Под ласковым солнцем: Империя камня и веры

Предисловие

Эта книга открывает новую литературную вселенную «Мир серой ночи». Мир предстаёт после великого кризиса, разразившегося столетия назад и ставшего опустошительным и разрушительным, превратившего большую часть Земли, немалое количество городов и стран в один выжженный и смертоносный ад. Всё, что существовало ранее, все устои и традиции, все основы былого бытия стали прахом на могиле цивилизации. Феодальные владыки и предводители жестоких сект, правители микроимперий, и вожди техноварваров – все сцепились за остатки былой роскоши, без устали воюя за скудные ресурсы и цепляясь в горло друг друга за место под угасающим светом цивилизации.

Что же сталось с человечеством в момент пика кризиса? Власть, запятнанная жадностью и празднеством, люди, искалеченные бунтами и нищетой, разруха, извечные распри, человечество, которое знает только лишь войну.

Но так было до недавнего времени.

Части старого мира потянулись к единству, становясь под неделимые флаги и заявляя о себе, как о могучей силе, как о том, что способно изменить целую планету. Запад и восток, север и юг – все вознамерились построить новый, обновленный и славный мир, в котором не было бы ни нищеты, ни разрушений, а только прогресс и развитие. Сквозь горячие противостояние, бурные сражения, неустойчивые договоры и неудержимое наступление всего за несколько десятилетий из старого, проржавевшего и сгнившего былого мира была выкована новая цивилизация. Вновь появились империи, вновь появились державы, настолько сильные и могущественные, что война между ними стала невозможна. Наступил вновь долгожданный мир… однако проще не стало.

Страны, построенные по идейным лекалам, устремившись к утопическим идеалам, взведя их на свои штандарты и вплетя в девизы, превратились в гегемоны и колоссы, жизнь в которых лишь разменная монета в деле строительства идолов для поклонения, пища для выживания и жертва во имя идеи.

Люди вынуждены выживать в железном «Царствии Небесном», королевстве морали и подчинения, вынуждены влачить существование в новой «Вавилонской башне», либо стараются ухватиться за надежду там, где от него осталась лишь тень. У каждого в этой истории свой путь, ведущий народы дальше в ослепляющую тьму.

В итоге – планеты пребывает в мире и покое, но разделена между такими гегемонами, чья последняя в истории война может привести к окончательной гибели.

Мир серой ночи – это наш мир отдалённого будущего, который пережил страшную ночь, практически забвение цивилизации и упадок в варварство, выжил и явился из кризиса, только о возрождении, о былом величии и славе можно забыть. Неизгладимый, глубокий и ужасающий след оставлен на душах миллионов людей, которые до сих пор блуждают в ночи, хоть и над ними воспламенились «солнца» великих истин, указывающих «верный» путь, только светлее от этого не становится.

Пролог

Это Марсель. На календаре стоит прекрасное тридцать первое августа. Последний летний день щедро одаривает приятной теплотой землю и горожан, грея их, создавая чудесную атмосферу для прогулки. Ласково пригревающее солнце постепенно уходит из зенита, чем говорит о том, что скоро настанет момент прохладного вечера. Этим и пользуются жители города, пытаясь насладиться последними моментами тепла, ибо с середины сентября изменённые ветры с севера принесут холодок.

На улицах прекрасно, всюду играет музыка, похожая на молитвенные гимны и поднимающие дух агитационные стихи, изливающиеся из всех рупоров, колонок и граммофонов, которыми город был просто усеян. В воздухе витает запах не салюта или сладостей, а устойчивое и резкое амбре благовоний, которые по прошению церкви Рейха разжигались Министерством Ликования и Радости. Обстановка говорит о великом празднестве и тех, кто веселился недостаточно министерство Ликования и Радости могло допросить и если причина хмурого настроения была недостаточной, то следовал болезненный штраф. Ведь это праздник, а значит, все должны веселиться.

В любые торжества на улицы выходили не только обычные люди, но и слуги бессчетных министерств, священники новой католической церкви – Империал Экклесиас и представители Культа Государства, одетые в свои потрёпанные и пропитанные солью пота рясы. Они неустанно следят за тем, как проходит празднество и само их присутствие заставляло радоваться людей сильнее, ведь никто не хотел испытать на себе палящего жара «Ласкового Солнца», как называли Канцлера и все его карательные структуры.

По праздничной улице, аскетично украшенной флагами Империи и Хоругвями Церкви, с папкой в которой лежали бланки, с улыбкой на лице шагал слуга управления за контролем Радости и Ликования Министерства внутренних дел, что входило в систему структур «молота правительства» – Имперор Магистратос. Ему было поручено важное задание – искать тех, кто недостаточно сильно радуется такому великолепному празднику как День учреждения управления по надзору за сбором древесины Министерства лесов. Оно было не таким старым, как остальные, но его создание было очень трепетно встречено, ибо как сказано в Фолианте Гражданина: «Является прозорливость и мудрость нашего великого отца государства – Канцлера». И количество дерева выросло, пускай это министерство стало требовать больше заключённых, которые умирали как мухи, для сбора и заготовки деревянных досок. Главное, что показатели поднялись, а только это важно для Рейха.

Человек с папкой и решил посчитать, сколько же министерств на самом деле. Пока слуга структуры шёл и вспоминал, он насчитал более ста министерств. И он улыбнулся этому, ведь практически все сферы жизни были под контролем великого Рейха, а значит, никакого беспорядка и хаоса в управлении не может быть. Пускай они затянули петлю на свободе, ведь это было не так важно, как порядок и стабильность, обещанные Канцлером. Ведь ещё государственный святой отец державы Иероним Флотц говорил: «нет большего идеала, чем полный контроль над всем, что только можно, ибо тогда ничего и никогда не падёт, и не канет во тьму».

Слуга министерства улыбнулся ещё больше, когда увидел своего старого друга – рабочего с завода по сбору автомобилей.

- Здравствуй. Как на заводе? Как работа? – с заинтересованностью вопросил служащий правительства.

- Всё отлично, – радостно и ликующе ответил его друг. – Как видишь, нас отпустили намного раньше. Только помолились полчаса за здоровье Канцлера и вечное существование Рейха и пошли.

В душе слуги министерства поёт радость, ибо нет ничего важнее в стране, чем неделимое воссоединение церкви и государства, ибо только тогда общество станет просвещённым и морально чистым. Только тогда будет выжжена всякая ересь и противная сути человеческой попирающая нравственность идея либерализма. Все отхождения от нравственности и единоверия должны быть строго пресечены, ведь только тогда страна станет нерушимой империей, в которой люди мирно и бесконфликтно сосуществуют друг с другом и их чистые души не развращает всякая пошлая идея. Само слово «пошлость» в архисловаре Рейха трактовалось как: «любое отступление от норм морали, идейности и мировоззрения, заданными Богом и Канцлером». И даже существует статья в Уголовном кодексе Империи «За развращающую пошлость».

Служащий министерства был рад такому положению дел, ведь это обеспечивало единство и братство – недостижимый идеал государств старого мира. Но рассказ друга продолжался, и покорный слуга правительства продолжал внимать ему:

- Сегодня ещё один рабочий предлагал полностью роботизировать производство.

В душе проверяющего настроения сразу вспыхнул протест, который мгновенно был погашен и перешедший в радость репликой рабочего:

- Но его сразу арестовали.

«И правильно» – подумал про себя слуга министерства. Всем рассказывали про то, как во время Великой Ночи новейшие технологии развратили человека, сделав из него ленивое и похотливое существо. Механизмы выполняли всю работу за человека, чем привели его к морально–нравственной гибели – как было сказано в учебниках Рейха. Помимо этого, падения в лени человек стал ваять из железа, проводов и эмитируемой кожи богопротивные создания, что были похожи на человека, но ими не являлись. И люди стали жить и совокупляться с этими противными нравственности куклами. Человек пал под натиском лени и блуда и всё это подавалось под видом прав и свобод, которые, по мнению Канцлера: «убивали человека в человеке, превращая его в праздное существо».

Это мерзкое грехопадение не должно было повториться в Рейхе, и по постулатам великого Канцлера было строжайше запрещено создавать механизмы, похожие на человека. Ибо, как говорил старый кардинал: «Лень способна развратить человека до такой степени, что он станет иметь мысли и помышлять против Бога, Канцлера и Рейха. Никакой лени не должно было быть. Только труд и отдых».

Часть первая. Под серой Вуалью/Глава первая. Мир неприветливый

Двадцать пятое сентября. Рим.

Стоит сырая и прохладная осень, весьма неприятная своей досадой, пугающая мрачностью, словно говорит о том, что впереди ещё более безнадежные времена. На часах стрелки показывают около девяти часов вечера. Идёт лёгкий дождь, морось одним словом, которая промораживает вкупе с прохладным ветром до костей. Безлистные деревья медленно и с треском покачиваются под эфемерным напором ветра, подобно фанатам на концерте, поддавшимся мелодичным и лёгким волнам печальной и плачевной музыки, несущей мотив скорби и печали.

По улочке продвигается высокий человек в чёрных одеждах. Парень одет в длинную трепыхающуюся с каждым шагом накидку с капюшоном. Чёрные штаны уходят под невысокие кожаные сапоги. У мужчины через плечо перекинута чёрная сумка, на которой сияли отблески света фонарей. На него хладно смотрят огромные и монолитные серые дома, больше похожие на бетонные коробки. С каждого дома свисает флаг Рейха. На каждом строении наклеены плакаты с изображением видных деятелей государства, а под ними лозунги, присущие только для Рейха: «Служи государству как Богу», «Воздай молитву не только о здравии своём, но и о спасителе нашем – Канцлере» или «Лучше отдать жизнь в услужении Канцлеру, нежели провести целый пустой день».

Лицо человека плотно скрыто под капюшоном, но это не помешало ему спокойно оглядеться по сторонам. Он увидел серую улицу, серые здания. Всё вокруг бесцветно и тускло, словно в мире не осталось места для красочности, ибо министерство Культурного Устройства Городов не одобряло использования множества цветов в окраске домов. Гражданин Империи, посматривающий на маловыразительность домов, знает, что это проявление «ласковой» руки матери-церкви – министерство, основываясь на рекомендации Империал Экклесиас, посчитало, что многоцветность способна развратить мысль граждан, ибо, если используется множество цветов, а значит и возможно множество политических идей, которые способны были разрушить всё государство. А где проявление такого идеала, как стабильность, если цвета способны привести страну к распаду? Едина мысль, а значит и един цвет. Однако далеко не всем закралась мысль, что подобный подход… необычен, но всё же такие нашлись. Министерство, по прошению своего ведомства – Управления эстетического уюта решило пойти на ряд послаблений. Оно составило особое постановление, что если уровень почитания Канцлера и Рейха в районе высок, то позволяется раскрашивать постройки уже в четыре цвета. Но одноцветность многих районов была скорее связана не с идейными постулатами, а ударным трудом рабочих в начале постройки этого района. Департамент застройки поселений поставил цель: в самые малые сжатые сроки отстроить город. И рабочие просто строили крепкие дома, отвечающие нормам Культа Государства, не уделяя время на покраску. Серые, крепкие, идеологически правильные, да и греют сердце министерству Культурного Устройства Городов, здания, что ещё нужно для Рейха?

От всего этого министерского разнообразия могло вскружить голову, но флегматично шлёпающий по лужам человек уже привык к этому проявлению «заботы» государства, которое работу свою выполняет просто отлично. И что бы было бы, если не эти министерства? – постоянно убеждают со всех сторон самые рьяные политики. И проходя средь сдавленных монолитом из бетонных домовых нагромождений смотря исподлобья идущий в одиночестве человек понимает, что это лучшее, что могло случиться с этим ройном, да и с Римом в целом.

- Это меньшее из двух зол, - прошептал сам себе парень, рассматривая серо-тусклые джунгли из бетона, стараясь не говорить слишком громко, чтобы вездесущие камеры с передатчиками звука не уловили его речи.

Мужчина помнит, как здесь строился один из новых районов Рима, возведённый после времён Великой европейской ночи, как называли этот период на этом континенте во времена Континентального Кризиса. Эпохи, когда в некогда славном городе разверзлись пучины кромешного ада и Рим захлестнули буйные волны кризиса, разорений и военных действий. И в то жестокое время, куда не кинь взгляд, везде царило запустение и разрушение, кроме Ватикана.

Память идущего наполняется отвратительными картинками, как раньше в этом сером районе были разбиты улицы, стихийные помойки на каждом шагу, разрушены многие дома, где среди руин жили нищие, наркоманы, бедные и нищие, а также и весь мелкий преступный криминалитет. В городе вечной славы, во время правления Римского Престола – сборища богатейших «священников» из Ватикана вкупе с крупным преступным синдикатом, возомнивших себя правителями этой территории, каждый день десятки людей умирали от голода, передозировки наркотиками, болезней или просто погибали в бесконечных стычках между бандами. Римляне, по удачному стечению обстоятельств, жившие ближе к Ватикану, вели не столь жалкий образ жизни, как на окраинах, и даже могли себе позволить настоящее мясо или чистую воду, ибо даже простейшие фильтры в городе были роскошью. Всё это отлично запечатлелось в сознании парня, несмотря на то, что он ещё тогда был ещё ребёнком, лет восьми, а с тем ужасом было покончено лет тридцать назад. Он отчётливо помнит, что его существование было жалким подобием жизни по сравнению с жителями Ватикана, именуемыми ещё «Золотым кругом». Там жительствовали только богатейшие «священники», промышлявшие церковным бизнесом и самые авторитетные преступники, бесконечно обиравшие народ. Самые ярые и зажиточные из них составляли – Совет лордов Римского Престола. Это было этакое собрание, провозгласивший себя органом государства, но на самом деле он оказался грабительно-вымогательным механизмом, по максимуму выжимавший все соки из простых людей и, придумывая, как ещё можно обирать население. Совет, полностью коррумпированный, состоявший из тридцати трёх участников, был не способен к здоровому управлению, ставший подобием раковой опухоли, убивающей тело. Солдаты и полиция только и занимались беспрестанным обиранием и показательными казнями, чтобы не поднялось бунта. Единственный шанс для простых родителей хоть как-то обеспечить нормальную жизнь ребёнку это отдать его в местную полицию. Это был самый настоящий ад, сошедший на землю. Тучи мух над городом, непрекращающаяся бойня, жестокая тирания мздоимцев и лиходеев. Казалось, что Господь оставил этот город, ибо это продолжалось долгие лета, однако всему приходит конец.

Глава вторая. Миланское утро

Следующий день. Милан.

На часах около семи часов утра. Солнце начинает медленный путь с востока, неспешно поднимаясь из–за горизонта, и заливая утренним заревом весь город, освещая небесным златом каждую улочку, каждый переулок. Старые эпохальные дома выходят из полуночного сумрака, являя миру своё древнее великолепие. Вместе с ними оковы ночного прохладного мрака скидывают и бетонные леса однообразных домов.

В комнату, которая помещена в один из множества однотипных имперских каменных монолитных бараков стали проникать первые лучи прохладного осеннего солнца, рассеивая в комнате ночной мрак, достигшие лица юноши, который лежит в кровати, ожидая пока прозвенит будильник.

Через минуту звон будильника мгновенно развеял и плотное беззвучие, царившее в комнате. Медленно худая, но жилистая, рука юноши потянулась к рядом стоящему будильнику. Дотянувшись, он наугад ткнул на пару кнопок, и ревущее звучание электронного источника верещания резко смолкло.

Юноша, откинув белоснежное одеяло, нехотя встал с кровати, и тяжёлым сонным взглядом окинув свою комнату, в которой он не так давно живёт.

«Целый год, проклятье… триста шестьдесят пять дней», – подумал про себя парень и неохотно провалился в воспоминания.

- Габриель, поднимайся! – прокричал электронный голос из будильника – последнее напоминание о том, что необходимо вставать и собираться.

Юноша не стал осматриваться на устройство, выкрикнувшее его имя. Столько раз оно это делает, что всякий интерес к этому потерян и воспринимается как стандартная обыденность, неотделимый атрибут каждого дня. Но как бы парню хотелось, чтобы его окликнул живой родной голос, которого он слышал с шести лет. Живя в маленькой квартирке всего с восемнадцати лет, она уже успела надоесть и приесться, стать символом скорби и боли на сердце.

Все беды свалились двенадцать лет тому назад, и каждое утро начинается с тяжких воспоминаний и колючей печали, сдавливающей грудь. Ещё при правлении первого Канцлера те, кого он любил, были объявлены «Политически нестабильными» и его родителей отправили в трудовые исправительные лагеря, как ему сказали, а его самого отправили в воспитательный детский дом.

Тогда в Милане и его округе происходили чистки по политическим мотивам, и цепные псы нового господина миланских земель отлавливали каждого, кто косо посмотрит на атрибуты власти, не говоря уже об инакомыслии. После падения Альпийско–Северо–Итальянской Республики или Лиги Севера в этом регионе обстановка всегда оставалась нестабильной, постепенно накаляясь, ибо получив долгожданную свободу от распавшейся Италии народ Падании хранил её на протяжении столетий великого кризиса и не собирался её отдавать после. Накануне тогда проводился несогласованный митинг в поддержку движения «Миланский дух», который требовал от Канцлера более независимого положения для города.

Габриель, в бытности ребёнком, не понимал политических мотивов сторон, ему просто по-детски нравилось, чем занимаются родители, подобно тому, как любое чадо гордится тем, где работают мать и отец. Хотя сейчас, по пришествии лет юноша проштудировав десятки книг, пропущенные Цензурой, понимает смысл происходящего, несмотря на то, что имперская пропаганда пыталась выставить это как подавление страшного акта неповиновения, угрожающего целостности страны и способного породить новый кризис. С обидой и беспомощностью парень читал страницы этих книг, зная, что люди просили обычного права свободы, и ещё больнее становилось оттого, что его родители попали под каток репрессий.

Они шли к площади, на которой была временная ставка Канцлера, но на улицах мгновенно выставили заграждение из солдат. Члены движения шли с флагами и транспарантами, чьи лозунги могли показаться опасными для фанатичного последователя Культа Государства. Но, ни смотря, ни на что это была мирная демонстрация, которая требовала лишь толику свободы для города на их пути встали автоматчики. Люди в грубой военной форме, тяжёлыми берцами, бронежилетами и укреплёнными шлемами с автоматами АК–147 против мирных демонстрантов. Сквозь стройные ряды бойцов прошёл Канцлер. Его чёрное пальто касалось брусчатки, полуседые и чёрные волосы ложились на плечи, его обветренное и морщинистое лицо было гордо поднято, а голубые глаза с презрением взирали на толпу. Перед ним были люди без оружия, требующие мирной жизни, на их невинных лицах читалось доверие и ожидание. Люди чаяли надежду, что новый правитель пойдёт им навстречу, но у него были совершенно другие планы и понятия о преступлении против страны. Этот человек яро ненавидел, тех, кто думает не так как он, ибо как сам говорил: «Я суть истины. Я не могу ошибаться, а значит, те, кто думают иначе, совершают непростительную ошибку».

Канцлер вздел руку, его ладонь была обтянута кожаной перчаткой, как у палача, который не хочет запачкать руки кровью на казни. Он махнул рукой в сторону толпы с сухим криком «Огонь». И жуткий звон автоматных очередей, и крики разорвали недолгое хрупкое спокойствие. Крики толпы заглушили автоматные очереди. Флаги свободы быстро упали на землю, вместе с наивными надеждами.

Очереди скосили первые ряды демонстрантов. На их лицах вечно остались непередаваемые непонимание и ужас. По брусчатке быстро потекли реки крови. Толпа не могла быстро развернуться, но им дали фору – послышались звуки отстегивающихся рожков. Все быстро побежали обратно как можно быстрее, с криками и воплями, как подобает до смерти напуганной толпе. Звон затворов и новая очередь. И ещё одни ряды убегающих людей были скошены.

Родителям Габриеля неимоверно повезло, они были в последних рядах и не попали под пламенное канцлерское правосудие, хотя их оно настигло немного позже и в иной форме. По всему городу начали искать участников кровавого митинга, ибо они запятнали себя преступлением против Рейха, а это подаётся как самый страшный грех. Родителей мальчика нашли буквально на следующий день, ибо уже тогда неусыпное око – тысячи, сотни тысяч глаз по городу способны отследить любого человека. Сначала в дверь просто стучали. Отец пытался найти какое-либо оружие, но нашёл всего лишь биту, и даже с этим убогим оружием он решил защищать свою семью. Поняв, что бойцам никто не откроет, они просто дверь выбили, щепки от которой разлетелись по всему коридору. В квартиру вломились трое солдат. Отец кинулся на них с битой, но солдат быстро среагировал, вытащил пистолет и прострелил ему ногу и запястье, и при этом фанатично крикнул – «За Рейх и Канцлера!». Двое других принялись разлучать мать и сына. Он навсегда запомнил её заплаканное лицо и тянущиеся к нему руки. Это были последние моменты, врезавшиеся в память на всю жизнь, когда он видел своих родителей.

Глава третья. Железные Крылья

Тем временем.

Это всего лишь обычное мелкое кафе в центре города, коих разбросано по всему Риму не меньше десятка тысяч. За окном уже давно вовсю светит солнце, а лёгкий ветер гуляет по улицам вечного города, поднимая мелкий мусор и немногочисленную пожелтевшую листву, кружа её вихрем в воздухе.

В помещении плотно стоит приятный запах настоящего кофе и различных душистых пряностей, которые липким ароматом наполняют заведение и местность вокруг него, отчего кофейня имеет некий мистический шарм, словно внутри неё человек переносится во времена, когда над этим городом ещё витал дух бывшей свободы в очень давние времена существования единой Италии.

Кофейня располагается на первом этаже большого жилого комплекса, возвышавшегося на шестьдесят этажей вверх, что было вдвое больше стандартных «коробчатых» жилых домов и поэтому посетителей в ней всегда предостаточно, несмотря на дороговизну самого кофе, и еды, которой в ней подают.

В помещении уютного заведения несколько тусклое освещение, усиливаемое закрытыми тёмно-бардовыми шторами, едва угнетающие взгляд, отчего только создаётся приятная для души томность в этом месте. За стеклянными дверями сразу простирается пол, представленный мраморной плиткой, начищенной до зеркального блеска, в зале стоят удивительные круглые деревянные столики с плетёными стульями рядом. У стен, где и поставили двуместные столики, растут ещё и пара экзотических растений из чёрных гранёных горшков.

Хоть с первого взгляда и могло показаться, что это кафе по своему духу как бы противопоставлено нагнетающей атмосфере Рейха, но на самом деле всё обстояло иначе. У дверей кофейни свисают два стяга – флага Империи, на стенах поместили несколько плакатов, с изображением герба, политических деятелей Рейха, что свойским каменным взглядом холодно смотрели на посетителей, будто бы надзирая за гражданами и как они соблюдают нормы, явно не способствуя созданию приятной атмосферы, а так же на стенах красуются несколько полотнищ с надписями, полными идеологической тематикой: «Власть Рейха – непоколебима», «Не забудь молитву вознести не только о вкушении пищи, но и о Канцлере», «Прибывай в вечной верности Рейху» или «Идти против Рейха и Канцлера – значит идти против Бога». На посуде можно было заметить государственную символику – герба различных министерств, простые профили политиков или же памятные даты. А где-то в сторонке, в глубинах кафе есть небольшое, миниатюрная комнатка, святилище, где люди могут почтить Бога и Его святых, которое тут должно быть в обязательном порядке, согласно «Софиус Лекс Понтификс» - приказу главного Иерарха имперской Церкви. Так же есть ещё одна комнатка, только кресты сменены статуэтками Канцлера, а иконы поменяны на портреты Канцлера и в ней, устроенной по требованию Культа Государства, люди воздают хвалу правителю.

Но посетители не бунтуют и не возмущаются, что заведение, в котором не должно быть резкого почитания государства, забито атрибутикой, и многие как дети радуются, что даже в это, с виду свободное и источающее дух былой свободы, место проник так называемый «Культ государства».

Однако за одним из столиков восседает посетитель кофейни, который явно не испытывает благостного восторга от того, что здесь всё забито символикой Рейха, а само место похоже на монастырь, чем на заведение в котором можно расслабиться. Напряжённый взгляд мужчины рассматривает посетителей и видит, как люди тут веселятся и ликуют, что явно его не радует.

- «Нет, это не кофейня… это чёртов храм Рейха» - поругался внутри себя человек.

Мужчина опустил правую руку в карман длинного бежевого пальто и, проверив время на телефоне, метнул взгляд в сторону дверей, ожидая встречи, а другой рукой нервно потёр тонкий коричневый шарф у горла, поправляя его.

Гражданин был коротко подстрижен, черты лица были несколько квадратными, довольно зрелыми и на вид ему было дать чуть больше сорока лет. Квадратные очки, надетые как дань старой моде, несколько искажают цвет глаз, делая их насыщенно-голубыми.

Через очки он смотрит на мир, который полностью увяз в почитании морали и силы государства, где полная, безраздельная и абсолютная праведность подаётся как нечто идеальное, а непрестанный и полный контроль державы преподносится как столп бесконечной стабильности.

- Как же мы дошли до этого? – тихо, шёпотом сорвались слова с губ мужчины.

- Вы что-то сказали? – вопросил мимо проходящий официант.

- Да, - уверенно ему ответил гражданин. – Принесите мне чёрного кофе «Империалес-ля-глоре», пожалуйста, - после сего посетитель возмутился, думаю – «был же экспрессо, так нет, названием новым обозвали».

Мысли наводят мужчину на то, что всё происходящее вокруг не что иное, как результат долгой и кропотливой работы, развернувшейся на территории Рейха после того, как воины Канцлера прошлись огнём и мечом по непокорённым странам. Но кто же ответственен за построения мира абсолютной определённости? Кто стоит за созданием духа полной верности отечеству и почитанием, как второго после Небесных Сил? Кто дал обществу Рейху крылья из металла, которые вырвали его из цепких лап постапокалиптической цивилизации и гнетущего образа жизни? «Культ Государства» - сам себе, в мыслях проговорил мужчина, не желая проговаривать название этой организации.

Все знают, что он зародился ещё в начале правления первого Канцлера, когда ему требовались идеи, чтобы скрепить всё общество будущей Империи, дать ему мотивацию к жизни и поддерживать в нём стремление служить державе. Империал Экклесиас – церковь, давала лишь моральный хребет, оберегающий дух от растления и впадения в «либеральные ереси». Но нужен был стержень, который держит человека в постоянной готовности жертвовать ради страны и обращал его взор к ценностям материального мира, к благополучию государства, в противовес духовности и антиматериализма, идущего от проповедей церковников.

Глава четвёртая. Дела аванпоста

Спустя час.

В кабинете стоит непроницаемая тишина. Окна и двери плотно закрыты, а поэтому помимо тишины в помещении несколько душно. По крайне мере здешнему единственному цветку, увенчанному желтоватым колоском с белыми тонкими лепестками здесь плохо.

В кабинете присутствует единственный человек. Командор сидит за собственным столом и что–то высматривает в экране монитора компьютера, который являет собой ещё старую сборку, времён до Италийской Ночи Междуцарствий, став, ещё как–то работающим анахронизмом давно ушедших времён. Машина тихо постанывает, под тяжестью пережитого времени и оттого в кабинете стоял негромкий гул работающей техники.

Кто он такой, человек работающий день и ночь на полк-орден? Командор из своего кабинета беспрестанно день за днём управляет аванпостом, который ему вверили. С должности он мог лишь перевестись в другой аванпост, если таковой имелся или же его могут попросту снять со службы. В ином случае, с поста командора может снять только смерть.

Хоть главы аванпостов не участвуют в операциях полк–ордена, если не проявят личное желание, но и их жизнь не была лёгкая. Ежедневно на командора аванпоста взваливалось масса задач, которые необходимо было решать. Это и обеспечение продовольствием, и снабжение инструментами и приборами разного рода для обслуживающего персонала, и техническая поддержка аванпоста, и коммунальные услуги, и канцелярские принадлежности… вплоть до стройматериалов для ремонта или строительства объектов. Проще сказать, что всё, что не касалось обеспечения оружием, амуницией, техникой и информацией солдат, командоры приобретали сами. Каждый аванпост максимально автономен, а это значит, что его экономико–хозяйственная сторона должна была обеспечиваться командорами без частого согласования с центром. Главам аванпостов всего лишь из штаба выделяли деньги, чтобы было на что всё приобретать, а где они возьмут всё им необходимое: купят у Рейха, у частного лица или достанут по-другому не так сильно волновало цитадель-монастырь – сердце полк-ордена.

Несмотря на то, что в кабинете стоит приятный компьютерный гул, его обрывает жужжание панельных ламп над головой, как вдруг и их бренчание работы развеял звук скрипучей двери и в помещение прошёл мужчина в строгом костюме с листами в руках.

– Вам пришли прошения из четырёх министерств, на которые необходимо ответить в самое ближайшее время, – сказал вошедший человек.

– Хорошо, положите на стол и можете быть свободны, – спокойно, сиплым голосом, чуть оторвавшись от своего компьютера, сказал Командор.

Вошедший человек спешно положил четыре листка на стол и тут же удалился из кабинета. В помещении вновь воцарился тихий и спокойный звук неспешной работы старого компьютера.

Командор мысленно про себя проклял министерства, ведь почти каждую неделю ему, и командорам из других аванпостов, из бесчисленных структур Правительства Рейха слали запросы об отчётах разного рода. А какой направленности может быть прошение, это уже было в воле министерств и их структурных подразделений, которые его составляли. Они могли запросить всё, что придёт им на ум: от отчётов про количество мётел в подвале до лояльности персонала идеалам Рейха. И сейчас ему вновь придётся разбираться в бесконечных требованиях бесконечных министерств.

Командор решил с каждым прошением разобраться по очереди.

Он взял со стола первый листок. От того, что в его в его руках был слегка желтоватый лист, от этого простейшего ощущения особенности у Командора на лице проступила лёгкая улыбка, ведь он единственный, наверное, из всего командорского состава, кто пользовался бумажными носителями. Все остальные предпочитали использовать электронную почту, а приближённость к чему-то архаичному и старому повышает ощущение особенности, что является хоть какой-то попыткой подчеркнуть свою уникальность в сером мире.

На первом листе оказалось прошение от Министерства Идеологической Чистоты.

– Проклятье, – выругался вслух Командор, но довольно тихо для того, чтобы его не услышали за дверью. – Чистоплюи моральные.

И причин не любить это министерство у любого руководителя было предостаточно. Вечно любят следить за лояльностью Культу Государства, и для этого они были уполномочены запросить любую информацию. Это министерство фанатично старалось следить за каждым человеком в Рейхе, практически еженедельно отслеживая его лояльность. И если характеристика не совпадёт с действиями гражданина, то руководитель мог быть арестован сразу по нескольким статьям Идеологического Кодекса: «Подрыв идеологических основ Рейха», «Сокрытие фактов, угрожающих идеологическому строю Рейха» и «Нанесение ущерба идеологическим устоям Рейха».

Было ясно, что любой руководитель яростно, тоже практически с фанатизмом поддерживал Культ Государства и верность Рейху в любом своём подчинённом, вплоть до увольнения, или даже хуже. Бывали случаи, когда руководители собственноручно писали доносы на своих работников в министерство или даже активно принимали участие в поимке нерадивого работника за самые мелкие нарушения – косой взгляд на символ власти, критика действий «Департаментов» или, упаси Боже, обвинение в неправильности выбранного курса.

На волне контроля всех за всеми Культ Государства, в союзе с Империал Экклесиас разработала целую программу. Это оказалась целая система, носившая название «Сердечное отношение», по которой измеряли лояльность, состоявшая из двух вещей: во–первых, рейтинг лояльности работе, который определяли руководители или начальники. Конечно, были даны к ней директивные предписания, по которым «рекомендовалось» оценивать гражданина. Она предполагала собой список вопросов, по которым выводилась оценка. Оценивался в этом вопросе человек по четырёх бальной шкале. Чем выше оценка, тем лучше. Если она была меньше трёх с половиной, то следовало уже сообщить в министерство или в Трибунал. И, во–вторых, эта система состояла ещё из одного аспекта – на каждом заводе, предприятии, военной части – везде рекомендовалось иметь небольшую внутреннюю часовню, которая будет посвящена Канцлеру и Богу. И чем больше человек посещал её, то тем большую лояльность он проявлял. За каждое посещение часовни человеку добавляли две десятых балла лояльности или несколько сотых в «Гражданский Рейтинг». Если такой часовни не имелось, то человек был обязан принести бумагу от священника, удостоверяющую, что данный гражданин молился за Канцлера в церкви. И если таких молитв за месяц, было свершено меньше пятидесяти, то такой человек зачастую арестовывался Инквизицией, за подозрение в ереси.

Глава пятая. Апогей фанатизма

В это же время. Милан.

На часах по всему городу виднеется около десяти часов дня. На улице стоит прекрасная осенняя погода: солнце блистает на лазурном небе, но всё же осенняя атмосфера даёт о себе знать и солнце не так сильно греет землю, оставляя место прохладе. Лёгкий ветерок всё так же продолжает гулять по городу, даря простую свежесть, трепетная одежды прохожих и вздымая уличную пыль.

На улицах величественного древнего города, прошедшего сквозь кошмар десятков и сотен лет упадка, сегодня оживлённо и шумно. Все люди вышли на улицы праздновать фестиваль под названием «День сердечного соглашения» - праздник, отмечаемый исключительно в Милане в честь восшествия нового Императора на престол. Все, кто можно в Милане: от верховных городских служителей Имперор Магистратос и Империал Экклесиас до студентов и школьников вышли на улицы славного города, чтобы отдать честь празднеству… и в то же время не стать обвиняемыми по делам о неуважении к праздникам местного характера.

Люди текут по улочкам подобно тому, как бурная река плескается в тесном ущелье, неся разбушевавшиеся воды к морю. Бурные и шумные потоки людей идут к одному единственному месту – на городскую Канцлерскую Площадь – самое огромное и фанатично почитаемое место в городе.

Площадь действительно неимоверно огромна, она занимает место нескольких кварталов, которые ныне не более чем пыль на трупе истории города. Когда первый Канцлер занял город, он приказал сравнять с землей несколько десятков полуразрушенных домов и возвести площадь его имени. И это беспрекословно выполнили с должной бескомпромиссностью и фундаментализмом. Здания просто взрывали вместе с жителями, которые не хотели из них выезжать, а потом бульдозерами равняли землю, в конце заложив всё это массивными огромными бетонными плитами. А в самом центре площади возвели двухсот метровый мемориал–храм, посвященный первому Канцлеру, возле которого ежедневно происходят таинства церкви. На этой площади могли спокойно уместиться несколько тысяч человек без всякого стеснения, а их молитвенный гул временами становился настолько силён, что стёкла ближайших домов начинали дрожать.

И сейчас на этой площади развернулся концерт бесконечного почитания – начало празднования фестиваля, который, можно сказать является актом фанатичного культа личности и бесконечной похвальбы своему правителю. Никто не смеет во время праздника проявить неуважение к верховному правителю, а если нерадивый гражданин преступит дозволенную черту, определённую на усмотрение слуг государя, то нарушитель поплатиться часами жестокой отработки.

Среди тех, кто старается не показывать внутреннего недовольства таким фантасмагорическим размахом любви к единственной личности немного людей. Все наоборот – улыбаются и радуются под надзором сотрудников Службы по Надзору за Ликованием, чтобы не стать пополнением к заключённым в камерах. А поэтому улыбаться приходится и Габриелю. Юноша вместе с товарищами пробирается сквозь народные массы, которые давят его со всех сторон.

- Алехандро! Давиан! ... Элен! – пытается он окликнуть кого-либо из товарищей, но его крики пропадают в дико орущей толпе.

Знакомых лиц он не видит, вокруг только мешанина из опьянённой толпы, которая потными одеждами и разгорячёнными телами сжимает его в людской реке, отчего становится трудно дышать.

Габриель ощущает, как его нос испытывает обонятельный катарсис – запах пота смешался с приторной вонью благоуханий, распыляемых Культом Государства, но юноша не сдаётся и в давке продолжает идти, подгоняемый тучами народа

Из всех граммофонов и колонок, расставленных по всему городу, льются нескончаемые волны похвальбы и мантры Канцлеру, от которых у парня сейчас лопнут уши. Мало того дикий ор толпы, так и механические глашатаи взахлёб заливаются рассказами о правителе в честь которого праздник. Парень тысячи раз слышал, как глава государства в бытность свою был далеко не примечательной политической фигурой, но как показывает история только те и побеждают.

- Камилла! – отчаянно закричал Габриель, стараясь выхватить кого-нибудь знакомого из одичавшей людской массы, продолжающей, прикрикивая девизы и молитвы, пробиваться на площадь.

Однако его крик затерялся среди сотни тысяч других, а затем накрылся очередным наставлением из электронных распространителей, вещающих о том, что человеку в Рейхе чтобы начать политическую карьеру в высших кругах ему необходимо приступить к работе сначала начал – поступить в «Политика Схолум», а потом пойти на службу имперскому правительству.

- Алехандро! Пауль! Вы где!?

И эти крики юноши, похожие на мольбу заглушились рассказами о том, как будущий правитель Империи был всего лишь заместителем одного человека из правящих кругов. Но на одном из выступлений первый Канцлер его приметил, потом частые разговоры, политические поручения, а заместителем его назначили заместителем первого, а после его смерти занял место владыки Рейха.

Габриель потерял всякую надежду отыскать друзей. Он слабосильно волочится вперёд не в силах противостать бурному фанатичному потоку, поддавшись устремлением толпы. Всюду были вздеты стяги и плакаты с лицом императора, представляющимся на них грозным владыкой, и изречениями, холодно озиравшие всех ликующих. Из всех звукоусиливающих средств без конца лились поздравительные речи, от которых болит голова, готовая лопнуть как арбуз. На площади играют песни, поются гимны, посвящённые Рейху и Канцлеру, отчего происходящее напоминает жуткий спектакль, устроенный чтобы народ Рейха получил ещё одну возможность проявить любовь к отечеству.

Глава шестая. Коршун расправляет крылья

Примерно к половине одиннадцати вечера.

В Риме стихли все улицы, скверы и дороги, только извечные ночные стражи бдели и следили за порядком в великой столице, а ночь опустилась на землю своим чёрным холодным покровом, но только вокруг Великого Капитолия, величественного здания, что являлось сосредоточением всей силы в Рейхе, бурно кипела жизнь. Великий Капитолий был похож на покрытый куполом Колизей, только украшенный статуями и флагами, посвящёнными Империи.

Огромное исполинское здание, напоминающее своим антуражем величественный, но в то же время простой дворец, цитадель власти Рейха на северном побережье средиземного моря являет собой огромную цилиндрическую многоэтажную постройку, окружённую целым многокилометровым комплексом более мелких строений – базилик, террас, садов, фонтанов и укреплений, за которыми спрятались целые гарнизоны. Но внутри Великий Капитолий показывает аскетизм и сдержанность и именно поэтому он отделан из обычного обработанного камня серого цвета, отчего и получил своё второе название – Каменные Палаты.

К его входу, похожим на царственные ворота, постоянно подходят всё новые люди, у которых бесчисленное количество военных проверяет документы, удостоверяясь, чтобы ни одного лишнего человека не было на собрании.

- Ваше удостоверение! – звучит требование от одного из воинов, в чёрных, немного мешковатых одеждах, которых тут как рои бешенных мух.

Стоящий посреди огромных ворот, в строгой очереди, мужчина в строгом, чёрном классическом костюме Империи – высокие кожаные сапоги под колено, белая рубашка с высоким воротником и фраком, достал небольшое удостоверение, обтянутое в чёрную кожу. Черноволосый опрятный мужчина, с небольшой бородкой, посматривая на длинное вытянутое белое ружьё, готовое любого нарушителя испепелить ударом энергии.

- А-а-а, парламентёр… - небрежно выговорил солдат. – Проходите.

- Подожди… пройдёт он, - в дело обследования ввязался ещё один воин. – Нужно занести вас в бланк посещений от Буле, - после сказанного в руках солдата оказывается электронный планшет, отстёгнутый с пояса. – Кто и вы и откуда?

Несмотря на очередь, столпившуюся позади мужчины, все готовы часами стоять и не пикнуть, лишь бы соблюсти порядок, иначе кара за «Нарушение священного порядка в местах сосредоточения власти» настигнет моментально.

- Я Исайя Роними из Иллирии.

- А это кто? – согнутым, как тетрадка, планшетом указал боец на молодого паренька, который стоит позади мужчины и пробивается вперёд.

- Я его помощник, - молвит парень, но охранник не обращает на молодого человека никакого внимания.

- Вот его Удостоверяющий Лист, - протянул в дрожащей ладони Исайя двое сложенную бумажку.

- Хорошо, проходите дальше, посмотрев документ, небрежно выговорил солдат.

Два человека продолжили путь, идя по мраморному полу, в котором можно увидеть собственное отражение, так как он наполирован до состояния зеркала. Постукивая каблуками, разнося эхо по исполинской колоссальной зале, Исайя дошёл до следующего проверочного пункта, на котором уже не воины, а скорее монахи в серых тяжёлых рясах и сандалиях.

- Интересно, а нас на оружие будут проверять? – прозвучал вопрос от светловолосого паренька с водянистыми карими глазами. – Или избыточное содержание металла.

- Что ж, если мы прошли до «Идейного Контроля Благости и Ума» то ты уже чист, - водя строгим взором по холодным серым стенам взором бурых глаз, ответил Исайя и ощутил некоторое непонимание со стороны помощника. – Суть в том, что по всему прилежащему району спрятаны «сканумы».

- Это…

- Да, маленькие устройства, сканирующие нас на наличие оружия.

- А почему…

- Гвардия Капитолия уже прочипирована таким образом, чтобы «сканумы» на них внимания не обращали. А теперь приготовься.

На несколько сот метров растянулись столики, и плетёные рамки из стали у которых стоят десятки и десятки мужчин и женщин в пропитанных потом одеждах, напоминая чем-то монахов аскетов. Но это всего лишь служащие Культа Государства, поставленные, чтобы удостовериться в идейной чистоте работников парламента.

- Именем Рейха, стойте, - потребовала старая почти полностью сгорбленная женщина, с копной седых волос и морщинистым лицом, укутавшись в серые полотна ткани, как в одеяло.

Помощник и Исайя разошлись в разные стороны – по разным столам, чтобы не скапливать народ в единой очереди. Парламентёр не испытывает волнений, ибо такую процедуру проходит незнамо какой раз, а вот молодой паренёк готов покрыться холодным потом – его колени подкашиваются, и вязнет язык.

- Скажи-ка сынок, - добродушно заговорила женщина. – Что для нас важнее всего?

- Господь, Канцлер… и Рейх, - неуверенно ответил парень.

- А почему именно в такой последовательности? С чейгой-то у тебя Бог поставлен до Канцлера? Разве Творец дал тебе всё это? – вопросила старушка обведя дугу рукой, указывая на Капитолий.

- Потому что Канцлер сам так говорил, - утвердительно парирует молодой человек. – «Нет ничего важнее для нас чем Отец Небесный и его учение».

- Ну ладно… а вот, скажи, как ты относишься к позднему постапокалиптическому либеральному модернизму.

Глава седьмая. Друг обескровленного семейства

Спустя час. Рим.

За окном ступают прекрасные и тихие сумерки, покой которых может опрокинуть лишь только крик нарушителей правопорядка, пойманных комиссарами или полицией, которые тем не менее стараются подальше держаться от аванпостов полк-ордена, так как попасть на территорию юрисдикцию их деятельности, значит посягнуть на проводников воли Канцлера.

В эту ночь Командор оставался работать в кабинете. Он спокойно перебирает бумаги и доклады, говорящие о состоянии аванпоста в его владении. Лицо хозяина кабинета выражает сосредоточение и спокойствие.

На улице спокойная погода, неприсущая периоду Италийского Раздора. Ночная прохлада мягко проникает в кабинет через открытое окно, а дух умиротворённости создаёт необычайную атмосферу душевного покоя, но внезапно мир и безмятежное состояние прервал внезапный стук в дверь.

– Заходите! – громко пригласил Командор.

Тут же со скрипом открылась дверь, и в кабинет прошёл человек. На нём была накидка с капюшоном, чёрные одеяния и невысокие сапоги – всё «по стилю».

– Да, Теневик Антоний, тебе что ни будь нужно? – спокойным, практически мягким голосом проронил вопрос Командор.

– Да, очень важные доклады, – с явной нетерпимостью ответил Антоний. – Касаемо состояния Буле и расстановке властных сил.

– Ох, а это не может подождать?

– Нет, не может.

– Ну ладно, давай.

Антоний выложил из сумки два белоснежных листка, и положил их на стол, а потом, нисколько по уставу, сколько из-за уважения к владельцу помещения и по привычке вытянулся по стойке смирно.

Командор подобрал первый листок и стал бегло рассматривать доклад. На первом листе попался не доклад, а информативный лист, распространявшийся только среди командоров, об операции полк-ордена в Африке. Большим вниманием его мужчина не наградил, всего лишь сухо и быстро пролепетал «хорошо», откинув его в сторону, сразу же перейдя к настоящему докладу уже личного характера, созданного в единичном экземпляре. Он его рассматривал довольно долго и вкрадчиво, изучая каждую строчку или абзац.

– Очень хорошо. Вы вскрывали квартиру Давиана?

– Да, Командор.

– И что же там вы нашли?

– У него довольно много работ и книг по теме Маркса, Энгельса, Чучхе. Есть немало книг, связанных с построением равного общества, с равным социальным положением, с…

– Короче, – Резко прервал Командор Теневика.

Антоний стоял, ещё молча пару мгновений, потом вдохнув воздуха, он вывалил:

– Он социалист, коммунист, реваншист, народный демократ и далее-далее-далее. То есть является тем, кем априори нельзя.

– Ага, понятно, – несколько встревожено сказал Командор. – Ладно, пока всё хорошо, не снимайте наблюдения с Габриеля.

– Вы же понимаете, что это против священных законов полк-ордена? – Не скрывая обвинительного тона, спросил Теневик. – Использовать наши ресурсы в своих личных интересах… строго воспрещается.

– Ну, надеюсь, никто не узнает о моём другом долге, пусть и идущем вразрез с догмами. Так ведь, Антоний? – будто извиняясь, твердит хозяин кабинета.

– Несомненно, Командор. Но разрешите задать вопрос?

– Да, Теневик, задавай свой вопрос.

– А почему мы следим за этим гражданским? Это даже не в нашей компетенции и не в интересах самого полк-ордена.

Командор опрокинулся на спинку своего кресла и тяжело выдохнул. Воспоминания, промелькнувшие в его сознании, были довольно тяжелы. Но он все, же решил их кратко высказать:

- Понимаешь, – тяжело и опечаленно начал мужчина с опустошённым взглядом нефритовых очей. – В своё время я был знаком с его родителями. Это всё произошло в самом конце эпохи Междуцарствия, Раздора и ещё как там его не помню. В то время, до того, как я ещё вступил в полк-орден, они меня спасли от голодной смерти, когда все мои знакомые и друзья умерли на улице, и дали приют. Когда же мне пришло известие, что их арестовали за участие в митинге, как сейчас говорят «В идейно–подрывных работах против Рейха», я уже вступил в ряды полк–ордена. Немедленно со всех сил я помчался к ним. Они уже тогда знали, что Рейх оправдательных приговоров не выносит, ибо так завещал ещё первый Канцлер. И тогда они попросили меня всего лишь об одной просьбе – приглядывать за их сыном. Мне пришлось взять на себя эту миссию, ибо это есть единственное, чем я смогу оплатить личный долг.

– Понятно.

– Есть новости касаемые Канцлера? – пытаясь сменить на более нейтральную тему спросил Командор.

– В этом и проблема.

– Что случилось?

– Это одна новость про изменения во власти. Канцлер распустил Высший Капитул.

– Хм, это должно быть интересным. Но я уже знаю это, свои информаторы быстрее любого отчёта или Теневика, думаю, ваш скаут добудет чуть больше информации. Вы задержали нашего друга, о котором мы говорили?

Теневик взглянул на часы, которые были у него на руке и сказал:

– Операция начнётся через три минуты. И насчёт скаута – он говорит, что лояльного парламентёра увёл сам Император из залы, а позже он смог заметить повышенную активность среди Гвардии Капитолия. Однако я бы не стал полностью полагаться на его сведения… он юн, да малость туповат.

Глава восьмая. Фанатики идеи

На следующий день. Милан.

Зиждется заря нового дня. Солнце вновь начинает свой путь, освещая потонувшие в ночном сумраке кварталы города. Золотые лучи небесного светила проникали всюду, рассеивая мрак и тьму, зависшую над городом.

Габриель пробудился от вновь зазвучавших граммофонов, прославлявших культ Канцлера. Снова зазвучали слащавые слова, бесконечная медовая похвальба, от которых Габриеля уже тошнило. Они для него звучали как гром во время похмелья, разрыва своей болью душу и разум парня. Парень ощутил, как жёсткая обложка книги упирается в грудь ему острием, точно бы острие меча. Он попытался вспомнить, во сколько он заснул, но не смог. Книга унесла его в мир справедливости и честности, где правители уважают свой народ, там, где некогда к публике прислушивались, а не расстреливали её из автоматов, где люди реальная власть, а не обслуживающий персонал и мешанина, переполненная фанатизмом или тайной ненавистью к своему государству и правителю. Книга открыла для юноши новую вселенную, и кажется, он этим миром, его идеями, начинает жить и дышать, задумываясь о том, что неплохо было бы сделать Рейх более либеральным местом или даже отделиться от него. Но это не более чем лёгкое дуновение ветра перед бурей, им ещё не овладели эти мысли, но они уже изрядно одолеваю юношеское сознание, ибо он всё больше начинал ненавидеть Рейх, хотя не представлял жизни без его механизмов. Это всего лишь хруст старых устоев, которые ещё не были устоявшимися в душе парня.

Габриель кинул взгляд на часы. Было больше восьми. Он медленно встал, предварительно сделав потягивания, подошёл к окну. На улице тихо и спокойно – никто в такой чудесный день не спешит носу высунуть из собственных квартир. Был дан выходной, а значит, на улице было поутру не так уж и много людей. Снаружи шастают только слуги Рейха: легионы комиссаров, жаждущие принести воздаяние нарушителям закона, и несметные орды служащие бесчисленных управлений, служб и департаментов, контролирующие все аспекты жизни большого города.

Габриель, отвлёкся от созерцания того, что происходит за окном, памятуя о своём обещании подойти к старому книжному магазину к десяти часам. Юноша, посмотрев в окно, и пролистав несколько страниц книги, отнёс её на стол и спрятал в него. Он не хотел, чтобы при осмотре его квартиры вместе с символами Рейха нашли и эту книгу, что сделало из него отменную мишень для инквизиторов или культистов. Потом юноша направился на кухню, поесть, что ни будь перед выходом, ведь вчера, перед тем как прийти домой, он всё же купил себе сыра, хлеба, и лапши на которых стоит герб Рейха, ибо еда тоже могла отмечаться символами Культа Государства.

Он быстро запарил лапшу и лихо накромсал сыра с хлебом. Его трапеза не была долгой, он всё это быстро проглотил и отправился в свою комнату. Там он улёгся на диван, взглянув на часы, он понял, что у него есть ещё немного времени. Зевнув и почесавшись, он потянулся до пульта, что б включить телевизор, по которому редко шло что–либо интересное, в основном это то ли скучные новости, празднично рассказывающие об успехах государства или благоговейно повествующее о событиях связанных с политикой или Канцлером. В основном, на телевидении велись программы, прославлявшие всё величие и славу Рейха, но слащавость этих слов, и порой всё их лицемерие, их фантасмагорическое преувеличение приводило Габриеля в ступор. Он всегда удивлялся тому, как люди могли всему потоку политических нечистот, как некогда гордый народ мог почитать и верить в тот режим, который установился и неустанно терроризирует людей, смешав волю и гордость миланцев с грязью. И всегда молодой разум находит верным один-единственный ответ – страх. Банальный, человеческий страх, который существовал, с тех самых пор как Бог изгнал из рая Адама и Еву. Страх всегда является колоссальным мотиватором, великим движущим, что толкает прогресс и само развитие человека. Страх перед болезнью родил лекарства, страх перед стихией породил гигантские города и крепкие дома, страх перед голодом привёл к развитию в самых различных сферах, ну а страх перед режимом и возможностью вновь окунуться в ласковые объятия разрухи и постапокалиптического неофеодализма породил верность Канцлеру и стабильность самого режима, скрепляя Рейх получше всяких иных мотиваторов.

Габриель нажал пару кнопок, и экран телевизора быстро замерцал картинками новостей. Но эти новости отличались от других, они были скорее воротами характеризующие новую эпоху, чёрную и жестокую эпоху, жесточе прежней. В телевизоре появилась приятная женщина средних лет, а за её спиной висела карта Рейха. Он кинула быстрый взгляд в бумаги, лежащие у неё в руках, и с фальшивой улыбкой на лице начала свой репортаж. Из телевизора полился донельзя отталкивающий приятный голос.

– Здравствуйте, жители великого и славного Рейха. Пусть тепло Канцлера греет вас этим днём и защитит ночью. Пусть его милосердие и щедрость одарит каждого гражданина, – с помпезностью она выговаривает заученное и ещё минуту восхваляла правителя, отчего юноша сильно негодует, ожидая, когда пойдёт информация о состоянии в Империи, чем и должны заниматься «Новости». – Теперь же переходим к новостям. Главной новостью этого дня является новый закон о власти или как его назвали на заседании «Закон об отцовском попечительстве». Теперь ещё больше полномочий переходит в руки нашего славного Канцлера. Отныне его тепло будет ещё сильнее, и мудрое око будет ещё пристальней за нами приглядывать. В данный закон вошли множество мудрых положений, вот некоторые из них:

Роспуск Верховного Капитула.

Учреждение Сенатариума, взамен Высшего Капитула.

Учреждение пятой Личной гвардии Канцлера

Ограничение права на собрания, в целях предотвращения распространения вредоносных политических еретических религиозных идей.