. Ему не нужны резкие движения и повышенный тон, чтобы напугать кого-то до смерти. И ему не надо ничего делать, чтобы женщины пачками падали к его ногам.

Уткнувшись ногами в кровать, бросаю быстрый взгляд на прикрытую белоснежной рубашкой кобуру. С оружием я смогу отстоять себя. Без — паду.

- Плохая идея, Красивая. – перехватывает траекторию моего взгляда. Его губы дёргаются в улыбке. Дьявольские губы. Они способны лишать воли. Я прочувствовала на себе их магию. Они магнитом притягивают к себе взгляд. В том поцелуе не было жестокости или злости. Он был… нежным. Даже нежнее, чем поцелуи Вадима. И это пугает ещё сильнее. Мне не нужна эта деликатность! Пусть забирает то, за чем пришёл, и проваливает! – Что же ты делаешь, детка? – просаживается его грудной низкий голос. – До добра твои мысли не доведут.

Надеюсь, он говорит о Глоке, а не том, куда укатили мои размышления.

Приосанившись, бесстрашно встречаю его ледяной взгляд. И теряю дыхание. Нет, уже не ледяной. Там плавают какие-то тени, блики неразличимых эмоций.

- Ты же не думал, что я спокойно лягу под тебя, не попытавшись завалить врага? – шиплю, не отводя от него глаз.

- Завалить? – приподнимает бровь. Быстрым движением сгребает за талию и дёргает на себя. – Я дам тебе себя завалить. С удовольствием. На кровать. Но сначала уложу тебя.

К щекам приливает кровь. Я с трудом проглатываю застрявшую в горле колкость. По инерции упираюсь ладонями в каменные мышцы грудины. Прикосновение к горячей гладкой коже поднимает на затылке все волоски. Пока он был на расстоянии, казалось, что шанс избежать незавидной участи ещё есть, но сейчас… когда он крепко удерживает крупными сильными кистями, когда кофейно-мятное дыхание скользит по коже, когда оно вместе с ароматом парфюма проникает в ноздри, когда исходящие от него жар и агрессия подавляют волю, приходит полное осознание. Он доведёт начатое до конца. И я ему это позволю, потому что бежать и прятаться ниже моего достоинства.

Неосмысленно вскидываю руку к горлу, нащупав продолговатый шрам. Я от смерти не побежала. И от него не стану.

- Так чего ждёшь? Давай. Бери. А потом лучше беги из города, потому что на тебя будет вестись охота. – приглушённо рычу, удерживая зрительную связь.

- Я не умею бегать, Мара. И я не умею бояться. Можешь не угрожать. Для твоего ротика есть занятие поинтереснее, чем сыпать бессмысленными угрозами.

Его палец медленно обводит контур моих губ. Едва вспыхнувшее возмущение сменяется животным страхом.

Он же не заставит меня это делать? Я не смогу, нет. Не стану! Скорее откушу себе язык, чем позволю так себя унизить! Или отгрызу кое-что другое.

- Боишься, Красивая? – склонившись ниже, задевает губами верхний край уха. – Меня не надо бояться. Я не собираюсь тебя насиловать.

- Вау, неужели? – плюю, взлетая бровями. – А что же ты собираешься делать?

- Я не насильник. Я никогда не брал силой ни одну женщину. – в это я охотно верю. - И тебя не буду. – а в это уже не верю. - Я сделаю так, что ты сама захочешь. Будешь стонать от наслаждения и умолять не останавливаться.

- Не мечтай. – выталкиваю внезапно севшим голосом. Прикрываю глаза, внимательно изучающие расписанное красками тело. – Тебе придётся или насиловать, или уйти ни с чем.

- Маленькая, глупенькая девочка… - хрипит всё тише, задевая губами ушную раковину. – Думаешь, если будешь сопротивляться и вопить от боли, сохранишь достоинство? Повторюсь: я не люблю делать девочкам больно. – от его интонаций мою кожу щекочут мурашки. Мне должно быть противно. Я должна злиться, ненавидеть. И я уж точно не должна дрожать от его тональности, касаний, дьявольских губ. Мне не должно быть приятно исходящее от него тепло. – Нам лучше дружить, Красивая. Хотя бы этой ночью.

Удерживая одной рукой за поясницу, прикусывает зубами мочку уха. Опускает лицо к основанию шеи. Зажмуриваюсь до белых вспышек за закрытыми веками. Албанец, вжавшись в кожу, с жадностью тянет носом мой запах.

И я знаю, что чувствует сейчас хищник. Мой страх. Животный. Зарождённый на первобытных инстинктах ужас перед тем, кто физически гораздо сильнее и ловчее.

Утыкается губами в плечо и, оттопырив нижнюю, влажной дорожкой возвращается обратно. Лижет за ухом. Всасывает кожу в рот, лаская языком.

Это слишком нагло, грязно, откровенно и… неожиданно приятно.

Я не забываю, что рядом со мной незнакомый мужчина. Злейший враг моего отца. Но я теряю контроль над дыханием и сердечным ритмом. Тело без моего согласия откликается на его ласки. С такой силой цепляюсь в расшитый Сваровски атлас юбки, что раздаётся треск ткани. Этот звук отрезвляет. Припечатав в татуированную грудь кулаками, проныриваю под опирающейся на опору балдахина рукой. Марш-бросок к трельяжу. Сжимаю в руке холодный металл рукояти, как вдруг запястье простреливает острой болью. Изрезанные символами пальцы смыкаются на нём и выворачивают вверх, заставляя выпустить оружие. Взвизгнув от боли, тут же прикусываю губы.

Глава 4 (Первая брачная ночь)

Тяжело дыша, смаргиваю потоки слёз. Боль, прорезавшая всё тело, постепенно отступает.

Албанец, прижавшись губами к изгибу шеи, с этой чёртовой нежностью целует и пощипывает. Хрипловатым низким шёпотом просит расслабиться.

А как я могу расслабиться, когда внутри моего тела происходит вопиющий диссонанс? Как только первая боль и паника пошли на спад, оно начало чувствовать в себе не инородное тело, а горячий, пульсирующий, длинный и толстый половой орган. В нейронах мозга происходит подсознательное сравнение Вадима и Албанца. Размер, форма, ощущения… Пусть у нас с Вадей не было полноценного секса, но мы часто ласкали друг друга. И его габариты не сравнятся с татуированным. Муж проигрывает ему по всем пунктам.

Боже, это мой конец.

Чужие губы переползают вдоль горла на щёку и выше к самому уху. От жара дурманящего дыхания под ними проступают мурашки. Я плотно зажмуриваюсь, но от этого ощущения становятся ещё ярче. Распахиваю глаза, быстрыми короткими рывками поднимая и опуская грудную клетку. На каждом вдохе затвердевшие соски касаются татуировок на грудных мышцах. И в них, словно в громоотводы, бьют ломанные молнии. Они проходят по телу и вибрируют где-то в животе.

- Перестань напрягаться, Красивая. Самое страшное уже случилось. А теперь дай мне доставить тебе удовольствие. Я очень хорошо это умею.

- Не-е-ет. – шепчу, вертя головой по матрасу и стараясь увернуться от его губ. – Не надо, пожалуйста. Тебе нужна была девственность, ты её забрал. Уходи теперь. Оставь меня.

- Ну нет, Марья. Это твоя брачная ночь. А раз твой муженёк её просрал, кто-то должен исправить это упущение.

- Пожалуйста, не надо. – всхлипываю жалко, не сдержав новых слёз.

- Что же ты плачешь, Красивая? – смещаясь выше, прижимается так, что когда говорит, моя нижняя губа между его губ, а его верхняя — между моих. Вкусное дыхание попадает мне в рот. – Он предал тебя. Разве игрок и трус, отдавший свою любимую женщину бандиту вместо того, чтобы принять пулю, достоин твоих слёз? – и он… Он собирает соль губами. Я ещё отчаяннее всхлипываю. Образ жестокого, бесчеловечного маньяка, выстроенный в сознании, рушится. Вожак — это психолог. Он умеет давить, играть, управлять, прогибать. Но жесты Албанца, даже мне, годами изучающей все приёмы, кажутся искренними. Ему достаточно начать двигаться, чтобы я переключилась, но он успокаивает. Ласково поглаживает пальцами рёбра. Его мощные бёдра абсолютно неподвижны. – Марьяна… - моё имя как выстрел в голову. – Ох, Марьяна, ты даже представить не можешь своей власти над… мужчинами. Не порть свой первый раз бессмысленным упрямством. Я всё равно не уйду до утра. Мы можем воевать или наслаждаться. Что выбираешь?

Что-то странное не только с моим слишком отзывчивым телом происходит. Сердце откликается на его слова. Страхи медленно, но неизбежно отступают. Слёзы иссыхают.

Албанец поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. А в его не сталь. Скорее ртуть. Смертельные, но притягательные.

Гордой волчицы не стало в тот момент, когда она поставила свою роспись и взяла фамилию мужа. Но и Прохоровой я долго не останусь. Вадима никогда не смогу простить. Но я хочу, чтобы и ему было больно. Он так мечтал о полном доступе к моему телу. Говорил, что научит меня делать всё, что ему нравится. Вылепит свой идеал. Но этого никогда уже не случится.

Несмело приподнимаю кисти и роняю на разрисованные плечи. Пальцы сползают по точёным предплечьям. Албанец горячий и гладкий. Ловлю его потеплевший взгляд, и мои губы дёргаются в улыбке-согласии.

Второго первого раза у меня уже никогда не будет. И я не хочу запомнить его как вспышки боли, очаги сопротивления и бесконечную борьбу. Он в любом случае уже присвоил мою девственность. Пусть берёт и остальное.

Мужчина склоняется ниже. Прикасается к губам. Но не целует, а просто гладит их своими. Его бёдра делают круговое движение. Застонав, останавливаю его, сжав коленями. Он подчиняется моему немому порыву. Прибивает лицо ближе. Скользит опытным языком мне в рот. И я… Я принимаю без попытки остановить. Касаюсь своим. Глотаю густой выдох татуированного. По горлу стекает жар. Поясница слегка выгибается. Пальцами изучаю его рельефы. Им нравится то, что они чувствуют. Пусть сегодня действует тело. Мозг будет грузиться потом. Выбора всё равно нет. Прогибаюсь ещё больше, вжимаясь грудью в его каменные мышцы. Это приятно.

- Молодец, Красивая. Отпусти себя и наслаждайся. – шепчет приглушённо, облизывая контур моих губ.

Его кисть перебирается выше по рёбрам. С давлением проходит по горлу. Пальцы останавливаются между наших ртов, прямо на моих пересохших губах. По инерции облизываю их, задев кончиком языка подушечки его пальцев. Никотин и порох — опасное, но дурманящее сочетание. Из его горла вытекает глухой, сдержанный стон. Албанец заталкивает пальцы мне в рот, надавив на нижнюю челюсть. Нащупывает язык и словно гладит его. Продвигается глубже. Давит сильнее, вынуждая шире раскрыть рот. Ползёт к горлу. Гортань дёргается, я давлюсь. Он вынимает пальцы, давая мне откашляться, а после возвращает обратно.

- Оближи их. Пососи. Порадуй меня, Мара.

Разум отключается под чувственным напором его силы, обаяния и тестостерона. Гремучая смесь для не слишком опытной девочки в постели со взрослым мужчиной.

Лизнув фаланги, обвожу их языком. Всасываю глубже. Смотрю в растекающуюся ртуть его глаз. Он с не меньшим интересом наблюдает за мной. Заталкивает глубже. Давит на основание языка.

- Дыши носом, Красивая.

Глаза закатываются, когда он начинает трахать пальцами мой рот. Иногда кашляю и давлюсь. Он даёт мне передышки. Сменяет их языком. Потом снова рокировка. Чувствую, что возбуждение стекает влагой по ягодицам. Будто почувствовав момент моей полной капитуляции, мужчина подаётся бёдрами назад крайне медленно. Тупая, ноющая боль сворачивается во влагалище. Но это даже немного приятно. Пальцы ползут в моё горло. Толстый член врывается в моё тело. Вскрикиваю, цепляясь маникюром в его плечи. Албанец шипит и снова движение назад. Выходит. Мне становится пусто внутри. Хочется продолжения. Прикусываю его пальцы. Он рывком вколачивается обратно. Ещё один крик покидает мои губы. Застывает. Я сокращаюсь вокруг него, дрожу. Его плоть идёт внутри мелкими раскачивающими вибрациями. Он приникает к губам, снова сменяя пальцы на скользкий требовательный язык. Длинная прядь его влажных волос, которая до этого была зализана гелем назад, падает мне на щёку.

Глава 5 (Преступление и наказание)

Просыпаюсь я так же, как и уснула. Сверху на… Руслане. Его грудная клетка равномерно раскачивается. Дыхание лёгкое и ровное. Рельефные руки прижимают меня к груди. Не раздумываю ни секунды, когда касаюсь губами пахнущей Лакостом с лёгкой примесью пота и похоти забитой тушью кожи.

Приятно. Вкусно.

Видимо, не только тело лишилось девственности, но и сердце. Что-то оно слишком бурно колотится от него. От врага моего отца. От мужчины, которого я должна презирать и ненавидеть. Но вместо этого бессовестно наслаждаюсь его агрессивным жаром.

Я столько раз прокручивала в голове наш секс с Вадимом, но никогда не могла представить нечто подобное. Как и то, чтобы он после дефлорации просто ждал, давая мне привыкнуть к перестройке. Целовал, уговаривал и ласково обнимал после.

Отрываю голову от размеренно стучащего сердца Албанца и заглядываю в резкие черты лица. Даже во сне на лбу глубокая прорезь, брови сведены вместе, губы плотно сжаты в тонкую полоску, словно он всегда наготове. Один посторонний шум, и он выпустит обойму в ту сторону и только после этого будет выяснять, кто и что там шумело.

Только самоуверенный человек, у которого всё схвачено, может вот так спокойно спать в доме закадычного врага, обнимая его дочь после того, как обесчестил своими действиями весь клан. Головой я всё это понимаю, но не чувствую себя обесчещенной, грязной, униженной. Мне хорошо сейчас. О муже совсем позабыла.

А что если он позвонил папе? Вызвал мою стаю?

Опираясь на ключицы Албанца, подскакиваю. Хватка перекрещенных на пояснице рук усиливается, и я с испуганным вскриком падаю обратно. Он крепко припечатывает к себе. Мягкая плоть начинает накачиваться и давить мне на бедро.

- Решила сбежать, Красивая? – сипит, приподняв верхнюю губу, но не открывая глаз.

Чувствую себя полнейшей дурой. Что я только что собиралась сделать? Защитить бандита, сломавшего мою жизнь! Что со мной?! Откуда это стремление?!

Давлю на грудину сильнее, отталкиваясь. Но нет…

Он терминатор, что ли? Я как муха в паутине. Чем отчаяннее стараюсь выбраться, тем убийственнее его хватка.

- Уходи. – шелещу обречённо, понимая, что хочу его спасти.

Во что ты вляпалась, Марьяна?

- Когда закончится ночь. – оскаливается, в секунду подмяв меня под себя.

Впиваюсь ногтями в кожу. Прикладываю все силы, пытаясь скинуть его с себя.

- Уходи! Уходи! – воплю ему в лицо.

- Ох, и дурочка ты. – ухмыляется он. – Сказал же, что не уйду. И до этого ты просила не останавливаться.

- Вадим… - выталкиваю, но закончить фразу не успеваю.

Сжатый кулак впечатывается с размаху в подушку в сантиметре от моего лица. Я даже не вздрагиваю. Заторможенно перевожу на него глаза, повернув голову. Жилистые руки даже через татуировки прорезают чётко выделяющиеся извилистые ручейки вен. Сердце бьётся о рёбра и останавливается. Громко сглатываю, медленно возвращая взгляд к искажённому гневом лицу. Ноздри резко и яростно раздуваются. Грудная клетка качается как кузнечные меха. Словно околдованная, прикладываю ладонь к левой стороне его груди. Громыхает там. И у меня громыхает.

- Уходи, пожалуйста, Руслан. – выпаливаю чуть слышно. Что-то в груди трескается и расходится. Непослушные пальцы тянутся к его лицу. Очерчивают крутые разлёты скул. Вспотевшие ладони прижимаются к колючим щекам. – Он позвонит папе. Тебе не жить.

Улыбка трогает его губы. Албанец опускается, приткнувшись губами в мой лоб.

- Марья… на. – добавляя последний слог, кажется, что пересиливает себя. – Как же ты при такой жизни наивная такая осталась? Маленькая, глупенькая девочка… Я таких проколов не совершаю. Не думаешь же ты, что я так нагло явлюсь к дочке Захарии без прикрытия? Или что твоему ненаглядному кто-то даст позвонить моему злейшему врагу? Но… меня тронули твои переживания. – глубоко, без дрожи вдыхает. Трогает губами мои. – Уезжай со мной, Мара. Ты уже ни одна из них. А что тебе с этим слабаком делать? – бьёт ласковым полушёпотом.

О Боже мой… Если бы я только могла… Я бы хотела… Здесь меня действительно уже ничего не ждёт. Если папа узнает, что я добровольно легла по его конкурента, он тоже отвернётся от меня. Но если я уеду… Нет… Это война.

- Не могу, Руслан. – отрицательно качаю головой, прикусив нижнюю губу. – Только эта ночь. – выпаливаю неожиданно для себя.

Да что со мной такое? Почему он так волнует? В какой момент я растаяла перед ним?

- Ой-ё… Что ж ты такое творишь со мной, Красивая? Соблазняешь?

- Тогда уходи сейчас. – выпаливаю, отвернув от него лицо.

Он сгребает пальцами подбородок. Приложив силу, возвращает обратно. Закрываю глаза. Его дыхание обжигает губы. Звериный поцелуй сжигает на хрен! И я цепляюсь за него, целуя в ответ. Бесконтрольно глажу, стараясь уловить подушечками пальцев узоры, окутывающие его тело. Прижимаю ближе к себе. Сама жмусь в ослепляющей сознание нужде. То самое отточенное движение коленом, и я оказываюсь полностью открытой перед ним. Глубокий, прерывистый толчок. Мой раздробленный стон. Его требовательные губы на шее и груди. Лижет соски. Кусает за мягкую плоть. Даже не притормаживая, размашисто вгоняет в меня член. В этот раз никаких мучений. Поднимает меня. Обрушивает. Четырежды. Живот крутит, сознание плывёт, кости плавятся, пальцы трясутся от такого количества оргазмов, следующих одного за другим. Мой рот он трахает только языком, но движения примерно те же. Заталкивает глубоко. Врезаемся. Отступает. Тянусь следом. Мне слишком вкусно. Мне слишком горячо. Мне слишком ярко и остро. Мне слишком приятно. И мне слишком не хочется, чтобы эта ночь заканчивалась. А если закончится… Я не хочу её пережить. Пусть затрахает меня до смерти. А если нет… Пусть пристрелит!

Мне больше нет места среди своих. Но и рядом с ним его тоже не будет.

Руслан дёргается, рычит мне в рот, больно кусая, и заваливается сверху. Но не давит, а только касается кожа к коже.

Глава 6 (Преисподняя)

Уныло смотрю в серый дождливый день за окном. Уже давно не вздыхаю. Надеваю «гольфик» без рукавов, пряча синяки на шее. Накидываю сверху лёгкий кардиган, скрыв следы побоев на руках. Чёрная подводка, тёмные тени, слои туши, вишнёвая помада — и я почти я четырёхмесячной давности. Но только с виду. Глаза потухшие, пустые, безжизненные. Мне всё безразлично, кроме одного: близости с мужем. От неё тошнит и выворачивает наизнанку. От его прикосновений меня передёргивает в омерзении.

На высоких каблуках спускаюсь по лестнице в сопровождении личного телохранителя, не отступающего от меня ни на шаг. На самом деле, цепной пёс отца, ходящий за мной по пятам, чтобы я ничего с собой не сделала. В моём доме больше нет замков. Я никогда не бываю одна. Камеры даже в ванной.

Шагаю под дождь, но над головой сразу раскрывается чёрный зонтик. Впереди чёрный блестящий бронированный внедорожник. Охранник в чёрном костюме открывает мне заднюю дверь. От окружающей меня черноты в глазах рябит. А может, от внутренней?

Джип трогается с места. Выезжает за ворота. Давлю на кнопку, открывая окно, и подставляю лицо жалящим каплям дождя.

- Марьяна Захаровна, поднимите стекло. – холодно командует охранник. – Промокнете.

Водитель закрывает моё окно с панели управления и блокирует все кнопки на моей двери.

Вот такая вот фальшивая забота о моём здоровье и благополучии. На самом деле боятся, что я попрошу у кого-то помощи.

Прикрываю глаза, откидываюсь на спинку и хмыкаю недовольно.

Если я это сделаю, то доброго самаритянина, решившегося на такую глупость, убьют на месте. А меня опять искалечит Вадим.

При этой мысли сломанные в первую брачную ночь рёбра отзываются тупой болью. Уже давно затянулись, но он не гнушается периодически двинуть по ним кулаком, а то и ногой, чтобы напомнить, что теперь я безвольная кукла, не имеющая силы и власти, обязанная беспрекословно подчиняться ему во всём. И я подчиняюсь, чтобы избегать побоев. Но стоит ему коснуться меня, как он говорит: «во имя исполнения супружеского долга», я не могу оставаться равнодушной, и начинаю бороться. Он избивает. А потом насилует. Каждый раз. Ещё ни разу я не отдалась ему добровольно. Не стонала под ним. Не получала оргазмы. Не могу заставить себя даже притворяться и симулировать, чтобы не бил и не душил. Мне больно и мерзко. От любого его касания дёргаюсь. А муж не сдаётся. Он всё сильнее старается добиться от меня того, что было с Албанцем. Но я не могу…

Моё тело и сознание ненавидят всех мужчин. Даже если кто-то из охраны случайно задевает, мне хочется вопить от страха, что насилие повторится. Это уже на рефлексах. Не переношу чужих прикосновений.

Бездумно, почти ничего не видя, смотрю на размазанный стеной дождя мелькающий за окном бесцветный пейзаж. Близкая, но недоступная свобода. Даже если бы и могла сбежать из своей клетки, всё равно останусь рабыней. Со связями отца и свёкров меня найдут за считанные минуты. Мне некуда идти и негде прятаться. Если у кого-то из друзей и хватит смелости и жалости, чтобы спрятать меня, результат будет тот же, что и с самаритянином — смерть. Чтобы другим неповадно было. Я в лабиринте, где сплошные тупики. И я даже не понимаю, как в него попала. Выхода нет. Только смерть. Но и она недоступна. Я постоянно под прицелами камер, в окружении охраны, которая уже тормозила мою попытку «уйти».

Нет, убивать я себя не хочу. Я хочу убить их всех! Вадима, отца, его цепных псов! Но у меня нет на это ресурсов. Без власти, которую давал мне Захария, я — никто. Пустое место и сломанная кукла для мужа.

Внедорожник притормаживает возле высоких, обтянутых поверху колючей проволокой ворот. Они разъезжаются в стороны, впуская машину. Безразличным взглядом окидываю огромный особняк. Дворец воздушной папиной принцессы. А теперь я ему неугодна. Потому что была слишком гордой и хотела отомстить мужу, который проиграл в карты мою девственность. Потому что наслаждалась своей брачной ночью, а не сопротивлялась и вопила от боли. Вот так вот просто. Дала бы убить Прохорова, был бы шанс остаться в милости у «короля».

Дверь открывается. Игнорирую протянутую ладонь охранника и выбираюсь на мраморную подъездную аллею. Зонтик сразу закрывает от меня затянутое низкими, тяжёлыми тучами небо.

Всего мгновение мнимой свободы и снова плен. Теперь это моя жизнь. Ненавистная жизнь! Я сама чувствую, что начинаю ломаться, сторониться людей, становиться безразличной абсолютно ко всему. Пока ещё где-то в глубине сердца, в крошечной его частичке бьётся желание бороться за себя, за жизнь, за свободу, но апатия и отчаяние беспощадно давят его. Сколько ещё я так продержусь? Не знаю. Уверена только, что в одиночку не выживу. Но так сдохну свободной! Вот только долбит постоянный страх, что я выживу, меня найдут, вернут обратно Вадиму, и тогда и без того страшное насилие станет ещё безжалостнее. Защищать меня некому, а сама не потяну.

Иногда в такие моменты я вспоминаю про Албанца. Как звал поехать с ним. Как говорил найти его. В те секунды я даже верила в его искренность. А потом… После первого избиения я всё ждала, что он вернётся за мной. Спасёт как принц. Наивно? Безмерно! Тупо и саморазрушительно! Надеяться на кого-то, кто просто воспользовался моим телом, как дешёвой проституткой. Верить, что выдуманная мной связь окажется настоящей! Что он приедет, перестреляет всех к чертям и заберёт меня!

Не приехал. Ни через месяц, ни через четыре. А ведь я из-за него оказалась в этой Преисподней. Безвольная, бесправная подстилка для собственного мужа. Он считает, что раз в паспорте стоит печать о браке, то это не насилие. Но когда с тебя каждый раз срывают одежду, ставят раком, втрамбовывая лицом в кровать или в стол, на сухую, словно наждаком, вспарывают изнутри, используя как средство для получения удовольствия… Когда душат и требуют, чтобы стонала от возбуждения, а его никогда не бывает… И когда из глаз от боли льются слёзы, а тебя за это избивают… Вряд ли этому можно дать другой статус, кроме как изнасилование. Но, к сожалению, так считаю только я. Даже отец, на которого в первую очередь были все мои надежды, считает, что я заслужила то, что получаю за своё предательство. Я пыталась объяснить ему и ситуацию, и свои мысли, и поведение, что не хотела усугублять, чтобы без боли, но, по его мнению, пусть лучше искалечат, чем добровольно отдаться врагу.

Глава 7 (Время выбора)

Восприятие начинает возвращаться только в салоне внедорожника. Вот вам и принцесса, теряющая сознание при каждом удобном случае и не всегда в подходящих ситуациях.

Маленькая, глупая девочка. – стучит в висках густым бархатным голосом Албанца.

Да, как оказалось, я такая и есть. Вот чего мне стоила одна ночь удовольствий с мужчиной. Потому что решила внять его уговорам и расслабиться, а не брыкаться, провоцируя на агрессию. Но… Я не жалею о принятом тогда решении! Зато разом полетели все маски. Больше я ни в ком не обманываюсь. Даже в себе.

Стараюсь разлепить веки, но после тяжёлого удара даже бледный, рассеянный сквозь низкие тучи свет слепит. Голова гудит и пульсирует, как и разбитые губы. Левая сторона лица опухла, печёт и ноет. Мне не впервой. Пусть у отца рука гораздо тяжелее, чем у Вадима, но и это фигня. Муж никогда не ограничивается одним ударом.

Преодолевая сопротивление организма, открываю глаза. Часто моргая, фокусирую расползающийся на силуэтах взгляд. Та самая охрана, что привезла меня сюда. Ни торговаться, ни умолять, ни угрожать не выйдет. Преданные псы Захарии. Доверенные лица. С ними не прокатит договориться. Да и с другими тоже вряд ли. Все боятся гнева короля. Кроме меня.

С приглушённым, сдержанным стоном принимаю сидячее положение. На рефлексах вытираю стекающую по лицу кровь. Прижимаю ладони к вискам. Пространство начинает вращаться быстрее, всё мелькает. Скрипя зубами, глубоко дышу. Мне нельзя отключаться.

- Очухалась? – жёсткий, холодный голос Вадима за спиной.

Размеренно перевожу дыхание и оборачиваюсь на него. Красивые когда-то черты лица теперь постоянно перекошены гневом и ненавистью. Кожа слегка обвисла от алкоголя и наркотиков. Он каждый раз обдалбывается после «супружеского долга», когда не получается ничего от меня добиться. С брезгливостью смотрю на человека, которого любила, будучи наивной дурочкой. И не вижу ничего в нём, кроме красивой раньше внешности. Слащавый, слабый, трусливый, подобострастный шакал! Шакал волчице не пара!

Его лапа тянется ко мне. По инерции отлетаю в противоположную от него дверь. Ударяюсь поясницей о ручку. Всего секунду морщусь от боли чисто механически. Он отворачивается к окну. На скулах под пожелтевшей кожей мелькают желваки. Он прикладывает кулак к губам. У него маникюр. Фу! Мне противно даже от того, как он следит за собой.

- Значит, не утихомирилась, да? – сухо рубит он, не глядя на меня. – Оказывается, ещё и таблетки глотаешь? У меня состоялся очень информативный разговор с тестем. Не надо тебе нихуя да, Марьяша? – с прищуром, делающим его похожим на крота, переводит на меня взгляд. – Нравилось с этим уёбком трахаться? А я тебя, выходит, насилую. Муж. Тебя. Насилует. – чеканит по словам. – Так? – закусив губу, вспарываю зубами из без того вскрытую кожу. – Так, блять?! – взрывается, бросаясь вперёд и наваливаясь сверху на меня. Заорав от страха, рву голосовые связки. Брыкаюсь, силясь попасть ему ногой по любой болевой точке. – Я насилую собственную жену? Нет, я ебу тупую блядь! Ты ещё не знаешь, что такое изнасилование. – шипит, кусая за ухо. Шею заливает кровь. – Сверни с дороги, чтобы с трассы не было видно машину. – бросает водителю.

Цепляюсь обломанными ногтями в ненавистное лицо. Вгоняю так глубоко, что рву кожу. Кулак, втрамбованный мне в живот, выбивает весь воздух. Взгляд плывёт и мутнеет. Удар кулаком в то самое место, что распорола печатка отца. Сжавшись, закрываю лицо и голову руками. Рыдаю взахлёб, задыхаясь от удушливых спазмов во всём теле. Машина останавливается. Вадим выходит. Щёлкаю ручку и вываливаюсь в грязь. Подскакиваю на ноги, бросаясь в лес, но не успеваю преодолеть и десять метров, как крупная ладонь дёргает за волосы назад. Сознание снова туманится. Он тащит меня к машине. Сопротивляясь, упираюсь пятками в рыхлую землю. Туфли слетают. Вадим разворачивает меня лицом от себя и впечатывает в капот. Упираюсь ладонями, приподнимаясь, но новый оглушающий удар приходится по почкам. Взвываю от боли. Он расстёгивает мои джинсы. Вместе с трусами стягивает по ногам, вжимая за затылок в холодный, мокрый от дождя металл. Слышу, как бряцает его пряжка. К обнажённым ягодицам прижимается твёрдый, толстый, но короткий член. Бороться не выходит. Боль и слабость ослепляют. Поднимаю умоляющий взгляд на лобовое стекло. Из глаз водопадом слёзы.

- Помогите. – шепчу одними губами, глядя в глаза охране.

Они отводят свои в стороны. Никто мне не поможет.

- Руслан. – непослушно выталкивает язык его имя.

Опускаю ресницы и вспоминаю его руки, движения, приглушённый шёпот, ласковые, пусть и требовательные губы.

Член толкается в сухое влагалище. По инерции подаюсь вперёд. Стараюсь отключиться от реальности, пока муж насилует меня в пролеске, под дождём, на капоте машины, перед двумя мужиками. Спасаюсь в воспоминаниях, но они не помогают. Прикосновения Албанца вызывают не трепет, а ужас и отвращение.

Кусаю губы, язык, щёки лишь бы не кричать от боли. Подбородок на каждом толчке бьётся о машину.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

Пропитываюсь этой ненавистью полностью. Кровь разгоняет её по венам. Накачивает сердце и остальные органы. Она отражается чёрным пламенем в глазах. Я перестаю жмуриться и отстраняться, стараясь запомнить каждую минуту насилия, унижения. Каждый оттенок боли в теле и в душе. Подпитываю свою ненависть, впиваясь взглядом в лица наблюдающих за всем этим шакалов.

Муж, дёрнувшись, кончает. Впервые я не испытываю облегчения от этого. Я не раздавлена, нет. Но я сломана достаточно, чтобы потерять инстинкт самосохранения. Он сам сделал вместо меня выбор. И я буду убивать. Не отрываясь от бледнеющих лиц телохранителей, сползаю по капоту, трусящимися, оледеневшими пальцами натягиваю по мокрым, посиневшим от холода и синяков ногам джинсы и бельё. Застёгиваю. Общупываю карман. И скалюсь в улыбке. Вадим хватает меня пальцами за стёртый подбородок и задирает лицо на себя.

Глава 8 (Чувства)

- Руха. – заглядывает в вип-зону, превращённую в кабинет Стаф.

Отбрасываю ручку на стопку бумаги. От отсутствия сна буквы прыгают и сливаются. Растираю лицо ладонями. Тру пальцами глаза. Смотрю на цифровые часы, отсвечивающие красным неоном. Пора на сегодня заканчивать. Точнее, закончить надо было ещё часа четыре назад, но я не хочу ехать через весь город домой, чтобы отключиться на пару часов, а потом опять тащиться в Eclipse. Да и наедине с собой оставаться не особо вставляет. Мысли одолели.

Перевожу плывущий взгляд на свою правую руку и по совместительству единственного человека, которого могу назвать братом. Нет, кровь у нас разная, но с ним совпадать проще, чем с идентичной ДНК.

- Чего хотел-то? – высекаю холодно.

- Фирсов опять нагрянул. Что ему сказать?

- На хуй. – рычу агрессивно. Рывком встаю и сдёргиваю со стойки бутылку виски. Плескаю в низкий квадратный стакан наполовину и залпом опрокидываю в горло. Достаю второй бокал и наполняю оба. Молча протягиваю Стафу. Он задумчиво прокручивает его в пальцах. Я приговариваю вторую порцию и доливаю в третий раз. Он молчит, давая мне перебеситься. Выдыхаю и зло прищуриваюсь, выглядывая в окно на переполненную стоянку. Крузак Фирсова прямо перед входом перекрывает вход в ресторан. Паркуется сука, как хозяин. Мелкая шваль, решившая, что ему всё можно. Пора решать эту проблему. Он быстро поднимается. А у меня и без него хватает проблем. Прокручиваюсь к другу лицом, облокотившись поясницей на подоконник. – Тачку его сдвинь. Если не поймёт по-хорошему, то сделай по-правильному. Этой шавке пора понять, кто в городе хозяин.

Смачиваю губы виски, ощущая, как их печёт спиртом. И как мазохист, наслаждаюсь этой болью. Она хоть отвлекает от повседневного дерьма и не самых позитивных мыслей.

Провожу ладонью по лицу. Заебался. Воевать с мелкими сошками просто. Но у меня война куда глобальнее. Жизнь в постоянном напряге не даёт дышать полной грудью. Я не знаю, когда меня пристрелят или покалечат. Или кого из своего окружения буду хоронить завтра. В последнее время холодная война перерастает в полноценную. Каждую неделю мы с моими ездим на кладбище. Количество могил на выкупленном участке стремительно растёт. С этим надо что-то делать. Срочно. Но заморозить запущенный пару месяцев назад конфликт уже нереально.

Бросаю хмурый взгляд на расслабленно развалившегося в широком кожаном кресле Тимура. Он лениво цедит вискарь, внимательно наблюдая за мной оценивающим взглядом.

Сдаюсь, блять.

- Что там с Процкой? Новости есть? – секу лениво, мол, меня вообще не волнует, что она не пришла ко мне, а ведь я был уверен, что придёт.

- С Прохоровой, ты хотел сказать? – издевательски приподнимает правую бровь с вертикальным шрамом.

- С Процкой. – давлю сквозь челюсти.

Никак не могу смириться с этой чёртовой фамилией. Чтобы взять фамилию мужа, он должен быть этот муж. А тот чёрт Вадим только формально может считаться таковым. Муж должен быть мужчиной. Защищать свою женщину. Принять за неё не только свою пулю, но и предназначенную ей. Я бы принял. А это мамочкино чмо отдало свою жену, чтобы спасти свою задницу. Нет! Не могу я с этим смириться.

Стаф лыбится. С пониманием и снисхождением. Выливаю в горло остатки виски и запускаю пустым стаканом ему в голову. Уворачивается и подлетает на ноги.

- Ебанулся, Руха?! – рявкает он, опасливо косясь на осколки стекла.

Отвернувшись, беру новый стакан и наполняю. Тимур протягивает свой. Доливаю. Нехер меня бесить. С моими нервами рефлексы скорее проблема, чем преимущество. И он об этом знает. Провокатор, блять.

- За спокойствие. – протягивает ко мне стакан, но я не шевелюсь, агрессивно скашивая на него взгляд. Он, усмехнувшись, бьёт своим бокалом по моему и отпивает. – Тебе бы пар спустить. – весело толкает, возвращаясь обратно в кресло. Под его тяжёлыми ботинками хрустит стекло. От этого звука тошно. – Давай вызову кого-то из наших девочек. Они по тебе уже соскучились.

Играет бровями с однозначным посылом. А я не могу. Не хочу. От искусственных, силиконовых и опытных охота застрелиться. Приелись уже давно. Другое дело Мара. Несмотря на то, что гордость не позволяла ей так просто сдаться, наслаждалась каждой секундой нашей ночи. Все её стоны, крики, движения, слова, взгляды — настоящие, искренние и не фальшивые. Вообще, в ней ни капли фальши нет.

Блять…

Ну вот нахера я снова позволяю ей завладеть своими мыслями? Меня не отпускает её запах, вкус, голос, тепло, нежность и отзывчивость. Всё то, чего так не хватает такой зачерствевшей сволочи, как я.

Новая порция виски стекает по горлу, обжигая. Согревает желудок, но не больше того. Всё остальное промёрзло и окаменело уже давно. Опять плескаю янтарную жидкость. Подумав, доливаю больше половины. Выпиваю. Наливаю. В последнее время это единственное, что помогает расслабиться. Я помешан и болен. И мне это совсем не нравится. Впрочем, уже поздно. Давно поздно. Всё началось куда раньше, чем знают Стаф и Мара.

- Так как насчёт девочки? – не отступает он, откровенно издеваясь надо мной.

Тело хочет женщину. Жёстко и быстро. Без нежностей. Без обязательств. Как и всегда… Но мозг, как всегда, не хочет. Он хочет, как тогда. Как с Марьяной. И это моя лучшая психологическая пытка. Ломает конкретно. Тут кого хочешь наизнанку вывернет.

- А как насчёт завалить хлебало и решить вопрос с Фирсовым? Его тачка всё ещё перекрывает мой вход. Убери её. А заодно и хозяина. – киваю головой на окно.

- Не хочешь ещё раз подумать над его предложением? – из голоса исчезает веселье, но появляется напряжение.

Отрицательно качаю головой, невидящим взглядом глядя прямо перед собой.

- Мы не будем связываться с нелегальным оружием. Это — терроризм. А я не террорист и не стану в это дерьмо лезть. Своего хватает, чтобы ещё и с чужим разгребаться.

- Понял. – коротко обрубает Тимур, допивая «Джека» и вставая с кресла. Кстати, - притормаживает у выхода, - Лиховского я тоже отослал.

Глава 9 (Долгожданная встреча)

- Получилось? – выбиваю с надеждой, которую не то что не могу, но и не хочу прятать. Стаф отрицательно машет головой, не скрывая сожаления во взгляде. – Блять! – вбиваю кулак в стеклянную дверцу шкафа. Стекло вспарывает кожу. Кровь течёт по кисти. Оседает на закатанном до локтя рукаве белой рубашки. Ни на перепачканную одежду, ни на боль, ни на раскуроченный кабинет внимание не обращаю. Три месяца… Уже три чёртовых месяца мне никак не удаётся узнать хоть чего-то о Маре. – Неужели так сложно пропихнуть туда нашего человека? – психую, выдёргивая руку и ещё больше разрезая мягкие ткани.

Обматываю кулак полотенцем, чтобы окончательно не залить кровью ковёр. Терпеть не могу химчистки. От запаха химии воротит. Впериваю остекленевший взгляд в Тимура. Тот разводит руками.

- Руха, если бы это было так просто, ты бы первый был в курсе. После того, как убрали Тыкву, вся охрана проходит такой краш-тест, что хер пробьёшься. Оставь уже девчонку в покое.

- Не могу. – вжимаюсь лбом в стену, скрежеща челюстями. – Найди мне способ. – цежу приглушённо. – Любой, Тим. Мне необходимо знать о ней всё.

Или хоть что-то. Она там добровольно? Или пленница? Она должна была прийти. Должна была! Но так и не пришла. Я уже порывался пару раз наведаться в гости, но после моего последнего визита там целая рота спецов. Положить их можно только в том случае, если пойду со своими в открытую. Но тогда — война. Не зря говорится, что все войны начинаются из-за женщин. Я уже на такой грани, что готов развязать бойню, лишь бы убедиться, что с Марой всё хорошо. Если она там добровольно, то я в ней очень сильно ошибся. И это, оказывается, больно. Я-то думал, что разучился чувствовать что-то, кроме физики. Дерьмище! Думал — попустит. А нихера. Кроет мощнее. И где тот хладнокровный ублюдок, которым я был всю жизнь? Убила его, девочка-с-зелёными-глазами, да?

- Рух. – привлекает моё внимание Стаф. Перекидываю на него неадекватный взгляд. – Тормози, блять. Если ты сейчас из-за юбки развяжешь рубилово, даже я за тебя не пойду.

Он выходит, хлопнув за спиной дверью. А я так и стою, вперив взгляд в одну точку и заливая кровью ковёр.

На хуй!

Жму кнопку на коммуникаторе.

- Люда, вызови клининг. Пусть уберут и вынесут ковёр. И закажи мне новый. Чёрный. И кого-то, кто заменит стекло в шкафу.

Не то чтобы я сдаюсь, но и понимаю, что при том, сколько людей ходит подо мной, нельзя терять адекват. Если лидер слабый — его свергают и заменяют сильным. Я ослаб. Моё саморазрушение началось задолго до «брачной ночи». Она просто стала ещё одним толчком. Но хватит. Больше этого не будет.

Беру себя в руки и отключаю всё лишнее. Сосредоточиваюсь на делах. Раскуроченная кисть ноет, но мне срать. Я — мазохист. Определённо.

Кровь не останавливается. Пальцы начинают неметь. Беру новую бутылку вискаря, подметив, что это Hennessy, и поливаю «мясо». Шиплю от боли. Но и кайфую от неё же. Достаю сквозь разбитую дверь бинт и наматываю на кулак. Сажусь за комп, отрубая всё, что так протяжно воет в груди.

Не стоило трогать её и усугублять. Сам виноват. Придётся реанимироваться так же самостоятельно.

Быстро оформляю леваки и договариваюсь с купленными таможенниками о перевозке нелегальной партии элитного алкоголя и табачки. Мелко, но прибыльно. Когда ты продаёшь купленную за штуку бутылку —за десятку, оно того стоит. Минус «налог». Но в любом случае эксклюзив окупается с головой. Мало кто может предложить такое «меню» в Екатеринбурге. А вот ценителей у нас хватает. До ночи решаю более глобальные вопросы.

Уже после полуночи пересиливаю себя и беру девочку. Прошу привести мне молодую, новенькую, с минимум опыта. Тоже для ценителей. Я не один из них. Но мне хочется тех ощущений, что испытал с Марой. Хотя бы десятую их часть.

Робкий стук в дверь. Входит девочка лет восемнадцати-двадцати. Миловидная, красивая, нежная. С бледно-розовой помадой и ярким румянцем. Светлые волосы стянуты в два хвостика и форма школьницы. Верхние пуговицы расстёгнуты. В декольте клетчатый чёрно-красно-зелёный бюст. Юбка такой же расцветки. Лёгкая улыбка. Можно сказать — стеснительная. А я вспоминаю свою Мару. Она не улыбалась, потому что честно расценивала ситуацию. Я — насильник. Она — моя жертва. Но довериться она смогла. И отпустить себя. Меня больше вставляла её злость. Она была настоящей. И мне нравилось гасить её. Успокаивать какими-то давно позабытыми словами. Выдавать ей часть скрытой сущности. А взамен напитываться её осторожными, но искренними эмоциями.

Смотрю на девочку, но даже намёка на отклик нет. Нет, физически, конечно, реагирую. Тело голодное, как никогда. Я его заморил голодом и иссушил. Но я хочу не этого.

Охуеть, Руха, у тебя запросы. Хотел молоденькую и красивую? Бери! Чё выёбуешься?

Она, виляя бёдрами, идёт ко мне. Плиссированная юбка раскачивается. Чёрные чулки плотно обтягивают стройные ножки. А я, сука, помню белые. С кружевом. И подвязку. Которую потом стягивал с неё зубами. И похую, что была она там для другого. Эта девочка была моей. Полностью принадлежала мне.

Девочка подходит в упор. Наманикюренными когтями берётся за спинку кресла и поворачивает его. Седлает мои бёдра, скользя губами по моей скуле и щеке. А мне тошно. Отворачиваю голову. Я в принципе не целуюсь. Ладно, блядь, Мара была исключением. Но с другими исключительно голый секс без прелюдий.

Девушка, слегка краснея, опускается на меня, держась за плечи. Скользит промежностью по паху. Постанывает. Скриплю зубами. Она целует в шею. Облизывает. Резко дёргаю её за плечи назад.

- Тебя этому учили? – рычу грубо.

Она потеряно моргает наращенными ресницами.

И тут фальшь. Как же бесит. Но тело ломит и требует.

Сталкиваю её с колен, вжимаю лицом в стол, сдвигаю мокрые стринги. Спускаю брюки, раскатываю презик и вхожу. Узкая, но нет… Не то. Невкусно. Резкими рывками втрамбовываюсь в неё, утоляя физический голод. Кончить не получается долго. Даже несмотря на настрой. Где-то на подкорке мелькает Мара с её чистыми откликами и огромными зелёными глазищами.

Глава 10 (Моя вина)

В этот раз рефлексы не подводят. А вот мозг не сразу соображает, что стоит оттолкнуть девушку, делающую мне минет. Потому что я смотрю в огромные зелёные глаза Мары. На залитые кровью лицо, руки, одежду. И в груди что-то бьётся. Очень мощно и болезненно.

Подскакивая с дивана, отталкиваю шлюху, автоматически приводя себя в человеческий вид. Не чувствуя тела, иду к Марьяне.

- Мара. – выдыхаю, стараясь осторожно поймать её руку.

Она пятится от меня, как от гремучей змеи. Глаза становятся ещё больше. Из них льются слёзы. Когда мои пальцы смыкаются на окровавленном запястье, у неё случается истерика.

- Не трогай меня! Не трогай! – верещит сорванным голосом, вырывая руку.

Стараюсь сильно не перегибать и не жестить. Не распускаю руки, загоняя её в угол. Она испугана, в панике. В полумраке помещения её освещает только красный неон из кабинета, что делает картину ещё ужасающее. Моя невинная, гордая, настоящая Мара кажется полностью покрытой кровью. Я привык к крови, но сейчас меня корёжит. Только не эта девочка. Я должен был защитить её.

Раздаётся скрежет металлических ножек стула. Грохот. Мгновение, и Марьяна летит спиной на твёрдый гранитный пол. Делаю рывок к ней и успеваю перехватить до того, как она упадёт. Но, блять, мне не хватает всего пары сантиметров, чтобы не дать ей влететь затылком в стоящий позади неё стол. Её голова дёргается от удара, а тело безвольно обмякает в моих руках. Падаю на колени, прижимая девочку в себе.

- Стаф, машину. Быстро! – гаркаю, поднимаясь на ноги.

Одной рукой придерживаю Мару за плечи, а второй перехватываю под коленями. Она, как тряпичная кукла, безжизненно повисает. Придавливаю плотнее к груди и едва ли не бегом выхожу на улицу. Веса её не чувствую. Блеклый свет падает на её почти белое лицо. Сглатываю и перевожу взгляд на подлетающую машину. Тимур распахивает заднюю дверь. Передаю ему Марьяну, залезаю назад и забираю обратно. Укладываю к себе на колени, наконец, получив возможность осмотреть её раны.

Голова разбита. Кровь тёмно-бордовая и густая. Вот же ж блять.

- Тим, набери на громкой Марго и езжай к ней. И дай мне полотенце из бардачка.

Молча протягивает и жмёт на экране бортового компьютера на вызов. Гудки, кажется, длятся целую вечность. Прикладываю полотенце к ране на голове и с силой давлю. Мара что-то мычит и дрыгается, но глаз не открывает. Удерживаю на месте. Ткань мгновенно пропитывается плазмой. Прочно зафиксировав голову, сканирую остальное. Левая сторона лица опухшая, посиневшая, скула рассечена, обе губы разбиты. Провожу пальцами от правого плеча до самой ладони, нащупывая несколько глубоких порезов. Извернувшись, вгрызаюсь в рукав рубашки и отрываю его зубами. Одной рукой кое-как перематываю крошечную ледяную ладошку. Тактильно проверяю вторую руку. Когда вижу чёрно-синие, распухшие и неестественно вывернутые вверх пальцы, роняю веки и матерюсь.

- Не берёт. – толкает Тимур.

- Набирай опять! Звони, пока не ответит.

Скрещиваем взгляды в зеркале заднего вида.

- Это она? – одними губами.

Отвожу глаза, не дав ему ответа. Продолжаю осмотр. Она босая. Стопы изрезаны, исцарапаны и стёрты в кровь, словно она очень долго бежала босиком. Большой палец вывихнут. Марьяна трясётся, клацая зубами. Промокшая насквозь, ледяная и искалеченная. Провожу одним пальцем вокруг вспоротой кожи на щеке.

- Кто сделал с тобой такое, Красивая? Кто посмел? Я убью его, даю тебе слово. Тим, дай свой пиджак.

Не сбавляя скорости, стягивает его и отдаёт, не отрываясь от дороги. Мы вылетели так быстро, что мысли не возникло взять верхнюю одежду. Приподнимаю девочку и всё так же одной рукой снимаю с неё кардиган. Стоит увидеть руки, покрытые синяками разной степени давности, и я всё понимаю. Войне — быть!

Муженёк?

- Это он с тобой делает? – шепчу, стараясь согреть её своим телом. – Прости, что не защитил.

- Рус, чего названиваешь? Я на работе. – доносится из динамиков.

- Марго, я сейчас привезу к тебе девочку. Нужна срочная операция. Возможно переливание. У неё большая кровопотеря. Она ударилась затылком и разбила голову. Ещё руку шить придётся… Глубокий порез… И сломанные пальцы. Вывих пальца на ноге. – тяжело сглатываю, трогая пальцами щёку. – Лицо… - хриплю через силу. – Тоже… Шить.

- Господи, Рус! – вопит Марго. Даже сейчас вижу, как негодующе машет руками и идёт пятнами от злости. – Что ты наделал?!

- Ничего, Марго. Не визжи. Подготовь всё. Это срочно.

- Через сколько вы будете? – сдувается она.

Рассеяно смотрю в окно, ориентируясь на местности.

- Минуты три-четыре.

- Поняла. Заходи через заезд для скорых.

Сбрасывает. Смотрю на бледную кожу с яркими красными потёками и продолжаю ломаться внутри. Перестройка заканчивается. Остаются сплошные руины. И это моя вина. Потому что не смог отдать другому. Не смог дать защиту. Потому что после того, как вычислили моего человека, который дал информацию, в том числе о том, что Мара на таблетках, я потерял её из виду. Наверное, это наказание за все мои грехи. И бьёт оно по тому, что реально важно для меня. Мне же похую на свою жизнь. Но не на её.

Полотенце пропитывается полностью. Горячая вязкая кровь стекает сквозь пальцы и капает на светлую кожу сидения. Марьяна белеет на глазах. Губы синеют. Тело извивается в судорогах, стараясь согреться. Наклоняюсь к ней и касаюсь губами ран на её губах. Вкус железа немного подлечивает внутренние разрывы. Он заряжает яростью. На ней и протяну.

Додж со свистом влетает между скорых, тормозя кенгурятником сантиметрах в пятидесяти от Марго. Стаф выбегает и отрывает мою дверь. Как и до этого, бережно передаю ему девочку. Марго мгновенно оказывается рядом, а с ней два санитара с каталкой. Мару укладывают на неё. Маргарита первым делом осматривает голову, подвернув губы. Сканирует резанные-ломанные руки. Босые стопы. Качает головой, посветив фонариком в глаза.

- В третью операционную. Станислав Васильевич уже ждёт. Я сейчас подойду.

Глава 11 (Прикосновение)

Стаф перехватывает возле Доджа. Заламывает руки и впечатывает мордой в кузов. Подоспевшая Марго поднимает с земли выпавший из рук Глок. Использую машину как трамплин и отталкиваюсь назад. Тимур бьёт под колено, опуская меня на землю.

- Остановись сейчас, Руха. – режет он запыхавшись. – Если сейчас рванёшь туда, то тебя пристрелят на хуй. Тормози с порывами.

- Я тебя, суку, пристрелю. – рычу, дергаясь вверх, пытаясь скинуть огромную тушу Стафа.

- Руслан, пожалуйста. – всхлипывает сестра, присаживаясь рядом. Гладит ладонью по щеке. – Не делай глупостей. Если потеряю ещё и тебя, то не перенесу этого. Умоляю, братишка, не оставляй меня.

Только её наполненные слезами глаза возвращают меня в адекватность. Перевожу дыхание и поднимаю к её глазам затравленный взгляд раненного зверя.

Да, я ранен. И это больнее пули в сердце или ножа под рёбра. Марьяну насиловали. Её избивали. Постоянно. Надо послушать Тимура и не терять голову. За неё я отомщу. Без вариантов. Все причастные к этому переживут всё то, что пережила она. Моя маленькая светлая девочка с зелёными глазами.

- Отпускай. – командую, дёрнув заломанными за спиной руками. Он не слушает. – Блять, Тим, всё. Я в адеквате. Ствол у тебя. Я не слечу с оси.

Он ослабляет хватку с опаской. Я не шевелюсь. Отпускает. Встаю с колен, но сразу приваливаюсь к машине и стекаю на корточки. Смотрю на Марго. Она едва сдерживает всхлипы. Но не слёзы. Потянувшись к ней, дёргаю за локоть и подтаскиваю к себе. Она падает мне на грудь, продолжая плакать. Провожу ладонью по волосам и целую в макушку.

- Ну всё, сестричка, тормози истерику. Я не дам себя грохнуть, пока твои внуки не вырастут. – выдаю какое-то подобие ободряющей улыбки, но обветренные губы трескаются. – Не оставлю я тебя одну. Ты же совсем безобидная и не выживешь в этом жестоком мире без меня. Всё-всё, успокаивайся.

- Почему ты такой, Руслан? – выстанывает она, отодвигаясь.

Тим нервно затягивается. Нащупываю свои сигареты. Достаю одну и вставляю в рот. Откидываю крышку автогенки и подкуриваю. Затягиваюсь глубоко, до тошноты, одновременно пряча в карман зажигалку. Долго держу яд в лёгких. Выпуская, требую:

- А теперь рассказывай мне всё, что сделали с Марьяной. – она, отказываясь, качает головой. – Маргарита. – снижаю голос и сощуриваю глава. – Я не шучу. Рассказывай.

Она вытирает слёзы и поднимается. Нависает надо мной. Стаф внимательно следит за моими реакциями на каждое осторожно подобранное слово, готовый в любой момент открыть пальбу по ногам, если сорвусь.

- Почти нечего рассказывать. Переломы трёх пальцев. Ладонь порезана так, будто в ней сжимали лезвие. Рана на лице нестрашная. Просто царапина, хоть и глубокая. Губы просто треснули. – замолкает, подворачивая свои и глядя куда-то за вдаль.

- Дальше. – рычу приглушённо. – Без очевидного. Что с изнасилованием?

Закрываю глаза и вбиваюсь затылком в металлическую обшивку. Сворачиваю пальцы в тугие кулаки. Надрывно вдыхаю влажный воздух.

- Точно сказать нельзя, но есть разрывы… С разной степенью заживления. – её голос дрожит. Боится, что любое неосторожное слово и я превращусь в самоубийцу. Но этого не случится, пока каждая шваль, мучавшая мою Мару, не получит по заслугам. Размыкаю веки и, как преданный пёс, смотрю сестре в глаза. Пусть видит мою боль и отчаяние. – Думаю, это длится несколько месяцев.

- Четыре! – рявкаю, просто зная это. Марго вздрагивает от тяжести моего голоса. Выдыхаю. – Дальше.

Она тяжело сглатывает и опускает глаза.

- Последнее… сегодня. – выпаливает отрывисто. Суставы в пальцах хрустят. Зубы скрипят, срывая эмаль. – Сломанные рёбра… Месяца три-четыре назад. Гематомы на руках, ногах и спине.

Новую информацию уже не воспринимаю. В голове стоит гул. Всё глушит. Сползаю ниже и просто плюхаюсь на мокрый, холодный асфальт, вжимаясь в кузов Доджа. На секунду прячу лицо в ладонях, а потом растираю его в попытке взять себя в руки. Нельзя показывать слабость даже своим. Но, сука, как спокойно, без эмоций переварить тот факт, что она пришла ко мне за защитой сразу после надругательства? Что её, скорее всего, избивали и насиловали все те четыре месяца, что я не мог до неё добраться? Моя девочка-с-зелёными-глазами. Прости меня, если сможешь. Я обязательно накажу всех причастных. Но сейчас мне надо остыть и позаботиться о твоей безопасности.

Открываю глаза и встаю. Ноги словно размякли. Меня шатает. И мутит. Не припомню на своей памяти такого дерьмового состояния. Только один раз, когда приходил в себя после операции. И сейчас меня вспороли без наркоза и не спешат заштопать. С каждым шагом к зданию из меня льётся всё больше крови и вываливаются кишки. Как же больно за неё. Сука!

- Руслан. – догоняет меня Марго и цепляется в локоть. – Что ты собираешься делать?

- Забрать её отсюда. – цежу сквозь сцепленные челюсти.

- Её нельзя забирать. Она ещё под наркозом. И надо наблюдать.

- Значит, будешь наблюдать! – гавкаю бешено. – Дома. Она тут не останется. Её будут искать.

Уверен в этом. Она слишком ценная для Захарии. И он не погнушается явиться за ней на мою территорию. В больнице для Мары слишком опасно. Тут её никто не защитит, даже если я выставлю охрану.

- Да кто она такая, Рус?! – вспыляет сестра, пытаясь меня остановить.

- Марьяна Процкая. – бросаю бесцветно, глядя ей в глаза.

Они округлятся в ужасе. Маргоша открывает и закрывает рот.

- Ты ебанулся, Руслан?! – кричит, преграждая мне путь.

О, заматерилась. Да, ситуация — пиздец. Марго всеми силами старается остановить войну, которую ведёт уже ни одно поколение наших семей. Процкие и Караевы — смертельные враги на протяжении многих лет. Вспоминается «Ромео и Джульетта». Влюбиться в дочь врага. Классика. Но мне нужен другой финал.

- Да, Маргарита, я ебанулся. Эта девочка, - хватаю аристократическое тонкое запястье сестры и прикладываю к левой стороне своей груди ладонью, - здесь.

Глава 12 (Не трогай)

Стаф подсуетился, пока я был в палате и выслушивал все рекомендации сестры вперемешку с проклятиями и мольбами не трогать Мару. Моего карбонового хромированного Доджа у выхода нет. Вместо него Гелик Тимура. Будь я один, срать бы было на кровь, но не хочу пачкать девочку снова. Не могу в крови её видеть. От этого рёбра наружу проламывает, и тело гудит неприятными импульсами, словно по нему идёт слабый равномерный заряд постоянного тока. Сначала щекотно, потом мучительно больно.

Бережно прижимаю к грудной клетке закутанную в одеяло Марьяну. Под ним нет ничего, кроме простыни. В этот раз заползаю в открытую Тимуром дверь, не выпуская её из рук. Держу её очень осторожно, стараясь избегать мест, где у неё гематомы. Подталкиваю под её поясницу мягкое одеяло. Блять, как увидел её спину, едва по новой не вскрылся. Благо почка не отбита.

А ещё меня не отпускает понимание, что она бежала ко мне. Босиком. Под ледяным весенним дождём. По мокрому асфальту. Нет, она не сломлена. Если бы сломалась, не было бы этого марафона. Те, кого подкосили испытания, сдаются и опускают руки. Они перестают бороться. Я видел это сотни раз. Я сам ломал людей. Иногда для дела, а иногда просто ради забавы. Но всё изменилось после пули и огромных зелёных глаз, что снились в коматозе. Бесчеловечную сволочь внутри подкосил не столько выстрел, сколько маленькая девочка. Я помню, как она, плача, зажимала двумя ладошками рану и просила не умирать. Помню, как соль оседала на моих губах, смывая вытекающую изо рта кровь. И запомнился мне не вкус крови, а вкус её слёз.

- Домой? – спрашивает Тимур, по привычке ловя мой взгляд в зеркале.

- Да. – киваю. – Потом достанешь препараты, которые нужны. Нелегально. – продавливаю, удерживая его взгляд в отражении. Теперь кивает Стаф. – Не оставляй никаких следов. И когда Процессор закончит в больнице, пусть проследит по городским камерам маршрут Мары, по которому она бежала. И уберёт её оттуда.

- Думаешь, ещё не поздно? – в голосе сомнение, но никакого переживания.

Тимур не боится открытой войны. Он военный. Девять лет в армейке. Две горячие точки. После серьёзного ранения пустился во все тяжкие. Жена от него ушла. Тех копеек, что платило государство, не хватало на необходимые лекарства и реабилитацию. Пока нужен — герой. А как теряешь функциональность — на свалку. Его выбросили. Я подобрал. С тех пор у меня нет более преданного друга и союзника, чем Савин. Он горит азартом, предвкушая каждый бой.

- Это моя территория. Чтобы залезть в мои камеры, им придётся потрудиться. Процессор там такие ловушки понаставил, что даже свои не обойдут, если не знать лазеек. Но рисковать не стоит.

- Понял. Сделаю.

Замолкаем. Стаф думает о чём-то своём, периодически поглядывая то на меня, то на Мару. Я тоже неотрывно таращусь на неё. Пухлые губки ещё немного набрались яркости. Дышит она ровно, без сбоев. Машина подпрыгивает, попав колесом в дорожную яму. Марьяна стонет, скривившись, но опять не просыпается.

- Блять, Стаф, за дорогой следи!

- Слежу. – буркает, перехватив руль одной рукой, а второй приспуская стекло и закуривая. – Слушай, Руха, ты что с девчонкой делать собираешься? Ты же не просто из похоти с ней носишься?

Укладываю Марьяну чуть выше и подтягиваю одеяло. В очередной раз веду загрубевшими подушечками вокруг бинта на лице.

- Не из похоти. – тишина. Хочется курить, но с девочкой на руках не рискну. Её губы слегка шевелятся. Ресницы подрагивают, но наркоз и Феназепам не дают ей прийти в себя. Марго советовала искусственную кому. Но я эгоистично отказался. Мне надо, чтобы она пришла в себя и назвала имена смертников. Поднимаю глаза в зеркало. – Помнишь девочку, что я прикрыл пять лет назад?

- В той перестрелке, когда тебя чуть на тот свет не отправили?

- Угу.

- Ох, блять. – догоняет Тим, стукая ладонью по рулю. – Она?

- Она.

- И ты не знал, что она дочка Захарии?

- Четыре месяца назад понял. Когда до этого фотки её смотрел, не уловил сходства. А потом вживую глаза её увидел. – толкаю мрачно.

- Слушай, Албанец, тебе бы голову проверить. От тебя извращением попахивает. Она на пятнадцать лет младше. А тогда вообще, как педофил на тринадцатилетку запал.

Запал? Нихуя. Это она намертво запала.

- Тим.

- У?

- Верни ствол.

- Зачем?

- Пристрелю тебя за долбоебизм. – скалюсь в его сторону.

- Тогда тебе придётся свою малолетку отпустить. – растягивая рот, провоцирует мою агрессию. Но этим же и разряжает. Отвлекает от дерьма, что намешивается в голове. – Так что? Ствол или Мара твоя?

Отворачиваюсь. Впиваюсь глазами в её лицо. Фарфоровая куколка. Разбитая. Израненная и снаружи, и изнутри. Но не сломленная. Склоняюсь к ней. Прижимаюсь к губам, закрыв глаза. Ловлю её слабое дыхание. Тёплое и осторожное.

Ну пиздец, Руха, тебя вспороли. И где-то там, среди крови и месива, отыскали сердце. Оно у тебя, оказывается, есть. И оно заставляет делать идиотские детские вещи типа этого поцелуя. Простого невинного касания. Не думать об удовлетворении физиологических потребностей, а просто любить девочку-с-зелёными-глазами.

М-да, реально пиздец.

Перевожу губы на целую щёку, скулу, висок. Она пахнет больницей и лекарствами. Но под этим тяжёлым слоем есть что-то тонкое, нежное, девичье. Что-то, что колышет мутные воспоминания первой встречи. Но я никак не могу уловить, что именно. Оно зудит на краю сознания, но картинка не проясняется. Будто сон, который никак не могу вспомнить. Такая же херня была и четыре месяца назад. Её запах и руки вызывали какие-то неуловимые дежавю. И это так бесит! Кажется, что если вспомню, сразу всё прояснится. И откуда эти чувства к Марьяне, и почему с ней я становлюсь другим, и почему она греет тот камень, на который все давно забили.

Тимур жмёт кнопку на брелоке, отпирая кованные пятиметровые ворота. Гелик въезжает на мою территорию. Здесь Марьяна точно будет в безопасности. Все люди проверены и надёжны. К тому же, охрана тусит в коттедже сбоку дома. Появляются только для обхода и следят на камерах. Чем меньше людей будет видеть и знать о том, что у меня «в гостях» Марьяна Процкая, тем мне спокойнее.

Глава 13 (Откровение)

В моей жизни случались дерьмовые ночи. В ней случались дерьмовые дни, сутки и недели. Но последние становятся адовым испытанием.

Мара спит. Но даже во сне постоянно вздрагивает, вскрикивает, из-под закрытых век проступают слёзы, твёрдый матрас вибрирует от её беспрестанной дрожи.

Скажи мне кто, что от вида трясущейся девочки в моей постели я буду чувствовать тебя так паршиво, схлопотал бы пулю промеж глаз.

Но сейчас именно это и происходит. Даже коснуться её страшно. Тронь — рассыпится. Но причина даже не в её прозрачной коже и хрупкости, а в реакциях на любое касание. Марьяну передёргивает, словно её бьют. Когда я просто стараюсь подтянуть одеяло, у неё словно маяк срабатывает, и она дёргано старается отстраниться и избежать прикосновений.

Не припомню ни одной ситуации, когда особи женского пола от меня так шарахались. Головой отлично понимаю, что девочка перепугана, избита, изнасилована, но камень в груди отзывается неприятным тянущим чувством.

Я ведь никогда не делал ей больно. Да, девственность забрал не особо нежно, но в тот момент не было другого выбора. Иначе она бы к себе не подпустила. А Марьяна должна была стать моей. Но я просчитался. Не в ней. Во всех остальных. Особенно в сопляке и Захарии. Был уверен, что первый не решится, а второй не позволит. Не думаю, что Процкий остался в неведении относительно того, что муженёк вытворял с ней.

Мара глухо и протяжно стонет. Носик болезненно морщится. Мне хочется просто обнять её и спрятать, закрыть собой, но не думаю, что после всего она способна правильно расценить мои действия. Я для неё враг, насильник, а в добавку ко всему ещё и тот, как оставил в беде, которую сам и создал.

М-да, неприглядная ситуация. Неудивительно, что девочка от меня так шарахается.

Придвигаюсь немного ближе, но не притрагиваюсь к ней. Убираю с лица прядку. Дёргается.

- Шшш, маленькая. Я тебя не обижу. – шепчу спящей девушке.

Утешение, конечно, так себе. Ей сейчас не слова нужны, а перевязка, капельница и обезболивающее.

Да и в принципе, я не мастак говорить и утешать. Только она что-то будит во мне такое, что делает похожим на нормального мужика без крови на руках и каменного сердца.

Повязка на щеке пропитывается кровью. Её срочно надо сменить, но стоит мне попытаться это сделать, Мара, не просыпаясь, впадает в истерику. Придётся звонить Марго. Не то чтобы я сам не справился со слабой девчонкой, но надо как-то поаккуратнее с ней, что ли, а не заламывать и силой колоть Феназепам, дабы успокоилась и спала, пока я спокойно делаю с её телом все необходимые манипуляции.

Простонав пару отборных матов, встаю с постели. В гардеробе, наконец, скидываю мокрое полотенце и натягиваю спортивные штаны и футболку. Захватываю телефон и сигареты. Проверяю, что девочка спит. На всякий случай запираю лоджию, а после и дверь в спальню. Не хватало ещё, чтобы попыталась свалить. Мало того, что с лестницы или балкона в таком состоянии свалится, так ещё и охране засветится. Ребята, конечно, доверенные, но пока у меня нет чёткого плана, лучше им не знать о Процкой.

Подходя к лестнице, вставляю в рот импортную сигарету и откидываю крышку автогенки. Крепко затягиваюсь, на какие-то миллисекунды прикрыв веки. Разблокирую мобильный и, спускаясь по ступеням, нахожу номер сестры. Пока идут гудки, открываю замки на входной двери. Слышу за ней мелодию звонка. Марго буквально врывается в дом. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся и злая, как чёрт. Вопросительно поднимаю брови, без слов интересуясь, почему она прилетела ко мне в половине шестого утра.

- Девочка где? – без обиняков бомбит она.

Перевожу дыхание и делаю глубокую затяжку, выпуская дым над головой сестры.

- Наверху. Спит.

Указываю головой на боковую лестницу, отчего волосы падают на глаза. Зажав зубами фильтр, зачёсываю пальцами назад.

- В какой спальне? – трещит, скидывая мокрый бежевый плащ и снимая такие же ботинки на высоком каблуке.

- В моей. – бросаю сухо, готовясь к тому, что сейчас начнётся.

- Ты охренел, Рус?! – сразу с высоких.

Началось…

Выдыхаю и, отвернувшись, иду в сторону кухни. Сестра идёт по пятам, расписывая, какое я похотливое чудовище, не способное оставить в покое искалеченную девочку. Слушаю её крики вполуха. Включаю кофемашину и подставляю чашку.

- Эспрессо или американо? – высекаю, зависнув пальцем над сенсорной панелью.

- Какой кофе, Руслан?! – вопит возмущённо, вклиниваясь в пространство между мной и кофеваркой. – Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?! Девочке нужен полный покой, медицинское наблюдение и постоянный уход! И эмоциональные потрясения в виде твоих домогательств — последнее, что ей нужно!

Зарычав, хватаю Маргошу за плечи и впечатываю спиной в стойку. Кофейная чашка летит на пол и с противным звоном разлетается на осколки. Она вскрикивает, наконец, поняв, что я не всегда её младший брат, но и безжалостное животное, не щадящее никого.

- Маргарита, остынь, блять! – гаркаю, скрипя зубами. – Я её не трогал. Мне, конечно, похуй на твоё мнение обо мне, но девочку я трогать не собираюсь. Мне было как-то не до подготовки комнат, когда привёз её. И приглядывать за ней проще, когда она под боком. Я даже повязки поменять не могу, потому что у неё даже во сне истерики случаются. Она от любого касания дёргается, как от ударов. Поэтому и звонил тебе. Ты — женщина. И возможно, тебя она воспримет спокойнее, чем меня.

Сестра быстро сдувается. Ей бы научиться эмоции держать под контролем. Шумно сглатывает и отводит взгляд в сторону. Отпускаю её плечи и отхожу на пару шагов. Поднимаю за талию, прокручиваю вокруг себя и ставлю за кругом разлёта осколков.

- Пойдём. – подталкиваю её в спину.

Марго, задрав голову и расправив плечи, шагает впереди. Королевская осанка. Если бы не её сверхчувствительность и эмоциональность, могла бы стать наследницей криминальной империи. Но нет. Слишком она добрая для той, кто рос в наших условиях. Поэтому сейчас практикующий главврач больницы, помогающий и нашим, и вашим. Штопать врагов, которые убивают моих людей и, вполне возможно, однажды грохнут меня — не самое практичное решение. Но сестру хрен переделаешь. Такой у неё способ бороться с несправедливостью и жестокостью нашего мира. А ещё она верит, что каждая спасённая ей жизнь искупает часть моих грехов. И гореть мне потом в аду не вечность, а полвечности.

Глава 14 (Страх)

За защиту придётся платить…

Эти слова, интонации и то, что за ними стоит, оглушают и парализуют. Сжимаюсь, задыхаясь от рыданий. Мечтаю быть черепахой, чтобы спрятаться от всех в крепком, надёжном панцире. Мне больно и страшно. Слёзы щиплют повреждённые губы и рассечение под повязкой на щеке. В висках стучит, а мозг пульсирует болью. Руки и ноги ноют. Я закрываю предплечьями голову, спасаясь от эмоционального удара.

Что обычно говорят в таких случаях? Хочу домой? Дома у меня нет. Как и безопасного места. Хочу к маме и папе? Они умерли. И нет никого, кто сможет или захочет меня защитить. Только эта ласковая, негромкая Марго, что так вступается за меня перед Албанцем. Но если его гнев падёт на неё? Если она из-за меня пострадает?

Господи, как громко и гневно он кричал на неё. Мне страшно. Хочу уснуть и не просыпаться. Я устала от боли и страхов. Не хочу больше. Зачем я пришла к нему? Зачем?! Он же не добрый самаритянин, а такой же жестокий, хладнокровный бандит, как и Захария. Никто из них не делает ничего просто так. Не помогает только потому, что кому-то эта помощь нужна. На что я надеялась? Что мужчина, так бесцеремонно забравший мою девственность и трахающий меня ночь напролёт, ничего не потребует взамен? Я больше не смогу вынести измывательств над своим телом. Он только прикидывается заботливым, но на самом деле кровожадное чудовище. Дракон!

- Тише-тише. – приглушенно говорит Марго, материнскими поглаживаниями водя по спине и волосам. – Не слушай его. Руслан ничего тебе не сделает. Это он на нервах психует. Тебе ничего не угрожает.

- Он сказал… - запинаюсь, всхлипнув. Вытираю бинтом слёзы. – Я должна терпеть… Должна платить… А я не могу… Не могу больше…

- Я даю тебе слово, что он не тронет тебя.

- Вы не можете… Вы хоть знаете его? Кто он такой, знаете?

За спиной раздаётся тихий, но переливистый мелодичный смех. Заинтересованно поворачиваюсь лицом к женщине. Она прикрывает рот рукой и посмеивается в ладонь.

- С самого рождения. Если кто-то и знает Руслана, то это я, Марьяна. – переставая смеяться, поднимается и подготавливает капельницу. – Тебе больно. – констатирует спокойно. – Ложись повыше и постарайся не дёргаться. Скоро станет легче. – лёгкая мимолётная улыбка, полная тепла.

Послушно подтягиваюсь через боль на подушку и выставляю руку. После ухода Албанца мне стало легче и спокойнее.

- Вы врач? – шепчу, наблюдая, как ловко и уверенно она нащупывает вену и вводит иголку.

Совсем не больно и почти незаметно. Марго кивает.

- Хирург-травматолог.

- Это вы меня зашивали?

- Не только. Ран было много. Мы работали с коллегой. Но с тобой не случилось ничего непоправимого. Дольше всего заживать будут переломы, но и они затянутся. – рассекает ровно, выставляя дозировку лекарства. Опускается на краешек матраса и по-матерински убирает мне за уши волосы. – Хочешь рассказать, что с тобой случилось? – отрицательно качаю головой и сразу хнычу от боли. – Тебе станет легче. А мы найдём и накажем всех виновных. – немного двигаю подбородком, избегая резких движений. – Ты же совсем ещё девочка. И ты не должна тащить весь этот груз сама.

- Вы не понимаете, с кем связываетесь. – лепечу, закрывая тяжёлые веки. Голова начинает мутнеть. Мысли разбегаются. – Вас убьют.

- Послушай меня. – тон становится строгим. Она сжимает мои пальцы. – Я прекрасно знаю, с кем связываюсь и что делаю. Знаю, кто такой Руслан и чем он занимается. И знаю, кто ты и кто твой отец. Брат готов рвать и метать. И убивать всех подряд.

- Б-брат? – язык не слушается. Я начинаю плохо соображать. – Спать хочу.

- Это от лекарства. Во сне организм быстрее восстанавливается. Спи.

Тёплые, мягкие губы прикасаются ко лбу. Лёгкий, ненавязчивый аромат духов убаюкивает. Но я всё равно нахожу в себе силы, чтобы прошептать:

- Спасибо.

Витаю где-то между сном и явью. Слышу приглушённые, будто из-под толщи воды, голоса. Мелодичный — женский, и низкий, густой, властный — мужской. Но в наркотическом забытье он не вызывает паники. Наоборот. Мне спокойно, когда слышу его. С ним я чувствую себя в безопасности. Он не принадлежит тем, кто меня обижал. Он того человека, что заставлял чувствовать себя желанной, особенной, любимой… Он баюкает. Я плаваю на волнах его тембра. И мне хорошо сейчас.

- Извини, маленькая, что напугал. – голос садится до шёпота. Ощущаю тепло и прикосновение ладони к шее, лбу, волосам. – Я поранил тебя, а взамен ты ранишь меня.

- Я не… хо…чу… - выталкивают онемевшие губы.

- Хочешь. Но я верну тебя. А сейчас отдыхай. И ничего не бойся. Я всегда буду рядом, чтобы поймать твою пулю.

Волны, качающие меня, всколыхиваются и оседают. Тепла становится больше. Оно совсем рядом. Вот здесь. Справа. И мне хочется ещё больше. Тянусь к нему рукой, но она вдруг становится мокрой. Её покрывает горячая густая жидкость. Ярко красная.

Я стою на коленях перед человеком без лица. Зажимаю ладонями дыру в его груди и умоляю:

- Не умирай, пожалуйста. Прошу… Живи только…

Внезапно он открывает глаза и сдавливает крупной ладонью мой затылок. Тянет на себя, сам поднимаясь. Наши губы застывают на расстоянии выдоха. А потом они встречаются. Я помню эти серые глаза, эти обжигающие губы, этот дурманящий вкус, эти сильные руки, что не причиняют боли. И я отпускаю себя. Роняю голову на твёрдую грудь, слушая быстрые удары сердца.

- Вот так, девочка. Я тебе не враг.

А кто мой враг? Я сама себе враг?

Меня вырывает из сна что-то, сама не знаю что. В комнате темно. Только тонкая лента диодов под потолком подсвечивает по периметру желтоватым светом. Сердце колотится как сумасшедшее. Радуюсь, что рёбра зажили. Раньше от такого сгибалась пополам. Осторожно присаживаюсь и оглядываюсь. Никого нет. Боль не исчезла полностью, но притупилась достаточно, чтобы найти в себе силы мыслить рационально. И первая мысль, посетившая меня — о туалете.

Преодолевая слабость, подползаю к краю кровати и свешиваю с неё ноги. До ковра остаётся ещё сантиметров сорок. Смутно припоминаю, как вчера проснулась и, не понимая, где нахожусь, слепо слетела с неё вниз. Удара не почувствовала, а вот боль прострелила по венам.