Почти цивилизованный Восток - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Карина Демина (самиздат)

Глава 1 В которой леди находит приключение

Он был женат пять раз, а потому в ведьмах понимал куда больше иных храмовников.

Из жизни обывателя

- Дорогая, - его губы коснулись ладони, и прикосновение их обожгло даже сквозь перчатку. Кровь моментально прилила к щекам Эвы, а сердце заколотилось с такой силой, что стало страшно. – Все будет хорошо, дорогая… поверь мне.

Эва кивнула.

- Вот, выпей, - человек, лучше которого в мире не было, поднес флягу. – Три глотка.

Первый дался тяжелее всего. Содержимое фляги было густым и тягучим, а еще горьким и одновременно – приторно-сладким. Что-то было в нем знакомое, напоминающее запахом содержимое хрустального графина матушки.

Того самого, трогать который Эве было запрещено строго-настрого.

А еще из фляги пахло травами. Знакомо. И запахи эти, и вкусы тревожили. Или не они? Эва уродилась такой вот тревожной.

Или… нет.

Это Происшествие сделало её такой.

- Пей же, - показалось, что в голосе Стефано проскользнули раздраженные ноты.

Конечно, показалось.

Он… он просто волнуется. В любой момент Эвы могут хватиться. И даже… даже с учетом того, что Энни обещала, даже клялась своей красотой, это еще ничего не значит. И надо спешить. А Эва опять не способна сделать даже ту малость, которая от неё зависит.

Всего-то надо.

Второй глоток. И ощущение липкой сладости, которое хотелось смыть водой. Но воды нет, а есть крепкие руки Стефано.

- Умница, девочка… осталась немного. Сейчас ты уснешь. Очень крепко уснешь, - его голос теперь звучал мягко. Но флягу Стефано не убрал. – Давай еще. Пей, милая, пей…

Травы…

Чабрец, собранный на растущую луну. Безобидная травка, как полагают многие. И аптекари согласны. Сущая правда, между прочим. Полезная даже. И лихорадку лечит, и легочные хвори, а еще многое иное. Но это если обычный. Для Тори собирали иной чабрец, что появлялся на краю старого семейного погоста. Хрупкие лиловые веточки ломались в пальцах и норовили вовсе рассыпаться трухой.

Матушка тогда поджимала губы и в этом снова виделся упрек.

Будто… будто Эва виновата в том, что случилось.

Голова закружилась.

- Ляг, - Стефано не бросил её. – Закрой глаза. Не сопротивляйся. Поверь, все будет хорошо.

Кажется, на Эву швырнули плащ.

У чабреца вкуса почти нет, только аромат. Некоторые мешают его с чаем, но матушка полагает, что это признак дурного вкуса. Чай, если и можно с чем мешать, так это с молоком и лимоном. И то…

Мысли путались.

- Ну что она?

- Крепкая, - голос Стефано доносился издалека, и сделался таким… таким… незнакомым. Из-за зелья. Могильный чабрец приносит облегчение при болях. И способен снимать судороги. Особенно, если смешать его с аконитовым соком. Но и аконит нужен особый, болотный, черный. Он ядовит, а потому следует проявлять особую осторожность. И капли на коже хватит, чтобы сердце забилось быстрее.

И еще быстрее.

И…

- Других вон с глотка вело, а эта три сделала.

- Не многовато?

- В самый раз.

- Ну… не знаю… она вона, какая-то белая вся. Не окочурилась бы ненароком.

Шеи коснулись ледяные пальцы, потом они же перехватили руки.

- Много ты понимаешь. Это ведь леди, - в голосе Стефано прозвучала такая нежность, что Эва с трудом удержала улыбку.

Все будет хорошо.

Все обязательно будет хорошо.

Она ведь… она поступает дурно. Но матушка и тем паче отец никогда не дали бы согласия на брак. Пусть даже других желающих взять Эву в супруги и нет. Так что… как и родители Стефано будут против. Ему предназначили другую невесту, пусть даже о помолвке еще не объявили, но ведь слово было дано. Сама эта мысль заставляла душу гореть огнем. И Стефано тоже не был рад. Вот и предложил побег, а Эва все не соглашалась, не соглашалась, пока не представила, как она будет жить дальше.

Одна.

Старая дева. И вечная сиделка при Тори, а она ведь не виновата! Она ведь действительно не виновата и… Эва решилась. Она оставила письмо. Энни передаст. Потом. Позже. И матушка, конечно, рассердится. И отец. Но поймут.

Обязательно.

Поймут и простят.

А потом Эва вернется домой. Она обязательно вернется, пусть не сразу, но когда Стефано получит дядюшкин титул и она сама станет графиней… графиня Шербери, это ведь красиво… они и простят.

И обрадуются.

- Живая, - пальцы убрались. – Просто силы в ней прилично, хоть с виду и не скажешь, но камушек еще не ошибался. Видишь, как ярко горит? Стало быть, не просто одаренная, а с сильной искрой. Заказчик будет доволен.

Глава 2 В которой приключение леди продолжается, а у самой леди появляются некоторые сомнения в правильности выбранного пути

Глава 2 В которой приключение леди продолжается, а у самой леди появляются некоторые сомнения в правильности выбранного пути

Повозка останавливалась дважды. В первый раз она свернула с дороги, чтобы задержаться на какой-то ферме. Эва с удивлением разглядывала грязные дома, меж которых бродили тощие свиньи и неряшливо одетые люди. Здесь Стефано встретили, как доброго знакомого.

Заросший черной бородой тип похлопал Стефано по спине, и они ушли в дом. А из повозки стали вытаскивать ящики. Обычные. Тот, в котором лежала Эва, не трогали. Только крышку подняли и человек, не Стефано и не кучер, другой, совершенно отвратительного виду, долго Эву разглядывал. И даже руки к ней потянул, что было невероятно омерзительно!

Эва едва не умерла от ужаса.

Но появился Стефано.

- Грабли убрал, - сказал он довольно грубо. – Не про тебя.

- Тю… больно-то хотелось, - тот, третий, был бледным и каким-то больным. Лицо его испещренная мелкими шрамами, которые остаются от оспы, вызывало отвращение, как и редкие сальные волосы. – Но может, того… я заплачу…

Стефано молча ударил.

И Эве даже задышалось легче. Хотя, конечно, благородный человек не станет пинать другого человека, выговаривая при этом совершенно неприличные слова.

Эва точно не знала значения, но была уверена: неприличные.

Так выражался папенькин конюх, когда пребывал в состоянии душевного расстройства. А Эва как-то подслушала. Не специально. Просто… просто пряталась.

Вот и…

- Еще раз полезешь, - Стефано поднял этого человека за горло и тряхнул хорошенько. Тот висел в руках Стефано тряпкой. – Я тебе грабли так переломаю, что до конца своей жалкой жизни шевелить не сможешь. Ясно?

- Ты… - человек булькнул что-то.

- Годе, - снова появился чернобородый. – Ты, Эндрю, что-то больно суров.

- Я на эту идиотку несколько месяцев угробил, - Стефано уронил того, отвратительного типа, и плюнул на него.

Про кого он?

- Не хватало теперь, чтобы какой-то придурок товар попортил.

- Он не полезет. Клай, приглянь.

- Погодь, надо её переодеть, - Стефано запрыгнул и склонился над ящиком. Он прижал пальцы к шее, и в этом прикосновении не было и тени нежности.

Почему-то стало страшно.

Очень-очень страшно.

- Я Майку кликну. Подберет чего от девок. А она того… не того часом?

- Живая. Но сейчас…

Её приподняли, и к губам прижалась та самая, уже знакомая фляга.

- Сильная. Еще отойдет до сроку, кричать станет, - пояснил Стефано. – А так… ты весточку отправил?

- Еще когда. Обижаешь.

И снова ушли. Зато появилась женщина. Узкая. Бледная. Уродливая, как все-то в этом месте. За нею шел огромный мужчина, правда, двигался он медленно и выражение лица имел такое, что Эва сразу поняла – убогий.

Но её на руки подхватил легко.

И понес за женщиной.

То, что происходило дальше, заставила Эву возмущенно открывать рот. И закрывать. И снова открывать, только вместо крика вышел сдавленный писк, который и был услышан лишь черным толстым котом. Да и тот лишь хвостом дернул, мол, чего разоралась?

Её раздели.

Женщины. Слава богам, женщины! Но полностью. И одна, выряженная совершенно непотребным образом, долго щупала нижние юбки и языком цокала.

- Положь, - сказала та, первая. – Не про тебя.

- А и чего? – женщина подняла юбку. – Ишь, тоненька кака! Мяконька…

И щекой потерлась, оставляя на ткани следы пудры и румян. Отвратительно! Как они…

- И сама она… - вздохнула женщина. – Хорошенькая… жалко её.

На Эву натянули жесткую рубашку и платье из грубой ткани того неопределенного цвета, который случается после долгого ношения и многих стирок. У них в доме и прачки-то опрятнее выглядели.

- Вот смотрю и думаю… что ж мы бабы-то за дуры такие? Что ж нам дома-то не сидится.

- Еще поплачь, - сказала некрасивая женщина, отвесив другой, размалеванной, затрещину.

- Да ну… вот ведь я тоже, может быть… жила у папеньки с маменькою, росла, горя не ведала, - затянула размалеванная, да со всхлипами и подвываниями. – И жениха мне нашли хорошего, да я ж дура-то, счастия своего не уразумела… нехорош показался. Старый. Кривой. А пошла бы и сейчас, небось, давно б схоронила… жила б себе пресчастливо честною вдовою. У него вона, своя пекарня имелася.

И замолчала.

- Дуры или нет, - сухо произнесла та, первая, - но то не нашего ума дело. Ясно?

Эве ясно ничего не было.

Но кто её спрашивал?

Тело снова вернули в ящик, а тот перекинули на другую телегу, еще более невзрачную, чем первая. На козлы сел сам Стефано, причем вид у него был совсем чужой. И лицо будто морщины прорезали. И щеку налево перекосило, а рот перекривился.

Глава 3 Где случаются новые знакомства и встречи

- Дорогой, о чем ты только думал! – нервный голос свекрови доносился из-за двери, благо, притворили её неплотно, а потому я получила чудесную возможность слышать каждое слово.

Нет, если бы я осталась в гостиной.

С чаем.

С… дорогой сестрицей Чарльза, что по-прежнему притворялась болезной, но эта болезность не мешала ей сверлить меня ненавидящим взглядом.

Чай остался на столике, родственницу я перепоручила сунувшейся было служанке – мол, не видите, бедняге дурно, скорее её надо упокоить, в смысле окружить покоем и заботой. И когда «молодую хозяйку» уволокли, я вот в коридор выглянула. Ну а дальше просто.

Иди на крик и не ошибешься.

Хорошо, что матушка в гостиницу отправилась. Чарли предлагал ей тут погостить, но вот как чуяла, что это он зря. Гостям здесь не обрадовались.

Особенно одной.

И Эдди с матушкой ушел. Правильно. У меня-то муж имеется, который должен обо мне заботу проявлять, а матушка одна. Вот только сейчас мне отчаянно хотелось оказаться там, в этой вот, пока неизвестной, гостинице.

А лучше дома.

Пусть тот был и старым, в ремонте нуждался, скрипел и вздыхал, но там… там я была своя. А тут? Я пощупала рукав платья. Жесткий. И… и выглядит оно так, что даже служанки смотрят с жалостью.

И брезгиливостью.

- У тебя были такие перспективы! – голос звенел, вызывая глухое раздражение.

Перспективы у него, стало быть.

А я ведь… я ведь говорила! И про перспективы тоже.

- Его императорское величество весьма благосклонно отнесся к моим предложениям…

- Мне жаль, - сухо ответил Чарльз.

- Жаль… Боже! Кто еще об этом знает? И знают ли… возможно, получится решить вопрос. Если вы не венчались в храме, то брак можно будет признать недействительным на основании…

Сердце болезненно сжалось.

- Нет.

- Чарли!

- Мама, пожалуйста, послушай меня. Я понимаю, что тебе кажется, будто ты лучше знаешь, как мне жить. И что делать. И на ком жениться. Но это не так. Я уже не маленький.

- Чарли… - теперь я едва расслышала.

- Я сделал свой выбор.

Сердце все-таки забилось. И радостно так.

- Милисента – удивительная женщина. Я таких не встречал.

Еще более радостно.

- Она умная. Открытая. Честная.

- Боги… ты все-таки влюбился!

- Это плохо?

- Нет, нет, но… любовь мешает мыслить здраво. Кроме того, дорогой, она проходит. Сегодня ты восхищен настолько, что в упор не видишь недостатков. А завтра? Что будет завтра?

- Мы уедем.

- Что?! – а теперь я поняла, что уехать будет не так и просто. – К-куда?

- В Город Мастеров.

- Куда?! – с куда большим выражением повторила матушка Чарли. – Какой город?

Мне показалось, что она едва сдерживается, чтобы не добавить пару слов покрепче.

- Знаешь, почему-то мне кажется, что тебе бы понравилось там.

Вот в этом я весьма сомневаюсь.

- Интересное место. Очень. И с перспективами. Тебе ведь нужны были перспективы?

- Тебе тут перспектив мало?!

- Мама!

- Чарли! Просто выслушай… ты уехал, никому ничего не сказав! А теперь вернулся.

- Извини.

- Нет, я не то хотела сказать. Я очень рада… я просто-напросто безумно рада, что ты вернулся. Я так боялась, так волновалась! Я едва не слегла…

И снова я не поверила. Пусть матушка Чарли выглядела хрупкой, как и подобает истинной леди с востока, но стальная струна тоже тонкою кажется. А поди-ка разорви.

- Сначала один ребенок, потом второй… - теперь голос сделался плаксив. А в коридоре показался мрачный человек в ливрее. Он выразительно нахмурился, явно намекая, что благовоспитанные леди не подслушивают.

Так то леди.

И я показала человеку кулак. А потом, для надежности, и револьвер, который взяла с собой. Тот и убрался. Понимающий.

- И когда я получила письмо… а потом меня пригласил Его императорское Величество… - это было сказано с придыханием. – И сообщил, что ты возвращаешься. И не просто… тебя представят к ордену. Или к медали? Я так и не поняла толком, но совершенно точно наградят! Ты можешь войти в Совет, особенно теперь, когда мой отец… скоропостижно скончался.

Ага. Скоропостижней некуда.

Помню.

- Там какие-то еще проблемы возникли… Император намекнул, что, если ты заявишь права на наследство, он поддержит.

- Нет.

- Чарльз! Ты стал таким… непримиримым.

Глава 4 О том, что силы духа порой недостаточно

Эва думала.

Теперь она сумела подняться над фургоном, хотя все одно вынуждена была следовать за ним. Впрочем, это получалось совершенно без усилий. Наверное, даже если бы она пожелала остаться, у нее бы не вышло. Но она не желала.

Она думала.

Сперва старательно представляла, как возвращается в тело, но вернувшись все-таки – получилось далеко не сразу, что доставило немало неприятных минут – поняла, что в теле еще хуже. Она чувствовала яд внутри, и вкус трав, и то, что тело это, пусть и онемевшее, но все-таки болит. Оно живое. Оно устало быть в ящике. И загрязнилось. И еще, кажется, справило нужду, и теперь солома промокла. И одежда промокла. И… и даже если кто-то вдруг остановит фургон, найдет ящик, а в нем Эву, он примет её за бродяжку.

Или вовсе безумицу.

А фургон трясся. Здесь, в городе, дороги мостили крупными камнями, и колеса перескакивали с одного на другой, а еще порой попадали в ямы, и тогда фургон вздрагивал, скрипел и кренился то влево, то вправо.

Здесь дурно пахло.

И дым, поднимаясь из высоченных труб, сплетался с другим. Черный с желтым, а тот – с зеленым. И все эти рукотворные туманы стекали обратно на грязные улицы.

Вот исчезла мостовая.

А с нею и дома относительно приличного вида. Они сменились какими-то жуткими наскоро сколоченными хибарами. Местами их укрывали куски драных одеял. Кое-где горели костры, добавляя дыма. Когда же дорога свернула к реке, то Эва вновь едва не задохнулась от зловония.

Воду покрывала маслянистая пленка, а у берега, в грязных зарослях, стояли куски желтой пены. То тут, то там поднимались пузыри.

Люди… люди были.

Ужасные! Эва и представить себе не могла, что люди могут быть настолько… отвратительными! Она, конечно, слышала про бедняков и даже с матушкой ходила в храм, а еще по домам, где оставляла отрезы ткани и пряники. Но те, знакомые ей, бедняки были все же какими-то… ухоженными, что ли? У них не было уродливых изрытых оспою лиц, на которых порой отсутствовал нос, а то и вовсе кожу пробивали язвы. Они не воняли. Не чесались.

Они…

Они существовали, как весь этот грязный убогий мир, который… что он сделает с Эвой? Кажется, именно тогда она и позвала на помощь снова. Громко-громко. Так, что лошадь, тащившая повозку, шарахнулась, а Стефано – все-таки Эва привыкла звать его именно так – едва не свалился с козел.

- Твою ж! – крикнул он и щелкнул кнутом над конским ухом.

А Эву не услышал.

Повозка остановилась возле дома, который выделялся средь прочих. Он был каменным и в два этажа. И верно, когда-то даже мог считаться красивым. Правда, своеобразно красивым. Пухлые колонны поддерживали остатки портика. Мраморные ступени заросли грязью, а от балюстрады сохранилась едва ли половина. Обвалился балкон. И кусты, посаженные у лестницы, разрослись так, что закрывали узкие окна. На тех же, что оставались незакрытыми, виднелись решетки.

Место Эве не понравилось.

Категорически.

Но Стефано свистнул и, сунув поводья грязному мальчишке, что вынырнул из кустов, велел:

- Жди. Вздумаешь стащить чего… - и кулак сунул под нос.

Сам же поднялся по остаткам ступеней и пнул дверь.

Открыли не сразу. Эва попробовала было сунуться следом, однако к ужасу своему обнаружила, что дом этот укрыт.

Стеной?

Куполом?

Полупрозрачным, но совершенно непроницаемым для нее.

Что это? Или… конечно… защита! От духов? Нет, к чему. Скорее всего просто. Обыкновенная. А Эва… Эва ослабела. И ей в тело надо, но чтобы то очнулось.

А еще…

Из кустов выбрались еще дети, закутанные в тряпье, пропитавшиеся здешней вонью. Один нырнул в фургон, второй – под него. И тот, что в фургоне, поспешно обшарил, но ничего-то, кроме ящика, не нашел. Правда, он попытался крышку поднять.

- Заколочено!

- Тогда тикай, ща вернется! – донеслось снаружи, и мальчишка исчез. А Эва все-таки расплакалась. От обиды и жалости к себе.

Сколько дней прошло?

Её должны были хватиться… или нет? Матушка ведь отбыла встречать брата. А отец и подавно там, в столице, сидит, делами занимается. Он и когда случалось заглядывать в поместье, на Эву не больно обращал внимание. И теперь… или заметит?

Матушке доложат, что она не вернулась.

Вестника отправят?

Или письмом? Но пока гонец доберется до города… до матушки… и письмо это, в котором Эва просит её не искать. А если поверят? Если и вправду искать не станут? Что тогда?

Она… она умрет? Вот просто так возьмет и умрет?

Насовсем?!

Из дома показался Стефано с двумя мрачного вида типами. У одного и клеймо на щеке имелось. Эва, если бы могла, упала бы в обморок. Но поскольку духи в обморок не падают, она со всею возможной поспешностью спряталась в теле.

Ящик стащили.

Глава 5 В которой обстоятельства смущают

Отель «Три короны», безусловно, не шел ни в какое сравнение с забегаловками, в которых Эдди случалось бывать. Оттого он несколько робел.

А от робости и злился.

- Улыбайся, дорогой, - вот матушка держалась так, будто полжизни провела не в разваливающемся поместье, а посреди этакой вот роскоши.

Ковры.

И главное, не какие-то там циновки, которых не жаль, а натуральнейшие. Мягкие. Один, небось, на сотню золотом потянет, если не больше.

Дерево.

Полированное. Блестящее. А главное даже не это. Когда подъехали, Эдди еще подумалось, что не ошибся ли кучер, но матушке выбраться из коляски помог, руку подал и на красную дорожку, что пролегла по мраморным ступеням, препроводил.

А сам же силой воли заставил себя не пялится.

Дом?

Здоровенный? Этажей в пять? Может и во все шесть? С каменными колоннами, со львами у основания лестницы, с чашами, в которых цветы росли.

Балконами.

Балкончиками.

И прочими излишествами.

- Чем я могу помочь, - дорогу преградил человек в алом мундире с золотыми пуговицами. Был он высок, широкоплеч и, главное, глядел с чувством собственного превосходства. – Господа?

- Нумер нужен, - сказал Эдди.

Когда там, на летном поле, Чарли предложил поселиться у него, Эдди отказался. Оно ведь как? Чего в молодую семью лезть. А ведь полезть потянет, он с ходу почуял, что нелегко сестренке придется. И у нее характер. И у Эдди характер. С тех характеров мало ли чего натворить можно. А Чарли кивнул, мол, будто и не ожидал иного, и сказал, что их в приличный отель отвезут.

Вот и отвезли.

В эту вот… с коврами на лестнице. Какой человек в здравом уме будет выстилать лестницу коврами? Перед этим, в красном костюме, встал другой, в костюме темном, который и вез их. Кучер, стало быть. И произнес что-то столь тихо, что даже Эдди со своим преотменным слухом не разобрал.

Дверь перед ними распахнули, хотя вот честно, Эдди куда охотнее бы убрался в местечко попроще, без ковров, каменных львов и прочей мутотени. Но нет, матушка мило улыбнулась и пошла.

А Эдди что?

Эдди матушку в подобном месте одну не оставит. Пришлось делать рожу из тех, что для приличного общества, кирпичом стало быть, и за ней.

Ну и провожатый тоже.

А там уже внутри и вовсе стало понятно, что привезти-то Эдди привезли, да не туда. Ну… косятся. На него. На матушку. Большею частью, конечно, на него. И под взглядами неуютно. Вокруг-то публика приличная. Господа. Дамы, на фарфоровых куколок похожие. И главное, от этой окрестной красоты зубы ныть начинают.

Эдди сбежал бы.

Но…

Матушка кому-то кивнула, кому-то улыбнулась так, будто только вот недавно беседу беседовала или чаи распивала, как сие водится. Потом поглядела на Эдди с легкою укоризной. Сразу стало стыдно. Тоже мне… герой.

Зеркал испугался.

Хотя… зеркала тоже имелись. И в них отражался Эдди, весь, какой был, с мрачною рожей, с выпирающей челюстью да бугристым черепом, в кожанке, пусть и чистой, но выглядела-то она так, будто Эдди в пыли вывалялся.

Только это не повод сбегать.

И котелок на затылок сполз.

- Не горбись, дорогой, - тихо сказала матушка, и Эдди послушно расправил плечи. Сразу как-то… не то, чтобы полегчало. Скорее уж, если смотреть на благообразных джентльменов сверху, то они вовсе не такими уж благообразными и выглядят.

Вон тот волосья зачесывает гладенько, отчего становится донельзя похож на Скользкого Луи, который два года в розыске значился, пока не попался на передергивании картишек. Даже судить не стали, на месте вздернули. А вон у того лысина, клочками седых волос обрамленная. И красная.

Третий и вовсе чем-то на мэра смахивает. Прям таки родным кажется.

- Стало быть… люкс… зарезервирован лордом… - очередной тип, на сей раз в темном костюме, что-то там еще говорил, то ли выяснял, то ли прояснял, не забывая косить левым глазом на Эдди. Матушка улыбалась и кивала, и вовсе держалась безмятежно.

А…

Хватит ли у них денег?

Нет, они-то были. Но… вот тут… матушка уж больно неправильно выглядит. Ей бы не нынешнее строгое платье, которое почти что вдовье, но все одно бедноватое, а вот чего-то бы этакого, вывернутого. Как у той дамы… или вон у той. Розовенькое. Веселый цвет. Радостный.

Или полосатое.

А лучше, чтоб и то, и другое. И… Эдди, может, и не случалось бывать в подобных отелях, но шкурой чуял, что удовольствие это не из дешевых. Да и гардероб менять женский – не коню подковы сладить. А стало быть, деньги, которых вроде как много, могут и закончится.

И… что делать?

Что ему вообще здесь делать?

- Идем, - матушка слегка оперлась на его руку. – И расскажешь мне о тех ужасах, которые пришли в твою большую голову.

Глава 6 Где речь заходит о родовых тайнах и прошлом, пусть и не совсем отдаленном

Матушка не спешила говорить, а Эдди не торопил. Вот что он усвоил к своим годам немалым, так это, что спешка к добру не приводит.

А позолота-то местами поистерлась. Незаметненько, в уголках самых, но все же. Да и гардины цвет имеют неоднородный, но тоже не сказать, чтобы пятнами пошли. Нет, слегка выгорели.

Самую малость.

Отчего-то данное обстоятельство несколько примирило Эдди с действительностью.

- Видишь ли, дорогой… - матушка все же вздохнула.

- Если не хочешь…

- Не хочу. Но надо. В конце концов, я и без того слишком долго пряталась. И… пожалуй, если бы речь шла лишь обо мне, но Милисента. И ты… - она встала и подошла к окну.

Окна, надо сказать, были изрядными.

В пол.

И с белоснежными переплетами, укрепленными магией. Оттого и не тянуло сквозь них сквозняком. Да и сами стекла отличались той прозрачностью, которой обычным способом не достигнуть. А выходили они на улицу. Узкую. Серую.

Да и сам этот город был серым.

Серые дома тянулись ввысь. По серым мостовым гуляли серые люди, махонькие, что игрушки. Пара серых лошадей тащила уродливого вида повозку, та и шла-то по рельсам.

- Я уже забыла как здесь… красиво.

- Красиво?!

Вот уж чего Эдди не видел, так это красоты. Но матушка снисходительно улыбнулась.

- У каждого свой взгляд. А мне… мне этого не хватало.

Города?

Или роскоши, к которой она привыкла? Эдди не дурак. Эдди понимает, даже без слов. Возьми кого другого, ту же Милли, она вон дичится. И держится так, с видом прегордым, но взгляда хватит, чтобы понять, сколь неудобно ей в этаком окружении.

А матушка?

- Что ж… все же… ты знаешь, что когда-то я сбежала из дому, чтобы быть рядом с твоим отцом.

Эдди знал.

Правда, до сих пор понять не мог, чем же эта скотина такое счастье заслужила. Ну да ему ли матушку судить?

- Я была молодой. И восторженной. И жила… скажем так, меня воспитывали очень строго, и временами мне казалось, что я и дышать-то без разрешения не могу. А тут он. И его рассказы. Запад, где все свободны, нет ни обязательств, ни правил, ни удушающего этикета. Где настоящая жизнь.

Она умела улыбаться грустно и задумчиво, так, что Эдди почти увидел ту, давно пропавшую девушку, которая поверила в сказку.

Не она первая.

Не она последняя.

- Моя семья… ничего не знала, - тонкие руки стиснули платок. – Если бы кто-то заподозрил… твой отец не был человеком моего круга. И близко не был. Мы… мы познакомились случайно. Благодаря моей подруге. Единственной, пожалуй, которая как-то меня понимала. Она тоже происходила из достойного рода, что, собственно говоря, и сделало возможной нашу дружбу. Родители её одобрили. Я просто приняла. Да и Элоиза оказалась удивительным человеком. Легкой, мечтательной и в то же время очень и очень умной.

Эдди хмыкнул.

- Мне так казалось. Полагаю, на деле мы обе были довольно глупыми и весьма восторженными девицами. Но благодаря Элоизе я получила относительную свободу. Мне разрешали посещать её. Более того, мне было дозволено даже провести месяц в её поместье.

- Там ты…

- И там. И тогда. Семнадцать лет… мне уже искали жениха и… и думаю, даже нашли, хотя я заранее его ненавидела, ведь замужество означало лишь, что одна тюрьма сменилась бы другой. Изначально речи о любви не шло. Я была товаром, а брак – сделкой. Этого не скрывали. Мне постоянно говорили о долге, о чести и прочем…

- И…

- Я воспользовалась первой же возможностью, чтобы сбежать. Нет, не сразу… сперва встречи. Тайные. Элоиза включилась в эту игру с огромной охотой. Её тоже не радовала перспектива брака без любви. Потом… я его тоже обманула. Так уж вышло, что… я не назвала настоящего имени. Представилась одним из многих.

- Многих?

- У меня их двенадцать.

- А… теперь понятно.

- Что?

- Ну, откуда у Милисенты столько. Но не понятно, зачем.

- Родовой обычай. Но да, ты прав. Совершенно не понятно, зачем… мне кажется, он любил меня.

- Отец?

- Да. Иначе… понимаешь, я призналась ему. Незадолго до побега. И будь я просто богатой наследницей, мы бы сбежали, обвенчались и вернулись. Так делают иногда. Родители, конечно, злятся, но что они могут сделать? Особенно, если брак был осуществлен.

Почему-то Эдди покраснел. Хотя взрослый ведь.

- Но не в моем случаи. Они… они не простили бы. И любой нормальный человек, если бы он желал лишь денег, понял бы, что денег не получит. Нет. У меня было кое-что. И деньги, и драгоценности… только это мизер. Он ведь был таким… чудесным. Понимаешь?

- Нет.

- И я. Тоже не понимала долго, как так получилось? Куда подевался тот мужчина, который обещал защитить меня? Тот, кто рассказывал такие удивительные истории? Тот, кто называл своей душой? Сердцем?

Глава 7 О разбитых надеждах и коварных обманщиках

Эва писала письмо.

Аккуратно. Старательно выводя каждую букву.

«Дорогая матушка…»

Матушка, несомненно, расстроится. Хотя, конечно, о том, что с Эвой случилось, уже известно, поэтому она и будет в расстройстве. И как понять, расстроится ли она сильнее или, наоборот, обрадуется?

Хотелось бы верить, но…

«…сим посланием спешу уверить вас, что пребываю в добром здравии».

Эва чихнула, хорошо, хоть перо успела отложить, а то бы брызги остались. У нее всегда с чистописанием не ладилось, и вот ныне поспешила, а потому последние буквы слились в одну, нечитаемую.

Ничего.

Матушка Гри заверила, что письмо доставят ныне же. А уже завтра, если родители Эвы возместят затраты, то и Эва воссоединится с ними.

Разве не чудесно?

Сердце билось быстрее. И Эва покусала губы.

«Мне несказанно жаль, что я своим своеволием доставила вам столько неприятностей. Я стала жертвой подлого предательства и спаслась от участи, которая хуже смерти, лишь чудом».

Эва, правда, не была уверена, что жизнь со Стефано и вправду хуже смерти, но в книгах упоминали о чем-то подобном.

Так пусть будет.

И матушка опять же… может, обеспокоится и потом не станет сильно ругать.

Нет, станет, конечно.

И сляжет с мигренью. А как встанет, так и запрет Эву в поместье на месяц. Или даже на два. С молитвенником и рукоделием. Пускай. Сейчас Эва была согласна и на такое.

- Ты не пыхай, - пробурчала Кэти.

Она устроилась в углу комнаты, забравшись на кресло с ногами и завернувшись в какой-то вовсе уж необъятный платок грязно-серого цвета. В полутьме поблескивали глаза, а лицо Кэти почти и не различить было.

- Пиши давай.

- Я подбираю слова, - сказала Эва со вздохом. – Не подбираются.

- Так ты так пиши. Чего подбирать. Как оно есть. Гоните, матушка, деньгу, пока вашей любимой доченьку не похужело, - это Кэти произнесла мерзким блеющим голосочком.

Эва не так разговаривает!

Совершенно даже непохоже!

Но Эва поджала губы и склонилась над листом.

«Меня спасли люди, которые, однако… - и опять задумалась. Вот как сказать, что им нужны деньги? Тогда это уже не спасение выходит. - …однако понесли убытки. А потому для моего возвращения необходимо возместить их в полной мере».

Кажется, так.

Теперь поставить сумму… пять тысяч.

Это много.

Очень много. Но ведь у отца найдутся? Он не пожалеет… он матушке на день рождения поднес ожерелье с топазами, и матушка говорила, что то стоило больше двух тысяч. Две тысячи – это получается, что за Эву два ожерелья просят.

У матушки их много.

И у самой Эвы тоже драгоценности имеются.

- Написала? – Кэти выползла из кресла. – Тогда шуруй обратнова.

- Там холодно, - Эва протянула лист, на котором поставила свою размашистую подпись. – Я замерзла. А если заболею?

- Станешь должна больше, - Кэти на лист посмотрела, но как-то так, что стало ясно – читать она не умеет. – Целитель обходится дорого.

Эва поднялась.

Возражать?

Сопротивляться? Нельзя. Тогда её не просто запрут, могут и на цепь посадить. Конечно, они вроде бы договорились с матушкой Гри, но… мало ли.

И вниз Эва спускалась спокойно. Благо, бульон вернул силы, и пусть Эву еще слегка покачивало, но не настолько, чтобы потребовалась посторонняя помощь.

Дверь заперли.

Правда, ненадолго. Скоро Кэти вернулась с толстым одеялом, которое пестрело пятнами, но Эва согласна была и на такое, и еще платком.

- На от. Неженка.

- Спасибо, - искренне поблагодарила Эва, а Кэти только фыркнула. И снова ушла, правда, чтобы в очередной раз вернуться. И принесла она поднос с миской каши, высоким кувшином, от которого пахло травами и еще чем-то кислым.

- На от. Ешь. А то тощая совсем. И без сисек. Без сисек клиент плохо идет. А нет клиента, нет и деньжат.

Эва кивнула, опасаясь уточнить, какой именно клиент должен быть. Точнее… она догадывалась, но догадка эта была слишком ужасна, чтобы в нее поверить.

Дверь Кэти заперла.

А Эва… Эва села есть. Есть ведь хотелось, причем настолько, что темная, вареная на воде овсянка, показалась неимоверно вкусной. А вот от компота закружилась голова и… и кажется, она снова скользнула в сон. Точнее скользнуло тело, дух же остался.

Рядом.

Он и видел, как отворилась дверь, пропуская Кэти. И та, обшарив Эву – что она надеялась найти? – затолкала её на лежанку. Сверху Кэти набросила платок, а уж потом накрыла одеялом.

Глава 8 В которой случается более близкое знакомство со свекровью к обоюдному неудовольствию

Я смотрела на свекровь. Она смотрела на меня. Так мы и сидели. Буравили друг друга взглядом. И чем дальше, тем сильнее становилось желание сбежать.

- У вас весьма выразительное лицо, - моя свекровь подняла хрупкую чашечку. – Интересные черты. Есть в них что-то такое… нечеловеческое.

- Мой отец не был человеком.

Да я и сама дракон. Но это я говорить не стала. Я ей и так не нравлюсь, без чешуи и крыльев.

- Весьма интересно, - сказала она безразличным тоном. – Но будет лучше, если вы не станете говорить об этом вот так… откровенно.

- Почему?

Нет, папаша был гребаным придурком, тут сомнений нет, но кровь-то тут каким боком? Придурок – понятие интернациональное, от расы и происхождения не зависящее.

- В обществе не принято.

- А…

- И вообще лучше поменьше о себе рассказывать. Мы потом подумаем, какую историю сочинить, чтобы этот брак не казался таким вот…

- Каким?

Чувствую, вот-вот полыхну.

А все Чарли! Я отъеду, дорогая. Ненадолго, дорогая. В канцелярию вызывают, к Императору. А ты пока осмотрись.

Дорогая.

Чувствуй себя как дома, что говорится.

Чаю попей.

Опять.

Вот и сижу. Хлебаю прозрачный безвкусный чай.

- Нелепым, пожалуй, - матушка отставила чашку. – Вы совершенно не вписываетесь.

- Во что?

- Ни во что.

Ага, прежде всего в её планы.

- Что поделать. Уродилась я такой, невписуемой.

И снова сидим. Смотрим друг на друга. Ей явно хочется мне яду сыпануть, да и у меня мысли подобные в голове крутятся, чего уж тут. Но улыбаемся. Старательно так. Аж лицо сводит.

- К сожалению, - это моя дорогая свекровь произнесла с искреннейшим сожалением. – Нам придется искать выход.

И вздохнула.

Я тоже вздохнула. А чашечку отставила.

- А ужин будет? – поинтересовалась я, потому как завтрак давно переварился, обед я, как понимаю, пропустила, но хоть на ужин-то попасть должна.

- Леди пристало проявлять умеренность, - свекровь не упустила случая уколоть.

- Леди пусть проявляют, а я жрать хочу, - почему-то хотелось сделать гадость.

Определенно.

Я ведь знала, что леди так не говорят.

И не сидят, откинувшись в кресле, опершись на подлокотник. И вообще ведут себя иначе. Я… я бы тоже могла. Наверное. Да вот беда, желания не было.

Матушка Чарли прикрыла глаза.

- Что ж, - сказала она. – Думаю, нам стоит поговорить серьезно.

А то до этого мы мило шутили?

- Ужин, несомненно, будет, но я не уверена, что вам, дорогая моя, место за одним столом с воспитанными людьми.

- Могу пожрать и в комнате.

Матушка бы укоризненно взглянула, и у меня сразу проснулась бы совесть. Может, даже настолько, чтобы извиниться. И притвориться леди.

Чтоб их.

Но матушки тут не было… к слову, надо будет узнать у Чарли, где она.

- Да, это было бы замечательно… завтра я приглашу модистку. И кого-нибудь, кто займется вашей внешностью, хотя сомневаюсь, что её можно улучшить. Но цвет вашей кожи общество не поймет.

Охренеть.

Еще и цвет кожи не угодил. Обществу. Чарли вот притерпелся как-то, а общество, значит, не поймет.

- К сожалению, мой сын весьма уперт. Да и брак этот… боюсь, что в свете последних событий Его императорское Величество могут пойти на встречу и дать свое согласие.

- На что? – осторожно поинтересовалась я.

- На то, что этот нелепый брак признают законным.

Нелепый?

Может, и нелепый мой брак… может даже совершенно случайный и в любом ином случае мы бы в жизни до женитьбы не дошли, но все равно ведь он настоящий.

Его боги благословили.

- Может быть иначе? – сухо поинтересовалась я. А внутри опять закипело. Что я ей сделала-то? Я ведь не стремилась. Чарли сам вызвался. А потом… потом взял и свалил из дому, оставив меня наедине с этой вот, будто не понимая, чем все закончится может.

Или рассчитывал, что мы возьмем и проникнемся друг к другу внезапной любовью?

- Вполне… видишь ли, дитя…

Дитя я стерпела.

Я вообще бываю на диво терпеливой, особенно, когда револьвер далеко, а убивать человека вроде пока и не за что, пусть даже очень хочется.

- То, что вы называете браком, несомненно, является связью… и вполне вероятно, это имеет какое-то значение там, на диких землях. Но здесь, в цивилизованном мире, важен брак, заключенный в храме.

Глава 9 Где снова появляется работа по профилю

В дверь робко постучали.

- Господина Эдуарда Годдарда спрашивают, - возвестил мальчишка из-за двери. – От господина Орвуда!

Чего?

Эдди не сразу понял, что спрашивают именно его… Эдуарда. Придумали, однако же.

Господин.

Тоже выдумали.

- Иди, дорогой. А я пока напишу письмо.

Слуга в ливрее, которая с виду стоила куда больше всего гардероба Эдди, смерил его недоверчивым взглядом, а потом поклонился-таки.

И записку протянул, добавив от себя только:

- Экипаж ждет.

Эдди записку развернул, едва удержавшись, чтобы не понюхать плотную бумагу. И с гербом. Ишь ты… а вот черканул некромант пару слов.

«Приезжай. Срочно. Пожалуйста».

- Сейчас, - Эдди вернулся за шляпой и револьверами. Цивилизация тут или как, но револьвер в деле точно лишним не будет.

Экипаж сиял лаком и гербами, лошади лоснились, а кучер солидностью мог спорить с тем, другим, который доставил их с матушкой к отелю.

Эдди хмыкнул и, забравшись в обитое бархатом нутро, откинулся на диване. И глаза прикрыл. Что-то наклевывалось… определенно.

Особняк некроманта стоял словно бы наособицу, на перекрестье двух широких улиц. Он возвышался темною громадиной, и глубокая тень ложилась, что на эти улицы, что на экипажи, что на людей.

Пахло…

Да городом и пахло. Железом. Дымом. Сточными канавами, которых вроде и не было, но Эдди их чуял. Прячь или нет, от вони так просто не избавишься.

Он оценил и кружевное плетение ограды.

И ворота, что распахнулись перед экипажем будто сами собой. Серый камень. Серые фигуры диковинных зверей. Узкие стрельчатые окна, которые тоже глядятся серыми.

Редкие цветы.

Правда им тут тяжело, оттого и цветут мало, да и вовсе выглядят так, словно вот-вот прахом станут.

Дверь открыли.

Поклонились.

- Господин ждет, - сухие слова, но и тон, и взгляд выражают легкое недоумение.

Плевать.

А некромант за полдня успел перемениться. Куда только подевались, что дорожная помятость, что щетина.

- Доброго вечера, - Эдди приподнял шляпу, решив, что и этого довольно. – Или не очень.

- У меня сестра пропала, - Бертрам указал на кресло. – Садись.

Тут Эдди и подумал, что это он где-то уже слышал.

- Вот… прислали. Письмо.

Он протянул пару мятых листов, исписанных бисерным почерком. И рука-таки дрогнула.

- Давно? – листы Эдди взял.

Скользнул взглядом, отмечая, что почерк был, конечно, красивым, но за этой красотой хрен поймешь, чего все-таки написано. То ли «а», то ли «о», то ли просто кружавчики.

Нет, он прочел.

Читывал каракули и похуже.

Бертрам не торопил.

- Матушка утверждает, что понятия не имела об этом… Серджио. Я отправил людей к её подруге, но… сам понимаешь, пока туда, потом обратно… полиция… они немногим больше могут. Да и ненадежно это. Слухи пойдут. Хотя… плевать на слухи.

Он стиснул кулаки и в кабинете стало неуютно.

Настолько неуютно, что и Эдди ощутил всею своею каменной шкурой.

- Верни её.

- Послушай, - Эдди осторожно положил листы. Ничего-то нового.

Большая любовь.

С девицами случается. Со всеми, даже самыми разумными. И незамутненная вера, что все-то будет хорошо, что с нею вовсе случиться может? Что она выйдет замуж, обустроится и всенепременно напишет.

- Погоди, - Бертрам вскинул руку. – Вот. Сегодня принес какой-то оборванец.

Тот же почерк. Бисерные буковки, утопающие в завитушках. Таким хорошо писать приглашение куда-нибудь, а не это вот… нет, ничего-то такого в письме не было, кроме острого ощущения неправильности.

- Ты можешь хотя бы объяснить, что с ней? - тихо спросил Бертрам. Он оперся на стол, и показалось, что, несмотря на кажущуюся худобу человека, дубовая столешница все же не выдержит его веса.

- Ну…

- Правду.

Правду. Эдди поскреб щеку. Щетина уже пробивалась, что вовсе неприлично даже по тамошним, Западным меркам. А тут, надо думать, двухдневная небритость и вовсе сродни преступлению.

- Ты понимаешь, что это лишь… догадки? – осторожно осведомился Эдди. Еще подумалось, что Чарли в родственниках – не самый худший вариант.

Маг, конечно, но… не некромант же ж. А тут прямо жутью веет.

Жуткой.

- Меня устроит.

- Что ж… думаю, что твою сестрицу выбрали, как… остальных.