По-настоящему

Глава 1.

— Бондаренко, на выход!

Лязг металлической двери, бьющий по мозгам. Недовольный бубнеж моих соседей.

­— Бондаренко!

Передергиваю плечами.

Ну че ты так орешь? Башка гудит…

­— Я не понял, тебе особое приглашение нужно? Или понравилось тут у нас? ­— усмехается дежурный.

­—Ага. Уютно, ­— сиплю, вставая с деревянной скамьи.

Наклоняю гудящую башку влево­-вправо. Растираю ладонью затекшую шею.

­— Могу продлить тебе пребывание. Хочешь? ­— снова усмехается гражданин начальник и широко открывает для меня решетчатую дверь. Я провел здесь половину сегодняшней ночи, не сомкнув глаз и морщась от потолочного светильника.

­— В другой раз… ­— хлопаю себя по карманам джинсов, отыскивая очки, но вспоминаю, что менты все отобрали.

Тело ноет. Меня словно прокрутили через мясорубку.

­— Ловлю на слове! ­— ржет дежурный. ­— Давай за мной.

Идем по тусклому вонючему коридору. Смотрю прямо перед собой. Конкретно в этом участке я впервые, но за последние полгода я ­— частый гость подобных мест, и изнутри они все похожи.

— Здоров, Тем, а ты че к нам зачастил? ­— голос моего конвоира эхом отражается от казенных стен.

Он останавливается, я торможу следом. Смотрю вперед, на мужика, с которым дежурный здоровается за руку, узнавая в нем того самого гайца, из­-за которого провел ночь в этой помойке. Он узнает меня тоже, когда, выглянув из­-за плеча дежурного, скользит по мне сощуренным взглядом. Нервно сглатывает.

Салют! Давно не виделись!

Улыбаюсь ему в ответ, приветствуя двумя поднятыми вверх пальцами.

­— Че лыбишься? Утро у тебя доброе? ­— гаишник игнорирует своего собеседника, отдавая мне свое эксклюзивное внимание.

Подмигиваю ему.

­— Тем… ­— стопорит его дежурный, когда тот делает шаг в мою сторону.

­—­ Ты глухой или тупой? ­

­— Ну че ты бесишься? ­— лениво складываю руки на груди и подаюсь корпусом вперед, глядя на три звездочки на его погонах. ­— У-у-у… А че ты до сих пор старлей? Ты поэтому такой злой, да?

— Слушай сюда, ублюдок малолетний… ­— гаец в два шага оказывается напротив моего лица и хватает меня за футболку, притягивая к своим расширенным ноздрям, ­— дерзить ты научился, в остальном ты ­— полное дерьмо. Легко быть крутым за родительские бабки.

Дежурный бросается к нам:

­— Тем, хорош. Отпусти его, ­— рвано озирается по сторонам.

— Спокойно, спокойно, порвешь… ­— давлю наглую лыбу, смотря гайцу прямо в глаза, и развожу руки в стороны ладонями вперед в тот момент, когда позади нас раздается мужской голос:

— Что происходит? ­

­— Здоров, батя! ­— повернувшись к отцу, растягиваю губы в насмешливо­-ехидной улыбке.

Отец смотрит на ментовские руки, вцепившиеся мне в футболку, отчего старлей резко их сбрасывает и отходит от меня на метр. Подмигиваю ему, замечая, какой перекошенной стала его побагровевшая морда. Это он меня сюда определил. Но прежде несколько раз прилично приложил лицом о капот моей тачки, скрутив руки за спиной. Шустрый чувак оказался, принципиальный зараза. Нагнал на своей развалюхе.

­— Доброе утро, ­— здоровается Борис Германович, не глядя на меня. ­— Я отец… этого… ­— кивает в мою сторону, на что усмехаюсь, качнув головой, ­—— …нарушителя, ­— добавляет.

Этого...

­— Где нам можно… поговорить? ­— отец произносит это так, что ни у одного мента не возникает желания оповестить его о том, что мы находимся не в его офисе или в торговом центре, а в отделении полиции. Но за меня уже заплатили. Заплатили столько, чтобы Борис Германович Бондаренко мог позволить вести себя так, а я мог позволить себе приложить к виску два пальца и отсалютовать старлею, у которого дым валит из носа.

­— Я вас провожу, ­— отзывается дежурный, за что получает от бати скупой благодарственный кивок.

Бесячей походкой прохожу мимо гайца, который провожает меня смертоносным прищуром. Была бы его воля, он бы меня закапал. Прямо здесь, у входа в участок.

Нам с отцом выделяют пустой кабинет, и я примерно представляю, для чего это все.

Нравоучительная лекция младшему неуправляемому сыну господина Бондаренко, позору семьи, выродку, на котором природа отдыхает.

Ну окей.

Пристраиваю свой копчик на стуле, ерзая и пытаясь найти более-менее удобное положение.

­— Чет ты припозднился, ­— зевнув, лениво отвешиваю претензию, когда отец садится за стол. Соединяет пальцы в замок и смотрит на меня испытывающе.

Показательно растекаюсь по стулу. Поза максимально расслабленная и нахальная. Отцу не привыкать, это представление для него, он в теме.

­— Подумал…может, ночь в обезьяннике пойдет тебе на пользу… ­— усмехается Борис Германович.

О, как!

Лады, принимается.

Молчу.

Башка гудит беспощадно, спать, блин, хочется.

Глава 2.

Герман

— Нафига я повелся, а? ­— зеваю и набрасываю на глаза авиаторы.

Майское солнце слепит.

И рядом сидящий Дэн тоже.

Мой лучший друг выглядит как новый найковский кроссовок. Несмотря на то, что полночи провел в самолете, Соколовский держится огурцом.

В девять утра его бодрая задница торчала на пороге моей хаты, а спустя полчаса моя задница была доставлена сюда, в универ, в котором учимся второй год.

— Я обещал матушке, что получу допуск к сессии, ­— лыбится его довольная рожа. Забросив руки за голову и вытянув ноги вперед, Дэн задирает башку и ловит прищуром солнце.

­— Ты уверен, что таким образом его получишь? ­— усмехаюсь я.

До занятий мы дошли. Зачалились здесь, у фонтана главного корпуса, развалившись на скамейке и провожая взглядами полуголые стройные ножки девчонок.

­— Отвали… ­— ржет Сокол, пихая меня кулаком в бок, отчего меня слегка кренит.

Денис Соколовский ­— мастер спорта по кикбоксингу. Два дня назад он выиграл очередное соревнование, я уже задобался следить за его достижениями. Сегодня утром он прилетел из Минска, где надрал задницы своим соперникам. ­

— Какой семинар, Герыч? Тут такие ножки, у-у-у… ­— гудит Соколовский и трясет меня за плечо, ­— зацени!

Отрываю башку от спинки скамьи, приспускаю очки на кончик носа, наблюдая за дефилирующими тонкими голыми ногами. Девчонка улыбается, принимая сомнительный комплимент Дэна.

­Проводив девчонку облизывающим взглядом, Сокол переключается на меня и к той теме, которую обсуждали последний час:

­— Поверить не могу, что пахан у тебя тачку отжал. Че будешь делать?

­— На тебе кататься, ­— подмигиваю Дэну, на что друг понимающе цокает.

Отсутствие под жопой колес ­— последнее, о чем я беспокоюсь. Все мои банковские карты заблокированы, и это в который раз подтверждает, что отец бросил мне вызов. Я его принимаю. Это даже прикольно, ведь в моих карманах бабла ­— на пару пачек приличных презервативов, но так даже интереснее.

­— Слушай, может, эта бикса его настроила? Че думаешь?

Он про Анжелу, новую женушку моего отца.

­­— Без понятия, ­— мощный выброс желчи оседает в глотке отвратительной горечью.

­Ненавижу эту стерву. Ненавижу их обоих. Отца больше, ведь во всем происходящем в нашей семье виноват он.

Сокол замолкает, мою лаконичность он расценивает правильно. Говорить о них я не настроен.

­— Че, до банкомата скатаемся? ­— через пару секунд фонит не умеющий долго молчать Соколовский.

­— Нафиг? ­— уточняю я.

­— Снимем тебе лавэ. Хавать же че-то надо.

­— Ты милый, ­— усмехаюсь, ­— но не-е, ­— отрицательно качаю головой.

­— Ой, мля, че ты геройствуешь? ­— бесится Дэн. ­— Потом отдашь.

Подмигиваю другу и лениво улыбаюсь. Не-а. С голоду не сдохну, пусть Анжела с батей не надеются.

­— О-о… ­— Дэн наклоняется близко к моему лицу и кружит по нему внимательным взглядом, ­— узнаю этот эпичный прищур. Че придумал? Устроишь бате незабываемое шоу?

Ага! Со спецэффектами!

­— Возможно…­— уклончиво отзываюсь, вытягивая руки над башкой и зевая. Плана пока нет, но есть огромное желание развлечься. — Будь уверен, ты узнаешь о нем первым, ­— обещаю, залипая на круглой заднице девчонки, заходящей в главный корпус вуза. Секунда ­— и наружу ее выталкивает другая, вылетающая из дверей ураганом.

­— Эй, обалдела?! ­— кричит ей «круглая задница», до которой девчонке нет никакого дела. Она прет как танк, пока ее локоть не перехватывает пацан, разворачивая лицом к себе.

­— Отвали! ­Еще раз меня тронешь, я сломаю тебе нос, понял? ­— орет она ему.

Где-то я ее видел… Или нет… Но девчонка кажется смутно знакомой. Я не пытаюсь вспомнить, когда провожаю ее спину взглядом, пока она несется вверх по аллеи, оставив пацана пялится ей в след и хлопать глазами.

Через пятнадцать минут мы с Дэном разбегаемся по корпусам. Я учусь на айти, Сокол ­— на «Сервис/туризме». Если его спросить, какого черта он делает на этой специальности, друг ответит, что на туризме учатся самые красивые девчонки.

Меня хватает на две пары, на одной из которых я героически сражаюсь со сном. На второй ­— засыпаю, после чего решаю благородно отчалить, чтобы не насиловать ни себя, ни преподов своим «неуважением».

На улице осматриваюсь, подбирая место, где можно покемарить и подождать Дэна. Ощущение, будто никто не учится, ошиваясь целыми компаниями в тени тополей, все лавки забиты. Конец семестра, народ на расслабоне, погода этому только способствует.

Мой взгляд падает на скамейку, на которой, сгорбившись, чалится девчонка, уткнувшись в телефон носом.

Ладно, не помешает.

Поглощенная экраном, она не замечает моего присутствия, когда падаю на противоположный конец скамьи.

Скрещиваю руки на груди, откидываю назад голову, прикрывая глаза и готовясь дремать.

­— Здравствуйте, ­— голос справа касается моего слуха. Приоткрываю один глаз и поворачиваю голову на звук. ­— Я по объявлению. Вы еще сдаете квартиру? Да…Одна…Мне…ну-уу… на пару месяцев… А­-аа-а…Извините. Спасибо, ­— рука с телефоном обреченно падает на неприкрытые юбкой колени.

Глава 3.

Даша

Сгребая остатки после ужина со своей тарелки в мусорное ведро, исподлобья наблюдаю за братом, который с нескрываемой ненавистью топит в кружке чайный пакетик.

Сочувствую.

Не брату, а заварочному треугольничку, неудачно попавшему в руки к этому…ослу.

Брат не в настроении.

Хотя, о чем я. Я уже и не помню, когда оно у него имелось. Кажется, тогда мне было лет семь, но мне могло и показаться так же, как и то, что когда-то мы с Артемом жили в одной семье и прекрасно ладили.

Опускаю свою тарелку в раковину, поднимаю со стола миску брата, с которой счищать нечего. Ее и мыть не нужно. Она вылизана до скрипа.

Это у него с армии.

Может, тогда у него начала ехать крыша?

Не знаю.

Когда Артем вернулся из армии, он давал померить мне свою дембельскую форму. Сейчас он раздает только лещей. Не в буквальном смысле, а словесных.

Значит, это началось позже. Может, тогда, когда брат переехал из нашей родной станицы сюда, в город N*, и устроился работать в отделении ДПС.

У него работа собачья, но не обязательно лаять на меня! Он как с цепи сорвался.

Два года назад я с таким энтузиазмом переезжала к нему, что фонтанировала счастьем на километры.

Я ждала этого дня, как дембеля мой брат.

Я мечтала переехать из маленькой станицы и жить в большом городе, учиться в ВУЗе. Все это исполнилось, но меркнет, когда как в течение двух лет Артем меня терроризирует.

­— В субботу отвезу тебя к родителям, ­— ни с того ни с сего констатирует агрессор.

Это не вопрос и не просьба. Это чертов приказ!

Не знаю, когда он решил, что несет за меня полную ответственность. Артем обращается со мной как со своими правонарушителями. Будто я каждый день что-то нарушаю.

­— В эти выходные у меня две фотосессии, ­— сообщаю ему свои планы, о которых он постоянно забывает поинтересоваться.

Замечаю, как, сделав глоток черного крепкого чая вприкуску с куском сахара, скулы Артема заводят свой чокнутой танец.

­— Отменишь, ­— цедит сквозь зубы.

Начинаю внутри агонизировать, но, чтобы не сорвать чеку вспышки ярости брата, говорю тихо:

­— Я не могу. Мне задаток уже перевели.

­— Вернешь, ­— твердо требует Артем.

Зажмуриваюсь. Задерживаю дыхание, чувствуя, как внутри рвется пружина, которая держит под напряжением все мои внутренности целых два года.

­— Я не могу, Артем. Это безответственно. Я подведу людей…­— повторяю чуть громче, но не настолько решительно, чтобы это мне помогло.

­— Насрать. В субботу ты едешь к родителям, ­— заявляет безапелляционно.

­И все. И хоть ты лбом о стол треснись.

Я взрываюсь как петарда:

­— Как же ты меня достал! Перестань обращаться со мной как с собственностью. У меня своя жизнь. Хватит указывать, как ее жить! Разберись со своей! А лучше уже начни подыскивать себе кошку! ­Потому что ни одна нормальная женщина тебя не выдержит. Хотя и кошка от тебя сбежит. Ты злой как собака!

Выплюнув все то, что накипело, убегаю в свою комнату и от души захлопываю за собой дверь.

Достал!

Ненавижу!

Он считает, что я маленькая несмышлёная девчонка…. А мне девятнадцать!

Его нездоровый контроль просто невозможен.

Я никуда не могу пойти с лучшей подругой Зарой, я постоянно должна отчитываться перед ним. Отпрашиваться!

Я не была ни на одном институтском мероприятии, если не считать конференции. На меня одногруппники смотрят как на ненормальную. Дикую!

Мое увлечение фотографией брат называет дурью. Сам он придурок! Если бы не мой Сони, камера, которую родители и этот дурак подарили мне на восемнадцатилетие, я бы сошла с ума! Единственная отдушина и способ легально сбежать из дома! Посмотреть на счастливые лица моих клиентов и получить от них приятные эмоции, когда сбрасываю им фотографии. А еще… я накопила за фотосессии немного денег. Это мой посильный заработок. Я не профессиональный фотограф, я любитель.

Детские праздники, прогулочные семейные фотосессии, уличные мероприятия и…оттенки моря ­— вот перечень моей работы, за которую, по общепринятым меркам, я беру копейки. Но они чертовски выручают, ведь просить у родителей деньги на личные средства гигиены или нижнее белье мне не позволяет совесть. А уж обращаться к брату само собой дело провальное.

Мне нужны деньги!

Я хочу снять квартиру и съехать от этого самодура. На несколько месяцев, до того, как комнаты в общаге освободятся выпускниками.

Но с этим проблема. На такой короткий срок найти съемное жилье очень сложно, а посуточно я не потяну. Впереди летние месяцы, квартиры еще с зимы забронированы туристами, которых в городе уже бессчётное количество. Их даже кусачие ценники не отпугивают. А меня пугают. Те суммы, которые арендодатели просят за квадратные метры даже вдали от моря.

Глава 4.

Даша

В рабочем Форде, на котором Артем подвозит меня до универа, давит тишина, периодически разбавляемая чертыханиями брата в ответ на маневры участников дорожного движения. Тем не менее это лучше, чем если бы мы поехали на его пятнашке, ведь в ней нет кондера. С утра палит так, что видно, как дрожат струи знойного воздуха над раскаленным асфальтом.

Я ненавижу ездить с Артемом. Не знаю, как он работает инспектором ДПС, лично я бы лишила его прав за подобную манеру вождения.

Мы со вчерашнего вечера не разговариваем. Он попытался сегодня утром завести разговор, но я сделала вид, что оглохла.

Артем не в духе, это привычно.

Не знаю, что должно произойти, чтобы увидеть на его лице, кроме отросшей щетины, что­-то новое. К примеру, улыбку.

Артем паркуется прямо под запрещающим знаком, ПДД ему не писаны.

Отцепив ремень безопасности, хватаюсь за дверную ручку, чтобы покинуть этот склеп, но получаю в затылок приказ:

­— После занятий сразу домой.

­Оборачиваюсь и свожу брови вместе.

­— После занятий у меня фотосессия, ­— сообщаю.

­— Дарья… ­— предупреждающе цедит Артём, укладываясь левым предплечьем на руль. ­— На Центральном стадионе сегодня полуфинал, ты представляешь, что такое толпа футбольных фанатов, беспорядочно движущаяся по улицам?

Представляю. Как будто впервые. После Олимпиады большинство важных матчей проводятся в нашем городе. Ну и что?

­— И что? ­— озвучиваю вопрос. ­— Разве вас сгоняют не для того, чтобы контролировать эту толпу? У. Меня. Сегодня. Съемка. ­— Повторяю максимально чеканно.

Скулы на лице брата напрягаются. Вена чуть выше виска надувается ­— это тот признак, когда мне стоит начать сбавлять обороты, но я устала сдаваться. Просто устала.

Не ожидаю, как лицо Артема оказывается непозволительно близко к моему.

­— Футбольные фанаты ­— это не те милые ребята, которые приходят поддержать любимую команду. Это кучка отморозков, которым глубоко плевать, выиграет ли по итогу их клуб или просрет. Они приходят крушить, потолкаться. Устроить драку и беспредел.

­— Да у тебя все отморозки! Все плохие! Всюду опасность! Как можно так жить? Ты сам не устаешь от себя? ­— выкрикиваю в сердцах. ­— У меня работа, Артем! Нравится тебе это или нет, но после занятий я пойду по своим делам!

Мне хочется зарубить эту истину ему на носу, достучаться до него! Но…

­— Че тебе не хватает? Ты голодаешь? Нуждаешься в чем-то? Сейчас твоя работа ­— учиться! Вот и учись! Не хрен мотаться неизвестно к кому и непонятно где, ­— брызжет слюной брат.

­— Господи, Артем, ты серьезно?! Я работаю фотографом, а не в эскорте! И нуждаюсь в свободе! В самостоятельности, в которой ты меня ограничиваешь! Ты просто достал меня своей нездоровой заботой. ­

­— Я каждый день торможу долбо…идиотов. Они либо под чем-то, либо вообще без всего. Без мозгов! Зато свободны, ­— грязно матерится Артем и лупит ладонью по рулю, отчего вздрагиваю. Это такой мощный толчок, что мне хватает двух секунд, чтобы пробкой вылететь из машины, с силой шарахнув дверью.

Артем требовательно сигналит мне вслед, но, закинув на плечо рюкзак, в котором таскаю помимо тетрадей камеру и к ней причиндалы, перебегаю дорогу и не оглядываюсь.

Бесит!

Сил больше нет.

Какая­-то чокнутая параноидальная боязнь, что все вокруг злодеи. Всюду подстерегает опасность и каждый норовит обидеть его младшенькую сестренку. Клинический дурак!

Барахтаясь в мыслях, не замечаю, как добираюсь до учебного корпуса, но на подходе к крыльцу замедляю шаг, а потом останавливаюсь. Его фигура, как школьный звонок, я реагирую на нее сорвавшимся пульсом. Он меня, к счастью, не видит, но определенно выслеживает.

Еще один ненормальный.

Разворачиваюсь и стремглав уношусь к боковому входу, давая себе фантомный подзатыльник. Надо было сразу идти этим ходом! Просто брат все мои мысли спутал.

В корпус захожу одновременно с двумя девочками. Внутри вся тарахчу: от оголтелого сердцебиения, от сбившегося дыхания и пульсирующих болевых спазмов в затылке. Я натянута и будто завернута в пленку, но оказываюсь совершенно не готовой к тому, что мой локоть перехватывают острые пальцы и насильно утягивают под лестницу.

Сердце колошматит в горле, я пытаюсь сглотнуть комок ледяного страха, когда смотрю на насмешливо-гадливую физиономию Юсупова, прижавшего меня спиной к стене.

­— Че бегаешь от меня? ­— скрипят его отвратительные губы на уровне моих глаз, которые не поднимаю выше, чтобы не видеть его глаз. Обычно в них черно-черно и пугающе дико.

Он меня все же заметил?

­— Юсупов, я тебе все сказала. Ты проблем хочешь? ­— выжимаю из себя.

Он достает меня весь второй курс. Придумал себе любовь, прицепился как репей к заднему месту. Когда со мной рядом Зара, он хотя бы не так активничает, а без нее совсем обнаглел.

Он предлагал мне встречаться, я отказала. Видимо, мой ответ его не устроил, раз целый год он портит мне жизнь. Дома ­— брат, в универе­ ­— Тимур Юсупов. Он на курс старше, но по мозгам на несколько эпох ниже. У его семьи сеть прибрежных отелей и прочные влиятельные связи, именно этот факт сдерживает меня от того, чтобы не пожаловаться Артему. Он его убьет, это точно. Брат, конечно, еще тот паршивец, но я бы не хотела, чтобы его посадили. У мамы сердце барахлит.

Глава 5.

Даша

Всю лекцию я сижу как на углях. Подскакиваю и кручу головой.

Преподаватель смотрит на меня недобро, но я боюсь пропустить момент, когда Денис Соколовский, сидящий за последней партой и явно скучающий, вдруг неожиданно испарится. Не знаю как, в форточку или просто провалится сквозь землю, просто я не могу ни о чем разумном думать.

Меня слегка потряхивает. Я искусала колпачок от ручки, изгрызла ноготь и прикусила до крови губу.

У меня отчаяние.

И ощущение безвыходности, из которой выход один. Он совершенно глупый, вполне возможно, даже безнадежный, но и я сейчас далека от здравого смысла.

Мой порыв ­— импульсивный, на рефлексах, когда, услышав звонок с пары, подскакиваю, как ужаленная, и несусь к Соколовскому, перехватывая того в тот момент, когда сует за ухо ручку. Я в своем уме, раз успеваю подумать о том, для чего он ее вообще брал, ведь на его парте ничего нет такого, куда можно было бы ее применить. Если только чесать бестолковый затылок.

­— Денис, привет! ­— выпаливаю на выдохе.

­— Салют! ­— парень улыбается, поднимая вверх два пальца.

Кажется, он спокоен, но я вообще никогда не видела его в дурном расположении духа. Если он и удивлен моему внезапному обращению к нему, чего за два года ни разу не было, то умело это маскирует.

Мы рассматриваем друг друга, будто видим впервые. Не знаю, о чем в этот момент думает он, я же просто собираю в себе силы и крупицы смелости, прежде чем неуверенно произнести:

— Мне нужен твой друг. Можешь дать его…эм-м… номер или… организовать нам встречу?

Брови Соколовского взмывают вверх. Все же мне удалось его удивить, когда заинтересованно спрашивает:

­— С кем именно? ­

Быстро выдохнув, произношу:

­— Денис, не тупи! Тот, с которым вы вместе разве что не спите. Вы же не спите?

А что? Они постоянно вместе, мало ли.

­­— Эй, за языком следи! ­— нахохливается местная спортивная звезда, но в его голосе ни капли злобы, ни ярости. Может, этому их учат на тренировках? Самообладанию? Мне бы не помешало. Чем он там занимается? Боксом, каратэ? Впрочем, не важно. ­— Ты про Герыча, что ли?

Герыч… Какой ужас.

­— Да, мне нужен Бондаренко, ­— подтверждаю.

­— А зачем? ­— пытливо и недоверчиво наклоняет голову в бок, рассматривая меня.

Его взгляд искрится. Блестит. Если наш диалог кажется ему забавным, пусть веселится, мне не жалко. У меня же отчаяние.

­— Замуж за него хочу, ­— оповещаю я и перестаю дышать.

Кошмар кошмарный. Сама не верю в то, что сказала. Убеждена, когда перебешусь, успокоюсь и расставлю все по полочкам, буду ругать себя за этот поступок. Сейчас же с нескрываемым видом я жду ответную реакцию Дениса, на лице которого возникает замешательство. Легкий шок.
Это неудивительно.

Если сейчас он меня пошлет, я пойду.

Но, когда губы парня разъезжаются в широкой улыбке, надежда не быть посланной набирает обороты.

­— Слушай, Шольц, а ты мне нравишься! ­— заключает Денис спустя несколько секунд.

Это хорошо или плохо?

­— Мне может это как­-нибудь помочь? ­— с надеждой уточняю.

Соколовский начинает смеяться. Закинув голову назад, смеется красиво. Можно было бы полюбоваться, но мой запал уже начал терять градус, поэтому тороплю:

­— Ну так что?

­— Ща все будет, ­— Денис лезет в карман потертых модных джинсов и достает свой айфон. ­— Обалдеть просто. Чума, млин… ­— комментирует, смахивая указательным пальцем блокировку экрана.

Поверить не могу, когда смотрю на одиннадцать цифр номера в своей телефонной книжке.

Они жгут мне глаза. Я уже выучила их порядок, но, стоя у подоконника напротив аудитории, из которой высыпались все мои одногруппники, пялюсь на них снова и снова.

Явно Бондаренко вчера говорил ерунду. Про фиктивный брак и Африку. Он прикалывался, о шуточках их с Денисом дуэта ходят легенды. Но у меня-то все серьезно!

Ладно.

Другого выхода у меня все равно больше нет.

Прикусив нижнюю губу, думаю над тем, что написать Бондаренко. Звонить не хочу. Нужно будет что­-то говорить, объясняться, а у меня голос «краснеет».

Зависнув над открытым окном мессенджера, прикидываю с чего начать.

Представиться?

Да он даже имени моего не знает. Что оно ему даст?

Мало ли, сколько у него Даш. По нему половина института с ума сходит. Девчонки нашей группы без ума от него. Ну потому что они действительно без ума. Что в нем может нравиться? Придурь и узколобость? Бондаренко ­— натуральный мажор. Недалекий болван, ошивающийся на наших парах вместо своих и раскидывающийся тупыми шутками.

Ладно.

Пишу: я согласна

Отправляю, зажмуриваюсь.

Глава 6.

Герман

Разлепив один глаз, шарю рукой по постели.

Нащупываю пустоту.

Один.

Круто, что мозгов хватило на то, чтобы не притащить домой какую-нибудь подругу. Я ведь мог. Вчера надрался, причин этому хватало: траблы с отцом, возвращение Дэна.

Подушка под башкой отвратительно мокрая, пахнет потом.

Солнце жарит в окно, я не в курсе сколько времени, но по ощущениям ближе к обеду.

Череп раскалывается.

Барабанная дробь в висках, помойная яма во рту. Пить за двоих ­— та еще пытка, но друг на спорте, у него скоро очередное соревнование, поэтому за него отдуваться пришлось мне.

Перетекаю на бок, потом по одной сбрасываю ноги на пол.

Ловлю вертолеты.

Утыкаюсь локтями в колени, голову опускаю в ладони и жду мягкой посадки.

Пара минут. Кажется, приземлились.

Шаркаю босыми стопами по полу, двигаясь по кухне­-гостиной и попутно запуская кофемашину, врубаю Цоя на медиа-системе.

Металлический низкий тембр пилит башку на части, но, может, так быстрее оклемаюсь. Соседи переживут, они у меня дрессированные.

Шлепаю в ванную.

Душ принимаю долго, с упорством меняя температуру воды, но эффект отличный: я похож на человека с похмелья, а не на кусок просроченного дерьма.

Когда захожу в зону кухни, кофемашина характерно трещит и мигает красным. На мне после душа ­— в чем мать родила, вряд ли этот факт ее настолько смущает, скорее жалуется на то, что в резервуаре закончились зерна.

Я уже год живу один, этого времени мне хватило, чтобы не беспокоиться о неприкрытом голом заде и позволить себе полную вентиляцию.

В ящике нахожу пакет премиум-арабики, в котором кофе на дне. Высыпаю последнее. Жму на старт. По комнате тут же расползается благородный насыщенный запах. Вдыхаю его глубоко, ловя себя на мысли, что скоро затяну пояс потуже. Я не принцесса, плакать не буду, если придется перейти на жженную гадость.

У меня есть некоторые накопления. НЗ на виртуальном кошельке, который ни разу не снимал. На первое время хватит, чтобы не сдохнуть от голода, дальше ­— буду двигаться.

Ищу телефон. Хотя бы один из двух. Оба нахожу на банкетке в прихожей.

Проверяю содержимое первого ­— куча спама, уведов и групп, в которых тысячи непрочитанных сообщений. Ничего интересного. На экране второй мобилы взгляд останавливается. Там висит входящее с неизвестного номера. Я бы не парился, если бы не знал, что цифрами этой трубки владеют только Дэн и пара моих заказчиков.

«Я согласна», ­— гласит месседж.

Наши с Соколом номера раздобыть не сложно. Уверен, они есть у каждой девчонки, мечтающей с нами замутить. Сообщения от подруг сыплются как песок, я даже не открываю и четверти из них. Там куча муры, по типу признаний в любви и обнажённых частей женских тел. Года четыре назад я впечатлялся, сегодня охота зевнуть и почесать переднее место.

Зеваю, чешу.

Второй номер личный. Личный настолько, что в телефонной книжке отсутствуют цифры отца и брата. Там всего три контакта, и я надеюсь, что не совсем выжил из ума, чтобы дать свой контакт кому-то левому.

Пытаюсь вспомнить, с кем знакомился в клубе и кому мог дать свой номер. Кажется, с Соколом мы были вдвоем, но я уже ни в чем не уверен.

На экране кто-то с чем­-то согласен… Надеюсь, не быть моим поручителем в банке и мозгов мне хватило, чтобы не оформить кредит.

Палец зависает над опцией «удалить».

Мля…

Провожу пятерней по еще влажным волосам. Все же мозгов не хватает, и я пишу:

Ты кто?

Не успеваю сглотнуть, как ответ приходит мгновенно:

Даша

Даша… это многое объясняет.

Я ­— дебил и дал номер?

Откуда у тебя этот номер, Даша? ­— спрашиваю.

Печатает.

Мне дал твой друг Денис

На хрена?

Лады.

Пишу: И что ты хочешь, Даша?

Тишина.

Минута. Две.

Входящая трель: Замуж!

Как баран смотрю в экран. До тех пор, пока не падает следом новое входящее:

Не пугайся! Это Даша, одногруппница Дениса Соколовского, мы вчера у корпуса айтишников виделись. Ты мне квартиру предлагал и про Африку рассказывал. А потом замуж позвал!!!

Перечитываю несколько раз послание. Я бы мог подумать, что Сокол прикалывается и шлет мне эту дичь с неизвестного номера, но дерьмо в том, что я действительно начинаю вспоминать и эту Дашу, и весь тот бред, который наплел.

Труба в моей ладони снова вибрирует, а я еще прошлый приход не пережил:

у меня есть к тебе предложение! Жду тебя сегодня в 5 вечера на Кафедре. Обговорим условия. До встречи

Контрастный душ ­— ничто. Я трезвею так быстро, как никогда в своей жизни.

Глава 7.

Герман

— Ты уверен, что она нормальная? ­— интересуюсь у Сокола, который, подмигнув проходящим мимо нашего столика девчонкам, спрашивает в ответ:

— Дашка? ­­

­— Нет, блин, твоя башка. Мы кого сейчас обсуждаем? ­— раздраженно смотрю на время, показывающее начало шестого.

Кручу телефон в пальцах, офигевая от того, что мы с Соколом реально притащили свои задницы на «Кафедру» ­— студенческое кафе нашего вуза.

­— Ну…вроде, ­— пожимает плечами. ­— Я с ней так близко не знаком. Отличница. Суетливая, ­— дает «развернутую» характеристику друг.

То, что суетливая, я понял. От нее ураганом несло даже по сообщениям. Быть отличницей тоже в ее репертуаре, а вот написать мне и назначить встречу… Судя по рассказу Дениса и нашему кратковременному общению, чтобы это сделать, ей пришлось пересилить себя.

Я тоже пересилил себя, когда оказался здесь. Не в моем репертуаре оставлять последнее слово не за собой, а эта Даша именно такое провернула.

У меня нет к ней никакого интереса, пусть не придумывает себе ничего. Никакого личного интереса. Если вчера что-то и промелькнуло там, на скамейке, то оно никаким образом не связано с ней. Лишь с тем «пилотным» проектом, который планировал для отца и который отмел сразу после побега девчонки. Выбросил из головы как мусор.

Я здесь из-за Дэна, у которого подгорает праздное любопытство, не более.

­— Исчерпывающая информация, ­— недовольно фыркаю я.

­— Пошел ты…­— бормочет Сокол. ­— Ты хотя бы про одну свою одногруппницу можешь че-нибудь рассказать?

­— Нет, ­— я растягиваю губы в ленивой улыбке. ­— Но лишь потому, что в моей группе одни мужики.

Дэн цокает языком.

Снова бросаю взгляд на фит-трекер, дисплей загорается пятнадцатью минутами шестого.

Я хренею, она еще и опаздывает.

­— Может, свалим? ­— предлагаю другу.

­— Хоро-оош… ­— недовольно протягивает тот в ответ. ­— Я че, просто так от тебя люлей отхватил? ­

Ржу.

Не просто так, получил по делу. Ибо не фиг личными номерами разбрасываться.

­— Ты первый все это закрутил. Че теперь заднюю даешь? ­— возмущается Дэн. ­— Блин, я предвкушаю! Где она? ­— вытягивает шею и смотрит на входную дверь. ­— Давай подождем, послушаем, что скажет.

Вообще по-барабану, что скажет.

Убедив себя, даю этой Даше пять минут, после ­отчаливаю, но она справляется раньше, когда спустя минуту слышу перебор металлических трубочек, висящих над входной дверью и оповещающих о новом посетителе.

Одновременно с Дэном вскидываем головы.

Девчонка врывается в кафе с потоком знойного ветра и вычленяет наши фигуры в два счета, после чего опускает взгляд в пол.

Медлит на входе, будто сомневается, но делает шаг к нашему столику. Опасливо и неуверенно, словно договариваясь сама с собой, именно так я расцениваю ее движения.

Пока идет, не свожу с нее глаз. Свои глаза она не поднимает от пола, губы поджаты. Белая, однотонная, немного помятая футболка заправлена в светло-голубые джинсы, волосы собраны в небрежный хвост, который раскачивается, как маятник, при очередном шаге из стороны в сторону. На одно плечо закинут рюкзак, видимо, с кирпичами, через второе перекинут ремень, на конце которого у бедра болтается чехол с чем-то.

Камера?

Девчонка поднимает лицо, на котором круглые глаза бегают по присутствующим, не касаясь нас с Дэном. Только когда останавливается у столика, позволяет себе бегло нас осмотреть, тихо приветствуя:

­— Всем привет.

В своих сообщениях она была гораздо увереннее.

­— Падай! ­— любезничает Дэн, хлопая по свободному месту на диванчике рядом с собой. Он умеет быть милым. В кармане моего друга — чертов нимб. Когда нужно, он умеет им пользоваться. В моих карманах — презервативы. Как пользоваться ими, я осведомлен тоже.

Коротко кивнув в ответ, откидываюсь на спинку дивана и наблюдаю за тем, как девчонка протискивается на предоставленное место.

Усевшись и свалив рядом с собой барахло, укладывает локти на стол и впервые за все это время пересекается со мной взглядами, свой из которых с момента, как она вошла, не отводил.

­— Я думала, ты будешь один, ­— она сообщает мне, но с подозрением косится на Дэна.

­— Мы не спим вместе! ­— Сокол предупреждающе наставляет на девчонку указательный палец, на что девчонка насмешливо хмыкает.

Не в курсе, о чем они, но факт, что оба на какой­-то своей волне, неприятно царапает. Отмахиваюсь от этого ощущения, мне плевать.

За столом образуется тишина. Втроем поочередно наблюдаем друг за другом. Я не тороплюсь говорить, жду, ведь сюда позвали меня. Дэн выглядит восхищенно-любопытствующим. Эта Даша ­— взволнованной. Рассматриваю ее: сумбур на лице подсказывает, что от нашей компании она не в восторге. Ее компания ­— это мальчики-одуванчики, уверен, она тоже в их вкусе, хоть и не старается понравиться. Не. Старается. Понравиться.

Глава 8.

Герман

— Да выруби ты этот будильник! ­— вопит женский писклявый голос мне в ухо.

Дз-ззз…

Шарю рукой по тумбочке.

Дз-ззз…

­— Дай поспать! ­ ­

Морщусь.

Нащупываю трубу. С трудом разлепив глаза, смотрю на экран, на котором время, без четверти девять утра, мстительно мне подмигивает. Какого черта? Какого черта такая рань?

Требовательный звонок снова разрывает тишину квартиры, но на мобиле входящего нет.

­— А-а-аа...! ­— угрожающее шипение сопровождается возней за моей спиной.

Оборачиваюсь.

­— Ты кто? ­— смотрю на торчащие, вьющиеся рыжие волосы из-под подушки, которую девчонка отбрасывает, а следом приподнимается на локтях, вдавливая меня в матрас своими густо подведенными круглыми глазами.

­— Герман, ты что? Я Мила, ­— оскорбленно сообщает.

Мила…

Точно.

Вчера замутили. Помню.

­Дз­-ззз…

­— Кто это? ­— подруга резко подрывается и смотрит на меня испуганно.

Я напрягаюсь тоже, потому что к звукам дверного звонка подключается требовательной стук в дверь, и он не из тех, когда приходят пожелать доброго утра.

­— Родители, ­— бросаю рыжеволосой, вставая с постели и подхватывая с пола шорты. Натягиваю на «утренний привет».

­— Родители? ­— настораживается и прикрывает голую грудь простыней.

А она ниче так… Но бывало и лучше.

­— А разве по мне не видно, что я живу с родителями? ­— выгибаю насмешливо бровь.

Этот вопрос для ее рыжей головы слишком трудный, и девчонка задумывается, смешно шевеля губами и запуская в мозгу мыслительный процесс. Пусть развлекается крошка.

Настойчивая долбежка в дверь продолжается, и я направляюсь на стук с целью убивать. Кто бы там ни был.

­— Спишь, что ли? Гера, ты офигел? ­— вталкивает меня в хату чертов Сокол, когда распахиваю дверь.

Сбрасывает блевотные топсайдеры и, не дожидаясь приглашения, чешет на кухню, по пути наезжая:

­— Время видел? ­

Шлепаю за ним, не вдупляя.

­—У тебя пять минут…­— щемится к холодильнику. ­— Есть че пожрать? ­— рыскает по полкам, забитым молоком, бутылку которого нагло прихватывает и демонстрирует мне. ­— Ограбил молочный завод?

­— Рад тебя видеть, ­— огрызаюсь. ­— Соколовский, а ты ниче не попутал?

­— Привет, мальчики! ­

Одновременно с Дэном выворачиваем головы.

Рыжая, замотанная в простыню, машет нам, лучезарно приветствуя.

­— О-о­о-о… Гера, ты меня расстраиваешь, ­— качает головой друг и оттесняет меня плечом в сторону.

Подхватывает ничего непонимающую подругу под локоть:

­— Леди, адьес! Все было круто, где твои вещи?

­— Герман!? ­— девчонка мечется глазами, ища мои. Я поджимаю губы, подпирая дверной косяк. ­— Что происходит? Герман! Ты мне позвонишь? ­

­— Он ­— нет. А я ­— да! ­— впихивает крошке в руки шмотье и выставляет за дверь, подмигнув на дорожку.

Захлопывает и поворачивается ко мне, шипя:

­— Ты че, припух? У тебя свадьба через полчаса, Гера! Ты чуть не проспал свою первую в жизни женитьбу, ­— высокопарно вещает.

Мля-я. Бьюсь затылком о косяк. Точняк.

­— Посильнее, ага. Может, поможет, ­— стебет меня Сокол.

Не без причин, я реально запамятовал.

­— Я в душ, ­— оповещаю.

­— У тебя две минуты.

­— Иди в задницу, ­— шлепаю в ванную.

Мне хватает одной. И еще полминуты, чтобы одеться. Когда выхожу в прихожую, отвратительно довольный и выспавшийся Сокол жмется у двери. Он выглядит бодро. Свежо и натерто. Как самовар, ослепляя лоском. Белоснежная футболка-поло, брючки-стрелочки, все дела. Чертов гольфист.

­— Ты пойдешь в этом? ­— одаривает меня брезгливым прищуром, когда вталкиваю ногу в кроссовок.

­— Какие-то претензии? ­— обуваю второй и смотрю на Дэна так, что его претензии, если они и были, моментально теряют запал.

Сокол хмыкает, после чего лезет в карман брюк и вытаскивает синюю ленту, сообщая:

­— Зацени? Купил по пути, ­— расправляет и перебрасывает ту через плечо. ­— Ништяк?

­Читаю надпись ­— Свидетель.

­— Зашибись, ­— бубню, выпихивая Дэна за дверь, и следом вываливаюсь сам.

***

— Мужики, поздравляем! Держитесь…там! ­— орет в распахнутое окно чувак, когда ровняемся тачками на светофоре.

Из салона доносятся угарный гогот и свист, которые сопровождаются великодушным:

­— Горько, девочки!

Показываю кентам «класс» и благодарно скалюсь, после поворачиваюсь к Дэну, с лица которого не сходит идиотская улыбка.

Глава 9.

Даша

— Поверить не могу! Просто очуметь! Я в шоке…

­— Перестань! ­— шикаю на подругу. ­— Хватит меня накручивать, иначе я сейчас развернусь и уйду.

­— Как сбежавшая невеста! ­— хихикает в ответ она. ­— Кхх-кхх… ­

­— Перестань кашлять! ­— бросаю на Зару гневный взгляд. ­— Я и так держусь на последнем волоске, ­— оповещаю ее.

­— Это не контролируемо, и я еще не до конца поправилась! ­— сообщает Ахметова и снова выжимает из себя натужный кхек, после чего деловито продолжает, ­— помнишь, как фильме делала Джулия Робертс? Глубокий вдоо-ох… ­— смешно надувает щеки, ­— медленный вы-ы-ы-дох, ­— выпускает воздух. ­— Повторяй за мной!

Начинаю дышать с ней в такт. Ладони влажные и холодные. Трясу ими в воздухе, пытаясь сбросить напряжение, которое со вчерашнего дня не торопится меня отпускать. С того момента, как на мой телефон упало сообщение от Бондаренко с адресом Загса, датой и временем регистрации. Не знаю, как ему удалось это провернуть, об этом мой «жених» мне не докладывал.

­— Легче? ­— участливо интересуется подруга.

­— Нет. Ну и где они? ­— шаркаю глазами по лицам, которых у входа в Центральный городской ЗАГС в пятницу утром как семечек в подсолнухе.

Где-то я слышала, что в мае ЗАГСы пустуют. Вроде как существует поверие, что жениться в мае­ ­значит всю жизнь маяться. Видимо, десяток пар не заморачивается с этим. Я-то уж точно. Мне не страшно. Несколько месяцев определенно протяну.

Мой взгляд застывает на девушке. Невесте. Невероятной красоты. Она такая… как тонкое белоснежное кружево! Воздушная и нежная, искрящая и счастливая в этом…невесомом свадебном платье.

Поджимаю пальчики на ногах. Я надела белый сарафан. Чуть выше колена, на широких лямках и очень простое. Очень. Я собиралась надеть футболку и джинсы, но… не смогла. И не потому, что я что-то там себе навыдумывала и предалась каким-то фантазиям. Просто я иду в Загс. Место особого таинства. Место, где официально регистрируют любовь. Подло это место не уважать.

Тоскливо скольжу глазами по белым стенам двухэтажного здания. Когда-нибудь я обязательно зайду в него в таком же роскошном пышном платье, как у той невесты. Да! В пышном! Как принцесса! И выйду замуж! Выйду замуж и уже никогда оттуда не вернусь!

­— А если они не придут, и все это окажется их тупым разводом? ­— в который раз спрашивает Ахметова. С тех пор, как я рассказала подруге об авантюре, в которую собираюсь окунуться, она задала мне этот вопрос миллион раз. Себе же я задавала его не меньше, но…:

­— Я пригрозила Бондаренко, что, если наша сделка окажется приколом или розыгрышем, он будет иметь дело с моим братом-полицейским.

­— А ты уточнила, что твой брат ­— гаишник? ­— хохочет Ахметова. На ней тоже сарафан. Нежно-голубой, катастрофически подходящий ее жгучим темным волосам и смуглой коже. Мы обе выглядим как школьницы, которые пришли поглазеть на счастливых молодоженов.

­— Инспектор ГИБДД, ­— поправляю подругу на манер Артема, когда я нарочно обзываю его гаишником. Он жутко бесится, но кого это волнует? ­— Нет, но Бондаренко об этом знать не обязательно. Пусть думает, что мой брат какой­-нибудь крутой коп.

­— Считаешь, что Бондаренко можно напугать крутым копом? ­— Ахметова скептически выгибает бровь.

Ничего я не думаю! Я не знаю! Но я же должна была себя хоть как-то обезопасить! Сомнительно, но хоть что-то…

­— Ой, Дашка-а… ­— Зара поджимает губы и берет меня под локоть, прижимаясь своим боком к моему. ­— Что будет, когда Артем узнает? Мне за тебя страшно.

­— Мне тоже, ­— тяжело вздыхаю. ­— Но…это единственный шанс от него сбежать. И ко всему прочему, ты же хочешь, чтобы мы попали на вечеринку к Рафу? ­— ободряюще подмигиваю Ахметовой, а у самой поджилки трясутся.

Если честно, еще вчера утром, когда я смотрела на входящее сообщение от Бондаренко, я была убеждена, что все это бред, и отбросила идею с фиктивным браком куда-подальше. Даже ради квартиры. Ведь можно было поискать еще, но потом мы снова поругались с Артемом. Поругались так, что я готова была выйти замуж хоть за самого дьявола и сбежать из дома прямо в тапочках. Так что вариант с замужеством, да еще и с жильем, может, в моем положении и не самый худший, тем более во время сделки на «Кафедре» мы обговорили условия: пару месяцев лжи и расходимся. Никто посторонний о нашем сговоре знать не должен. Я не порчу Бондаренко репутацию отвязного бабника, он не позорит меня своим разгильдяйством. Апеллируем браком только в случае крайней и жизненно важной необходимости, по согласованию и заблаговременно. При остальных обстоятельствах ведем себя как раньше ­— то есть не знаем друг друга.

­— Да уж… ­— хмыкает Ахметова, ­— высоковата цена для того, чтобы пойти на вечеринку.

Зара терпеть не может ни Соколовского, ни его друга. Когда она узнала, с кем я связалась, долго меня отчитывала, но я и сама все понимаю. Однако, перспектива быть свободной слишком сладка на вкус, чтобы можно было ею разбрасываться.

­— Ладно, ­— Ахметова делает быстрый выдох. ­— Выше нос, невеста! ­— хихикает. ­— Поверить не могу, моя лучшая подруга выходит замуж! Жаль, что за такого придурка.

­— Просто не напоминай мне об этом, ­— прошу, покручивая на запястье голубой браслет. — Считай, что все игра. Не по-настоящему.

Глава 10.

Даша

На выкрашенной в персиковый оттенок стене висит портрет президента, слева от него информационный стенд. На подоконнике ­— изобилие цветов в глиняных горшках. Деревянный шкаф, стеллаж с одинаковыми черными папками, на корешках которых от руки выведены цифры. Полагаю, это годы, а не количество заключенных и расторгнутых браков.

Перевожу взгляд на рабочий стол, который завален кучей документов.

Я не рассчитывала, что в здании ЗАГСа меня будет ждать королевский зал, я вообще не знаю, как здесь все устроено. За свою жизнь я ни разу не была на церемонии заключения брака, отсутствие подобного опыта не мешало мне представлять, как это должно быть красиво. В торжественном церемониальном зале, с камерным оркестром в его углу, красной ковровой дорожкой и огромными винтажными окнами, увешанными помпезными гардинами. В центре этого роскошного зала ­— широкий стол, за которым ухоженная женщина в праздничном наряде с не менее широкой улыбкой произносит торжественную речь.

Женские пальцы с облезлым маникюром шлепают по клавиатуре. Передо мной сидит женщина в повседневном легком платье на круглых пуговицах, и она нисколько не похожа на ту, которую я себе представляла. Она не улыбается. Она выглядит так, будто ненавидит это место и каждого присутствующего в нем. Когда случайно пересекаюсь с ней взглядами, читаю в ее взгляде пренебрежение и…осуждение.

Мне не нужно ни ее одобрение, ни порицание, я и сама не в восторге. Я не выгляжу счастливой невестой, наша пара вообще слабо напоминает молодоженов и то, что в этом кабинете сейчас происходит полнейшая дикость, женщина понимает тоже.

Хмыкнув, она бросает взгляд правее от меня, а потом тяжело вздыхает, поджав губы. Реакция этой женщины уже третья по счету, когда она скашивает взгляд в сторону. Там сидит Бондаренко. По правую от меня руку, растекшись по стулу бесформенной консистенцией.

Опускаю глаза на свои руки, пальцы нервно мнут подол сарафана, но я не смотрю в его сторону. Просто не смотрю, хоть и вижу боковым зрением его длинную вытянутую ногу. Она голая. Его ноги голые! Длина спортивных шорт едва прикрывает середину бедра. Черные брендовые шорты и белая майка с глубокими проймами и вырезом спереди. На ногах высокие белые носки и мощные фирменные кроссовки. Светлый ежик волос спрятан под белой кепкой, на козырьке которой покоятся солнцезащитные очки. Оптимальный вариант для нашего города с учетом тридцатиградусной жары, и в целом он выглядит так, будто вышел из дома на утреннюю пробежку и не вернулся.

Сказать, что мне неловко ­— ничего не сказать. В этой неловкости я искупалась с головой с тех пор, как увидела вываливающегося из машины Бондаренко. Зара до сих пор пребывает в коматозе, сидя на крайнем в ряду стуле у стены. Она будто проглотила язык, глаза, не моргая, смотрят в одну точку и то, что она жива, подсказывают ее пальцы, терзающие корону. Бумажную красочную корону, которую Соколовский напялил на нее у входа в ЗАГС. Корону свидетельницы.

Рядом с ней улыбается наш одногруппник. В этом кабинете ему одному все нравится. И, если у его друга совершенно скучающий и равнодушный видок, то Денис выглядит вовлеченным.

Улавливаю движение справа. Скосив правый глаз, наблюдаю, как Бондаренко меняет позу. Вытягивает вперед, прямо под стол, вторую ногу и складывает руки на груди, отчего его левое плечо бугрится.

Его и щупать не надо, уверена, эти мышцы твердые и стальные. Я успела разглядеть, пока парни шли к нам, ведь Герман эти мышцы не прятал. Сложно не разглядеть, когда семьдесят процентов его тела ­— неприкрытая кожа, под которой различается фактура. Крепкая, рельефная и…самоуверенная. Разумеется, он в курсе, что его тело идеально. Я в этом нуб, а он ­— съел собаку. Понятия не имею, как он добился такого результата, возможно, ему повезло с генами, потому что Бондаренко сложно представить не вылезающим из спортзала.

Столько мужских открытых частей тела я видела только на городском пляже. Но ни на одной из них я не зависала. Это ни о чем не говорит! Это лишь подтверждает, что Бондаренко ­— наглый бунтарь, который не слышал о нормах приличия и поведения.

От всего происходящего у меня взрывается голова. Я однозначно совершаю ошибку и позже пожалею, уверена.

Я уже жалею и готова сорваться к двери одновременно с голосом женщины, который меня тормозит:

­— Дарья Игоревна Шольц… ­— она смотрит в экран, а не на меня, ­— ваш паспорт, ­— вытягивает руку, прося документ.

­— Шольц? ­— неожиданно просыпается мой «жених». ­— Ты Шольц? ­— он поворачивается ко мне и смотрит на меня по-новому. Будто вообще впервые видит. ­Осматривает с ног до головы, отчего скукоживаюсь в комок. Его взгляд с наглецой и усмешкой. ­— Я могу взять фамилию будущей супруги? ­— отворачивается, обращаясь к женщине-регистратору. ­— Герман Шольц… ­— задумывается, словно смакует. ­— А неплохо! Ден, скажи? ­— кивает Соколовскому, который показывает ему «класс» и поощряюще улыбается.

Зара кашляет, не виню ее в этом.

Мне хочется провалиться сквозь землю, настолько мне стыдно. За поведение этих двух, а больше за себя. Перед собой и женщиной, которая, вероятно, считает меня идиоткой, решившей связаться с самим сатаной.

Удрученно вздохнув, регистраторша забирает у меня паспорт. Я смотрю на нее умоляюще. Вразумить меня и направить на истинный путь, но она хладнокровно шлепает печать в моем документе, и я получаю удар в грудь.

Все. Это конец. Эта печать ­— свидетельство того, что моя ошибка приобрела официальный статус.

Глава 11.

Даша

— Придурок! ­­— бросает Зара в ответ на выпад Соколовского. С тех пор, как мы вошли в ЗАГС, это первое слово, которое она произнесла, и в общем я с ней согласна.

Подруга зло пихает в руки Дениса измученную корону и переводит внимание на меня. Ее выражение лица сочувствующее, возможно, именно этого требует выражение моего лица ­— сочувствия, но внутри себя я его не прошу, ведь сама принимала решение.

Ловлю взгляд Зары, но тут же опускаю свой, когда голова Бондаренко поворачивается ко мне.

Я снова разглядываю свои пальцы, которые теребят вместо подола сарафана паспорт, и их жжет. На четырнадцатой странице впечатан штамп, и его не сотрешь. Каким бы ненастоящим являлся наш брак, отметка о нем настоящая. Подумать над этим у меня не получается, потому что чувствую на себе внимание Бондаренко.

Он смотрит на меня, и этот взгляд я ощущаю остро и россыпью мурашек на коже рук.

Когда на меня смотрит Юсупов, мне хочется спрятаться. От грязных пятен, которые он на мне оставляет своими глазами. Сейчас мне тоже хочется спрятаться, но лишь от того, что не знаю, как относиться к реакции своего тела на взгляд Бондаренко. Реакция моего тела отзывается вспышкой промелькнувшего сожаления, когда Герман спустя две секунды отворачивается. Вероятно, не найдя во мне ничего выдающегося. Гоню от себя эту реакцию. Мне не нужно внимание Бондаренко, пусть не напрягается!

­— Сейчас по времени следующая пара, ­— твердо оповещает женщина, намекая, что пора сворачивать этот абсурд. Я и сама хочу побыстрее покинуть помещение, ведь находиться здесь становится невыносимо.

Ахметова подскакивает первая, будто только и ждала разрешения, следом за ней поднимаюсь я, исподлобья наблюдая, как длинные ноги со светлыми короткими волосками подтягиваются, лениво принимая горизонтальную опору.

­— Молодой человек… ­— не выдерживает женщина и делает замечание потягивающемуся Герману, ­—…вы не на стадионе.

Не собираюсь больше здесь оставаться! Краска стыда топит лицо, и не дожидаясь того, что ответит Бондаренко (а он ответит, не сомневаюсь), вылетаю за дверь, за которой действительно топчется молодая пара. В отличии от нас они выглядят «женихом и невестой», и это в которой раз подливает масла в огонь, говоря, что я дура.

Зара ровняется со мной у массивной входной двери, которую вдвоем толкаем вперед. Дневной свет ударяет по глазам, и я щурюсь, но не заметить океан нарядных людей невозможно. Народ толпится у входа, ожидая новобрачных, и я пробираюсь сквозь толкотню в левое крыло крыльца, где относительно свободно.

Зара идет по следам, ее присутствие ощущаю затылком.

Когда нахожу квадратный метр пустого пространства, останавливаюсь и делаю долгий выдох.

Я не собиралась происходящее принимать близко к сердцу, но разве его заставишь? Разве можно приказать ему не клокотать в груди, когда оно неподвластно?

­— Ну ты как? ­— тихо у меня за спиной спрашивает Ахметова. Она перестала кашлять, ловлю себя на этой мысли. Ну хоть для кого-то сегодняшний цирк стал исцелением, потому что для меня он сравним с бетонной плитой, упавшей на плечи.

Поворачиваюсь к подруге. Выдавив из себя полуулыбку, успокаиваю:

­— Все нормально, ­— вру я и тут же напрягаюсь, когда вижу приближающихся к нам Бондаренко и Соколовского.

Денис идет впереди, широко улыбаясь, Герман ­плетется сзади. Верхушка его кепки возвышается над головой друга. Несмотря на спортивное телосложение моего одногруппника, он ниже Бондаренко по росту. Мои брат и папа тоже ниже Германа, в моем окружении вообще нет таких «высот», чтобы приходилось запрокидывать голову. Именно это я и делаю — запрокидываю голову, когда, обогнав Дениса, Герман встает напротив меня, протягивая зажатое в пальцах свидетельство о браке, говоря:

­— Пусть будет у тебя.

Я не тороплюсь забирать документ, я слишком дезориентирована его близостью, потому что снова вижу небольшую ямочку на мужском подбородке. Я видела ее уже в университете, когда Бондаренко «делал мне предложение», и она сумасшедше ему идет.

Герман исследует мое лицо тоже. Сначала безмятежно, даже равнодушно, но потом щурит глаза, будто спрашивая, почему я так долго на него пялюсь. Это отрезвляет. Выдергиваю из его пальцев свидетельство, ощущая раздражение и легкий «бриз» его усмешки.

­— Молодые люди, с голубями не желаете фото?

Одновременно поворачиваем головы на хриплый старческий голос. Рядом с Денисом стоит седовласый дедушка, на дряблом запястье которого сидит белоснежный голубь с резным хвостом. Второй рукой он опирается на тележку, на которой слегка накренена ржавая самодельная клетка. В ней десяток голубей разной масти.

­— О, а давай, дед! Че по чем? ­— активничает Соколовский. ­— Запилим вам сейчас свадебную фоточку для домашнего архива, ­— он лезет в карман, доставая оттуда айфон, и наводит на нас с Германом камеру.

— А сколько не жалко, сынок, ­— отзывается в ответ старичок.

— Переводом можно? ­— веселится одногруппник.

Глубоко вздохнув, прикрываю глаза. Под веками будто прячусь вся полностью, уставшая от глупых насмешек и необоснованного веселья Дениса.

Глава 12.

Герман

Набираю: I'm ready to take the order (1)

Enter. Отправлено.

На экране в развернутом окне тут же загорается зеленая лампочка, оповещающая о новом объявлении. Сейчас в общем списке мое объявление первое, и несколько тысяч просмотров за пару секунд тешат мое самолюбие. Хотя бы таким образом, ведь я никогда не просил дать мне заказ.

Это я выбирал. Из того, что предлагали заказчики, от заявок которых моя электронная почта периодически подвисает.

У меня есть два постоянных клиента. Два проверенных заказчика, которым время от времени рисую коды. От скуки. Или когда хочется загрузить башку.

Сегодня, пересилив себя, я закинул свою кандидатуру в единую базу разработчиков приложений. Мне нужны бабки.

Не успеваю откинуться на спинку рабочего кресла, как слышу характерный булькающий звук входящего. На экране мака в графе «сообщения» 83 уведомления.

Уже 95.

Усмехаюсь.

102.

Сто два заказчика в течение полуминуты. Это неплохо, в принципе, я не сомневался. Ноукодеров, работающих с любыми размерами экранов и устройств, не так много. Их вообще мало. Реально успешных и петрящих чуваков на ноукод-платформах по пальцам пересчитать можно.

Я среди них, и показываю поднятый вверх свой средний палец всем остальным, собираясь стать лучшим. Не конкурентоспособным. Лучшим! Чертовым монополистом в сфере ноукода.

Открываю первые пять предложений. Все они ­— заказы мобильных приложений: в основном маркетплейсы, лендинг и бэкенд. Последнее интересно. Бэкенд-разработка без кода ­— сложно, но отлично оплачиваемо, и мне это как раз сейчас нужно.

Откликаюсь.

Ногами отталкиваюсь от ножки рабочего стола и в кресле отъезжаю на метр.

Перевожу внимание на окно, за которым сумерки плавно опускаются на город.

Вид бомбический. Из окна моей комнаты в любое время суток вид охеренный. Вид на море, эта квартира выбиралась с таким условием.

Мы с мамой выбирали ее вдвоем. Еще на этапе застройки этого жилого комплекса оба видели в нем перспективу.

«Все закаты будут твои, сынок», ­— мама всегда так говорила, когда приезжали с ней проверить ремонтную бригаду, колдующую над хатой. Стоя на балконе, уже невозможно худая, изнеможденная и бледная, в ее голубых глазах отражалось море, делая их цвет аквамариновым. До последнего вдоха ее глаза оставались такими… До последнего вдоха…

Мои глаза карие, в отца. Но даже этот подарок от него я не оценил.

Встаю и шаркаю на балкон. Облокачиваюсь на перила. Смотрю вдаль.

Картинка захватывает дух, почему я похерил это состояние? Когда стал видеть в палитре заката повседневность, а в красках и запахе моря ­— обыденность?

Мы, живущие у моря, не видим его. Не замечаем. Оно ­— часть нашей жизни, как воздух, как солнце или ветер, воспринимаем море привычно, и крутим пальцем у виска, когда слышим восторженные визги туристов, плескающихся в нем.

Загребаю в легкие воздух. Он соленый, немного с горчинкой.

На линии горизонта маячит парусник, врезающийся в закатное солнце. От него осталось четверть диска, и через пару минут солнце исчезнет совсем.

Эту квартиру мама подарила мне четыре года назад. Я благодарен ей, ведь полтора года назад мне было куда съехать.

Сжимаю перила до посинения пальцев. Живот напрягается, оказывая фантомное сопротивление давящему в него кулаку. На шее такой же кулак сдавливает горло, и я пытаюсь сглотнуть этот ком из воспоминаний. Сегодня этих воспоминаний много. Может, потому, что скоро у мамы день рождения. Ей было бы сорок девять. Всего сорок девять…

Закрываю глаза и приподнимаю лицо. Ловлю им освежающий бриз. Подставляюсь. Пусть сдует чертовы мысли, негатива в них стало столько, что в башке не вмещаются.

Под опущенными веками глаза расслабляются. Где-то в столе валяется футляр с очками, я их не ношу. Ночная работа за монитором еще никого на делала здоровее, но я плюю и на это. Мне как-то стало плевать на здоровый образ жизни, а у жизни я стал на особом счету. В черном списке по-любому.

Вибрация в переднем кармане домашних шорт уверяет, что для одного человека в этом мире я тоже на особом счету, ведь звонить на этот номер может только чертов Сокол.

Не только Сокол…

Одиннадцать цифр не сохраненного номера. Оказывается, мне гораздо легче запомнить последовательность чисел, чем придумать, как записать в телефон девчонку.

Это Даша.

Случайное имя, которое я впустил в свой паспорт. Вихрь, который втянул в игру с отцом. Доверчивая отличница в скромном белом сарафане, прячущая от меня глаза, когда на нее смотрел. И жена, от которой бежал, когда прочитал в ее взгляде отчаяние.

Я разучился сочувствовать, сопереживать. А на хрена это делать, когда всем друг на друга плевать? Я так думал, а там, на крыльце у ЗАГСа, ведь мог и вломить Дэну. Реально мог двинуть другу, если бы тот не прекратил кочевряжиться, потому что, твою мать, я чувствовал…кожей, подсознательно или на каком-то космическом уровне всю девчонкину обреченность, безвыходность, и это взбесило.

Глава 13.

Даша

Я не знаю, сколько у меня есть времени, поэтому, когда за братом закрывается входная дверь, начинаю носиться по своей комнате как оглашенная.

Большую часть личных вещей я уже собрала. Они запиханы в рюкзак, который спрятала под кроватью. Вещей в нем немного, в основном малогабаритные летние и нижнее белье. В конце концов, я всегда смогу вернуться и взять необходимое. Я надеюсь на это. Если останусь живой после того, как Артем узнает о моем побеге.

Мой побег шит тонкими нитками, уверенности в нем у меня никакой.

Я подслушала телефонный разговор брата и узнала, что ему срочно нужно с кем-то встретиться. Это мой шанс! Возможно, даже единственный, потому что этот деспот нацелен отвезти меня завтра утром в станицу.

Полчаса назад мы кошмарно поругались. Брат орал так, что Мавроди до сих пор сидит в шоке на пирамиде из семечек.

Я сказала Артему, что никуда не поеду. Он велел на это не рассчитывать, и я склонна ему верить.

Останавливаюсь на середине комнаты. Быстро и тяжело дышу, осматриваясь по сторонам. Ноутбук в чехле, камера с примочками, рюкзак, пакет с обувью, пакет с пряжей, кормом и комплектом постельного белья на сегодняшнюю ночь, два полотенца ­— собрала все по­-минимуму.

Верчу головой до головокружения, боясь все же что-нибудь упустить, и натыкаюсь на брошенный на постели телефон. Подхватывают его, чтобы посмотреть время. Десять минут назад я позвонила Бондаренко.

Сама.

Я не была в аффекте, всего лишь наступила гордости на горло. Я не гордая, когда речь идет о безопасности. А мои нервы и личные границы давно в «зоне риска».

Герман сказал ­— созвонимся. Он не уточнил, когда и во сколько, и это не мои проблемы, если я потревожила его планы. Я свою часть уговора выполнила. Пусть выполняет свою.

Мой звонок его не устроил, я поняла это по рявкающим интонациям в его голосе. Ничего не знаю, я не просила меня забирать, но он сказал это так, что не нашла аргументов с ним спорить. К тому же, если он поможет мне с вещами, то плюс ему в карму.

Прикусываю нижнюю губу. Сердце нетерпеливо скачет, я и сама взвинчена и мысленно поторапливаю Бондаренко. Не в курсе, откуда он едет, в любом случае наш город не такой большой, чтобы добираться полдня.

Выбегаю из комнаты и мчу в кухню, из которой выход на балкон. Схватившись за перила, наполовину высовываюсь и смотрю вниз на вход в подъезд, потом по сторонам, убеждаясь в отсутствии брата. Одновременно с этим во двор въезжает такси, и я прослеживаю за его медленным движением, которое прекращается напротив моего подъезда. Настораживаюсь и с ужасом жду, что из него выползет Артем, и моему побегу наступит конец, но машина стоит на месте и из нее никто не выходит. Вероятно, кого-то ждет.

Телефон в моей руке коротко вибрирует. Это сообщение. Смотрю на экран, имя на котором выглядит непривычно ­— Герман Бондаренко. Кто бы мог подумать. Я-то уж точно не могла подумать, что буду иметь с ним связь. Телефонную.

Открываю месседж.

Выходи

Куда выходить-то?

Снова перекидываюсь через перила и верчу головой по сторонам, выискивая что-то подходящее Бондаренко. Скажем, личный джет или королевский кортеж. На чем там разъезжают богатые детки? Но ничего подобного, кроме машины такси, не наблюдаю.

Куда выходить? ­— пишу.

В окно, блин. Не тупи. Жду внизу ­— отвечает.

В смысле? Смотрю на машину такси, потом на сообщение.

Бондаренко и такси, серьезно? Это как селедка и молоко, поэтому уточняю:

Ты в такси? ­

На экране начинают бегать точки.

Печатает. Потом прекращает. Через несколько секунд точки опять пляшут, и я завороженно за ними наблюдаю. Что он там пишет? Рассказ?

Стирает. Пишет. Стирает. Пишет… Пишет до тех пор, пока не приходит:

Да

Что ж. Так бы сразу и сказал.

Отвечаю:

Ты бы мог подняться и помочь мне с вещами?

Я наглею? Ничего подобного! У него в паспорте штамп, это все объясняет.

Он думает над моим вопросом некоторое время, и я уже собираюсь бежать обратно в комнату, не надеясь на совесть Бондаренко, как задняя дверь машины открывается.

Я смотрю на его резкие движения и светлый ежик волос, на который сверху плюнуть желания не возникает, но возникает другое:

­— Бондаренко! ­— кричу я.

Голова парня тут же запрокидывается, и ему требуется секунда, чтобы вычленить меня на третьем этаже.

Машу ему рукой. Не знаю зачем, инстинктивно.

Брови Германа изгибаются, и всего на мгновение на его лице отражается веселье, но потом оно снова приобретает скучающее выражение, с которым требовательно говорит:

­— Квартира.

Какая важная птица! Ну и ладно! Пусть вредничает, мне безразлично, хотя и не обязательно быть такой букой.

Глава 14.

Герман

— Что он тебе сделал? Он тебя трогал? Я тебя закопаю, если ты хоть пальцем ее коснулся…

— Воу-воу, полегче… Мм­­м-мм… ­— стону, когда моя щека припечатывается к поверхности комода.

Захват у него серьезный, я помню.

Ну привет, старый знакомый.

­— Вот и свиделись, ­— шипит за спиной старлей, который совсем недавно точно так же приложил меня мордой о капот ментовской тачки. ­— Ты че тут забыл, ушлепок?

­— Здорова. В гости приехал, соскучился, ­— сиплю, выхватывая тычок по ребрам. — Мм-мм…

­— Отпусти его! Отпусти! ­— визжит Дашка, бросив сумки на пол. ­— Совсем крыша поехала? Артем!

О-оо, ну нет! Твою мать! Морщусь, чувствуя хруст носовой перегородки, отдающий тупой болью в висок и ухо, а следом на верхней губе оседает кровь. Слизываю ее языком.

Зараза ты, старлей.

— Повторяю для тупых: какого хрена ты тут трешься?

­— У него кровь! Ты совсем больной? Отпусти, я сказала! ­— девчонка дергает за локоть придурка, пытаясь того оттащить от меня, но туша старлея вжалась в мое тело будто намертво. Он вдавливает свое колено мне в подколенную яму, и я уже готов свободной ногой садануть ему между ног, но одним глазом замечаю, как Дашка запрыгивает на гайца и начинает молотить того по спине.

Неподвижно остаюсь на месте, не делаю резких движений. Прихожая настолько тесная, что боюсь задеть девчонку, болтающуюся на старлее как тряпичный рюкзак.

­— Ненавижу тебя, ненавижу! Отпусти его! Артем! ­— Даша лупит мужика куда придется и, судя по тому, что она называет его по имени, они плотно знакомы.

— Капец тебе, понял?! Сейчас я тебе устрою гостеприимный прием! И заметь, щенок, это ты на моей личной территории, ­— шипит мне на ухо.

­— Ненормальный! С ума сошел? ­— не сдается малая.

­— Дарья! В свою комнату пошла! Быстро! ­— орет старлей и пытается стряхнуть с себя девчонку.

— Он мой муж! Не трогай его! Я сейчас вызову полицию! Я не шучу.

Захват моих сцепленных за спиной рук ослабевает. Спустя секунду мои руки свободно падают вдоль корпуса, а тело освобождается от тяжести ментовского тела.

Выпрямляюсь и резко оборачиваюсь.

Гаец замирает, разводя руки в стороны, давая Дашке медленно сползти с его спины.

Оба тяжело дыша, смотрят друг на друга секундную вечность, после чего старлей медленно поворачивается ко мне.

Несмотря на то, что половина моего лица онемела, а под носом кровяное болото, я оскаленно ему улыбаюсь.

­— Герман, ­— представляюсь и протягиваю ладонь, ­— рад знакомству.

Мускул на его очекушенной роже судорожно дергается, глаза наливаются кровью, когда смотрит на мою вытянутую руку, а после на ухмыляющееся лицо.

­— Ах, ты ж мразь. Через сестру мою решил отыграться?! ­— он бросается ко мне, но в этот раз я успеваю его блокировать, хоть и слово, за которое непроизвольно цепляюсь, вышибает из меня воздух.

Сестра? Он сказал ­— сестра?

О, твою мать!

Что за чудеса долбанного везения?!

Дашка и этот отбитый ­— родственники?

Не успеваю оценить весь масштаб бедствия, как Дашкины кулачки снова прилетают по плечу. Только уже мне.

­— Эй, да за что? ­— возмущаюсь, глядя на растрепанную девчонку. Ее глаза мечут стрелы, которыми протыкает меня насквозь.

— Что вы здесь устроили? Вы что, знакомы? ­— кивает она на брата, которого едва сдерживаю захватом сгиба локтя, сдавливая тому кадык. ­— Господи, Герман, отпусти его, пожалуйста, ­— Дашка накрывает голову ладонями и смотрит поочерёдно то на меня, то на своего брата. У нее растерянный непонимающий вид. Да я, млин, тоже нефига не врубаюсь.

Как же так вышло, что со всего города я выбрал девчонку, у которой брат с поехавшей крышей?

­— Руки от меня убери! ­— брыкается гаец, брызжа слюной. Пытается отодрать мой локоть, но я свободной рукой блокирую эту попытку.

­— Спокойно, родственник. Ну че ты такой дерганный? ­— говорю ему в ухо. ­— Расслабься. Давай сядем, пообщаемся нормально. Мы же теперь семья как-никак.

­— Дарья, ты с кем, идиотка, связалась? Он отморозок! Ты что, творишь, дура?

А вот это ты, старший лейтенант, зря.

Я резко разворачиваю его к себе лицом и под Дашкин оглушающий визг впечатываю в стену. У меня ноль информации о причинах, по которым девчонка сваливает из дома, но я бы тоже не смог жить с этим носорогом.

Хорошенько тряхнув новоиспеченного родственничка за ворот футболки, членораздельно и предельно доходчиво цежу:

­— Мы с твоей сестрой поженились. Нравится ли тебе такое родство или нет, но придется смириться, ­— хлопаю его по плечу. ­— Сейчас я забираю свою жену домой, а тебе советую со мной подружиться, ­— растягиваю губы в ухмылке. ­— Для тебя дружить со мной безопаснее, чем не дружить с семьей Бондаренко.

Память у старлея отличная, он узнал меня сразу, как только увидел на пороге квартиры. Поэтому, уверен, моего отца он тоже запомнил, а если все же запамятовал, то ему стоит погуглить на досуге фамилию Бондаренко, которая по значимости не самая последняя в нашем регионе.

Глава 15.

Герман

Она смотрит на меня исподлобья. Опасливо бросает обеспокоенные взгляды, а потом прячет глаза. Думает, что я этого не вижу, но я вижу, потому что тоже на нее смотрю, но в отличии от нее не прячусь.

Водитель такси косится на меня в зеркало заднего вида.

У обоих я вызываю опасение, ведь у меня под носом кровяная лужа, которую периодически смахиваю пальцами свободной руки и отираю о белые шорты.

Десять минут в дороге мы едем исключительно молча. Но это обоюдное молчание такое осязаемое, что, сидя от меня на пионерском расстоянии, я чувствую, как Даша напряжена. От нее волнами исходит это напряжение.

От меня тоже нехило искрило. И первые несколько минут после того, как мы покинули Дашкину квартиру, я тупо старался прийти в себя и угомонить бешеную энергию, которая распирала от встречи с чокнутым старлеем.

Ну спасибо тебе, дорогая женушка, за такого родственника!

Охренеть!

Подстава, конечно, капитальная. Вообще, о таких проблемных с головой родственниках предупреждать заранее надо.

Смотрю на нее. Пытаюсь найти в ее профиле хоть что-то доказывающее их родство, но они ни черта не похожи, что радует. Жить с ней под одной крышей несколько месяцев и каждый день видеть в ней придурка-гайца ­— развлечение не самое приятное.

­— У тебя кровь…­— еле слышно бурчит себе под нос Даша.

­— Переживаешь за меня? ­— усмехаюсь, наблюдая за тем, как ее правая щека вспыхивает румянцем. Это прикольно. Давно не видел такого. Обычно у девчонок на лице слой макияжа, разглядеть что-либо под ним можно только под микроскопом, а у этой как на ладони. Бери и смотри.

Беру и смотрю.

­— Это не смешно, ­— глухо бормочет и отворачивается к окну.

Блин, это очень забавляет! Забавляет, с какой тщательностью она пытается скрыть заботу и эмоции, потому что я вдруг вспоминаю, как она набросилась на своего брата и лупила его по спине.

Улыбаюсь, млин. Смотрю на девчонку и не могу сдержать улыбку. Она меня защищала! Твою мать! Мелкая хрупкая девчонка так самоотверженно защищала меня!

И не потому, что она рассчитывала произвести на меня впечатление, но я, черт…я впечатлен. Она просто вот такая. Она и сейчас переживает. И не только за меня. Уверен, она нервничает и за придурка-брата, перемалывает в голове мысли, в которых сомневается, считая, что поступила неправильно, когда уехала со мной.

Я бы на ее месте не сомневался. Я бы на ее месте уже давно бы свалил. С таким душевнобольным жить-то опасно, мне даже ее животину стало жалко оставлять с ним.

Клетка с хомяком стоит на сидении между нами. Мы больше десяти минут в пути, но в салоне им не воняет. Если он настолько чистоплотный, как говорила его хозяйка, пусть живет, но не отсвечивает.

На голых, крепко стиснутых коленках Даши ­— аквариум. Она бережно прижимает его к животу и большими пальцами водит по прозрачному стеклу. Нервничает.

Нагло скольжу взглядом по девчонке то вверх, то вниз. Рассматриваю, и она, будто чувствуя, плечом вжимается в заднюю дверь.

Когда подъезжаем к моему дому, минуя шлагбаум, на улице темень и легкая вечерняя свежесть.

Дашка все время плетется сзади, пока пересекаем подъездный холл в сторону лифтов.Здесь всегда тихо. В любое время суток наш подъезд ­— пример для подражания. Не в курсе, кто мои соседи, кажется, их тут вообще нет, потому что пересекаюсь с ними очень редко и то на парковке. Когда еще имел под задницей колеса.

­Как только заходим в лифт, Даша встает напротив меня на противоположном конце лифтовой кабинки. Смотрит по сторонам, прижимает к груди аквариум, но не смотрит на меня. А я смотрю. На нее.

­— Ты не говорила, что у тебя брат ­гаишник, ­— нарушаю молчание.

Даша резко вскидывает голову, наконец, ловит мой взгляд и виновато краснеет.

­— Я стараюсь не акцентировать внимание на этом неприятном факте моей биографии, ­— сообщает она, вызывая у меня улыбку. Понимаю ее, я бы тоже хотел забыть о существовании в своей жизни такого родственника. ­— Откуда вы знаете друг друга? ­— бросает встречный вопрос.

Даю себе пару секунд на раздумье. Что ей сказать?

­— Да так, как-то не сошлись в понятиях. Давно это было, ­— отвечаю уклончиво в тот момент, когда лифт останавливается на моем этаже.

Выхожу первым и подхожу к двери. Поправив на плече Дашкин рюкзак, открываю замок и толкаю дверь вперед. Делаю шаг в сторону, пропуская внутрь гостью.

Быстро на меня взглянув, она трусливо входит. Сразу у входа опускает на пол свои причиндалы, оставляя аквариум на ладони.

­— Пройди, ­— подталкиваю вперед, заставляя сделать несколько опасливых шагов в глубину прихожей.

­Наступив на задники кроссовок, снимаю их и иду в гостиную, которая объединена с кухней, по пути врубая свет. Ставлю клетку с притихшим хомяком на глянцевую столешницу. Под нее опускаю пакеты.

Даша бесшумно входит в комнату. Задрав голову, разглядывает лампочки на потолке. У нее слегка приоткрыт рот, а глаза широко распахнуты. Прижимает к себе аквариум так, будто его у нее сейчас отнимут. Чудная.

Глава 16.

Даша

По ощущениям целая вечность уходит на то, чтобы прийти в себя и понять, что сейчас было.

Он просто вскочил и сбежал. Ничего не объяснив, не сказав. Лишь порезавшая лоб вертикальная складка размыто намекнула, что хозяин этой квартиры чем-то недоволен.

Моим здесь присутствием?

Так я не просила! Я и сама не в восторге от нашего соседства. Зачем он привез меня в свой дом? Зачем ему все это нужно, о каких проблемах с семьей он говорил, если живет здесь один и довольно неплохо?

Поднимаюсь с колен. Осматриваюсь и задерживаю внимание на инструменте. Легендарная электрогитара, так бы к ней и прикоснулась.

Интересно, Бондаренко владеет инструментом, играет? Или чем вызван его интерес к нему? Тем, что эта гитара отлично вписалась в общий интерьер комнаты?

Верчу головой по сторонам. Очень лаконично и стильно. Но вот такие детали, как гитара или длинные свисающие светильники с потолка из деревянных балок, добавляют харизмы этой комнате.

На полу мокрой тряпкой валяется полотенце. Поднимаю его и вешаю на спинку стула, откуда стащила. Может, Бондаренко психанул из-за этого? Из-за моей инициативы? Меня никто не просил помогать, но, когда человек нуждается в помощи, я не могу спокойно смотреть и бездействовать.

Я жду хозяина квартиры полчаса в надежде, что он выскочил за хлебом. Это глупость, я понимаю, ведь время далеко от того, когда ходят за хлебом и солью.

За эти полчаса, сидя на высоком барном стуле, я изучила каждую поверхность комнаты. Я не выхожу из нее. Не нарушаю личные границы. Я вообще не знаю, что мне делать!

Если Герман сейчас вернется, мне стоит уйти? Я бежала от брата, чтобы попробовать быть свободной, но не уверена, что обрету ее, когда буду делить одну жилплощадь с парнем, которого еще неделю назад старалась обходить стороной.

Мысли о брате запускают тревогу в груди. Как бы там ни было, я переживаю за этого придурка. На экране моего телефона пусто: ни звонка от родителей, ни от Артема. Значит, ума у него хватило, чтобы не позвонить им на ночь глядя. Но об этом мне все же стоит подумать ­— как объяснить родителям то, что наворотила, ведь рано или поздно Артем им нажалуется. А пока брат молчит. Это странно. Это может означать, что, либо меня уже объявили в розыск, либо мой уход стал для Темы личным оскорблением.

Я переживаю. Как бы он меня не третировал, я за него переживаю. Меньше всего на свете я хочу быть причиной чьих-то расстройств и невосстанавливающихся нервных клеток. А Артем… он в любом случае расстроился, просто выражать свои эмоции умеет лишь гневом и бешенством. Но возвращаться к нему не хочу. Я уже перешагнула эту черту, теперь только вперед.

Спустя час, немного успокоившись, я понимаю, что терпеть нужду становится невыносимо, и я, как мелкий домушник, крадусь по коридору, из которого выходят три двери. Две по одной стороне, одна ­— на противоположной, которая и оказывается той, что ищу.

Уборная Бондаренко выполнена в темных тонах и очень мужская. Вместо ванны ­— душ со стеклянными стенками, и я, покраснев, отворачиваюсь, потому что представляю, как Герман в нем моется.

Открестившись от видений, рассматриваю мужские скупые гигиенические принадлежности на столешнице под зеркалом и не удивляюсь этому, потому что не представляю, чтобы Герман тратил много времени над уходом за волосами или лицом, зато меня удивляет другое. Опущенная крышка сидушки.

Артем никогда не опускал.

Осторожно, двумя пальцами поднимаю крышку и смотрю в унитаз, надеясь, что Бондаренко переживет, если я им воспользуюсь.

Сделав личные дела, мою руки. Мыло в дозаторе без отдушки, не пахнет ничем, и это не удивляет. Герман категоричный во всем, успела узнать.

Прежде чем покинуть туалет, быстро осматриваю его, чтобы ничего не выдало моего здесь присутствия.

Когда выхожу, сразу направляюсь в прихожую, которая освещена едва попадающим в нее светом из гостиной. Я даже не пытаюсь найти выключатель. Не хочу здесь хозяйничать.

Вглядываюсь во все поверхности в поисках ключей. Ничего. При всем своем желании я не смогу отсюда уйти, я не брошу открытой квартиру. Я не хочу, чтобы мой муженек свернул мне шею, если вдруг его квартиру ограбят, а тут есть, чем поживиться. Одного светильника с потолка достаточно продать, чтобы несколько лет жить безбедно. Мне так тем более. А уж что говорить про эксклюзивную гитару?

Возвращаюсь в гостиную.

Смотрю на время в телефоне ­— без пятнадцати десять.

Мыкаюсь по комнате. Потом просто молча сижу. Переписываюсь с Зарой. Снова брожу от стены с гитарой до кухонного островка как заключенный.

Открываю ноутбук, просматриваю домашку на понедельник, но усвоить ничего не получается, пробую обработать фотографии с недавней семейной фотосессии, но и тут меня ожидает крах. Просто я нервничаю, ведь время двенадцатый час ночи.

Куда он ушел?

И почему вообще заставляет меня переживать?!

Прикусываю губу. Хныча, подхожу к клетке с Мавроди. Тот, заметив меня, подползает близко к решетке и тыкается мордочкой между двух металлических прутьев. Глажу маленький носик с белыми усиками. Улыбаюсь.

Глава 17.

Герман

Ее визг как звук расстроенной скрипки скребет по моим мозгам. Я морщусь, когда она вопит, перекрикивая самого Цоя:

­— Бондаренко, сдурел?! Убери эту… штуку!

— Штуку?

Мое оскорбленное «мужское достоинство», строго соблюдающее все утренние рефлексы, вздрагивает. Сам я столбенею, пытаясь поймать орущую дуреху в фокус, который спросонья слегка размазан.

­­— Ты прикрыл ее…его? ­— тычет в меня пальцем, и вся трясется, словно до сегодняшнего дня мужика голого не видела. Не хватало, чтобы она тут еще в обморок грохнулась.

Рассеянно шоркаю взглядом по кухне. Мой мозг еще кумарит после сна и пары ночных шотов, но Дашкины вопли отлично его стимулируют, и я хватаю со стола первое, что попадается под руку. Нечто, которое прижимаю к причинному месту, но тут же болезненно шиплю:

­— Твою мать, че за колючая фигня? Крапива? ­— ору я, заставляя девчонку среагировать на мой вопль и убрать ладонь с глаз.

­— Это…шерсть. Вязаный носок, ­— заторможенно шепчет, глядя на мой сжатый кулак, в котором, опустив лицо, замечаю реальный носок и прикрытое им хозяйство.

Когда возвращаю взгляд Дашке, выражение лица у нее пораженное, и я не знаю, радоваться ли мне или переживать. Пунцовые щеки пылают, круглые, как два пятака, глаза приклеены к моему паху, а губы произносят:

­— Ужас.

­— Ну знаешь… ­— раздражаюсь я и по наитию развожу руки в стороны.

­— Герман! Верни руку на место! ­— угрожающе шипит. ­— Ты что, эксгибиционист? ­— пищит и резко отворачивается.

­— Кто? ­— я не то, что выговорить, я расслышать это слово не могу.

­— Просто уйди, чудовище!

Ну приплыли. Матюгнувшись, отбрасываю чертов носок, который натер как наждачка, и срываюсь в свою комнату, по пути саданув ногой по дверному откосу.

Капец.

Залетаю к себе и шарахаю дверью. Закрываюсь. От греха по имени Дарья Шольц подальше.

Я вообще забыл про ее здесь присутствие. Я живу один полтора года. Этого времени мне хватило, чтобы обрасти привычками и не волноваться о собственном внешнем виде.

Наспех натягиваю трусы и шорты. С футболкой действую осторожнее, медленно ныряя в вырез, чтобы не задеть нос. За ночь он слегка припух, но ничего криминального. Без переломов, остальное поправимо. Чертыхаясь, вываливаю коробку с носками на постель и ищу пару, ощущая внутри себя жар, вызванный утренним резким перевозбуждением. Каждое мое утро размеренное, я медленно раскачиваюсь и долго набираю обороты. Сегодня газую прямо с места, без разогрева, и это подбешивает.

Почему она спала на диване? Почему не в гостевой спальне?

Вопросы вращаются каруселью и кружат башку, но ответ приходит самостоятельно ­— вспоминаю, как быстро вчера испарился, не успев показать девчонке комнату.

Мне нужно было проветриться.

Подумать.

Покопаться в себе, я в последнее время не часто этим занимался. Я выбрал принцип без заморочек и сложностей, не отчитываясь ни перед кем и неся ответственность только перед самим собой. Я сам по себе, так легче, нафига обременять себя сложностями? Я даже у отца эту ответственность забрал, но он считает иначе.

А Дашка… я не думал, что будет так сложно. Я выбрал ее, надеясь на обратное. Она не в моем вкусе, а я для нее ­— кусок дерьма, всем удобно и выгодно. Так какого черта она наваливает на меня свою ненужную заботу? Она мне не нужна. Не хочу нести за нее ответственность. Ее забота требует отдачи. Ответа. Взаимности. Это ведь так работает в ее правильном мире?

Выхожу из спальни, озираюсь. В гостиную заглядываю с опаской, вдруг эта мелкая еще от чего-нибудь шуганется.

Дашка сидит на диване с опущенной головой.

­— Ты вяжешь? ­— обозначаю свое присутствие тупым вопросом, от чего девчонка вздрагивает.

­— Уже нет. Психотравма, знаешь ли, дело такое, ­— бросает в ответ, не глядя на меня. ­— Ты одет?

­— Да, ­— усмехаюсь.

­— Ты уверен?

­— Ема, Шольц, не душни.

­— А ты в следующий раз не забудь надеть трусы! ­— он поворачивается ко мне и гневно стреляет в меня прищуром. В этом прищуре категоричное предупреждение, на которое отвечаю широкой улыбкой, когда падаю на диван рядом с ней, заверяя:

­— Я попробую.

Дашка шарахается от меня и сдвигается к краю, вжимаясь в кожаный подлокотник, а когда снова на меня смотрит, в ее взгляде прочитывается сожаление.

­— Прости, ­— виновато поджимает губы, глядя на мой нос.

­— Забей, ­— отмахиваюсь, ­— до свадьбы заживет, ­— ляпаю, не подумав. ­— Точнее до развода, ­— усмехаюсь.

Дашка тяжело вздыхает, и после непродолжительной паузы я слышу ее неуверенный голос:

­— Кажется, нам нужно обговорить условия сожительства.

­— Я не против, ­— пожимаю плечом и смотрю на нее.

Дашка утренняя. Следы недавнего сна скашивают ей как минимум лет пять. Она похожа на мягкую игрушку, которую хочется потискать. Розовая резинка в виде спирали болтается на конце ее растрепанных волос, на лице левая бровь «убежала» ­— ее край приподнят вверх, и у меня внезапно возникает желание отправить его на место. Но свои хотелки я крепко зажимаю в кулаке и сооружаю максимально заинтересованный вид, когда Даша выдвигает свое требование:

Глава 18.

Даша

Несмотря на то, что у Зары справка-освобождение до понедельника, подруга притащилась в универ ради меня в эту субботу. Ее присутствие рядом немного облегчает мое состояние, но я все равно постоянно озираюсь по сторонам и дергаюсь будто в меня то тут, то там тычут иголками.

Я натянута как тетива и, кажется, даже готова к внезапному появлению из-за угла Юсупова, либо Артема. Но ни от одного, ни от другого ни слуху ни духу. Из них двоих отсутствие информации от брата настораживает и пугает больше всего. Куда привычнее было бы видеть с утра пораньше на территории института его рабочую машину с мигалками и спецсигналом, чем столкнуться с ее отсутствием.

Я боюсь подобного затишья, оно, как правило, предшествует буре. От этого понимания мелкие волоски на коже рук встают дыбом.

Я не знаю, чего от него ожидать. Вряд ли мой брат спокойно и без последствий отпустил младшую сестру с человеком, которому накануне свернул нос.

Мысли об опухшем носе Бондаренко запускают волну стыда. Мне стыдно за брата. Стыдно, что он ведет себя, порой, как животное. Понятия не имею, что связывает Артема и Германа и откуда они знают друг друга, но что бы между ними ни было ­— это не повод махать кулаком.

Три субботние пары кажутся вечными. Я то и дело вздрагиваю, когда дверь хлопает от гуляющего по аудитории сквозняка. Мне все время мерещится появление Артема, оттого я чувствую себя параноиком и начинаю метаться внутри себя, ругая за эмоциональный порыв с замужеством, ведь шарахаться каждого звука ­— такой себе путь к свободе, о которой мечтала, соглашаясь на сделку с Бондаренко.

После занятий водитель Астаховых подвозит меня до места запланированной первой фотосъемки.

Прежде чем попрощаться, договариваемся с Зарой, что на вечеринку к Рафу поедем тоже с их водителем, ведь иным способом добраться в горы практически невозможно. Подруга ждет этого вечера как я жду новый трек Sia. Я не разделяю ее ожиданий несмотря на то, что, по сути, ввязалась во всю эту авантюру, чтобы проникнуться красками студенческой жизни. Но пока моя палитра исключительно в темных тонах. Может, я слишком замороченная и стоит относиться к происходящему проще?

Когда приходят первые клиенты, парень и девушка, я отвлекаюсь. Абстрагируюсь от всего, включаюсь в момент ­— здесь и сейчас. Ловлю в кадре лучи солнца и естественные улыбки влюбленной пары. Улыбаюсь сама, когда молодой человек кружит свою девушку в легком летящем платье и, смущаюсь, когда он ее целует. Они не играют в отношения, и у них не сделка. Они любят друг друга, любовь подсвечивает их лица. Живые, молодые, настоящие!

И мне становится чуточку грустно.

На следующей съемке я фотографирую семью: двух сестер и их старшего брата. Они пытаются воспроизвести старое фото из детства, на котором троих практически не узнать. Кроме этой локации, фоном которой служат остроконечный шпиль и белоснежные чайки. И мне снова становится грустно от того, что мы с братом не можем вот так, как они ­— обнять друг друга и с легкостью улыбнуться в кадр.

Попрощавшись с клиентами, забегаю в небольшой ресторанчик и на террасе перекусываю порцией обожаемой жареной барабульки с лимоном. Через полчаса в ларьке покупаю бутылку воды, прежде чем запрыгнуть в автобус, из которого через остановку выпрыгиваю, потому что вовремя вспоминаю ­— ехать мне теперь в другую сторону. В дом Бондаренко. И пока жду на остановке автобус в обратном направлении, звоню родителям. Прислушиваюсь к каждому маминому слову. В ее голосе нет ничего необычного, кроме легкого удивления ­— почему ни я, ни Артём не предупредили о смене планов. И эта информация снова запускает во мне волчок, который разматывает мои нервы.

Дорога до квартиры Германа занимает полчаса, и все это время я слушаю в наушниках любимую музыку, которая позволяет немного успокоиться.

А дома никого нет, и это прекрасно, ведь я до сих пор не отошла от нашей утренней встречи. Голое тело Бондаренко оставило на сетчатке моих глаз ожог. И на психике, вероятно, тоже, потому что не смогу его забыть в ближайшее время. Как бы я не гнала от себя образ стиснутого кулака на том самом месте, он меня преследует. Не оставляет меня! Вызывает волнение. Я до Бондаренко обнаженного мужчину ни разу не видела. Только на пляже, но то, что под плавками, мне никто не демонстрировал, а тут сразу такая фактура. Мне хоть и не с кем сравнить, но, думаю, Германа и сравнивать не нужно, у него «очевидное» преимущество. Господи, он красивый! Это стоит признать хотя бы самой себе. И это большая проблема. Огромная! Потому что, кажется, его тело не вызывает во мне равнодушия, как его обладатель.

У меня есть два часа. До того, как за мной заедет Зара, я планирую привести себя в порядок несмотря на то, что в душе у меня кавардак.

Пока одна, кое-как мою голову, сталкиваясь с кучей проблем: от непонятного крана в душевой до регулирования температуры воды. Здесь все сложно и очень наворочено, и я чувствую себя дикаркой. Однако, действую быстро, наспех приняв душ, после которого тщательно осматриваю стенки душевой кабинки, чтобы после меня ни единого волоска не осталось.

На полусухое тело надеваю шорты и футболку, на голове из полотенца сооружаю тюрбан.

Когда выхожу из ванной, настойчивый стук в дверь заставляет насторожиться.

Затихаю.

Что делать?

Инструкции, как вести себя в таком случае, у меня нет, и я крадусь к двери.

Глава 19.

Даша

Ее имя само по себе мне ни о чем не говорит. Я жду от нее уточнения, ведь она может быть старшей сестрой Германа или другой родственницей, и это понимание запускает во мне волну смятения. Кем бы она ни была, эта женщина имеет прямое отношение к семье Бондаренко, а это уже совершенно другой уровень. Это черта, за которой начинается личное и запретное, и я не планировала ее переступать.

О семье Германа я ничего не знаю. Никогда не интересовалась, но сейчас гостья, испытывающе глядя на меня, затягивает как воронка в это личное, ожидая от меня представления в ответ.

­— Даша, ­— говорю резче, чем собиралась, предусмотрительно опуская вежливое «приятно познакомиться», потому что мне не приятно. Я не хочу с ней знакомиться, она мне не нравится, и это что-то на интуитивном.

­— Даша… ­— повторяет с ироничной улыбкой она и забрасывает ногу на ногу. ­— Скажи мне, Даша, ты совершеннолетняя?

К горлу подкатывает тугой ком, я чувствую себя батарейкой, которую подсоединили к зарядному устройству, и энергии во мне достаточно, чтобы не выглядеть перед ней блеющей овцой.

Кто она, черт возьми, такая? По какому праву задает такие вопросы?

Мы ни о чем не договаривались с Германом. Он ни о чем не предупреждал, а, значит, и я не обязана сглатывать унижения, в котором эта неприятная женщина пытается меня искупать.

­— Вы можете подождать Германа здесь. Извините, я очень тороплюсь, ­— выпаливаю на одном дыхании и разворачиваюсь на пятках, прежде чем упереться взглядом в распахнутую входную дверь, а следом в хозяина квартиры.

Врезаюсь в пол и, не двигаясь, наблюдаю за тем, как, не отпуская моего взгляда, Герман снимает обувь и движется прямиком на меня.

Когда между нами остается меньше метра, он переводит внимание мне за спину, которой ощущаю колыхание воздуха приторным:

­— Привет!

Всего за сотую долю секунды глаза парня затягиваются сизой пеленой, а скулы лихорадочно вибрируют на перекошенном лице. Делаю шаг назад, удерживая равновесие в наэлектризованном поле, которое вмиг образуется вокруг парня. Он искрит и мечет молнии, когда, стиснув зубы, сипит:

­— Ты че тут забыла?

Меня опаляет жаром. Обжигает. Настолько бурлит взбешенный взгляд Германа, в котором полощет все в радиусе километра. В том числе и меня.

— Как грубо, — хладнокровно отзывается за моей спиной брюнетка, и несмотря на то, что она мне неприятна, я с ней согласна. Солидарна с ней, ведь в вопросе Германа явно слышится посыл того, что видеть ее здесь он не рад. — Опять настроения нет?

— Повторяю вопрос. Что. Ты. Здесь. Делаешь? — чеканит сквозь зубы Герман.

— Ну как же?! Мы с отцом переживаем за тебя. Семья как никак, ­— я хоть и стою к ней спиной, но то, что она улыбается, отчетливо понимаю. ­— Отец волнуется. И в прессе уже несколько дней тихо. Удивительно, согласись? А сейчас вот смотрю на тебя и вижу, что ты все это время не скучал. Что с твоим носом?

Мы с отцом… Она ­— мама Германа? Сколько же ей лет?

Я не берусь гадать, просто стою и не двигаюсь. Я даже дышу через раз, потому что боюсь втягивать в себя вмиг загустевший и словно ставший ядовитым воздух, который концентрируется между ними.

­— На хер пошла отсюда, ­— предельно четко цедит Герман.

­— О-оо… И как ты его терпишь? С тобой он такой же грубиян?

Эти вопросы адресованы мне. И это для меня слишком. Слишком все это! Я и так стала невольным свидетелем их семейной перебранки, но принимать в ней участия не хочу.

Ничего не ответив, срываюсь в свою комнату и захлопываю за собой дверь, отрезая себя о них.

Сбрасываю мокрое полотенце с волос и бросаю его на постель.

Обнимаю себя руками и подхожу к окну, тяжело и часто дыша.

В кафе, где мы заключали с Германом сделку, он говорил о каких-то семейных проблемах, возможно, их отголосок мне пришлось сейчас лицезреть, но это не отменяет факта того, что я не желаю быть втянутой в их семейные отношения.

Вздрагиваю, когда слышу глухой звук захлопывания входной двери, а следом оборачиваюсь, когда дверь в мою комнату наотмашь распахивается.

Гримаса на лице Бондаренко не сулит мне ничего хорошего, пока делает два огромных шага навстречу, гневно бросая:

­— Какого черта ты ее впустила?

Он останавливается в шаге от меня, и я чувствуя себя перед ним букашкой, которую в два счета можно прихлопнуть. Он давит взглядом и требует ответа. Его губы стиснуты и похожи на узкую линию, лицо полыхает. Несмотря на то, что я хочу втянуть голову в плечи и сжаться в комок, я расправляюсь и задираю подбородок, прилагая огромные усилия, чтобы сказать, защититься:

­— Пошел ты! Я не видела списка того, что мне можно делать, что нельзя. Кого впускать в твой дом, а перед кем закрывать дверь. И не надо на меня орать! ­— сжимаю-разжимаю кулаки, глядя на то, как линия мужского подбородка напрягается, а через секунду охаю, когда пальцы Германа смыкаются вокруг моего локтя и притягивают настолько близко, что вижу опасный водоворот в его карих глазах с черными вкраплениями.

Глава 20.

Даша

Большую часть пути Зара безостановочно щебечет. Ей всегда есть о ком и о чем рассказать, и меня это полностью устраивает. Улыбаюсь подруге и стараюсь поддержать незатейливый разговор, блокируя попытки моих мыслей свернуть на тропу по имени Герман Бондаренко.

Я не хочу о нем думать, не хочу.

К тому моменту, как за мной приехала Ахметова, я прошла несколько стадий принятия неизбежного и решила, что не должна зависеть от его настроения. Я вообще не должна зависеть от чьего-либо настроения, иначе свихнуться можно. С такой установкой я и продолжила собираться на вечеринку, в противном случае для чего это все?

Мы едем больше часа, и я понятия не имею, где находится дача Астаховых.

С каждым виражом поднимаемся выше, а картинки за окном становятся ярче и живописнее. У меня захватывает дух, когда на очередном крутом повороте в миллиметре друг от друга разъезжаемся со встречной машиной.

Я хочу расслабиться. И пытаюсь это сделать, глядя на сочные пейзажи за окном, по которому периодически стекают капли легкого дождя.

Улыбаемся с Зарой, глядя то на друг друга, то в окно, когда въезжаем в белую дымку. Нас словно в облачко завернули, и это будоражит! Глаза Зары горят. Она выглядит сногсшибательно. Хоть подруга и отрицает, но я уверена, дело в ее сводном брате. Для него этот короткий джинсовый комбинезон и аккуратные подведенные стрелки, делающие ее глаза игриво-выразительными.

Надеюсь, я не буду выглядеть белой вороной в красном легком платье в мелкий белый цветок. Красный мне идет.

­— Эй, не отставай! ­— Заря подхватывает меня под локоть и тянет к калитке, пока я кручу головой по сторонам как дикая. Красота неописуемая. Вдали горные вершины покрыты снежным одеялом. Их периодически прячут низкие бегущие облака, продырявленные лучами яркого солнца.

Когда попадаем на огороженную забором территорию дачи, я приоткрываю рот, потому что дачу я представляла себе по-другому. Уж точно не двухэтажным коттеджем в обрамлении зеленых насаждений.

­— Перестань дергаться, ­— подруга одергивает мои руки, которыми мну и оттягиваю подол платья, глядя на мимо проходящих девушек в откровенных купальниках. Теперь я уверенна, что буду белой вороной, ведь на мне слишком много одежды по сравнению с другими.

­— Не бросай меня, хорошо? ­— прошу Ахметову, когда она лавирует в толпе в сторону веранды. Зара ориентируется в доме отлично, а я теряюсь в таком скоплении народа.

По-видимому, вечеринка в самом разгаре, потому что здесь очевидный солд-аут. Атмосфера заряжена и настроение, вероятно, тоже: громкая музыка и визги девушек, барахтающихся в открытом бассейне с надувными матрасами и кругами.

Большинство парней в плавках или шортах, и их голые загорелые торсы ослепляют, заставляя меня зажмуриться. В мужских руках ­— жестяные бутылки, в которых однозначно не лимонад.

Это взрослая тусовка.

По моему позвоночнику пробегает холодок от понимания, что здесь все старше меня и Зары. Мы с ней как из ясельной группы, решившие заглянуть к старшекам, и честно признаться, не понимаю, что будем здесь делать.

­— Расслабься и отдыхай! ­— предлагает Ахметова, крикнув мне в ухо.

Это сложно, когда ловлю на себе заинтересованные взгляды парней, проходящих мимо нас. Один из них мне подмигивает, и я, как дурочка, растягиваю губы в ответной улыбке, отчего парень усмехается и качает головой.

­— Не улыбайся так, ­— шикает на меня подруга.

­— Как?

­— Будто ты здесь впервые.

­— Но это так и есть, ­— пожимаю плечами и свожу брови вместе, когда очередной парень широко мне улыбается, а потом резко отворачивается.

­— Шольц! ­— одергивает меня Зара. ­— А вот сейчас можно было и улыбнуться, ­— поучительно фыркает подруга, прежде чем вцепиться мне в локоть мертвой хваткой и взвизгнуть, ­— вон он!

­— Кто? ­— растерянно верчу головой по сторонам.

­— Рафа.

­— Где? ­— пытаюсь проследить за взглядом подруги, лицо которой покрылось красными пятами.

­— Да вон же, ­— кивает подбородком. ­— Стоит у шезлонга с хмурым парнем в синих шортах.

Минуя муравейник из людей, замечаю двух парней, беседующих друг с другом. Кто из них Рафа понимаю сразу, хоть никогда его и не видела. Армянские корни добавляют ему узнаваемости и привлекательности. Точно так же, как и Заре, у которой сияют темно-карие глаза, когда она смотрит на сводного брата.

Плаваю по лицам парней и девушек. В отличии от подруги я вообще здесь никого не знаю. Но, может, это и к лучшему. Если сегодня кто­-нибудь решит со мной познакомиться, я не буду прятать голову в песок.

Я приехала развлекаться. Разве не этого я хотела ­— свободы от железобетонной опеки брата, преследований Юсупова и перепадов настроения Германа?

Улыбнувшись своим мыслям, собираюсь делать то, что советовала Зара ­— расслабиться и отдыхать, но вспыхиваю и тут же каменею, когда вижу две знакомые мужские фигуры.

­— О, черт… ­— бормочу себе под нос и резко отворачиваюсь, чтобы он меня не заметил.

Глава 21.

Даша

— Здесь Бондаренко и Соколовский, — дергаю Зару за руку, обращая на себя внимание.

— Что? Где? — подруга оборачивается и, нахмурив лоб, вглядывается в толпу. — Вот же зараза, — ее глаза расширяются, и я понимаю ­— она их увидела. — Что они здесь делают?

Отличный вопрос, только не по адресу.

Я чувствую, как во мне что-то с треском разбивается. Кажется, это мой план «расслабиться», и мне хочется захныкать от того, что я не смогу этого сделать, зная, что поблизости бродит мой раздражитель.

Какого черта Бондаренко тут ошивается? Я и представить себе не могла, что парочка-твикс вращается в подобных компаниях, но с другой стороны, что я вообще о них знаю?

— Без понятия. Они ушли? — спрашиваю подругу.

— Пошли в сторону кухни, ­— отзывается Зара.

Я осторожно поворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в спины парней. Одетую в белую футболку спину Дениса и обтянутую загаром ­— Германа. Он по пояс голый! Низкие голубые джинсы болтаются чуть ли ни на бедрах, а верхнюю часть одежды он где­-то потерял, демонстрируя тугие мышцы спины, ровный позвоночник и тонкую талию.

Бондаренко шагает вразвалку, целенаправленно и уверенно двигается по холлу, подкидывая мне мысль, что здесь ему все знакомо, здесь он не впервые. По пути выдергивает из коробки со льдом стеклянную бутылку и, подцепив крышку большим пальцем и смахнув ту на пол, делает глоток, слегка запрокинув голову.

Я смотрю ему в спину как зачарованная. Вкупе с джинсами и его разнузданным бунтарским видом, его движения кажутся мне настолько мужскими и естественными, что резко отворачиваюсь, чтобы Зара не заметила, как долго я на него пялюсь.

— Мы не уйдем, — настаивает Ахметова, перекрикивая музыку, которую кто-то сделал еще громче. — Мы добирались сюда почти два часа не для того, чтобы через пять минут уйти из-за того, что здесь твой муж.

— Господи, не говори так, — обхватываю себя руками. Кожа вдруг покрывается мурашечной сыпью, и я не уверена, что это ­— эффект циркулирующего холодного воздуха из кондиционера. Это реакция на слово, которое оседает комом в горле.

— Я шучу, Даш, — подруга обнимает меня за плечи и убедительно смотрит мне в глаза, — забудь о его существовании. У тебя своя кухня, у него своя. Просто попытайся провести этот вечер незабываемо. Ты такая красивая, — Зара подцепляет мой локон, который сдуру накрутила, оттягивает его и отпускает, а потом поворачивается вместе со мной, заставляя поймать на себе взгляд парня, — и тот красавчик считает также!

Незнакомец целенаправленно смотрит на меня, и я краснею от кончиков ушей до пят. От такого открытого внимания ощущаю дискомфорт, который воспринимаю слишком обостренно.

Парень не отводит от меня взгляда, и он…очень симпатичный. Симпатичный и взрослый. Гораздо старше меня. На нем оливковая тенниска и бежевые брюки, и по сравнению с остальными парнями он слишком одет.

— Развлекайся, крошка, — хихикнув, шепчет на ухо подруга. — Ну давай, намекни ему, что ты не против.

— Не против? — я поворачиваюсь к Ахметовой и вопросительно впиваюсь в нее глазами. — Не против чего?

— Ну познакомиться и всё такое, — деловито поучает Зара с видом заправского знатока, и я начинаю смеяться. Хохочу немного нервно и даже вполне себе глупо, но я ничего не могу с собой поделать, ведь моя подруга ­— далеко не тот человек, кто бы мог преподать урок соблазнения и как завязать знакомство.

— Ой, все! Я для тебя стараюсь, — отмахивается от меня Зара и закатывает глаза, пока я давлюсь смехом. — Тихо, выпрямись! Он идет! Тот красавчик идет к нам! Сожми булки!

— Зачем? — пугаюсь я и на автомате поджимаю ягодицы.

— Девчонки, привет! — гремит мужской голос, перебивая музыкальные басы, и мне приходится вскинуть лицо, чтобы дотянуться глазами до мужского лица. Пока этот парень сидел, он не выглядел таким шкафом! А сейчас…да он самый настоящий Голиаф! — Скучаете? — спрашивает с очевидным акцентом, глядя исключительно на меня.

— Да не то чтобы… — мямлю я и, не договорив, давлюсь слюной, когда чувствую пинок в бок от Зары.

— Скучаем! Есть предложения? — подруга игриво прикусывает губу.

Да Боже, что с ней такое? Разве она не видит, что он… огромный и взрослый?! Я его боюсь! Он же… не знаю… я ему в подмышку дышу.

— Вас угостить? — Голиаф кивает в сторону самопроизвольного бара. — Кстати, я Джо, ­— басит он и протягивает мне ладонь, которая размером с Мадагаскар.

Боже… Джо… с ума сойти!

— Рады познакомиться, ­— лепечет Ахметова. ­— А я Зара. А она ­— Даша! И мы чертовски хотим угоститься! — снова пихает меня в ребра, пока я пытаюсь найти свою ладошку, утонувшую в лапе здоровяка Джо.

Ну Зара, ну погоди! Посылаю подруге убийственный, многообещающий взгляд, когда усаживаемся на широкий диван, а в наших руках появляются холодные яркие коктейли.

***

— …но как? — хохочу я, откинув голову на спинку дивана. — Ты меня обманываешь! Ты всех их знаешь!

­— Я же тебе уже говорил, что знаком только с хозяином этой пати, ­— мягко улыбается Джо. Он же Женя, который буквально на днях вернулся из Америки, где и получил американское прозвище Джо. ­— Честное слово, я никого не знаю.