По ту сторону следа

По ту сторону следа

Яра умела читать следы. И приучилась быть наблюдательной. Иначе юному следопыту было не выжить в дикой глуши, что не лес с подлеском, а марь таёжная.

На едва выпавшем снегу чёрными кляксами вырисовывались глубокие контуры. Вмятины на не промёрзшей влажной земле, которые укрыл первый снег. Мелочь для постороннего взгляда, но сколько обильной пищи для размышления следопыту.

Глубокие следы. Не зверя, но человека!

Следы могли рассказать сведущему человеку о многом. Читать их нужно охотникам, чтобы добывать зверя в диком лесу. И крестьянам знать, чтобы не подрали волки, пока собираешь хворост или заготавливаешь дрова, а то и пилишь брёвна под строительство избы или иного строения. А бортникам нужно знать следы как следует, чтобы не нарваться на медведя, собирая мёд. Косолапый тоже до лакомства охоч. И конкурентов не потерпит.

Да мало ли кому важно знать следы? Лес кормит всех без разбора. Но и своё берёт с лихвой, если зазеваться. Всякий в чащобе либо следопыт и используя острое зрение, подмечает детали. Либо потенциальный мертвец. Так как первым заметят гостя непрошенного. По запаху почуют.

И тогда – поминай, как звали.

Звериный нюх острее человеческого, это каждый знает. Ты ещё не видишь зверя, а он уже чует тебя. Навострился и готов встретить. В арсенале его клыки, когти и добрый вес. Смертоносная масса. Человек либо противопоставит зверю ум и смекалку, либо из леса не выйдет.

Вот и в этот раз присмотрелась девушка. Следы людей тянулись меж деревьев. Это были следы чужаков. В груди тревожно затрепетало. Редко к ним с сестрой на охотничью территорию гости захаживали. За пять лет, почитай, всего два раза. И оба раза ничего хорошего.

Один раз то был охотник. Оленя убил в их окрестностях, а они с сестрой потом несколько недель на кореньях перебивались, так как другие олени ушли в марь и там схоронились, не добраться до них по болоту.

Второй раз кто-то с силков зайца снял. Считай, у самой землянки. Благо, внутрь не зашёл без приглашения – дурной знак. Беду накликает. Но с тем зайцем как удача ушла. Два дня голодали. Учил лес. Поучал, что чужаки – зло.

Яра замерла, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Туда, куда вели следы. Туда, где должен мерцать красноватый огонёк лучины сквозь щели двери в зимовье. Но сейчас не разглядеть того доброго света. Почему?

Ночь обещала выдаться тёмной. Огрызок луны на один укус, да и тот скрывали низкие облака. И даже острого охотничьего взгляда не хватало, чтобы приметить свет вдалеке.

«Сестра»! – мелькнуло в голове и сердце забилось быстрее.

– Мира, – выдохнула девушка, и, отбросив страх и осторожность, рванула к землянке.

Тревога заставляла бежать быстрее. Снега немного. Нет нужды надевать снегоступы, да ладить лыжи на новую обувь себе. По возвращению с городища хотела заняться этим, да что теперь пенять? Не успела. Сама виновата.

Рука потянулась к ножу, висящему на поясе. Охотница проверила ножны. Глаза ещё не видели, но сердце уже дрогнуло. Почуяло – что-то случилось. Дурное. Чутьё то девичье. Нутро заговорило.

Места вокруг глухие, а уж осенью, когда дороги к городищу превращались в непролазную грязь, так и вовсе не пройти. Не проехать иначе, чем на санях. Когда снег засыплет сугробами, вовсе не суйся. Пока настилом не станет и на лыжах не пройдёшь.

В первый снег природа притаилась, выжидает. И ты не суйся. Присматривайся, адаптируйся. Тем и жив будешь.

Лесная чаща служила юной охотнице кормилицей и защитницей. Не каждый умелый охотник тропу к зимовью отыщет среди вековых дубов и елей. Случайные люди не бродят. Кроны деревьев смыкаются сводами среди буреломов и колючих кустарников плотно. Не зная троп, легко заплутать без ориентиров.

Нечего тут делать чужаку. Но ежели придёт, жди беды… Так учил её отец пять лет назад.

Когда это было? В прошлой жизни? А была ли та, другая жизнь?

Подойдя ближе к землянке, Яра замедлила шаг. Огляделась, прислушиваясь. Вдали раздавалось уханье совы, но в лесу и ветка не хрустнула.

Девушка, едва дыша, подошла к тёмному проёму в стене. Встало сердце, зрачки расширились: дверь проломлена с плеча или выбита ногой. Деревянный засов не помог. Он мог защитить от любопытного зверя, но не от человека со злым умыслом.

Такой куда хочешь проберётся и замков от него не повесить.

Яра вступила в темноту, сжимая охотничий нож в руке. Плетёная рукоять надёжно покоилась в ладони. Под сапогом хрустнул глиняный черепок. А вот и заготовки для снегоступов лежат у порога. Не тронутые.

– Мира!

Ответа не последовало. По разорённой землянке гулял промозглый сквозняк. Тепло покинуло зимовье.

Сестры в доме как не бывало.

Яра подошла к очагу. Каждое жилице имеет право называться домом, если нет другого, а очаг есть. Конечно, не добротная печь, но им двоим хватало.

Поверх камней набрасывали ветки жильцы, чтобы от сырой земли влагой не пропитывались. А сами камни долго тепло держали. Нагреешь такие и всю ночь тепло: спи на шкурах на лавке ютись, не околеешь. Как совсем холодно станет – поднимись, да подбрось дров, разомнись. Движение – жизнь.

Совсем немного хвороста горело одновременно в землянке, чтобы не задохнуться. Трубы не было. Где кирпич взять в лесу? Глиной вентиляцию от дыры у потолка обмазали речной – вот и весь воздуховод. Минимальный, чтобы не угореть. Сделаешь шире – холодно. Уже сделаешь – голова лёгкой-лёгкой будет, а затем уснёшь и не проснёшься, если растопишь до жара.

Согреешься, конечно, но то будет в последний раз. Во всём надо меру знать… Так учил отец пять лет назад, когда мхом дверной проём вместе конопатили.

Надёжная дверь была, утеплённая. Яра вздохнула, глядя на неё. Вход потревожили. От удара мох рассыпался, глина на полу комьями валяется. Переделывай теперь, снова утепляй.

Маленькое зимовье, на двоих. Но тёплое было. Ни окна, ни кровати, ни стола. Две лавки, на которых и спали, и ели, и работали. Стульчик на трёх ножках одинокий как излишество выглядит. На нём шкуры на продажу… были.