Побег к счастью

Глава 1

«Не ненависть враг любви, а сомнение»

из к/ф «Ворон» («The crow», 2024 г.)

Настоящее

Чувствуя себя шпионом на вражеской территории, крадусь по подъезду. Пугает абсолютно всё: звуки, запахи и даже щелчки резко вспыхивающих лампочек на каждом из этажей. Гулко колотится сердце, потеют ладони. Плевать. Крепче перехватываю пластиковую ручку чемодана, поправляю лямку сумки на плече и карабкаюсь вверх по ступенькам. Неужто не могла обойтись минимумом вещей? Зачем понадобилось набирать с собой столько барахла?

Невольно вспоминается фильм «Сто вещей и ничего лишнего», а вместе с ним и новомодный тренд, которому я могла бы поддаться… пустые мысли.

Последний рывок, и я у нужной двери. Осторожно сваливаю вещевой баул с плеча, пристраиваю на чемодан и дрожащими пальцами расправляю связку ключей в поисках нужного. А в голове набатом бьется мысль: «Не оборачивайся, не оборачивайся». И спину прожигает надуманное ощущение чьего-то взгляда. Чьего-то, ага.

Верхний замок поддается без труда, в нижний ключ проваливается с оглушительным лязгом. Холодею, но не оборачиваюсь, хотя все внутри так и зудит от ощущения, что перебудила весь дом.

Вполне может статься, что он переехал, сменил место работы, женился, в конце концов. Столько лет минуло. Продолжаю себя успокаивать, и дверь поддается, отворяется, приветствуя заунывным скрипом петель. Волоком втаскиваю в квартиру свой багаж и исчезаю следом за ним в полумраке. Миссия выполнена. Уф.

Невольно улыбаюсь, осознавая, что все прошло без сучка, без задоринки. Я здесь. Дома.

Хотя вряд ли это затхлое помещение, утопающее в пыли, можно назвать домом. Временное пристанище, где я буду скрываться до поры до времени.

Прохожусь по коридору, не снимая обуви. Из зала и кухни до меня добираются сизые облачка света уличных фонарей, и худо-бедно удается ориентироваться в тесном пространстве. Свет я не зажигаю, поддаваясь тому же иррациональному страху быть обнаруженной, что гнал меня по подъезду в духе ниндзя.

Обстановка убогая. В зале почти нет мебели, только рассохшийся сервант в углу да колченогий табурет у подоконника, который будто намекает присесть и всплакнуть о своей нынешней жизни. Отмахиваюсь и, ступая по мягкому ковру пыли, иду на кухню, чтобы убедиться, что и там нечем порадовать глаз. Чудесненько. Раковина отсутствует, из стены торчит смеситель, а на полу задранный и смотанный наполовину кусок линолеума. Становится интересно, кто потрудился вынести из квартиры всю мебель и даже не побрезговал кухонной утварью и одеждой? Сомневаюсь, что здешнее убранство имело какую-то ценность. Впрочем, вновь пустые переживания. Меня совершенно не касается, что тут происходило «до».

Заглядываю в комнату, бывшую когда-то моей. Те же грусть и уныние. Рачительные незнакомцы, посетившие отчий дом, обезличили и это пространство. Голые стены со шрамами от содранных обоев, зашарканный уличной обувью пол и скрученный ковер за дверью – вот оно, мое наследство.

Спать мне негде, разве что устроиться прямо на полу. К горлу подкатывает приступ смеха при воспоминании о доме, который я покинула совсем недавно. Вот она, цена свободы и плата за попытку вдохнуть полной грудью. Клоповник без клопов. Ну, я надеюсь, что клопов здесь и впрямь нет.

На этой горестной ноте расстилаю отдающий плесенью палас, скидываю с плеч меховую жилетку и устраиваюсь на импровизированном ложе. Впервые с момента побега достаю телефон и с дрожью зажимаю кнопку включения. Спустя пару минут начинается кромешный ад. Сообщения о пропущенных вызовах сыплются с пулеметной очередью. По экрану скачут уведомления из мессенджеров.

«Заюшка, позвони мне срочно», «Куда ты пропала, моя дорогая?», «Лапулечка, ну не злись на своего котика», «Доченька, перезвони срочно» и так до бесконечности. Я смахиваю все окошечки и пишу всего несколько слов:

«Я в порядке, не беспокойся. Как сумею, позвоню. Мне нужно побыть в одиночестве».

И отправляю маме, сестре и мужу.

Включаю на телефоне режим полета и удобнее устраиваюсь на жестком лежаке. Проваливаюсь в тревожный сон под аккомпанемент давящей тишины.

Черт, здесь даже холодильника нет, который мог бы уютно урчать.
Зато есть крысы, гигантские, судя по грохоту их шагов, и они носятся прямо над моей головой. Резко вскидываюсь и ошалело оглядываюсь по сторонам. Точно, добро пожаловать домой.

Обычно утро начинается с чашки растворимого кофе и пары тостов. Это моя физиологическая особенность – просыпаться всегда голодной, ну а дешёвый кофе из пакетиков – маленькая прихоть вкусовых рецепторов, люблю эту бурду.

Однако сегодня привычные ритуалы придется забыть. Здесь нет элементарных удобств вроде чайника или плиты, к своему всё возрастающему ужасу не нахожу даже розеток, куда можно было бы подсоединить электроприбор. Вместо простых и безопасных пластиковых коробушек из стены торчат обнаженные провода с металлическими глазками отверстий под штепселя. Воткнешь такой и каааааак шарахнет напряжением столько-то ватт по позвоночнику, а потом будут отпевание, прощальные речи...

Снова пробивает на смех, безрадостный, истерический. Не знала, что будет так сложно.

Спустя полчаса в голове выстраивается список неотложных задач, требующих решения. Озаглавить их можно коротко: "наладить быт", и я с энтузиазмом берусь за дело.

Глава 2

Прошлое

– Сука, куда деньги сныкала? Отвечай, зараза!

Глухие шлепки. Звон бьющейся посуды. Отборный мат. И слёзы, помимо воли наворачивающиеся на глаза.

– Опять всё на жратву спустила, лярва?

Мама что-то пробормотала в ответ, невнятно, извиняющимся тоном. А мне выть хочется белугой, схватить что-нибудь потяжелее и ворваться в кухню, где скандалят родители, и огреть папахена из-за спины. Заступиться за мамочку.

Звука ударов я не услышала, зато отчётливо разобрала, как всхлипнула мама, охая как-то рвано, растерянно. Он бьёт её кулаком. По бокам, в живот, по спине. Жестоко и расчетливо, чтобы не оставлять следов на лице, но впечатать своё нравоучение – деньги должны тратиться на выпивку для него, а детей можно накормить и постным супом из лопуха.

Сызмальства я привыкла пережидать эти бури в своей комнате, прячась под столом. Подлезу под него, загорожусь стулом и свернусь калачиком, утыкаясь хлюпающим носом в колени. От каждого вскрика пробивало дрожью во всем теле. Мне мучительно больно и нечеловечески страшно. Он ведь может войти, вытянуть меня за ногу и отлупить за слишком громкий плач, как уже происходило однажды. А мама кинется меня защищать, прикрывать собой и тогда он рассвирепеет окончательно и изобьет ее в кровь, так, что она несколько дней будет отслеживаться на моей кровати и глухо стонать.

Папочка злой, считала я в пятилетнем возрасте. У утырка снова трубы горят, срочно нужны деньги на опохмел, так рассуждаю спустя восемь лет. Однако смелости только на то и хватает, чтобы мысленно костерить отца. Ненавижу этот страх и свою слабость.

"Когда слезы ровно делят на три части лицо, и не осталось надежды на себя самого".

Строчка из песни Дельфина пронеслась в голове, и я отключилась от происходящего, по привычке уползая в мир воображения.
Наверное, именно благодаря фантазиям я умудрялась проживать такие вот дни без особого вреда для психики. Подныривала под них, как под спасательный круг, брошенный утопающему, и сбегала от черной реальности.
И воображение переносило меня в один из самых счастливых дней этого года.

***

Я сидела на обшарпанном подоконнике, таращилась в кирпичную стенку, закрывающую больше половины окна в подъезде, и думала о чем-то безысходно печальном. Папаша спил в пьяном угаре, мама моталась по городу в поисках очередной подработки, гнула спину в каком-нибудь магазине в выматывающей двенадцатичасовой смене. Она вернётся не раньше, чем через три или четыре часа, и всё это время мне придётся провести здесь, в относительно теплом подъезде, в окружении едко вонючих сигаретных окурков. А без неё я ни за какие пряники не вошла бы в дом, рискуя разбудить отца.

Бахнула входная дверь парадного. Ха, до чего же неприменимо это слово по отношению к подъезду нашего дома. Парады здесь проводят разве что тараканы да клопы.

Бодрый грохот шагов по лестнице. Шуршание пакетов. Мягкий треск собачек молний на кожаной куртке. Мне не нужно оборачиваться, чтобы сказать, кто это поднимается на наш этаж. Я знала. Подобно нежно привязанной к своему хозяину собаке, способной учуять его появление издалека, я вмиг загорелась трепетом и малюсенькой надеждой на то, что мы обменяемся парой фраз.

– Привет, малая.

Звук его голоса обволакивал до самых кончиков продрогших пальцев: густой, бархатистый, тягучий, как патока.

– Привет, Дюш.

Старалась ничем не выказать своего раболепия перед этим мужчиной. Сама холодность и отчуждение, так мне казалось. Головы по-прежнему не поворачивала, пряча радужную улыбку беспросветно влюбленной дуры. Обожала его. Все девчонки в нашем квартале были безоговорочно влюблены в него, начиная со слюнявых первоклассниц и заканчивая одинокими мамашами, таскающими по дворам коляски.

Думается мне, даже наша соседка, баба Тося по кличке Гестапо, души не чаяла в Андрее Смолягине, иначе зачем бы ей угощать его банками с соленьями и вареньем едва ли не каждую неделю.

Он появился в нашем дома года два назад. Возвращаясь из школы, я застала у подъезда груженый мебелью фургон и толпу гогочущих парней в разноцветных спортивных костюмах. Человек десять, а то и двенадцать. Пожевывая сигареты, матерясь и хохоча, они сновали вверх и вниз, затаскивая мебель на наш этаж. В квартиру наискосок от нашей.
Изловчившись протиснуться между двумя шумными группками носильщиков, я взбежала на третий этаж и посторонилась, пропуская вперёд бритоголового парня с охапкой стульев. Вежливо плюнув мне под ноги ком жвачки, спортсмен зыркнул на меня исподлобья и причмокнул губами:

– Какие ножки, цыпочка! Разрешите вас ощипать.

Я залилась краской, скорее ощущая липкую грязь комплимента кожей, нежели понимая её умом.

– Пасть захлопни и шагай, она ж ребенок ещё, имбицил.

Эта реплика исходила от другого молодого человека. Рослый, широкоплечий брюнет в обтягивающей черной футболке и таких же темных штанах стоял этажом выше, облокотившись о перила лестницы и с выражением крайней задумчивости разглядывал меня. Пристально, системно, скользя взглядом снизу-вверх. И несмотря на свою патологическую боязнь смотреть кому-то прямо в глаза, я тоже рассматривала его.

Гораздо позднее мне придёт на ум более детальное описание его внешности, я сумею постичь его ауру уверенности, оценю честность и даже смогу сказать, что он поджарый, хотя и хорошо накачан, а тогда я обратила внимание только на три важнейших пункта. Умопомрачительно красивое лицо с остро очерченным подбородком, неземными глазами, крупными и выразительными, отчего каждый его взор будто пробирал насквозь, и крошечной ямочкой на левой щеке, которая проявлялась только в полуулыбке, как сейчас.

Глава 3

Прошлое

То лето я провела под палящим солнцем, корячась на чужих огородах за мизерную плату. Поливала, пропалывала, собирала ягоды и помогала с закрутками на зиму. Уходить приходилось рано: в районе шести часов утра, а возвращаться затемно, не ощущая ни своих рук, ни ног, ни прочих конечностей. И мы почти не сталкивались с новым соседом, за три месяца поздоровались от силы раза два, да и в те я была настолько измучена и опустошена морально, что не успевала даже восхититься его сногсшибательной внешностью или сладкозвучным баритоном.

Осенью возобновились занятия в школе, я перешла в седьмой класс и начала понемногу отсыпаться. Да, очевидно, что тут потребуются некие пояснения. Мне тринадцать, и я всего лишь семиклассница, почему? Нет, меня не оставляли на второй год. Без хвастовства или ложной скромности скажу, что учеба давалась мне легко и непринужденно. Меня отдали в первый класс в возрасте восьми лет, так что я не только была на голову выше своих одноклассников, но и на ту же голову умнее.

Для поддержания красивого табеля успеваемости не требовались зубрёжка или особое усердие, довольно было внимательно слушать учителей на уроках и прилежно выполнять домашние задания, кои я зачастую поспевала делать прямо на занятиях. Выполню вдвое быстрее остальных классную работу, тут же быстренько напишу домашнюю – и свобода. Так что учеба меня не тяготила, скорее казалась скучной и чрезмерно простой.

Пожалуй, эта легкость в обучении и не давала мне завести друзей среди одноклассников. Их вполне хватало во дворе. Дружила я в основном с парнями, потому как не умела найти общий язык с девочками. Сызмальства меня не привлекали куклы (их попросту не было), я не умела их наряжать, не знала правил игры в дочки-матери. Мою маму, вечно пропадающую на работе в бешеном поиске денег на пропитание, сложно было копировать. Ну какую социальную модель поведения перенять у женщины, вкалывающей от рассвета до заката, когда она приходит домой затемно, в изнеможении валится на диван и почти моментально засыпает, а утром вскакивает ещё до звонка будильника и вновь убегает на работу, за которой последует вторая, а за ней и третья, и четвёртая и так далее?

Я с детства училась вести дом, готовила еду, стирала, мыла, убирала и драила по мере скромных детских сил и возможностей. За все свои годы юности я не смогу припомнить и пары случаев, когда видела маму с тряпкой.

Всякую свободную минуту она проводила у плиты, угождая папочке приготовлением его любимых кушаний. Ведь помимо горькой, папа любил вкусно закусить, а ежели не получал ни того, ни другого – пускал в ход кулаки.

Работающим своего отца я помню, но гораздо отчетливее в памяти предстает его взбешенное лицо и занесённый кулак. Маме было гораздо спокойнее, когда он днями напролет просиживал штаны перед телевизором, потягивал пивко и объедался жирными драниками или фаршированными мясом блинами. Попадая в мужской коллектив, отец в прямом смысле слова вливался в него, а потом наливался водкой сверх меры и становился монстром пострашнее Кинг Конга.

Словом, подруг у меня не водилось, что с лихвой компенсировалось суровой мужской компанией, в которой я чувствовала себя своим пацаном. Я неплохо била по мячу в лапте, никогда не проигрывала в ножички, метко попадала в соперников в игре "Снайпер" и неизменно играла роль бабки Ёжки в одноименной игре. Ее придумал главарь нашей скромной дворовой банды. По своей сути это были те же салочки, однако клеймить друзей мне предлагалось не рукой, а здоровенным бодылем свежей крапивы. Лёха, наш негласный лидер, вырывал самую высокую и устрашающую травину с корнем, любезно оборачивал ее в бумагу или пакет и вручал мне, чтобы следующие полчаса я, балдея от безнаказанности, могла гонять мальчишек и жалить все неприкрытые одеждой участки кожи.

А ещё мы играли в войнушку: делились на команды, прятались по двору и расстреливали друг друга из деревянных автоматов, которые мастерил для всей компании всё тот же Леха.

И я не лила слезы, стоя вместе со всеми у стены с оттопыренной задницей в ожидании, когда по этой самой части тела со всей дури прилетит мяч. Таковы правила игры "Выжигало от стены", и я терпела наравне со всеми.
Единственное, что выводило меня из себя, это моя дворовая кличка. Анка – пулемётчица. Безобидное, но раздражающее прозвище придумал мне, кто бы вы думали? Да, Леха. Старшеклассник, авторитет среди нас, на пять лет старше и... с напрочь отсутствующими мозгами.

Хотя, признаться честно, была в моей жизни "до" (доандрюшинский период, я имею в виду) траурная страница, когда мне казалось, что я люблю этого клоуна Лёху. И даже пару раз что-то такое кричала ему вслед, едва поспевая на своем дряхлом велике за мощной и скоростной Камой.

Но всё это было детским увлечением, невинной симпатией в сравнении с тем океаном эмоций, что накрыл меня осенью тринадцатых именин. Тогда я впервые осмелилась сама заговорить с Андреем.

Шел конец сентября. Над городом, прогоняя прочь последние тёплые лучики бабьего лета, сгустились сальные свинцовые тучи. Дождь шёл уже третий день, и настроение папахена становилось всё мрачнее. Я задерживалась в школе допоздна или шла в гости к одноклассницам, лишь бы оттянуть час возвращения домой. И всё равно часами просиживала на своем подоконнике в подъезде, поджидая маму.

Я как раз переставляла диск Линкин парк, намереваясь включить мощную и будоражащую "Оцепенение", когда внизу лязгнула входная дверь и торопливые шаги понесли кого-то наверх. Не маму, это точно. Никогда она не приходила с четырнадцатичасовой смены, взлетая на четвертый этаж с энтузиазмом.

Глава 4

Настоящее

Не могу вспомнить, когда я в последний раз столько гуляла пешком и уж тем более бродила по улицам бесцельно. Вдыхая знакомый воздух, предаваясь воспоминаниям, без суеты и спешки. Пожалуй, со времен беззаботного студенчества такое не случилось ни разу.

К сожалению, световой день слишком быстро подошёл к концу, и приходится возвращаться в тесную клетку голых стен и пока что нерешённых бытовых проблем. С минуты на минуту могли позвонить из доставки. На тот период, что я здесь, решила купить новую сим-карту, не прятаться же месяцами за насильно приглушённым сигналом сотовой связи. Девушка-консультант, продавшая мне номерок без каких-либо документов, оказалась столь любезна, что заключила договор на услуги связи по вымышленным данным. Так что рассекретить мою спецоперацию из-за звонка курьера будет невозможно. Ай да я, ай да молодец.

Тайком пробираться в подъезд под покровом ночи оказывается куда проще, нежели вечером. То и дело навстречу мне попадаются люди: мамочки с детьми, спешащие на прогулку школьники, мужчины разных возрастов с сигаретой в зубах. И хоть курение в общедомовом пространстве запрещено законом, по-видимому, местные жильцы следуют собственным правилам.

По счастью, за истекшие десять лет генофонд дома существенно изменился. Знакомые лица не попадаются, хоть я и иду с низко опущенной головой и гулко бьющимся сердцем. В любую секунду может появиться он и тогда...

Едва не вскрикиваю, когда некто тычет сзади в спину и, буркнув извинение, проносится вперёд. Нескладный парнишка с длиннющими ногами и руками врывается в квартиру на третьем этаже и с порога вопит:

– Ма, это жесть просто! Санька ща такое порассказал...

Ружейным залпом простреливает спину на злосчастном четвёртом. Я только-только приближаюсь ко входу в своё разгромленное убежище, как распахивается дверь той самой квартиры. Бесшумно, а мне чудится надрывный скрип веками ржавеющих цепей.

– Котик, давай мы оставим поросеночка дома, он устал и хочет немного поспать, - воркующий женский голос.

Я прирастаю к полу, упираюсь лбом в свою дверь и склоняюсь над нутром сумочки, делая вид, что разыскиваю ключи, хотя те лежат в кармане пальто. Меня мутит.

На лестничной клетке показываются двое. Шатенка в кремовом жакете и мальчуган, вдвое ниже матери, в белоснежном спортивном костюме.

– Хацу парасюшу, он лубит к папи, – обращается к матери мальчонка.

– Покажешь ему новую машинку, – предлагает молодая женщина, замыкает квартиру и, взяв сына за руку, направляется ко мне.

Я вскидываю голову и во все глаза таращусь на эту парочку. На вид лет двадцати, хорошенькая, как картинка. Небрежные волны волос рассыпаны по плечам. Одета просто, но элегантно, со вкусом. И сынишка у этой ухоженной дамочки тоже очаровательный. Белокурый сорванец лет трех с огромными, чуть навыкате голубыми глазищами.

Это его жена и ребенок. Как гром среди ясного неба. И больно прошивает молнией все внутренности.

– Здравствуйте, – вежливо кивает мне девица, намереваясь пройти мимо.

– И вам доброго вечера, – бог весть что тараторю. – Я тут ключи потеряла и никак не могу попасть внутрь. А вообще переехала недавно и совсем не знаю города, да и знакомых кот наплакал... Не подскажите номерок слесаря?

Быстрота моей речи сбивает девушку с толка, она замирает, очумело хлопает на меня глазами. Сбоку похныкивает мальчонка, тянет мать за руку, предлагая вернуться. А я смотрю в тщательно подкрашенные глаза с аккуратными стрелками, пушистыми ресницами, и улавливаю какой-то проблеск эмоции. Яркой, острой, стирающей с кукольного личика светскую заинтересованность. На миг мне кажется, что девушка впадает в гнев. Она косится на дверь позади меня, потом окидывает взором меня саму.

– Андрюша, подожди, дорогой, сейчас мы поедем к папочке, – всё так же сладкоголосо поёт она и подхватывает мальчика на руки.

Теперь она снова мила и приветлива и заливается соловьем:

– Ой, я сама растяпа, теряю всё подряд. Сейчас, погодите секунду, где-то у меня был контакт хорошего мастера. И приедет моментально, и сделает всё в лучшем виде.

Она вынимает из кармана смартфон в чудовищно розовом чехле со стразами, быстро водит красивым пальчиком по экрану. Диктует цифры, я делаю вид, что записываю и подношу телефон к уху, якобы для звонка. Прощаемся кивком.

***

Коридор оказывается завален сделанными покупками. Складной журнальный столик, обернутый в пупырчатую плёнку. Двуспальный ортопедический матрас в пластиковом чехле. Ворох сумок с продуктами длительного хранения и хозяйственными мелочами первой необходимости. Коробки с электроприборами и напольной вешалкой (не держать же мне вещи в чемодане!). Всё это доставили только что, и мне не терпится приступить к обустройству своего нового "Проклятого старого дома", как в песне группы Король и шут.

Руки заняты делом, а голова предоставлена сама себе, поэтому ещё раз обдумываю случившуюся ранее встречу с молодой (слишком молодой) девушкой и её сыном Андрюшей. Почему с ходу решила, что это жена и сын Смолягина? Так случается порой, что мозг выдает готовое умозаключение, а логическая цепочка, приведшая к этому выводу, остаётся за кадром. Я знала (не почувствовала, ощутила или предложила), что она – его жена, а наличие ребенка с именем Андрей лишь подкрепляло сие знание. И пускай малыш голубоглазый – уверенность моя оставалась непоколебимой.

Глава 5

Прошлое

Наутро после отцовской выходки мама разрешила мне не ходить в школу и, глянув на себя в зеркало, я поняла, почему. За ночь щека увеличилась вдвое, под глазом налился огромный густо фиолетовый синяк, а само яблоко, которому полагалось быть белым, превратилось в кровавый сгусток. Низ живота потягивало ноющей болью, потому ходила я на полусогнутых, слегка приобнимая себя рукой для поддержки.

Случившееся ночью мама никак не прокомментировала и, что совсем меня огорчило, не выразила сочувствия или сожаления. В этом вся мама, закрытая и безэмоциональная. Рыбья кровь, так она о себе говорила, а я, не до конца вникая в смысл фразы, сравнивала её со снежной королевой.

Торопливо собираясь на смену, она поставила перед нами с сестрой тарелку пышных оладий и графин с домашним компотом из вишни, велела мне выпить после завтрака таблетку анальгина и умчалась на работу.

– Больно? – тоненьким, осипшим от ночных слёз голоском спросила Милка, с отвращением поглядывая на моё лицо.

– Терпимо, – как можно мягче отозвалась я, наливая две чашки чая. – Ешь и бегом одеваться, а то в школу опоздаешь.

Я потрепала младшую по голове и без всякой охоты принялась жевать. Папахен был дома, оглушительный храп раздавался из зала, и стало не по себе от мысли, что мы останемся с ним наедине, когда Мила убежит на занятия.

До этого дня меня не били по-настоящему. Да, порой прилетало по мягкому месту от матери, случались и затрещины с подзатыльниками от отца, но так серьезно мне досталось впервые.

Я росла беспроблемным ребенком, училась на круглые пятерки, по доброй воле взваливала на себя хозяйственные хлопоты. Мне было жаль маму, которая убивалась на работе, и я старалась услужить ей во всём, а с появлением в нашем доме Милки, домашние хлопоты разделились поровну. Я убирала, стирала, готовила и проверяла уроки младшей сестры, а кузина мыла посуду и вытаскивала мусор.

Вот и сегодня, вместо того чтобы завалиться в кровать с любимой книжкой братьев Стругацких "Град обречённый", где главного героя, кстати, звали Андрей, и насладиться всеми прелестями прогульщицы, я наметила целый список дел и принялась хозяйничать. Подтерла пол в коридоре, начистила картошки на суп и, осмотрев скудные запасы провизии, решила приготовить обед по изобретённому мамой рецепту. Варево из овощей, кильки в томатном соусе и быстрорастворимой лапши. Кто не пробовал это незамысловатое первое блюдо – рекомендую.

От создания кулинарного шедевра меня отвлек звонок в дверь. Это пришёл Андрей.

– Привет, малая, – мрачно приветствовал он и не дожидаясь приглашения, прошёл в прихожую.

На краткий миг я словно выпала из реальности и залюбовалась своим спасителем. Сегодня на нем были черные джинсы с просторными карманами по бокам от коленей и пушистый белый свитер с высокой горловиной. Мягкая на вид шерсть подчеркивала рельеф грудных мышц.

– Как самочувствие? – спросил сосед и снова получил в ответ слабое лепетание.

А что я могла с собой поделать? Реакции тела и разума превращали меня в жалкое подобие человеческого существа, тогда как его бешеная энергетика и зашкаливающая во всех диапазонах привлекательность не оставляли надежды, что когда-нибудь я начну разговаривать в полную силу голоса и перестану тупить после каждой оброненной им фразы.

Очевидно, Андрей улавливал где-то на подсознательном уровне, что я малость слабовольная амёба, так что действовал, не спросясь. Водрузил на стул пакет, пояснив, что в нём мазь (видимо, целая канистра мази литров на десять), потеснил меня к центру прихожей, заставил замереть напротив овального зеркала, встроенного в дверцу платяного шкафа, и поднял моё лицо для... поцелуя же, верно?

По глазам ударил яркий электрический свет, я смежила веки в блаженном предвкушении, приготовилась задрать ножку вверх, как делала героиня фильма "Дневник принцессы" и чуть выпятила губы вперёд. Хорошо, что утром почистила зубы.

– Нормально всё с тобой, малая. Пластырь можешь убрать, не рывком, а потихоньку.

С этими словами он чуть повернул моё лицо влево, держа за подбородок, придирчиво осмотрел и отпустил.

– Наложишь мазь густым слоем и так оставишь до вечера, а перед сном опять, – продолжил инструктировать Андрей.

Я кивнула, избегая его взгляда. Щёки покрывались алыми пятнами стыдливого румянца, казалось, даже кожа под фингалом вспыхнула ярким багрянцем. Ну не дура ли? Вытаращила гриботья, а он просто хотел убедиться, что рана в порядке. Кошмар.

Окончательно поплохело мне буквально миг спустя, когда парень поймал край моей домашней футболки, задрал его, обнажая живот, и заправил за кромку бюстгальтера. Прикосновения свелись к минимуму, это не было попыткой облапать или соблазнить. Ему хотелось убедиться в моём здравии. Ага. А мне – провалиться сквозь землю от насыщенности происходящего.

– Да всё хорошо, – бормотала, а язык почти не слушался.

Удивительное ощущение лёгкости во всём теле. Для того чтобы воспарить, достаточно всего лишь подпрыгнуть.

Секунду он изучал синеватое озерцо на моей коже под рёбрами, затем перевёл свои выразительные глаза на моё лицо. Мне пришло на ум, что вижу перед собой бескрайнее травяное море, спокойное лишь внешне, и скрывающее в себе нечто опасно притягательное. Словом, очередная девичья глупость.

Глава 6

Настоящее

Эту ночь провожу без сна. Мыслей столько, что их хочется вынуть из черепной коробки и размазать по обшарпанным стенам, а потом отойти назад и сфокусироваться хотя бы на одной, наименее болезненной. Кем я была для него? Сколь много значила и значила ли вообще? Стоит ли мне продолжать искать встречи? И о чем говорить, если она-таки состоится? Поделиться детскими обидами, вывалить перед ним своё искромсанное сердце, обвинить в том, что убил для меня само понятие любви и возможность чувствовать? Я ведь никогда более не испытывала страсти, огня, всепоглощающего безумия, ни с одним мужчиной. У меня и мужчин этих не было, лишь Серёжа. Только со Смолягиным, с ним одним, будь он трижды неладен, вспыхивала подобно бензиновому облаку, сгорала дотла и воскресала из пепла. С ним плавилась. Его одного любила до ломоты в костях, до беспамятства.

Мечусь по пустынным комнатам, как пойманный в сети хищный зверь, и завожусь всё больше. Не помню значение слов "здравомыслие", "холодный рассудок", "логика", мною правят разрушительные эмоции. Мне представлялось, что приеду сюда, найду его жалким, располневшим, ничтожным, женатым на какой-нибудь из его бесчисленных девиц, которая спустя год брака опустилась до состояния подзаборной шалавы. Мечталось ткнуть его носом в содеянное, похвастать, кем я стала и чего достигла вопреки всему, как самостоятельно поднялась с колен из зловонной лужи предательства, его предательства...

Всё это уже неосуществимо. Козырять абсолютно нечем. Я не дотягиваю до уровня его жены. И близко не стояла. Жизнь моя не изобилует пёстрыми красками, не бьёт ключом. Нет в ней головокружительных карьерных взлётов или падающей ниц перед моими ногами армии поклонников, способных предложить платиновую карту и дачу на Мальдивах. Я обычная среднестатистическая бабень со скучной работой в офисной среде, бегущая по кругу дом – работа – дом. И у меня розовая сахарная вата вместо мозгов, раз вернулась в этот ненавистный город спустя десять лет.

Придя к этому выводу, я схватила телефон и, покуда решимость не исчезла, набрала контакт с именем "Миляша". Самостоятельно я отсюда не уеду, так пусть поможет самый близкий и родной человек.

– Внимательно, – рявкнул аппарат голосом сестры, и я улыбнулась.

– Ну так слушай и записывай, – проворковала я, понимая, что сейчас младшая совместит незнакомый номер с узнаванием меня, и начнется...

– Ах, ты ж засранка мерзопакостная!

Я же говорю. Ухмыляюсь.

– Ты куда пропала? Мы с ног сбились, тебя разыскивая. Серёга черный от горя, двое суток морги объезжал, такого насмотрелся, что...

Смешливое настроение улетучивается.

– Мил, стой. Прости, что я так внезапно и без объяснения причин исчезла, просто... Мне и в голову не пришло, что вы беспокоиться начнёте.

– В голову тебе не пришло? – срывается на крик родственница, а у меня аж ухо закладывает. – Спустя сутки сообщение прислала, что, мол, в порядке всё, не беспокойтесь, а мы последовать твоему совету должны? Да ты в конец офигела, Ань! Мало ли кто и что написать мог с твоего номера. Неужто и это в голову не пришло? Мама на таблетках сидит, каплями их запивает. Серёга спит по два часа, а в остальное время по городу колесит, тебя разыскивает. Я уже все глаза выплакала, воображая, что с тобой сотворилось. Мы с утра собирались в полицию идти и заявление о пропаже человека подавать, слышишь ты, упыриха вурдалачная?

– Слышу отчётливо. Милашка, ну прости. Я не со зла, просто так надо было...

– Где ты? Живо мне говори, я вызову такси, приеду за тобой и отделаю тебя по полной программе.

– На такси не получится, я в другом городе.

Голос предательски дрожит, срывается от переизбытка эмоций. О том, что свой побег придется как-то объяснять, притом неоднократно, я не задумывалась.

– В каком ещё другом? – Мила от удивления слегка успокаивается. - Куда тебя черти уволокли?

– Назад в прошлое, – вздыхаю так, что в лёгких разгорается комок боли. – Я в нашей старой квартире. В родительской.

– Эээм, и почему это?

"Долго втолковывать", – вертится на языке, однако вопреки намеченному плану я пускаюсь в длинный и обстоятельный рассказ.

Эпизод с просмотром фильма "Ворон" с Биллом Скарсгардом я опускаю. Никакими словами не выразить то сумасшествие, которое я ощутила уже на первых десяти минутах фильма. За день или два до того я наткнулась на трейлер этой картины и с замиранием сердца досмотрела его до конца. Короткий двухминутный ролик что-то разбередил в душе, но я не поддалась на провокацию и смотреть изобилующую кровищей картину не стала. А потом был уютный семейный вечер, мы с Серёжей поужинали, улеглись на диван в обнимку, и муж на одном из телевизионных каналов включил ЭТО. Современную интерпретацию культовой истории отмщения Эрика Дрейвена.

В классической версии персонажа сыграл Брендон Ли, а после его трагической гибели прямо на съёмочной площадке, "Ворон" стал прямо-таки эталоном мрачной готики. Мне первоисточник не нравился, зато мужу, как видно, очень, потому он добавил громкость, отложил пульт и обвил меня обеими руками. Мы попали почти на самое начало киноленты, пропустили только первые десять или пятнадцать минут. А ещё через четверть часа я ощутила лёгкий холодок и покалывание в затылке. Затем глыба льда размером с айсберг свалилась на меня, похоронив под собой минувшие годы. Я узнала его. Каким-то немыслимым образом Эрик, воплощённый на экране Биллом Скарсгардом, вдруг превратился в Андрея Смолягина. Меня пробирало от крупных планов его лица. Огромные светло-зелёные глаза, пухлые чувственные губы, потрясающе ровный и аккуратный нос с чуть островатым кончиком, гладко выбритые щеки. Он целовал свою партнёршу по съемкам, а у меня покалывало губы, и сбивалось дыхание. Они танцевали, дурачились, прыгали по кровати, дефилировали друг перед другом в разных образах, а мне вспоминалось иное...