По праву крови...

Глава 1.

19 лет назад...

Детский дом в Туле стоял на окраине — за старым садом, где весной пахло черёмухой и влажной землёй. Марина была одной из старших — кормила малышей, читала им сказки, укладывала спать. Спокойная, надёжная, как будто уже взрослая.

В тот апрельский день он пришёл с мамой — высокой, холодной женщиной с острыми серьгами и сумкой, пахнущей дорогими духами. Она была попечительницей приютского фонда. А Глеб…

Он стоял у окна в белой рубашке, рассеянно глядя на полузасохший тополь во дворе. Потом обернулся и вдруг улыбнулся — не с жалостью, как бывало с другими, а будто равной.

— Ты с ними как настоящая няня, — сказал он.

Марина пожала плечами. Ей было страшно сказать хоть слово — чтобы не спугнуть эту доброту, этот взгляд. Он был будто из другого мира, но не чужим. Странно, но рядом с ним она чувствовала себя не сиротой, а просто — девушкой.

Он приезжал ещё — иногда с гуманитаркой, иногда один. Приносил книги, приносил улыбку. Спрашивал, как малыши, как дела. А однажды они сидели на лестнице за корпусом и делили яблоко пополам, как будто больше ничего в мире и не нужно.

— Ты выйдешь отсюда, и всё будет по-другому, — сказал он. — Ты не останешься здесь навсегда.

Она верила ему. Всем сердцем верила. А когда он исчез, всё равно думала: пройдёт неделя, другая — и он вернётся. Просто задержался. Просто забыл дорогу. Просто что-то случилось.

Но он не вернулся.

Глеб был единственным из внешнего мира, кто не смотрел на неё сверху вниз. Единственным, кто будто бы понимал. Молодых людей тянуло друг к другу — тихо, робко, по-настоящему.

И только Нина Фёдоровна, повариха, всегда подстерегала Марину, качая головой:

— Он смотри какой… молодой, красивый, из семьи знатной. Не пара он тебе, Маринка. Ох, не пара. Будешь ещё слёзы по нему лить — вспомнишь меня, — ворчала она с заботой, прикрывая сердечную боль суровостью.

Нина Фёдоровна была женщиной немолодой, крепкой, с натруженными руками и добрыми глазами. У неё не было своих детей, да и семьи тоже не случилось. Всю любовь она отдала этим стенам, этим детям — особенно Марине. Та росла у неё на глазах — с первых шагов, с первых ссадин.

Свой восемнадцатый день рождения Марина отметила в том же детдоме. Нина Фёдоровна испекла большой торт — с заварным кремом и клубничным вареньем.
Марина распечатывала небольшие подарки, весело заливаясь смехом с подругами. Они были больше, чем просто друзья — они были семьёй. Единственной, что у них была. Их мечта была — быть вместе, держаться друг за друга, помогать, защищать.

Но разве кто-то спрашивает мечты сирот?

Жизнь редко идёт по их плану.

Глава 2.

Щёкино

Она поняла это не сразу.
Сначала — утренняя тошнота, потом головокружения. Пропущенные дни. Она пыталась убедить себя, что это просто стресс, просто усталость, просто весна.

Но ничего не проходило.
Однажды ночью Марина встала, включила в ванной тусклый свет и долго смотрела на своё отражение в зеркале. Лицо было другим — словно выросшим, чужим.

Беременность.
Слово, которое не укладывалось в голове, но жило внутри тела — растущее, неоспоримое, тяжёлое, как камень.

Юрий Николаевич вызвал её к себе. Кабинет пах табаком и пыльной бумагой.

— Марина, ты взрослая. Тебе почти девятнадцать, — сказал он, не глядя прямо. — Мы выбили тебе место в Щёкино. Комната в коммуналке, рядом с вокзалом. Там живёт женщина, раньше у нас работала — поможет, если что.

Он протянул конверт с документами и билетом.

— Детский дом — это временно. А тебе пора начинать жизнь.

Автобус отходил рано. Было пасмурно, асфальт блестел после ночного дождя. Марина стояла с чемоданом у остановки. В кармане — ключ от новой комнаты, в груди — тугая боль. Не от страха. От потери. От неизвестности.

Нина Фёдоровна пришла проводить.

— Маринка… — она крепко обняла её. — Ты не бойся. Ты сильная. Теперь главное — за себя и за него.

Марина опустила глаза, кивнула.

Когда автобус тронулся, она ещё долго смотрела в окно. Детский дом исчез из виду, но внутри всё дрожало.

Комната оказалась маленькой, с облупленными обоями и скрипучей кроватью. Соседки были старые, нелюбопытные. Никто ничего не спрашивал — и это было лучше всего.
Здесь можно было затеряться. Спрятаться. Начать заново.

Первую ночь она не спала. Держала руку на животе и думала: «Я не знаю, кем ты будешь. Но ты у меня уже есть».


С тех пор прошло девятнадцать лет.

Марина вышла из ванной, вытирая руки о старое полотенце. На кухне пахло яблочным пирогом. Аня сидела у окна с книгой, с тем же упрямым выражением лица, что бывало у Марины в юности. Всё-таки — похожа. Даже слишком.

— Мам, ты тесто сама делала или из магазина взяла?

— Сама, конечно, — улыбнулась Марина. — Не всё же вам на готовеньком.

Аня фыркнула, но улыбнулась. В комнате было тепло. Спокойно.

И никто не знал, сколько боли, решений, ночей и шансов пришлось пройти Марине, чтобы это утро — простое, домашнее — стало возможным.

Глава 3

Фотография

Марина работала на хлебозаводе, подрабатывала дома — шила на заказ. Денег не хватало. Бывало, приходилось не спать ночами, чтобы успеть дошить очередной заказ и утром отправиться уже на завод.

Аня росла очень смышлёной девочкой. Марина души не чаяла в ней. Она была для неё всем. И это не удивительно — ведь, кроме дочки, у Марины не было никого.

Аня училась на одни пятёрки, занималась танцами и очень любила читать книги.

— Мамочка, ты не забыла, что уже завтра у меня последний звонок, а ты ещё не подшила мне платье? — напомнила Аня.

— Помню, конечно, дочка, — Марина отвлеклась от выпечки и подняла глаза на дочку. — Как я могу забыть, что моя единственная дочь завтра с красной медалью заканчивает школу?

Аня подошла и обняла мать.

— Это твоя заслуга, — тихо сказала она, положив голову на материнскую грудь.

Всю ночь Марина шила. Утром должна была состояться линейка и прозвучать последний звонок. Платье надо было закончить обязательно. На хлебозаводе Марина взяла отгул, чтобы провести этот торжественный день рядом с дочерью.

В комнате пахло утюгом и духами. Аня крутилась перед зеркалом, поправляя волосы и рассматривая ленту выпускника — алую, с золотыми буквами. Марина стояла рядом, держа в руках аккуратно подшитое платье.

— Ну, давай, надевай, — мягко сказала она. — Сейчас все соберутся во дворе.

Аня натянула платье, Марина помогла застегнуть пуговицы на спине и пригладила складки.

— Красавица, — тихо улыбнулась она. В голосе дрогнуло что-то неуловимое.

Они шли по коридору школы, как когда-то — рука в руке. Только теперь дочка — взрослая, высокая, в каблуках и с новой помадой, а Марина — немного сутулая, уставшая, но счастливая.

Во дворе уже собирались люди, гремела музыка, фотографы щёлкали затворами, дети смеялись, кто-то плакал.

Марина замерла на краю площадки. Именно здесь, одиннадцать лет назад, она держала за руку первоклассницу в белых гольфиках и с бантиками. Ане тогда было страшно — она пряталась за мамину юбку, крепко вцепившись в ладонь.

А сейчас — стоит среди друзей, смеётся, машет ей рукой.
«Как же быстро время прошло...» — подумала Марина. — «Словно один вдох. Один взмах ресниц».

Она вспомнила, как тянула дочку одна — без выходных, без жалоб. Как бегала между двумя работами, как не позволяла себе ничего, лишь бы у Ани всё было: и платье на праздник, и кружки, и подарки на дни рождения.

Иногда казалось, что не справится. Но справилась.
И вот теперь — этот последний звонок.

Марина вытерла уголок глаза, улыбнулась и сделала шаг вперёд, чтобы быть ближе, когда Ане будут вручать аттестат. Всё было не зря. Всё.

Когда торжественная часть закончилась, заливисто прозвенел последний звонок, и в небо взвилась охапка воздушных шаров. Марина успела поймать взгляд Ани. Дочка улыбалась — по-настоящему, широко, как в детстве. Потом выпускники обнялись, начали фотографироваться, кричать, смеяться, плакать.

— Ты пойдёшь? — Аня стояла перед ней, уже переодетая в длинное вечернее платье. В руках — клатч, на лице — волнение, предвкушение, юность.

— Конечно, — Марина кивнула. — Веселись, это твой день.

Аня поцеловала её в щёку и вскоре скрылась в толпе. Марина ещё постояла немного, глядя ей вслед. Потом развернулась и медленно пошла домой.

В квартире было тихо. Даже слишком.

Марина сняла туфли, заварила себе чай, но так и не притронулась. Остановилась в коридоре, словно забыла, зачем пришла. И вдруг накатило — глухо, как приливная волна. Сердце сжалось.

Она подошла к шкафу, достала с верхней полки старый альбом в потёртой обложке, села на диван и открыла первую страницу. Там — Аня с двумя косичками и портфелем в форме сердечка. Первый звонок. Банты. Глаза полные тревоги и любопытства.

Марина медленно перелистывала страницы: утренники, поездки, подарки, море, снежные бабы во дворе, первый сломанный зуб. На одной из фотографий — она сама, уставшая, в какой-то смешной кофте, но с таким светом в глазах, что даже сейчас защипало.

«Я всё время была рядом, — подумала она. — И всё время не успевала понять, как быстро она растёт».

Слёзы капали на колени. Не от горя — от усталости, от облегчения, от осознания, что большой путь позади. Но ещё больше — от того, что впереди теперь будет не с ними, не с ней.

Марина сидела долго, пока за окном не стемнело. Где-то вдалеке гремела музыка, пускали салюты. А она держала в руках старую фотографию — Аня спит на её плече в автобусе, обняв плюшевого зайца.

Марина прижала снимок к груди.

— Спасибо тебе, дочка, — прошептала она. — За всё. И прости, если чего не смогла.

Глава 4.

Рассвет

Ключ повернулся в замке почти неслышно. Марина приоткрыла глаза — уже рассвело. Шторы светились бледным июньским утром. Где-то вдали пели птицы, и тиканье часов на кухне звучало особенно отчётливо.

Аня вошла на цыпочках, стараясь не скрипнуть дверью. Но Марина уже встала.

— Мам, ты не спишь? — прошептала дочка, снимая туфли.

— Уже нет, — Марина закуталась в домашний кардиган и вышла из комнаты. — Как всё прошло?

Аня пожала плечами и устало улыбнулась. Макияж слегка размазался, в волосах застрял блестящий конфетти. Она выглядела уставшей и счастливой.

— Хорошо. Очень. Танцевали до утра. Фоткались. Салют был.

Марина прошла на кухню, достала две чашки.

— Кофе или чай?

— Чай. Чёрный. Только послаще.

Пока вода закипала, они молчали. Аня села за стол, подперев щёку ладонью.

— Мам... — вдруг сказала она. — Спасибо тебе.

Марина обернулась.

— За что?

— За всё. За платье. За то, что не ворчала, когда я не хотела идти на линейку. За то, что вообще… всегда была.

Сердце Марины сжалось. Она села напротив. Хотела что-то сказать, но только кивнула и улыбнулась. Слова сейчас были лишними. Всё, что нужно, уже было между ними.

Чай оказался горячим и сладким. За окном розовел рассвет. Новый день начинался тихо — без фанфар, но с ощущением чего-то важного.

И они просто сидели — две женщины, мать и дочь, пережившие первый большой рубеж.

Аня вертела чашку в руках, не поднимая глаз.

— Мам, а можно я тебе кое-что скажу? Только ты не перебивай сразу.

Марина насторожилась.

— Говори.

— Я, наверное, не поеду сразу в университет. Возьму академ. Ну, на год. — Она быстро взглянула на мать. — Я хочу быть поближе. Пока…

Марина нахмурилась.

— Пока что?

— Пока ты не сходишь к врачу. Мам, ну серьёзно. Ты уже два месяца кашляешь. Вечно усталая. Помнишь, как у тебя руки дрожали, когда ты сумку несла?

Марина махнула рукой, чуть раздражённо.

— Ну что ты, Ань. Ерунда. Просто весна такая была. Аллергия, давление. Переутомилась немного. Сейчас лето — отдохну, всё пройдёт.

Она сама почти верила в то, что говорила. Или просто очень старалась поверить. Но мысль о том, что из-за неё дочь откажется от планов, казалась ей невыносимой.

— Мам... — голос Ани дрогнул. — Мне не восемь лет. Я вижу. Вижу, как ты по вечерам глотаешь таблетки и думаешь, что я не замечаю. Ты похудела. Ты спишь по три часа. У тебя синяки под глазами не сходят. Это не "весна такая".

Марина отвела взгляд. Почувствовала, как дрожит палец, обвивающий ручку чашки. Раньше бы не заметила. А теперь — стало холодно внутри.

— Я просто не хочу, чтобы ты…

— Чтобы я волновалась? — перебила Аня. — А я уже волнуюсь. Я хочу, чтобы ты была здорова. Чтобы была со мной. Надолго.

Марина молчала. Потом тихо сказала:

— Хорошо. Я подумаю.

Аня кивнула. Но по глазам было видно — она не отстанет. Она выросла. И теперь тоже может заботиться.

Марина вдруг ощутила, как внутри что-то перевернулось. Будто роли незаметно поменялись, и в этой кухне, на рассвете, две женщины стали ближе, чем когда-либо.

Глава 5

Марина вымыла чашки. Аня зевнула и потянулась.

— Я, пожалуй, пойду спать. Ноги отваливаются. Как будто всю ночь по горам бегала, а не на танцполе стояла.

— Иди, конечно, — Марина мягко улыбнулась. — Спи спокойно.

Аня уже направилась в комнату, но вдруг остановилась в дверях.

— Мам…

— М?

— А если я скажу, что, возможно… немного… влюбилась? — она смущённо улыбнулась, спрятав подбородок в плечи.

Марина приподняла брови, сдерживая улыбку:

— Немного — это сколько? Полсердца или уже с головой?

— Я пока не решила, — фыркнула Аня. — Но он хороший. Не как остальные. Спокойный. И не строит из себя героя. Мы с ним с октября на подготовительных курсах вместе.
Он всегда провожал меня домой, а я только недавно поняла, что скучаю, когда он не пишет.

Марина подошла, убрала прядь волос с её лица, аккуратно заправив за ухо.

— Ты у меня взрослая уже. И красивая. Глупо было бы думать, что никто не влюбится.

— Мам…

— Только пообещай, что всё будешь делать с умом. Хорошо? Не теряй себя ни в каком «мы».

— Обещаю, — прошептала Аня и вдруг крепко обняла мать. — Я так тебя люблю.

Марина прижала её к себе. Пахло духами и детством. Каким-то мимолётным счастьем, которое не хочется отпускать.

Когда дверь в комнату захлопнулась, Марина ещё долго стояла в кухне, прислушиваясь к тишине. Потом подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.

На горизонте медленно разгорался новый день. И в этом дне пока всё было просто — чай на рассвете, усталость после выпускного, разговоры вполголоса и запах духов, оставшийся в воздухе.

Ничто не предвещало беды.

Марина легла, надеясь, что удастся ещё немного поспать. Но сон не приходил. Она ворочалась, вспоминая Анино признание.

Какая же большая моя доченька… — думала она.

Марине так хотелось уберечь её от страданий. Хотелось, чтобы рядом с Аней оказался настоящий мужчина — надёжный, добрый, тот, кто будет с ней всегда. Хотелось видеть её счастливой, видеть блеск в глазах, и чтобы эти глаза никогда не знали слёз.

Постепенно Марину сморил сон. Ей снился Глеб — их последняя встреча. Тогда казалось, что всё — по-настоящему, серьёзно, навсегда. Если бы только знать, что это был конец, а дальше — пустота.

Марина проснулась в холодном поту. Встала, попила воды. Тихо заглянула в комнату к Ане — та сладко спала, обнимая свою любимую игрушку, которую Марина сшила в одну из тех бессонных ночей, когда Аня ещё была совсем маленькой.

Слава Богу, это всего лишь сон, — подумала она.

На часах был уже полдень.

Марина накинула халат, включила настольную лампу, села за швейную машинку и принялась строчить очередной заказ. Машинка застучала, заполняя комнату звуком — ритмичным, знакомым, почти успокаивающим.

Глава 6

— Мам, — Аня вбежала в комнату, светясь от нетерпения. — Слушай, я хотела спросить. Можно я уеду к Лизе на дачу? У них там дом, баня, речка… Её родители берут нас на пару дней. Пожалуйста?

— Когда уезжаете?

— Сегодня после обеда. Вернёмся в воскресенье. Мам, ну пожалуйста. Я давно никуда не выбиралась.

Марина слабо улыбнулась:

— Конечно, поезжай. Немного воздуха, речки — это хорошо.

Аня подбежала и обняла её:

— Спасибо! Я тебе буду звонить, хорошо?

— Не забудь зарядку. И куртку — вечерами прохладно.

— Ага, взяла уже. Всё, побежала собираться!

Она выбежала так же стремительно, как и появилась, оставив после себя лёгкий аромат духов и шум радости.

Марина допила чай. Напиток уже не грел. В груди снова закололо — глубоко, будто что-то внутри скреблось. Она медленно поднялась, шагнула — ноги будто ватные. В зеркале в коридоре — бледное лицо, тени под глазами, как выцарапанные углём.

«Просто устала», — подумала она. — «Нужно лечь».

Она прилегла на бок, подтянув колени. За окном щебетали птицы, гудел автобус — жизнь продолжалась.

Где-то в другом районе Аня уже смеялась с подругами, запихивая сумки в багажник. Выкладывала сторис — солнце, музыка, беззаботность.

А у Марины под лопаткой снова заныло — туго, глубоко, будто тень растекалась по телу. Она закрыла глаза. И не услышала, как в телефоне пришло сообщение:
«Мы выехали! Люблю. Целую!»

Телефон зазвонил около девяти. Марина лежала на диване, укутанная в плед. Комната уже погрузилась в темноту, она не зажигала свет — раздражало всё: лампа, звуки, даже лёгкий сквозняк из окна.

На экране — Аня 💛.
Марина с усилием подняла руку, ответила.

— Привет, зайка, — голос сорвался в хрип. Она тут же откашлялась. — Как вы там?

— Мам, привет! Всё классно! Мы уже на даче, только что шашлыки доели. Сидим у костра. Тут так красиво — лес, звёзды… вообще как в кино. У Лизиного папы гитара, он поёт.

Марина закрыла глаза, представляя огонь, дым, освещённые лица. Всё казалось таким далёким.

— Здорово. Рада, что ты выбралась.

— А ты как? Ты что-то хрипишь. Простыла?

— Да нет… просто голос сел. Телевизор смотрела весь день, вот и насиделась в тишине.

— Ты точно в порядке? — в голосе Ани мелькнула тревога.

— Конечно. Выпила чаю, полежала. Завтра уже лучше будет. Ты не думай обо мне, отдыхай. У вас там природа, друзья — пользуйся моментом.

— Мам, может, я приеду пораньше? Завтра?

— Нет, Аня. Пожалуйста. Не лишай себя выходных из-за ерунды. Всё хорошо. Честно.

На том конце послышался хруст ветки, смех. Кто-то позвал Аню.

— Мне идти надо, — неохотно сказала дочь. — Ты мне напишешь, если что?

— Конечно. И ты тоже. Приятного вечера. Я тебя люблю.

— И я тебя, мам. Очень.

Звонок закончился. Комната снова наполнилась тишиной.

Марина положила телефон на тумбочку. Попыталась встать — хотела налить воды. Но, сделав шаг, почувствовала, как земля будто качнулась. Всё поплыло. Шум в ушах, дрожь, комната словно затянулась пеленой. Она схватилась за стену, отдышалась, постояла — и медленно опустилась обратно на диван.

— Просто давление, — прошептала она. — Завтра пройдёт.

Но в глубине души знала: не пройдёт.

Марина стояла у плиты, разливая чай по чашкам. На кухне пахло мятой и чем-то горьковатым — то ли таблетками, то ли тревогой, которую не спрячешь даже за чистыми занавесками.

— Всё такая же уютная у тебя кухня, — улыбнулась Лена, старая подруга, с которой они не виделись почти год. — Как в молодости. Только ты похудела. Сильно.

Марина молча передала чашку, села напротив. Взгляд уставший, но тёплый.

— Я тебя не просто так позвала, Лена, — сказала она после паузы. — Я... немного боюсь одна.

Лена сразу посерьёзнела, перестала улыбаться.

— Ты что, Марусь? Болит?

— Не совсем. Знаешь, как бывает — вроде бы и ничего серьёзного, а внутри будто холодная вода плещется. И не уходит. А тут ещё этот кашель, слабость… И всё чаще один и тот же вопрос в голове: если со мной что-то случится — что будет с Аней?

Лена протянула руку, коснулась её ладони.

— Ты сходила к врачу?

— Нет. Боюсь. Не диагноза — того, что скажут: поздно.

Наступила тишина. Только ложки звякали о чашки. За окном медленно сгущался июньский вечер.

— Аня… — тихо сказала Марина. — Ты бы видела её глаза. Она влюбилась.

Лена улыбнулась — осторожно.

— И это плохо?

— Нет. Конечно, это красиво. Это про юность, про свет. Но у меня сердце ноет. Она ещё такая… целая. А любовь — она приходит с огнём, а уходит с пеплом. Я знаю. Помнишь, как я лежала в твоей ванной, когда он ушёл?

Лена кивнула. Помнила.

— Я боюсь, Лена. Что если у меня не останется времени, а она останется одна — с разбитым сердцем. И никто не подхватит. Не объяснит, что мир не рушится, даже если кажется, что рушится.

— А может, подхватит. Может, ты просто не видишь — а она уже учится быть сильной.

Марина слабо улыбнулась. В уголках глаз выступили слёзы.

— Она всё чаще смотрит на меня, как взрослая. И я понимаю — она теперь видит. Всё. Не отвести глаз.

— Значит, пора дать ей знать, что ты — не только мама. Ты человек. Со страхами, с прошлым. С правом быть слабой. Это не страшно.

Марина всхлипнула и отвернулась.

— Только бы не сейчас. Только бы не сейчас ломаться.

Лена подошла, обняла её за плечи. Они сидели так — две взрослые женщины, потерявшие многое и всё ещё цепляющиеся за то, что у них есть.

И в этой тишине было место для страха, и для любви, и для надежды. Как будто Марина всё-таки не одна. И ещё — не всё поздно.

Запись в дневнике

12 июня

Сегодня позвала Лену. Просто не смогла больше одна. Она принесла пирог с вишней — как раньше, в институте. Мы пили чай, и я старалась не выдать, как тяжело мне стало. Но Лена всё равно поняла. Она всегда чувствовала, даже когда я молчала.

Я ей сказала — боюсь. Не боли. Боюсь не успеть. Не быть рядом, если что-то пойдёт не так. Если Аню кто-то обидит. Если сердце её впервые разобьётся.

Аня влюбилась. Я вижу по глазам — она светится изнутри. И мне хочется радоваться с ней… но внутри — тревога. Эта первая любовь бывает либо тихим счастьем, либо пожаром. Я знаю. Я горела.

Мне страшно, что она узнает то, через что прошло моё поколение: боль, зависимость от чужого слова, ожидание звонка, который не прозвучит. Я не хочу, чтобы она знала, каково это — просыпаться с ощущением, что тебя вывернули наизнанку.

Но я не могу её оградить. Я уже не щит. Не в силах всё исправить.

Иногда думаю: а вдруг у меня правда мало времени? Не потому, что кто-то сказал. Потому что тело подаёт сигналы. Кашель не проходит. Слабость накапливается. Грудь тянет вниз.

Я пока ничего не сказала Ане. Не хочу, чтобы её лето обернулось тревогой. Но она видит. Она взрослая. И всё чаще смотрит на меня как женщина на женщину. Это больно. И гордо.

Если вдруг я не успею — пусть знает: я любила её всеми клетками. Больше, чем себя. Пусть не боится жизни. Пусть не боится плакать. И пусть верит — любовь не всегда разрушает. Иногда она спасает. Только выбирать её нужно не вслепую.

Я не знаю, что со мной будет через месяц.
Но знаю точно: она будет. И она справится.

А я просто хочу, чтобы в её памяти осталась не только уставшая мама с таблетками.
А женщина, которая любила жизнь. Мечтала. Смеялась.
И писала ночами в старую тетрадь.

Пишу сейчас — на всякий случай. Чтобы что-то осталось.

Глава 7

В воскресенье Марина почувствовала себя заметно лучше — как будто болезнь наконец-то отступила.

— Ну вот, я же говорила, надо было просто отдохнуть, — пробормотала она себе под нос, стоя у зеркала.

Она зачёсывала светлые волосы в хвост, разглядывая своё старенькое домашнее платье — то самое, которое сшила себе на день рождения лет пять назад.

— Смотрится-то как хорошо... И ткань с возрастом не полиняла, — с удивлением отметила она.

Раздался звонок в дверь. Марина глянула на часы и поспешила открыть.

На пороге стояла Зоя.

— Проходи, — с улыбкой впустила её Марина.

Зоя была давней клиенткой. Марина шила ей не первый гардероб — они знали друг друга много лет.

— Привет, Мариночка! Извини, что так рано. Антон собрался на дачу, и заодно подкинул меня до тебя, — объяснила Зоя, снимая куртку.

— Всё хорошо. Может, чай или кофе? Я как раз вчера пироги с вишней стряпала. Жду Аньку — должна сегодня вернуться с дачи.

— Было бы неплохо, — кивнула Зоя. — Пироги — это твоё коронное. Как от такого отказаться?

Марина налила чай, поставила перед гостьей чашку, положила на блюдо пироги и поставила их в центр стола. Сама села рядом.

У Зои была состоятельная семья. Её муж, Антон, руководил машинным заводом. Двое детей — Олеся и Вадик. Жили они хорошо, но забот хватало и у них.

— Ну, рассказывай, как там дела у твоей стрекозы? — поинтересовалась Зоя, откусив пирог.

— Всё хорошо. Школу закончила с красным дипломом и медалью. Гордость моя, — с теплом сказала Марина. — Сейчас вот с друзьями на даче. Отдыхает.

— Олеська в Лондон укатила, представляешь? — вздохнула Зоя. — А ровесницы они с Анюткой, между прочим. А Вадик с Антоном на завод ездит. Антон хочет передать ему дело, а сыну, похоже, и вовсе это не нужно…

— Ну ладно, что сидим, — разрядила обстановку Марина. — Давай раздевайся, я сейчас выкачу твой костюм.

Она достала костюм из шкафа — светло-розовый, из дорогой костюмной ткани. С такими вещами было приятно работать.

— Красота! — восхищённо сказала Марина, глядя, как Зоя крутится перед зеркалом. — Как на тебе здорово сидит!

— И я так думаю, — рассмеялась Зоя. — Ты просто волшебница, Мариночка. Все твои наряды — фурор, один за другим.

Когда Зоя ушла, Марина убрала чашки и аккуратно положила оплату в шкатулку — ту самую, куда складывала «на чёрный день».
Поздним вечером хлопнула входная дверь. По квартире тут же разлился знакомый запах — лето, костёр, шампунь с персиком и духи, которые Аня когда-то «одолжила» у мамы.

— Ма-ам! Я дома! — донёсся весёлый голос.

Марина вышла в коридор, накидывая лёгкий кардиган. Улыбка появилась сама собой: Аня стояла загорелая, растрёпанная, с рюкзаком на плече и щекой, размалёванной маркером.

— Господи, ты как будто не на даче, а в походе была! — рассмеялась Марина.

— Почти! — Аня подбежала и крепко обняла её. — Как же хорошо дома! И тебя так не хватало! Мам, ну у нас там было... вообще не знаю, с чего начать!

Они прошли на кухню. Аня устроилась на табурете, поджав ноги, как в детстве. Марина поставила чайник и разложила на тарелке пирожки с вишней, испечённые специально к возвращению дочери.

— Рассказывай. Всё, по порядку, — с улыбкой сказала она, садясь напротив.

Аня всплеснула руками:

— Мы купались каждый день! Даже в ледяной воде. Потом — баня. Лизин папа жарил шашлыки, а у костра мы пели до полуночи. Представляешь, я спала в спальнике на веранде. И ни разу не испугалась.

— А с друзьями как?

Аня кивнула, чуть смущённо:

— Очень хорошо. Ну... один особенно хорошо.

Марина ничего не спросила. Только слегка приподняла бровь и подала кружку с чаем. Аня улыбнулась — застенчиво, по-настоящему.

— Мам, я не знаю, что это. Но с ним так легко. И смешно. И хочется, чтобы не заканчивалось…

Марина смотрела на неё — живую, счастливую, настоящую. И чувствовала, как в груди расправляется что-то тёплое.

— Я рада, что ты так говоришь, — тихо сказала она. — Очень рада.

— А ты как? Устала?

— Устала. Но ты, как будто всё перекрасила. В светлое. Даже стены ярче стали.

Аня встала и обняла Марину, прижалась щекой к её плечу.

— Я скучала. И чувствовала, что тебе нехорошо.

— Уже лучше, — тихо соврала Марина. А потом добавила почти честно: — Потому что ты рядом.

Они сидели на кухне, пили чай, делились воспоминаниями.
А за окном гудел вечерний город.
И в этой маленькой квартире снова стало по-настоящему спокойно.

Глава 8.

Запись в дневнике

Аня вернулась. Вся сияет — загорелая, смеётся, глаза блестят, как у ребёнка, которому всё впервые. Я сидела, слушала её — про костёр, баню, песни, какого-то мальчика… и вдруг поняла: я больше не могу бояться за неё так, как раньше. Потому что она растёт. Потому что внутри неё уже зарождается сила.

Я смотрела, как она пьёт чай с мятой, как закуталась в плед, как рассказывала о костре — и было ощущение, будто в комнату вошла весна. Сильная, бесшабашная, живая. Как будто сама жизнь пришла, села напротив и улыбнулась.

Аня обняла меня — и мне стало легче дышать. Я не сказала ей, как тяжело мне было эти дни. Не сказала, как боялась, что может не быть «потом». Потому что сегодня — было. И оно было настоящее. С ней. Со мной. С нами.
Знаешь, дневник, в какой-то момент я даже почувствовала… счастье. Странное, хрупкое. Как будто хрусталь поставили в центре стола, и он ловит свет от свечи. Я боюсь дышать — чтобы не погасло. Но всё равно дышу. Потому что нельзя всё время жить в страхе.

Я не знаю, как будет. Не знаю, сколько у меня времени. Но сегодня я точно уверена в одном: она справится.
И я — чуть-чуть — справляюсь тоже.
Пока она рядом — я жива.

Марина закрыла дневник и спрятала его под одеждой в шкаф. Прошла в комнату — Аня уже спала. Она подошла, поправила одеяло и поцеловала дочку в лоб. Потом выпила лекарства и легла спать.

Утро было ранним. Марину ждал хлебозавод. Сегодня с утра — общезаводское собрание, и опаздывать было строго запрещено.

Она надела свой любимый коричневый костюм — тот самый, что купила с первой заводской зарплаты.
— Сколько это было лет назад? — задумалась Марина. — Лет, наверное, пятнадцать?.. — И сама удивилась.
Костюм был в отличном состоянии, по-прежнему хорошо сидел. И она сама почти не изменилась — разве что морщинки на лице и твёрдые мозоли на пальцах напоминали о времени.

На заводе с утра — привычный шум и суета. Все спешили переодеться и успеть на собрание.

Рабочие неспешно собирались в актовом зале — кто в спецовке, кто уже в гражданке. У доски стояли мастер участка и директор — Валентина Андреевна, строгая женщина с холодным взглядом, но справедливая.

— Тихо, товарищи, — сказал мастер. — Сейчас начнём.

Марина стояла у стены, немного в стороне. Не любила лишнего внимания, да и собрания — не её стихия. Но когда заговорила директор, в груди что-то сжалось.

— Коллеги, — начала Валентина Андреевна. — Сегодня не просто подведение итогов. У нас — особенное объявление.

Зал притих.

— На нашем заводе работают многие достойные люди. Но есть те, кто не просто делает свою работу, а становится опорой коллектива. Кто берёт на себя ответственность, остаётся после смен, помогает новичкам. Кто не жалуется, а действует.
Я говорю о Марине Петровне Орловой.

Марина вздрогнула. Несколько человек повернулись к ней, кто-то начал хлопать. Она опустила глаза.

— Сегодня мы официально назначаем Марину Петровну начальником смены. С полной ответственностью, с повышением, с верой в её надёжность. От лица руководства — благодарим за многолетний труд и поздравляем с заслуженным повышением!

Зал оживился. Зааплодировали, раздались одобрительные голоса:

— Так держать, Мариночка!
— Давным-давно пора!
— Поздравляем!

Мастер отступил, пропуская Марину вперёд. Она шагнула — немного неловко, с лёгким румянцем, но глаза её светились.

— Спасибо, — тихо сказала Марина. — Даже не знаю, что сказать… Наверное, просто… буду дальше работать.

Аплодисменты не стихали. В толпе кто-то сказал:

— Заслужила!

Марина вдруг почувствовала, как сжалось сердце.
— Марусь, тебе плохо? — подбежала Катерина, подруга по цеху.
— Да что-то прихватило, — выдохнула Марина, взволнованно.
— Идём, садись. Сейчас воды принесу.

Катерина — милая пухленькая женщина средних лет — быстро вернулась со стаканом воды. Марина сделала пару глотков, отдышалась. Неожиданность, волнение — всё накрыло разом. Но надо было входить в новую роль.

— Мамочка, как ты? — Аня, проснувшись, сразу набрала её.
— Всё хорошо, доченька. У меня новость, — с гордостью ответила Марина.
— Ммм, какая? Не тяни, — оживилась Аня.
— Меня повысили. Теперь я — начальник смены, — сказала Марина с улыбкой.
— Вот это да! — Аня искренне обрадовалась. — Давай отметим это дело?
— А давай, — согласилась Марина. — Сейчас только тёте Лене позвоню — может, присоединится к нам.

Глава 9

Вечером после работы Марина замесила тесто на пирожки. Вытирая руки о фартук, взглянула на часы. Было уже шесть. Скоро Лена придёт, — отметила про себя. А Аня куда-то запропастилась.

Дверь хлопнула — Аня вернулась домой. Скинув обувь и нацепив тапочки, она прошла на кухню, откуда доносился тёплый, уютный запах маминых фирменных пирожков.

Марина стояла к ней спиной. Аня подошла и обняла мать сзади. В руках у неё были букет алых роз и торт.

Марина обернулась и крепко обняла дочь.

— Это тебе, мамочка, — протянула букет Аня.

— Спасибо, милая моя девочка… — прошептала Марина и вытерла уголки глаз салфеткой. — Мне так приятно.

— Я поздравляю тебя с повышением. Ты заслужила, мамуль.

Они снова обнялись — тепло, с благодарностью и любовью.

Зазвонил дверной звонок.

Марина поспешила открыть. На пороге стояла Ленка.

— Привет, подружка! — звонко сказала она.

— Проходи, дорогая.

Лена зашла, сняла обувь и прошла на кухню. Марина усадила её за стол, а Аня обняла женщину.

— Как ты выросла, Анечка! Такая красивая стала.

— Спасибо, тётя Лена.

Вечер прошёл душевно — за ужином, разговорами и смехом. Они отметили повышение Марины, вспоминали прошлое, мечтали о будущем. Было тихо, тепло и по-настоящему по-домашнему.

Марина вытирала чашки, когда Аня, немного помедлив, подошла и села на край табурета. В глазах у неё блестело что-то — не смущение, нет. Скорее — волнение.

— Мам… — нерешительно начала она. — Я хотела спросить. Можно я как-нибудь… приведу его? Познакомлю?

Марина застыла с полотенцем в руках.

— Его? — переспросила она, улыбнувшись.

Аня кивнула. Щёки порозовели, но голос звучал уверенно:

— Ну да. Я не знаю, что у нас… или будет ли что-то вообще. Но он хороший. И мне хочется, чтобы ты его увидела. Чтобы он увидел тебя. Потому что ты — важная часть меня. А он… ну, он мне нравится.

Марина помолчала. Потом подошла и обняла дочь за плечи, провела ладонью по волосам, как в детстве.

— Конечно, можно. Аня, я так рада, что ты со мной говоришь об этом. Что не прячешь. Это… очень важно для меня.

— Я никогда бы не стала скрывать. Ты — мой тыл. Что бы ни случилось.

— И всегда им буду, — Марина улыбнулась дрожащей, но искренней улыбкой. — Хочешь, вместе подумаем, чем его угостить? Пирогов напечём? Или рыбу запечём?

Аня рассмеялась:

— Рыбу не надо. Лучше пирог. Ты ведь всем его печёшь. Пусть и ему достанется твой «фирменный» шанс.

— Договорились. Только заранее предупреди. Я, может, ещё новое платье сошью, — подмигнула Марина.

— И табличку на дверь: «Мама. Добрая, но всё видит»?

Обе рассмеялись.

Аня прижалась к матери, уткнувшись лбом в её плечо.

— Спасибо тебе, мам. Просто… за всё.

— А тебе — спасибо. За то, что возвращаешь мне весну. Своим голосом, своей честностью. Этим взглядом — как у девочки, которая всё ещё верит в лучшее. Не теряй это, слышишь?

Аня молча кивнула.

И в тот момент между ними не было ни страха, ни сомнений. Только нежность, понимание и тот редкий, чистый свет, который бывает между родными, когда доверие — настоящее.

Глава 10

16 июня, поздно вечером

Аня сказала, что хочет познакомить меня с тем самым мальчиком. Тем, который ей нравится. Не юлить, не прятаться — просто подошла и сказала.
Я едва не расплакалась. От счастья. От благодарности. Оттого, что она может и хочет быть со мной настоящей.
И я тоже хочу — правда хочу — быть ей опорой. Не той, что читает нотации и бубнит: «мальчики в твоём возрасте — всё несерьёзно». А той, что испечёт пирог, встретит с улыбкой и будет рядом — даже если потом разбито сердце.
Аня взрослеет. Я вижу, как меняется её взгляд, как в ней рождается собственная сила. Но сегодня, когда она прижалась ко мне, как в детстве, я снова почувствовала: она — моя. Не собственность. Просто часть души, что ходит по свету отдельно от тела.
Я, конечно, волнуюсь. Кто он? Какая у него семья? Как он смотрит, как говорит?
Но всё это — потом.
Сегодня я просто счастлива, что моя дочь приходит ко мне — не только за чаем или зарядкой, а за настоящим. За принятием.

Надо будет купить хорошую муку. Вишня ещё осталась — как раз на одну порцию.
Пирог должен быть тёплым. Как встреча. Как дом.

Аня уже спала. Марина тихо передвигалась по квартире.
Квартира у неё была маленькая, но она всегда чувствовала себя здесь в безопасности. Как в крепости. Со временем она сделала ремонт, заменила мебель на качественную и современную. Иногда, проходя по комнатам, Марина ловила себя на тихой радости — когда-то в детдоме она даже мечтать о таком не могла.

Она села за швейную машинку: накопилось много заказов. Машинка простукивала строчки, а Марина думала.
В детдоме Нина Фёдоровна, повариха, часто повторяла: «Люди делятся на богатых и бедных. Богатые — не хотят знать бедных. Так устроен мир».
Тогда Марина не понимала этого разделения. Потом был Глеб. Он как раз из тех — богатых. И поступил подло.
Марина давно прожила эту боль. Отпустила.
Но урок остался — на всю жизнь.

Сейчас она чувствовала себя достойной женщиной. Работа, должность, дочь.
Аня — умная, воспитанная. Такой Марина и хотела её видеть. Ей хотелось, чтобы дочка выросла мягкой, не знающей предательства и боли. Чтобы ей не пришлось переживать того, через что прошла сама Марина.

В груди кольнуло.
— Надо найти в себе силы и сходить к врачу, — подумала она.

Утро было солнечным, но в животе у Ани всё крутилось — будто там порхала целая стая бабочек.
Она стояла у зеркала в своей комнате, уже в третий раз меняя футболку: то слишком яркая, то детская, то — наоборот — слишком взрослая. На полу лежала целая гора одежды.

— Мам, а ты уверена, что он будет себя нормально чувствовать? — крикнула она в сторону кухни. — Ну, типа… вдруг у тебя будет такой взгляд, будто ты всё про него сразу поняла?

— Анюта, я не делю людей на хороших и плохих, пока не узнаю их. И уж точно не делю по количеству денег. Для меня люди все равны.

Аня слушала напряжённо.

Из кухни донёсся смех:

— Я не разведчица. Не бойся, смотреть буду просто как мама.

Марина почувствовала, как волнуется дочь, и попыталась разрядить обстановку.

Аня вышла в коридор, всё ещё комкая подол новой юбки. Остановилась, закусив губу:

— Я просто... волнуюсь. Он не совсем парень — мы даже за руки держались только один раз. Но он мне очень нравится. И я боюсь, что ты скажешь что-то неловкое. Или поймёшь, что он совсем не тот. И всё испортится.

Марина вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. Посмотрела на дочку с такой теплотой, что Ане стало легче.

— Аня, я не судья. Я — мама. Я тебя люблю. Это главное. И если ты решила, что он достоин, чтобы его привели в наш дом — я уже его уважаю.

— Даже если он в кедах с дырками?

— Даже если в сандалиях с носками, — улыбнулась Марина. — Главное, чтобы был вежливым. И не слишком громко чавкал.

Аня фыркнула, но глаза засияли.

— Спасибо тебе, мам. Правда. Я… я рада, что ты у меня такая. Ну, настоящая.

Марина притянула её к себе, поцеловала в висок.

— А я рада, что у меня есть ты. Такая смелая, честная и настоящая. Даже если коленки дрожат.

— У меня дрожит всё, если честно.

— Тогда иди и выбери то, в чём ты сияешь. А не просто удобно. Это — первый визит. Он должен запомниться.

Аня снова нырнула в комнату — уже с улыбкой.

А на кухне Марина включила духовку, достала форму для пирога и подумала:
«Она растёт. А я… я всё ещё могу быть рядом. Пусть хотя бы на шаг позади. Но рядом».

Глава 11

На кухне пахло вишнёвым пирогом и корицей. Марина поставила блюдо на поднос, прикрыла льняным полотенцем и проверила — не слишком ли горячее дно, не подгорит ли скатерть.

Из комнаты выбежала Аня — в четвёртом варианте наряда за утро. Белая блузка, синие джинсы, волосы аккуратно расчёсаны и стянуты невысоким хвостом. Щёки горели.

— Мам, а пирог точно нормальный? Вдруг ему не нравится вишня? Или, не знаю, корица?

— Аня, он идёт знакомиться, а не меню утверждать, — спокойно сказала Марина. — Вишня — это просто повод остаться, если мы понравимся.

— А если не понравимся?

Марина повернулась к ней:

— Тогда его и не жалко.

Аня прикусила губу и прошлась по кухне:

— А вдруг ты ему покажешь альбом с моими детскими фото? Там, где я голая в тазу?

— О, это в списке первым пунктом, — с невозмутимым лицом ответила Марина. — И видеозапись утренника с песней про ёлочку.

Аня сквозь ужас засмеялась и покачала головой:

— Ты издеваешься.

— Я отвлекаю. Потому что ты нервничаешь так, что воздух дрожит.

Аня села за стол, уткнулась лбом в ладони:

— Я не знаю, почему так боюсь. Он же просто… человек. Но всё внутри трясётся, будто я сдаю экзамен.

Марина налила ей воды, подала без слов.

— Потому что он тебе важен, — тихо сказала она. — А всё, что важно, всегда пугает.

Аня подняла глаза — и в её взгляде было столько надежды, что Марина на миг испугалась сама.

— Мам, ты точно не скажешь чего-нибудь… лишнего?

— Обещаю быть просто мамой. Не судьёй. Не стеной. Не рентгеном.
Просто мамой, которая испекла пирог и очень любит свою дочь.

Аня медленно улыбнулась. Протянула руку, сжала мамины пальцы.

— Тогда пусть уже быстрее приходит. А то я тут с ума сойду.

— Потерпи. У тебя всего один шанс произвести первое впечатление.

— Я его уже боюсь.

— Значит, всё по-настоящему.

Раздался звонок домофона.
Аня вздрогнула. Марина посмотрела на неё и кивнула:

— Вперёд. Я разогрею чайник.
Ты справишься.

Она услышала, как щёлкнула кнопка, как открылась дверь. Поставила в середине стола вишнёвый пирог, приготовила три чашки.

Из прихожей донёсся глухой мужской голос. Потом — шаги.

— Мам, познакомься, это Лёша, — сказала Аня, чуть громче обычного.

Марина обернулась и увидела высокого парня с мягкой улыбкой. Он явно волновался, но держался спокойно.

— Здравствуйте, Марина Петровна. Очень приятно, — он протянул руку.

— И мне приятно. Проходи, Лёша. У нас чай как раз почти закипел.

Аня будто выдохнула. Её плечи расслабились, глаза засветились, и Марина впервые за долгое время увидела в дочери что-то настоящее — тепло, доверие, лёгкость.
Как будто между ними снова появилась тонкая ниточка, которую так долго не удавалось поймать.

На кухне все сели, и разговор потёк сам собой: о погоде, учёбе, планах на лето. Марина ловила себя на том, что улыбается чаще обычного.
Лёша оказался простым, светлым. Без пафоса. Без игры.

Аня смотрела на него украдкой, чуть улыбаясь. Она ничего не говорила — но всё было видно без слов.

После чаепития Лёша собрался уходить.

— Мамочка, можно мы с Лёшей погуляем?

— Конечно, Аня. Только не задерживайтесь допоздна — я буду волноваться.

Аня поцеловала Марину в щёку и убежала в прихожую.

Марина убрала посуду со стола. Подошла к окну и увидела, как Аня качается на большой качеле, а Лёша стоит рядом и медленно раскачивает её.
Между молодыми людьми — тепло и тишина. Марине даже стало радостно. Тихая, спокойная радость — за дочь, за вечер, за то, что всё идёт, как надо.

Во дворе уже сгущались летние сумерки. Воздух пах липой и чем-то чуть приторным — может, сиренью у соседского забора.
Аня сидела на большой деревянной качеле, подтянув колени и держась за верёвки. Лёша стоял за спиной и неторопливо раскачивал её.

— Она добрая, твоя мама, — сказал он, чуть наклоняясь вперёд, чтобы её услышать. — Я переживал, если честно.

— А она тоже, — улыбнулась Аня. — Я же не часто… ну, не со всеми знакомлю.

— Значит, мне повезло? — он усмехнулся.

Аня ничего не ответила, только чуть сильнее вцепилась в верёвки. Качели плавно покачивались вперёд-назад, будто время замедлилось.

— Мне у вас понравилось. Атмосфера такая… настоящая. Без напряжения, — продолжал Лёша.

Он подошёл ближе, сел рядом на край качели. Они покачивались вместе, в такт.

— Я рад, что ты меня впустила, — тихо сказал он. — В дом. В себя.

Аня повернулась к нему. Их плечи слегка соприкоснулись.

— А я рада, что ты не боишься. Меня, маму, мою сложность. — Она усмехнулась, чуть грустно.

— Да мне вообще с тобой спокойно. И даже качели эти — не страшно. Хотя я их терпеть не могу.

— Правда?

— Правда. Но с тобой — можно всё.

Они оба замолчали. Лето, воздух, качели, вечер — всё слилось в какой-то странной, очень нужной полноте.

Позже, когда за дверью послышался лёгкий скрип ключа, Марина уже не читала — просто сидела с чашкой остывшего чая.

Аня зашла тихо, как будто не хотела спугнуть вечер. Лицо у неё было светлым, спокойным.

— Ты не спишь? — спросила она, стягивая кроссовки.

— Ждала, — просто ответила Марина. — Всё хорошо?

Аня кивнула. Подошла, прижалась ненадолго, как в детстве, когда возвращалась с улицы — уставшая, но счастливая.

— Мам… спасибо.

— За что?

— За то, что ты сегодня была со мной. Просто была. Не спрашивала лишнего, не давила. Мне это очень нужно.

Марина гладила её по спине, молча. Как давно они не говорили так — без упрёков, без обид. Просто мама и дочка. Женщины, которым снова захотелось быть ближе.

— Он хороший, — тихо сказала Марина. — Спокойный. Мне понравился.

Аня чуть улыбнулась:

— Мне тоже.

Они посидели немного на кухне. Без слов. Только время тикало на стене, и что-то внутри успокаивалось.

Глава 12

Марина заснула позже обычного — не потому что волновалась, а потому что внутри всё ещё звенело от покоя. Она улеглась, обняв подушку, и почти сразу провалилась в сон.

Ей снился дом — тот, где Аня была маленькой. Летний вечер, открытые окна, ветер колышет занавески. На кухне пахнет пирогом, смех струится по коридорам, как свет. Аня — лет пяти, босиком, с растрёпанными волосами — бегает по дому и всё время оглядывается: ищет, ловит взгляд.

— Мам! Смотри, я летаю! — кричит она, подпрыгивая на месте.

И в какой-то момент — правда взлетает. Тихо, без усилий. В воздухе. Рядом с люстрой. Смеётся и машет руками, как крыльями.

Марина тянет к ней руки — не чтобы удержать, а чтобы сказать: я вижу тебя, ты — счастлива, и мне от этого спокойно.

Потом всё меняется. Девочка исчезает, и в окне появляется уже взрослая Аня — на качеле, с закрытыми глазами. Её волосы треплет ветер, она улыбается, а рядом — тот самый Лёша. Он держит верёвку качели, и лицо у него — надёжное, простое, настоящее.

Марина стоит у окна, не двигаясь, не вмешиваясь. Она — просто свидетель. Просто мама.
И это, вдруг, оказывается самым важным.

Проснулась она рано. За окном уже светало. И впервые за долгое время Марина чувствовала себя отдохнувшей.
В груди было светло. Спокойно.

Собираясь на работу, она выбрала красивое ситцевое платье с голубыми цветами — собственного производства, так сказать. Посмотрела на себя в зеркало, улыбнулась, и, зайдя в комнату к Ане, поцеловала её в лоб перед выходом.

Завод, как всегда, ждал. Ставший за эти годы вторым домом.
Коллеги — почти семьёй. После недавнего повышения к Марине относились с ещё большим уважением.
Настроение было ясным, как летнее утро, и она набрала сообщение Ленке:

— Может, вечером сходим в кафе? Как в старые времена?

Ответ пришёл почти сразу:

— Конечно. До вечера. Обнимаю.

Кафе было небольшое, с деревянными столами и пледом на каждом стуле.
Марина пришла первой, заказала капучино и кусочек лимонного пирога. Через пять минут появилась Ленка — яркая, как всегда: в лёгком сарафане, с короткой стрижкой и уверенной походкой.

— Какой чудесный день! — сказала она вместо приветствия и поцеловала Марину в щёку. — Прямо просится на что-нибудь важное.

— Я, пожалуй, начну с пирога, — усмехнулась Марина.

— Ну да, у тебя всё всегда с пирога начинается, — подмигнула Ленка. — Что новенького? Вид у тебя... подозрительно светлый.

Марина поставила чашку, на мгновение замолчала:

— Аня познакомила меня с Лёшей.

— Тем самым?

Она кивнула.

— Он пришёл к нам. Я испекла вишнёвый пирог, мы пили чай. Было... мило. По-настоящему. Аня была тёплая, открытая. Он — вежливый, внимательный, без пафоса.
Я давно не видела её такой. И, знаешь, мне было спокойно. Не тревожно — именно спокойно.

Ленка улыбнулась и поставила локти на стол:

— Ну вот. Говорила же: твоя девочка умная. Только дай ей свободу — и она сама выберет свет.

— Выходит, да, — тихо сказала Марина. — Она счастлива. А я... вдруг почувствовала, что могу выдохнуть. И даже подумала…

— Что?

Марина чуть смущённо отвела взгляд:

— Может, сходить всё-таки к врачу. Я оттягиваю этот визит, как будто чем позже — тем безопаснее. Но что-то внутри подсказывает: пора.

Ленка взяла её за руку:

— Идти надо, Маринка. Всё, что пугает — как раз и надо делать. Ради себя. Не из страха, а из любви.
Ты же не одна. Аня рядом. И я.

Марина кивнула. Горло немного сжалось.

— Спасибо.

— А ещё… — вдруг заговорщически сказала Ленка, — я с одним мужчиной познакомилась. Неожиданно. На выставке. Он сам подошёл, заговорил — я, честно, чуть не сбежала сначала.
Но потом... болтали больше часа. И теперь вот — уже три раза виделись.

— Ленка! — Марина рассмеялась. — И молчала?

— Хотела убедиться, что не глюк. А теперь вот — делюсь.
И, кстати, ты не смей думать, что жизнь уже прошла. Ты — в самом расцвете. Сил. Красоты. Женственности.

— Ну-ну, — покачала головой Марина. — Сидим, две взрослые женщины, с морщинками и кофе.

— Сидим, две красавицы, которые ещё ой как всех удивят, — подмигнула Ленка.

Они смеялись, пили кофе, ели пирог и говорили ни о чём и обо всём.
А потом Марина поймала себя на том, что ей просто хорошо.
Без тревоги. Без оглядки. Просто — хорошо.

Глава 13

Марина стояла у входа в поликлинику, будто перед порогом чего-то незнакомого и нежеланного. В руке — направление, выданное неделю назад после неубедительной фразы терапевта:
— Надо бы проверить. Просто на всякий случай.

Просто… Это слово раздражало. Ей давно уже не было просто. Усталость накатывала волнами, тошнота приходила без причины, и всё чаще в зеркале по утрам она видела не себя — какую-то другую женщину. Уставшую. Чужую.

Она оглянулась — как будто проверяя, не увидит ли её кто. Никого знакомого. И слава Богу. Аня думала, что мама ушла на работу пораньше, как обычно. И пусть так и думает.

Марина вошла в здание. В груди сжалось.

— Орлова Марина Петровна? — раздался голос медсестры.

Она встала, вошла в кабинет. Белый халат врача, лёгкий запах антисептика, тишина — всё это действовало на нервы. Но Марина старалась не показывать.

— Присаживайтесь, — врач заглянул в карточку. — Итак... Вы жаловались на головокружение, слабость, снижение аппетита?

— Да. И ещё бывает, как будто дрожь в теле. И сердце — будто сбивается, — она скрестила руки на коленях, словно защищаясь.

— Понятно. Сделаем стандартный набор: общий анализ крови, биохимию, УЗИ брюшной полости, ЭКГ. Возможно, направим к эндокринологу. Пока — без паники.

Марина кивнула. Молча.

— Кровь — натощак. Результаты будут через три дня. А дальше посмотрим.

На улице было солнечно, но казалось — всё вокруг потускнело.
Марина шла медленно, сжимая в руке бумаги, как что-то очень личное.
Как будто они уже знали приговор. А она — ещё нет.

Только бы не подтвердилось. Только бы не оно. Мне же Аню поднимать. Ей же ещё жить. Я не имею права...

Она остановилась у витрины аптеки, посмотрела на своё отражение. Спокойное, собранное лицо. Как всегда. Только глаза — глаза не могли скрыть внутреннюю дрожь.

Я справлюсь. Главное — не показывать. Ни словом, ни взглядом.

А дома она будет варить борщ, слушать Анины разговоры, шутить и гладить дочь по плечу. Как будто ничего не происходит.

А сама — ждать.

Три дня.
Всего три дня.

И, может быть… жизнь снова повернётся лицом.
А может — уже нет.

Марина мыла посуду после ужина, когда в дверях кухни появилась Аня.
Постояла немного, облокотившись на косяк, потом подошла ближе и села за стол.

— Мам, можно поговорим?

Марина вытерла руки о полотенце и обернулась: — Конечно. Что-то случилось?

Аня покачала головой: — Нет. Наоборот. Всё хорошо. Просто я хочу тебя о чём-то попросить.

Марина села напротив, чуть наклонилась вперёд. Аня заметно волновалась.

— Лёша предложил поехать с палатками на три дня. С его друзьями. Там будут и девочки. Небольшая компания. Мы поедем на электричке, потом пешком — место у реки. Я хочу поехать.

Марина подняла брови: — Три дня? С ночёвками?

— Да. Мы возьмём всё необходимое — спальники, еду, аптечку. У Лёши опыт есть, он не первый раз. И ребята нормальные, взрослые.
Я буду тебе писать. Или звонить — если будет связь.

Марина помолчала. Она видела: Аня подошла к этому по-взрослому — спокойно, без упрямства, с какой-то новой уверенностью.

— Аня… Я понимаю, ты взрослеешь. Просто... я ещё учусь отпускать.

— Я знаю, мам, — тихо сказала Аня. — Я не прошу, чтобы ты не волновалась. Просто хочу, чтобы ты мне доверила. Пусть хоть на три дня.
Я ведь вернусь. Сама. К тебе.

Марина почувствовала, как сжимается сердце.
Но и как легко вдруг стало дышать.

Она взяла Анину руку, сжала её:

— Тогда соберись хорошо. Возьми крем от загара. И пшикалку от комаров.

— Обязательно, — кивнула Аня. И в её глазах вдруг появилось что-то очень взрослое.

— Спасибо, мам.

— Ты заслужила, — мягко сказала Марина. — Только если дождь будет — не геройствуй. Возвращайся.

Аня рассмеялась, вскочила и крепко обняла её.

— Ты лучшая.

Марина стояла, слушала, как хлопает дверь в Анину комнату, и думала, что да — всё правильно.
И пусть ей страшно, но в груди — свет.

Она села за швейную машинку. Нужно было срочно закончить заказ, спать сегодня не получится.
Хорошо, что Аня поедет — отдохнёт. А у неё будет время сдать анализы. Всё успеет.

Часы тикали. Машинка строчила строчку за строчкой.
На душе было тяжело.
Какое-то липкое, глухое волнение — перед неизвестностью.

Глава 14

С утра в доме царило лёгкое возбуждение: Аня сновала между комнатами, пыталась уместить в рюкзак все «жизненно необходимые вещи» и при этом не забыть зарядку, фонарик и запас носков.

— Мам, ты не видела мой флисовый свитер? Тот, с высоким горлом?

— Он в сушилке, — спокойно ответила Марина, заваривая чай. — Я вчера постирала.

Аня вынырнула из своей комнаты с благодарным вздохом, натянула свитер поверх футболки и снова исчезла за дверью.

Марина поставила чашку на стол и улыбнулась.
Её дочь — уже совсем взрослая. Готовится к походу сама, уверенно, с огоньком в глазах. И хотя сердце всё равно сжималось от привычной тревоги, в душе было неожиданно спокойно.
А ещё — легко.

Три дня. Всего три дня.
Но этого будет достаточно, чтобы успеть всё: доехать, сдать анализы, сходить на повторный приём. Не под контролем, не на виду — тихо, в своём ритме.
Пока Аня отдыхает, Марина займётся тем, что давно откладывала.
Без лишних слов. Без беспокойства в глазах дочери.

— Мам? — Аня снова появилась на пороге. — Всё. Я готова. Даже не верится. Мы выезжаем через час, Лёша уже с ребятами на вокзале.

— Ты молодец. Всё собрала?

— Вроде да. Проверила список трижды. — Аня закатила глаза. — Ещё чуть-чуть — и я начну нервничать из-за погоды на Марсе.

— Возьми ещё яблок и бутылку воды в дорогу, — напомнила Марина. — И напиши, как доедете. Или хотя бы просто: «я жива».

Аня рассмеялась, подошла и вдруг крепко обняла её:

— Ты сегодня какая-то особенно добрая.

— Потому что ты сегодня особенно взрослая.

Они простились у двери.
Марина смотрела, как Аня убегает по лестнице с рюкзаком, как звонко хлопает входная дверь.
Потом закрыла её за собой, облокотилась на стену и на минуту прикрыла глаза.

Теперь можно.
Теперь — её время.

Запись в дневнике. Ночь.

Аня поедет.
На три дня — с палатками, с друзьями, с Лёшей. Она так светилась, когда рассказывала. Я не смогла отказать, даже если бы очень хотела. И не хотела — если честно. Она растёт. Учится быть самостоятельной. А мне остаётся учиться её отпускать.

Мне страшно.
Но я ничего не показала.

Я смотрела ей в глаза и кивала. Слушала, что взять, как они поедут, как вернутся. И только сжимала руки на коленях, чтобы не выдать, как дрожат пальцы.

Это хорошо, что она уедет.
Эти три дня — мне нужны. Я успею сдать анализы. Успею получить ответы.

Я очень боюсь этих ответов.
Очень.

Я даже не могу вслух назвать, чего боюсь.
Но чувствую — где-то внутри уже что-то изменилось.
Тело подсказывает, пугает, шепчет по ночам.

Я не имею права сдаться. Мне надо быть сильной. Ради неё. Ради нас.

А пока — шью. Машинка гудит, стрелки бегут по кругу. В доме тишина, только чайник свистнул тихонько, как будто и он старается меня не тревожить.

Я справлюсь.
Я обязана справиться.

Марина пыталась всячески отвлекать себя. Читала книгу, смотрела сериал. Но всё не получалось по-настоящему — мысли возвращались обратно, снова и снова.

Она сидела у окна с чашкой остывшего чая. В комнате было слишком тихо. Даже радио выключила — невыносимо было слушать чужие голоса, когда внутри всё вибрировало от тревоги. Завтра — день, когда надо будет сдать анализы. А сегодня… сегодня просто надо было как-то дожить.

Телефон коротко завибрировал. Сообщение от Катерины:

«Если ты свободна, приходи ко мне. Просто поболтать. Или прогуляемся немного?»

Марина уставилась на экран, будто не сразу поверила в реальность этого простого, человеческого жеста.
Её будто подтолкнули изнутри — она тут же начала набирать ответ:

«Я с радостью. Можно прямо сейчас?»

Ответ пришёл мгновенно:

«Конечно. Жду. Хочешь — по пути захватим кофе.»

Марина уже вставала, словно её тело само знало, что нужно. Надела кардиган, перекинула через плечо сумку. Ей не было всё равно, куда идти — главное, не оставаться одной в этой тишине, в этом ожидании, которое сводило с ума.

В подъезде она глубоко вдохнула.
Катерина — её тихий спасательный круг сегодня.
И Марина ухватилась за него обеими руками.

Катерина ждала у кофейни на углу — в лёгкой куртке и с двумя стаканами. Один протянула Марине, когда та подошла.

— Я подумала, что ты не откажешься от капучино, — сказала с тёплой улыбкой. — С корицей. Как ты любишь.

Марина чуть не расплакалась от этой неожиданной заботы.
Вместо ответа только кивнула и обняла Катерину — коротко, но крепко.

— Спасибо, что позвала, — сказала она, когда они зашагали по тротуару, мимо цветущих кустов и редких прохожих. — Сегодня было ужасно. Я не знала, куда себя деть.

Катерина бросила на неё внимательный взгляд, но не стала сразу спрашивать.

— Бывает. Иногда тишина — хуже боли. Особенно, если чего-то ждёшь.

— Завтра я сдаю анализы, — выдохнула Марина. — Важные. Врачи сказали… В общем, я всё утро прокручивала в голове самое страшное. И не могла ни читать, ни писать, ни просто уснуть.

Катерина слегка коснулась её руки:

— Понимаю. У меня был похожий момент, когда я ждала результатов по маме. Эти сутки тянулись как резина. Всё внутри дрожало.

— Да… именно так, — кивнула Марина. — Я даже с Аней не говорю об этом. Не хочу её пугать раньше времени.

Они свернули в маленький сквер. На скамейках сидели старички, дети гонялись за голубями. Было спокойно, почти как раньше — до этой тревожной неизвестности, нависшей над Мариной.

— Давай просто будем гулять. Без тяжёлых мыслей, — предложила Катерина, садясь на лавочку и пригубив кофе. — А потом пойдём ко мне. Я пекла пирог. Можно посмотреть что-нибудь глупое. Или просто помолчать вместе.

Марина снова почувствовала ту самую дрожащую благодарность.
Она села рядом, сделала глоток кофе, посмотрела в небо, где медленно плыли облака.

— Ты даже не представляешь, как это сейчас нужно. Спасибо, Катя.

— Я представляю, — мягко ответила та. — Просто помни: ты не одна. Ни завтра, ни после.

Глава 15

Квартира Катерины встретила Марину уютом: тёплый свет, аромат яблочного пирога и что-то успокаивающе неряшливое — в стопках книг, ярком пледе на диване и старом коте, который лениво потягивался на подоконнике.

— Проходи, чувствуй себя как дома, — сказала Катерина, снимая с неё куртку и протягивая мягкие домашние тапочки. — Хочешь сначала поесть или сначала — сериал?

— Пожалуй, поесть. Я как-то не заметила, что весь день ничего не ела. Это лечится пирогом. Очень научное средство.

На кухне было просто и тепло: чайник закипал, тарелки стучали по столешнице, а пирог оказался именно таким, каким должен быть в такие вечера — тёплым, с румяной корочкой и запахом корицы.

— Я давно не сидела вот так, — сказала Марина, когда они устроились за столом. — Без спешки. Без мыслей о том, кто позвонит, что надо успеть, кто что подумает.

— Это ты просто у меня не была, — усмехнулась Катерина. — У нас тут клуб спасения от внутреннего урагана.

— Подходит мне. Я как раз в эпицентре.

— Тогда после пирога — сериал. У меня один есть. Там почти ничего не происходит, и в этом его главное достоинство.

Марина рассмеялась — впервые за день по-настоящему. Смех получился неожиданным — лёгким, как выдох.

Позже, закутавшись в плед, они смотрели добрый скандинавский сериал про стареющего повара и его соседей. Диалоги были неспешными, музыка — ненавязчивой, сюжет — простой, как сама жизнь. Всё это мягко затягивало, отвлекало, давало хотя бы немного тишины внутри.

Кот переполз на диван и устроился у Марины на коленях.

— Он у меня терапевтический, — пояснила Катерина. — Находит, кто больше всех переживает, и ложится на него. Так что теперь ты официально под наблюдением.

— Надёжная система. Спасибо, что позвала. Если бы не ты — я бы, наверное, с ума сошла.

— Я просто почувствовала, что надо. Иногда бывает — как будто кто-то изнутри шепчет: «позови её». Вот и позвала.

Они замолчали. В квартире было тепло. Марина подложила руки под голову и уставилась в потолок.

— Знаешь… в такие вечера хочется верить, что всё как-то устроится. Просто — не сразу.

— Всё и устроится, — уверенно сказала Катерина. — Не сразу — да. Но мы всё равно справимся.

Марина кивнула.
Не потому, что совсем поверила.
А потому, что впервые за долгое время — захотелось верить.

Она лежала на диване с книгой, почти не читая. Взгляд всё время ускользал к окну, где уже начинало смеркаться. Небо было мягким, выцветшим, как выстиранная простыня.

Рядом завибрировал телефон.
Аня.

Марина сразу ответила — сердце непроизвольно подскочило. Не от тревоги, а от радости.

— Алло?

— Мам! Привет! — голос Ани был немного хриплым от ветра, но весёлым. — У нас тут почти нет связи, я поднялась на холм — вроде ловит!

Марина улыбнулась:

— Я рада тебя слышать. Как ты?

— Хорошо! Очень хорошо! Здесь красиво, речка холодная, но мы купались! Я сгорела чуть-чуть — не ругайся. И... мам, спасибо, что отпустила.
Я реально отдыхаю.

Марина прислонилась к подушке:

— Я знала, что тебе это нужно. И мне — тоже.

— Ты там как? Всё хорошо?

— Всё отлично. Наслаждаюсь тишиной и кофе без спешки, — с усмешкой ответила Марина. — Дом держится. Без тебя только... тихо.

Аня хмыкнула:

— Скоро вернусь — и снова будет шумно.

— Буду ждать.

На том конце повисла короткая пауза. Потом Аня сказала уже тише:

— Мам... я правда тебя люблю.

— Я тебя тоже, — ответила Марина. Голос чуть дрогнул, но она не дала этому расплыться. — Береги себя, пожалуйста.

— Обещаю. Если завтра снова поймаю сигнал — позвоню.

— Хорошо. Я тут.

Марина ещё немного держала телефон в руке, даже когда звонок закончился. Потом положила его на подлокотник и снова взглянула в окно.

Связь — это не всегда про антенну и сеть.
Иногда это — просто голос, который приходит точно вовремя.

Глава 16

Марина вышла из дома рано. Город только начинал просыпаться — редкие прохожие, свежий воздух, лёгкий ветер.
На остановке никого. Она села в автобус, уставилась в окно.
Никакой тревоги. Только сосредоточенность.

Клиника была самой обычной — ничем не примечательное здание в жилом квартале. Марина знала, куда идти. Она уже была здесь на приёме. Сегодня — следующий шаг.

Коридор пах антисептиком и тишиной. На стенах — плакаты, таблички, аккуратно расставленные скамейки.
Она взяла талон, села на крайний стул и сложила руки в замок.
На телефоне — одно непрочитанное сообщение от Ани:
«Мы доехали. Место шикарное. Связь слабая, но всё хорошо!»
Марина улыбнулась и бережно заблокировала экран.
Хорошо. Пусть дышит, смеётся, живёт. А я — разберусь с собой.

Когда её вызвали, она встала спокойно.
Сдала всё, как просили. Ответила на вопросы. Без суеты, без торопливости.
Только в один момент, когда медсестра сказала:
— Результаты будут готовы через три дня, —
Марина почувствовала, как внутри что-то защёлкнулось.
Ровно столько, сколько нужно.

На улице уже было тепло. Люди спешили по своим делам, и всё вокруг казалось обычным.
Но для Марины это было не обычное утро.
Это был шаг. Первый. Не страшный. Не геройский. Просто — правильный.
И впервые за долгое время ей хотелось позвонить кому-нибудь. Просто сказать:
Я сделала это. Я не боюсь.

Но пока — она просто пошла домой.
Внутри крепла тишина, похожая на силу.

Марина взяла выходной. Планировала пройтись по магазинам, может, сходить в кино. Но сейчас — не хотелось.
Чтобы не тратить день зря, она решила заняться шитьём.

Они добрались к месту уже под вечер — солнце клонилось к горизонту, окрашивая всё вокруг в золотисто-розовые тона. Палатки ставились с шумом и смехом: кто-то не мог разобраться с дугами, кто-то устроил импровизированную борьбу за лучшее место у костра.

Аня смеялась, вытирая с лица пряди волос, запутавшиеся от ветра.
Лёша принёс её рюкзак, бросил рядом и тут же притянул к себе, чмокнув в висок:
— Ну, ты довольна? — спросил он, оглядывая раскинувшийся за озером лес.
— Очень, — ответила она. И это было правдой.
Давно она не была на природе, среди друзей, без городского шума. Сердце пело — от свободы, от ощущения молодости, от того, что Лёша рядом.

Но когда все разошлись за хворостом, а закат опустился ниже, наступила тишина.
И в эту тишину вкралась странная тяжесть.

Аня осталась у палатки, отстёгивала спальник и вдруг почувствовала, как внутри будто щёлкнуло.
Без объяснения, без причины — накатила тревога.
Она даже оглянулась. Всё было хорошо.
Смех доносился от костра. Лёша болтал с друзьями, размахивая руками. Где-то хрустнула ветка, кто-то крикнул:
— Не забудьте чайник!

Но сердце сжалось.
Словно тело уже знало то, чего разум ещё не понимал.

Аня села на рюкзак, провела ладонью по лицу.
— Что с тобой, — тихо сказала себе. — Хватит. Всё хорошо. Просто устала.

И всё же, даже когда рядом снова оказался Лёша, даже когда запах дыма, смех и горячий чай начали возвращать ощущение покоя —
эта маленькая тревожная капля не ушла.
Она осталась где-то глубоко внутри.
Как непроглоченное слово.
Как предчувствие.

Глава 17

Марина вернулась домой ближе к девяти. Квартира встретила её привычной тишиной, но сегодня она не казалась пустой. Скорее — нужной.
Она переоделась в домашнее, заварила крепкий чёрный чай, насыпала немного варенья в блюдце и села к рабочему столу. Ткань лежала аккуратно сложенной, выкройка уже была готова — всё ждалось, пока у неё появятся силы.

Сегодня — появились.
Марина осторожно приколола первую деталь. Машинка ожила тихим гулом. Стежок за стежком, как будто с каждой строчкой она прокладывала путь в ясное, простое будущее, где всё будет понятно и по-настоящему своё.
Иногда она отвлекалась — смотрела в окно, следила за птицами на проводах. Потом снова бралась за ткань.
Мысли возвращались к Ане. Представлялось, как дочь сидит у костра, смеётся, машет руками, спорит с друзьями, заваривает чай на горелке. Живая. Настоящая. Сильная.

И всё-таки где-то под этим светлым образом жила тонкая нить тревоги.
Никаких причин. Просто — чувствовала. Но не поддавалась. Сейчас — нет.
К полудню платье было почти готово. Марина выключила машинку и пошла умываться. В зеркале — немного уставшее лицо, но с живыми глазами.

Я справляюсь, подумала она. Я иду вперёд.


Аня проснулась среди ночи.
Палатка была тёплой, Лёша дышал рядом ровно, спокойно. Снаружи — ни шороха. Даже костёр, кажется, давно догорел.

Аня приподнялась на локтях, огляделась. Тьма. Только свет фонарика на молнии палатки.
Сердце билось неровно — не бешено, но с заметным толчком.
Приснилось что-то странное. Не страшное — просто… глухое.
Как будто она куда-то звала — а её никто не слышал. Или не хотел слышать.
Она тихонько выскользнула наружу, надела куртку и села на бревно у угасшего костра. В небе — звёзды, близкие и холодные. Тишина была звенящей.

И снова — то же самое чувство. Словно что-то нависло, но не приблизилось. Не беда. Не угроза. А просто — тень. Напоминание.
Ты ведь ничего не знаешь наперёд, — подумала она.
Даже если кажется, что всё хорошо.

Она закрыла глаза, попыталась дышать ровно.
Воздух пах дымом, землёй и свободой. Но внутри всё равно оставалась маленькая точка беспокойства, словно чужой камешек в ботинке: не мешает идти, но забыть о нём — невозможно.
Минут через десять она вернулась в палатку. Лёша не проснулся.
Аня легла рядом, положила руку ему на грудь, как будто убеждаясь, что он рядом, живой, настоящий.

Засыпай. Всё хорошо. Завтра будет светло.

Но заснула она не сразу.

Глава 18

Утро было тёплым и светлым. Марина проснулась раньше будильника, полежала немного, глядя в потолок.

Мысли не крутились, не мешались — просто были. Спокойные, ясные.

На кухне она включила радио, заварила кофе и достала из холодильника сырники — вчера испекла на вечер, но не притронулась. Сегодня — в самый раз.

Телефон лежал рядом. Никаких сообщений от Ани — и это было даже хорошо. Значит, у них действительно всё в порядке. Связь слабая, зато отдых крепкий.

В десять ей позвонила Наташа — старая коллега, с которой они всё реже пересекались, но по-прежнему сохраняли тёплую ниточку связи.

— Привет, как ты? — спросила Наташа бодро.
— Нормально, — ответила Марина, улыбаясь. — Даже шью с утра пораньше. Представляешь?
— Вот это да. Ты же с машинкой обычно только в отпуске.
— Ну вот… решила вернуться к себе. Потихоньку.

Пауза.

— Аня как? Уехала ведь с палатками?
— Да, с Лёшей и друзьями. Пишет — всё хорошо. Красота, природа. Я рада за неё.

Пауза затянулась, и Марина вдруг — даже для себя неожиданно — сказала:

— Я жду результаты анализов.
— Что-то серьёзное?
— Пока — ничего. Просто... решила не затягивать. Сходила. Теперь — три дня тишины.
— Марин... — Наташа говорила уже тише. — Ты молодец. И если нужно будет — ты же знаешь, я рядом.
— Знаю. Спасибо.

Они ещё немного поболтали — про дачу, про лето, про кота Наташи, который снова сбежал на чердак. После звонка Марина сидела молча.

В груди было чуть легче. И чуть страшнее. Но уже — по-настоящему честно.

Аня проснулась от резкого гула рядом. Лёша хлопал палаткой — ветер поднялся с самого утра, и весь лагерь шумел, как встревоженный улей.

— Встаём! — кричал кто-то. — Нас зальёт, если не натянем правильно!

Аня вылезла босиком, сунула ноги в кроссовки, выпрямилась — и в этот момент кто-то из ребят неловко толкнул её локтем. Она качнулась, оступилась и соскользнула по мокрой траве, ссадив руку о корень.

— Ай!
— Прости! Ты в порядке?

Аня кивнула, зажимая руку. Кровь выступила быстро — неглубоко, но резко. Сразу кольнуло.

— Щас принесу аптечку, — сказал Лёша.

Она села на бревно. Смотрела, как ветер гнёт деревья, как сбоку натягивают тент. Всё это вдруг казалось чуть чужим.
Словно пейзаж стал резче. Чётче. И в то же время — неуютнее.

Когда Лёша вернулся и промыл рану, она поблагодарила его, но внутри всё ещё звучал странный отголосок:
Вот так легко всё меняется. За секунду. За одно неосторожное движение.

День продолжился, как ни в чём не бывало. Лёша звал на речку, друзья строили плот из брёвен, обсуждали, кто умеет грести.

Аня смеялась, шла за ними, играла в догонялки по воде.
Но ссадина на ладони не давала забыть утро.
И тревога, посеянная ночью, проросла чуть крепче.

Аня вышла к речке — подальше от палаток, где никто не услышит. Телефон ловил сигнал плохо, но пара полосок всё-таки появилась. Она набрала «Мама».

Марина ответила почти сразу, как будто ждала звонка.

— Анюта? Всё хорошо?
— Привет, мам. Да… в целом. Только… — она помолчала. — Я проснулась ночью — какой-то странный сон был. Не страшный, но будто глухой. И потом не могла уснуть долго.

Марина чуть понизила голос, как будто гладила дочь через телефон:

— Может, просто усталость. Или впечатлений много. Ты же сама говорила, что у вас насыщенная программа.
— Наверное. Но ещё... — Аня закусила губу. — Я сегодня утром грохнулась. Ну, не сильно. Просто споткнулась. Ссадина на ладони.

— Где ты? Ты сейчас одна? — в голосе Марини мелькнула тревога.

— Всё нормально. Я в порядке. Промыла, пластырь наклеила, не болит. Просто… не знаю, мам, мне вдруг стало как-то неуютно. Как будто всё хорошо, а внутри что-то шевелится.

— Тебе страшно? — спросила Марина мягко.

— Нет. Но как будто я не на своём месте. Или не в своё время. Я смотрю на всех — они такие весёлые, настоящие, а я будто отдельно. Понимаешь?

Марина помолчала.

— Понимаю, — сказала она. — Иногда и я так себя чувствую. Даже дома. Даже в любимом кресле с чашкой чая. Такое случается, особенно когда ты растёшь. Просто… твоя душа замечает больше, чем остальные. Она чуткая. Это не плохо.

— А ты тоже так чувствовала, когда была подростком?
— Очень часто. Особенно когда уехала из детского дома в первый раз. Помнишь, я рассказывала про архитектурный?

— Ага.
— Вот тогда я звонила Нине Фёдоровне и говорила примерно то же самое. А она отвечала: «Главное — не прятаться. Если тревожно — дыши. Если страшно — не бойся сказать об этом. Всё, что ты чувствуешь — это нормально».

Аня улыбнулась.

— Ты как Нина Фёдоровна сейчас.
— Потому что я тебя люблю. И потому что ты — моя. Даже если ты где-то в палатке под звёздами, с ссадиной на ладони и странным сном — ты всё равно моя Анюта.

— Спасибо, мам.
— А ещё, — добавила Марина, — я сегодня почти закончила платье. Помнишь ткань, которую ты выбирала?

— Синюю? С тонкими цветами?
— Да. Ты будешь в нём как лето.

Аня вздохнула. На душе стало чуть легче.

— Мне очень хочется домой.
— Я жду тебя. Но пока ты там — живи. Набирайся. Всё это тебе нужно. А я всегда рядом. Даже если только голосом.

— Мам?
— М?
— Обними меня мысленно, ладно?

— Уже. Сильно-сильно.

Связь прервалась через минуту. Аня ещё немного постояла у воды, прислушиваясь к тишине. Потом повернулась и пошла обратно к лагерю.

Ссадина чуть саднила, но на душе было теплее.

Запись в дневнике

Аня звонила.

Голос чуть дрожал, но она старалась держаться. Рассказала про ссадину — пустяк, конечно, но я её знаю: если упомянула, значит, беспокоит. Сказала, что снился странный сон, и что внутри — будто комок, тревога, без формы и причины.

Я слушала и думала: как же трудно быть далеко, когда твоему ребёнку тревожно. Как хочется просто взять и обнять, уткнуться в волосы, погладить по спине, сказать шёпотом: «Всё хорошо, я рядом». Но приходится утешать голосом, выбирать слова, стараться не передать ей свои собственные страхи.

Глава 19

К вечеру Марина почувствовала, что не может больше сидеть дома. В квартире было тихо, но тишина сегодня не успокаивала — она давила.

Она переоделась, закрыла дверь и вышла — без цели, просто идти, слушать город, дышать воздухом, не думать.

На улицах уже вечерело. Дворы были наполнены шумами: звон велосипедов, смех детей, лай собак. Ветви лип свисали низко, будто хотели остановить, задержать.

Марина свернула в сквер. Здесь было тише: пара лавочек, пыльная дорожка и сирень, уже отцветающая. Она села. Просто — посидеть.

Рядом на скамейке сидела пожилая женщина в аккуратном светлом пальто и вязала. На коленях лежала мягкая шаль, нити были похожи на клубящееся молоко. Женщина вдруг подняла глаза и сказала:

— Знаете, когда я была моложе, всё казалось срочным. Успеть. Доказать. А потом понимаешь: ничего страшного не случится, если просто… посидеть.

Марина улыбнулась:

— Наверное, да.

— Вы такая тихая. У вас внутри что-то важное происходит? — спросила женщина неожиданно, но мягко.

— Может быть, — ответила Марина, удивившись, что не отмахнулась.

— Тогда не бойтесь. Всё, что по-настоящему важно, умеет ждать. А всё лишнее — само уйдёт.

Женщина снова склонилась к вязанию, а Марина осталась сидеть. Ничего особенного не произошло. Но в груди будто стало просторнее.

Она встала и пошла домой. Не быстрее и не медленнее, чем нужно.

---

Аня шла по лесной тропе одна. После ужина кто-то предложил прогуляться, но все быстро разбрелись — кто в сторону озера, кто к большому камню у оврага.

Она выбрала более тихую тропу — между соснами, где под ногами мягкий мох, и всё пахнет терпкой хвоей. Шла медленно, дышала глубоко. Плечи, наконец, расслабились.

И вдруг — под ногами что-то хрустнуло.

Аня остановилась. Наклонилась.

На тропе лежала старая, почти сгнившая книжка. Без обложки. Страницы слиплись, буквы смылись дождём, но кое-что ещё читалось. Рядом валялись ржавая ложка и раздавленная зажигалка.

Как она тут оказалась?

Аня присела, осторожно взяла книгу — та чуть не рассыпалась в руках. Одна страница всё же поддалась. Обрывок фразы:

«…иногда тишина говорит больше, чем крик. Важно только научиться слушать».

По спине пробежал холодок.

Не страх.
Скорее — странное чувство, будто кто-то оставил это специально. Как след.

Она оглянулась. Лес замер. Ни пения птиц, ни шелеста — будто всё затаилось.

Аня аккуратно положила книгу обратно и пошла быстрым шагом назад.

У костра уже горел огонь, кто-то пел под гитару, Лёша махал ей рукой. Она улыбнулась, села рядом.

Но внутри поселился новый вопрос:
Что это было?

Глава 20

Поликлиника была полупустой. Лето, пятница, конец дня. В регистратуре скучала медсестра с телефоном в руках. В коридоре пахло антисептиком и старой мебелью.
Марина сидела у кабинета, то поднимая глаза на табличку, то уставясь в экран телефона, не читая сообщений.

Сердце билось неровно. Пальцы то сжимались, то теребили край сумки. Казалось, она слышит всё слишком отчётливо — как скрипит дверь, как кто-то чихнул за углом, как щёлкают каблуки в конце коридора.

— Марина Орлова? — позвал голос.

Она вошла в кабинет. Врач был молодой, в очках, аккуратный. Он смотрел в монитор, не сразу обращая на неё внимание.
Наконец обернулся:

— Присаживайтесь.

Она села. Внутри всё сжалось.

— У вас были жалобы на слабость, боли в боку и тошноту, верно?

— Иногда, — пожала плечами Марина. — Ничего особенного. Я думала, это из-за стресса.

Врач кивнул, помолчал. Пальцы его слегка подрагивали, когда он перелистывал файлы на экране.

— Смотрите. По результатам анализов и УЗИ я вижу изменения в структуре поджелудочной железы. Они незначительные, но нестандартные. Повышен билирубин, есть отклонения в ферментах...

Он говорил спокойно, чётко. Слишком спокойно.

— Я не понимаю, — перебила она. — Это что, воспаление?

— Пока мы не можем сказать точно. Но... — он сделал паузу, — нужно провести дообследование. Желательно — МРТ и, возможно, пункцию. Есть основания предполагать наличие новообразования.

Слово повисло в воздухе.
Новообразование.

— Какого… чего?

— Не торопитесь с выводами, — мягко сказал врач. — Это может быть доброкачественный процесс. А может — нечто иное. Я не хочу вас пугать. Но игнорировать нельзя.

— У меня же ничего не болит, — тихо сказала Марина.

— Именно поэтому такие вещи часто находят случайно. И хорошо, что вы пришли.

Он распечатал направление и положил на стол. Марина не двинулась с места.

— Я понимаю, это неожиданно. Но лучше пройти всё сейчас.

Она кивнула. Только бы выйти. Только бы воздух.

---

На улице было душно. Машины шумели, солнце клонилось к закату, но всё казалось неестественным — цвета слишком яркие, звуки слишком громкие.

Она шла на автопилоте. Не помнила, где свернула, не чувствовала под собой ног. Остановилась, прислонилась к стене.

Нет. Это ошибка. Это не со мной. Я здорова. Просто стресс. Просто устала. Всё нормально.

Она не заплакала. Только смотрела в одну точку, пока внутри не стало пусто и тихо.

---

Позже, дома, она долго стояла у окна.
За спиной лежал телефон. Она могла бы позвонить Ане. Рассказать.
Но… нет.

Нет.

Слишком рано. Слишком страшно. Пока ничего не ясно.

— Я сначала сама разберусь, — прошептала она в пустоту.

И выключила свет.

---

Телефон зазвонил, когда Марина уже лежала на диване, укрытая пледом, с кружкой остывшего чая в руке. Она не хотела брать трубку. Хотела только тишины.
Но увидела имя — и всё-таки ответила.

— Привет, мам! — голос Ани был тёплым, обыденным, живым. — Не спишь?

— Нет, — Марина постаралась сделать голос ровным. — Только вот легла.

— У нас тут костёр, песни, комары и чай с дымком. Завтра уже домой едем.

— Быстро как-то, — выдохнула Марина. — Ты ведь только уехала.

— Мне тоже так показалось, — Аня засмеялась. — Но я уже соскучилась. И, кажется, я кое-что нашла. Потом расскажу.
(Пауза.)
— Ты как вообще?

— Нормально, — слишком быстро ответила Марина. — Всё хорошо.

— Точно?

— Конечно. Просто устала немного. Жара, и… дел по мелочи. Отосплюсь — и всё будет в порядке.

— Ладно. Тогда до завтра. Я, наверное, после обеда приеду. Обниму тебя.
(Тихо.)
— Ты тоже скучала?

— Очень, — прошептала Марина.

После звонка она долго смотрела в потолок. Всё внутри разрывалось: хотелось сказать, выкрикнуть, позвать.
Но она лишь сильнее натянула на себя плед.

Пока рано. Пока нельзя.

---

Запись в дневнике

Почерк чуть неровный. Страница загнута.

Мне надо это написать. Чтобы не забыть, не спрятаться, не придумать отговорки.

Я боюсь.
Боюсь по-настоящему. Это не тот страх, как перед выступлением или визитом к начальству. Это другой. Он где-то под кожей, в груди, в горле. Словно воздух вдруг стал тяжелее.

Но я должна.
Я должна пройти обследование. Лечь в больницу. Узнать всё до конца. Даже если... даже если это правда.
Даже если то, что я услышала сегодня, — не ошибка.

Я хочу верить, что всё обойдётся. Что это просто воспаление. Или какая-то ерунда. Может, УЗИ было неправильным? Может, прибор старый? Или врач перестраховался?

Сколько этих «может»...

Но правда в том, что я чувствую — что-то не так. И это не пройдёт само. Я знаю себя. Я чувствую себя.

Я не хочу жалости. Не хочу, чтобы Аня смотрела на меня с тем взглядом — как на хрупкую вещь, которую надо беречь.
Я сильная. Я была сильной всегда.
Только теперь нужно быть другой — не молчать, не ждать, не прятаться.

Я не хочу в больницу. Честно — не хочу.
Но я пойду.
Потому что если я не сделаю этого — я потеряю время.
А если оно у меня есть — я хочу использовать его правильно.

На этой неделе — записаться. Сделать МРТ. Взять направление. Пройти всё.
Шаг за шагом.

И если окажется… если диагноз подтвердится — я тогда решу, как жить дальше.
Я решу.

Но сначала — правда.

Подпись:
Я. Живая.

Глава 21

Ночь выдалась тревожной. Марина почти не спала — её одолевали какие-то навязчивые, пугающие сны, словно подсознание пыталось донести что-то важное.
В семь утра она, наконец, потянулась. Как же хотелось проснуться в другом мире — том, где ничего не случилось. Где всё спокойно. Но реальность сразу напомнила о себе.

Когда она поднялась с кровати, её закружило. Пришлось снова лечь, пытаясь унять гулкий пульс в ушах.
— Всё хорошо, — шептала она себе, стараясь дышать ровно.

Спустя несколько минут она всё же поднялась, накинула халат и пошла ставить чайник.
Умываясь, Марина рассматривала своё лицо в зеркале: тёмные круги под глазами, уставший, будто чужой взгляд.
Когда же она успела так измениться? Или это — признаки болезни?

Стараясь отогнать мрачные мысли, она заварила себе крепкий чай, взяла в руки телефон — лишь бы заглушить гнетущую тишину.

Работа немного отвлекла. Нужно было закончить платье — Зоя вот-вот зайдёт за заказом.
Марина села за швейную машинку и сосредоточилась на строчках. Но мысли неумолимо возвращались к главному: как не выдать себя Ане? Как не напугать её, остаться спокойной и светлой?

— Как хорошо, что у Ани есть Лёша, — подумала Марина. Ей хотелось верить, что он действительно надёжен. — Если со мной что-то случится, она не останется одна.

Но потом пришла новая мысль — настойчивая, пугающая:
— Как исчезнуть на пару дней, чтобы лечь в больницу и ничего не рассказать? Как всё организовать, чтобы Аня не заподозрила?

После того как Зоя забрала платье, Марина принялась за тесто. Хотелось, чтобы Аня вернулась в дом, где пахнет пирожками, где всё по-прежнему. Хотелось хоть на вечер создать иллюзию нормальности.

Аня появилась ближе к вечеру — с сумкой через плечо, чуть загорелая, в куртке, к которой прилипли еловые иголки. Пахла костром и свежестью — как будто принесла с собой весь лес.

— Мам! — раздался её голос с порога. — Я дома!

Марина поспешила в коридор, улыбаясь шире, чем собиралась.
— Ты как будто месяц где-то пропадала, — сказала она, обнимая дочь. — Ну что, живая?

— Ещё бы! Там так классно, ты не представляешь! — Аня сбросила обувь, понесла сумку в комнату. — Все такие хорошие, еда вкусная, каждый вечер — у костра...

— Подожди, поешь сначала. Я напекла пирожков — с картошкой и капустой.

— Серьёзно?! — Аня всплеснула руками. — Мам, ты волшебница!

На кухне было уютно: чай в кружках, горячие пирожки под полотенцем, мягкий свет лампы.
— Всё как будто не изменилось, — сказала Аня, откусывая. — А я, кажется, поменялась. Стала смелее. Там было столько разговоров по душам, ночных прогулок... Я даже одна ночью по тропе ходила.

— Правда? — Марина с интересом взглянула на неё. — Не испугалась?

— Было странно, но как будто... правильно. И знаешь, я там нашла книжку. Старую, без обложки, почти развалившуюся. И в ней была такая фраза:
«Иногда тишина говорит больше, чем крик. Важно только научиться слушать».

— Красиво, — тихо ответила Марина. Её взгляд на секунду ушёл куда-то вдаль.

— Я всё думаю, — продолжила Аня, — это просто совпадение или знак?

Марина не ответила сразу. Она смотрела на дочь и чувствовала, как с её возвращением в доме стало по-настоящему тепло. Спокойнее. Живее.

— Может, и знак, — сказала она наконец. — Главное, что ты слышишь. Себя, мир вокруг. Это, знаешь, редкий дар.

Аня улыбнулась, потянулась за ещё одним пирожком.
А Марина смотрела на неё — с благодарностью, нежностью, замиранием. Будто впитывала этот миг в память.

Потому что не знала, сколько таких вечеров ещё останется.