Под чужим именем

- 1 -

Вика Стрельцова ждала лета так, как дети ждали Новый год, влюбленные женихи — своих невест у алтаря, а безумные фанаты — новых творений кумиров. Весь последний год Вика жила ради одного единственного дня. Дня, когда она сможет еще раз подать документы в институт. Дня, когда она сможет сбежать в Москву или любой другой город и остаться там навсегда. Дня, когда она, наконец, освободится от проживания со своим отчимом и обретет самостоятельность. Она копила ради этого, мечтала об этом, и чем ближе становилось лето, тем более невыносимым казалось ожидание.

***

В «Лотосе» было людно. Вика ловко поставила пустые пивные бокалы на поднос и собиралась шмыгнуть к кухне, как один из подвыпивших парней, которых она обслуживала, поймал ее за край широкой фирменной футболки и, широко улыбаясь, спросил:

- Не хочешь уединиться, красотка?

- Простите, мне нужно работать.

- Работа стояла и стоять будет. А я вот скоро уеду. Ты знаешь, кто мой отец? Я – видная шишка, малышка.

Пара друзей этого парня засмеялась, еще один попытался вмешаться:

- Паш, отстань от девушки. Она работает официанткой. Иди сними себе кого-нибудь, если трусы малы стали.

Тот, кого назвали Пашей, недовольно скривился, но футболку Вики отпустил. Вика нервно улыбнулась спасителю, который кивнул ей на кухню, куда она так спешила. Станешь с такой работой нервной! Вика с радостью поменяла бы место, но в их маленьком городке особого выбора не было. На чаевых можно было заработать куда больше, чем моя полы, и Вика только ради денег держалась за эту работу. Да и от отчима бы влетело, начни Вика зарабатывать копейки по надуманной причине.

Отчим был главной проблемой Вики.

Валентин Стрельцов в своей жизни любил три вещи — свою машину, хоккей и жену Ларису. А Лариса, в медицинской карточке которой значилось «бесплодна», очень любила и хотела ребенка. Так в семье Стрельцовых появилась маленькая Виктория, урожденная Харитонова, чьи родители погибли. Иных родственников у Вики не было, и ту поместили в приют, откуда в возрасте полутора лет ее забрала чета Стрельцовых. К слову, Валентин терпеть не мог детей, и пошел на уступку только ради обожаемой жены.

По идее, все могло сложиться иначе, чем сложилось, не пойди Лариса с Викой одним октябрьским вечером погулять, не реши они зайти в кондитерскую, чтобы купить любимого пирожного Валентина, и не побеги через дорогу в десяти метрах от пешеходного перехода. Ребенка Лариса вытолкнуть из-под колес успела, а сама не выбралась. Так Вика в возрасте девяти лет повторно стала сиротой, а Валентин потерял вторую половинку. В случившемся отчим винил Вику, пусть та и не была виновата. Из нейтрального опекуна он превратился в злого опекуна. Получая ядовитые выговоры за непроглаженные штаны, Вика думала, что Валентину больно от потери, и так он вымещает накопленные гнев и горечь. Горечь и не думала заканчиваться. Присутствие постоянного напоминания гибели супруги превращало ярость и злость в спутников жизни Стрельцова, и выговоры стали повторяться с заядлой частотой. Вика почти ежедневно слушала о том, какая она мерзкая и неблагодарная дура, утешала напивающегося раз в месяц и стоявшего перед ней на коленях Валентина, молившего о прощении за свои слова, укрывала его одеялом, а утром все начиналось заново. Вика не знала, по правде, кого стоит жалеть, когда ревела в подушку, – себя или отчима.

Год назад после того, как Валентин запер Вику в комнате и не пустил на вступительные экзамены, чтобы та смогла подать документы в московский институт, девушка решила, что с нее хватит, и стала откладывать на побег. Больше так продолжаться не могло. Она, возможно, и была косвенной виновницей смерти Ларисы Стрельцовой, но расплатилась уже сполна. Даже за убийство по неосторожности давали от трех до пяти лет, а Вика была заключенной вот уже десять.

Ей уже полгода как перевалило за девятнадцать, и побег в новую жизнь был лишь вопросом времени.

- Эй, они ничего тебе не сделали, зай? - перед Викой, складывающей грязную посуду в окно приемки, вырос Глеб, который вот уже около полугода пытался казаться ее парнем, хотя его никто не просил.

- Почему ты не вмешался? – спросила Вика. - Я видела, что ты смотришь на нас. Ты мог бы... мог бы подойти.

- Ну я… Да ладно, я все держал под контролем! Ты их видела? Они просто дурачились, - возмутился Глеб, словно это к нему приставали, а не к Вике, которая была вдвое меньше и на голову ниже. – Каким бы придурком я был, если бы полез в драку, хотя они просто говорили. Тем более, они мажоры с богатыми папиками. Я подумал, что они все равно ничего тебе не сделают, а если я полезу, меня могут выгнать с работы. Ты хотела, чтобы меня уволили?

- Я ничего от тебя не хотела. Просто не говори тогда всем, что мы вместе. Ладно?

- В смысле? - нахмурился Глеб. - Мы же вместе. И вообще, помнишь подсобку? Или ты всем разрешаешь так делать?

Вика проглотила упрек, хотя хотелось заехать Глебу в глаз. Ох уж эта подсобка! Вика просто не знала, как себя вести, когда Глеб полез целоваться и лапать ее под футболкой. А потом старалась, чтобы такая ситуация не повторялась.

- Эй, зай, я говорю, что мы вместе, потому что мы вместе, - сказал Глеб почти нежно. – Ну чего ты такая? Каких еще знаков внимания тебе не хватает? Вы, девчонки, прямо обожаете, чтобы вам чувства ежедневно доказывали.

Вика помотала головой, поражаясь глупости собеседника, но дальновидно не говоря об этом вслух. Получая выговоры дома каждый раз, когда выражалась неосторожно, Вика предпочитала отмалчиваться, когда не была уверена в своих словах. Отчим очень хорошо научил ее двум вещам: осторожности и лжи. В школе все знали их семью как горюющих по матери, но дружных отца и дочку, а направо и налево Вика о своих проблемах не рассказывала. Лучше сбежать, чем обращаться в службу опеки.

- Вот так-то, - Глеб с победной ухмылкой положил пятерню ниже талии Вики и получил за это шлепок по кисти.

- 2 -

Дома было тихо. Валентин смотрел матч, изредка что-то бормоча под нос. Пахло табаком: видимо, отчим опять курил прямо в комнате.

- Это ты, мелкая? - раздалось из гостиной.

Вика, надеявшаяся незаметно проскользнуть в свою комнату, сглотнула появившийся в горле ком и шагнула к комнате, где был отчим.

Тот выглядел старше своих сорока восьми. Смерть жены какие-то годы забрала, стерла еще какие-то. Вика всегда испытывала давящее чувство вины, видя морщины на лице не такого уж старого Валентина, хотя умом понимала, что не она убила Ларису. Вообще никто не был виноват. Только вот куда проще рассуждать.

- Привет, я с работы. Захватила тебе пиццу, если хочешь.

- Ты полы в коридоре видела? Грязные.

- Может, поужинаем?

- Я не люблю повторять дважды. Сперва дело, Вика. Увижу хоть каплю грязи — знаешь, что будет. И у нас окна отвратительно выглядят. Чтобы завтра же все сверкало.

- Хорошо, - Вика кивнула затылку отвернувшегося отчими. - Сделаю.

Полы блестели. Вика вылила грязную воду в унитаз, сполоснула и его, вытерла вспотевший лоб. Она адски устала от такой жизни. Хотелось хоть немного почувствовать себя любимым ребенком, девушкой без ежедневного списка обязанностей, понежиться в кровати, поесть приготовленный не собой завтрак. Каждое утро она вставала раньше отчима, чтобы сделать омлет, яичницу или сварить кашу, творила бутерброды, собирала из остатков ужина отчиму обед в автомастерскую. Вечера были не лучше. Приходя с работы, она прибиралась, если было грязно, стирала вещи и попутно готовила ужин, выглаживала отчиму одежду на завтра и чистила ботинки. Раньше, неумело кроша салат, она надеялась, что Валентин простит ее, сводит в парк, купит сладкой ваты, но с каждым годом становилось ясно — ничего подобного не произойдет. Бытность в качестве прислуги плотно вошла в график. Вика уже не вину искупала, а лелеяла мечты на будущее, где она сможет построить свою собственную жизнь, не ходя перед кем-то на цыпочках.

- Ты чем пуговицу пришивала, дура? - Вика успела поставить чашки на стол, когда в нее прилетела рубашка. Она недоуменно посмотрел на пуговицу, которую вчера точно пришивала и которая теперь болталась на тонкой ниточке.

- Извини, я переделаю. Не понимаю, как так получилось, - пробормотала она.

Полетевшая в раковину тарелка заставила подпрыгнуть на месте. Вика вскрикнула, врезаясь спиной в кухонный гарнитур, и прижимая руку к колотящемуся от прилива адреналина сердцу. Она не переносила этих вспышек агрессии, боялась их. Валентин прекрасно знал об этом.

- Не надо, пожалуйста, не делай так, - Вика выставила руки, глупо шмыгая носом.

Она казался себе сопливой и несуразной, когда вымаливала прощения у отчима, но по-другому не могла. Лучше бы тот орал, чем швырялся вещами и вел себя как сумасшедший.

- Криворукое недоразумение. Мне тебя учить надо шить? Не ты ли здесь девчонка? Портки будущего мужа будешь отдавать в ателье?

- Нет-нет-нет, я все исправлю. Пап, хватит.

- Ты разгильдяйка, и мне надоели твои вечные завывания. Заткнись и не ной! Что за бабские глупости? От тебя один только шум.

Валентин грузно опустился на стул. За эти годы он располнел, не до ожирения, но по сравнению с прежним — небо и земля. Вика засуетилась, накладывая мясо в тарелку и наливая чай. Щеки и уши горели. Вика не сомневалась, что, если они будут продолжать общаться в том же духе, инсульт настигнет ее в неполные двадцать.

Она уходила из кухни вместе со злополучной рубашкой, когда ее догнал разочарованный голос:

- А ты есть не будешь? Ты же с работы.

- Я... Я потом.

- Извини, я не хотел, - сказал Валентин.

Однако, Вика слишком хорошо знала его и не сомневалась, что при любой возможности это повторится. И в парк есть вату ее как не водили, так и не поведут. Да и какая уже вата! В почти двадцать для ваты поздновато.

- Ничего страшного. Но я все равно потом поем, спасибо.

***

Интересно, как сложилась бы жизнь Вики, живи она со своими настоящими родителями? А может, все было бы как в сказке? Любящая семья, возможно, братья или сестры, с которыми бы она играла. О своем прошлом Вика почти не знала, и это было хорошо так же, как плохо. Лица родителей были прочно стерты из памяти ребенка, которым она попала в детский дом — и больше ничего. Только Стрельцовы. Со временем стало казаться, что они и есть настоящие родители. Порой она ловила себя на том, что даже не вспоминает тот факт, что когда-то была в детском доме. Она называла Ларису мамочкой, Валентика — папой, а про себя отчимом. Фамилия Харитонова была будто искусственной, поддельной. Вика не чувствовала ее своей. Она родилась уже Стрельцовой, хотя почему-то приемной.

Домашний телефон зазвонил в семь утра. Обычно он вообще не звонил, стоял ненужным аксессуаром, пережитком прошлой эпохи. Отчим чистил зубы и крикнул Вике, чтобы та взяла трубку и бросила ее, если это был социальный опрос перед выборами.

- Алло?

Тишина.

- Алло? Я слушаю.

- Извините, это Виктория... эээ...

- Виктория Стрельцова, да, - подсказала Вика незнакомому и юному женскому голосу, который, однако, прозвучал очень даже знакомо.

- Да, точно, - на том конце, наверно, улыбнулись. - Вы — приемная дочь Валентины и Ларисы Стрельцовых, верно? И вам полных девятнадцать?

Вика с подозрением молчала, не понимая, с чего вдруг ей стали интересоваться.

- М... Да, именно. А кто спрашивает?

- Вы проживаете в Подольске?

- А кто это?

- Так вы из Подольска?

- Допустим. Кто это? Вы не представились.

Но в ответ раздались только гудки. Вика посмотрела на трубку и поставила ее на место. Она-то ответила на вопросы звонившей, а вот сама звонившая даже не удосужилась представиться. И кто это мог быть?