Под вуалью времени

Часть 1. Сахарная вата и восточный закат

11 марта 2025 г., 14:46

Университет пах раздражением. Не пылью и книгами, как это бывает в кино, а настоящим человеческим раздражением: чужим потом, чужим мнением и чужим авторитетом, который решил, что имеет право учить меня «женскому поведению в медицине»

. — Вы не на войне, чтобы так спорить, девушка, — прохрипел препод. — Скромность — тоже часть врачебной этики. Я стояла перед ним, скрестив руки на груди, и внутри всё кипело.

«Чего, простите? Скромность — часть этики? А ты, дед, читал вообще клятву Гиппократа? Или только свою гендерную ересь преподаёшь?»

Я, конечно, этого вслух не сказала. Пока. Но когда вышла из кабинета, руки дрожали. В груди — холодный ком. Слёзы подступили, но я не позволила им появиться.

На выходе я позвонила куратору — на эмоциях, не думая.
— Он сказал, что я должна быть… скромной?! — почти кричала я в трубку.

— И что у врача не должно быть «такого тона».

— Ада, пожалуйста… — голос в телефоне был уставший.

— Я учусь на бюджете! Я стараюсь, я всё сдаю! Но я не буду молчать, если меня унижают, ясно?! Это мой принцип! Пусть он хоть сам Сократ будет — я не овца.

Я отключила и долго смотрела на потухший экран. От усталости тряслись руки. Голову ломило, желудок урчал, на душе было мерзко.

«Ну всё. До свидания, стипендия. Привет, новый уровень студенческой нищеты.»

Я вышла на улицу — жара липкая, как школьный спортзал. Люди мелькали мимо, и каждый казался раздражающим элементом. Сегодня должна была прийти зарплата с подработки — и, конечно, не пришла. Я проверила приложение — пусто.

В голове был полный бардак: универ, злость, стипендия, усталость, деньги, жрать хочется, а ещё экзамены скоро.

«Ненавижу этот день. Моя жизнь — сплошной эксперимент по выживанию.»

Работа, кстати, у меня — фееричная. Тематический парк. Ватная сладкая вата. Девочка в розовом фартуке с ресницами до небес (это я) торгует мечтой по 15 лир за порцию.

Я пахну сахаром и жареным терпением. Руки липкие, волосы в беспорядке, настроение — на нуле. Но потом — оплата. Деньги. День зарплаты. Я сую купюры в карман, и внутри щёлкает: мир чуть менее отвратителен.
Иду домой и вдруг замечаю: у парка, чуть сбоку, открылся новый магазинчик.

Маленькая лавка, вся в восточных тканях, лампах, запахах корицы и чего-то пряного. Названия нет. Вывески — тоже.
Знаете это чувство, когда вроде бы надо идти домой, но тебя тянет?

Вот меня — прям тянет туда. Идти, зайти, тронуть.

Внутри — никого. Ни одного человека. Но всё… красиво. По-другому. Как будто я не в Стамбуле, а где-то между сном и сказкой. На кассе лежат цветные бусы. Свечи. Глиняные чашки. Лампы в арабском стиле. Всё немного пыльное, но в этом — особая прелесть.

Я поставила сумку и телефон на край прилавка — просто, чтобы руки освободить. И тут… увидела картину.

Картина висела в самом углу. Тихо, незаметно. На ней — древний город. Башни, купола, песок. Восточный христианский город — Иерусалим?
Наверное. Закат — как вылитое золото.

Я подошла ближе. Затаила дыхание.

«Господи, какая красота…»

Ветер, пыль, палящее солнце — я это чувствовала, глядя на полотно. Невольно протянула руку… и в тот миг, когда пальцы почти коснулись холста, земля ушла из-под ног. Буквально. Тело сорвалось в пустоту, будто я прыгнула в бездну.

Грудь сдавило, сердце стучало в ушах. Я закричала — или мне это только показалось?

Мир потемнел. Исчез звук, свет, запах. Осталась только мысль:

«Я что, блин, умерла»?

Часть 2 Истерика в песке и мальчик с водой

Xll век (12-й век)—1180 год Земли Иерусалима

«Вот чёрт… мать моя женщина… что за хуйня тут творится… Кажись, я откинулась окончательно. Или… сумасшедшая окончательно. Всё. Приехали.»

Я лежу в… чём-то мягком и жутко тёплом. Нет, не кровать.

Песок.

Пустыня.

Пустыня. Настоящая. Огромная. Песчаная. Бесконечная.

Мир вокруг — пустой.

Не Стамбул. Не парк. Не метро.

Пустыня, мать её. Как в фильмах, только без камеры и актёров.

Я поднимаюсь, тяжело дыша. Солнце печёт как проклятое.

Жара такая, что воздух пульсирует.

Горячий песок забился в кроссовки, в джинсы, в нижнее бельё, кажется, даже в душу.

Мои волосы прилипли к шее, как будто я облилась клеем. Топик тянет вниз, как мокрое полотенце.

Я в джинсах. В джинсах, Карл! Кто в здравом уме идёт в джинсах в ад?!

«Так. Спокойно. Спокойно, Ада. Это сон. Наверное. Или глюк. Может, гипогликемия, может, солнечный удар…»

Я кладу руку на грудь — сердце колотится как бешеное.

Голова пульсирует от жары и ужаса.

«Телефон! У меня же есть телефон!»

Я лезу в карман.

Пусто.

Сумка?..

Нет. Я… я же оставила её на кассе! С телефоном! Потому что идиотка! Потому что, конечно, умная Ада решила, что «ну я же на секунду»!

А теперь — ни телефона, ни сумки. Ничего. Ни воды, ни карты. Ни… ни фигашечки.

Я сжала кулаки и закричала в небо:

— Бл*ть !!!

Птицы даже не улетели. Их тут нет.

«Если это прикол, я смеюсь, окей? Ха. Ха. Верните меня домой!»

Ответа нет. Только пыль в глазах.

Песок жжёт ноги. Губы сохнут почти мгновенно. Я начинаю идти — куда-то, просто туда, где может быть хоть кто-то.

Полдня.

Песок. Пустота. Солнце.

Ни тени, ни воды. Только я и гул в ушах.

Где-то внутри уже не осталось страха — только глухая паника. Руки дрожат.

Каждый шаг — как борьба. Жажда выжигает изнутри.

«Я умру здесь. Серьёзно. В пустыне. Как в дешёвом сериале. Меня найдут — лет через сто. В музее будут показывать: «А это редкий вид современной студентки. Умерла в пустыне от тупости и любопытства.»

И тут — ураган.

Ветер поднялся резко, как будто его кто-то включил на максимум.

Песок поднялся в небо, застелил всё.

Я заорала.

Не знаю даже что. Просто — всё, что накопилось. Слёзы, проклятия, молитвы.

Я закрыла лицо руками и побежала. Куда — не знала. Всё слилось в хаос.

Ветер бил в лицо. Песок лез в глаза, рот, нос.

Я задыхалась.

Сердце стучало в висках.

Ноги путались.

Мир закрутился… и погас.

— Пей.

Что-то прохладное коснулось губ.

Я разлепила глаза — мутно, неясно. Надо мной — лицо. Мужское? Нет. Юношеское. Глаза карие. Кожа смуглая. Одежда странная: длинная, как в исторических фильмах.

Он говорил. Но я не понимала. Ни слова. Только звук.

«Это сон. Или я умерла. Или… или похищение. Господи. Меня похитили?!»

Я снова отключилась — тело не выдержало.

Я проснулась… в тени.

Темно. Тихо.

Рядом — шепот.

Я открыла глаза. Надо мной — человек. Потом ещё один. Они все в странной одежде.

Язык — арабский? Что-то похожее. Но я не понимаю.

«Где я, чёрт побери?!»

Люди заметили, что я очнулась. Начали говорить громче. Один махал руками.

Я не понимала ни слова.

И потому — атака в ответ:

— Кто вы такие?! Где я?! Это что, похищение?! Я студентка, между прочим! У меня стипендия и аллергия на идиотов! Где мой телефон?! Где моя мама?! Чёрт, я… Я… Я не собираюсь тут умирать, ясно?!

Я встала — и сразу же села.

На запястьях — металлические кольца. Кандалы?!

Голова болела так, будто в неё стучали кувалдой. Я застонала.

«Ну всё. Вот оно. Настоящее безумие. Ушла за картинами — попала в арабскую Сахару в кандалах. Гениально.»

Один из мужчин крикнул что-то. Вошёл юноша.

Тот самый. Тот, кто дал мне воды.

Он подошёл ближе. Его лицо — молодое, красивое, с мягкими чертами. Губы полные. Глаза глубокие. Нос чёткий. Руки — загорелые. Он выглядел… иначе. Почти поэтично.

Он начал говорить… на ломаном английском:

— Ты… кто? Откуда ты пришла?.. Твоё имя?

Я хотела ответить «Ада», но что-то внутри сжалось.

«Если я не знаю, куда попала — имя лучше припрятать. На всякий случай.»

— Меня зовут Айше, — солгала я, глядя прямо ему в глаза.

Юноша на секунду замер, потом кивнул. Его губы дрогнули.

Он повернулся к другим и что-то сказал. Те закивали, кто-то усмехнулся.

«Отлично. Пусть думают, что я Айше. Турецкое имя, понятное. Меньше подозрений.»

Он снова повернулся ко мне:

— Ты… красивая… как подарок от Аллаха.

Я чуть не рассмеялась. Вот уж точно — жизнь умеет удивлять.

«Спасибо, Аллах. Очень мило. В следующий раз пришли меня в пятизвёздочный отель, а не в пыточную с бедуинами.»

Я глубоко вдохнула. И впервые за весь этот адский день подумала:

«Кажется… я больше не дома.»

**********

Меня трясло.

Сначала от холода — теперь от злости.

Злости на себя, на этот… мир. На эту странную палатку, где пахло пылью, овчиной и неизвестным мясом. На то, что я не понимала — ни слова, ни людей, ни чёрта.

Я сидела, скрестив ноги, с цепями на запястьях, в окружении… кого? Кочевников? Сектантов? Беженцев? Террористов?

Даже их язык звучал не современно. Слишком плавный, старомодный. Будто я на арабской реконструкции.

Один из мужчин говорил слишком громко и слишком долго. Остальные слушали. Пальцем указывали на меня, переглядывались. Смеялись.