Под знаменем орла

Вступление

— Черт! Затягивай туже!

— Берегись! Сорвало! В сторону!

— Фонари! Фонари держите! Без фонарей ни зги не видно!

— Проклятье! Да что же так бушует! Тут ничего не найдем! Сами потонем!

Человеческие голоса звучали так, словно пытались перекричать друг друга, но все заглушал рев урагана, поднявшегося над абсолютно спокойными еще несколько часов назад водами. Стихии словно сошлись в безумной битве, ветер выл так, что заглушал все остальное, и соперничать с ним мог только грохот волн, швырявших из стороны в сторону спасательный корабль. Рискнув выйти в море в такую погоду, услышав умоляющий о помощи сигнал, моряки теперь сами боролись за выживание. Буря кидала тяжелое судно из стороны в сторону словно щепку, попавшую в водоворот. Экипаж отчаянно пытался сделать все, чтобы их не перевернуло и не потопило очередной волной, но радар продолжал молчать.

Где-то в этом квадрате отчаянно молила о помощи туристическая яхта, захваченная налетевшим ураганом и брошенная далеко от берега, но теперь не было даже сигнала. Многие из спасателей уже не сомневались, что несчастных туристов потопило очередной налетевшей волной и теперь они медленно идут на дно, но лучи прожекторов продолжали лизать неспокойное море, пытаясь найти хоть что-то в окружающей мешанине. Надежда, как известно, умирает последней.

— С правого борта! Держитесь! – с этим криком находившиеся на палубе люди кинулись в стороны, хватаясь за неподвижные предметы, а мгновение спустя на палубу обрушилась новая волна. Потоки пенной воды сметали за борт все, что не закреплено, с противным звуком лопнула еще пара натянутых тросов, а сам корабль покачнулся, с трудом сохраняя равновесие.

— Надо разворачиваться! – закричал кто-то, пытаясь пробиться сквозь рев урагана. – Сами здесь сейчас на дно уйдем! Смыло этих туристов уже сто раз! Хватит!

— Кто-нибудь! Спуститесь уже вниз, узнайте, есть что на радаре! Правда, пора уже разворачиваться, это уже чистой воды самоубийство!

— Смотрите! Справа! Справа! Там, в прожекторе!

Бушевавшее море, выбросило на поверхность обломки, даже слишком похожие на корпус яхты. В свете прожектора мелькнули куски белого борта, буквально раздавленного ударом волны. Рядом всплывали какие-то ящики, куски досок и что-то, напоминавшее кусок парусины. И там, в свете прожектора, мелькнула чья-то машущая рука. Кто-то выживший, отчаянно вцепившийся в спасательный круг, пытался привлечь к себе внимание, как только ощутил упавший на него свет.

— Человек за бортом! Поворачивай! – сразу же раздалась команда. Спасатели засуетились, пытаясь понять, как вытащить утопающего в такой шторм.

— Куда поворачивать?! Его же следующей волной нам в борт впечатает! Тонким слоем размажет! Давай тем же курсом!

— Сколько он еще там продержится на воде?! Чудо, что все еще на поверхности держится! Пока возимся с поворотами, он же на дно пойдет!

— До него метров сто, не меньше! Сейчас волна идет, смоет же!

— Да черт! Пошло оно все! – один из спасателей, затянув потуже на груди жилет, едва не спрыгнул в воду, но товарищи успели его подхватить и остановить от столь безумного поступка. Он в ответ только ругался. – Почему останавливаете?! Человека вытаскивать нужно, пока мы думаем, он на дно пойти может!

— Ты сам так на дно пойдешь! – останавливали его другие, ничуть не меньше волновавшиеся о судьбе человека, все еще судорожно цепляющегося за спасательный круг. Если он и кричал что-то, то в грохоте волн и шуме ветра все равно не было слышно ни слова. – Как обратно лезть собрался?!

— Веревку! Веревку привяжите!

— Тонуть же начнет! Под сто метров!

— Привязывайте! – отмахнулся спасатель. – Начну тонуть, сразу вытаскивайте, как два раза подряд дерну. Времени нет! Быстрее!

Старший лейтенант Николай Савельев всегда оставался примером для остальных, хоть некоторые и считали его излишне храбрым и даже безрассудным. В любой ситуации он был первым, подавая пример остальным, действуя быстро и умело даже в самых критических ситуациях, когда, казалось, уже и надежды нет никакой. Свою жизнь он тоже не берег, словно и не дорожил ею вовсе, и несколько раз уже оказывался на операционном столе из-за своей излишней активности, после чего снова возвращался в строй, требуя отправить его добровольцем на самые опасные задания.

Почему он так поступал, никто толком объяснить не мог. Не мог и он сам дать четкого ответа, каждый раз ограничиваясь одной простой фразой – «есть такая профессия – людей спасать». И теперь Николай опять первым лез в воду, в бушующий ураган, куда никто другой и не думал соваться.

Вода была холодной, моментально превращая одежду в тяжелый и тянущий на дно балласт. Стоило только оказаться за бортом, как весь мир в один миг перевернулся. Тьма, холод и вода навалились со всех сторон, от корабля остались только яркие и размытые пятна света, играющие бликами в тысячах капель, налетающих со всех сторон. Волны накатывали одна за другой, так что казалось, будто весь мир сошел с ума и раскачивается, словно качели. Даже просто держаться на воде было нелегко, не говоря уже о том, чтобы куда-то плыть. Брызги заливали лицо, попадали в рот и ноздри, но Николай отчаянно греб руками, думая только о том, чтобы не потерять направление. Волны то поднимались, то опускались, и вместе с ними вся реальность словно двигалась от одного колебания к другого.

Глава 1. Пришествие

Люций Титус должен был умереть в этот день. Топор варвара должен был отнять его жизнь. Единственный точный удар в мгновение должен был прервать жизнь одного из сыновей древнего и знатного рода Горациев. Танатос уже занес над ним косу, чтобы выхватить из умирающего тела трепещущую душу, переполненную болью, но что-то изменилось.

— Люций! Сзади! –  послышался отчаянный крик человека, уже понимающего, что не успевает ни помочь, ни предупредить, ворвался в его сознание словно удар, раскроивший темноту и вернувший в реальность. В один миг все пять чувств взорвались, принимая слишком много информации об окружающем мире. В нос ударила гарь пожаров и пряный запах благовоний. Боль в уставших руках и ногах, налитых свинцовой тяжестью, ноющее ощущение в ребрах, мешавшее дышать, как после сильного удара в грудь – тело чувствовало себя так, будто пришлось пробежать марафон. В глаза бил яркий солнечный свет, слишком резкий и неожиданный, слепивший и заставлявший жмуриться. И этот крик. Крик человека, пытавшегося о чем-то его предупредить. Только почему Люций? Это не его имя…

Однако старые рефлексы человека, чья жизнь все время связана со смертельными опасностями, дали о себе знать. Он еще не понимал опасности, не видел ее, но этого и не требовалось. В такие моменты необходимо действовать и только затем думать. Мысли отнимают время. Даже одно мгновение способно все изменить. Опытный спасатель, подчиняясь рефлексам, резко оттолкнулся от пола и откатился в сторону. По мраморным плитам лязгнул металл доспехов, тут же болезненно впившихся в тело, а в то место, где он находился мгновение назад, вонзился тяжелый топор. Удар оказался настолько сильным, что лезвие выбило из мрамора осколки. Взбешенный промахом, варвар взревел и замахнулся для нового удар, но тут же дернулся, когда из груди вышло лезвие меча, пробившее его насквозь. Брызнула кровь, и топор вывалился из потерявших силу рук. Оружие выдернули обратно, и враг, лишившийся последней опоры, повалился на бок, словно подкошенный.

— Люций! Поднимайся! – Над ним вырос еще один солдат в доспехах, в которых угадывалось что-то смутно знакомое. Пластинчатый панцирь закрывал верхнюю часть торса и плечи, ниже тянулась юбка из толстых кожаных ремней с широкими металлическими бляхами. Руки и ноги закрывали наручи и поножи с рельефными изображениями каких-то животных. Секст Титус Гораций, его отец, воин и полководец на службе императора. Эта информация появилась в голове сама собой, всплывшая из памяти, словно пробиваясь через пелену собственного сознания. Люций Титус был его младшим сыном, взятым в поход легиона к границам, чтобы обучится военному делу и мастерству командования. У него это неплохо получалось, только…

Мысль снова сбилась. Он не Люций Титус. Он не наследник римского рода и не офицер легиона. Он старший лейтенант службы спасения, только что тонувший в море, но каким-то чудом оказавшийся здесь. И он никак не мог оказаться в такое время и в таком месте…

Или же он Люций, младший сын благородного рода, отчаянно мечтающий оправдать доверие отца и показать, что ничуть не хуже своих братьев, уже несущих свою службу в отдаленных провинциях империи. От подобного разделения мыслей и памяти вся реальность вокруг колыхнулась и задрожала, а он сам повалился на колени, схватившись за голову, раздираемую противоречивыми воспоминаниями. Отдельные образы продолжали ярко вспыхивать перед глазами и тут же исчезать. Сознание не успевало за них ухватиться, оставляя одни только яркие цвета и беспомощные силуэты, неузнанные и безымянные.

— Люций! Что с тобой? – Его осторожно подхватили за плечи, помогая удержаться. Реальность медленно восстанавливалась, и перед глазами проплывал выложенный мраморными плитами пол внутреннего дворика с мелким бассейном в центре и окруженный колоннами. Вода уже давно покраснела от крови, вокруг лежали тела мертвых варваров в звериных шкурах, раскрашенных узорами голубого и белого цветов. Рядом с ними – трупы солдат в такой же броне, как и на нем самом. Выжившие легионеры, усталые и замученные, еще стояли здесь, вооруженные небольшими мечами и широкими прямоугольными щитами. Проходя по двору, они проверяли трупы и добивали тех варваров, которые еще шевелились. Кровь текла густым и вязким потоком между плит, словно нехотя, и собиралась в небольшие лужицы между тел.

Какая-то часть его сознания воспринимала увиденное как что-то нормальное и привычное, но та, что оставалась Николаем Савельевым, буквально сжалась от ужаса, впервые лицезрев поле боя. Для него это выглядело чем-то иррациональным, жутким и невозможным для привычного мира. Все выглядело нереальным. Подобного просто не могло произойти, и всё это больше напоминало какую-то жуткую галлюцинацию. Однако происходящее было слишком реальным, чтобы выглядеть как помутнение сознания. Николай чувствовал запахи вокруг себя — и человеческой крови, и пожаров, и солдатского пота. Тело пронзала усталость, так что казалось, будто каждая мышца болит. Давила тяжесть доспехов, и влажный от пота поддоспешник прилипал к коже. Саднили многочисленные мелкие порезы и царапины, припекало жаркое солнце, белым пятном торчавшее на голубом небе. Ни одна галлюцинация просто не может быть настолько правдоподобной.

— Я… я в норме… — на автомате отмахнулся он, увидев, что отец смотрит прямо на него. И тут же внутренне дернулся, осознав собственные мысли. Этот человек просто не мог быть его отцом. Словно какая-то часть его воспоминаний все еще принадлежала второму человеку с именем Люций, в теле которого он и оказался. Какая-то часть памяти принадлежала не ему, словно вцепившаяся в его воспоминания, чуждая и казавшаяся лишней. С другой стороны, еще вопрос, кто именно здесь чужой. Больше всех чужим казался он сам. В чужом теле, среди чужих ему людей… в чужом мире?