По закону влечения

Глава 1.1

Мудаки всегда

выглядят красавчиками.

Шёлк, щёлк, щёлк.

Звук фотокамер раздражает до скрежета в зубах.

Но я не подаю виду. Спокойно сижу за столом в зале суда, делая вид, что сосредоточена на документах, а не на этом противном звуке. Мои бумаги разложены аккуратно, ручка идеально выровнена вдоль краёв папки. Всё безупречно — как и должно быть. Но в груди у меня скребёт раздражение, и никак не удаётся его подавить.

Я знаю, что он будет здесь.

Его сторона представляет мужа, известного политика. А моя — жену, актрису, чьё лицо на билбордах знают даже те, кто никогда не был в театре. Самая громкая бракоразводная война года.

— Всё будет хорошо, — говорю я ровным, спокойным голосом, стараясь не смотреть на ногти Вероники Ольховской, которые отчаянно барабанят по краю деревянного стола.

Её маникюр, безупречно сделанный в розовых тонах, уже успел начать раздражать меня своим ритмичным «тук-тук-тук».

— Но это только начало, правда? — шепчет она, вцепившись взглядом в папку с документами, лежащую передо мной.

— Всего лишь первое слушание, Вероника Александровна, — повторяю я, отрывая её взгляд от папки и удерживая его. — Сегодня от вас не потребуется ничего, кроме присутствия. Никто не будет задавать вам вопросов. Это просто формальность.

— А вдруг он… — она замолкает, дёргая плечом.

Я замечаю, как её пальцы нервно сжимаются в кулак. Она не договаривает, но я знаю, что она хочет сказать.«А вдруг он попытается сделать что-то, чтобы унизить меня?»

— Он ничего не сможет вам сделать, — твёрдо заверяю её, голос звучит холоднее, чем я рассчитывала. — Не переживайте, он будет занят попытками сохранить лицо. Мы справимся.

Вероника кивает, но явно не до конца убеждена. Её глаза чуть расширяются, когда входная дверь зала открывается. Я не поворачиваюсь сразу, но чувствую, как напряжение в воздухе подскакивает.

Зал наполняется тихим гулом — шёпот, взгляды, еле уловимые улыбки.

Шёлк, щёлк, щёлк.

Всё-таки я оборачиваюсь. Чуть впереди идёт супруг моей клиентки — Артур Киселёв, крупный политик и владелец агропромышленной компании.

Вероника перестаёт постукивать ногтями и поджимает губы, а её пальцы сжимаются до побеления костяшек. Её лицо будто застывает в маске, но взгляд... Её взгляд невозможно не заметить.

Я бросаю взгляд на Киселёва. Он высокий, представительный, лицо в меру строгое — классический образ успешного мужчины в возрасте пятидесяти лет. Его глаза цепко смотрят на Веронику. Это не просто взгляд, это вызов, попытка подавить, показать, кто здесь главный.

Вероника тихо выдыхает, а я перевожу взгляд на мужчину, следующего за политиком.

Тагир Эльдарович Арманов.

Всё тот же. Высокий, ухоженный, костюм сидит идеально, уверенная походка, чуть насмешливый взгляд. И эта его фирменная ухмылка, будто он уже выиграл.

Эти двое идеально подходят друг другу — у обоих харизма, амбиции и абсолютное отсутствие понятия о морали.

Арманов слегка оборачивается к своему клиенту, что-то коротко говорит ему, показывая, куда сесть. Всё так же спокойно, уверенно, как будто вся ситуация под его контролем. Как будто он держит за ниточки всех в этой комнате, включая меня.

— Я на минутку, — сообщает моя клиентка и, подорвавшись из-за стола, спешно покидает зал заседания.

И я даже в чём-то её понимаю.

А ещё пытаюсь подавить эмоции, которые вдруг накатывают лавиной. Пятнадцать лет прошло с того дня, как я встретила его впервые.

Тагира.

Мне было двадцать пять. После пяти лет работы секретарём суда я измоталась до предела. Крошечная зарплата, отсутствие перспектив. Я вцепилась в свою юридическую практику как в спасательный круг, училась ночами, ходила на лекции, а днём — перебирала тонны скучных дел. Когда я наконец получила лицензию адвоката, мне казалось, что теперь всё изменится.

В первый день в той канторе, куда меня взяли младшим юристом, я встретила его. Высокий, уверенный, с голосом, который звучал, будто обещание — обещание, что всё будет так, как он захочет.

Тагир Арманов.

Тогда ему было около тридцати, и он уже был звездой среди своих коллег. Его не называли "талантливым" или "перспективным". Его называли "лучшим". А я была никем.

Мне понадобилось два года, чтобы доказать, что я достойна работать в той фирме. И одна ночь, чтобы потерять всё.

Тогда на корпоративе… Я уже почти не помню, что именно произошло. Мы оба выпили слишком много. Я была уверена, что это останется между нами. Но нет. На утро все знали. И он не отрицал. Он даже улыбался, когда в курилке обсуждали "чарующий вечер" с Кирой Королёвой. Через месяц его сделали партнёром. Ещё через месяц уволилась я.

С тех пор я построила карьеру с нуля. Я была никем, но стала тем, кем стала, — без чьей-либо помощи. А он? Он всё тот же. И сейчас, пятнадцать лет спустя, мы снова на разных сторонах.

Я слышу его шаги. Они размеренные, уверенные. Он всегда двигается так, будто владеет не только пространством, но и людьми в нём.

— Кира Викторовна, — его голос, этот глубокий, тёплый баритон, заставляет меня замереть. Он подходит ближе. Я поднимаю взгляд.

ЛИСТАЕМ ==﹥

Глава 1.2

— Тагир Эльдарович, — мой голос холоден, как лёд.

Он стоит напротив моего стола. Черный костюм "тройка"сидит идеально, его лицо выражает всё ту же уверенность. Эта ухмылка. Чёртова ухмылка.

— Готовы проиграть, Кира Викторовна? — его голос звучит слишком мягко, чтобы быть дружелюбным.

— Проиграть вам? — уточняю холодно, скрестив руки на груди. — Единственный раз, когда вы выигрываете, Тагир Эльдарович, — это в споре с зеркалом.

— А вы, я смотрю, тренируетесь на мне, — он наклоняется чуть ближе, его глаза сверкают уверенной дерзостью. — Уж слишком хороший спарринг-партнёр.

— Жаль, я не могу сказать то же самое, — улыбаюсь, не отводя взгляда.

— В язвительности вам нет равных, госпожа Ковалевская.

Я вскидываю бровь.

— Да неужели.

Арманов опирается на край стола, его поза почти небрежна, но я знаю — это игра. Он хочет, чтобы я выглядела напряжённой. И пока ему это удаётся.

— Это будет так увлекательно, — произносит с ухмылкой.

— Что именно?

— Всё-таки… дело века.

— Не уверена, что развод подходит под определение "вековой проблемы", — парирую я, складывая руки на груди.

Он чуть склоняет голову, изучая меня. Слишком долго. Я вижу, как в его глазах блеснули искры. Эти глаза. Когда-то они притягивали меня, а теперь вызывают лишь злость. Почти.

— Как я понимаю, вы теперь защищаете слабых и обиженных? — его голос наполнен мягкой, чуть ленивой насмешкой. — Благородная цель, ничего не скажешь.

— В отличие от вас, — парирую я, выпрямившись в кресле, чтобы казаться выше, чем чувствую себя сейчас. — Мне важны не деньги, а справедливость. Хотя, возможно, это слово вам незнакомо.

Он усмехается, уголки его губ поднимаются в медленной, слегка хищной улыбке. Его голос становится ниже, почти интимным, будто это личный разговор, а не словесный бой перед всем залом.

— Это же просто игра. Мы оба это знаем.

— Для вас — возможно, — я смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляда. — Но я играю по правилам, Тагир.

Его ухмылка становится шире, и он делает лёгкий шаг вперёд, наклоняясь чуть ближе.

— И вы проигрываете, — произносит он почти шёпотом, но каждое слово звучит, как вызов.

Я не отвожу взгляда. Хотя внутри всё бурлит. Это всегда так, когда он рядом: гнев, раздражение, злость. И что-то ещё. Что-то, что я убиваю в себе уже больше десяти лет.

— Правила — это то, что отличает меня от вас, — шиплю я, чувствуя, как пальцы под столом сжимаются в кулак.

Он чуть выпрямляется, делая вид, будто обдумывает мои слова. А затем откидывается назад, ненавязчиво поправляя манжет своего идеально выглаженного пиджака.

— А я-то думал, нас отличает что-то другое, — его тон становится задумчивым, но я знаю, что это игра.

Его пауза затягивается ровно настолько, чтобы напряжение стало ощутимым. И когда он продолжает, его слова режут, как нож.

— Например, мое кресло партнера?

Удар. Прямо в грудь. Я знаю, куда он клонит, и он это знает тоже.

— Или, возможно, то, что я умею использовать шансы, которые мне предоставляют… другие? — его улыбка становится мягче, почти дружелюбной, но в голосе звучит сталь.

Я резко поднимаюсь из-за стола. Воздух в груди будто выдавливают. Но я не покажу ему, как сильно это задело.

— Тагир Эльдарович, осторожнее, — я наклоняюсь чуть ближе, удерживая его взгляд. Мой голос звучит холодно, почти спокойно, хотя внутри бушует шторм. — Единственный ваш шанс — это то, что я не подала тогда на вас в суд за унижение и клевету. Уверена, это спасло вам карьеру.

Его улыбка едва заметно меркнет, взгляд становится серьёзным на долю секунды. Но он быстро восстанавливает свою маску уверенного, хладнокровного человека.

— И всё же… — он медленно демонтративно опускает глаза на мои чертные туфли "лодочки", а после скользить своим пронизывающим взглядом по моим лодышкам, коленям, бедрам. В районе груди он останавливается дольше. Я жду когда он налюбуется вдоволь. Не шевелюсь и не закрываюсь. Пусть насладится по-полной. А потом наши взгляды встречаются. — Как приятно, что судьба нас снова сводит, Кира Викторовна. Это будет интересно.

Он разворачивается и направляется к своему столу.

А я остаюсь стоять, как будто моё тело отказывается двигаться. Воздух вокруг кажется напряжённым, почти осязаемым. Сколько бы лет ни прошло, он всё ещё умеет сделать так, чтобы моё сердце стучало быстрее.

От ярости. Только от ярости.

Правда?

__________

Добро пожаловать в новую историю про противостояние адвокатов!

Кира является второстепенным персонажем книги "Развод в 45. Любовь не по плану", (кто вне знаком с историей, она тут - https://litnet.com/shrt/uDra)

Присаживаетесь поудобнее, впереди нас ждет увлекательная история Тагира и Киры.

Не забывайте добавить книгу в библиотеку. А также можете порадовать меня отметкой "нравится" на главной странице книги рядом с обложкой, а также комментарием)

Всех обнимаю, Ваш Рина😘

Глава 2.1

Хороший юрист знает закон.

Великий юрист знает судью.

В зал заседаний входит судья.

Это Вера Анатольевна Строгая. Она занимает пост судьи без малого двадцать лет. Я помню её ещё с тех времён, когда работала секретарём суда, и даже тогда она уже возглавляла процесс. Мне она всегда нравилась: спокойная, рассудительная, справедливая.

На вид ей не больше пятидесяти — выглядит она просто великолепно для своих лет.

Вера Анатольевна кивает мне, и я отвечаю ей лёгким кивком, затем она переводит взгляд на противоположную сторону и кивает тоже, но уже более сдержанно. Или мне только так кажется. Или мне хочется, чтобы так было.

Зал оживает. Звук фотокамер не умолкает ни на секунду, раздражая своим щёлканьем.

Неосознанно я вновь смотрю на Арманова.

Тагир смотрит на меня в ответ. Всё вокруг кажется просто антуражем для нашей с ним немой дуэли. Его ухмылка столь же расслабленная, сколь раздражающая. Он уверенно и спокойно сидит за своим столом, словно всё вокруг происходит по его сценарию.

Он думает, что всё под контролем. Что я сделаю первый неверный ход.

Напряжение между нами, словно натянутая струна, готово вот-вот лопнуть.

Это не просто процесс.

Это шахматная партия.

И я готова разыграть её так, чтобы Тагир даже не успел понять, когда проиграет.

Судья едва успевает объявить начало заседания, а я уже ощущаю, как нервы натягиваются до предела. Формальности, приветствия, описание сути дела — всё это звучит для меня как фоновый шум. Как будто я смотрю сцену со стороны, не участвуя в ней, хотя мой взгляд выверен, а каждая мышца лица напряжена в показной расслабленности.

Тагир сидит за своим столом, чуть откинувшись назад, будто это вовсе не судебное заседание, а дружеский разговор за чашкой кофе. Он покачивает ручку между пальцами, невзначай кидая короткие взгляды то на своего клиента, то на меня. Его глаза словно прожигают кожу даже на расстоянии, но я стараюсь не смотреть в его сторону.

И всё же... я знаю, что он сейчас сделает.

Когда наступает его очередь говорить, он наклоняется вперёд, как будто собирается сказать что-то доверительное. Его голос звучит ровно, уверенно, будто каждое слово уже заранее ударило в цель.

— Уважаемый суд, — начинает он, а его голос разливается по залу, как мягкий бархат. — Мой клиент считает, что его супруга злоупотребила доверием в браке, а также использовала совместные средства для личных целей.

Рядом со мной Вероника резко вздрагивает, её пальцы вцепляются в край стола так, что костяшки белеют. Она делает глубокий вдох, но её плечи продолжают дрожать. Я осторожно кладу руку на её запястье, сжимаю, чтобы успокоить.

Но внутри меня саму всё кипит.

Злоупотребила доверием?

Он серьёзно?

— Давайте не будем забывать, что бракоразводный процесс касается не только вопросов личного характера, но и раздела имущества, — продолжает Тагир, его голос становится мягче, почти дружелюбным. Это самая опасная его черта. Когда он делает вид, что просто рассуждает, на самом деле он открывает огонь. — Личность моего клиента, его профессиональная деятельность, — он бросает короткий взгляд на Веронику, будто нарочно подчёркивая её присутствие, — всегда были под пристальным вниманием общественности. И всё, что связано с этим процессом, также должно быть максимально прозрачным.

Прозрачным?

Он что, издевается?

Я сжимаю зубы так, что ощущаю боль в челюсти.

— Ваша честь, — встаю я, голос твёрдый, холодный, будто лезвие ножа. — Мой коллега со стороны защиты пытается преподнести своего клиента как образец честности и благородства. Однако напомню: сегодня мы здесь не для того, чтобы судить о морали, а чтобы рассмотреть правовые аспекты дела.

Я чувствую, как он смотрит на меня, но нарочно не поворачиваюсь.

Я продолжу, даже если мои слова сейчас звучат как грохот молотка.

— У моей клиентки есть доказательства того, что её супруг вёл финансовую деятельность, которую скрывал даже от неё. Если уж мы говорим о прозрачности, — я делаю акцент на этом слове, с вызовом, — то предлагаю начать с этого.

Вероника кидает на меня взгляд, полный благодарности, но я её почти не замечаю.

Всё, что занимает мои мысли, — это он. Этот человек, который даже сейчас умудряется контролировать ситуацию одним своим присутствием.

Судья объявляет перерыв, и Вероника, бросив короткое "мне надо позвонить по работе", спешно выходит из зала.

Я остаюсь за столом, делая вид, что сосредоточена на документах.

Но я чувствую его приближение.

— Неплохо, Кира Викторовна, — его голос звучит неожиданно близко.

Я медленно поднимаю голову. Тагир стоит прямо надо мной, возвышаясь своей фигурой и энергетикой. Чувство дежавю мелькает перед глазами. Он словно стал ещё шире в плечах за последние полчаса. Меня не покидает ощущение, будто он пытается задавить меня своим присутствием.

— Весьма убедительно, — продолжает он, его тон нейтральный, но в уголках губ играет едва заметная усмешка.

— В отличие от вас, я привыкла защищать людей, а не красивые формулировки, — парирую я, поднимаясь из-за стола, чтобы хотя бы попытаться уравнять ситуацию.

Он делает шаг ближе, и я вдруг осознаю, что пространство между нами опасно сузилось. Ему не нужно говорить — он просто стоит, и это уже давит.

— Людей? — его голос мягкий, почти шёпотом, но с таким вызовом, что у меня перехватывает дыхание. — Или свою репутацию?

— Если хотите говорить о репутации, начните с себя, — бросаю я, смотря ему прямо в глаза.

Его взгляд скользит вниз, на разрез моего пиджака.

— Красный вам идёт, — произносит он с ленивой усмешкой. — Особенно ваш… лифчик.

Глава 2.2

Мои щеки вспыхивают, словно обожжённые. Я автоматически выпрямляюсь, скрещивая руки на груди, чтобы он больше не смел заглядывать в вырез моего пиджака. Его взгляд, наглый, дерзкий, пронзает меня, как рентген.

— Подглядывать за женщинами в суде — это ваш новый метод работы, Тагир? — шиплю я, стараясь удержать голос ровным.

— Просто наблюдательность, Кира, — его губы растягиваются в ленивой, почти издевательской улыбке, а в глазах мелькает дьявольский огонёк. — И ведь я прав, не так ли?

Он специально произносит последнее слово чуть тише, почти интимно, чтобы никто кроме меня его не услышал. От этого становится ещё хуже.

Я стискиваю зубы так сильно, что чувствую, как ногти впиваются в ладони. Если бы взгляд мог убивать, он уже лежал бы на полу.

— Выходит, у вас всё ещё та же привычка: видеть только то, что хотите, — резко бросаю я, вскидывая подбородок и удерживая его взгляд. — Вы совершенно не изменились за эти годы. Обычно люди умнеют, делают выводы. Но, похоже, это не про вас.

Его ухмылка чуть меркнет, но буквально на мгновение. Его кадык едва заметно дёргается, и я вижу, что мои слова задели его. Но он быстро восстанавливает свою маску самодовольного человека, поднимая бровь в привычном жесте лёгкого превосходства.

— Осторожнее, Кира, — его голос становится ниже, почти хриплым, с едва уловимым оттенком игры. — У вас такой дерзкий язычок, что я вдруг вспомнил, как хорошо вы умели им пользоваться... не только в словесных поединках.

Моё дыхание сбивается. Это удар ниже пояса, но он знает, что сделал. Это его тактика.

Чёрт бы тебя побрал, Тагир.

В голове вспыхивает воспоминание. Его горячие руки на моей талии. Его голос, чуть срывающийся от желания. Этот жест — когда он провёл языком по своей нижней губе, прежде чем наклониться и поцеловать меня.

И я отвечала.

Я отвечала на каждый его поцелуй, на каждое прикосновение. Эта ночь была самой пьяной и самой яркой в моей жизни.

— Я сделаю вид, что не слышала этой похабщины, — бросаю я сквозь зубы, пытаясь вернуть себя в реальность.

Тагир усмехается, его улыбка становится шире, почти триумфальной.

— Ты покраснела, — его голос обжигающе мягкий, а взгляд слишком пристальный, слишком... изучающий. — Может, созрела наконец-то повторить?

Я чувствую, как всё внутри меня закипает. Гнев. Раздражение. И что-то ещё, от чего я ненавижу себя сильнее всего.

— Иди к чёрту, Тагир, — бросаю я резко, разворачиваясь к нему спиной.

Он начинает тихо смеяться, этот звук накатывает волной на мои нервы.

— О, Кира, ты ведь всё ещё выбираешь бой, — произносит он, и я слышу этот бархатный вызов в его голосе.

Я оборачиваюсь к нему, мои глаза сверкают гневом, а пальцы сжимаются в кулак.

— Лучше выбирать бой, чем быть трусом, который прикрывает своё эго пустыми словами.

На его лице на мгновение появляется что-то серьёзное. Его улыбка дрогнула. Но он быстро возвращает привычное выражение.

— Ты делаешь меня слишком важным, — его голос снова становится лёгким, почти беззаботным. Но глаза... глаза выдают его.

Вероника Ольховская как раз завершила свой телефонный звонок. На неё тут же накидываются журналисты, задавая вопросы и размахивая диктофонами.

— Без комментариев, — произношу я громко, уверенно, не оставляя шансов для возражений.

Вероника благодарно кивает, и мы вместе возвращаемся к нашему столу. Но когда мы проходим мимо Тагира, я вдруг чувствую, как его рука обхватывает моё запястье.

Я вздрагиваю, как от удара током. Его прикосновение тёплое, уверенное, будто он привык, что ему всегда подчиняются.

Я оборачиваюсь, поднимаю бровь, глядя ему в глаза.

— Отпусти. Сейчас же, — шепчу я, чтобы никто не услышал.

Но он не отпускает. Вместо этого его взгляд становится более пристальным, более серьёзным, чем был раньше.

— Поужинай со мной, — его голос тихий, но его слова звучат как приказ, а не просьба. — Сегодня.

Я на мгновение теряюсь. Что-то в его тоне заставляет сердце гулко ударить в груди. Это звучит одновременно вызывающе и... искренне.

Но я быстро беру себя в руки. Выдёргиваю свою руку из его хватки и усмехаюсь, холодно, отстранённо.

— Извини, я не ужинаю с людьми, которые путают наглость с обаянием, — парирую я, наклоняясь чуть ближе, чтобы ответить ему ровно с той же энергией, что он послал мне.

Его глаза чуть сужаются, но он не отвечает.

Я разворачиваюсь и возвращаюсь к своему месту, чувствуя, как его взгляд прожигает мою спину.

И ненавижу себя за то, что сердце всё ещё бьётся быстрее, чем должно.

_______

Приглашаю вас в мою новинку “ЭТО ПО ЛЮБВИ”

https://litnet.com/shrt/Po22

— На что ты готова ради денег? — Ник смотрит в самую душу, не сводя с меня холодного взгляда.

— Ты что-то конкретное предлагаешь? — пытаюсь держаться уверенно, хотя сердце стучит в ушах.

— Всё просто, Ника. Ты наконец-то становишься моей девочкой, а я решаю твои проблемы.

— Хочешь купить меня… — горько улыбаюсь.

— А не за этим ты разве сюда пришла?

Глава 3

Если ответ вас не радует,

это проблема вашего вопроса

Я иду по подземной парковке, и звук моих каблуков разносится гулким эхом. Пространство вокруг кажется слишком пустым, слишком холодным, и я ощущаю, как напряжение медленно закрадывается в тело. Лёгкая дрожь всё ещё бродит внутри после суда, но причина не в самом процессе.

Все дело в нём.

В Тагире Арманове.

Он всегда умел выбить меня из равновесия — своим взглядом, словами, даже молчанием. Сегодня не было исключением. Этот человек способен вызывать во мне эмоции одним своим присутствием, и я ненавижу, что он так действует на меня.

Я качаю головой, будто пытаясь сбросить с себя его образ. Всё. Заседание закончилось. Теперь мне нужно сосредоточиться на деле и перестать зацикливаться на том, что уже прошло.

Но ощущение тревоги не покидает меня.

Я дохожу до своей машины — чёрной Audi, которая сверкает под приглушённым светом ламп. Чёткие линии кузова, отражающие силуэты бетонных колонн. Быстро достаю брелок из сумочки и нажимаю на кнопку. Автомобиль отзывается тихим сигналом и миганием фар, сообщая, что блокировка снята. Рука уже тянется к двери, когда внезапно за спиной раздаются шаги. Быстрые, энергичные, слишком громкие для пустой парковки.

— Кира Викторовна! — голос, режущий воздух, заставляет меня резко обернуться.

Двое мужчин с камерами и блокнотами направляются ко мне, их лица горят наглостью. Репортёры.

Просто прекрасно. Этого мне ещё не хватало.

— Кира Викторовна, скажите, правда ли, что ваша клиентка собирается выставить на судебное разбирательство личные переписки с мужем? — один из них тут же поднимает камеру, направляя её прямо на моё лицо.

— А как вы прокомментируете слухи о том, что Вероника Ольховская изменяла своему мужу с коллегой по съёмочной площадке? — добавляет второй, подходя ближе.

Я сжимаю зубы, стараясь сохранить самообладание.

— Прошу вас, — начинаю я, пытаясь говорить твёрдо, хотя внутри уже закипает злость. — Без комментариев.

Но они не слушают. Один щёлкает камерой, вспышка ослепляет меня, а второй тычет диктофон буквально под мой нос.

— Вы защищаете её, потому что верите ей? Или потому, что это хороший пиар для вашей карьеры?

— Скажите, правда ли, что вы знали о её скрытых банковских счетах? — голос второго становится жёстче, агрессивнее.

Я открываю дверь автомобиля, но из мужчин нагло закрывает ее перед мои лицом.

— Вы не ответили, Кира Викторовна.

— Повторяю: без комментариев, — говорю уже более резко, но мои слова словно растворяются в воздухе.

Один из них ухмыляется и делает шаг вперёд, его камера всё ещё направлена прямо на меня.

— Почему вы молчите? Есть что скрывать? Или вы боитесь говорить правду?

Я чувствую, как злость и страх смешиваются во мне, превращаясь в удушающий ком. Они стоят слишком близко, их энергетика в моем личном пространстве. Мне становится не по себе.

— Уберите камеру, — произношу я, с трудом удерживая голос ровным. — Или я вызову охрану.

— Ой, напугали, — издевательски отвечает второй, его ухмылка становится шире. — Кира Викторовна, неужели адвокат с вашей репутацией боится камер?

— Вы нарушаете моё личное пространство, — пытаюсь ответить жёстче, но моя уверенность начинает таять.

Вновь пытаюсь дернуть за ручку, но мужчина давит на дверь, не позволяя мне ее открыть. Чувствую, как липкий холод пробегает по позвоночнику.

Я быстро оглядываю парковку, надеясь увидеть хоть кого-то. Но вокруг ни души.

Почему здесь никого нет?

— Послушайте, — говорю я, стараясь сгладить ситуацию, чтобы избежать конфликта. — Я сейчас не готова ответить на ваши вопросы. Давайте я переговорю с клиенткой, и, возможно, мы организуем пресс-конференцию.

Я пытаюсь звучать уверенно, но мой голос чуть дрожит.

— Какие гарантии? — уточняет второй репортёр, его тон настойчивый, почти угрожающий.

— У меня их нет, — отвечаю я, пытаясь сохранить хладнокровие. — Повторяю, мне нужно обсудить это с моей клиенткой.

Мужчины переглядываются. Один из них хмурится, а второй ухмыляется ещё шире.

— Так не пойдёт, — наконец произносит один из них, его голос становится ниже. — Ты нам сейчас отвечаешь на все наши вопросы, а потом мы оставим тебя в покое.

Моё сердце сжимается. Я чувствую, как внутри всё холодеет.

— Либо вы соглашаетесь на мои условия, либо уходите ни с чем. Это ваш выбор, — говорю я, стараясь звучать твёрдо.

— Что ж, Кира Викторовна, — отвечает один из них, его голос становится почти шипящим, — похоже, вы не понимаете, как работает наша профессия.

Он делает шаг ближе, и я инстинктивно отступаю назад. Спина упирается в холодный металл моей машины, и я чувствую, как во мне вспыхивает паника.

— Вы нарушаете закон, — говорю я, но мой голос звучит слишком тихо, чтобы быть угрозой.

— Вы хотели вызывать охрану? Вызывайте, — ухмыляется второй, его тон едкий. — Ваш телефон в сумочке? Или вы боитесь его достать?

Я сглатываю, пытаясь не показать, как сильно у меня дрожат руки.

— Мы просто делаем свою работу, — продолжает первый, его взгляд становится холодным, лишённым всякой доброжелательности. — А вы просто отвечаете. Ну же, Кира Викторовна, — его голос становится почти шёпотом, но от этого он звучит ещё страшнее. — Неужели вы так боитесь?

Я чувствую, как кровь стучит в ушах, как сердце готово вырваться из груди.

Думай, Кира. Быстро. Ты должна что-то сделать.

Но мой мозг отказывается работать. Я зажата между машиной и двумя мужчинами, и всё, что я могу сделать, — это смотреть на их лица, надеясь, что они вот-вот отступят.

И вдруг я слышу шаги. Тяжёлые, размеренные, уверенные. Звук разносится эхом по пустой парковке, будто заполняя всё пространство вокруг.

Или это просто игра моего воображения?

Глава 4

Границы держат на расстоянии,
но не спасают от того, кто знает, куда смотреть.

Я замираю, прислушиваясь.

Шаги — тяжёлые, размеренные, уверенные. Звук разносится эхом по пустой парковке, будто заполняя всё пространство вокруг.

Нет, эти шаги слишком реальны, слишком чётки, чтобы быть плодом воображения.

Кто-то точно идёт...

Я поворачиваю голову в ту сторону, откуда слышатся шаги, и вижу знакомую фигуру. На мгновение я замираю, не веря своим глазам.

Это Тагир.

Моё сердце подскакивает, будто перепрыгивая через удар. Облегчение смешивается с удивлением, а в груди разливается странное тепло.

— Какие-то проблемы? — его низкий и хриплый голос раздаётся в тишине довольно грозно.

Мгновение — и репортёры замирают, их лица меняются. Наглость сменяется растерянностью. Я снова оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

Он стоит чуть в стороне, в тусклом свете парковки, но его взгляд я вижу отчётливо. Этот взгляд невозможно перепутать. Хищный. Уверенный. Тагир делает шаг вперёд, и его фигура мгновенно захватывает всё внимание.

Журналисты переглядываются, их спины напрягаются, как у животных, почуявших хищника. Один из них пытается возразить, но его голос дрожит.

— У нас есть парочка вопросов к Кире Викторовне, — говорит он, но это звучит скорее как оправдание, чем уверенное утверждение. — Мы просто выполняем свою работу. У нас законные права.

— Законные права заканчиваются там, где начинается её личное пространство, — холодно отвечает Тагир, его голос режет, как лезвие. Он делает ещё шаг вперёд, и мужчины начинают инстинктивно пятиться. — А сейчас вы нарушаете границы.

— Мы просто хотим задать пару слов… — пытается вставить другой, но Тагир перебивает его, не повышая голоса, но делая это так, что каждый его звук отдаётся напряжением.

— Она ответила: "Без комментариев" ещё в зале суда. Или сколько раз вам нужно повторить, чтобы вы это уяснили? — его тон звучит так, будто следующий шаг для него — это выбросить их отсюда силой.

Тот, что был наглее, прячет камеру за спину. Теперь они переглядываются и, бормоча что-то под нос, начинают медленно отступать.

— Мы ещё напишем об этом! — бросает один из них, но уже на ходу, явно не желая вступать в прямую полемику с Армановым.

Когда их шаги окончательно исчезают в тишине, я делаю глубокий вдох. Осознаю, что всё это время стояла, как натянутая струна.

— Ты в порядке? — раздаётся его голос, и я снова ощущаю его присутствие рядом.

Я поворачиваюсь, собираясь бросить очередную колкость, но слова застревают в горле.

Он смотрит на меня чуть нахмурившись, но в его взгляде нет ни издёвки, ни хладнокровного расчёта. В его глазах что-то другое. Тёплое. Заботливое.

Это сбивает меня с толку.

— Я бы справилась сама, — говорю я, стараясь вернуть твёрдость в голос.

— Конечно, справилась бы, — он улыбается, но его тон звучит скорее насмешливо. — Но зачем, если я оказался рядом?

Эти слова заставляют меня напрячься. У меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как злость и что-то ещё, более опасное, поднимаются во мне.

— Тагир, мне не нужна твоя помощь.

Смотрю, как мужчина делает шаг ближе, его движения размеренные, но с какой-то внутренней силой, словно он всегда знает, что контролирует ситуацию. Его фигура нависает надо мной, и я ненавижу себя за то, что ощущаю эту физическую близость слишком остро.

— Может, и не нужна, — говорит он, его голос звучит спокойно. — Но согласись, иногда приятно, когда кто-то защищает тебя.

— Спасибо за... заботу, — говорю я, пытаясь вложить в слова холод, но мой голос звучит слишком тихо, чтобы быть убедительным.

— Заботу? — его губы дрогнули в лёгкой улыбке, и это заставляет моё сердце пропустить удар. — Хм, не думал, что ты когда-нибудь произнесёшь это слово в мой адрес.

Я хмурюсь, чувствуя, как в груди начинает закипать раздражение.

— Не обольщайся, — бросаю я, делая шаг назад, чтобы увеличить между нами дистанцию.

Но он тут же делает шаг вперёд, снова сокращая это пространство до минимума.

— Ты всегда делаешь это, Кира, — говорит он, его голос становится ниже. — Отступаешь, как только кто-то подходит слишком близко.

— Потому что мне не нравится, когда нарушают мои границы, — резко отвечаю я, но даже сама слышу, как неубедительно это звучит.

— Правда? — он наклоняет голову, его взгляд задерживается на моих губах. — Или тебе просто страшно, что я могу увидеть, что на самом деле творится внутри?

Эти слова задевают меня. Моё дыхание становится тяжёлым, и я чувствую, как в животе натягивается узел, а к горлу подступает ком.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — шепчу я, но это больше звучит как защита, чем как нападение.

— Знаю, — отвечает он, и его голос звучит так, будто он абсолютно уверен.

Он смотрит на меня так, будто видит меня насквозь, и это вызывает у меня одновременно злость и какое-то странное чувство беспомощности.

Потому что он ни черта не знает ни обо мне, ни о моей жизни. Мы оба вычеркнули друг друга из своего круга тринадцать лет назад. То, что мы периодически, раз-два в год, сталкиваемся в суде, ничего не значит.

Ничего.

Но его обжигающий взгляд снова скользит на мои губы, и я чувствую, как воздух между нами становится плотным, почти осязаемым.

— А сейчас ты не отстраняешься, — говорит он тихо, и в его голосе звучит насмешка. — Интересно, почему?

— Не льсти себе, Тагир, — шепчу я, пытаясь вернуть себе контроль, хотя сердце стучит так, будто вот-вот вырвется из груди.

— Льщу? — он усмехается, его улыбка становится шире. — Может, тебе просто нравится играть в эту игру?

— Это не игра, — бросаю я, чувствуя, как злость берёт верх.

— Нет, игра, — он делает ещё один шаг, и теперь между нами буквально пара сантиметров. Его голос становится почти шёпотом. — И ты знаешь, кто всегда выигрывает.

Глава 5

На работе — острые коготки,

дома — мягкие лапки.

Этот день кажется бесконечным. После суда я отправилась в офис, чтобы подготовить документы для нового дела о наследстве. Два часа среди бумаг, звонков и размышлений о предстоящих заседаниях вымотали меня окончательно. Единственное, о чём я думала в пробках на обратном пути, — это как снять туфли, лечь на диван и хотя бы на пару часов отключить голову.

Но вместо этого я всё ещё стою в лифте, снимаю пальто и размышляю о том, почему я вообще выбрала эту работу. Ощущение усталости впивается в тело, заполняя каждую мышцу, и даже мягкий свет в коридоре не кажется уютным.

Наконец, поворачиваю ключ в замке. Дверь открывается, и меня встречает Веня.

Он сидит прямо передо мной, чуть вытянувшись, как король, который ждал моего возвращения, но теперь выражает своё величественное недовольство. Его янтарные глаза смотрят на меня осуждающе, будто говорят: Опоздала, хозяйка.

— Привет, Веник, — вздыхаю я и, опустившись на корточки, провожу рукой по его серо-белой шерсти.

Он снисходительно позволяет мне себя погладить, но ненадолго. Через пару секунд он потягивается с грацией, разворачивается и лениво направляется в сторону кухни.

Этот своенравный кот достался мне по наследству от бабушки. Бабушка обожала Вениамина Пушистого, говорила, что он понимает её с полуслова. Мне он достался уже взрослым, уверенным в своём превосходстве, независимым и с характером. Мы с ним не сходимся в темпераментах, но за эти два года научились терпеть друг друга. Иногда он даже позволяет себе быть ласковым.

— Чем занимался, пока меня не было? Спал? — спрашиваю я, глядя ему вслед.

Веня не утруждает себя ответом, а просто направляется к своей миске, как всегда уверенный, что ужин — это его право, а не моя добрая воля. Усаживается перед своей миской и бросает на меня многозначительный взгляд.

— Всё понимаю, сейчас всё будет, — ворчу я, открывая шкафчик и доставая его корм.

Как только я ставлю миску на пол, он бросается к еде, урча, будто не ел неделю.

Я только улыбаюсь и направляюсь в гостиную. Включаю свет и щелчком запускаю музыкальный центр. Пространство наполняется мягкими звуками соула. Лёгкая музыка заполняет пространство.

Скидываю пиджак, юбку и накидываю на тело шёлковый халат. Возвращаюсь на кухню, включаю свет и открываю холодильник. Достаю вчерашний стейк из лосося, свежие помидоры и огурцы. Режу овощи, добавляю листья салата, немного оливкового масла. Простая, лёгкая еда — всё, на что я сейчас способна.

— Ты ведь знаешь, что лосось тебе не светит, — говорю я, глядя на Веника, который теперь устроился на стуле и наблюдает за мной с видом строгого критика.

Он не отвечает, конечно. Просто смотрит, как будто надеется, что я всё-таки поделюсь с ним рыбой.

Я ставлю тарелку с салатом на стол, рядом — подогретый лосось. Достаю из шкафа бокал, добавляю пару кубиков льда и наливаю виски.

— Тяжёлый день, — произношу в пустоту. Веня поворачивает голову, как будто понимает меня лучше всех.

Я сажусь за стол и делаю небольшой глоток. Лёд приятно касается губ, напиток обжигает горло, и я чувствую, как напряжение немного отступает. Начинаю есть, но мысли не отпускают. Суд, эти репортёры, взгляд Тагира, его слова… Всё это смешивается в голове, не давая покоя.

На телефоне высвечивается пуш-уведомление о входящем сообщении из нашего чата "Стервы в законе".

Этот чат живёт с нами ещё с универа. Четыре подруги: я, Полина, Влада и Таня. Мы переезжали из одного мессенджера в другой, но название всегда оставалось неизменным, как и наше общее чувство юмора.

Двадцать сообщений. Это надолго.

Убираю остатки еды в контейнер, а грязную тарелку — в посудомойку. После этого решаю перебраться на диван в гостиной.

Заняв полулежачее положение на диване, закинув ноги на журнальный столик, я открываю сообщения и начинаю читать переписку.

Полина: Девочки, он такой классный! Харизма, стиль, успешность. Я в восторге.

Влада: Ты хоть покажи его нам!

Полина прикрепляет фотографию мужчины в стильном костюме. Он действительно выглядит впечатляюще.

Я: Хорош.

Таня: Кира, ты в Карелию с нами едешь?

Я задумываюсь. Идея вырваться на природу, отключить телефон и забыть обо всём звучит очень заманчиво. Но Вероника Ольховская и её дело прочно держат меня в этом городе.

Я: Посмотрим, девочки. У меня работа и это дело.

В конце добавляю смайлик, чтобы хоть немного смягчить сухость ответа.

Я откидываюсь на диван, делаю ещё глоток виски. Музыка тихо играет фоном, но мысли никак не хотят отпускать.

Телефон снова вибрирует, и на экране появляется имя Вероники Ольховской. Я мгновенно принимаю сидячее положение, понимая, что просто так она вечером звонить не станет.

— Вероника? Что-то случилось? — спрашиваю я, чувствуя, как напряжение возвращается.

— Кира, ты видела эту новость? — её голос дрожит.

— Нет. Что за новость?

— Сейчас скину ссылку. Это кошмар. Что мне делать?

— Спокойно. Сначала скинь, — говорю я, включая динамик.

Через пару секунд сообщение приходит. Кликаю на ссылку.

Заголовок кричит: "Скандал в бракоразводном процессе актрисы Вероники Ольховской. Новые компрометирующие факты всплывают на поверхность!” Бегло пробегаю глазами текст. Речь идёт о якобы скрытых счетах Вероники, о "сомнительных" финансовых операциях, об отмывании семейных денег. Всё это чушь, но написано с такой убедительностью, что непосвящённые легко поверят.

— Чёрт… — шепчу я.

— Телефон моего директора обрывают журналисты, — взволнованно говорит Вероника.

— Это грязь и провокация. Никаких комментариев, никаких разговоров. Всё понятно?

— Да, — отвечает она, но в её голосе тревога не исчезает.

— Всё будет хорошо. Завтра я разберусь.

Глава 6

У каждой стервы есть мудак,

который сделал её ещё сильнее.

Телефон в руке долго остаётся без движения. Я смотрю на экран, а пальцы медленно барабанят по корпусу. Мысли роятся в голове, не давая покоя. Но затем я вновь открываю статью и начинаю читать. Строчка за строчкой.

Бессмысленная, жалкая попытка разрушить Веронику Ольховскую. Никаких доказательств, только грязные намёки и обвинения, которые невозможно проверить. Но я прекрасно понимаю, что даже такая ложь может сыграть свою роль. Репутация — хрупкая вещь. Достаточно одного удара, чтобы она пошла трещинами.

Внутри поднимается гнев. Горячий, всепоглощающий, который уже не сдержать. Эмоции рвутся наружу, пульсируют в висках, кипят под кожей, и я чувствую, что просто не могу оставаться равнодушной.

Моя рука тянется к телефону. Я даже не задумываюсь.

В списке контактов он записан как "Мудак № 1". Да, есть ещё номер два и номер три, но не спрашивайте, почему. Скажем так, в моей жизни нашлись "достойные" кандидаты на эти места.

Я нажимаю на его имя. Гудки кажутся бесконечными, хотя проходит всего несколько секунд.

— Алло? — его голос звучит спокойно, но на заднем фоне слышен шум. Гул голосов, смех, звон бокалов. Женский смех.

— Привет, — говорю я и тут же понимаю, что зря позвонила.

Я ведь прекрасно слышу: он в баре. В расслабленной обстановке, среди людей, которые наверняка скрашивают его вечер.

— Кира? — его голос становится чуть внимательнее. — Всё нормально?

— Да, всё в порядке, — отвечаю я слишком быстро, чтобы это звучало убедительно. — Просто... Забудь. Это неважно.

Я почти сбрасываю вызов, но слышу, как он что-то говорит на заднем плане, возможно, кому-то из своих собеседников.

— Кира? — снова обращается он, но я уже нажимаю "отбой".

Секунда, две. Я кладу телефон на стол, прикусываю губу.

Зачем я это сделала?

Не проходит и минуты, как телефон снова вибрирует. Он перезванивает.

Я медлю, но всё же поднимаю трубку.

— Тагир, я позвоню тебе завтра в рабочее время.

— Ты ведь не просто так звонила, — говорит он, и его голос звучит иначе. На заднем фоне уже тише. Ветер, лёгкий звук затягивания сигареты. Он явно вышел на улицу.

— Всё нормально, правда, — говорю я, снова колеблясь.

— Кира, — его голос становится чуть мягче, но в нём всё ещё звучит настойчивость. — Говори уже. Что случилось?

Собираюсь с мыслью и всё-таки произношу:

— Я просто задаюсь вопросом, действительно ли ты готов на всё, чтобы выиграть дело?

Прежде чем ответить на мой вопрос, он делает паузу.

— Кира Викторовна, я так понимаю, вы хотите меня в чём-то обвинить?

Да. Да, и ещё раз да!

Я действительно хочу его обвинить. Потому что знаю, что он способен пойти по головам ради своих целей. Ему совершенно всё равно, женщина это или мужчина. Как-то он сам сказал: "Женщины столько лет боролись за равенство с мужчинами, а теперь, когда начинают проигрывать, вдруг вспоминают, что они слабый пол."

Двойные стандарты, говорил он. И в чём-то, конечно, прав. Он всегда был умным, начитанным, рассуждал чётко и логично.

Но это не отменяет того, что он всё равно остаётся мудаком. И именно поэтому я собираюсь ему всё высказать.

— Пока ты там отдыхаешь с бабами в баре, я вынуждена читать грязные статьи про свою клиентку, — выпаливаю я.

— И поэтому ты мне звонишь? — его голос звучит мягче, но я слышу в нём привычные нотки настойчивости.

— Не знаю, зачем я позвонила, — честно отвечаю я, но тут же поправляюсь. — Нет, знаю. Хочу спросить, это твоих рук дело?

— Что именно? — его голос по-прежнему спокоен.

— Статьи. Клевета. Грязь, которая льётся на Веронику, — выпаливаю я. — Думаешь, это поможет твоему делу?

Он молчит пару секунд, и я слышу звук ещё одной затяжки.

— Кира, — его голос звучит спокойно, но серьёзно. — Успокойся. Если бы я захотел играть грязно, ты бы это знала.

— Знала бы? — я с трудом сдерживаюсь, чтобы не повысить голос. — Прости, но твоё "если бы" меня не убеждает.

— Зачем мне это? — спрашивает он, и его голос чуть теплеет. — У меня есть своё дело, свои факты. Мне незачем поливать твою клиентку грязью.

Я замолкаю, не находя слов. Его спокойствие раздражает, но я не могу не признать, что он всегда был честным игроком.

— Слушай, — неожиданно говорит он. — Ты сегодня слишком напряжена.

— Да ладно? — бросаю я с сарказмом.

— И я знаю, как это исправить, — продолжает он, игнорируя мой тон. Если сейчас он предложит перепихнуться, я его точно прибью. — Приходи в бар, пропусти со мной по бокальчику.

— В бар? — переспрашиваю я, недоумённо.

— Да. Я в баре на Гончарной.

— Тагир, это глупо, — я пытаюсь сопротивляться, но мои слова звучат неубедительно.

— Ну, если боишься, можешь не приходить, — его голос становится чуть насмешливым.

— Бояться? Тебя? — резко отвечаю я.

— Тогда чего ты ждёшь? — спрашивает он, и в его голосе снова слышится улыбка.

Я молчу пару секунд, но вместо того, чтобы ответить, сбрасываю звонок. А через минуту мне на сотовый приходит сообщение с геолокацией бара.

Какая прелесть.

Я понятия не имею, какой чёрт меня дёрнул, но я уже скидываю халат и открываю шкаф, откуда вынимаю кожаные штаны и полупрозрачную рубашку в тон.

Веник смотрит на меня осуждающе. Приехали. Даже кот смотрит на меня так, будто понимает: идти в девять вечера в бар к своему конкуренту — это ненормально. Прикусив нижнюю губу, я надеваю грубые ботинки на шнуровке, а сверху — косуху.

Через восемь минут я вхожу в тот самый бар. Оглядываю пространство. Посетителей не так много, но они всё-таки есть. Тагира замечаю у барной стойки.

Он сидит спиной ко входу. Рядом никого. Пиджак аккуратно перекинут через соседний стул — он явно сделал это специально, чтобы никто не занял место рядом.

Глава 7

Разговоры с подругами не решают проблем,

но делают их легче.

— Я вам говорю, он совершенно другой, — Полина делает глоток вина, аккуратно придерживая бокал за ножку, и обводит нас взглядом, словно ожидая бурного восторга.

Я оглядываю наш столик. Мы сидим за круглым столиком, окружённые мягкими креслами, которые словно обнимают каждого из нас. Над столом висит вытянутая лампа с тёплым, чуть рассеянным светом, создавая уютный полумрак. На столе стоит небольшой букет из свежих цветов, а рядом горят свечи, которые добавляют мягкое мерцание.

Из соседнего зала доносится живая музыка. Спокойные мелодии фортепиано и гитарные аккорды не мешают нашему разговору, а скорее заполняют пространство между фразами. В этом месте всегда есть ощущение, что здесь можно задержаться дольше, чем планировалось, а если будет настроение, даже пойти потанцевать.

Смотрю на Полину с лёгкой усмешкой. Она всегда такая: яркая, громкая, будто её жизнь — это вечный праздник, где всё внимание должно быть только на ней. Её рыжие волосы сияют в мягком свете ламп, а смелая красная помада подчёркивает уверенность в каждом слове.

— Полина, мы это слышим каждый раз, когда ты знакомишься с кем-то новым, — Влада качает головой, но на её лице играет добрая улыбка.

Влада сидит с прямой спиной, излучая спокойствие и стабильность. Светлые волосы собраны в аккуратный пучок, а шёлковая рубашка цвета морской волны делает её ещё более утончённой. Она — наша "мисс здравый смысл", и я знаю, что именно её советы чаще всего оказываются самыми полезными.

— Нет, ну правда! — Полина ставит бокал на стол и делает вид, что обиделась. — Он умный, внимательный, харизматичный. Ну, неужели вы не рады за меня?

— Конечно, рады, — Таня фыркает, перекидывая свои тёмные волосы за плечо. — Просто всё это уже где-то было. И мы знаем, чем это заканчивается.

— Таня! — Полина закатывает глаза. — Антон другой. Он заботится обо мне. Пишет, звонит, интересуется.

— А ты отвечаешь? Или так же, как с остальными, пропадаешь через неделю? — не удерживаюсь я, чтобы не поддеть её.

Полина фыркает, демонстративно делая ещё один глоток вина.

— Хватит меня обсуждать! — заявляет она, театрально взмахнув рукой. — Лучше расскажите, как у вас.

— Влада, как поживает Снежа? — спрашиваю, чтобы отвлечь внимание от себя.

— Ой, Кира, не напоминай, — вздыхает она, потягивая своё белое вино. — Сегодня утром она заявила, что хочет нарастить ногти, потому что "у всех девочек в классе уже красивые".

— Серьёзно? — Таня захихикала, почти подавившись своим десертом. — Девять лет и уже маникюр?

— Ага, — отвечает Влада с лёгкой усталостью в голосе. — И попробуй скажи ей "нет". Она теперь пишет целые петиции, чтобы добиться своего.

— Петиции? — Полина прыскает от смеха. — Ну, это уже заявка на успех.

— Ну, у меня хотя бы близнецы пока не требуют маникюр, — Таня покачала головой. — Но! — она делает акцент, поднимая палец. — Они же у меня в первом классе, и я уже в шоке от количества домашки. Каждый вечер как битва за выживание.

— Выживание? — Полина закатывает глаза. — Это слово уже слишком часто звучит в наших разговорах. Где романтика? Где адреналин?

— Полина, у тебя даже кота нет, о чём мы можем говорить? — фыркает Таня, подмигивая мне.

Полина хмурится, но ненадолго.

— Как Артём? — перебивает она, игнорируя шутку.

Улыбка сама собой растягивает мои губы.

— У него всё отлично. Через две недели приедет в Москву.

— Передавай ему привет, — подмигивает Полина, и я ей киваю в ответ. — Кстати, ты ведь ведёшь дело Вероники Ольховской, да?

— Да, — отвечаю я, делая глоток вина.

— И как там? — с интересом спрашивает Влада. — Во всех пабликах мусолят имя Ольховской.

— Всё под контролем, — говорю я, стараясь звучать уверенно.

Но в груди всё-таки что-то неприятно сжимается. Я стараюсь сохранить спокойный вид, но чувствую, как их взгляды изучают меня.

— Но ты выглядишь странно, Кира, — Таня прищуривается, её взгляд цепкий.

— Что-то не так? — уточняет Влада, чуть наклонившись ко мне.

Я опускаю взгляд на свой бокал. Они всё-таки слишком хорошо меня знают. И у меня нет желания что-то скрывать. Тем более скрывать нечего. Ничего предосудительного мы всё равно не делали. Просто выпили по стаканчику.

— Я сейчас… часто сталкиваюсь с Тагиром, — признаюсь я, наконец решившись.

— С Тагиром Армановым? — Полина сразу же оживляется, её рыжие волосы вспыхивают в свете лампы.

Я киваю, не поднимая глаз.

— И? — спрашивает Таня, подталкивая меня.

Я делаю глубокий вдох.

— Вчера мы выпили вместе в баре, — говорю я наконец.

Все трое замирают. Полина даже роняет вилку, а Влада поднимает бровь так высоко, что я боюсь, что она у неё останется так навсегда.

— Что?! — одновременно восклицают Полина и Влада.

— Ты серьёзно? — Таня поднимает брови, откладывая свой бокал.

— Да, — отвечаю я, потягивая вино. — Я ему позвонила из-за статьи. Хотела обвинить его. Мы поговорили, он предложил встретиться.

— И ты согласилась? — Полина, кажется, теряет дар речи.

— Да, — признаю я, пожимая плечами.

— Ну и как он? — Влада наклоняется ближе, её глаза сверкают любопытством.

Я молчу несколько секунд, пытаясь подобрать слова.

— Всё тот же, — говорю я наконец. — Уверенный, спокойный, безупречно вежливый. Но…

— Но? — хором спрашивают они.

— Я его не понимаю, — отвечаю честно. — Он говорит, что не играет грязно, что у него нет причин поливать Веронику грязью. И, знаете, я ему даже верю.

— Веришь? — Полина смотрит на меня с подозрением.

— Да, — киваю я. — Но мне сложно. Вы не представляете просто. Столько лет молчать — это одно. Я научилась с этим жить. Почти свыклась. Но видеть его, снова и снова, общаться с ним, сидеть с ним за одним столом, понимать, что когда-то совершила ошибку… Это тяжело. Очень тяжело.

Глава 8

Одна неправильная фраза…

Маршрут перестроен...

Действительно, а готова ли я?

Рассказать ему всё?

Готова ли признать, что молчала все эти годы не только из-за страха, но и из-за простой женской обиды?

Что эта обида продолжает грызть меня до сих пор?

Я отвожу глаза, делая глоток вина. Холодный бокал приятно касается пальцев, но это не помогает. Слова Влады застревают где-то в груди, тяжёлым комом, который никак не удаётся проглотить.

Мои девочки знают. Знали с самого начала. Полина, Таня, Влада — они были рядом, когда я поняла, что беременна. Тогда я могла доверить им свой самый главный секрет, не боясь осуждения. Они поддержали меня, когда я была в панике, когда не знала, как мне справляться одной. И я знаю, что они поддержат и сейчас, какое бы решение я ни приняла.

Я смотрю на свечу в центре стола. Её пламя подрагивает, как мои собственные мысли. Маленький огонёк кажется слишком хрупким, но всё же продолжает гореть.

— Кира? — на этот раз подаёт голос Таня. Она слегка наклоняется ко мне, её длинные тёмные волосы плавно падают на плечи.

Я поднимаю на неё взгляд, видя в её глазах сочувствие.

— Я не знаю, — говорю я наконец, почти шёпотом, чувствуя, как голос слегка дрожит.

— Ты думаешь об этом, — мягко добавляет Полина. В её голосе нет привычной иронии, только внимание и забота.

Я киваю, не отрываясь от бокала.

— Да, думаю, — признаю я. — Последние несколько месяцев эти мысли не отпускают.

Они молчат. Подруги знают, что давить на меня бесполезно. Но даже без их давления внутри всё переворачивается, как будто меня зажало в каком-то невидимом прессе.

— Я ведь хотела ему рассказать, — начинаю я, и голос слегка дрожит, прежде чем я беру себя в руки.

Эти слова тут же оживляют в памяти ту самую сцену. Как я стояла у дверей кафе, сжимая телефон в руке, собирая в себе силы. На экране висел его номер. "Тагир Эльдарович Арманов". Тогда я ещё не называла его "Мудак № 1".

Я хотела позвонить, пригласить его в кафе, которое находилось прямо через дорогу от бывшего офиса. Хотела поговорить. Всё рассказать. Но звонить не пришлось.

Он был уже там.

Тагир Арманов сидел за небольшим столиком в конце зала с моими бывшими коллегами, что-то рассказывал, жестикулируя, как всегда уверенно и легко. Улыбался, смеялся. Его уверенность всегда была его визитной карточкой.

Я подошла к их столику. Бывшие коллеги поприветствовали меня, но я едва смогла кивнуть в ответ.

— Тагир, — произнесла я, чувствуя ком в горле. — Мы можем отойти и поговорить?

На лице Арманова проскользнула кривая усмешка. Он взглянул на меня, и в его глазах сверкнула эта его привычная издёвка.

— Какие люди! — бросил он, лениво облокотившись на спинку стула.— Кира Викторовна, если хотите отойти со мной, то вставайте в очередь.

Секунда. Две. Я будто окаменела.

Я не знаю, почему он это сказал. Может, это была просто шутка. Может, он не имел в виду ничего серьёзного. Но для меня эти слова перечеркнули всё. Желание говорить, желание объяснять. Всё.

Во мне бушевали гормоны, эмоции зашкаливали, но он снова выставил меня какой-то прилипалой. И я просто ушла.

— А он просто выставил меня дурой, — говорю я, поднимая глаза на подруг. — Позориться дальше я просто не желала.

Влада качает головой, но ничего не говорит. В её взгляде я читаю понимание, но и что-то ещё — может быть, лёгкое сожаление за меня.

— Я пообещала себе, что справлюсь. Без него. И я справилась, — продолжаю я. — Родители поддержали. Ни разу не упрекнули. Отец взял Артёма на себя, поставил его на коньки, отвёл в хоккейный клуб.

На мгновение я улыбаюсь, вспоминая, как Артём, ещё маленький, впервые надел коньки. Как он тогда радостно рассказывал, что станет "как Овечкин".

— Когда Артёму исполнилось три, и я вышла из декрета, я снова его увидела, — говорю я, опуская взгляд на бокал. — Он тогда встречался с девушкой из прокуратуры. Кажется, у них всё было серьёзно.

— И ты решила, что время упущено, — произносит Полина, её голос звучит чуть мягче.

— Да, — киваю я. — Я сказала себе, что ничего менять нельзя.

Вспоминаю те моменты. Как мы пересекались потом — один или два раза в год. Достаточно, чтобы раздражаться, но недостаточно, чтобы почувствовать вину. Но сейчас…

— Что заставило тебя сомневаться? — спрашивает Влада.

— Вчера он что-то сказал, что заставило тебя передумать? — уточняет вдогонку Таня.

— Теперь я вижу его слишком часто, — говорю я, чувствуя, как внутри всё сжимается. — И всё, что я пыталась забыть, возвращается. И чем старше становится сын, тем больше он похож на своего отца.

Эти слова даются мне с трудом. Они словно вырываются наружу, обжигая.

Подруги молчат. Они знают, что я должна договорить.

— И вчера я это поняла настолько осознанно, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Мимика, походка, улыбка. Боже, — кладу ладонь на лоб.

— Ты ведь понимаешь, какие бы между вами ни были отношения, как бы ты к нему ни относилась, но он имеет право знать, — говорит Влада, беря меня за руку. Её голос спокойный, но твёрдый.

Я киваю.

— Знаю, — шёпотом отвечаю я. — Но я не уверена, что готова это признать. И что он способен принять мою правду.

— Это уже его решение, — говорит Таня, её голос звучит чуть мягче, словно она боится, что может меня обидеть.

— А если он не примет это? — спрашиваю я, чувствуя, как страх сковывает меня. — Если всё станет хуже?

— Хуже для кого? — мягко уточняет Полина с легкой улыбкой.

Я молчу. Они правы, конечно. Но это не делает ситуацию проще.

— Мы с тобой, чтобы ты ни решила, — произносит Влада.

Я смотрю на подруг. Все трое смотрят на меня с поддержкой. И эта поддержка для меня сейчас всё.

Глава 9

Мудаки целуют жадно

Очередное моё дело прошло идеально.

Ещё одна победа в мою копилку. Судья вынес решение в нашу пользу, и я, гордо держа голову, выхожу из зала. Удовольствие от победы немного сглаживает накопившуюся усталость, но не даёт ей исчезнуть совсем.

Прохладный мрамор под ногами, гул голосов в коридоре. Я иду к выходу, мысленно составляя список дел, которые нужно сделать в офисе. Но едва я пересекаю холл, как слышу знакомый голос.

— Кира.

Я замираю на мгновение. Этот голос. Спокойный, чуть хрипловатый, как всегда, цепляет за живое.

Я делаю вид, что не слышу, и продолжаю идти.

— Кира Викторовна, как некрасиво, — его голос звучит насмешливо, почти лениво, но в нём есть что-то цепляющее.

Раздражение моментально вспыхивает внутри меня.

— Мне некогда, Тагир Эльдарович, — бросаю я через плечо, даже не оборачиваясь.

— Всего на минуту, — его голос звучит слишком уверенно, слишком спокойно, чтобы я могла его игнорировать.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь и вижу его. Он стоит чуть в стороне, высокий, уверенный, и смотрит на меня с этим своим привычным выражением, от которого внутри всё переворачивается.

— У меня дела, — отвечаю я твёрдо, стараясь сохранить спокойствие.

— Это не займёт много времени, — говорит он, подходя ближе.

Его шаги уверенные, движения расслабленные. У него всегда такая походка, будто он хозяин всего, что его окружает.

Я собираюсь ответить что-то резкое, но он перехватывает мою руку. Его пальцы тёплые, сильные, и прежде чем я успеваю возразить, он легко заталкивает меня в небольшую комнату.

— Ты что себе позволяешь?! — вспыхиваю я, вырывая руку.

Дверь за его спиной захлопывается, отрезая нас от остального мира. Я оглядываю комнату. Маленькая, почти пустая: старый деревянный стол, два стула, окно заклеено матовой плёнкой. Уютом тут даже не пахнет.

— Ты совсем рехнулся? — продолжаю я, пытаясь осознать, что происходит.

Он прислоняется к двери, скрещивает руки на груди и смотрит на меня с лёгкой ухмылкой.

— Расслабься, Кира, — говорит он мягко, почти лениво. — Всего пару слов, и я тебя отпущу.

— О чём таком важном ты хочешь поговорить? — спрашиваю я, скрестив руки на груди, стараясь сохранить уверенность.

Но вместо ответа он делает шаг вперёд.

Я отступаю.

Ещё шаг.

Я снова отступаю, пока не чувствую, как мои ягодицы упираются в край стола.

— Тагир, — предупреждаю я, пытаясь сохранить спокойствие.

Но он уже стоит слишком близко. Его широкие плечи нависают надо мной, а его глаза… Чёрт, в его глазах я читаю не только спокойствие.

— Твоё выступление в суде, — говорит он, его голос становится ниже. — Оно меня возбудило.

Эти слова выбивают почву из-под моих ног.

— Тебя… что? — я смотрю на него с недоверием.

— Ты слышала, — усмехается он, чуть наклоняя голову.

— Это... странная форма комплимента, — говорю я, собирая всю свою злость в кулак.

— Комплименты мне неинтересны, — отвечает он, и его лицо приближается ещё на несколько сантиметров.

Мои бёдра плотно прижаты к столу. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он не сдвигается.

— Тагир, отойди, — требую я, но он даже не думает подчиняться.

Он смотрит на меня, чуть прищурившись, и уголок его губ приподнимается в той самой ухмылке, которую я ненавижу.

— Тебе понравится, — усмехается он, и этот тон заставляет меня почувствовать, как внутри всё напрягается.

— Тагир, — предупреждаю я.

— А ты всегда такая напряжённая? — спрашивает он, разглядывая моё лицо.

— Только рядом с мудаками, — огрызаюсь я, стараясь не показать, как сбивается дыхание.

Но он замечает. Его взгляд скользит ниже, задерживается на моей груди, которая вздымается от напряжённого дыхания, а потом медленно возвращается на мои губы.

— Я тебе говорю, отойди, — мой голос звучит резко, но уверенность в нём начинает таять.

Его взгляд цепкий, пристальный, и на губах появляется эта едва заметная, но дьявольская улыбка.

Он медленно проводит языком по нижней губе.

Это как спусковой механизм.

Потому что я знаю, что он хочет сделать.

— Даже не смей, — шиплю я, чувствуя, как грудь вздымается от напряжённого дыхания.

— Ещё как посмею, — отвечает он с тихим вызовом, наклоняясь ближе.

Я пытаюсь отодвинуться, но стол не даёт мне возможности.

— Ты… — начинаю я, но не успеваю договорить.

Его руки обхватывают моё лицо. Горячие, сильные. Он наклоняется, и в следующий момент его губы жадно накрывают мои.

Это не осторожный, не мягкий поцелуй. Он дерзкий, властный, требовательный. Его губы с шипением напирают на мои, проникая языком в самый жар, и углубляют поцелуй так, что между нашими языками вспыхивает электрический разряд. Я пытаюсь подавить стон, но проигрываю.

Его мощное тело прижимается к моему, горячее и твёрдое, и я чувствую, как его каменный стояк врезается в моё бедро. Это отрезвляет получше ледяной воды.

Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его, но он не двигается. Словно каменная глыба, он подавляет своей силой, своей энергетикой, и я чувствую, как злость и… что-то другое смешиваются внутри меня.

И тогда я решаю пойти на крайний шаг.

Я прикусываю его нижнюю губу. Сильно. До крови.

Он резко отстраняется, его дыхание тяжёлое. На губах появляется едва заметная капля крови.

— С ума сошла? — спрашивает он, проводя языком по губе, словно проверяя, правда ли там есть кровь.

— А ты как думал? — огрызаюсь я, вытирая губы тыльной стороной ладони. Моя грудь вздымается так сильно, словно я пробежала стометровку.

Он смотрит на меня, сначала с лёгким удивлением, а затем уголок его рта приподнимается в кривой усмешке.

— Тигрица, — говорит он, его голос всё ещё хриплый.

— Осёл, — отвечаю я резко, обходя его и направляясь к двери.

Глава 10

Даже от мудака можно

родить классного сына

Я захлопываю дверь машины с такой силой, что звук гулко разносится по парковке. Руки машинально тянутся к рулю, обхватывают его, но в груди всё ещё бурлит эта взрывная смесь злости, возбуждения и непонятной обиды. Пальцы сжимаются так сильно, что начинают неметь.

Тело дрожит, напряжение заполняет каждую клетку. В голове хаос, а сердце будто пытается вырваться из грудной клетки, стучит в рваном ритме.

Закрыв глаза, глубоко вдыхаю. Грудь тяжело вздымается, а затем воздух медленно выходит через полуоткрытые губы. Но облегчение не наступает. Всё внутри так и продолжает клокотать.

Последние минуты, проведённые в той комнате, будто застряли в памяти. Горячий поцелуй, дерзкий взгляд, эта наглая ухмылка, с которой он произнёс своё "ещё как". Всё прокручивается, как заезженная плёнка.

Голова слегка наклоняется вперёд, лоб касается руля. На секунду мне кажется, что парковка стала своего рода театром, где я единственная актриса. А главная сцена разыгрывается внутри меня. Это раздражение, это странное волнение, это смешанное чувство злости и чего-то, что я даже не хочу называть.

Грудь вздымается от напряжённого дыхания. Мотор ещё не завела, но кажется, что внутри всё работает на полных оборотах. Слова и жесты Тагира, его приближение, его жар… всё это никак не уходит из головы.

Я не могу поверить, что всё это действительно произошло.

Почему я позволила себя поцеловать?

Телефон, лежащий в сумке, неожиданно начинает вибрировать. Резкий звук вырывает из водоворота мыслей, заставляя вернуться в реальность и вопрос остается без ответа. На экране загорается имя моего сына. Артёмка.

На губах появляется слабая улыбка, а напряжение начинает понемногу спадать. Этот звонок, этот голос всегда возвращает к реальности.

— Мам, прив, — раздаётся его голос, и я уже чувствую, как становится легче.

— Привет, Артём, — отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Экономим на буквах?

— Привет, мама, — быстро поправляется он, а в голосе звучит лёгкая насмешка.

— Так лучше, — говорю, уже улыбаясь. — Как ты там?

— Всё круто, — отвечает он своим подростковым тоном, и на долю секунды мне становится так тепло. — Я тебе звоню сказать, что завтра я приеду в Москву.

— Как приедешь? Вас отпускают на выходные?

— Не-а, — он делает короткую паузу. — У нас игра. Команду привезут на автобусе к ЦСКА Арена. Игра начнётся в шесть вечера.

Сердце сжимается от радости. Уже завтра он будет здесь. Два месяца. Целых два месяца я его не видела.

— Это замечательно. Я обязательно встречу, — отвечаю быстро, даже слишком, чтобы это прозвучало просто как обещание.

— Серьёзно? — в голосе Артёма слышится усмешка. — А в прошлый раз ты опоздала на десять минут.

— Исключение из правил, — говорю с улыбкой. — На этот раз всё будет иначе.

— Ну ладно, посмотрим, — смеётся он, и этот смех заполняет всю машину.

Пока он рассказывает о тренировках, о своих достижениях, мысли начинают уноситься к воспоминаниям. Как давно это было — тот день, когда его дед впервые поставил его на коньки. Тогда ему было всего четыре года, и он с таким упорством пытался удержаться, что всем стало ясно: этот мальчишка добьётся своего.

Теперь он мечтает стать вторым Овечкиным, и его решимость вдохновляет. Даже сейчас, в свои двенадцать, он работает больше, чем многие взрослые.

— Мам, — голос сына становится чуть тише, будто он хочет сказать что-то важное. — Я вчера забил три шайбы на тренировке. Тренер сказал, что я был лучшим. И ещё поставил меня в первое звено.

— Это потрясающе, Артём, — слова сами собой вырываются, а на губах появляется тёплая улыбка. — Я горжусь тобой.

— Спасибо, ма, — отвечает он. Его голос становится мягче. — Ладно, мне пора. Завтра позвоню, когда будем выезжать.

— Увидимся, Артём.

— Ага, — слышится в ответ, а затем линия обрывается.

Телефон остаётся на пассажирском сиденье, а я несколько секунд сижу в тишине, просто слушая собственное дыхание. Уже завтра он будет здесь. Этот мальчишка, который с каждым годом становится всё сильнее, всё самостоятельнее.

Он звонит не за советом, не чтобы пожаловаться. Каждый раз он просто хочет поделиться своими успехами. Это радует, но одновременно чуть ранит.

Кажется, что он уже не нуждается во мне так сильно, как раньше. Но в каждом его звонке, в каждом "мама" чувствуется, что я всё ещё для него важна.

Мотор заводится с тихим урчанием, и машина медленно трогается с места. Свет фар освещает бетонные стены парковки. Всё вокруг кажется таким обыденным, что мысли начинают потихоньку успокаиваться.

Но спокойствие длится недолго.

На выезде взгляд выхватывает знакомую фигуру. Тагир.

Он стоит у своей машины, прислонившись к капоту. Его поза расслабленная, но в глазах читается что-то слишком внимательное. Эти глаза следят за мной, будто ловят каждое движение.

В его взгляде спокойствие и уверенность, от которых внутри всё снова напрягается. Этот взгляд пронзает насквозь, оставляет на мне отпечаток, который не смыть.

Машина проезжает мимо, но его взгляд будто цепляется за неё, не отпуская. Даже когда я выезжаю на дорогу, кажется, что он всё ещё смотрит.

Напряжение возвращается, но теперь оно другое. Оно глубже.

Глава 11

Жизнь — как хоккей: ты можешь вести в счёте,
но никогда не знаешь, откуда прилетит следующая шайба.

Трибуны шумят так, что трудно разобрать отдельные слова. Бесконечный гул голосов, хлопки, свист, скрип сидений — всё это сливается в единый ритм, который словно подстёгивает игроков на льду. Этот шум живёт своей собственной жизнью, проникая в каждую клетку, поднимая напряжение до предела.

Я сижу в самом центре зрительного сектора, прижавшись к спинке холодного пластикового кресла. Вокруг меня родители других игроков команды "Молодое Динамо". Они возбуждённо обсуждают игру, их голоса полны волнения и надежды. Но я почти не слышу их — все мои мысли и взгляд сосредоточены на льду.

Там, на льду, царит своя стихия. Там ни секунды покоя. Коньки игроков режут лёд с резкими скрипами, звук их движений перемешивается с ударами клюшек и глухими стуками шайбы о бортики. Это не просто игра — это настоящее сражение.

Главный арбитр поднимает руку, показывая на вбрасывание.

Я замираю вместе со всеми на трибунах.

Игроки двух команд наклоняются, готовые к рывку, будто сжатые пружины. Артём стоит рядом с центральным нападающим, его напряжённая фигура готова взорваться в движении. Его номер на спине — 18 — сверкает под прожекторами. Этот номер стал его визитной карточкой, и я чувствую, как гордость смешивается с волнением.

Свисток.

Шайба оказывается у нашего центрального. Он мгновенно пасует её Артёму, и мой мальчик, словно молния, уносится к воротам противника. Его фигура стремительна, каждое движение уверенное, выверенное. Он обходит одного защитника, второго, шайба летит к воротам...

Но вратарь ловит её.

Моё сердце на мгновение замирает, и я ощущаю, как разочарованный вздох прокатывается по трибунам.

Ничего страшного. Это только начало.

Игра продолжается. Каждая минута кажется вечностью. Тренер кричит с лавки, раздавая указания, мальчишки выкладываются на все сто. Лёд уже покрыт тонкими полосками от коньков, блестит под яркими прожекторами, словно глянцевая обложка.

Очередная атака. Артём снова получает шайбу. Он обходит защитника, ловко маневрируя между бортиком и клюшкой соперника, и резко бросает.

Шайба влетает в ворота.

Секунда тишины. А потом трибуны взрываются оглушительными криками.

— ГОЛ! — кричу я, вскакивая с места, хлопая в ладоши так сильно, что ощущаю жар в кончиках пальцев.

Рядом родители поднимаются, хлопают, обнимаются. Один мужчина, сорвав голос, выкрикивает:

— Молодец, пацан!

Мой взгляд снова устремляется на лёд. Я вижу, как Артём разворачивается, скидывает перчатку и поднимает руку в жесте победы. Его лицо сияет от счастья, и даже издалека я чувствую его гордость и радость.

Сердце наполняется теплом. Мой сын проделал такой путь. Столько тренировок, столько падений, столько разбитых коленей и усталых вечеров. Но он всегда поднимался. Никогда не жаловался.

Звук сирены объявляет конец второго периода. Команды уходят на перерыв, и трибуны постепенно затихают. Я, наконец, позволяю себе вдохнуть полной грудью.

Рядом сидящая женщина, мама одного из игроков, оборачивается ко мне. На её лице — мягкая улыбка.

— Ваш восемнадцатый? — спрашивает она, кивая на лёд.

— Да, мой, — отвечаю я с гордостью, чувствуя, как тепло разливается внутри.

— Хороший у вас мальчик. Талантливый, — добавляет она.

Я киваю, снова переводя взгляд на лёд, где заливочная машина выглаживает поверхность, готовя её к новому периоду.

Третий период — это борьба на пределе. Артём снова выходит на лёд, ловко обходя защитников, его движения быстрые, уверенные, словно он родился для этой игры. Команда выигрывает со счетом 2:1, и финальная сирена заглушает всё вокруг. Трибуны взрываются аплодисментами, родители ликуют, болельщики скандируют.

После игры я направляюсь к тренеру. Он стоит у бортика, наблюдая, как мальчишки шутят и смеются, покидая лёд.

— Алексей Викторович, — окликаю его. — Здравствуйте. С победой!

Он оборачивается, приветливо улыбаясь.

— Здравствуйте, Кира Викторовна. Спасибо.

— Можно я заберу Артёма домой? Я верну его на тренировку в воскресенье.

Он ненадолго задумывается, потом кивает.

— Конечно. Только пусть будет вовремя.

— Спасибо, — отвечаю я, чувствуя облегчение, и направляюсь к раздевалкам.

Прошло минут двадцать, как я жду Артёма, сидя на диване в коридоре. Чтобы не терять времени, открываю электронную почту, отмечаю важные письма. Окружающий шум уже перестал быть раздражающим — он стал привычным фоном.

Но вдруг я замечаю, как кто-то подошёл ко мне. Тень падает на экран телефона.

Я медленно отрываю взгляд от гаджета и первое, что вижу, это белые кроссовки, потом спортивные штаны, чёрную толстовку и дутую жилетку. На плече висит массивная спортивная сумка.

И когда мой взгляд достигает лица, я замираю и мои рот приоткрывается от удивления.

Тагир Арманов.

Кого-кого, но его я точно не ожидала здесь увидеть.

Его взгляд цепляется за мой, губы трогает лёгкая полуулыбка.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие.

— Играю в ночной лиге, — отвечает он, чуть пожимая плечами.

— В ночной лиге? — переспрашиваю, невольно выдавая своё удивление.

— Да. А ты? Что делаешь здесь? — он смотрит на меня внимательно, словно пытаясь разгадать, почему я здесь.

Но я не успеваю ответить. В этот момент дверь раздевалки открывается, и Артём выходит. В руках его сумка и клюшка, на лице — довольная улыбка после победы.

— Ма, я всё, поехали, — говорит он, бросая на Тагира мимолётный взгляд.

Тагир переводит взгляд с Артёма на меня. Его глаза задерживаются на лице мальчишки чуть дольше, чем следовало бы.

— Твой? — спрашивает Тагир.