Поцелуй ангела

Пролог

За что?

Лос-Анджелес. Настоящее время.

— Разряд!

Короткая команда, отданная на чужом языке, всколыхнула вязкую тишину, властно врываясь в сознание Саши. И в тот же миг что-то толкнуло её в грудь — неистово, бесцеремонно. Забилось дыхание, переходя в удушливый спазм, в глазах потемнело, а тело разбил паралич, отчего внутреннее естество испуганно задрожало. И, не устояв на ногах, Саша рухнула наземь. Господи, что это? Где она? И почему там, над ней, говорят по-английски?

— Что там, Рэй? — изобиловал повелительностью всё тот же голос.

— Ничего, — как-то растерянно отвечал другой. — Абсолютно.

— Давай ещё раз!

Что? Ещё раз? Как ещё раз? Они это — серьёзно?! Саша похолодела, на миг ощутив, как по нервам пронёсся жгучий ужас. Ни в коем случае нельзя этого позволять! Иначе... У неё непроизвольно расширились глаза, становясь похожими на колёса; захотелось что было сил закричать: "Не надо! Вы же меня убьёте!" Но дыхание её было сбивчивым, кислорода катастрофически не хватало, и в панике она лишь продолжала хватать ртом воздух.

— Разряд!

Саша лишь успела инстинктивно пригнуться, слегка прикрываясь руками, как новый удар — мощный и беспощадный — припечатал её к полу. По венам, опережая потоки крови, пронеслась неистовая боль, пронизала внутренности и жгучим рикошетом вонзилась в мозг. О, небо! Вот это силища! Похоже на выстрел в упор!

Она даже не пыталась шелохнуться. Лежала и прислушивалась, как болевой ураган крушит и сметает внутри неё всё без остатка. В раскрошенной голове буйным вихрем клубилась единственная мысль: "За что?" Горячая слеза скатилась с её полуприкрытых глаз. За то, что она хотела быть счастливой?

— Рэй, ну что? — доносилось из пустоты.

— Бессмысленно, док... Похоже, мы её потеряли.

"Ещё бы не потерять, — отдавало эхом в растерзанном болью мозгу. — Долбануть так, что я свалилась наземь. Эй, придурки, загляните под стол! Авось где-то тут меня и найдёте".

— Мы не можем этого допустить! — не унимался настырный первый голос. — Ты знаешь, кто она? Ты знаешь, кто там, за дверью, сейчас мечется из угла в угол, волнуясь за неё? Дин Тайлер! Сам Дин Тайлер! Известность мировой величины. И, к тому же, чертовский красавчик. И он ждёт от нас только добрых вестей.

— Кто бы он ни был, чем бы ни обладал, — громким именем, красотой, деньгами, — он всего лишь человек, — слабо возражал второй мужчина. — И не может повлиять на ход событий.

— Вот тут ты прав. Но именно как человека мне и не хочется его разочаровывать... Увеличь напряжение!

— Док, да вы что?!

— Рэй, здесь командую я! Увеличь напряжение!

— Но это опасно!

— А чем мы рискуем? Разве только смертью ради жизни? Так вот знай: я всегда за такой риск! — и далее голос-деспот добавил, не терпя никаких возражений: — Приготовься!

Сашины глаза резко распахнулись, голова оторвалась от пола, губы изумлённо разомкнулись. Её разум так резко охватил смысл этих слов, что решение пришло само собой: бежать! Иначе новой экзекуции ей не пережить. Страх придал прыти, Саша вскочила на ноги, судорожно выискивая глазами выход. Взгляд её скользнул по стеклянным дверям, уловил в них своё отражение и...

Вообще-то, Саша — рациональный человек. Всегда и во всём. С самого детства она поступала так, как велел ей разум, и это часто спасало её от передряг. Лишь однажды она позволила себе поддаться чувствам и поступить так, как желали именно они. Но она сотню раз потом пожалела об этом. Всё же нет лучшего советчика, чем рассудок, и если только прислушиваться к нему...

Правда, в последнее время её мозг начал давать сбои, и Саша находила это забавным. Вот и сейчас, увидев в стекле её силуэт, он отодвинул страх на задний план и напомнил о том, что она, прежде всего, женщина. А женщина даже в аду останется ею. "А я прехорошенькая, — подумала она, оглядывая стройненькую фигурку, облачённую в прилегающий белый брючный костюм. — Не то, что та безжизненная бледная мумия там, на столе. Кстати, кого-то она мне напоминает..."

— Готов? — прогремело где-то вверху, отчего Саша словно очнулась.

Вот дура! Сейчас её убьют! Зато прехорошенькую! Она бросилась со всех ног к двери, схватилась за ручку, рванула её на себя. Проём зазиял чернотой, настораживая. Хочет ли она туда? Сможет ли из ярко освещённой комнаты ступить в кромешную темень?

— Разряд!

А разве у неё есть выбор? Отбросив сомненья, Саша бросилась вперёд и...

И тут её настиг новый выстрел...

Пунктиры

Холодные сумерки зыбились в густом тумане, вязкий воздух, насыщенный влагой, неприятно колол ноздри и першил, застревая в горле. Было трудно двигаться, было трудно дышать. Отчего-то всё тело болело, как если бы в него выстрелили из ружья и смертоносная дробь, вырвавшаяся градом, в одночасье поразила всё естество. Но, невзирая на это, Саша брела куда-то. Брела в каком-то чужом неприветливом месте, где внезапно очутилась одна. Брела, не позволяя себе остановиться, потому как явственно ощущала: если сделает это — тут же умрёт.

А силы были на исходе. Ватные ноги устали настолько, что отказывались её держать, и каждый последующий шаг давался с невыносимой болью. Голова кружилась, и перед глазами расходились жёлто-серые круги. Господи, какая мучительная пытка! Зачем она тащится неизвестно куда одна-одинёшенька где-то на отшибе жизни? Как она попала сюда, в это зловещее место, больше похожее на преисподнюю?

А вокруг не было ни души. Только туман клубился непроглядной стеной, оседая влажной дымкой на оголённых участках тела. И Саша так долго в нём плелась, что даже одежда на ней промокла. Хотелось уюта, хотелось тепла, хотелось, наконец, достичь неизвестной цели и позволить себе передохнуть.

Внезапно в глазах у неё потемнело, и, обессилев, Саша рухнула наземь. Ну, вот и всё! Она даже не будет пытаться подняться. Зачем? Какой в этом смысл, если ей всё равно не выжить? Так какая разница, когда умереть, — сейчас или чуть позже? Сомкнув веки, она ощутила, как долгожданный покой волной блаженства прошёлся по венам, и, растворяясь в подступающем забытье, успела подумать, что умирать не так уж и страшно. И вдруг уловила рядом с собой не очень отчётливый шорох. Тихий, вкрадчиво-осторожный, смешанный с холодом, которым её обдало, он заставил её встрепенуться и разомкнуть ресницы. И она даже вздрогнула: прямо над ней возвышался какой-то силуэт — высокий, пугающий, казавшийся совсем тёмным. Облачённый в воздушные белые одежды, издаваемые характерный шелест, он казался инертно-отрешённым, но стоял у её ног, как будто выжидая чего-то.

— Кто ты? — шепнула она, с трудом приподнимаясь на локте.

Создание не ответило. Натомест приступило чуть ближе, слегка наклонилось — и Саша разглядела его глаза. Большие, изумительно красивые, цвета летнего неба, они завораживали и манили, но смотрели с таким стылым блеском, что Сашу прошибла невольная дрожь. Где-то она уже видела это создание. И, кажется, оно преследовало её.

Ощущая, как сердце прокачало леденящий душу ужас, она отшатнулась и, резко усевшись, поспешно попятилась назад. На пути попадались то ямки, то кочки, мелкие камешки кололи в бедро, но Саша не реагировала на это и упорно отползала во мрак.

Неожиданно она упёрлась спиной в каменную стену и невольно оцепенела, понимая, что попала в западню. Теперь ничто ей не поможет. И если только захочет, существо беспрепятственно настигнет её.

А оно неспешно шло по пятам, приближаясь размеренными шагами; и, понимая, что участь её неизбежна, Саша испуганно сжалась в комок. Закрыла глаза, прикоснулась лбом к стенке, перевела судорожно дрожавший вдох. И вдруг уловила неясные голоса, звучавшие неподалёку. Что это? Ей мерещится? Она прислушалась. Голоса не стихали. И хоть разобрать невнятное бормотанье она не могла, всё же различила: говорили двое. Быть может, это Господь спорил с дьяволом, решая, кому она достанется?

Вздрогнув от такой мысли, Саша завертелась по сторонам и сквозь расступающийся туман неожиданно увидела дверь — старую, обветшалую, бесстыдно хваставшуюся ободранной краской и увесистой старинной щеколдой. Что-то ей подсказало, что это и была та самая цель, которую она так долго искала. И пусть навскидку она выглядела довольно невзрачной, всё же находилась в нескольких шагах и даровала шанс на спасение. Это придало Саше сил. Вскочив на ноги, она бросилась к стене и, взбежав по ступеням, молнией скрылась за дверью.

Приятное тепло в тот же миг приняло её в свои объятия — упоительное, сладостное, катящееся живительным покалыванием по озябшим нервам. Здесь не было липкого тумана, и хоть в помещении царил полумрак, по стенам мягко скользили световые блики. Жёлтые, красные, голубые, они, словно вспышки, порхали повсюду, и чем дальше Саша проходила, тем интенсивнее становились. Казалось, будто она попала не в узкий сумрачный коридор, а очутилась на дискотеке. Только музыки не было. Вместо неё раздавались всё те же голоса, с каждым шагом становившиеся отчётливее и громче. И, когда она добралась ещё до одной двери, то уже могла разобрать, о чём они говорили.

— Это удивительно, — говорил один. — Удивительно и странно.

— В вашей практике бывали такие случаи, док? — спрашивал другой, заставивший Сашу насторожиться. Ей показалось, или он был знаком?

— О, молодой человек, в моей практике чего только не было. Но, знаете, каждый случай индивидуален. А значит, ничего предугадать нельзя.

— Выходит, вы не выдвигаете никаких прогнозов?

— Делать это в моей профессии — крайне неблагодарное дело. А в вашем случае — тем более. Ведь он абсолютно непредсказуем и совершенно не оправдывает их.

— Это хорошо или плохо?

— Всё зависит от результата. Поэтому ответить я пока не могу.

В наступившей короткой паузе послышался тяжёлый вздох.

— Она уже так долго там, - с грустью произнёс затем второй голос, делая акцент на последнем слове. Нет, он определённо ей знаком!

— Я вас понимаю, — и уха коснулся слабый шлепок по плечу. — Но, знаете, у меня такое впечатление, что она сознательно не спешит возвращаться. Вернее, подсознательно. Такое случается, когда человек не хочет жить.

— Не хочет? — знакомый голос заметно напрягся.

— А почему это вас удивляет? Бывает, знаете ли. К примеру, пережитое зацепило так, что погасла всякая надежда, или внутренняя борьба измотала настолько, что не осталось никаких сил. Понимаете, о чём я?

— Конечно. Но, думаю, это не наш вариант.

Часть первая

Воспоминания

Стоит ли верить?

1998 год. Москва

— Ну? Кто следующий? — невысокая полноватая женщина за столом деловито перетасовала карты. — Кто ещё хочет узнать свою судьбу?

Девушки, сидевшие в комнате студенческого общежития, на миг приутихли. Всякий раз, когда заканчивались лекции, они собирались вместе и занимались приятными мелочами: обсуждали женские проблемы, мирно общались и пили мятный чай. Сегодня их культурно-развлекательная программа была особенно интересной, поскольку Вера Коротаева, самая старшая женщина из их группы, вызвалась погадать.

— Так ведь вроде все уже, — хихикнул кто-то.

— Нет, не все, — возразил другой голос. — Сашке ещё не гадали.

Саша оторвалась от окна, через которое вглядывалась в промозглый февральский вечер, и, обведя сокурсниц большими серо-голубыми глазами, обрамлёнными оправой чёрных ресниц, поправила лихо спадавшую на них русую чёлку.

— А мне и не надо, — возразила.

— Ты уверена? — шепнула сидевшая на подоконнике её сестра Таня, учившаяся в этом же институте уже на четвёртом курсе и частенько забегавшая к сестре поболтать.

— Абсолютно.

Саше тогда было семнадцать. Она была юной, азартной, полной сил и всерьёз верящей, что в жизни ей всё по плечу. Тем более, что ей было на кого равняться. Имея такую старшую сестру, как Таня, Саша с самого рождения видела прекрасный пример для подражания — пример целеустремлённости и несгибаемости в достижении цели. В этом смысле Тане не было равных: наметив для себя чёткую цель, она затем упрямо к ней шла, не отвлекаясь. И достигала своего. Саша же не обладала такой жёсткой внутренней силой, потому как от природы была ранимой и нежной. И хоть её мягкость притягивала и пленила окружающих, всё же доставляла трудностей ей самой. Ведь доброму душой человеку так трудно жить в этом мире.

Но матушка-природа позаботилась и об этом, наградив девушку очень сильным и надёжным помощником: острым разумом. Именно этот никогда не дремлющий маленький монстр в её черепной коробке являлся тем доблестным стражем, который заменял недостающую в ней силу. И, надо сказать, справлялся с этим превосходно. Вот и тогда он шепнул Саше, что затея с гаданиями — всего лишь нелепая суматоха и ничего больше. Так стоило ли на неё отвлекаться?

— Как это не надо? — удивилась Вера. — Ты что же, не хочешь знать, где твоё счастье?

— Где бы оно ни было, — да хоть в параллельной вселенной! — оно настигнет меня, если мне предназначено. А это ваше священнодействие — всего лишь фарс. Я в него не верю.

— А я и не настаиваю. Я же честно призналась, что не являюсь гадалкой, что значение карт знаю из какого-то потрёпанного журнала и что этим, — она потрясла в руках карты, — и гадать-то всерьёз нельзя, ибо это не таро. Ими только глупую овцу в дураках оставить можно.

— Тогда зачем вам это нужно?

— Мне? — Вера сделала акцент на этом слове. — А не вы ли меня просили этим заняться? Исключительно забавы ради.

Саша улыбнулась, вспомнив, как девчонки, пронюхав о тайном хобби Веры, и в самом деле всё утро пропрыгали вокруг неё, словно цыплята вокруг наседки, уговаривая провести хотя бы один сеанс. Какой только в этом толк, если всё в нём до последнего слова неправда? Вот глупые клуши!

— Ну, давай же, Сашуль, — снова отозвался кто-то из них. — Не упрямься.

— Ведь интересно же, — поддержала другая.

— Наши же предсказания ты слышала, — поддакнула третья.

Саша набрала в лёгкие воздух, желая что-то возразить, но, вспомнив эти самые предречения, вдруг прыснула со смеху:

— Знакомство с пьяным кретином на танцульках, торопливый, но такой страстный перепихон в грязном подъезде, волосы, вырванные ревнивой женой... Хороши пророчества, ничего не скажешь! Прям счастья полная корзина!

Она ещё продолжала смеяться, как вдруг Таня, наклонившись к уху, шепнула:

— Они всё равно не отстанут. Можешь не стараться.

Саша умолкла и обвела однокурсниц глазами. Любопытные и далёкие от серьёзности лица. Их не беспокоило, что всё происходящее — бред доморощенной горе-гадалки, их интересовал сам процесс. Как лекарство от скуки. Не больше. И, поняв, что сестра права, Саша решительно подсела к столу напротив Веры.

— Ладно, чёрт с вами. Гулять так гулять. Повеселите меня ещё раз.

Довольные таким исходом, девушки плотнее обступили стол, а Вера, перетасовав колоду, протянула её Саше.

— Сдвинь!

Без особого интереса наблюдала Саша, как недипломированная гадалка раскладывает карты, склоняется над ними, изучая. Пауза. Долгая. Достаточно долгая, чтобы насторожиться. Вера бросила на Сашу быстрый взгляд — очень быстрый, чтобы его прочесть, — и вновь опустила глаза. Что-то идёт не по плану?

— Что там? — образовавшуюся тишину нарушил полный недоверия Сашин голос.

Помедлив ещё немного, Вера всё же оторвалась от карт, и Саша отчётливо уловила скользнувшее в её глазах замешательство. Она словно увидела что-то страшное и теперь раздумывала, стоит ли говорить.

— Что, — Саша даже не пыталась подавить в голосе едкие нотки, — одним клоком волос мне не отделаться в жизни? С меня снимут весь скальп?

— Нет, но... Всё так запутано.

— Ха! — не удержался кто-то. — А разве вы здесь не за тем, чтобы всё распутать?

— Я не профессиональная гадалка, не забывайте. Я вообще не гадалка!

— Но тем не менее всё, что вы предсказывали, у многих сбылось. Вы сами так говорили.

— Но не у всех же! — Вера вновь взглянула на Сашу. — Боюсь, я ничего не смогу тебе сказать.

— Неужели всё так плохо? — ирония, как и прежде, сквозила в голосе Саши.

— Да кто ж его разберёт?! Ещё никогда в своей практике я не встречала такой яркой и одновременно непонятной раскладки. Карты как будто спорят между собой.

— Морды хоть не бьют друг другу?

— Тебе смешно, девочка, а я вот никак в толк не возьму, как разгадать весь этот ребус. Вижу, к примеру, что тебя ждёт знакомство с трефовым валетом...

Это всё глупости!

Украина. 2001 год

— Итак, если кто-либо из присутствующих знает причину, по которой данный союз не может быть заключён, пусть скажет об этом сейчас или умолкнет навеки, — администратор ЗАГСа сделала чисто формальную паузу — всего лишь чтобы сделать вдох — и уже собиралась продолжить свою торжественную речь, как вдруг тишину нарушил голос Татьяны:

— Позвольте мне?

Тихий гул прошёлся по рядам гостей — кто-то удивился, кто-то возмутился, кто-то тупо ничего не понял. Стоявшая в центре зала пара брачующихся встрепенулась от неожиданности и оглянулась на Татьяну, а та почти с вызовом посмотрела в глаза невесте, словно говоря: "Господи, Сашка, что же ты творишь?"

Таня была категорически против этого брака. С самого начала. Едва сестра заикнулась, что собирается замуж, как та обрушила на неё целый шквал возражений. По её словам, Саша была совсем ещё юной и вполне могла позволить себе наслаждаться лучшими годами в одиночку. Ведь ей было всего каких-то двадцать лет, а в этом возрасте жизнь начинала дарить лучшее, что имела. Так стоило ли ставить на всём этом крест?

Хотя была и другая причина, по которой упорствовала Таня: Саша ещё не окончила обучение и, соответственно, не устроилась в жизни, тогда как при наличии желания и свободы могла бы обеспечить себе неплохое будущее. Но нет, обычно трезвомыслящая и рассудительная, она решила связать себя по рукам и ногам и никаких доводов не воспринимала. Видимо, серьёзные люди бывают далеко несерьёзны. И упрямы, словно баран.

А причиной такого упрямства послужил худощавый темноволосый парень — довольно простой и ничем неприметный. Он не был красавцем, но, имея обычную внешность, мог казаться довольно милым. Но Тане он не понравился с первого же взгляда. Почему? Саша этого не знала. Быть может, она считала его недостойным сестры или же виновным в том, что по его милости та слетела с катушек.

— Вам есть что нам сообщить? — очухалась от минутного нокаута администратор. В её многолетней практике подобных случаев ещё не бывало. — Вы знаете причину, по которой этот брак невозможен?

— Нет. Но я знаю, что моя сестра совершает ошибку. И хочу её от этого уберечь.

— Милая девушка, — улыбнулась женщина, — даже если и так, то это её воля.

— А это — моя сестра! — не сдавалась Татьяна. — Пожалуйста, позвольте мне с ней поговорить.

— А почему вы не сделали этого раньше?

— У меня не было времени: я — только с вокзала.

Этот довод, видимо, показался администратору убедительным, она задумчиво помолчала, после чего тихо произнесла:

— Вообще-то это против правил, но..., — и она обратилась к невесте: — А вы хотите поговорить с сестрой?

А что Саше оставалось? Побледневшая и удручённая происходящим, но всё же безумно хорошенькая, она лишь кивнула.

— Хорошо. Тогда прервёмся, — и женщина повернулась к помощнице: — Пригласите следующую пару. А эту мы распишем позже. Если не передумают.

Поняв, что священное действие откладывается, гости поплелись к выходу. Приподнимая краешек подвенечного платья, Саша схватила сестру за руку и, выскочив в коридор, подтолкнула к окну.

— Что за спектакль ты устроила? — зашипела строго, буравя её взглядом.

Сейчас она не походила на то мягкое создание, которое Таня знала. Лицо её было жёстким, жесты — решительными и сухими, в глазах горел воинственный огонёк. Но что бы ни послужило причиной такого преображения, Таня знала: сестра всё та же. А это — лишь маска, помогающая выразить свой протест.

— Сашка, ты же знаешь, что я думаю об этой свадьбе.

— Знаю. Ты мне сто раз говорила. И даже отказалась на неё приезжать. И вот — нате вам! — не только приехала, но и устроила настоящий цирк!

— Цирк устроила ты. Значительно раньше. Когда решила выйти замуж. И это при том, что тебе учиться ещё целый год.

— Я доучусь. Я же не бросила учёбу.

— Слава Богу, хоть на это хватило ума! А что потом? Уедешь к мужу и похоронишь себя в глубинке?

— А что в этом плохого? — возмущённо огрызнулась невеста.

— Саш, ты это серьёзно? Зачем было учиться в Москве? Чтобы уехать обратно домой?

— Таня, я украинка. Как, впрочем, и ты. Но в отличии от тебя своего дома нисколько не гнушаюсь.

— Я тоже, дурёха. Но в Москве — перспективы. Хорошая работа, карьерный рост... Я помогла бы тебе с этим.

— Но...

— Только не говори, что тебя это не интересует.

Интересует. И даже очень. Хорошая работа всегда была для Саши важным звеном. Но перед ней предстал выбор: семья или карьера. И она сделала его в пользу первого.

— Гостиничный бизнес в наше время не очень-то популярен, — скорее для себя, чем для сестры произнесла она. — И, следовательно, на нём не заработать.

— Ха, а ты на меня посмотри!

Да, с этим было трудно поспорить. Невзирая на годы, Таня уже уверенно стояла на ногах, зарабатывая хорошие деньги. Сразу по окончании института её взяли на работу в "Ритц-Карлтон", и, будучи прекрасным специалистом, она очень быстро пошла по карьерной лестнице вверх. В результате недавно приобрела в Москве квартиру, а теперь вот даже в Штаты собиралась. На стажировку.

— Ты успешна, не спорю, — произнесла Саша. — И я за тебя рада. Но... Что у тебя есть кроме работы?

— В каком смысле?

— Ты же одна, Таня. Ты до сих пор одна. Хоть тебе уже двадцать три.

— И что же? Дорогая моя, одиночество — такая же достойная форма существования, как, скажем, и супружество. Это не изъян.

— Согласна. Но я не хочу так. Я хочу иметь мужа, семью, детишек. Хочу быть нужной кому-то.

— Кому? Вот этому Сергею? — и Таня кивнула в сторону Сашиного жениха, поджидавшего её поодаль.

— Да чем он так тебя бесит? — возмутилась та, что случалось всякий раз, когда Таня не скрывала своего недовольства.

— Тем, что он тебе не подходит. Ты хорошенькая, а он как прыщ. Ты умна и уравновешена, а он пустоголовый. Зато упрямый, как осёл. И чуть что — сразу паникует. Как баба, ей-богу! Даже не знаю, что ты в нём нашла.

Мистер Успех

Лос-Анджелес. То же время

А на другом конце Земли в это же время господствовал вечер, и над гордым Городом ангелов, погрузившемся в сумерки, зажигались первые огни. Слабые, ещё не очень заметные глазу, они, однако, уже начинали своё дежурство, дабы с уплотнением темени перейти в настоящее обилие света. Оживало освещение в жилищах, вспыхивали вывески и витрины, озарялись яркими фонарями серые ленты улиц и шоссе. И весь мегаполис походил на муравейник, в котором ни на минуту не останавливалась жизнь.

Домик на окраине Малибу также являлся частью мощной городской гирлянды. В его окнах уже горел свет, иногда проносились тени, а через открытые створки наружу устремлялась мелодия, исполняемая вживую. И это не было странным: здесь обитали братья Тайлеры, известные на всю округу своим пристрастием к музыке. Оба видные и статные, они всерьёз ею увлекались. Старший, Нейл, — кареглазый шатен с развитой мускулатурой — любил ударные инструменты и потому упражнялся на барабанах, выстукивая чёткий ритм. Младший, Дин, — такой же шатен, но с изумительными голубыми глазами и до тонкости правильными чертами лица — владел клавишными и гитарой, а также писал песни, аранжировал и исполнял их. Имея такие таланты, ребята мечтали основать собственную рок-группу и делали для этого всё возможное: зондировали почву, подбирали состав, заводили нужные знакомства и даже выступали с первыми концертами — пока лишь в пределах своего штата. И, конечно же, ежедневно оттачивали музыкальное мастерство, нарушая при этом соседский покой.

Сегодня они тоже разучивали новую песню. Останавливались в трудных местах, что-то согласовывали, обсуждали вариации и снова принимались за дело. Переливы интонаций, твёрдые ноты, чёткий ритм...

Внезапно мелодия оборвалась, и, повернувшись на табурете, Нейл небрежно забросил барабанные палочки за спину, метнув в сторону младшего брата неоднозначный взгляд.

— Дин, я устал. Не могу больше.

— Ничего не знаю, — властно отмахнулся тот. — Соберись, Нейл! Осталось немного поднапрячься.

— Знаю я твоё "немного". В нём нет частицы "не".

— Хорош брюзжать, несчастный. Если ты и дальше хочешь долбить по кастрюлькам, то тебе — на кухню. А если, наконец, собираешься осуществить свою мечту, тогда не хнычь, а займись делом.

— В данный момент я собираюсь прибить тебя, узурпатор, — прошипел старший грозно, хотя глаза его так и смеялись. — Натянуть твою смазливую морду на барабан и так палочками отмутузить, чтобы мама родная не узнала. И ты прав: сейчас я воплощу эту идею в жизнь.

С этими словами он ловко перемахнул через барабанную установку и по-кошачьи плавно двинулся в сторону брата с выражением победного ехидства на лице.

— О-о, попробуй только! — тот торопливо отложил гитару, готовясь ретироваться. — И получишь фейсом об тэйбл.

— Сейчас поглядим, чей фейс пострадает.

Зная, чем всё закончится, Дин не стал тратить время на споры и, развернувшись к двери, тут же бросился бежать. В мгновенье ока Нейл превратился в ураган и полетел следом.

Всякий раз, устав от написания песен, братья устраивали такие шуточные бои. Инициатором зачастую выступал старший. Вовсе не потому, что уставал больше, просто он видел, как выматывался брат, взваливший на себя большую часть обязанностей в группе, и превосходно знал, что трудоголический характер не позволит ему прерваться на отдых. И Нейл начинал хитрить, выискивая всевозможные причины отвлечься. Такие разрядки нужны были обоим: они помогали не только размяться, но и переключали на другую волну.

Вот и сейчас из комнаты, в которой скрылись братья, доносились крики, грохот, смех, ругательства и непрекращающаяся возня.

— Нейл, скотина, ты сейчас убьёшь родного брата! — раздавался приглушённый голос Дина, смешанный со сдавленным смехом.

— Не-ет, я убью наглого мелкого гоблина, мешающего мне спокойно дышать.

— Это кто кому сейчас дышать мешает? — прохрипел младший, задыхаясь в крепких руках Нейла.

— А-а, не нравится, когда тебя душат?! Теперь ты знаешь, что я чувствую всякий раз, когда ты травишь меня своей противной музыкой. Если я от неё ещё не подох, то и ты потерпишь... Эй! Стой! Ты куда?!... Вот сучонок!

Послышался гулкий хлопок, скрип резиновой подошвы по полу, затем — удар в дверь, и в коридор буквально вылетел Дин. Взлохмаченные волосы на его голове стояли дыбом, до половины расстёгнутая рубашка переехала на бок; но с губ срывался весёлый смех.

— Стой, червяк! — в дверях нарисовался также давящийся смехом Нейл с упругой диванной подушкой в руках.

— Обломись, Отелло! Сначала попробуй догони!

— Легко! С первой же попытки!

С этими словами старший замахнулся и с такой силой запустил подушкой в спину убегающего брата, что тот грохнулся, по инерции проехав парочку метров по скользкому полу. В тот же миг Нейл пересёк разделявшее их расстояние и навалился на Дина.

— Ну, что, членистоногое, нравится ползать на брюхе? — наигранно грозно прошипел он ему на ухо. — Заодно и пыль собой вытер. Хоть какая-то польза от тебя.

— Нейл, бегемот-недоросток, сними с меня свою задницу!

— Ах, ты...! — резким движением тот извлёк из кармана прихваченный в спальне носок, бросил на пол перед братом и, схватив его за макушку, стал толочь в него носом. — Это тебе за бегемота! Это — за недоростка! Это...

— А-а! Нейл, только не лицо! Лицо не тронь! Это же лицо нашей будущей группы.

— Да ты что? — и тот изобразил такое удивление, как если бы впервые об этом услышал. — Уродливая, должен заметить, у нас будет группа. И я играть в такой, пожалуй, не хочу. И ты бы не хотел, если бы Господь не обделил тебя умишком. И не валялся бы здесь сейчас, не нюхал бы мои носки. Ну, как запах? Нравится ароматик?

— Садюга! Это же пытка!

— Нет, дорогой мой, это ещё не пытка. Вот играть песенки, которые ты сочиняешь, — это настоящая пытка.

— Сволочь! Ты что, в этих носках по канализации бродил?

Всё могло быть иначе

Сентябрь того же года. Москва

На железнодорожном вокзале было шумно и оживлённо. Кто-то сновал туда-сюда, изучая графики движения поездов и разглядывая висевшие на стенах плакаты; кто-то, пыхтя, влачил куда-то непосильные чемоданы; кто-то проносился, словно торнадо, поняв, что от своего транспорта безнадёжно отстал. Словом, здесь кипела бурная и очень насыщенная жизнь, такая обычная для этого места. Впрочем, зная его специфику, было бы глупо рассчитывать на что-то другое. Только те, кто поджидал свой поезд, выглядели более-менее спокойно. И то лишь до тех пор, пока не объявили посадку.

Саша тоже была в их числе. Сидя за столиком привокзального кафе, она потягивала горячий кофе, изредка поглядывая в окно на пробегающих мимо прохожих. Провожавшая её Таня расположилась напротив и в такие минуты пристально следила за сестрой. Что-то было с ней не так, это она отметила с первой же минуты их встречи. Что-то угнетало её, лёжа незаметным камнем на сердце. Но за минувшие два дня — ровно настолько Саша приезжала в гости — она не обмолвилась ни о чём ни словом. Шутила и смеялась, обсуждала пустые, но такие милые женские вопросы и старалась выглядеть счастливой и беззаботной. Но Таня чувствовала: за мнимым внешним благополучием таится внутренняя проблема. А для такой тонкой душевной организации, какую имела сестра, быть может, и целая катастрофа. Эх, Сашка, Сашка, что же ты молчишь? Почему не скажешь, что тебя гложет?

— Ну, и где этот официант? — произнесла Таня, стараясь отогнать назойливые мысли. — Почему не несёт наши французские пирожные?

Саша оторвалась от окна и с интересом взглянула на неё.

— Дались они тебе! — проронила.

— Что значит "дались"? Мы же их заказали. У меня вон скоро кофе закончится, а он... Он что, за ними во Францию побежал?

— Не исключено.

— Тогда мы их не дождёмся.

— Ну, и ладно. Фигуры будут стройней.

Находить что-то хорошее даже в плохом — редкое качество, и Таня уважала сестру за него. Но сейчас она отчётливо понимала: именно это не позволит ей рассказать о проблеме. А оставшись с ней один на один, Саша попытается найти для трудности оправдание и научится с ней жить. Глупо? Конечно! Ведь проблемы всегда нужно решать, а не подстраиваться под них.

— Они и так стройные, — со вздохом возразила Татьяна. — А я пирожных хочу. Со сладким и очень вредным кремом.

— В таком-то месте? Отравиться не боишься?

— Это было бы лихо!

— Шутишь? Тебе нельзя: у тебя через пару часов — самолёт до Нью-Йорка. Вдруг тебя именно там разберёт? И тогда уже назавтра вся пресса напишет о том, что Татьяна Дивеева — проблемный пассажир. И, кстати, пресса не только наша, но и американская.

— Так это же здорово: я прославлюсь с первых же минут пребывания в чужом краю.

— Не прославишься, а обесславишься. Как только сойдёшь с трапа самолёта. Если, конечно, сойдёшь. Если долетишь. Если ещё сядешь.

— Ладно, ладно, — Таня подняла руку, прося сестру остановиться. — Я поняла: есть пирожные мне не стоит. Даже если принесут. В чём лично я сомневаюсь.

— И там, в Америке, будь осторожна с этим. Опозориться порой так легко... Сколько ты, кстати, там пробудешь?

— Почти неделю.

— Так много? — по-доброму удивилась Саша.

— Это тебе тут кажется, что много, а мне там, думаю, этого маловато будет. Ведь меня ждут экскурсии в самые знаменитые отели Манхэттена: The New York Palace, New York Hilton Midtown, The Waldorf Astoria New York... И это далеко не полный список. А главное — выставка-презентация гостиничного бизнеса, которая будет длиться два дня. Представляешь, целых два дня занимательных знакомств с новинками, интересного обмена опытом, сногсшибательных мастер-классов... Да я от одной только мысли об этом уже трепещу!

Таня вся внутренне так и светилась, глаза её горели, щёки пылали румянцем. Только человек, безумно любивший свою работу, мог рассказывать об этом с таким запалом. И Саша по-доброму завидовала сестре, поскольку сама такой работы не имела.

— Я очень рада за тебя, — проронила она. — Правда.

— Эх, Сашка, — не удержалась Татьяна, — если бы ты послушалась меня, всё могло бы быть иначе. Может, сейчас бы даже летела со мной.

— Не надо, Тань, — тихо попросила та. — Прошу тебя, не надо.

На минуту сёстры умолкли, и в этот самый миг возле них вырос долгожданный официант. Держа в руках маленький поднос, он обвёл посетителей неуверенным взглядом, скользнул глазами по девушкам, после чего слегка коснулся Сашиного плеча, негромко спросив:

— Простите, это вы заказывали пирожные?

Его прикосновение было вкрадчивым и осторожным, однако реакция Саши на него поразила Татьяну. Она резко вздрогнула, отдёрнув плечо, и неподвластный контролю страх вперемешку с отвращением скользнул по её лицу. И Таню неожиданно озарила догадка. Боже, Сашка, неужели у тебя проблемы именно с...?

Какой-то недобрый порыв накрыл её с головой. Досада на горе-официанта переплелась в ней с жалостью к сестре, и, поддавшись эмоциям, она съязвила:

— Да, мы! Но вас, молодой человек, видимо, только за смертью посылать: быстро не принесёте.

— Просто я работаю здесь не так давно, — попытался оправдаться тот, — и ещё путаю расположение столиков.

— Тогда купите себе компас! Он помогает ориентироваться на местности.

Парнишка стушевался и, краснея, поставил принесённые лакомства на стол, после чего, ещё раз извинившись, удалился. А Саша с укором посмотрела на сестру.

— Тань, ну зачем ты так? Человек ведь старался.

— Переживёт! В другой раз будет порасторопней.

— Да что с тобой?

Таня не выдержала, и чувства, заглушаемые последние два дня, выплеснулись наружу:

— Я в порядке. А вот с тобой что?

— О чём ты?

— Брось, Сашка, мне надоело притворяться. Я вижу, что с тобой что-то не то. И даже догадываюсь, что именно.

В серых глазах Александры пронеслось сомнение в своём ли Таня уме, но та отлично знала: сестра умела быть хорошей актрисой, когда это было ей нужно.

Репетиция Армагеддона

Лос-Анджелес. Несколькими днями позже

Очередной сентябрьский день выдался удивительно погожим и комфортным. Казалось, лето, не успев нагуляться за отведённый ему срок, задержалось ещё на несколько дней и теперь раздаривало свои щедроты. Яркое солнце, ласковое тепло, ощущение полной гармонии на душе... Что ещё для счастья надо? Дин распахнул окно и, облокотившись о подоконник, выглянул из него. Пожалуй, одно: совершить вместе с Нейлом вылазку в ближайшее кафе и пожевать шоколада.

Всё утро они, как обычно, провели в студии. Работа ладилась, всё шло, как по маслу. Даже непривычно как-то. А потом Нейл, тоже явно удовлетворённый результатами трудов, совершил ещё один изумляющий поступок: пригласил брата в кафе.

— Поскольку мы с тобой лишены всяких милостей-любезностей, пока наши девушки в отъезде, — сказал он. — Э-э... а когда они вернутся, кстати?

— Послезавтра.

— Ага. Так вот, пока они — там, мы тут погибаем от недостатка гормонов счастья. Поэтому предлагаю пополнить запас эндорфинов: пойти и нажраться где-нибудь шоколада. До отвала. Чтоб аж стошнило. Ты — как?

Хоть Нейл и был горазд на выдумки, но даже от него Тайлер-младший не ожидал такого. Он был и изумлён, и удивлён. Приятно.

— Я только "за". Чур, мне чёрный шоколад! Можно с орехами.

— Да хоть со щебёнкой! Тогда собирайся. Я тоже пойду оденусь.

И вот Дин стоял у окна и, поджидая брата, ловил себя на том, что сегодня был необычный день, — лёгкий и удачный во всех отношениях. Так, что даже настораживало. Словно затишье перед бурей.

Дверь распахнулась, и, оглянувшись на брата, возникшего в проёме, он интуитивно сообразил: а вот и буря! Лицо Нейла дышало волнением, глаза нервно бегали, а сам он озадаченно тараторил в трубку, которую держал у уха:

— Что?... Да подожди, не части! Я не могу ничего разобрать из твоей тирады... Что случилось?... Когда? — он перевёл ошеломлённый взгляд на брата, а затем потыкал пальцем в сторону телевизора.

Этот жест был понятен без слов. Дин молнией схватил пульт и включил "ящик".

— Да, я уже смотрю, — долетело до него, прежде чем перед глазами предстала ужасная картина.

Панорама Нью-Йорка. Горели башни-близнецы. Густой чёрный дым клубами вздымался вверх, из изувеченных окон зловеще вырывались языки пламени... Голос за кадром оповещал о том, что утром неизвестными был проведён теракт, в результате которого оба здания Всемирного Выставочного Центра были разрушены. В подтверждение этому кадр сменился — и экран показал сам процесс падения некогда гордых и величественных небоскрёбов.

Голос продолжал вещать сухие факты, камера вырывала из обломков и пыли вид города, превратившегося в картину апокалипсиса, но Дин уже в это не вникал. Он вдруг ощутил, как всё его естество, каждая клеточка напряглась до предела, а по венам заструился обжигающе-холодный ужас. Презентация, на которую отправились Дорис и Крис, проходила в северной башне Выставочного Центра. Именно сегодня.

С трудом повернувшись на ватных ногах, он оглянулся на брата. Тот с не меньшим потрясением таращился на экран.

— Скажи, что это нам снится, — шепнул Дин.

— Хотел бы, но...

— Я как-то пропустил... Есть жертвы?

— Уйма.

— Нейл, нам надо — туда. Ближайшим же рейсом.

— Согласен. Вот только, — и тот опять ткнул пальцем в экран, давая понять, что выудил информацию именно оттуда, — аэропорты Нью-Йорка закрыты. Все рейсы отменены.

— Плевать! Мы не можем сидеть здесь и тупо ждать, тогда как наши девочки... О, Боже! — Дин закрыл лицо руками и попытался присмирить разбушевавшиеся чувства.

— Надо что-то придумать, — нервно приглаживая волосы, Нейл прошёлся взад-вперёд. — Только вот в голове такой хаос, что все умные мысли разбежались.

— Погоди! — поднял голову брат. — Что они там говорили об исключении в запрете на полёты?

— Что они разрешены лишь медикам и полицейским.

— Вот! Значит, будем использовать именно это. У меня есть кое-какие знакомства.

— У меня, кстати, тоже.

— Тогда сделаем так: ты звони по своим, я — по своим. Кому-то должно повезти... Чёрт, куда я девал свой мобильник?

— Он у тебя в кармане, Дин, — старший успокаивающе хлопнул брата по плечу и, достав свой телефон, стал быстро набирать номер.

На следующие несколько часов дом братьев превратился в улей: в нём без конца слышался шум. Телефонные звонки, обрывки разговоров, нервные прохаживания по коридору, чертыхания, крики, удары кулаком в дверь... Но знакомства в жизни имеют огромную силу и порой могут то, чего не может никто...

Когда ребята добрались до Нью-Йорка, уже наступало утро следующего дня. Однако город не спал. В эту ночь он даже не ложился: уж слишком большое потрясение он испытал накануне и теперь мобилизировал оставшиеся силы, чтобы как-то его пережить. Страх, боль, скорбь, безысходность — всё это находило подтверждение на каждом шагу: на лицах вздрагивающих от каждого шороха прохожих, на бесконечных указателях на объезды, на бесчисленных нарядах копов, патрулирующих все без исключения улицы. Даже воздух был насыщен опасениями и тревогой. И эмоциональным сумбуром, взявшим город в свой плен.

Сизый сумрак клубился по Нью-Йорку. Казалось, по нему пронеслась беспощадная бомбёжка, и поднятые в воздух частицы пыли ещё не скоро коснутся земли.

— Похоже на Армагеддон, — шепнул Нейл.

— А если и не он, то очень удачная его репетиция, — согласился Дин.

В районе Манхеттена было оживлённо. Какие-то люди в униформах разных инстанций проносились туда-сюда, суетились отряды медиков и спасателей, пробегали просто прохожие, унося тень опечаленности на лицах. К самому месту падения небоскрёбов не пускали — территория была оцеплена, на ней велись поисковые работы. На подступах к ней раскинулись наспех образованные информационные палатки, в которых и можно было что-то узнать о пострадавших. Откровенно говоря, информацией они располагали весьма скудной, так как большинство жертв всё ещё оставались под завалами, а тела тех, кого находили, даже опознать было невозможно. Но, как бы там ни было, а имён своих девушек ни в одном из списков — ни погибших, ни спасённых — братья не нашли. Это и печалило, и в то же время вселяло надежду. А может быть — о, как сладко эта мысль согревала сердце! — девушек на тот момент вовсе и не было в злополучном Центре? Что, если презентацию отложили или перенесли на более поздний час? Да, это казалось маловероятным, но в сложившейся ситуации так хотелось в это верить. Или же их — раненых, но живых — увезли в одну из ближайших больниц, куда доставляли всех пострадавших; и искать их нужно было именно там.

Мне очень жаль

Облачённая в спортивный костюм, Татьяна сидела в палате на постели и, обхватив забинтованными руками колени, склоняла на них такую же забинтованную голову. Душа её была встревожена и потрясена, так что даже закрыть глаза она боялась. Стоило только сделать это, как упрямая память возвращала к пережитой трагедии, безжалостно подхлёстывая нервы запечатлёнными в ней кошмарными картинами. И пусть Таня увидела не так уж и много, но и этого хватило для того, чтобы внутреннее равновесие поколебалось. И снова обрести его она наверняка ещё долго не сможет.

Тяжело вздохнув, она подумала о том, с какой радостью летела в эту страну. Сидя в самолёте, ощущала, как каждая клеточка в ней ликовала, предвкушая что-то сказочно-необычное и удивительное. Шутка ли сказать, она летела ни куда-нибудь, а в саму Америку — страну безграничных возможностей и совершенно другой жизни! Проведённые затем в Нью-Йорке два невероятно интересных дня оправдали её ожидания: они были наполнены поучительными лекциями, занимательными встречами, захватывающими рассказами экскурсоводов и увлекательными посещениями всемирно известных отелей, увидеть которые воочию она даже боялась мечтать.

Таня была счастлива. Эмоции переполняли её, а чувства — самые лучшие чувства — так и бурлили. Поддавшись им, вечером второго дня она даже позвонила сестре, хоть это и било по карману.

— Сашка, ты не представляешь, как здесь интересно! — воодушевлённо бурлила в трубку. — Сколько потрясных мест я посетила! И не просто потрясных, а прям убойных.

— И ты всё ещё жива? — улыбалась та. — Это радует.

— Ха! Я согласна здесь даже умереть, да только что со мной может случиться?

Глупая фраза, обронённая впопыхах, оказалась не безобидной. Словно предвестник. Но тогда Таня не могла знать, что произойдёт, и не ведала, что говорила.

— И всё же будь осторожна, — попросила сестра. — Мне почему-то тревожно.

— Да, ты всегда беспокоилась за меня. Особенно, когда я далеко. И зачастую напрасно. Так что выбрось весь этот хлам из головы. Завтра начнётся главное событие нашего визита: выставка-презентация. И я просто боюсь лопнуть от счастья.

— Ну вот, а ты говоришь "выбрось весь хлам".

— Да ладно, — протянула Таня, поняв, что оговорилась. — Я скотчем обмотаюсь. Мне ведь ещё домой лететь. Кстати, что тебе привезти?

Раздавшийся в трубке лёгкий вздох, заполнивший секундную паузу, сказал о том, что Саша улыбнулась.

— Боюсь, то, что мне действительно нужно, тебе не удастся отыскать, — сказала она. — Даже в Америке.

— Шутишь? Это страна невероятных возможностей. Здесь есть всё. Здесь сбываются мечты. Даже самые смелые. И я тому подтверждение.

Снова — маленькая пауза, и опять — такой же вздох. И дальше — полушутливый-полусерьёзный тон Саши:

— Тогда привези мне счастье. Найдётся там такое?

— Счастье? Хм... Возможно. Но, думаю, не так быстро. Тебе придётся подождать...

Таня прикрыла глаза, сдерживая просящиеся наружу слёзы. Знала бы она тогда, что уже назавтра такое солнечное упоение от пребывания в этой стране обернётся настоящим кошмаром. Что с самого утра земля ускользнёт из-под ног и небо покажется с овчинку. И что вся радостная эйфория улетучится из души, заменяя себя потрясением и страхом. Как же так вышло, что всё переменилось в один-единственный миг? Эх, Сашка, Сашка! Похоже, ты была права: чего-то здесь всё-таки нет. И, кажется, именно счастья.

Дверь палаты осторожно открылась, кто-то в неё вошёл, но, занятая невесёлыми мыслями, Таня не обратила внимания на это. Только когда доктор аккуратно подсел на кровать, она подняла голову — и взору посетителей предстала разукрашенная ссадинами и гематомами рожица. Каштановая чёлка, смышлёные карие глаза, резко выделяющиеся на бледном лице, и добрый, но встревоженно-напуганный взгляд. Она походила на израненного зверька, угодившего в клетку.

— Таня, — вкрадчиво сказал доктор, показывая на пришедших с ним парней, — эти ребята хотят поговорить о девушках, которых ты опознала. Ты сможешь это?

Таня молча кивнула.

— Ты не против?

Она лишь покачала головой.

— Хорошо. Тогда я вас оставлю, — доктор указал парням на стулья у кровати и, ещё раз попросив не забывать о деликатности, неспешно удалился.

Братья подошли ближе, сели. Изучая девушку глазами, Нейл нарушил молчание первым:

— Привет. Ты как?

Таня неопределённо пожала плечами, затем добавив с заметным акцентом:

— Лучше, чем те девушки. Намного.

— А откуда ты знала их?

— Да, если честно, я и не знала.

— Но ты же их опознала, — удивился Дин.

— Да, но мы даже не познакомились толком.

— Как так? Пожалуйста, расскажи.

— И, если можно, подробно, — поддержал старший Тайлер.

Таня обвела их усталым взглядом. Довольно милые и очень привлекательные парни. Вот только глаза у обоих грустные, переполненные горечью и болью. Видимо, их эта трагедия тоже коснулась. Через девушек, о которых они расспрашивали. Интересно, кто они им?

— В общем, дело было так, — начала Татьяна со вздохом. — Мы столкнулись в лифте. Когда я в него вбежала, девушки уже находились в нём. Они были радостными и такими взволнованными, что не спросили, на какой этаж мне нужно. Думаю, они даже вряд ли заметили моё присутствие, а я не отважилась прерывать их беседу: они говорили о таких милых и важных вещах. Это у себя на Родине я нахраписто-смелая, а здесь всё время боюсь попасть впросак.

— А откуда ты? — вновь поинтересовался Нейл.

— Из России. Живу и работаю в Москве... Так вот. Где-то до двадцать восьмого этажа мы так и ехали: я — молча, а девушки — болтая между собой. За это время я успела заметить бейджи на их костюмах — у всех участников выставки такие были — и изучить имена попутчиц. Вот откуда я их знаю, хоть мы и не знакомились. Затем Кристина спохватилась, спросила, на какой этаж я еду, и выяснилось, что мы направлялись на одно и то же мероприятие. Мы поболтали немного — о том, какую фирму они представляли, о том, что я в Америке — на стажировке... А затем у Кристины зазвонил телефон. Она взглянула на экран, с улыбкой шепнула Дорис какое-то мужское имя... ах, да: Нейл!... И стала разговаривать с ним. А я только тогда сообразила, что свой мобильный забыла в машине на стоянке, а в нём находилась важная для выставки информация. Мне не оставалось ничего другого, как вернуться за ним. Господи, как я злилась тогда на себя за рассеянность! А ведь если бы не она...