Побочный эффект

Глава 1

Все вымышлено, любые совпадения случайны

Побочный эффект — это непредусмотренная реакция организма. Побочные эффекты, как правило, считаются вредными и могут возникнуть после однократного приема или длительного применения препарата.

Вечер встречи выпускников нашего медвуза традиционно проводится в первую субботу февраля и, по рассказам очевидцев, поражает развратом.

То есть размахом. Разумеется, размахом.

Ведущая клиника страны в области увеличения членов, «Эккерт-про», — главный спонсор мероприятия. А дальше уж как получится.

Красивейший ресторан, шампанское рекой, именитые коллеги — я всегда мечтала попасть на эту встречу. Забавно, раньше мне постоянно что-то мешало: смена в больнице (настоящей), срочная учеба, семейные обстоятельства. Последние три месяца я стою за стойкой в кофейне и, как несложно догадаться, по вечерам совершенно свободна.

Зачем пришла? Хороший вопрос. Возможно, потому, что с прошлого года в моем шкафу висит платье с биркой, которое больше никуда не наденешь. Обычно я за практичность, не приемлю пустых трат. Кроме того, не хотелось подводить лучших друзей Мирона и Лизу, которые, увы, опаздывают.

А еще до меня дошли слухи, что Денис Комиссаров, моя первая несбывшаяся любовь, развелся...

Никто здесь не в курсе, что меня выперли из профессии. В конце концов, моя личность никогда не была настолько любопытна другим, чтобы сплетничать. Почему бы не полюбоваться на более успешных коллег и не поесть креветок практически бесплатно?

— Алена Евсеева? Это же ты?! Обалдеть! Я сразу и не узнала. Отлично выглядишь! Это правда, что тебя выперли?! — восклицает Таня Бараш, которая училась на год младше.

Я беспомощно развожу руками и силюсь улыбнуться.

Вот так начало. А ведь это только гардероб.

Впрочем, дальше я так и не решаюсь продвинуться.

Спустя час Мирон и Лиза все еще сражаются с московскими пробками, а я малодушно прячусь в какой-то кладовке на втором этаже, изредка всхлипывая.

Поначалу я прекрасно собой владела. Но, проходя мимо зала, вдруг свернула в сторону, ускорилась до лестницы и взбежала по ступенькам.

Сколько же в фойе знакомых лиц! С ума сойти!

Господи.

Со многими я не виделась с выпускного и вдруг поняла, что не готова увидеться и сейчас. Все, абсолютно все, должно быть, в курсе моей беды. Если уж Таня Бараш знает. Я хотела всего лишь немного развлечься, а не стать всеобщим посмешищем.

Мой пульс ускоряется настолько, что подступает паника. Наверное, я себя переоценила. Наверное...

Дверь в кладовку распахивается так резко, что я не успеваю ухватиться за ручку и удержать, поэтому поспешно отворачиваюсь. Смотрю в упор на швабру. Какой стыд! Ведь еще недавно я была хирургом. В доказательство на моей кухне лежит куча плиток горького шоколада, а бар заставлен коньяком и шампанским.

Мгновение длится тишина. Может быть, меня не заметят?

Быстро вытираю под глазами. В последний раз я так испугалась в первую неделю ординатуры, когда на меня сорвался хирург. Он назвал меня душевнобольной тощей вешалкой. Странное сочетание, согласна. Стоило бы закатить глаза. Но тогда... Тогда мои руки тряслись так сильно, что казалось, я никогда не смогу взять скальпель.

— Здесь занято, — говорю полушепотом.

На мне дурацкое розовое платье. Если бы не оно, можно было бы притвориться официанткой.

— Эм... Извините.

Я сокрушенно вздыхаю — разумеется, голос мужской. Не могло мне повезти на уборщицу, которая побранит, но оставит в покое. Надеюсь, мы хотя бы незнакомы.

— У вас все в порядке? — Пришедший произносит эти слова тихо. Не могу сказать, что обеспокоенно, скорее отдавая дань вежливости.

— У меня сильнейший нервный срыв, скоро пройдет, — отмахиваюсь.

— Может, позвать кого-нибудь на помощь? — чуть скучающе осведомляется он. — Среди сотни врачей внизу должен найтись хотя бы один психотерапевт.

— Трезвый? Вряд ли, — фыркаю я.

Впрочем, очень мило с его стороны не упоминать психиатра.

— Вы идите, я посижу тут еще немного. Жаль, у кладовок нет функции закрываться изнутри.

— Боюсь, это повысило бы уровень разврата.

— Значит, слухи не обманули.

— Что?

— Не беспокойтесь, я искренне презираю разврат во всех отношениях.

— По вырезу на вашем платье и не скажешь.

Надо было продать его на Авито.

Тем не менее слова прозвучали то ли в упрек, то ли как насмешка, и мне это не нравится.

Я возмущенно оборачиваюсь и вижу в лучах коридорных ламп высоченного мужчину. Он буквально загораживает собой и своими плечами проход. С моим ростом — метр семьдесят пять — нечасто ощущаешь себя миниатюрной. Этот момент — один из.

Глава 2

Перед глазами, словно кто-то высек его на сетчатке, всплывает имя — Тимур Эккерт, и меня преисполняет смесь возмущения и досады.

Во-первых, это не ЕГО мероприятия. Он просто их присвоил, потому что его клиника стала одним из спонсоров.

Во-вторых, обращение «ВЫ» он бросил с насмешкой. Это было сложно не заметить.

В-третьих, никак не находится предлог, который бы объяснил все.

Достойная причина, по которой я могла бы оказаться в столь жалкой ситуации и не выглядеть жалкой сама. Однако едва я открываю рот — над головой раздается взрыв.

Не очень сильный, но так как источник совсем рядом, я пугаюсь до смерти. Приседаю и закрываю голову руками!

Тимур Эккерт немедленно бросается ко мне. И приходится зажмуриться от яркого света фонарика на его телефоне.

— Что это было?

— Повреждений я не вижу. Но лучше скататься в травму, — говорит он задумчиво. И как будто виновато. — Кажется, взорвалась лампочка. Не понимаю, как такое могло случиться.

Тревога потихоньку отпускает, и я осознаю, что произошло: Эккерт, видимо, включил в кладовке свет. Я не могу сказать о Тимуре ни одного хорошего слова, но и не могу не признать, что вряд ли он такое планировал. Голословно обвинять людей не в моих правилах.

Поэтому выхожу в коридор и смотрю на свое отражение в отполированной до блеска декоративной металлической панели. Все в порядке, ни крови, ни боли, лишь легкий испуг. Пациент будет жить.

— Надеюсь, ни на какие камеры не попадет, как мы вываливаемся из кладовки, — говорю я со смешком.

— Было бы нежелательно, — соглашается Эккерт сухо. — Так что насчет травмы? Я вызываю такси?

— Да бросьте, у нас на первом этаже толпа травматологов.

— И ни одного трезвого, — парирует теперь он, и я против воли снова улыбаюсь, косясь в сторону.

В сторону и немного вверх, если быть до конца честной. Высокий рост, впрочем, — это единственное, что в Эккерте не изменилось.

Неудивительно, что я не узнала его сразу. Мужчина в двадцать лет и мужчина в тридцать — это зачастую два разных мужчины. И между ними килограммов пятнадцать мышечной массы.

Мы с Тимуром вместе учились и не слишком ладили. Я собиралась стать хорошим врачом, у него же на учебу обычно не хватало времени. Эккерт уже тогда занимался бизнесом, тусовками и моделями, а на пары приходил отоспаться. Чуть позже он получил свою собственную клинику в подарок от родителей на какой-то день рождения. Возможно, двадцать пятый? Вот так карьерный рост.

И нет, я не осуждаю. У всех разные возможности. Просто у меня другой путь. Через слезы в кладовках.

— Я правда в порядке. Тимур, спасибо за беспокойство.

— Мне следует извиниться, хотя я не чувствую вины. Лампочка взорвалась сама по себе.

Мы с Эккертом всегда были на «вы». Уж не знаю, кто первый начал.

И еще. Если раньше он как будто сплошь состоял из углов, длинной челки и надменности, сейчас от всего этого богатства осталась только надменность. Темные, чуть вьющиеся волосы стали намного короче, подбородок — массивнее. Я вглядываюсь в довольно симпатичное лицо Тимура и прикусываю губу.

— Сколько мы не виделись? Лет восемь? И что вам понадобилось в этой дурацкой кладовке?

— Я кое-кого искал. Это… — он хмыкает, — долгая история.

— Надеюсь, не девушку. Потому что, если она вынуждена прятаться от вас по кладовкам, дела у вас плохи.

Эккерт кисло улыбается:

— А у вас как дела? Я так понимаю, вы впервые на вечере встречи? Раньше же не...

— Нет, конечно! Это первый раз. И кладовка тоже в первый. Просто наконец-то появилось время.

— Как там больница «Женское здоровье»?

— Понятия не имею, три месяца назад меня выперли.

— Серьезно?

Вот блин.

— Что ж я не могу вовремя закрыть рот? Целая беда с этим. Вы не знали, да?

Губы Тимура трогает как будто добродушная улыбка.

— Вообще-то знал. Все знают про скандал. Хм. Я подумал, стоит проявить вежливость. Учитывая, что едва не убил вас взрывом.

— Спасибо. — Я быстро поправляю волосы.

Становится очень грустно: мы соперничали в универе, ядовито подкалывали друг друга. Наверное, можно сказать: были врагами. К тому же это из-за Эккерта у меня ничего не вышло с Денисом.

— Было бы очень мило с вашей стороны ее все же проявить. Давайте заключим соглашение: я не буду подавать в суд из-за попытки убийства лампочкой, а вы никому не расскажете о моем нервном срыве.

— Алена! Вот ты где!

Услышав голос Лизы, я оборачиваюсь. Подружка машет у лестницы.

— Впрочем, уже не важно. Можете рассказывать, я все равно не буду подавать в суд, — вздыхаю. — Мне пора. Рада была увидеться.

Это неправда. Я бы не хотела видеть Эккерта сейчас, когда у него своя клиника, идеальный костюм и все прекрасно. Тогда как у меня неудачи и нервный срыв.

Глава 3

— …А потом взорвалась лампочка! — в красках рассказываю я. — Это не шутка. Бывают же совпадения.

— Да ладно, может, он специально так сделал. — Мой самый лучший друг Мирон скрещивает на груди руки.

Наши родители до сих пор живут на одной лестничной площадке, мы ходили в один детский сад, учились вместе в школе, поступили на один факультет.

В детстве я была ужасно застенчивой, и Мирон всегда находил для меня пару подбадривающих слов. С тех пор мало что изменилось.

Сегодня он не в духе. Хотя дело, скорее, в том, что у них с Эккертом конфликт. И я боюсь, что односторонний.

«У кого с Эккертом нет конфликта?» — справедливо спросите вы. Открою страшный секрет: в тот нехороший день Мирон напился, мы с Лизой и его девушкой Машей весь вечер утешали беднягу. Больше к тем событиям никто не возвращался.

А произошло вот что: примерно год назад Тимур отказал Мирону в трудоустройстве.

— Если бы Эккерт мог силой мысли взрывать лампочки, он бы блистал на шоу экстрасенсов, — замечает Лиза. — С таким ростом и кудряшками от поклонниц отбоя бы не было.

Хмыкнув, Мирон отправляется за закусками, а мы с Лизой улыбаемся друг другу, чокаемся бокалами с вином и делаем по глотку.

— Спасибо, что появилась вовремя. Мне было не по себе.

— Эккерту, наверное, тоже. Что ему вообще понадобилось в этой кладовке?

— Может, как и я, хотел спрятаться? — пожимаю плечами, и мы прыскаем.

Это смешная шутка, потому что прямо сейчас Тимур болтает с деканом и его женой. На губах Эккерта играет ленивая улыбка, а его поза и весь, собственно, внешний вид демонстрирует отсутствие какого-либо напряжения.

Да и вряд ли человек, назвавший клинику в честь себя прекрасного, способен испытывать сомнения и страх. Может, он психопат?

Мирон возвращается с тарелкой, на которой аккуратно разложены канапе и тарталетки со всевозможными начинками, и включается в беседу:

— Вопрос в другом. Сделал бы он это специально, если бы мог? Ставлю на то, что да.

— Если мы продолжим этот разговор, то будем похожи на кучку неудачников. Которыми не являемся.

— Похоже, что я ему завидую? Ты это хотела сказать? — фыркает Мирон.

Да-а, блин.

Мы с Лизой не переглядываемся, хотя, уверена, обе вспоминаем тот неприятный день. Я спешу смягчить ситуацию:

— Все здесь знают, что в его клинике лечат не болезни, а комплексы обеспеченных клиентов.

— Судя по размаху мероприятия, богачи сплошь состоят из комплексов, — подытоживает Лиза, и мы смеемся.

Таня Бараш в милом светлом платье, будто зубная фея, порхает по залу, рассказывая всем, кто когда-либо со мной пересекался, о провале в моей карьере. Сейчас она стоит с компанией дерматологов. С одним из них, я, кстати, встречалась на первом курсе пару месяцев. О нет.

Не слишком ли много я о себе думаю? Мгновение назад они синхронно посмотрели в мою сторону. Все пятеро. Я подняла ладонь и помахала. Ребята ответили тем же, слегка смутившись.

— Да забей, — произносит Мирон. — У тебя все наладится.

— Не сомневаюсь, просто такой период.

Я стараюсь не думать о плохом, не накручивать себя. Прекрасно знаю, как работает мозг: серому веществу в голове только дай волю — мигом нарисует ярчайшую картину устрашающего будущего. Разглядывая ее тщательно, можно поймать настоящую паническую атаку. Боясь даже того, что еще не случилось. И вот я уже помираю от голода на какой-то трассе...

В действительности дела мои не так плачевны, но... увы, довольно плохи.

Я упорно отказываюсь признавать, что с хирургией покончено. Честно говоря, я каждую ночь оперирую во сне. Просыпаюсь от этого не отдохнувшей. Как тут выспаться, когда у меня почти настоящая смена!

И ни одного выходного!

Я отчаянно скучаю по своей прошлой жизни. Возможно, я и сюда приехала сегодня, чтобы поддаться ностальгии.

***

Остаток вечера проходит терпимо. Как бы Таня ни старалась, в медтусовке есть новости намного интереснее.

Многие преподаватели искренне рады видеть нас с Лизой и Мироном, мы тепло обнимаемся. Говорим добрые слова, вспоминаем былое. Я веду себя так, словно все хорошо, и благодарна тем, кто поддерживает иллюзию беззаботности или попросту не интересуется сплетнями.

Очень много работы. Подобные мероприятия — редкость. Да, удалось вырваться.

Все меняется, когда на сцену с бокалом шампанского и всем своим очарованием выходит сам Денис Комиссаров.

Он был женат целых восемь лет. Блестящий врач-репродуктолог. Хорош собой. А с этого года еще и совершенно свободен.

— Добрый день, дорогие коллеги. У меня есть тост.

Открытая улыбка, глубокое, будто тронутое печалью лицо, но при этом лучистый, светлый взгляд (точно как у героев Толстого, живших в начале девятнадцатого века).

Все, что есть в Денисе, — цепляет с первой минуты и требует участия. Причем цепляет зачастую навсегда. Когда я впервые его увидела, а это было третье сентября первого курса, во мне будто что-то загорелось, а потом ухнуло вниз.

Глава 4

Денис продолжает:

— Опыт совместной работы показал, что у нас совпадают взгляды и подходы к медицине. Поэтому мы приняли решение открыть новую клинику репродукции и женского здоровья. В ней соберется мультидисциплинарная команда и будут применяться современные протоколы ВРТ, что обеспечит высокий стандарт безопасности для пациенток. Мы хотим, чтобы каждая семья, которая придет к нам за помощью, чувствовала уверенность, что здесь делают все возможное для рождения здорового ребенка.

Он представляет будущего главного врача — Романа Эккерта, старшего брата Тимура, после чего на сцену выходят они оба, и все трое говорят о будущем медицины так, будто презентуют новый айфон.

Слово берет Тимур:

— Мы заканчиваем ремонт, готовимся к открытию и, разумеется, расширяем команду. Вакансии будут опубликованы официально, но коллеги, которые всерьез заинтересованы, могут связаться со мной напрямую уже сейчас.

На этих словах Мирон снова фыркает.

Представительница новой клиники — безусловно шикарная блондинка — раздает буклеты, больше похожие на рекламные брошюры сети отелей, а не клиник. И я ощущаю себя в центре мыльной оперы.

— Ну конечно, они спонсировали мероприятие не просто так! Пытаются переманить кадры! — заявляет Мирон, когда мы возвращаемся к фуршетному столу. — Не ожидал от Дэна.

— Никто просто так врача не покормит, — вздыхаю я, запихивая в себя корзиночку с креветкой. И добавляю с набитым ртом: — Это не вечер встречи, а рекламная акция.

— В медицине давно все решают бабки. Ты либо раскручиваешь пациента на ненужные анализы и процедуры, либо выметаешься.

Я проглатываю и, прочистив горло, говорю строго:

— Погоди. Хорошему врачу совесть никогда не позволит раскручивать пациента. Но иногда пациенту может казаться, что процедуры ненужные. Потому что у него за плечами нет шести лет в медвузе! Двух в ординатуре! И тысячи часов в операционной!

Господи, да я же кричу! Пора завязывать с вином.

— Ален, я не это имел в виду. Ты прекрасно знаешь, что у некоторых врачей совесть — это придаток, который атрофировался еще курсе на третьем. И ты к ним не относишься.

Я приподнимаюсь на цыпочки и провожаю глазами светлую макушку Дениса.

Мы кивнули друг другу, когда он спускался со сцены, после чего Комиссаров сам подошел поздороваться. Мы так искренне обнялись, будто как минимум каждый Новый год встречаем вместе. На секунду я вспомнила наш безудержный флирт, длившийся годами. До его свадьбы, разумеется.

Я ни с кем столько не флиртовала, как с ним когда-то, и словно вернулась в прошлое.

Следом за Денисом выступал Эккерт. Не который старший, а который — тот самый. Мы не стали слушать, поэтому я понятия не имею, о чем он рассказывал.

Спустя еще полчаса дружно решаем, что пора по домам.

Лиза оставляет свой помятый буклет на одном из столиков, и мы втроем продвигаемся к выходу.

— Вы далеко припарковались? — спрашиваю я. — Может, мне проще вызвать такси?

— Я тебя доброшу, никаких проблем.

— Тебе точно будет удобно?

Лиза и Мирон снимают квартиры в одном доме, я же — совсем в другой стороне. Когда-то мы с Лизой жили вместе, но потом я нашла удобный вариант рядом с работой.

С бывшей работой, да. У меня же завтра смена в кофейне. «Ура-а-а», — жалобно тяну мысленно, силясь не зареветь.

— Алена, можно вас на минуту?

На этот раз голос я узнаю мгновенно. И замираю. Медленно поворачиваю голову влево и вверх.

Лиза и Мирон делают то же самое.

— Тимур, привет! — говорит Лиза. — С открытием новой клиники!

— Да, поздравляю, — без энтузиазма присоединяется Мирон.

Бьюсь об заклад, вчетвером мы выглядим довольно странно. И какие же у нас могут быть дела?

— Привет. Спасибо, до открытия еще далеко, но ремонт идет быстро. — Эккерт смотрит на меня в ожидании ответа.

Но отвечает ему Мирон:

— Мы собирались уходить.

— Это займет меньше минуты.

— Хорошо. Конечно, — соглашаюсь я. И когда мы отходим немного в сторону, добавляю: — Я правда не собираюсь подавать на вас в суд. Это была шутка.

Он ведь поэтому пялился?

Эккерт молча вручает мне визитку.

Не дурацкую рекламную брошюру. Белый, лаконичный кусочек картона. Все крайне прилично.

— Тимур Михайлович Эккерт. «Эккерт-про». Урология, реконструктивная хирургия, — читаю я вслух.

Реконструктивная.

— Алена, позвоните мне завтра утром.

— Зачем?

По лицу Тимура проносится эмоция. Раздражение? Гнев? Недоумение?

Он как будто уже закончил наш диалог, сообщив все, что собирался. Вот только я ничего не поняла, и до него это доходит.

Уголок его губ дергается в нетерпении. Я приподнимаю брови, стараясь казаться как можно невиннее, заглядываю в глаза. А в них, скажем так, вообще ничего хорошего.

Глава 5

К девяти утра поток клиентов спадает, и я наливаю себе воды.

Кофейня «Первая чашка» довольно популярна. Мы открываемся в семь, к этому времени в очереди уже три-четыре человека. В следующие два часа голову поднять некогда. Заказы сыпятся один за другим!

Потом наступает штиль. К кассе лениво тянутся счастливчики, чей рабочий день начинается в десять или не начинается вовсе. Столики постепенно заполняются влюбленными парочками или небольшими беззаботными компаниями.

Здесь неплохо. Всегда вкусно пахнет кофе, корицей и ванилью. Симпатичная обстановка, камин и по большей части приятные люди. Монотонная работа позволяет «выключаться» и думать о чем-то своем.

Оставив опытного баристу Игоря одного, я отправляюсь перекусить. А потом случается магия: когда я достаю из сумки стеклянный контейнер с сэндвичем, на стол выпадает визитка Эккерта. И меня тут же обжигает чувством вины.

Как она сюда попала? Разве я ее не выбросила? Воровато озираюсь — к счастью, рядом нет Мирона и Лизы. Тем не менее я словно чувствую на себе их осуждающие взгляды.

Я ведь еще в ресторане подошла к урне, и... меня отвлекли. Точно. Видимо, машинально сунула в кошелек.

Разумеется, Эккерту я не позвонила. У всего есть цена, а мое отчаяние пока не успело достигнуть критического значения.

Со встречи выпускников минуло два дня, и я все еще под впечатлением от ярмарки тщеславия, в которую она превратилась. Бесконечная демонстрация успеха, связей и надменности. И это, друзья мои, медики. Последнее, чего я хочу, — стать частью того мира.

Присаживаюсь за столик.

— Алена, ты скоро? — кричит Игорь. — Я вообще-то тоже голодный!

— Да-да, две минуты!

Я откусываю кусочек сэндвича с тунцом и, крутя в руке визитку, на мгновение представляю себя в «Эккерт-про». Как сижу в новенькой хирургичке в просторном кабинете.

У них, наверное, и катетеры дизайнерские, чтобы на фотках стильно смотрелось. Мы, обычные врачи из госки (государственная больница. — Прим. автора), привыкли работать по-простому. Я сжимаю картон, и тот ломается.

Пульс частит.

Ординаторская.

Вспоминаю тот поворотный день…

Ранним утром я врываюсь в ординаторскую. Все как обычно. По плану обход, после обеда — операции. В голове — истории болезней. Я сильно увлечена пациентами и тороплюсь узнать, как там мои цыплятки переночевали, поэтому не сразу замечаю непривычное оживление.

Борис Сергеевич, юрист нашей больницы, беседует с заведующей, Марфой Григорьевной, на повышенных тонах.

Беседует и беседует, мне-то какое дело. Я не часто пересекаюсь с юротделом, только если нужно подписать какие-то стандартные бумаги.

Но, едва снимаю пальто, Марфа Григорьевна окликает:

— Алена, подойди, пожалуйста.

— Доброе утро! Сейчас чайник поставлю. У меня тут вафельки...

— Алена Андреевна, подойди сейчас.

Я слушаюсь.

Дальше все как в кошмарном сне — тревожные голоса, тяжелые взгляды. Перепуганные глаза проходящих мимо коллег...

Сейчас смешно вспомнить, но тогда меня переполняло нетерпение — мои девочки нуждались в осмотре. Тамара Юрьевна, педагог с тридцатилетним стажем, прекрасно справилась и радовала меня анализами, словно подарками на Новый год. Мы с ней планировали выписку в тот день. Я знала, что из-за бессонницы она как обычно проснулась в шесть и уже три часа ждала меня.

А они — задерживали...

Я не сразу вникла в суть вопроса. Страховая, главврач в бешенстве... Что? Мои девочки были там... мои пациенты.

*** Чуть больше трех месяцев назад

— Давайте еще раз, теперь по порядку. План операции у Ирмы Журавлевой был какой? Алена, это представитель интересов Ирмы Олеговны, так что говори свободно. Он читал историю болезни.

Не понимаю, зачем отвлекать хирурга, если все и так прочитали карту.

— Лапароскопическая цистэктомия яичника. Киста слева, жалобы — тянущие боли, нарушение цикла, подозрение на бесплодие.

Главврач хмыкает. Марфа Григорьевна произносит еще строже:

— По факту что было сделано?

Обычно мы общаемся несколько другим тоном, особенно когда делим вафли, и я тушуюсь.

Наш юрист напряженно смотрит в окно, делая вид, что его здесь нет. Зато представитель (а чуть позже я узнаю, что он из страховой) пялится на меня.

— При ревизии малого таза я выявила выраженный эндометриоз с вовлечением передней стенки мочевого пузыря. Пузырь был спаян с маткой, и это препятствовало нормальной мобилизации яичника. Очаги эндометриоза на стенке были явными, с инфильтрацией. Кроме того, пациентка жаловалась на бесплодие. В таком состоянии беременность и вынашивание стояли под вопросом. Я взвесила риски и приняла решение: рассечь спайки и удалить очаги с поверхности пузыря.

Вклинивается коллега Женя. То есть хирург Евгений Васильевич, конечно.

Глава 6

Я игнорирую Тимура Эккерта так усердно, как только возможно.

— Здравствуйте, хорошего дня! Какой будете кофе? — обращаюсь к гостям.

В следующие десять минут я варю два капучино и три латте. Причем умудряюсь делать это так, чтобы не смотреть на Эккерта. Уж поверьте, это непросто, учитывая, что кофейня небольшая и он сидит вот прямо за баром. Никуда не уходит.

Полагаю, он или слишком занят, чтобы обратить внимание на баристу в коротком переднике, или пребывает в глубоком шоке. А может, наслаждается моим падением?

Когда гости заканчиваются, я начинаю протирать и без того сверкающую громадную кофемашину и всячески имитировать бурную деятельность.

— Повторите, пожалуйста, — раздается за спиной, и на мгновение я прикрываю глаза.

О нет.

Да что же он вечно подкрадывается!

С улыбкой оборачиваюсь:

— Добрый день! О, а я вас и не заметила.

Эккерт сидит в двух метрах и тоже улыбается, но сурово.

— Я буду снова капучино с корицей.

— Сахар, сироп?

— Нет, спасибо.

— Может быть, десерт? У нас изумительные шоколадные маффины и трубочки со сгущенкой.

— Просто кофе, пожалуйста.

— Молоко традиционное или альтернативное?

— Традиционное.

— Вам в стакане с собой или здесь?

— Здесь.

— Нарисовать сердечко или звездочку? Больше я пока ничему не научилась.

— Алена, почему вы не позвонили? — лопается терпение Эккерта.

С полминуты мы молчим под веселенькую, стандартную для таких заведений музыку. Дверь в кафе хлопает.

Потому что я не хочу работать у вас в подчинении. Потому что мне страшно. Потому что мне не нравится, как вы на меня смотрите. И Мирону с Лизой тоже это не понравилось. Много но. Вы ничего мне не должны, и, получая вашу протекцию, я понятия не имею, что буду должна вам.

Вслух же говорю:

— Я потеряла визитку.

— Мне долго ждать? Сделайте раф! — перебивает нетерпеливый голос.

Стоящий у кассы крупный мужчина сразу, без раскачивания переходит к делу.

— Здравствуйте, извините. Одну минуту.

Бросив взгляд на Эккерта, я запускаю кофемашину.

Сердце быстро колотится. Я делаю все по правилам, отдаю раф, рассчитываю гостя. Умирая от стыда, приступаю к капучино.

Он решил меня проучить. Вот мудак. Все знают, что Тимур Эккерт мудак. Надо перетерпеть.

В тот момент, когда мне кажется, что хуже быть уже не может, я слышу:

— Переделайте.

Обдает холодом.

— Что?

— Невкусно. Вы можете сварить нормальный кофе? — говорит крупный мужчина.

Щеки начинают пылать. Я отмечаю, что он выпил почти весь стакан залпом.

— Что-то не так?

— Он странно пахнет. Мне не нравится.

— Хорошо, сейчас только закончу и сварю другой.

— Переделайте немедленно! Я спешу! — орет мужчина, захлебываясь нетерпением.

— Секунду! — Я быстро занимаюсь капучино.

Да где же Игорь? Что он там, в счастливой коме после супа? Я не настолько божественно готовлю.

Ставлю чашечку перед Эккертом и снова принимаюсь за раф. Отдаю стакан, гость пробует и выносит вердикт:

— Еще хуже. Я не буду за это платить! — Он делает два быстрых глотка.

От такой наглости я вспыхиваю!

Прошу его тогда вернуть кофе. В ответ мужчина угрожает, что оставит отзывы во всех соцсетях, и меня уволят. После чего у меня начинается легкая паника.

Раньше я бы не растерялась.

Но сейчас все в моей жизни зависит от оценочных отзывов. Неважно, как я выложилась на операции, неважно, насколько исключительно навострилась варить этот гребаный раф. Если кому-то не понравится — всему конец. Мне конец.

— Если вам не понравился кофе, то зачем его забирать? — повторяю я.

— Потому что у меня нет времени! Потому что из-за тупой курицы, которая не способна нажать три кнопки на автомате, я опоздал на встречу! Я сделал крюк, потому что у вашей кофейни рейтинг пять, а теперь у меня срывается миллионный контракт! Кто мне компенсирует убытки? Ты?

На нас оборачиваются другие гости.

Я открываю рот, но рядом раздается спокойный баритон:

— Тем не менее полчашки вы уже вылакали.

Гость резко поворачивается к Эккерту, но, вероятно оценив его внешний вид, сбавляет тон:

— Тебя это не касается.

— Меня касается, когда неадекватный черт орет на девушку за стойкой и пытается унести товар, отказавшись платить. То, что вы делаете, называется мошенничеством. И я собираюсь вызвать полицию.

Глава 7

Я опаздываю на непростительные для любого собеседования десять минут и чувствую себя из-за этого ужасно.

Бегу от станции метро!

Это мое первое собеседование за много лет. Несмотря на то что работа в «Эккерт-про» не была моим добровольным выбором, я не собираюсь относиться к ней легкомысленно.

Как не относилась и ни к одной другой своей работе.

А ведь проснулась я как обычно в шесть. Нужно было успеть собраться и заодно созвониться с несколькими пациентками. В конце концов, одну из них я решила навестить лично. Участковый хирург заверил, что все в порядке, однако мне не понравились швы на фото. Наверное, стоило отложить поездку на послеобеденное время, да только я понятия не имела, как скоро освобожусь. Сейчас Марина уже едет на скорой, а я хоть и бегу в мыле (даже запыхалась чуточку), но делаю это со спокойной душой.

Всех моих девочек отдали другому хирургу, за ними есть кому присмотреть. И все же... не получается отказать, когда звонят и просят консультацию. Я их оперировала, и я несу ответственность за их реабилитацию. Разве не так?

В случае с Мариной Толмачевой — немного не рассчитала время. Пока добралась, пока осмотрела, пока дождались бригаду...

Вот блин, как я могла просчитаться? Ясно представляю себе убийственный взгляд Эккерта.

— Обязательно скажите о головных болях лечащему врачу! — даю очередную рекомендацию по телефону. — Это ожидаемая реакция, но вам не стоит терпеть! — Рядом четырехполосная дорога, и мне приходится кричать.

— А вы можете посоветовать таблетки? Алена Андреевна, я доверяю только вам.

Задумываюсь на мгновение.

— Я... нет. Матвеева хороший врач, не переживайте. Я уверена, она пропишет тот же препарат, который посоветовала бы и я!

Пару минут мы обсуждаем ситуацию, лечение и Матвееву, после чего прощаемся, и я вскидываю глаза.

Вау.

Грудь быстро вздымается, пульс частит.

Передо мной четырехэтажное стеклянное здание — самая первая клиника «Эккерт-про», она же — ядро сети. На парковке у входа стоят шикарные машины, я, честно говоря, даже затрудняюсь назвать марки.

Именно здесь ведет прием главврач, и здесь у меня состоится собеседование, право на которое я, видимо, уже утратила, страшно опоздав.

Это больно. Но будет глупо не зайти, раз уж приехала.

Я так спешу, что едва успеваю оценить красоту сверкающего холла, удобный низкий пандус, приятную тишину, которой никогда не было в вестибюле моей больницы. Натягиваю бахилы, подбегаю к стойке регистрации...

Приходится постоять в очереди, прежде чем мне удается поймать взгляд девушки и сообщить, что у меня собеседование.

Мы поднимаемся на лифте на четвертый этаж и попадаем, как я догадываюсь, в административный блок. Пациентов здесь нет.

Идем по мраморному коридору.

Одна из дверей по пути открыта, и я отмечаю, что кабинет в два раза больше ординаторской в госке. Пять девушек что-то активно обсуждают, рассевшись на подоконниках. Смеются. Я читаю табличку: «Пиар-отдел».

Очевидно, именно здесь снимают те завлекательные рилсы из рекомендаций. Модная музыка, мужчина в исключительном костюме и надпись: «Экспертная урология. Мы позаботимся о том, что не принято указывать в резюме». Господи.

Однажды мы так смеялись с Лизой и Мироном. Подобрали им еще парочку вариантов.

Например, «Эккерт-про: Хочешь, чтобы стояла не только твоя фамилия в списке Форбс?», «Твой главный враг — гравитация? Мы знаем, как ее одолеть!». Ну и так далее.

Теперь я тут.

У них и массажное кресло есть. Ого.

Администратор предлагает чай, кофе, лимонад, после чего я скромно присаживаюсь на диванчик у кабинета главврача.

— Тимур Михайлович на встрече, он поговорит с вами, как только освободится.

— Конечно. Я подожду сколько нужно.

В конференц-зале напротив идет совещание, и я некоторое время вглядываюсь в матовое, едва проницаемое стекло. Вероятность низкая, но, возможно... за стенкой прямо сейчас... в эту самую минуту находится Денис Комиссаров.

Что если мы увидимся? Эта мысль приободряет.

В ожидании собеседования я заполняю анкету и три огромных психологических теста. Когда дверь конференц-зала наконец распахивается, я чувствую себя буквально выпотрошенной.

Если я опоздала на десять минут, то Эккерт позволил себе задержаться на полтора часа.

Он выходит первым.

Я бы даже сказала, вылетает.

Быстро идет по коридору, прижимая телефон к уху, а потом резко останавливается и смотрит на меня.

Черная рубашка, светлые брюки, белый халат. Обычная одежда сидит на Тимуре так идеально, что в первую секунду я просто теряюсь.

Единственная мысль в голове: у него, должно быть, есть личная швея. Потому что такая фигура — слишком далека от усредненных мерок, по которым массмаркет кроит одежду. А может, есть какие-то особые магазины, их адреса сообщают тем, кто достает рукой до потолка?

Глава 7.2

До боли в пальцах сжимая папку со своими анкетами, я прохожу в кабинет главврача.

Он... просторный. Прекрасный. И очень лаконичный. Шкаф во всю стену, несколько комнатных растений, огромный стол, на котором две стопки бумаг и ноутбук. Панорамное окно с видом на парк...

Как завороженная, я смотрю на усыпанные снегом ели.

Интересно, из стационара открывается такой же вид? Внезапно меня охватывает сильное щемящее чувство. Окна послеоперационных палат моей больницы выходят на соседнее типовое здание и сарай. Мы изо всех сил стараемся подбадривать пациенток, но вот бы моим девочкам еще и любоваться на такие пейзажи!

Эккерт тем временем подходит к кулеру, набирает стакан воды и выпивает залпом. Набирает второй стакан и снова пьет. Я слежу за тем, как дергается его кадык, и вспоминаю, что его мать, если я ничего не путаю, когда-то давно взяла титул «Мисс столица». Об этом говорили в университете.

Интересно, Тимур на нее похож? Никогда не интересовалась.

— Присаживайтесь, — кивает он на стул. — Чаю, кофе, воды...

— Нет, спасибо, — перебиваю я. И, смутившись, добавляю полушепотом: — Я уже выпила все, что у вас было.

Уголки его губ приподнимаются, и могу поспорить, что пока Эккерт идет к своему креслу, он выглядит польщенным.

А я — снова начинаю нервничать. Потому что мне как будто здесь не место. И я... не понимаю, зачем приехала. Мирона он просто размазал.

Протягиваю папку:

— Я заполнила анкету и тесты. Все, о чем попросили.

Слабоватый получается питчинг. Хочется что-то добавить, и я тянусь к сумке.

— Также я принесла диплом и сертификаты. У меня очень много сертификатов, эти самые важные, но могу привезти все.

— Не нужно, — хмурится Тимур, листая анкету. — Предоставите потом в отдел кадров, девочки дадут список необходимых документов. Я в курсе, что у вас есть диплом.

— И гражданский иск от Журавлевой Ирмы Олеговны.

Эккерт снова хмурится.

— Наверное, мне стоит лучше себя презентовать. Может, поэтому меня никто больше и не берет.

Не спешите меня ругать, я не озвучила сумму иска. Я ее, честно говоря, и не в состоянии озвучить. Попробуйте сами произнести: двадцать семь миллионов.

— Нет, мне нравится честность. Я жду ее от своих коллег. Поэтому давайте поговорим откровенно. — Тимур откладывает папку и смотрит в глаза.

— Откровенность. Хорошо. Я готова.

Я совершенно не готова откровенничать с Эккертом.

— Формально вы вышли за рамки согласованного объема вмешательства, что повлекло у пациентки ряд осложнений. Я не думаю, что вам стоит продолжать хранить врачебную тайну: Журавлева подробно описала ситуацию в своем блоге на четыреста тысяч человек, я тоже ознакомился. С тех пор он, кстати, вырос на тридцать тысяч, а под постом открылся портал в ад. Если почитать комментарии, может сложиться впечатление, что медики только и делают, что калечат.

— Ей нужна была эта операция.

— Но в публичном поле главенствует другая версия. Журавлева выложила фотографии и в красках расписала, что ее «резали без спроса». Это красная тряпка для СМИ. По-хорошему, вам надо было либо завершить операцию по плану, либо вызвать старшего хирурга и решить, что делать, через консилиум на месте.

Я не могу удержаться от иронии:

— Ну конечно же, у нас всегда есть лишние полчаса на созыв консилиума, пока пациент под наркозом. И все старшие хирурги совершенно свободны.

— В моей клинике врачу не откажут в помощи. И разделят ответственность.

Переплетаю пальцы и опускаю глаза. Я думала, в моей тоже.

— Я не могу доверить вам пациентов, инвесторы меня просто сожрут.

Киваю. Щеки начинают пылать. Я понятия не имею, что Эккерт может предложить.

— Поэтому пока предлагаю вам должность консультанта.

— Пока? А потом?

— Посмотрим на ваши старания. — Он слегка улыбается и смотрит ниже моих глаз.

Я сглатываю. Тимур все время на меня странно смотрит.

— Роману понадобится помощь опытного хирурга-урогинеколога. У новой клиники будет фокус на женское здоровье. Кто знает о нем больше, чем вы? Ваши предложения будут обсуждаться в моем присутствии и только после одобрения на всех уровнях претворяться в жизнь.

— Я поняла.

Я плохо поняла, что от меня нужно. Вообще ничего не поняла.

В операционную мне нельзя. Если я начну лезть с советами к хирургам — они меня саму на лоскуты изрежут.

— Алена Андреевна, ваша задача на данный момент — вникнуть в дела клиники и по возможности никому без моего разрешения не отрезать половину мочевого.

— Это я могу, — силюсь улыбнуться. — Хотя сами понимаете, такое искушение. — Играю бровями.

Эккерт не реагирует. Шутка не зашла.

Глава 8

Тимур

Денис снова зевает, и это нервирует. Потому что я сразу тоже хочу зевать, а у меня впереди важное совещание. Более того — среди инвесторов будет отец, который обычно подмечает каждую деталь, и потом он, безусловно, обрушит на нас с Романом список замечаний.

У моего отца — Михаила Эккерта — большой и крайне далекий от медицины бизнес. Мое обучение в меде он воспринимал как очередной кружок, по которым все детство таскали меня мать с бабулей. Я и правда долгое время не собирался работать по специальности. Поясню почему. В мире, где я рос, не принято было быть бедным. Или попрошайничай у родителей, или зарабатывай сам. О первом не могло быть и речи. Я с нетерпением ждал, когда стану самостоятельным и год за годом, постепенно вникал в дела отца.

Все изменилось, когда я проработал свой первый месяц в больнице. Не знаю, что это было, — прозрение, осознание, мистический всплеск. Помню лишь, как в два часа ночи шел по коридору после сложнейшей операции (мне на ней дали лишь пару стежков сделать, но все же). От усталости дрожали пока не привыкшие к длительной статической нагрузке ноги, ужасно хотелось спать и есть, при этом я ловил себя на ясной мысли — что влюбился в профессию.

Мои друзья в это время испытывали одно разочарование за другим. Мне же понравилось все.

Денис утверждает, якобы это потому, что я приезжал в госку на новейшем мерсе и жена главного хирурга была крестной матерью моей сестры. Не исключено.

Следующие два года я подрабатывал в компании отца и учился оперировать. Когда вопрос выбора встал ребром — понял, что придется научиться совмещать приятное с полезным и создать что-то совершенно новое. Кроме того, бизнес меня тоже интересовал.

Да черт возьми, Денис! Я бросаю на него строгий взгляд, и он подбирается.

Пока инвесторы общаются друг с другом, я прошу секретаря принести Комиссарову кофе. И, проходя мимо него, цитирую методичку:

— Хронический недосып ведет к депрессии, вспышкам гиперсексуальности и злоупотреблению алкоголем. И самое главное — к врачебным ошибкам.

Денис обиженно хмурится.

С тех пор как он развелся с Наташей, его мотает из стороны в сторону. Меня не касается, чем он убивает себя в свободное время, — мужик взрослый. Но я не могу допустить, чтобы загул навредил новой клинике.

Когда снова иду мимо, Дэн фыркает:

— Секс, Тимур, — это базовый репродуктивный механизм, подкрепленный неописуемым удовольствием.

— Да господи, — закатываю глаза.

— Дофамин, серотонин, эндорфины — мой личный коктейль счастья! И я не виноват, что эволюция нас так запрограммировала: любить секс, чтобы вид не вымер.

— Так и сколькими детьми ты уже поддержал наш вид? — усмехаюсь я, принимая от секретаря папку с распечатанными сметами по ремонту.

Кое-кто из присутствующих до сих пор не признает планшеты.

— Кто знает?

Качаю головой:

— Донорство не считается. Денис, высыпайся, пожалуйста. Оно того не стоит.

— Ты себе не представляешь, что такое тяжелый развод.

— Я тебе правда сочувствую. — Проследив, куда он смотрит, добавляю: — Но отвали от моего секретаря.

— Смысл открывать клинику с запретом на интрижки в коллективе?

Секретарь оборачивается и улыбается Денису, однако, поймав мой взгляд, быстро уходит. Дэн успевает ей помахать.

— Женщины тебя утопят.

— Если тонуть, то лучше с ними, чем в одиночестве. Нет, ты слепой, что ли? Антонина такая бомба.

— Во-первых, ее зовут Марина. Во-вторых, я высыпаюсь и поэтому могу себя контролировать.

— Я хочу влюбиться снова, Тимур. Нужно только подобрать подходящую кандидатуру на должность.

— Жертвы?

— Избранницы.

— За пределами клиники — сколько угодно. Мне не нужны иски.

— Я помню правила, на которых, надеюсь, однажды погоришь ты сам...

— Надейся.

— ...И работать всем сразу станет веселее. Кстати об исках. На Евсееву реально повесили двадцать семь лямов?

Я цокаю языком:

— Пытаются. Насколько знаю, она работает с каким-то мелким адвокатом.

— Не боишься, что тебя разорвут на этом совещании?

— Инвесторы обычно не вмешиваются в подбор кадров. Пока есть прибыль, всех все устраивает. Пациентов Алена не трогает. За что меня разрывать?

— Мне так ее жаль, — качает головой Денис. — Сегодня в ординаторской сидела в самом углу, молчала. Потерянная. С одной стороны, хочется закрыть глаза, делая вид, что меня такое точно не коснется.

— Страшно?

Помешкав, он шепчет:

— Да. Очень.

В Денисе меня всегда подкупала честность. Когда строишь что-то с нуля, рядом должны быть люди, на которых можно положиться. Иначе рост невозможен.

— С другой стороны, все ошибаются, — продолжает он. — А Аленка... она же ничего, кроме учебы, не видела. Помнишь, она всегда как-то интересно собирала волосы и закалывала карандашом? Чертовски женственная и сексуальная, но при этом словно не от мира сего. Ну ты же понимаешь, о чем я?

Глава 9

Врачи никогда не ждут побочных эффектов, но всегда к ним готовятся. Перед любой, даже самой простой процедурой пациента обязательно спросят об аллергиях, ведь даже привычный лидокаин способен обернуться угрозой.

В том случае, когда ничего не делать, еще опаснее — мы сознательно идем на этот риск. Выбираем действовать.

Если провести аналогию с жизнью, то я, получается, тоже выбираю действие. Правда, пока и представить не могу, как расскажу об этом Лизе, Мирону и родителям.

Чем дольше молчать, тем хуже будет. Знаю! Что, если они как-то сами выяснят? Я рискую оказаться в крайне неприятной ситуации.

А может, к следующим выходным меня вышвырнут из «Эккерт-про» и не придется мучиться?

Такой исход вполне вероятен, и в следующую субботу, когда мы встретимся на дне рождения мамы, я расскажу про забавные пару дней в частной мужской клинике.

Припарковав рено на ближайшем свободном месте, выхожу на улицу. Мороз острыми иглами врезается в кожу рук и шеи — февраль не щадит никого. Спасибо папе, что одолжил машину, пока он сам в отпуске. Ежась, я спешу к крыльцу.

Вчерашний день был наполнен решением разных административных вопросов. Эккерт представил меня на утренней планерке, и судя по лицам коллег, не я одна не понимала, чем будет заниматься консультант.

Потом я подписывала договор, кипу бумаг с правилами.

Одно известно наверняка: если вчера меня здесь знали лишь несколько человек, то к сегодняшнему дню коллеги, скорее всего, успели навести справки. Это нормально — поинтересоваться, с кем будешь работать бок о бок.

Поэтому, когда захожу в вестибюль, я ожидаю чего угодно, но не приветливых улыбок девочек с ресепшена.

— Алена Андреевна, доброе утро! Вы какой кофе любите?

— Давайте я вам помогу с верхней одеждой! Помните, где гардеробная?

— Вы снова раньше всех!

— А, да, — теряюсь я. — Спасибо большое. Я... пью любой. Можно три в одном. У меня есть с собой пакетик, кстати. Вообще-то я планировала воспользоваться кулером с горячей водой.

— Аленочка Андреевна, да что вы такое говорите! Сейчас все сделаем! У нас новые зерна бразильские, все с ума сходят! Это Тимур Михайлович привез из командировки...

Дальше чудес становится еще больше, но обо всем по порядку.

Весь второй этаж представляет собой хирургический блок, и я испытываю невообразимый трепет, выходя из лифта.

Как же давно я не была в хирургии! Одолевает любопытство изучить, как здесь все устроено, сравнить с распорядками, к которым привыкла.

Выходящая из стерилизационной ни в чем не повинная медсестра вызывает сильное желание немедленно схватить ее за плечо и заставить тайком провести меня в операционную (в это время они все свободны), но я щипаю себя за руку и лишь здороваюсь.

Робко толкаю дверь ординаторской и попадаю... в уютную гостиную с огромными окнами и все тем же прекрасным видом на парк.

Два врача — мужчина и женщина, примерно мои ровесники — прерывают беседу и поднимаются с дивана.

— Здравствуйте! Надеюсь, никого не разбудила? — стараюсь я быть приветливой. Очень стараюсь. Но во мне столько тревоги, что голос звучит неестественно визгливо.

— Алена Андреевна, верно? — говорит мужчина.

Я протягиваю руку, он пожимает ее и представляется Русланом.

— Я здешний уролог. А это Елена, терапевт. Добро пожаловать в коллектив.

— Спасибо за теплый прием. Я страшно переживаю.

— О чем же?

Они ведут себя мило, но я все же замечаю оценивающие взгляды.

— Не знаю, вдруг не впишусь.

— Работы у нас столько, что вписываются все, — отмахивается Елена. — Если вас взяли, значит, сработаемся. У Тимура Михайловича чутье на хорошие кадры. Самое главное — пережить первое собеседование.

Они многозначительно переглядываются. Интересно, что Эккерт с ними делал? Явно не морсы обсуждал.

На всякий делаю вид, будто понимаю, о чем речь.

— Можно на «ты»? — спрашивает Елена. После моего кивка она продолжает: — Здесь всем известно про иск, из-за которого ты переживаешь. Вчера этот вопрос даже поднял Роман Михайлович на собрании инвесторов.

— Вот блин. Я все еще здесь работаю?

Мой тон и самоирония веселят коллег. Пока Руслан отвечает на срочный телефонный звонок, Елена кладет ладонь мне на плечо и шепчет:

— Если ТээМ что-то решил, переспорить его невозможно. Говорят, он вчера прямо на совещании жестко осадил Романа. При всех.

По коже скользит холодок.

— Серьезно?

Рука Елены теплая, и прикосновение приятно.

— Да, Денис рассказал. ТээМ (так мы сокращенно его зовем) не боится идти против травли и всегда поддержит своего врача. Как ты к нему, так и он к тебе.

Я зябко обнимаю себя и опускаю глаза. Не знаю, что сказать.

В этот момент в ординаторскую заходит Рита, приятная блондинка с ресепшена.

Глава 9.2

— Арина, спасибо за рвение, я спокойно нашел место. — Его голос звучит сухо и резко.

Совершенно неясно, чем вызвано неудовольствие, и мы с ней обе на всякий случай вспыхиваем.

Медсестра смотрит на Эккерта с ошеломительным обожанием, и меня царапает неприятное чувство, природу которого осознать не получается.

Это не мое дело.

Наверное, я против подобного рода романов, хотя знаю, что многие хирурги спят с кем-то на работе. Чем Эккерт не типичный хирург?

— Все ближайшие к клинике места были заняты. Я забеспокоилась, что вам придется долго идти. Сегодня холодно.

Непривычно видеть его в свободной одежде — синих джинсах и тонком свитере. Я стараюсь не пялиться на то, как красиво смуглая кожа контрастирует со светлой тканью, и поднимаюсь. Напоминаю себе, что действительно больше не хирург, и поэтому, умерив гордость, произношу:

— Давайте я переставлю машину. Я правда не специально. Буду знать.

— Все в порядке. Арина, попроси девочек сварить американо. Доброе утро.

Тимур протягивает руку Руслану, кивает Елене.

— Я правда могу, времени до летучки хватает, — бормочу я.

Наши взгляды встречаются, и мне ничего не остается, как вновь опуститься на диван. Эккерт определенно умеет задавить энергетикой.

— Алена Андреевна, пожалуйста, допейте кофе, который для вас сварили, — ровно произносит он и отворачивается.

Я так пугаюсь, что немедленно осушаю чашку на треть.

«Не боится идти против травли и всегда поддержит врача».

Снова становится зябко, хотя температура в ординаторской идеальная.

Надо бы поблагодарить Тимура за поддержку.

Дверь, едва захлопнувшаяся за Ариной, опять распахивается, и в ординаторскую подтягиваются хирурги. Кто-то только прибывает на работу, кто-то возвращается с утреннего осмотра пациентов. Народ рассаживается на диваны и в кресла.

Эккерт, как и вчера, прислоняется спиной к широкому подоконнику. Я уже смекнула, что из этой точки (и с его ростом особенно) открывается идеальный обзор.

Тимур берет планшет и зачитывает план предстоящих операций. После чего идет обсуждение сложных случаев. Когда летучка заканчивается и народ разбредается, я решаюсь подойти.

Стою в небольшой очереди. А когда та до меня доходит, Эккерт начинает первым:

— Алена Андреевна, сегодня у меня две операции, вы будете присутствовать.

— Да? — Мои брови взлетают вверх.

Мгновенно забываю, что хотела сказать.

Я. Буду. Присутствовать на операции!

Вдруг охватывает такая сильная радость, что едва не обнимаю его за шею. Что было бы совершенно неуместно.

— Ознакомьтесь с историями болезни. — Тимур вручает мне две тонкие папки.

— Что я буду делать?

— Консультировать меня. Что же еще? — совершенно серьезно заявляет он и идет к двери.

Я открываю папки, быстро читаю имена — Петр и Виктор — и прихожу в замешательство.

Бред какой-то.

Если урологи оперируют женщин в тех случаях, когда болезнь не затронула область гинекологии, то урогинекологи редко сталкиваются с мужскими операциями. По крайней мере я — ни разу. Это все равно что предложить окулисту восстановить слух.

Какой совет Эккерт хочет от меня получить?

Я... честно говоря, в принципе не особенно знакома с мужской анатомией вне учебников. Хм.

Да, пусть я встречалась с парнями, однако, как только отношения начинали мешать работе, все тут же заканчивалось. Болезненно. Мирон говорит, что между перечитыванием медсправочника и походом в кино я выберу первое, и в этом моя главная беда. Но это неправда! Я обожаю ходить в кино!

Просто на паре просмотров фильмов в месяц семью, увы, не построить.

Тем не менее искушение прорваться в операционную столь сильное, что решаю не спорить.

Очевидно, именно Тимуру Эккерту суждено поближе познакомить меня с анатомией мужского достоинства.

Пусть так.

Я открываю первую медкарту.

Глава 10

Когда телефон вибрирует, я как раз досматриваю ролик с предстоящей операцией, поэтому сильно раздражаюсь из-за того, что меня отвлекают.

Номер городской, на спам не похоже.

— Да?

— Алена Андреевна Евсеева? — Ровный женский голос, предельно официальный тон.

— Верно.

— Секретарь судебного участка номер 800.

Господи. Внутри все ухает!

— Уведомляю вас о назначении предварительного судебного заседания по делу №… — Женщина называет набор цифр, которые тут же забываются. — Заседание состоится в зале...

Она продолжает тараторить, а мне приходится встряхнуть головой, чтобы каким-то, пусть даже самым примитивным физическим воздействием заставить мозг переключиться.

Мама ласково называет меня увлекающейся натурой. Друзья шутят, что я не собранная. Правда в том, что, когда готовлюсь к операции, я забываю обо всем прочем.

— Простите, а можно... еще раз дату и время?

— Десятое марта, десять часов утра, — говорит секретарь суда четко, словно автоответчик. — Повестку вам направили почтой, но мы дополнительно уведомляем вас телефонным звонком.

— Да, поняла, спасибо, — отвечаю я машинально и отключаюсь.

Сижу с трубкой в руке и смотрю в одну точку.

Иногда мне кажется, что происходящее — дурной сон. Но правда такова, что все мои попытки отвлечься на нормальную жизнь — это как раз и есть создание иллюзии. На самом же деле моя жизнь планомерно катится в пропасть.

Видимо, у адвоката не вышло договориться по-хорошему, Журавлева не забрала исковое заявление. Более того, уже назначена дата слушания или как там это правильно называется? Я посмотрела восемь сезонов «Форс-мажоров», но понятия не имею, что делать.

Разнервничавшись, подскакиваю и начинаю метаться по ординаторской. Благо в это время дня коллеги ведут приемы на первом этаже и не видят моего смятения.

Сама мысль о том, что иск удовлетворят, до сих пор казалась нереалистичной. Сухой тон судебного секретаря отрезвил и напомнил: все очень даже реально. И опасно.

Когда с горящими глазами, красным аттестатом, кучей побед в олимпиадах и жаждой борьбы поступаешь в мед, не задумываешься о том, что можешь по щелчку пальцев оказаться в шаге от браслета на ногу и штрафа, выплатить который немыслимо.

Пульс частит.

Почему я? У меня нет мужа-миллионера. Нет богатого отца. Я вообще никто.

Хочется немедленно сделать что-то полезное. Поделиться с кем-то, кто успокоит. Или, по крайней мере, захочет со мной разговаривать.

Поэтому, не имея возможности сбежать с работы и не найдя лучших вариантов, я спускаюсь в фойе и прошу девочек сварить кофе. А потом, стиснув зубы, нажимаю в лифте кнопку с цифрой четыре.

В административном блоке намного веселее, чем в хирургии. Из комнаты отдыха раздаются крики, как будто мужчины играют в приставку.

— Слева! Бей его! Бей!

— Вижу, что слева! Давай его мне! А-а! Меня убили!

Надеюсь, что в приставку.

Из кабинета пиарщиков доносится попса. Я быстро прохожу мимо пустого конференц-зала, стучусь в дверь Эккерта. Открываю.

И тут же мешкаю!

Наверное, стоило дождаться разрешения войти. Вдруг он не один или занят чем-то?

Тимур сидит за столом в наушниках и смотрит в ноутбук. Он так увлечен, что не сразу замечает вторжение, и у меня появляется возможность рассмотреть его профиль.

Все же Эккерт сильно изменился с универа. Но при этом... остался таким же отстраненным. Да, как будто между ним и остальными смертными существует невидимая дистанция.

Не помню за Тимуром неадекватных поступков, однако на меня он почему-то всегда действовал устрашающе. И теперь, когда он стал больше (и богаче), это ощущение лишь усилилось. Темные, чуть вьющиеся волосы, смуглая кожа. Я на его фоне белая, невзрачная, словно чья-то тень. Не понимаю, зачем он мне помогает.

Тимур поднимает глаза, и в них проскальзывает что-то острое. Раздражение? Хочется поежиться.

Но я силюсь улыбнуться.

— Извините, вы заняты?

Он чуть расширяет глаза, снимает наушники.

— Что-то случилось? Мне нужно досмотреть тут... кое-что.

— Надеюсь, не ролик в сети о том, как иссекать постцистостомический рубец? — уточняю я обличительно.

Именно эта операция нам предстоит через час. Если простыми словами: полгода назад врачи в другой больнице подарили пациенту жизнь после аварии. Наша цель — подарить ему полноценную жизнь без боли.

Отдать мне должное, несмотря на нервный предсрыв, слово «постцистостомический» я выговариваю без запинок. И тут же понимаю, что шутка не зашла.

Снова. Да черт возьми! Эккерт всегда был душным.

Я уже собираюсь закрыть перед собой дверь и бежать с криками «Спасите!», как вдруг уголки его губ странно дергаются. Приободрившись, я захожу в кабинет.

Глава 11

Наши плечи соприкасаются. Я тут же меняю положение и случайно задеваю Тимура коленом. Сердце начинает бешено стучать.

Обычно я предпочитаю не нарушать физические границы не нуждающихся в помощи людей. И не привыкла, чтобы нарушали мои.

Мы оказываемся так близко, что можно вдохнуть его запах. Вернее, я делаю это, сама того не желая.

Арвен продолжает нестись по лесу. Быстрее, пожалуйста, милая.

От Эккерта пахнет чистотой. Мылом или гелем для душа. Ни туалетной воды, ни вызывающего дезодоранта. Неизвестно, как запах может подействовать на пациента, и хирургам не рекомендуется душиться.

Почему-то соблюдение этого простого правила удивляет меня. И успокаивает.

Я предпринимаю попытку отодвинуть стул, но тот слишком тяжелый, да еще и скрипит на весь кабинет. Оставляю эту явно неудачную затею и расслабляюсь. А потом чувствую, как приятное тепло обволакивает живот.

Сильнее напрягаю ноги.

Одна рука Эккерта лежит на столе, вторая — на его бедре. В сантиметре от моего.

Еще никогда Арвен не двигалась так медленно. А нервное напряжение не сгущало воздух столь сильно.

— Вот. Сейчас она скажет, смотрите, — говорю я, чувствуя, как начинают пылать щеки. Шепчу: — «Вся благодать, положенная мне, пусть перейдет к нему».

Арвен произносит: «Вся благодать, положенная мне, пусть перейдет к нему. Пусть он спасется».

Я нажимаю на паузу.

— Каждый раз перехватывает дыхание. Вы можете невзначай упомянуть в разговоре этот момент. Дескать, ваши врачи укрывают пациентов от недугов, словно эльфы — путников. Ну или что-то в этом роде. Если он правда фанат, то оценит.

Эккерт смотрит на меня. И я, быстро облизав пересохшие губы, перевожу глаза на монитор:

— Когда Арвен ничем другим помочь не может, она начинает просить. — Я мешкаю, чувствуя на себе прямой взгляд. — Если в операционной что-то идет не так, я тоже мысленно прошу. Это глупость, я понимаю.

Кожу покалывает.

Тимур распрямляет плечи, и мне кажется, что еще секунда — и он коснется меня.

Он не касается, но продолжает рассматривать на грани осязаемости.

— Помогает? — Фраза звучит хрипловато и без насмешки. Совсем близко от моей щеки.

Я поднимаюсь и, обойдя тяжелый стул, обхватываю его спинку руками. Так лучше.

Теперь между нами стул.

Эккерт с легким прищуром смотрит снизу вверх, словно флиртуя (флиртуя?!), но даже сейчас он продолжает устрашать.

— Когда как. В основном, да.

Я вдруг вспоминаю операцию с Журавлевой, да так явно, словно прямо сейчас стою со скальпелем в насквозь промокшей от пота хирургичке. Не самый тяжелый случай в моей практике, но все же один из. Наверное, из-за висящего иска я все время возвращаюсь мыслями именно к той операции, кручу ее в голове.

— А вам что помогает?

— У меня лучшие диагностические аппараты.

— Получается, вы никого не теряли? Даже не находились на грани?

Тимур медлит с ответом. Поднимается, тоже берется за спинку стула.

Кровь ударяет в лицо.

В этот момент в дверь стучат. Следом та открывается и в кабинет заглядывает медсестра Арина. Увидев нас, она как будто пугается. И я сразу чувствую себя неловко, явно усугубляя происходящее.

— Извините, пожалуйста! Я постучалась. Не хотела мешать, но... пациент готов.

— Отлично, начнем по расписанию, — говорит Эккерт.

— Пациент готов, а я нет, — отшучиваюсь нервно. — Значит, пойду готовиться. Спасибо. — Я поспешно выхожу из кабинета.

Блин.

Мы были наедине не менее пятнадцати минут. И нас как будто застукали.

Дважды блин. Я совсем не подумала, что о нас с Эккертом в принципе что-то можно подумать. Это же смешно!

Я не подумала, что Тимур мог снова полезть с поцелуями, как в тот раз. С другой стороны, сейчас он не был пьян. Но вдруг это уже неважно?

Арина так расстроилась. Она точно к нему по-особенному привязана.

Хорошо, что это совсем не мое дело. И вообще никак меня не касается!

***

Операционная встречает привычным холодом и запахом йода. Остальное здесь — непривычно. Я стараюсь скрыть, насколько поражена уровнем оснащения: все выглядит суперсовременным, будто мы на съемках фильма.

Операционная сестра (не Арина! Аминь!) помогает надеть стерильный халат, и я подаю руки.

Перчатки как всегда надевают закрытым методом, манжета садится плотно, словно влитая.

Вторая сестра уже закончила ассистировать Эккерту при надевании халата и перчаток и вслух считает салфетки. После окончания операции мы вновь будем их считать, снова вместе и вслух — приятно, что хоть что-то с гоской совпадает.

Глава 12

Главные швы Эккерт мне не доверил, что было ожидаемо.

Я бы справилась, и думаю, он это понимает, иначе бы и близко не подпустил к своей операционной.

Дело в том, что побочные эффекты исключить невозможно. Всегда есть пусть минимальный, но все же риск неожиданных осложнений. Даже при идеальных показателях и точнейшей диагностике на самых современных аппаратах мы можем внезапно потерять контроль над ситуацией. Человеческий организм уникален и полон сюрпризов. Обычно я стараюсь избегать необязательных вмешательств и не рекомендую без острой необходимости ложиться под наркоз.

Сейчас я в опале.

Если вдруг в «Эккерт-про» что-то пойдет не по плану при моем участии — угадайте, на кого спустят собак.

Пусть Тимур в первую очередь печется о собственной заднице — а кто бы на его месте не пекся? Но, стоя с иглой в операционной и работая над простым швом, с которым справлялась уже в первый месяц ординатуры, я ощущала детский восторг и... заботу.

Эккерт поманил меня сладким пряником, однако не навесил лишней ответственности. Я чувствовала себя защищенной и спокойно работала. Как раньше.

Шов получился, без ложной скромности, — загляденье.

Мои дорогие цыплятки — раньше это всегда были только женщины. Каждая женщина хочет быть не только здоровой, но и красивой. Я привыкла шить так, чтобы спустя год никто и не догадался о вмешательстве.

Эккерт принялся взахлеб хвалить меня, а сразу после операции угостил шампанским и крепко обнял!

Шучу, конечно. Попались? Он прищурился и кивнул. А потом нагрузил таким количеством работы, что я вновь вспомнила ординатуру.

***

Следующие дни сливаются в один, домой я ухожу после десяти и прихожу к семи утра. Готовлю отчеты для страховых, обзваниваю пациентов, просматриваю медкарты, присутствую на приемах, сопровождаю Эккерта на обходах, иногда помогаю в перевязочных, снова перечитываю истории болезней. Тестирую разные морсы — не спрашивайте. Он публично объявил, что это моя идея! Я думала, что умру. Так было ужасно.

— Алена. — Спокойный, но внушительный голос главврача словно преследует.

Мы больше не остаемся наедине, но Тимуру как будто льстит, что я вынуждена везде таскаться хвостиком.

— Алена. — И знак, дескать, идем. Эккерт особо не утруждается вводить в курс дела.

Догадайся сама, что мы для тебя придумали.

Алена. Алена. Алена!

Я живу надеждой, что мне вновь дадут иглу.

В пятницу выезжаю раньше обычного — нужно успеть добраться без пробок и созвониться с пациентами до начала рабочего дня. Из дома я бы не успела.

Для февраля погода удивительно теплая, и это радует. С неба падают крупные хлопья снега, дворники скребут лопатами вдоль бордюров. Стоя на светофорах, я машинально разглядываю серые машины, низкое, все еще тусклое небо.

Впервые в жизни не хочется приближать весну — в марте судебное заседание, о котором я все еще отказываюсь думать, застряв на этапе отрицания.

Мы с Эккертом подъезжаем к парковке одновременно. Я сначала удивляюсь столь ранней пташке, но потом вспоминаю: у него же обход перед выходными.

Вспомнив завет Арины, я покорно останавливаю машину и делаю знак, дескать, проезжайте первым.

Лицо Тимура не выражает эмоций, а мерс остается на месте и мигает фарами.

Что бы это значило?

Позади сигналят. Я показываю: проезжайте, босс. Ну же.

Эккерт вновь мигает фарами, на этот раз, клянусь, злобно. Опять сигналят.

Нашел время демонстрировать джентльменские замашки!

Я резко жму газ и паркуюсь на его месте — самом близком и самом удобном. В следующий раз пусть трижды подумает, прежде чем устраивать шоу.

Тимуру достается место Дениса, которое выделили мне (через отдел кадров, разумеется), пока тот повышает квалификацию в Питере.

Я немного копаюсь, перед тем как выйти на улицу, и к клинике мы с главным подходим одновременно.

— Здравствуйте.

Сегодня столько снега. Вы, кстати, рано. Начнем с Петра? Я за него волнуюсь.

— Здравствуйте.

«Я вам нужна? Во сколько приступим? Я буду готова к семи», — шлю мысленные сигналы.

Волосы и плечи Тимура щедро присыпаны снегом, выражение его лица не самое жизнерадостное. Администратор Татьяна хмуро отхлебывает кофе, ожидая сменщицу. Я люблю, когда работает Рита, она самая веселая.

— Татьяна, все в порядке? — спрашивает Эккерт после скупых приветствий.

— Без происшествий, Тимур Михайлович. Пациенты спали, Руслан Сергеевич ни разу не спускался.

— Хорошо.

Я надеваю бахилы и отправляюсь в раздевалку. Эккерт обычно переодевается в своем кабинете, поэтому сразу шагает к лифту.

Сняв пальто, пользуюсь уединением и звоню Марине, которую в день моего собеседования положили в больницу. Минут пять мы обсуждаем ее самочувствие, я одобрительно хмыкаю, рассматривая фото шва.

Глава 12.2

В семь тридцать мы с холодным, как айсберг в океане, Эккертом заходим на третий этаж в стационар. Тимур молчит. Идеально сидящую одежду он спрятал под простой белый халат, в котором успешно притворяется обычным врачом.

Интересно, если продать его машину, мне хватит погасить долг? Я совсем в этом не смыслю.

Обходу обычно предшествует короткая летучка у поста медсестер. Нас встречает старшая — достаточно строгая женщина лет пятидесяти по имени Анна Никитична. Она без суеты пробегается по ночным событиям. Отмечает, у кого была температура и как шла инфузия. Эккерт задает пару уточняющих вопросов. Я по большей части молчу, слушаю.

Побрызгав антисептик на руки, мы начинаем с первой палаты.

Она на двоих, но сосед сейчас на УЗИ, и Петя коротает время в одиночестве. Он такой милый парень, вдобавок спортсмен, что мы с Еленой между собой зовем его именно Петей.

А вообще, пациент Петр Квасов — это тот самый молодой человек, которого я шила. И выглядит он на третьи сутки после операции значительно лучше, чем в день поступления.

Цвет лица вернулся, уголки губ поднялись, в мочеприемнике — светло-розовая жидкость. Я радуюсь последнему так явно, что Петя смущается и густо краснеет.

— Утро доброе, Петр! — бодро говорит Эккерт. — Как ночь?

— Ночь хорошо. Но, Тимур Михайлович, я же просил вас не приводить с собой хорошеньких девушек, пока я с этой штуковиной, — улыбается он, пытаясь закрыться.

— Хорошенькие девушки в это время спят, перед вами — врач-уролог, — отвечает Тимур без тени улыбки, и я резко вспоминаю, почему в универе мы все считали его мудаком. Впрочем, на пациента он смотрит довольно доброжелательно, что главное. Еще раз пробегается глазами по записям в планшете. И, не прекращая читать, добавляет: — И вы, кстати, женаты.

Градус напряжения отчего-то усиливается.

— Дело не в этом, — шепчет Петя. — Я стесняюсь.

— Спасибо, — говорю я, подмигнув и тем самым сгладив ситуацию. Некоторые мужчины мало того, что терпят до последнего, еще и стесняются. Вот как их лечить? Продолжаю сочувственно: — Спазмы были?

На тумбочке разложены зарядка, телефон, наушники и полупустой блистер.

— А, вы о таблетках. Да, пару раз схватывало. Медсестра принесла что-то, вроде бы помогло.

Видимо, схватывало его баллов на восемь.

— Не должно было. Алена, проверишь катетер?

— Конечно!

Я оцениваю систему фиксации: закреплен нормально, ленты не тянут кожу, угол выхода без перегибов... Дренаж сняли вчера по протоколу, повязка сухая.

— Покажите, пожалуйста, где дискомфорт сильнее.

Петя показывает на надлобковую область.

Ладонью поверх простыни я проверяю, не «дергает» ли пластырь, и вижу банальную мелочь: край повязки собирает кожу, когда пациент садится.

Прошу у сестры силиконовую фиксирующую ленту и провожу фиксацию мягче.

— Так лучше?

— Уже да, — удивляется Петя. — Серьезно? И все?

— Спазмы из-за катетера бывают у всех, — спокойно объясняю я, даю рекомендации по протоколу. Сама бы увеличила спазмолитики, но не решаюсь вмешиваться. В принципе, Квасов получает препарат и выглядит хорошо.

Тимур молча наблюдает за моими действиями, затем коротко кивает медсестре:

— Спазмолитики продолжаем по схеме, НПВС — только при боли больше четырех по шкале. Петр, силовые под запретом, тяжелое не поднимать. Ходить нужно обязательно, но без подвигов. Катетер оставляем еще на две недели, потом контрольная проверка, и я сразу поднимаю вопрос о снятии. Идет?

— Идет. Я считаю дни.

— Отлично. Вопросы? — Тимур поднимается со стула.

— Нет. Вернее, да. Один. Пока не пришел сосед.

— Давайте. — Эккерт смотрит на Петра.

Короткая пауза.

Никто не торопит. Иногда людям нужна минута.

— Тимур Михайлович, рано об этом говорить, но видите ли... Я женился за месяц до аварии. У меня очень красивая жена. — Он показывает мобильник, на экране фотография со свадьбы. Счастливый Петя несет на руках такую же счастливую девушку в белом платье. С тех пор он похудел килограммов на семь. — Люблю ее больше жизни. Не хотелось бы... разводиться. Понимаете, о чем я?

Эккерт отвечает без театрализованной паузы, спокойно и, отдать должное, профессионально:

— Мы восстановили функцию мочеиспускания. Когда снимем катетер, я ожидаю, что все будет как до аварии. На потенцию сама операция не направлена и не должна ее ухудшать никаким образом. Главное сейчас — не торопить события. Окей?

— Но надежда есть? — Петр на глазах оживает, подается вперед. Глаза аж светятся.

Я столько раз видела это выражение лица, когда у отчаявшихся пациентов словно вырастают крылья, и каждый раз чувствую дрожь.

— Работаем именно на это. Полноценную во всех сферах жизнь.

Петя воодушевленно кивает.

Глава 13

Слава и почет тому прекрасному человеку, который придумал подарочные сертификаты!

По пути в ресторан я забегаю в цветочный магазин и на праздник прибываю, почти полностью избавившись от чувства вины.

Оставив верхнюю одежду в гардеробе, бросаю взгляд в зеркало. Все-таки не досушила волосы, и как результат — на голове что-то пышное и бесформенное. Покопавшись в сумке, я нахожу карандаш и вслепую закалываю им пучок. Широко распространенная в некоторых кругах прическа — а-ля студентка меда.

— А вот и Алена!

— Знаю, что опоздала! Прости, мамочка! Бежала, как могла!

Я правда раскаиваюсь. Обнимаю мамулю, расцеловываю и скомканно желаю всего самого чудесного. Едва отдаю букет, мне тут же вручают бокал с шампанским, и я произношу тост. На этом силы заканчиваются.

Их остатков хватает, лишь чтобы поздороваться с родственниками и друзьями семьи и рухнуть на свободное место между Мироном и Лизой.

Никто не удивляется моей непунктуальности — привыкли. Спасибо, что вообще пришла. Обычно медицина с лихвой окупает все веселое и интересное, что я пропускаю в жизни. Если пациенты идут на поправку, разумеется.

Спустя минуту понимаю две вещи: что ничего не ела с самого утра и что абсолютно все за столом в курсе, что я поменяла работу.

Винить их нельзя — я с пяти лет заявляла, что буду врачом. Мой переход в кофейню был шоком.

— Ешь, милая, а потом все расскажешь, — говорит Лиза с теплой улыбкой и хищным блеском любопытства в глазах, когда я накладываю в тарелку салат.

Аппетит снова пропадает. Мирон задорно играет бровями, и на целое мгновение мне кажется, что они уже все обсудили и полностью поддерживают мое решение устроиться в «Эккерт-про».

— Ты всегда была немного одиночкой, Ален, но мы тебя все равно любим, — подбадривает Лиза.

— И совсем не обижаемся, что не первые узнали про твою новую работу. Но ты можешь рассказать обо всем сейчас.

— Ясно, — улыбаюсь. Здесь мамина подруга, на сына которой я работала в кофейне.

Ясно.

Я не сообщала, куда именно ухожу.

— Все так сумбурно получилось, и я до последнего сомневалась, нужна ли мне эта работа. Поэтому и не стала ничего писать. Все очень сложно, понимаете?

— Конечно, понимаем. Так куда тебя взяли?

— «Клиника Фомина», «Евромед», «Медицина+»?.. — начинает перечислять Мирон.

Хе-хе.

— Вы сейчас со смеху покатитесь! — говорю я, зачерпывая вилкой салат и отправляя в рот.

Господи, как вкусно! И намного питательнее морсов, которыми меня накачивают.

— Так?

Все смотрят. Всем интересно.

— «Эккерт-про», — выдаю я с излишне беспечной улыбкой.

На пол с грохотом падает чья-то вилка. Музыка как будто становится тише.

— У них открывается новая клиника, и им нужны консультанты. Я подошла.

— «Эккерт-про»? — переспрашивает Лиза, растерявшись. — Так ты не выбросила визитку Тимура? — Они с Мироном быстро переглядываются.

— Эм... Я пока на испытательном сроке, и совсем не факт, что останусь.

За следующий час Мирон не произносит ни слова.

Он прекрасно владеет собой, чего не скажешь о его родителях, у которых ужасно портится настроение. Эккерта все знают еще по студенческим рассказам. Каждый год, пока Тимур учился, его семья дарила университету что-то масштабное, например ремонт спортзала или даже лабораторию.

Как-то раз на практическом занятии у него случился конфликт с одним из парней, так Эккерт попросил выйти из ЕГО лаборатории. Надо ли говорить, что ему доставался лучший микроскоп, лучший набор инструментов?

Каждое крупное мероприятие начиналось с благодарственной речи ректора Михаилу Эккерту. Мы закатывали глаза так, что рисковали лишиться зрения. Ведь университет не был бедным. Непонятно было, к чему этот пафос.

Но где Эккерты — там пафос.

Я бы умерла от стыда, если бы ректор так нахваливал вложения моих родителей, Эккерт считал, что могли бы стараться и получше. Он всегда был мудаком, убежденным, что все лучшее — должно принадлежать ему.

Я опускаю глаза, мечтая провалиться сквозь землю.

***

— Все в порядке, Алена, — говорит Мирон натянуто. — Эккерту нужна лучшая команда, вот он и набирает лучших.

Да господи!

Мы с Лизой поймали Мирона у гардероба, куда он слинял по-мужски незаметно, едва мы отошли в дамскую комнату.

Я обнимаю его за шею и звонко чмокаю в щеку. Так горько на душе. Я и правда одиночка, с трудом налаживаю социальные связи, и эти двое терпят меня просто потому, что они хорошие люди.

— Прости. Знаю, что я гадкая, эгоистичная карьеристка.

Мирон с Лизой переглядываются, я всхлипываю, а они вдруг... начинают смеяться.

Глава 14

Я снова опаздываю на работу, и это совершенно выбивает из колеи.

Зря я согласилась выпить в баре после праздника! Второй бокал шампанского тоже был лишним!

Мы так редко собираемся с Лизой и Мироном, а тут еще и Денис присоединился — сложно было отказаться. Три часа подряд вспоминали студенческие годы. Денис, оказывается, помнит много забавных мелочей, например, в чем я была одета на том или ином мероприятии. Вау.

Время пролетело быстро.

Мы даже об Эккерте немного посплетничали. Обсудили высокопоставленных клиентов клиники, тратящих баснословные деньги на сохранение потенции. Денис поделился, что планы у нашего босса, скажем так, наполеоновские, — Тимур и сам никогда не отдыхает, и другим, что важно, не дает. Работа в таком режиме — сущее наказание и полный отказ от личной жизни.

Денис всегда хорошо чувствовал эмоциональный фон компании и понимал, как именно его улучшить. Показалось, что после его рассказов Мирон немного выдохнул.

И я была благодарна Дэну за это.

Смутил, правда, один странный момент в конце вечера. Перед тем как идти к такси, Денис удержал меня за плечо и спросил с улыбкой:

— Ален, нет ли между тобой и Тимуром чего-то такого, о чем мне следует знать, если однажды я захочу пригласить тебя на ужин?

Довольно витиевато, я даже не сразу поняла.

А как поняла, так и растерялась!

— Что?

— Ты к нему испытываешь какие-то чувства?

— Чувства?

— Если не секрет.

Хорошо, что моя машина уже подъехала.

С одной стороны, не о свидании ли с белокурым принцем факультета я мечтала все годы учебы?

С другой — теперь мне совершенно некогда этим заниматься.

Вернувшись домой, я так сильно разнервничалась, что тренировалась шить до двух часов ночи.

Разве я готова променять медицину на личную жизнь? Нормальные свидания с нормальными парнями означают именно это, не так ли? И главное — почему всем кажется, что между мной и Эккертом что-то есть?!

Опрометчиво — думать, что столь масштабные слухи могут возникнуть на ровном месте. А если это не так, то к чему готовиться?

К тому времени, как я подъезжаю к клинике, все лучшие парковочные места давно заняты, и приходится пробежать под мокрым снегом не менее ста метров. Карма.

Я скидываю куртку в гардеробе и, проигнорировав лифт, поднимаюсь пешком.

Итак, по итогам прошедшей недели и вчерашней вечеринки можно подчеркнуть следующее.

Ожидания от совместной работы с главным врачом сети клиник «Эккерт-про», высоченным, хорошо, признаю, пусть не принцем, но красавчиком Тимуром Эккертом, — нервные срывы, усталость и дискриминация по всем направлениям.

А еще, если верить слухам, мне стоит готовиться к давлению и даже домогательствам.

Побочные эффекты в виде страсти и уж тем более всяких там нежных чувств — не ожидаются!

Точнее, исключены полностью и не учтены в расчетах.

Я никогда не считала себя наивной. Все, чего я когда-либо хотела, — это помогать своим пациентам.

Поэтому, несмотря на риски, я и устроилась в «Эккерт-про». Согласилась на должность консультанта. Да на какую угодно бы согласилась! Что бы она ни подразумевала. Чем бы для меня ни обернулась. И будь что будет.

Аминь.

С этими мыслями я толкаю дверь ординаторской и прерываю речь Эккерта.

Воскресенье, половина девятого. В нашей «гостиной» человек семь.

— Доброе утро, извините.

Денис приветливо машет и указывает на место рядом с собой. Выглядит он — довольно помято.

— Алена, проходи, мы уже начали, — сдержанно произносит Тимур.

Очевидно, он не в восторге.

— Еще раз извините, и... приятно думать, что не у меня одной семидневка.

Под смешки коллег я пробегаю к дивану и присаживаюсь. Денис, напротив, встает, набирает в кулере воды и, поставив передо мной стаканчик, делится шепотом:

— Весело вчера посидели, у меня голова раскалывается.

Он даже не старается сделать голос тише!

Веселая жизнь у хирурга — звучит как форменное безобразие, в котором я обычно не участвую.

Но помимо зависти в глазах коллег я улавливаю что-то еще. Отблеск сомнения или непонимания?

А еще мне кажется, что у Эккерта сильнее портится настроение. И я почему-то ощущаю из-за этого вину.

***

Чувство вины беспокоит весь день, словно тугая резинка на запястье. Вот только не снять ее, не избавиться. В конце концов я накручиваю себя до состояния паники: Эккерт взял меня на работу, рискнул всем, а я веселюсь и опаздываю!

В какой-то момент я даже собираюсь наведаться к нему, чтобы обсудить ситуацию, из-за которой так распереживалась.

Глава 14.2

На улице ужасно холодно, но, к счастью, идти недалеко.

В отделе кадров не обманули — магнитный ключ моментально открывает заднюю дверь фитнес-центра. Хотя, пока я бежала навстречу метели, в голове звенела мысль: если они пошутили, как же глупо и смешно я буду выглядеть перед охранником, ломясь в служебную дверь и требуя бесплатное посещение.

Получив полотенце и ключи от шкафчика, нахожу раздевалку.

Посетителей в это время мало, что, несомненно, плюс — не люблю толпу. Да и немного стесняюсь. Переодевшись, я захожу в зал и начинаю разминаться.

Кроме меня здесь еще три человека — двое мужчин в другом конце зала и девушка. К тому времени, как я заканчиваю с первым упражнением, нас остается двое.

Некоторое время приседаю без веса. Нагрузка небольшая, но с непривычки усталость наступает быстро, и я решаю прогуляться до кулера и выпить немного воды. Чтобы не смущать второго спортсмена, нарочно отвожу взгляд.

Поэтому «Добрый вечер, Алена», брошенное в спину знакомым голосом, застает врасплох и на секунду лишает воздуха!

Эккерт почему-то всегда так на меня действует: будто резко блокирует все привычные реакции. Наверное, дело в ответах на стресс — замри, бей, беги. Он пугает меня так, что замираю.

— Добрый вечер, Тимур Михайлович, — выдавливаю я с довольно нервной улыбкой и оборачиваюсь. — Вы поздно что-то.

Он сидит на лавке у турника с телефоном в руке. Волосы слегка взъерошены, черная майка темными пятнами прилипла к плечам, мускулы рук после нагрузки налились розоватым цветом. В спортзале все это выглядит естественно, но для моих глаз — как-то уж слишком.

Очевидно одно: тренируется ТээМ много и усердно.

И еще одно: мы снова наедине.

— Вы тоже поздно, — спокойно отвечает он.

Приходится признать — есть что-то умиротворяющее в том, что мужчина его роста тихо разговаривает и неспешно двигается. Без суеты.

— Мне сказали, что можно посещать зал в любое время. Я решила проверить.

— А спать когда будете?

— Я уже поспала в дежурке. — Смешно поправляюсь: — Ну и ночью тоже собираюсь, конечно. Просто усталости пока нет.

— Ясно.

— Ваши кушетки удобнее, чем кровать у меня дома. Уж не знаю, как так вышло.

В ушах Тимура беспроводные наушники, но очевидно, что он слышит каждое мое слово. Потому что смотрит с налетом легкого смятения. И вероятно — понятия не имеет, что ответить.

В этом его сложно упрекнуть.

Да господи!

— В смысле спасибо, что думаете о врачах. Я просто хотела сказать, что мне есть с чем сравнить. И пусть это не принципиально важно, но всегда приятно иметь возможность посетить зал или отдохнуть пару часов в тишине и прохладе.

Закройте мне рот.

— Никаких проблем, — кивает Эккерт, явно давая понять, что разговор окончен. А когда я намереваюсь уйти, добавляет: — Нужно же как-то удерживать топовый персонал.

Топовый.

— Мы медики, а не менеджеры.

— Медики тоже люди. Я стараюсь не забывать, что у нас есть потребности. По крайней мере во сне и физической активности, — морщится он.

Я улыбаюсь, догадавшись, что это ирония. Уголки его губ тоже приподнимаются.

Эккерт встает, и теперь этот большой, мокрый от тренировки человек возвышается надо мной. Я ощущаю странную смесь эмоций — покой и напряжение.

— Время, — бросает он, как бы извинившись, после чего хватается за турник и начинает подтягиваться.

Движения четкие, выверенные. Я сбиваюсь со счета на двадцатом подъеме… Хотя зачем вообще считаю?! Что за нелепость?

Надо заниматься своим делом, вот только взгляд снова и снова возвращается к плечам Тимура, сухим линиям мышц, напряженным предплечьям.

Я заставляю себя отвести глаза, потому что вообще не должна на него пялиться.

Моя вина столь очевидна, что, когда он заканчивает и поворачивается ко мне с немым укором на лице, я говорю:

— Хотела спросить, как прошла встреча с инвестором. Фанатом.

Правдоподобно, нет? Какая я жалкая.

— А. Нормально. — Эккерт пьет воду. Запыхался.

— Понятно.

— Ему понравилось сравнение болезни с нашествием орков, и я выслал ему сметы. Которые он тоже одобрил. Еще пара таких встреч, и думаю, контракт у нас в кармане.

— Поздравляю! Отличные новости!

— Спасибо.

Повисает неловкая пауза. Теперь на Тимуре еще больше пота.

— Надо же. Никогда не знаешь, что пригодится.

— Точно.

— И я рада была оказаться полезной, хотя планировала проявить себя немного в другом.

Его взгляд становится цепче.

— Например?

Я вовремя вспоминаю, что все еще стою в лосинах.

Глава 15

Несколькими часами ранее

Тимур

Едва моя мать открывает дверь нашего семейного гнезда, Денис рассыпается в комплиментах:

— Людмила, у меня слов нет! Тимур, твоей маме никак не может быть больше тридцати!

— Мне тогда, выходит, десять?

— Не слушайте его, вы с каждым днем выглядите все свежее.

— Спасибо, Денис, ты как всегда полон бессмысленной лести.

— Такой уж и бессмысленной? — светится Комиссаров. — Я, кстати, развелся.

— Я помню. Но и ты не забывай, что я — еще нет. — Мама принимает цветы, грозит ему пальцем и наконец поворачивается ко мне.

— Мам, Денис прав, выглядишь потрясающе, — говорю вполголоса. — Рад тебя видеть.

— Тебя стоило родить только ради этого. — Хлопнув меня по плечу, она тянется и шепчет на ухо: — Отец не в духе.

— Ясно. Ты в порядке?

Мама цокает языком.

— Я всегда в порядке. Проходите, ребята. Почти все собрались! — Она вновь натягивает лучезарную улыбку и удаляется в гостиную.

— Перестань пялиться на зад моей матери, — говорю я, даже не глядя на Дениса. Снимаю пальто, стряхиваю с волос снег.

— Я бы хотел пошутить, но, зная твои реакции, воздержусь.

— Спасибо.

Лет в пятнадцать мне открылась шокирующая истина: самая большая фантазия всех моих друзей — добраться до моей матери. Раньше я никогда не оценивал ее внешность. Мама и мама. Помогает с домашкой, печет блины, отчитывает за плохие оценки.

Сейчас мне тридцать, и меня только-только начинает отпускать раздражение по этому поводу. Впрочем, не стану утверждать, что я никогда не испытывал чего-то похожего к ее подругам — вокруг всегда было слишком много исключительно красивых женщин.

Безусловно, каждый успешный мужчина хочет связать жизнь с девушкой, прежде всего состоявшейся как личность. Чтобы не стыдно было выйти в люди. Просто у успешных — выбор больше. Потому и требования выше.

Все эти совершенные дамы в гостиной, на которых заглядывается Денис, когда-то прошли сложный кастинг и были выбраны друзьями или братьями моего отца. Уж не знаю, в конкуренции дело или во вседозволенности, но по сути своей — они все стервы. И моя мать в это общество прекрасно вписывается.

В шестнадцать я впервые привел девушку в гости. Мы вместе учились в музыкальной школе по классу скрипки, и у нас были трепетные романтические отношения. Моей семье не понравилось, что ее родители работали в пожарной части и ездили на старой хонде. Девочка бросила скрипку и перестала отвечать на звонки.

Больше я таких ошибок не допускал.

Что для вас значат деньги?

Для меня это возможность избегать ситуаций, которые мне не нравятся.

Кстати, если вы подумали, что у осинки родилась апельсинка, — это ошибка. Мама оказалась права: та «скрипка» была мне не пара — это стало очевидно позднее. Но тогда я на две недели ушел из дома.

— Тимур, ну наконец-то! С прошлой встречи ты стал еще выше или мне кажется? Сколько мы не виделись? Три года? Пять? Обалдеть! Ходишь в качалку, признавайся!

— Спасибо, Анжелика, — усмехаюсь я, пока подруга матери проверяет мой бицепс. К друзьям-мужчинам семьи нужно обращаться исключительно по имени-отчеству, в отношении женщин не должно проскользнуть ни малейшего намека на разницу в возрасте. — Ты сама выглядишь превосходно.

— Какой он милый, Люся! Тимур, ты снова один или на этот раз познакомишь нас с кем-нибудь?

Я развожу руками.

— Когда уже мы его женим, Люсь?

Зара упоминала, что Анжелика сильно похудела и довольно много пьет. Сестра права. Лишь начало вечера, а Анжелика уже приговорила бутылку испанского брюта, остатки которого наливают в ее бокал.

— Серафима учится в Лондоне, ты ведь знаешь, Анж, — включается мама.

— Сколько можно учиться? Четвертый десяток на носу, а девка все учится! Я бы на месте Тимура давно завела кого-нибудь более… — она показывает пошлый жест, — реального.

— А как же любовь, Анжелика? — вкидываю я.

Она морщится.

— Любовь, мой мальчик, это три фактора: страсть, дружба и ответственность. А что у тебя с Серафимой?

— Они вместе ездят в отпуск, — вклинивается мама. — У них эпистолярный роман. Это очень красиво.

Анжелика выпучивает глаза:

— Эпистолярная фигня это, а не роман.

Дамы возмущенно ропщут, и мама спешит увести ее на террасу, где прохладнее и больше шансов протрезветь. Мы с Денисом отходим к столику, чтобы освежить напитки.

Комиссаров едва сдерживает смех.

— Обожаю твою семью. До визга и от всего сердца, — признается он.

Это правда. Он даже пытался стать ее частью, но едва Веста, моя самая младшая сестра, сходила с Дэном в кино, один из адвокатов отца вызвал его родителей на разговор.

Глава 16

Алена

— Тимур Михайлович! — Я вламываюсь в кабинет Эккерта, потому что у нас вопиющая ситуация. Тут же закрываю глаза рукой и отворачиваюсь.

Он стоит у окна без рубашки, крепкий и идеальный, словно оживший силуэт из анатомического атласа.

— Простите, я не смотрю.

Он тяжело вздыхает и произносит лишь:

— Алена.

Я качаю головой, внезапно сильно затосковав по прошлой работе. Там я тоже пару раз врывалась в мужскую раздевалку, но наши врачи никогда не производили на меня особого впечатления. Их тела были точно такими же, как тела пациентов. Тело и тело. У всех есть кожа, мышечная и жировая ткани...

— У нас пациенты подрались.

— Что?

Через секунду мы вылетаем из кабинета, ТээМ на ходу натягивает верх хирургички.

— В послеоперационной. Кажется, мы совершенно случайно поместили в одну палату бывшего мужа и любовника. Муж очнулся и полез в драку.

— Кошкин, что ли?

— Да.

Эккерт беззвучно ругается.

— Как он с дренажем-то дополз?

— Ну любовь, —— пожимаю я плечами. — Ей и дренажи не помеха.

— Смешно.

Я уже поняла, что Тимур не умеет смеяться, и когда шутка заходит — сообщает об этом вслух.

— По крайней мере так во всех фильмах, которые я смотрела.

Лифт ждать долго, и мы летим к лестнице.

— Почему послали вас сообщить?

— Потому что я ничего не делаю. И мы не знали, где вас искать. Арина побежала в ординаторскую, а Анна Никитична кинулась растаскивать.

— Господи. Охрана что? Вы сами-то не ранены?

— Они оба едва живые, бросьте, какая охрана. Я переживаю, как бы они не прикончили друг друга. Извините, что так вломилась. Нужно было постучать, но я была уверена, что кабинет пустой.

Сестра вручает антисептик, и мы по очереди сбрызгиваем руки. Эккерт заходит в палату первым.

— День добрый, господа! Вы серьезно решили подраться в больнице? — Его тон холоден и отрывист. — Ани, перчатки. Каталку! УЗИ! Здесь массивное кровотечение.

Кошкин корчится на полу, на повязке растекается пятно, и она становится алой за считаные секунды. Видимо, шов разошелся. Санитарки в панике отступают. Его оппонент, бледный как простыня, жмется в угол, прикрываясь подушкой.

— Я его убил? Убил?!

Не успеваю понять, это радость победы или горечь раскаяния, потому что на прикроватном мониторе тревожно скачут цифры давления и сатурации.

— Давление падает, сатурация проседает, — вырывается у меня. И прежде чем осознаю, я прижимаю к ране ладонь, пытаясь остановить кровотечение.

— УЗИ! — вновь командует Тимур, а заполучив переносной аппарат, быстро скользит взглядом по экрану. — Свободная жидкость в брюшной полости, объем большой. Кровит сосуд. — Его голос становится стальным. — Готовьтесь к экстренной лапаротомии!

Господи.

Сестра влетает с каталкой, и мы всей бригадой перекладываем Кошкина. Повязка моментально темнеет. Черт. Черт. Времени нет. Я чуть сильнее прижимаю ладонь, чувствуя жар и липкость.

***

Каталка с грохотом выкатывается из палаты, медсестры буквально бегут, расчищая дорогу. Кошкин бледнеет на глазах, его губы становятся синюшными. Я продолжаю прижимать повязку, не отрывая взгляда от монитора переносного УЗИ.

Тимур констатирует:

— Давление продолжает падать.

В ушах звенит, сердце колотится. На секунду ловлю встревоженный взгляд Елены у поста.

Эккерт отдает приказы:

— Зал номер два! Экстренная лапаротомия! Две дозы крови первой группы на переливание.

Его спокойствие контрастирует с нашим бегом, и это держит в тонусе.

— Мы не успеем найти Орлова.

— Сама в операционную. Поможешь? Я возьму на себя.

Если он умрет. Морозец по коже.

***

Спустя два с лишним часа мы заканчиваем операцию и протокол. Вываливаемся в коридор, пропахшие антисептиком и прижженной тканью. Кошкин уже на каталке для перевода в реанимацию: показатели стабилизированы, но он все еще бледен.

— В одиночную палату его! И посадите рядом охранника! Только убедитесь, что охранник с ним не в контрах! Черт его дери! — Последнюю фразу Эккерт буквально рычит.

Я впервые вижу, чтобы он ругался в стенах больницы.

У меня все еще ступор от переизбытка адреналина. Вот вам и клиника по увеличению писюнов. Легкая работенка. Не обремененная лишней ответственностью. Еле с того света вытащили!

— Все отдам за брусничный морс. Два стакана, — выдыхаю я.

— Возьмите и на меня тоже.

Молча пройдя по коридору, мы расходимся по раздевалкам.

Глава 17

С отъездом Эккерта атмосфера в клинике меняется. А может, дело в моем пульсе, который становится ровнее.

Сердце не замирает, не несется вскачь, когда обращаются ко мне лично. Знакомая предсказуемость упорядочивает мысли. Эмоции стихают, и мои чувства, словно воды моря, перестают волноваться, ложась ровной гладью.

Даже оставшийся за главного Роман Михайлович не может выбить из колеи, хотя открыто недолюбливает. Причина его резкости и косых взглядов — ясна. Это не страшно. Я ожидала чего-то подобного и спокойно реагирую на любую колкость.

Намного больше пугает буквально осязаемая недосказанность между мной и его младшим братом.

Залог отличной учебы и погружения в профессию — отказ от личной жизни. Вряд ли в мире найдется столь понимающий мужчина, готовый ждать жену со смен и терпеть стрессы. Поступая в мед, я понимала, на что иду, и, в общем-то, смирилась с одиночеством. Оно тяготит лишь иногда. Бывают дни или даже недели, когда я ощущаю такую сильную нехватку человеческого тепла, что размышляю, не ошиблась ли. Снова и снова пересматриваю «Отпуск по обмену» и «Бриджит Джонс», стараясь чуть-чуть согреться.

Обычно это случается зимой, когда холод проникает под одежду, щиплет щеки и пальцы. При этом, с тех пор как Денис женился, я ни разу не страдала по кому-то конкретному. Комиссаров не знает, но, когда он появился в университете с кольцом на пальце, мне показалось, что молния ударила под ноги. Я ни разу не дала ему понять, что несколько месяцев страдала из-за него. Чужое счастье — табу, а у меня была медицина.

Спустя пару лет я смирилась с тем, что, по-видимому, асексуальна. У каждого свой путь. Мой — помогать ментально здоровым женщинам стать здоровыми физически. И наверное, строй я собственное счастье, не смогла бы в полной пере сосредоточиться на проблемах пациенток.

Может быть, позже.

Может, однажды.

Или же никогда.

Но мне определенно стоит меньше думать о голубоглазом боссе и его чуть с хрипотцой мягком голосе, когда тот произносит мое имя.

Эккерты — неприкосновенны. Из-за Тимура и его брата слишком часто плакали девчонки на факультете, чтобы хотя бы позволить себе задуматься.

Закрыть глаза перед сном и представить надменный профиль.

Странную улыбку.

Внимательный взгляд. И пальцы — такие быстрые и умелые во время операции.

Где он так научился? Неужели, играя на скрипке?!

***

Иногда в своих мыслях я сравниваю больницу с живым организмом. Пусть в столовой или «гостиной» нередко слышится смех и разного пошиба шутки, работаем мы четко и слаженно.

Каждый отвечает за свою сферу, покрывает важные задачи. Иногда мы заменяем друг друга, помогаем, подсказываем. Никто не отказывается от работы. Любовь к профессии, неспособность без нее жить — стержень, на котором все держится.

Клиентоориентированность — важный принцип работы «Эккерт-про», и я уже пятнадцать минут терпеливо объясняю пациенту по телефону, почему ближайшее окно у Тимура Михайловича лишь в апреле. Совсем не раздражаюсь по этому поводу. Даже когда собеседник называет меня «доча» и просит «включить мозг».

Воскресенье, шесть вечера. В клинике относительно пусто.

— Да, я и говорю, что окошко на семнадцатое апреля... Раньше все занято... Все анализы можно сдать у нас... Да, если Тимур Михайлович вас возьмет, то на операцию вы попадаете автоматически... Конечно, звоните. До свидания. — Кладу трубку и вздыхаю.

К стойке регистрации, за которой я вкалываю весь день, с улыбкой подходит Денис.

— Я уже десять минут жду, когда ты договоришь. Привет. — Он облокачивается на гладкую поверхность.

— Привет. Все хотят к ТээМу, и желательно завтра.

— Он сейчас мало работает. Тимура затягивает бизнес, а мы теряем хорошего хирурга. Караул! — забавно морщится Дэн.

— Тебе нужен уролог, Денис? — усмехаюсь я. — Есть окошко на семнадцатое...

— Пока нет, — улыбается он, заглядывая в лицо. Глаза у него тоже голубые, однако совсем не такие, как у Эккерта. — Но кто ж знает, что будет через двадцать лет. Мужское здоровье начинает сыпаться незаметно. — Помолчав, Денис хмыкает: — Забавно.

— Что именно?

— Ты тоже зовешь его ТээМ.

— Так за глаза же, — пожимаю я плечами и тоже улыбаюсь.

Телефон вновь звонит. Сегодня я заменяю администратора, поэтому тут же принимаю вызов:

— Клиника «Эккерт-про», здравствуйте, оператор Алена...

Закончив, опять смотрю на Дениса. Развод оставил у его глаз много маленьких морщинок, которые ему идут. Развод, с ума сойти!

— Тимур раньше работал больше? — спрашиваю я. — Ты считаешь, что бизнес поглощает его.

— Да, намного. Поначалу, когда только открывал клинику, он буквально жил здесь.

— И оперировал чаще?

— Пять дней в неделю оперировал.

— Серьезно?

— Ага. Помню, как он боялся уехать в свою первую командировку... Впрочем, ты до скольких сегодня?

Глава 18

Эккерт Т.М.: «Алена, доброй ночи. И.И. Бессонов — первый пациент клиники, а также ее важный спонсор. Каждый год на свой день рождения он присылает подарок. Завтра утром вам нужно будет получить этот подарок, расписавшись за меня. Отнести в мой кабинет. Вскрыть. Сделать для меня фотографию и вообще рассказать, что там. Приоритет — максимальный».

Я дважды пробегаю сообщение глазами, ощущая раздражение с нотками горечи. Последняя — усиливается. Изо всех сил терплю, но эмоции берут верх. Я просто не могу их больше сдерживать! Поэтому пишу как есть:

«Доброй ночи! Возможно, с этим (безусловно, важным) заданием лучше справится кто-то из администраторов или пиара?»

Эккерт Т.М.: «Вы».

Гордость трескается и кровоточит. Эккерт не ведет себя как мудак? Ха! Ведет, и еще как. Пусть он не переходит на личности и не оскорбляет. Но унижать ведь можно по-разному?

Пишу: «Чем работа в кофейне хуже той, что я делаю для вас? Почему вы считаете нормой писать мне в половине двенадцатого ночи и требовать сделать какие-то дурацкие фотографии? Решили напомнить мне о моем месте? Так я не забыла. Весь день сегодня просидела на телефоне, расхваливая вас пациентам».

Отправляю!

Что всех всегда в Тимуре отталкивало, так это буквально осязаемое чувство превосходства. Первый курс, лето, экзамен по биологии, Галина Сергеевна Омышева. Эдакое посвящение в студенты. Сдал Омышеву на первом курсе — есть все шансы на диплом. Мы с Мироном не спали неделями, сдавая лабы и готовясь к мясорубке. Эккерт прилетел из Дубая утренним рейсом. Появился весь из себя загорелый в белых шмотках, заглянул в кабинет за тройкой и успел на вечерний рейс обратно. Такая вот сессия.

Он пишет. Потом останавливается. Снова пишет.

Я точно его взбесила.

Плевать.

Эккерт Т.М.: «Алена, Бессонову почти восемьдесят, он давний друг моей семьи и последние годы слегка не в своем уме. В прошлый раз он подарил мне коробку шоколадных вульв. Очевидно, почему мне бы не хотелось, чтобы пиар-отдел это фотографировал».

Впиваюсь глазами в экран. Обида медленно рассеивается, и я борюсь с улыбкой.

Пишу: «Вам что, не нравятся вульвы?)»

Он читает. Молчит.

Думает?

У меня улыбка уже от уха до уха. Могу вообразить выражение его лица: напряженные желваки, сжатые губы, льдистый блеск глаз... Со стороны, должно быть, может показаться, что мы обсуждаем какую-нибудь медицинскую конференцию.

Когда через пять секунд вновь появляется карандаш, я хохочу.

Эккерт Т.М.: «Шоколадные — нет».

Он явно в бешенстве. Слава богу, я пересела в кресло: обсуждать с Эккертом вульвы, лежа в кровати, было бы как-то слишком.

А так — почти деловая переписка.

Пишу: «С чего вы взяли, что вас не солью я?»

Эккерт Т.М.: «Вам все равно никто не поверит».

Эм... что?

Эккерт Т.М.: «)»

Через секунду его сообщения растворяются, словно их и не было! Я перечитываю свои, теперь идущие подряд, и закипаю от праведной ярости!

Пишу: «Имейте в виду: в следующий раз я успею сделать скрин переписки!»

Эккерт Т.М.: «Я успел в этот. Так вот, подарок поснимайте, мне нужно понимать, за что благодарить. Подойдите творчески».

Кидаюсь удалять, да поздно! У него остался скрин, где отчетливо видно, как я в двенадцать ночи интересуюсь у босса, нравятся ли ему женские органы, приносящие удовольствие.

Александр Игоревич утверждал, что если не на смене, то спать следует ложиться до десяти вечера. И был прав. Глупости, безусловно, можно творить и днем, но все почему-то их делают именно ночами.

Я забираюсь под одеяло и, взяв журнал, возвращаюсь к чтению.

Мудак этот Эккерт. Нормальным людям такие подарки не делают. Мудак и извращенец. Но почему-то я... продолжаю улыбаться.

Наверное, из-за новой статьи про мРНК (матричная рибонуклеиновая кислота. — Прим. автора), которую как раз читаю. Каталин Карико, или по-простому прекрасная Кэти, получила Нобелевскую премию, потому что нашла способ обманывать иммунитет, безопасно применяя мРНК в вакцинах.

Этот метод не только спас миллионы людей от коронавируса, но и привел к революции в терапии онкологических заболеваний. Невероятные результаты, дух захватывает!

Вот из-за чего стоит улыбаться! А не из-за глупых ночных шуточек с заносчивым боссом.

***

«Итак, я готова».

Эккерт Т.М.: «Я тоже».

Глава 19

Перед сном я ненадолго зажигаю свечу. Жаль, конечно, столь безупречное произведение искусства, но она настолько хорошо пахнет табаком и ванилью, что попробуй устоять.

А еще я не удерживаюсь и отправляю фото Лизе. С припиской:

«Теперь никто не посмеет сказать, что в моей спальне давным-давно не дымился крепкий член!»

Елизаветан:«Ха-ха-ха! Где ты взяла этого монстра? Мне тоже надо!»

Подмывает ответить: «Эккерт подарил».

Я повернула свечу так, чтобы не было видно гравировки.

Пишу: «Бонус от пациента».

Елизаветан: «Реально? В госке такого не дождешься».

Я: «Зато благодаря госке у меня есть двадцатилетний запас коньяков и вин».

Елизаветан: «Точно. И темного шоколада. Слушай, Ален. Как думаешь, в твоей клинике есть окошко для молодого талантливого офтальмолога?»

Я:«Серьезно?!».

Аж подпрыгиваю на месте.

Мы с Лизой познакомились на первом курсе и не очень друг другу понравились. У нее требовательные родители и, как следствие, сильный комплекс отличницы, но об этом я догадалась позже. Лиза всегда занимала первую парту и была помешана на учебе еще больше, чем я. Ей обязательно нужно было быть первой, лучшей. Если в группе после контрольной оказывалось две пятерки — у нее и у меня, — она не радовалась, а расстраивалась.

Никому никогда не помогала, эдакая Гермиона на максималках. Выскочка.

Во время второй сессии мы провели столько часов в коридоре перед кабинетом Омышевой, что подружились. Лиза никак не могла разобраться, чем митоз отличается от мейоза, и боялась в этом признаться. Заметив, что она путается, я подошла и нарисовала в ее тетрадке пару смешных схем: «митоз — копия один к одному, мейоз — перетасовка колоды для потомков». С тех пор мы не расставались.

Наши специальности слишком разные, и мне пришлось смириться, что после универа мы больше не сможем проводить много времени вместе.

Но что, если бы Лиза устроилась в «Эккерт-про»? Пусть даже вела приемы раз в неделю. Я бы пошла на все, лишь бы работать в этот же день. Мы могли бы вместе пить кофе, например, и обедать. Это так здорово, что похоже на исполнение заветной мечты!

Только бы Мирон не обвинил нас в заговоре.

Елизаветан: «Да. Почему нет? Я давно подумывала о подработке. Правда, не в Эккерт».

Вновь скидываю ей фото свечки.

Елизаветан: «Боже, как я хохочу! Ладно. Но дело не в подарках!»

Я: «Само собой».

Елизаветан: «Ты работаешь у Эккерта уже третью неделю и вроде бы... вполне жива. И даже способна шутить».

Елизаветан: «Кстати, о дымящихся пенисах. Что там Денис? Он весь вечер не отводил от тебя глаз».

***

Денис работает в «Эккерт-про» каждый первый четверг и каждые вторые выходные месяца. Также он приезжает, если нужно обсудить административные вопросы по новой клинике, в которой у него будет целый собственный этаж. В общем, торчит тут почти ежедневно. Обычно мы приветливо здороваемся и перекидываемся парой фраз.

В этот понедельник я старалась избегать его, чтобы не обсуждать выдуманное свидание. Не люблю врать, потому что часто забываю вымышленный сюжет.

А во вторник на смену выходит Эккерт.

Я буквально просыпаюсь с этой мыслью. Морально готовлюсь увидеть его. Напоминаю: в прошлом разговоре он обещал обсудить мои перспективы. Потом мы обсуждали всякую ерунду.

Его место на парковке занято знакомым мерседесом. И это, безусловно, знак. Куда уж яснее — босс в здании.

Но наша встреча все-таки застает врасплох.

Зайдя в пока пустой вестибюль, я натыкаюсь глазами на высокую фигуру у стойки регистрации. Слышу голос и обмираю.

Эккерт медленно поворачивает голову. Темные волосы, обжигающе голубые глаза — контраст такой резкий, что воздух вот-вот заискрится.

Он смотрит так, что на секунду, кажется, исчезает весь мир.

Улыбки, с которой босс общался с Ритой, больше нет. Он поворачивается всем корпусом.

Я и рада видеть его, и страшусь неизвестности.

— Доброе утро! — произношу приветливо. — Тимур Михайлович, с возвращением.

— Доброе утро, Алена. Спасибо. — Он слегка склоняет голову набок, и все в его лице и позе выражает подозрительное предвкушение.

Пульс начинает частить. Больше ни с кем на свете я не ощущаю неловкости, обсуждая органы размножения.

— Аленочка Андреевна, я сварю кофе Тимуру Михайловичу и вам сразу же! До первого пациента еще уйма времени!

— Спасибо, Рита.

— Всех моих сразу отправляй к Ани, пусть переодеваются в палатах и ждут, — командует Эккерт. — Мне сообщение на телефон.

Глава 19.2

Около часа делаю обход, проверяю показатели. На цыпляток эти серьезные дяди с подлатанными простатами совсем не похожи, поэтому про себя я ласково зову их птенчиками. Ну и что, что взрослые мужчины. Мои же.

Старшая медсестра Анна Никитична (потрясающая, кстати, женщина), которую Тимур зовет просто Ани, сообщает, что все в порядке, Эккерт уехал домой и мне тоже пора отдохнуть. Если что — вызовет.

Дежурка представляет собой небольшую комнату. Темные стены украшены картинами, тяжелые шторы плотно закрывают окно, не пропуская свет с улицы. Уютно, прохладно, тихо. Словно номер в приличном отеле, только здесь не одна кровать, а две двухъярусные.

На верхнем ярусе сложены запасные подушки и одеяла. В клинике ночует не так много врачей, чтобы они хоть когда-то пригодились. Нижние кровати пустые. Кажется, на той, что слева, — чистое постельное.

Погасив ночник, я накрываюсь тонким одеялом, устраиваюсь поудобнее и, прокручивая в голове насыщенный день, засыпаю.

Снится мне Эккерт. Серьезные глаза, обрамленные черными ресницами и подчеркнутые голубой маской. Я сегодня вдруг обнаружила, что у него крайне длинные ресницы. Надо же. И пальцы длинные — быстрые и безошибочные. Широченные плечи. Требовательный голос…

— Алена? Спишь?

— Нет, я готова, — отвечаю ему во сне.

Да, я понимаю, что это сон. Усталость такая дикая, что сознание балансирует на грани фантазии и реальности. При этом я готова подорваться по первому писку телефона — сказывается многолетняя привычка поверхностно спать.

Тимур касается моей руки. Плеча. Его пальцы бьют током. По телу волнами прокатываются то жар, то холод. Я вдыхаю запах лавандового мыла и его кожи, который чувствовала сегодня во время напряженной работы, и мне снова не было неприятно. Запаха становится больше.

Тимур наклоняется и целует меня. Так явно, что сердце начинает бешено колотиться. Он целует осторожно, трепетно, как только в девичьих фантазиях бывает, касается языком. Наша близость даже во сне тревожит. Запретно, вопиюще неправильно. Запаниковав, я резко дергаюсь и бужу саму себя.

Темнота вокруг вязкая, и, щурясь спросонья, я отчетливо ощущаю... что прикосновение реально. Вновь вздрагиваю. Мою руку кто-то сжимает.

Сердце колотится быстрее. Быстрее.

Рот не слушается, я приподнимаюсь на локте.

Это от недосыпа — скоро сутки, как на ногах. А еще холодно. Господи, как я замерзла. Параллельно, в другой реальности, все еще целуюсь с кошмаром своего студенчества.

При этом рядом есть кто-то настоящий.

— Разбудил? — спрашивает он полушепотом.

— Тимур? — выдыхаю я невнятно.

Думала, ты уехал домой.

Сердце неистово бьется о ребра. Поцелуй Эккерта все еще на моих губах там, во сне. И я вспыхиваю от стыда и неловкости.

Не надо было.

Тимур наклоняется, и я прижимаюсь к его колючей щеке. Делаю шумный вдох и жмусь сильнее.

Кожа к коже. Его запаха много.

Его тепло окутывает.

Я невесомо целую его в висок. Следом его рука проникает под мою футболку.