Под знаком западной звезды

1

Посвящается самому прекрасному ши на игре «Лето».

Вот он, твой подарок.

Звезда сверкнула ослепительно, так, что стало больно глазам. Мигнула, умытая чистотой небесного свода, и заняла свое место на западе. Женщина смотрела на звезду, сияющую, словно ее вымыли чистой родниковой водой, и на глазах ее появились слезы. Этой звезды не было на небе вчера, и завтра женщина ее не увидит. Эта звезда всходит только один раз, один раз за всю короткую человеческую жизнь.

Женщина еще раз взглянула на разгоревшуюся звезду, и смахнула слезы ладонью. Что это, что это происходит с мудрейшей? Она была мудра, и без труда могла читать книгу человеческой жизни. И очень редко ошибалась. Ведь достаточно просто немного понаблюдать за человеком, чтобы знать о нем абсолютно все. И кому, как ни ей, знать себя лучше других? Врать себе – пустая трата времени, а друиды никогда не врут. В тот же миг, как увидела эту звезду, женщина потеряла сердце. В мире мало есть существ более несчастных и опасных, чем бессердечный друид.

Женщина всегда считала себя равнодушной к любви. Есть ли человек, которого можно полюбить за сияющую чистотой душу? Женщина видела слишком много людей. Вполне достаточно, чтобы понять, что душа человека никогда не бывает чиста.

Люди боятся силы и преклоняются перед властью друидов. Простым смертным сила друидов кажется сродни тайным силам соседей, существ, так не похожих на человека. Как будто, став проводниками воли богов, судьями между людьми и богами, получив власть и силу большую, чем присущие обычному человеку, склонному бояться и бежать всего необычного, друиды отдают часть своего человеческого, и перестают быть полностью людьми. И никто лучше самих друидов не знает, что все человеческое остается при них, только затаивается с самой глубине друидской сути, чтобы в самый неожиданный миг вернуться и занять свое, по праву, место.

Мудрейшая была в отчаянии. Об ее отчаянии говорило лишь несколько слез, сквозь призму которых западная звезда виделась, как два огромных, сияющих глаза, но и этого было достаточно, чтобы понять: женщина и человек не может жить без сердца, она обречена на страдания и боль до конца своей жизни. А у мудрейшей матери (так уж получилось, и ее ли в том вина?) сердца больше нет.

Мудрейшая не тосковала по своему сердцу. Ее беспокоила не бессердечность, но безнадежность этой бессердечности. Ничего в мире не могло сдвинуть, изменить создавшегося положения, и это было невыносимо.

Впервые в жизни женщина чувствовала себя глупой, никчемной и не на своем месте. Но жизнь продолжалась, и нужно было куда-то идти, выполнять повседневные обязанности, и только вспоминать время от времени его улыбку. У него такая улыбка!

2

День испытания запомнился странно: полустертыми фрагментами. Может быть, виной тому была неполная сосредоточенность на испытании. Как будто оно, видимое раньше главнейшим событием в жизни девушки, внезапно потускнело. Отошло на второй план, утратило свое исключительное значение. Испытание мудрейшая прошла легко, словно на одном дыхании. Она больше никогда не думала: «Что будет, если я не смогу?». А ведь ночь перед испытанием была полна сомнений и тяжелых дум.

Ночь перед испытанием молоденькая дочь Авалона должна была провести в одиночестве, в размышлениях и бодрствовании. Девушку больше всего интересовало, как сестры узнают, бодрствовала она или нет (молодой ее организм был силен, и бессонная ночь еще никак не сказывалась ни на внешнем виде, ни на настроении, ни на способности мыслить).

Вопросы, касающиеся бодрствования, отпали у молоденькой послушницы, как только ее привели в тот укромный уголок священной рощи, где ей предстояло оставаться одной до утра. Величие природы не внушало спокойствия и мыслей о сне. Более того, мысль о том, что ей предстоит остаться здесь, в одиночестве, показалась девушке жутковатой. Где уж ей решиться сомкнуть глаза и погрузиться в сон?

После того, как сопровождающие ее сестры ушли, девушка устроилась под большим развесистым дубом и осторожно огляделась. Этот уголок священной рощи вряд ли казался радостным и гостеприимным даже днем, что уж говорить о ночи? Должно быть, сестры специально приберегали этот мрачный уголок для испытания душ и сердец послушниц. И она должна пройти это испытание. Непременно должна.

Ночь еще не вошла полностью в свои права, но солнце неуклонно катилось на запад. Девушка сжалась в клубочек под дубом, чувствуя себя одинокой и покинутой, несмотря на защиту такого большого, мощного дерева. Может быть, причина была в том, что дубовая крона нависала над девушкой.

Она невольно представила себе это место, когда ночь полностью завладеет миром, когда совсем не останется проблесков дневного света, и ей становилось все более и более неуютно. Было лето, и для тепла на девушке надет был лишь легкий плащ, впрочем, вполне способный предохранить от легкого ночного холодка. В этот самый плащ девушка и завернулась как можно тщательней, оставив наружу лишь лицо, провожая сожалеющим взглядом закат, и в то же время не понимая, – почему ей так страшно, ведь она никогда прежде не боялась наступления ночи, напротив, ночь была любезна ее сердцу.

Но не эта ночь, ночь испытания. Зашло солнце, и поднялся легкий ветер. Зашелестел в кронах, засвистел тихонько, как будто предупреждая об опасности. Видимо, именно поднявшийся ветер был виной легкой дрожи, охватившей девушку. Хотя, на самом деле, холоднее не стало. Стало страшнее… отчего-то. Причины этого страха девушка не понимала.

А потом все время стала занимать борьба со страхом. Той, кто выбирает путь Авалона, страх неприличен. Так учили ее сестры, и так она чувствовала сама. Но чтобы побороть страх, нужно сначала почувствовать его, дойти от его меры до его границы. Так вот для чего служила ночь испытания?! Научиться бороться со страхом, или сойти с пути, поняв, что путь Авалона тернист, и мало силы, чтобы идти им!

Мысли о страхе слегка отвлекали девушку от окружающей реальности. Но тем резче и болезненнее было ее возвращение в этот мир, когда до ее слуха донеслись слова:

– Так, так, так… Кто это сидит тут, и дрожит, как заяц?

Девушка подпрыгнула на месте, и подняла темные, полные панического ужаса глаза в направлении голоса. Это был совсем юный мужчина, одетый в серое и зеленое, с рыжеватыми волосами и глазами яркими, как две звезды. Девушка улыбнулась. У этих глаз не было возраста. Она уже догадывалась, кто может прийти ночью в этот затерянный уголок священной рощи. Но юность и извечное женское любопытство брали свое:

– Ты кто?

– Ты не знаешь, кто я? – улыбнулся он лукаво. – В самом деле?

Девушка вздохнула. Дочери Авалона ни к лицу ложь:

– Ты – добрый.

Добрый, сосед, справедливый… Какая разница, как его назвать. Он кивнул:

– Да. А кто ты?

– Я – будущая сестра Авалона.

– Будущая? И как далеко это будущее?

– Завтра, если я выдержу все испытания. – голос ее предательски дрогнул.

– А если нет? – весь вид его выражал неудержимый смех, и девушка почувствовала легкий гнев за то, что он смеется, говоря о таких серьезных для нее вещах.

– Тогда – никогда.

– Чего ты боишься? Того, что не выдержишь испытания? Или тебя страшит ночной лес?

Девушка задумалась. Ночной лес – это, может, и страшно, но ничто перед страхом быть отвергнутой Авалоном.

– Я боюсь испытания. – честно созналась она. Он кивнул:

– Хорошо.

– Почему?

– Если ты не боишься леса, а я – его часть, то ты и меня не боишься. Это приятно!

– А почему я должна тебя бояться? – спросила Девушка. Он улыбнулся и спросил полунаивно, полуобидчиво:

– А почему другие нас боятся?

Девушка задумалась. Она вспомнила, что рассказывали матери: о том, как простые люди боятся справедливых, потому что те ближе к богам («Свита богов, которые помогают и подсказывают нам»), а потому люди их не понимают и не стремятся понять. Если друиды стремятся понять своих богов, почему бы им ни стремиться понять добрых? Но простые люди… Простые люди – нет. Они не стремятся понять, они просто боятся того, что им не понятно.

– Потому что не понимают вас.

– А ты понимаешь? – девушке показалось, или в его голосе прозвучала насмешка? Она не обиделась на слова доброго, пожала плечами:

– Может, и нет. Но кто, как ни мы, хоть стремится вас понять? – поинтересовалась она. Добрый вздохнул, его улыбка померкла, морщинки появились вокруг глаз, и на миг он стал похож не на юношу, как вначале, а на очень древнего, очень усталого от жизни старика. Время для добрых течет по-другому. Радость делает их молодыми, а печаль – старыми.

– Никто. Потому что никому это не нужно. И потому что никто не желает себе лишних хлопот. А что может быть труднее, чем постичь то, что бесконечно далеко от тебя?

3

Нужно было решаться на что-то, и мудрейшая решалась. Она готова была на все, чтобы только вернуть свое сердце. Но ни одно из этого «всего» не смогло бы этого сделать. Ведь добрые бессмертны, а женщины без сердца… Женщины без сердца долго не живут.

Мудрейшая переложила все свои повседневные заботы, прежде отнимавшие столько времени, на плечи других матерей, одна из которых заменит мудрейшую когда-нибудь (но когда еще?), и уходила все дальше в лес, в его тиши ища совета и успокоения. Мудрейшая обошла не только все уголки священной рощи, где она бывала в разное время дня и ночи, но и дикий лес за ее пределами, одно из древних убежищ добрых, именующихся иначе справедливыми или соседями.

Женщина не боялась добрых. Одна из добрых спасла ей жизнь, второй – забрал ее сердце. Благодаря добрым у мудрейшей больше не осталось ничего своего, а только долг перед добрыми за свою жизнь, и еще – совершенно бесполезная надежда на возвращение своего сердца.

Добрые, если и видели мудрейшую, то не мешали ее неспешному пути, во время которого так хорошо было погружаться в воспоминания и не видеть тропинки, по которой ноги идут сами, а видеть лишь то, что было когда-то…

4

В тот день в священную рощу пришли кузнецы. Мудрейшая сама встретила мастеров, изрядно опешив (обычно мужчины очень неловко чувствовали себя в этом средоточии женской силы, а потому весьма неохотно его посещали) от самого факта их прихода. Дальнейшая беседа, впрочем, помогла разобраться в причинах посещения.

Около пяти лет назад эти достойнейшие представители своего цеха встретили в поле прекрасную женщину в зеленом, очень милую и приветливую. Она пригласила их к себе, напоила чаем и открыла несколько секретов, напрямую связанных с их мастерством.

Все это было если и не обычно, то в порядке вещей. Порой соседи выбирали достойных, на их взгляд, представителей людского общества, чтобы открыть им секреты своих древних ремесел. И то, что секреты кузнечного мастерства открывала женщина – это мудрейшую тоже не удивляло. Соседи вообще очень мало были похожи на людей.

Удивила мудрейшую, скорее, просьба кузнецов, рассказавших о давнем происшествии. Кузнецы начали ковать меч, и, чтобы завершить работу, чтобы меч стал таким, как должно, им нужно встретиться с той женщиной справедливых еще раз. А кто, кроме мудрых женщин, может организовать им такую встречу?

Мудрейшая хмыкнула, пожала плечами и стала расспрашивать кузнецов о подробностях. Где они встретили ту женщину, как она выглядела… Мудрейшая знала, конечно, что соседи видятся людям такими, какими люди хотят их видеть, но все равно продолжала задавать вопросы.

На вопрос же кузнецов, где они, хоть предположительно, смогут найти женщину соседей, столь необходимую им сейчас, мудрейшая ответила:

– Не люди ищут добрых, а добрые ищут людей. Отправляйтесь туда, где встретили свою наставницу в прошлый раз, и, быть может, она сама вас там найдет.

Кузнецы ушли. Мудрейшая взмахом руки велела сопровождающим ее женщинам удалиться, присела на траву под большим дубом и задумалась. К ней снова возвращался давний интерес. Она так хотела узнать, кто же такие соседи и понять их… Хоть немножечко.

Порой соседи принимали облик людей и находили себе возлюбленных среди смертных. Они забирали своих возлюбленных в место, где время текло по-другому, а, устав, или вняв просьбе своего смертного возлюбленного, отпускали его обратно, к людям.

Человек возвращался в мир и узнавал, что прошло уже много-много лет, все знакомые умерли, и тосковал в одиночестве, пытаясь по возможности приспособиться к новому миру и новым обычаям, или пытаясь вернуться к своему возлюбленному – доброму, но не мог, и порой умирал от тоски.

Все говорило за то, что добрые жестоки к людям. Все говорило за то, что не только люди не понимают добрых, но и добрые не понимают людей. В непонимании – вот в чем, единственном, оба племени, и люди, и добрые, находятся в равных условиях, и никто из них не в состоянии пока преодолеть пропасть.

Иногда люди гостят у добрых не очень долго. Иногда добрый даже замедляет ради человека свое личное время, и живет вровень с человеком. Никогда нельзя предсказать, как произойдет встреча человека и доброго в очередной раз. У добрых нет принципов. У них есть только их настроение.

Мудрейшая не особенно верила, что кузнецы найдут свою советчицу из добрых там, где будут ее искать. Но, возможно… Добрые всегда чуяли не совсем человеческое в человеке, и это «не человеческое» манило их и притягивало. Притягивало настолько, что порой добрые оставляли свои заботы и веселье, чтобы прийти к такому человеку.

Так соседи находили своих потомков, и порой уводили с собой и делали так, чтобы их древняя, волшебная кровь пересилила человеческое начало. Так у справедливых появлялась молодежь, способная понимать людей. Жаль, что эта молодежь так быстро забывала обо всем человеческом, что было ей присуще прежде. Способности древней крови были много заманчивей и разносторонней.

Друиды смотрели на добрых, как на еще одних слуг своих любимых хозяев. Так личный камердинер короля взирает на его разряженную в пух и прах свиту. Пусть он – простой слуга, а они – аристократы, но служат они одному господину.

В чем-то друиды были даже сильнее. Ведь с ними боги были всегда, как и их совесть. А добрые – всего лишь свита богов. Свита, которая порой снисходит до того, чтобы поболтать с простыми слугами своих могущественных господ.

Добрые часто приходили к друидам, если им хотелось поболтать ни о чем, просто говорить и слушать, тоже просто, общаться с теми, кто умеет слушать и слышать, и отвечает мудростью на мудрость. Иногда соседи даже просили у друидов совета. Но не во времена мудрейшей.

По сравнению с ними, такими мудрыми и прекрасными, такими изменчивыми и неизменными, друиды проигрывали во всем, кроме одного: способности разбираться в человеческих делах. И из-за этой способности, порой кажущейся соседям своего рода магией, соседи считали друидов едва ли не младшими своими братьями. Как и люди, впрочем.

Уже не совсем люди, и наполовину – проводники воли богов, друиды застыли между миром человеческим и волшебным и были вечными проводниками из одного мира в другой. Кажется, соседям все меньше требовалась помощь друидов, в чем бы то ни было.

Мудрейшая вздохнула. Ну, что же… Каждый раз, когда добрые проявляют интерес к человеческому миру, человеческий мир должен чувствовать себя польщенным и прыгать от счастья: разбили равнодушие, притянули к себе внимание своих бессмертных соседей. А когда людям нужна помощь этих соседей? Не факт, что помогут. Не факт, что и вообще-то придут.

Именно тут… Именно сейчас… Мудрейшая ощутила биение силы и поняла, куда идти, где искать фею. Она сможет помочь кузнецам. Это не будет даже сложно. Нужно всего лишь прогуляться по полям. Даже в лес уходить не надо. Признаться, даже мудрейшая слегка опасалась бесцельно бродить по исконным владениям соседей (друидская роща не считается, это, все-таки, владения женщин, живущих волшебством, друидов, и их права на рощу признают даже соседи).

Мудрейшая переоделась из парадной мантии в повседневную и отправилась в путь. Такие прогулки не утомляли ее. Иногда мудрейшая гуляла просто для собственного удовольствия. Теперь же предполагалось, что она сможет получить от прогулки еще и какую-то пользу, отыскав для кузнецов фею. При двух неизменных условиях: если это будет очень нужно кузнецам и если это хоть сколько-нибудь будет нужно фее. Тогда почему мудрейшей кажется, что ее миссия будет успешной?