Под кожей

Пролог

Существует звук, от которого замирает мир. Это не крик, не сирена, не хруст ломающихся костей-это тихие, хриплые всхлипы мужчины, когда его легкие отказываются дышать.

Я, Алиса, смотрела на Марка, распластавшегося на кафеле ванной нашей съёмной квартиры, и думала, что цвет его губ- это самое страшное, что я видела в своей жизни, это новый оттенок в моей палитре. А как называется этот сизо-фиолетовый цвет умирающей плоти? Моя рука, та самая, что 6 месяцев назад набивала ему на ребре татуировку в виде падающей башни, сейчас лихорадочно рылась в его карманах в поисках телефона. Я вбивала номер не скорой помощи, потому что боялась полиции. Я искала номер его матери. В голове стучало: «Предатель. Предатель. Предатель».

Игла-это честность, она не врет. Она не может врезать тебе под кожу красивую картинку, если твоя рука дрожит от ломки. Она выцарапает только правду, кривую, рваную, расплывшуюся.
Я одна из лучших в этом познании, я архитектор неустойчивых конструкций. Моя игла рассказала истории под кожей десятков людей, которые они боялись произнести вслух-измена, потеря, ненависть, страх смерти, любовь, доверие. Я запечатывала их в кожу, как в капсулу времени.

С Марком я сделала первую в жизни непрофессиональную работу. Я набила ему ту самую падающую башню-символ наших общих амбиций рухнуть вместе красиво, но провела линии слишком ровно, слишком уверенно. Я солгала ему под кожу, что мы контролируем падение.

Его пальцы вдруг слабо сжали мою руку. Глаза его закатились, и я вдруг вспомнила наш вчерашний разговор, уткнувшись лицом в его потную шею:

– Ты меня ненавидишь сейчас?
– Ненавижу. За то, что ты есть. За то, что без этого... без тебя... я уже не знаю, как дышать.

Мы перестали говорить «люблю». Это слово растворилось, как порошок на ложке заядлого наркомана. Осталась только эта химическая реакция под названием «нам-без-этого-больно».

Чтобы понять, как мы дошли до этого, нужно вернуться назад. К тому дню, когда он вошел в мой салон просто как красивый парень с грустными глазами, желавший сделать татуировку. И к тому, что было во мне задолго до него-к отцу, к запаху дешевого отвратного пива и страха, к ощущению чужой, липкой кожи под моими пальцами в массажном кабинете салона. К первому разу, когда порошок пообещал мне, что боль можно просто стереть.

Если бы я знала тогда, что мы будем делать друг другу не рисунки, а неотмываемые чернильные пятна прямо в душе, я бы, наверное, убежала. Но я осталась. Потому что к тому моменту я уже давно искала человека, который захочет разделить со мной не свет, а ту самую, родную, беспросветную тьму.