Ева
Моя жизнь началась с прибоя, выбросившего меня на каменистый берег, с холодных, стальных глаз, препарирующих до самого мозга, и с огненного, солнечного диска, медленно выползающего из-за горного хребта. Жёстко, холодно, больно – первые ощущения после продолжительной темноты.
– Поднимайся, девочка. Нужно уходить, – торопливо пошлёпал по руке незнакомец, воровато осматриваясь по сторонам. – Давай. Потом отдохнёшь.
Мужчина пропустил ладони под спину, резко дёрнул поломанное тело, протаскивая по булыжникам и поднимая на ноги. Голые ступни обожгло холодом непрогретого камня, в глазах потемнело, а в голове как будто разорвалась бомба, расплющивая куски мозга по черепной коробке. Стала заваливаться, потеряв опору и последние силы, за счёт которых держала открытыми глаза.
– Что ж ты будешь делать-то. Взялась на мою голову, – проворчал мужской голос, и я зависла в невесомости.
Следующий мой приход в реальность сопровождался ветром в лицо, несущейся обочиной по бокам и проскальзывающим полотном дороги под колесом. Лучше бы я не приходила в себя и не оценивала степень своей безопасности. Безопасность была на нуле. Да и как она должна быть выше. Болтаться в бессознательном состоянии на мотоцикле, несущемся с бешенной скоростью, и единственная поддержка – руки с двух сторон и крепкая грудь, упирающаяся в спину.
Предпочла вернуться в небытие и не видеть бабу в балахоне и с косой, резво скачущую впереди опасного транспорта, а выплыла в тихом полумраке кондиционированного воздуха. Деревянный потолок, выбеленный матовой краской, плотные занавески, преграждающие путь солнечным лучам, тихий бубнёж за дверью – телевизора, либо радио.
Содрала себя с простыней и, качаясь, побрела в сторону темнеющего проёма, оказавшегося уборной. Пошатнулась, снесла непонятные флаконы с мойки, наделав много шума.
– Очнулась? – тут же раздался за спиной знакомый голос любителя экстремальной езды. – Давай знакомиться. Кто ты и как сюда попала?
– Я… – замялась, потеряв ниточки мыслей внутри.
Кто я? Как сюда попала? Не именно в это помещение на мотоцикле, а как я попала сюда, в этот мир, в эту реальность. В голове зияла пустая пустота. Мозг, конечно, там был, иначе я не стояла бы, не двигалась и не могла говорить, но в извилинах серого вещества паразитировала полнейшая чистота, как будто информацию стёрли запущенным вирусом.
В зеркале отражалась блондинка с длинными волосами, ухоженными, несмотря на сор и водоросли, запутавшиеся в них, с вполне хорошенькой фигурой, прикрытой, а точнее больше раскрытой, полупрозрачными шароварами с треугольником, расшитым пайетками, вместо трусов, и в микроскопическом топе, из которого со всех сторон пыталась просочиться грудь. Ей бы удалось продемонстрировать правила земного притяжения, если бы лямки на спине не притягивали кусок тряпки плотно к телу.
Скорее всего, я тусила на костюмированной вечеринке, изображая наложницу из гарема любвеобильного султана, но какой гадостью меня там напоили, что даже память отказывалась дружить? Никаких мыслей, никаких зацепок, никаких кажется, близко и наверное. Попытки добраться до истины, выковырять хоть крохи воспоминаний, наталкивались на глухую стену, отскакивая болезненными ударами в голове.
– Ну? Тебя зовут… – поторопил незнакомец, устав ждать информацию от меня.
– Не знаю, – еле шевеля губами, пробормотала я. Очень медленно доходило, что в моём случае произошла полная потеря памяти, а не частичная, как бывает после приёма медикаментозной отравы. В маразм я не впала, названия окружающих предметов помнила, а своё прошлое нет. Полная стерильность.
– Как оказалась на берегу, где я тебя нашёл? – чётко разжёвывал каждое слово мужчина, прищурившись и окатывая меня раздражением.
– Не помню, – покачала головой, чувствуя тупую боль и тошнотворный подкат к глотке. – Ничего не помню.
Потрогала затылок, пульсирующий огнём, и одёрнула руку, посмотрев со страхом на владельца холодных, серых глаз. Пальцы нащупали большую рану и запёкшуюся кровь вокруг неё. Живот, руки и ноги, выглядывающие через обрывки шаровар, вообще были все в царапинах и гематомах, но на голове казалось всё намного страшнее.
– Дай гляну, – сделал шаг мужчина и вцепился ручищей в пострадавшую часть, сдавливая и обездвиживая. – Твою ж…
Из глаз брызнули слёзы от грубости, жестокости и пронизывающей боли. Казалось, что этот козёл расплющит мне череп, вырвет волосы и сдерёт кожу. И сделает он всё это одновременно. Не смогла сдержать жалобный всхлип, заныла и шмыгнула носом.
– Можно осторожнее, – протянула, поскуливая на каждое его действие. Не уверена, что мужлан меня послушался бы, но всё же попыталась.
– Нет. Помойся, и обработаем тебе рану, – громыхнул сверху, оторвал от меня ручище и вышел, хлопнув дверью.
– Урод, – от души плюнула в скрывшуюся спину и принялась стягивать костюм одалиски.
Под ним картина предстала не лучше. Ощущение, что меня повалили на пол и охаживали солдафонскими ботинками сорок пятого размера. Особенно пострадали рёбра, бёдра и спина. Такой палитры цветов, какая пестрела на моём теле, не видела никогда. Багровый переходил в фиолетовый, а местами перетекал в чёрный.
Страшно было засовывать всё это богатство под душ, особенно ту часть, что прятала под волосами нечто ужасное, поэтому я долго выравнивала дыхание, набираясь смелости, прежде чем ступить под тугие струи тёплой воды. Снова заплакала, шипя и раздирая пряди, слипшиеся от крови. Пощипывание мелких ссадин было ничто по сравнению с огненной лавой, шпарящей в открытую рану.
Наверное, мои завывания слышали все соседи, если они присутствовали здесь, ведь я всё ещё не знала, куда отвёз меня этот сухарь, и в какую точку забросила судьба. На честном слове выбралась из душевой кабины, намотала на себя белое полотенце и по стеночке поползла в сторону бубнящего телевизора.
– Садись, – ткнул в сторону стула, стоящего рядом со столом, на котором лежала вывороченная аптечка, пузырьки, пластырь, бинты и нитки. – Даааа… Не хреново тебя приложило. Скорее всего бросило на скалы. Как ещё смогла выплыть от такого удара? Придётся зашивать.
Тимофей
На первый взгляд моё задание было проще некуда. Найти дочь непростого человека, которую похитили и вывезли в Турцию, уничтожить всех виновных и причастных, вывезти девчонку и получить вторую часть оплаты. Всё просто и, как всегда, всё через одно место. Две недели на исполнение заказа, полное обмундирование и снабжение на высшем уровне, левые документы, чистая хата и осечка с осведомителем. То ли мужик засветился и кормит рыб, то ли понял в какую задницу лезет и сделал ноги.
Поначалу и я не понимал размера пятой точки, думая, что проникну в указанный бордель и вытащу девчонку. След Черкасовой потерялся на третьем собственнике, решившем подорваться в автомобиле, передав перед этим девицу следующему покупателю, который остался неизвестен. Было ощущение, что её перепродают каждый день, пользуются свежим мясом и прячут концы в воду. Это наводило на неприятные мысли, что генеральскую дочь, незаконно рождённую в самом расцвете сил, похитили по заказу, а не по ошибке, как предоставили в данных изначально.
За неделю девочка прошла две торговые площадки, трёх похотливых уродов и пропала в болоте грязного рынка торговли людьми. Пополнение борделей, девочки вдоль трассы, наложницы и рабыни в домах обеспеченных ублюдков, рабочие на самую тяжёлую и грязную работу. Все эти ниши заполнялись третьесортным товаром, попавшим в руки работорговцев. Обман, похищение, перекуп, отработка долгов – они шли на любые меры ради непрерывной поставки живой силы. Неудивительно, что осведомитель слился, почуяв вонь от этой клоаки.
Страшно представить, что стало с девятнадцатилетней девчонкой, всю жизнь купающейся в деньгах и не сталкивающейся с более жестокой стороной существования. Хорошо, если Черкасову продержали всё это время на наркоте, отключая психику от острых ощущений, тогда папочка обойдётся тремя неделями в специализированной клинике. А если нет…
Лишний раз порадовался отсутствию семьи и незапланированных детей. В наших рядах долгосрочные отношения были не приняты. Отсутствие каких-либо родственных связей гарантировало отбор в подразделение выходцев из интернатов и детских домов, а отказ от любви к противоположному полу прививался в горячих точках на примере рыдающих вдов.
Только одноразовые связи, только сброс напряжения, только механическое трение для выброса излишнего адреналина. После операций нам всегда подгоняли автобус шлюх, закрывая их на пару дней с озверевшими монстрами, кипящими от тестостерона, который сочился из ушей. Проституток увозили выжатыми, как половые тряпки, и, нередко, с последующим вызовом к ним врача.
За шесть лет детского дома я чего только не повидал, с какими низменными человеческими пороками не столкнулся, что очень помогало в дальнейшем идти к цели напролом, не беря в расчёт чувства окружающих. Для меня не существовало мук совести, ко мне не приходили во сне призраки убитых, мой насос внутри не реагировал на слёзы, мольбы и страх жертв. Вот объект. Он в какой-то момент оступился и причинил вред. Его надо ликвидировать. Трезвый ум, денежный расчёт, поставленная цель.
С Черкасовой система надломилась. Мешанина в данных, исчезновение осведомителя, потеря объекта. Последняя ниточка привела меня на юго-запад Турции, где для состоятельных жителей и туристов предоставляли развитую сеть секс-услуг. За два дня обошёл четыре борделя и вереницу шлюх на выгуле, но генеральской дочерью там не пахло. Все потрёпанные месяцами и годами работы, а на пожелание чего-нибудь свежего, пожимали плечами или приводили совсем девочек, у которых даже грудь с бёдрами ещё не округлились. Твари! Если б не задание, подорвал бы их к чёртовой матери!
Остался последний дом разврата, куда простым смертным вход был запрещён. По слухам, туда отправляли надоевших рабынь, наложниц, провинившихся жён и тех, кто по каким-то причинам стал неликвиден на закрытом рынке. Разные женщины, с различными судьбами и обстоятельствами, но всех их объединяло лишь одно – выход оттуда только на тот свет.
Шёпотом говорили, что клиентам там позволяется всё – от насилия и избиения, до истязаний и убийств. И если мои выводы, сделанные ранее, верны, то Черкасову надо было искать именно там. Лучшего способа отомстить несговорчивому генералу и сделать более пластичным, пользуясь страхом за оставшуюся законную дочь, придумать нельзя.
За полночи я облазил округу, ища неприметные подступы к борделю. Скалистая местность, здание на вершине, огороженное по периметру высоким забором с проводами наверху, один доступный въезд с круглосуточной охраной, вооружённой до зубов, и отвесный обрыв, уходящий в море, на восточной стороне.
Напоследок решил проверить подход с воды и возможность использования альпинистского снаряжения, как наткнулся на полуживую русалку, выброшенную на берег. Наряд одалиски, ухоженное, несмотря на повреждения, тело, растрёпанные, длинные волосы. Такие блондинки сводили с ума многих мужиков, но от них избавлялись в первую очередь законные жёны.
Глядя на неё, подумал, что вот он, мой шанс узнать про объект и о внутреннем расположении помещений. Взял с собой, несмотря на риск привлечь внимание и поставить под угрозу операцию, привёз домой, нетерпеливо ждал, пока очнётся, изучая ещё раз доступную информацию. Дождался, но понял, что размер задницы со временем может только увеличиваться.
Пара фраз, и выяснилась неприятная неожиданность – русалка либо всё забыла, либо профессионально притворялась. Бегло осмотрел её, оценил масштаб повреждения, и навязчиво зачесалась предательская мысль о подставе. С такой пробоиной обычная девка не смогла бы выплыть, пошла бы ко дну камнем, а эта выбралась и так удачно разлеглась на моём пути.
– Помойся, и обработаем тебе рану, – оставил девчонку перед зеркалом, закрыв за собой дверь. Мне нужно было несколько минут, чтобы подумать, просчитать риски и понять, куда сплавить свалившуюся на голову русалку.
Если блондинка подставная, то приблизиться к Черкасовой без больших разрушений не получится, а если беглая, то на поиски неё кинутся все полицейские и головорезы. Здесь вступало золотое правило этого гадюшника – выход товара только на тот свет. Оставалось три варианта – убить, вернуть, дождаться возврата памяти или прокола в игре. На профессионального шпиона девочка не похожа, а любая актриса способна допускать ошибки.
Ева
Я очнулась в полной темноте. Полотенце сбилось узлом под грудью, голова перемотана бинтами, затылок горел огнём. Ощущала себя портновской подушкой, в которую натыкали иглы. Прислушалась к тишине в доме, но ничего кроме стрёкота сверчков, долетающих из приоткрытого окна, не доносилось до уха. Будто вымерло всё, оставив меня в кромешной пустоте.
Слабость вдавливала в матрас, но организм требовал какого-нибудь перекуса. Не могла вспомнить, когда ела последний раз, знала только одно – после выброса на берег во рту не было и маковой росинки. Заставила себя встать и потащилась на кухню. На столе нашлась лепёшка зачерствевшая, не первой свежести, в холодильнике обнаружилось молоко. Казалось, что ничего вкуснее не пробовала, а может не казалось, может раньше приходилось питаться помоями.
Пока я громыхала на кухне, незнакомец так и не вышел. Спал или отсутствовал? Ноги сами понесли к его двери, и я прилипла к полотну, пытаясь уловить посторонние звуки. Тишина. Ни скрипа, ни шуршания. Рискнула и надавила ручку, заглядывая в пустое помещение. Зверя, принёсшего меня в своё логово, не оказалось, как и следов пребывания в комнате. Заправленная кровать, отсутствие личных вещей на тумбочке, стерильная пустота в шкафу.
Обычно должно лежать хоть что-то. Зубная щётка, бритвенный станок, футболка, грязные носки. Обшарила каждый угол, пользуясь отсутствием хозяина, и снова ничего. Ни вещей, ни сумки, ни чемодана. Стало не по себе. Что за человек мой спаситель? А спаситель ли он? Может быть маньяк, тщательно стирающий следы преступления? Подобрал, привёз, подлечил, а потом распилит на маленькие кусочки. Может быть, оставил меня здесь, а сам давно сидит в самолёте и машет ручкой из иллюминатора.
В отношении незнакомца иллюзий не питала. Видно, что он ходячая машина для убийств. Не знала, откуда это чувство, но связываться с ним, а тем более переходить дорогу было опасно. Один его взгляд чего стоил. Стальной, холодный, пронизывающий до костей. А плечи? Эти бицепсы двумя руками не обхватишь. Такими лапами шеи на раз ломать. Бежать. Бежать от него надо, и желательно, пока он не вернулся.
Я не помнила прошлое, но почему-то уверена была, что бежать надо в российское посольство. Где-то внутри подсказывало, что я русская, и искать спасение мне надо там. Вышла на крыльцо, и взгляд потонул в темноте. Ночь, звёздное небо, лёгкий ветерок, под луной в стороне просматривались крыши низких строений. Осмотрелась по зарослям вокруг одноэтажного дома, который временно стал моим пристанищем. Только оставаться в нём было нельзя. Неизвестно, что у мужчины в мыслях.
Надо было найти одежду – не в полотенце же идти. Вернулась и обыскала оставшиеся помещения, обнаружив между вешалкой и скамейкой объёмный рюкзак. Поживиться особо было нечем. Пара футболок, брюки, шорты, трусы. Взяла шорты с футболкой, кое как перетянулась ремнём, посмотрела в зеркало и ужаснулась. Днём в таком камуфляже невозможно остаться незаметной, поэтому приняла решение двигать в сторону спасения сейчас.
Глупая, понимаю, но тогда вперёд меня гнал страх. То ли повреждение головы парализовало мыслительную функцию мозга, то ли слова про бордель заставляли нестись туда, где скорее помогут отправить на родину. И ведь дура. Не знала в какой точке нахожусь, куда бежать, а будто чёрт вселился. Выскочила из дома и поскакала по кустам на виднеющиеся вдалеке огни. Босиком, в футболке по колени, в штанах, стремящихся сползти.
К асфальтированной дороге подползала на коленях, пригибаясь к земле и боясь случайно попасть под лучи фар, проезжающих автомобилей. Может надо было наоборот, выбежать, притормозить машину, попросить сердобольного водителя довести до посольства или представительства, но в последний момент всплыла информация о Турции, а турецкий язык я не знала. Наверное.
Сколько я ползла, сколько преодолела километров? Хотелось думать, что много, но по факту огни приблизились не сильно. Потихоньку начала впадать в отчаяние, обдирая пострадавшие ранее колени. Тело ломило, голова взрывалась от канонады в ней, во рту пересохло, а прилипчивая мошкара лезла в глаза и в нос. Хуже, чем сейчас, не чувствовала себя никогда, по крайней мере в новой жизни.
Несколько раз падала почти без чувств, отлёживалась, поднималась и ползла вновь. Было страшно, очень, хотелось вернуться назад и положиться на судьбу, но этот же страх продолжал толкать вперёд на светлую сторону добра, туда, где горела иллюминация.
На пути расположился овраг, и пройти по обочине, маскируясь кустами с растительностью, не представлялось возможности. Либо углубляться в разрежённый лес и искать обход, либо выбираться на открытую местность и бежать несколько десятков метров, рискуя засветиться. Я подумала, пропустила две машины и ступила на асфальт, собирая силы и пускаясь в бег.
Нужно было успеть пронестись в темноте, пока дорогу не осветило приближающимися фарами. Бежала, согнувшись пополам, прихрамывая и подтаскивая правую ногу, разодранную, скорее всего, в кровь. Я уже видела конец моста, до которого осталось сделать пять-шесть шагов, как здоровая ступня подвернулась, проскользнула, утягивая за собой измученное тело.
Завалилась на бок, сдирая кожу с рук и прокусывая губу зубами. На глаза навернулись слёзы, от безысходности вылетел стон. Все мои старания оказались напрасны, и вернуться назад я тоже не могла. Пара минут промедления сыграли роковую роль. Пучок света полоснул по обочине, и начал стремительно приближаться ко мне. Мимо пронёсся автомобиль, резко раздался визг тормозов, после натужный рёв заднего хода, по глазам резануло стопарями, а из открытой двери раскатились восточные мотивы.
– Похоже, это наша утопленница, – раздался мужской голос, сопровождаемый смехом.
– Уверен? Та покрасивее была, – присоединился второй.
– Так намалюют, приоденут, и будет красивее, – уверенно дожал первый, вылезая из салона.
Мужчины говорили по-турецки, и я отлично их понимала. Попыталась им ответить, но слова складывались только по-русски. Как собака, честное слово. Понимала, но сказать не могла. Да и какая разница, если я удивлю их знанием турецкого языка. На моём пленение это никак не могло отразиться.
Тимофей
Обработав рану и перевязав голову бинтом, отнёс часто падающую русалку в кровать и укрыл одеялом. Безмятежность на лице совсем не подходила к той заднице, в которой оказалась эта дурочка. Попасть в такой бордель, сбежать, практически сразу, и потерять память. То, что она пробыла там не долго, видно было по её виду. Отсутствовала привычная потасканность и обречённость, появляющиеся после пары первых клиентов, когда девица осознаёт куда попала.
Мне надо было как следует проверить береговую линию, прощупать возможность подняться по склону и забраться в окно. Других путей проникнуть туда незаметно не существовало. Вход простым смертным за двери этого дома запрещён.
Воспользовавшись тем, что обморок русалки перешёл в сон, я перекусил и направился в сторону скал, оседлав своего коня. С пропажей осведомителя я потерял и доступ к снабжению, оставшись с геморройным заданием, с халупой на краю деревни, не с лучшим мотоциклом и с сумкой снаряжения. Случись какой-нибудь прокол, и придётся выбираться отсюда своими силами, без поддержки и прикрытия тыла.
Моя прогулка не заняла много времени. Достаточно было войти в воду, отплыть на сотню метров от берега и осмотреть склон. Всё, как я и думал – прямая скала с острыми краями, нависающая местами на несколько метров над морем. Придётся попотеть, чтобы подняться, и на пределе возможного поработать, спуская оттуда генеральскую дочь. В каком она будет состоянии? Сможет ли хотя бы держаться за верёвки?
Сделав на всякий случай дополнительный крюк, для проверки слежки и с целью не светить схрон, вернулся под светлеющим небом домой, собираясь поспать до утра пару часов. То, что русалка вставала, понял сразу. Рюкзак у скамьи стоял не тем боком, да и похудел слегка, оставленная на столе лепёшка съедена, в раковине пустая чашка из-под молока.
Подошёл к её двери, прислушался и наткнулся на мёртвую тишину. Мне хватило минуты, чтобы пройтись по дому, вокруг, и понять, что глупая девка сделала ноги. Что у бабы в отбитой голове? Чем думала, уходя в ночь неизвестно куда? Может всё-таки лазутчик, и сейчас бежит к нанимателю сдавать меня?
– Дура! Убью! – выругался, выкатывая мотоцикл и заводя его. – Придушу собственными руками!
Следуя бабской логике (и такому обучали), направил транспорт в сторону дороги. Как и всех мотыльков, женскую сущность всегда тянет к свету. Плоское мышление, что под лучами софитов безопасно и тепло. Оставалось надеяться, что моя бабочка несётся к сиянию по кустам, пригнувшись и не высовываясь на открытое место.
Фары, стоящей на мосту машины, заметил издалека. Можно подумать о поломке или о слабом мочевом пузыре водителя, но чутьё, натренированное и отшлифованное годами, шептало о неслучайности остановки заметного автомобиля. Мне приходилось уже видеть его, свободно въезжающим в ворота небезызвестного борделя.
Заглушил двигатель и в накат затолкал байк за куст, пользуясь серой, предутренней тьмой и занятостью стоявших. По обочине подкрался ближе, сканируя пространство и просчитывая варианты. Двое из сторожевых псов местной бандитской группировки топтались у ограждения моста и бурно о чём-то переговаривались, спуская штаны и распаковывая причиндалы. У их ног сидела русалка, скрючившись от страха и без звука шевеля губами.
Ну, не твари? Как можно тыкать членами в бабу, выглядящую так, будто по ней проехал асфальтоукладчик? Кем надо быть, чтобы упиваться её страхом и болью? Их судьба была предрешена в тот момент, когда они забыли для чего мужику даны яйца.
Вернулся назад, завёл движок и вырулил на дорогу, делая вид, что еду мимо. Ублюдки так увлеклись возможностью трахнуть девчонку, что даже не повернули в мою сторону головы, и это стало их опрометчивой ошибкой. Поравнявшись с ними, спрыгнул на асфальт, перемахнул через капот машины и воткнул нож в горло стоящему ближе ко мне, отправляя одновременно ногой в нокаут второго. Они и пикнуть не успели, как уже глядели остекленевшими глазами в предрассветное небо.
Русалка смотрела на происходящее молча, лишь притягивая к себе колени и вжимаясь в ограждение. На её лице сменялось множество эмоций – ненависть, благодарность, растерянность, страх. Страх – последнее, что задержалось на нём, и он был направлен на меня. Девчонка отшатнулась от моих окровавленных рук, когда я подошёл и попытался помочь ей подняться.
– Нам надо уходить. Срочно, – подтянул её за шкирку и поставил на ноги, поддерживая заваливающееся тело. Идиотка. Потратить все силы на такую дурость. – Релаксировать будешь потом, когда доберёмся до дома.
Посадил её назад и удовлетворённо кивнул, почувствовав крепкие объятия рук вокруг своего торса и нежное дыхание в районе шеи. Тронулся, откатил метров на триста, как на встречу вырулила машина. Втопил на всю, слыша за спиной визг покрышек, хлопанье дверей, резкий разворот автомобиля и пробуксовку колёс при наборе скорости.
– Держись крепче. За нами погоня, – крикнул ей и выжал газ на полную.
Срисовать фоторобот русалки они не могли, если, конечно, ублюдки, любующиеся сейчас небом, не передали информацию о найденной беглянке, а то, что тех двоих пришил я, скорее всего догадались. Очередной прокол с моей стороны, ставящий результаты операции под сомнение.
Оторваться нужно было как можно скорее, потому что с ножом в такой ситуации выиграть очень сложно, а оружие посерьёзнее лежало припрятанным под полом в доме, и братва, едущая за нами, вполне могла вызвать подмогу, тогда нож пришлось бы применить по назначению, прирезав девчонку и отдав свою жизнь подороже.
Пока обдумывал в какую сторону сворачивать на перекрёстке, мимо уха пролетела пуля, а ещё одна полоснула по плечу, обжигая металлом. Сразу почувствовал себя мудаком, посадившим русалку за спину и неосознанно сделавшим её живым щитом. Пока ещё живым. Пока ощущал её коготки, впивающиеся в живот, и стук сердца, бегло пробивающий мне рёбра.
Ева
На что я надеялась, сбегая от незнакомца? На безопасность. На то, что меня отправят на родину, где я буду под наблюдением психолога спокойно восстанавливать память, где-нибудь в тихом месте. Что же в результате? Подвёрнутые и израненные ноги, попытка изнасилования, пули, летящие в спину. Полный трендец!
Мотоцикл резко ушёл влево, завалился на бок, и по коленке чиркнул наждак асфальта, снимая пласт кожи. Видно, из-за вброса адреналина в кровь, сильной боли я не почувствовала и, скорее всего, оценить степень повреждений вряд ли бы смогла, но лишаться конечностей в разгар погони не входило в мои планы, поэтому собрала остатки сил, подтянула ноги и для верности впилась ногтями в каменный живот спасителя.
Очень хотелось шлёпнуться в спасительный обморок, как это случалось прежде, но страх крепко держал меня в седле и заставлял сильнее хвататься руками за единственную опору. Несколько минут, растянувшихся в вечность, мы петляли по дороге, затем перешли к адскому заезду по полю, где на каждой кочке моя попа обретала сплющенную форму, а после внедрились в редкий лес.
Грубое полотно асфальта, пули, пролетающие в миллиметрах от нас, ямки и холмики, взбалтывающие внутренние органы – было не самым худшим. Теперь мимо свистели стволы деревьев, между которыми мы неслись, а ветви кустарников цеплялись за плечи и норовили выбить из сидения. Не знаю, сколько длились наши гонки на выживание, только к дому мы подъехали уже поздним утром, когда солнце стояло почти в зените, а жители села развили бурную деятельность.
Мне было наплевать на порезы и повреждения, появившиеся при экстремальных скачках на мотоцикле. Единственное, чего жаждало моё тело, это растянуться на кровати и провалиться в темноту. В затылке пульсировало до радужных кругов в глазах, колени подгибались при каждом неверном шаге, спину ломило, будто лично разгрузила фуру с цементом, а ягодицы пребывали в онемелой невесомости, переходящей в ощущение впивающихся иголок.
Стоило бежать, чтобы вернуться обратно пережёванной и выплюнутой неприветливой реальностью. Незнакомец, ничего не сказав, ввалился в соседнюю комнату, хлопнул дверью, чем-то громыхнул и затих, а я хлебнула из крана воды, не сумев открыть для этих целей бутылку, на честном слове добралась до постели и повалилась на неё, не раздеваясь и не отряхивая одежду от грязи.
Кажется, моё сознание пребывало в полнейшей темноте, укачивающей сознание, но временами в ней вспыхивали яркие пятна, проецирующие замутнённые силуэты. Где-то там, в глубине тех видений, промелькнуло лицо привлекательного мужчины, склоняющегося надо мной и прожигающего угольным взглядом.
В калейдоскопе пятен пронеслись врачи в масках, пожилая турчанка, поющая мелодичную песню, красивая молодая женщина восточной наружности, кричащая мне, что я сука и ещё получу своё сполна. И везде на заднем плане маячила шикарная обстановка, говорящая о больших деньгах, вложенных в интерьер.
С усилием открыв глаза, поняла, что на землю спустилась ночь. Почему-то в последнее время мой образ жизни слишком сильно стал отличаться от нормального. Днём спала, а в темноте творила глупости, заканчивающиеся обмороками, погонями и повреждениями.
С кухни раздался глухой стук. Наверное, именно он выдернул меня из кошмара с неизвестными личностями. Звук повторился, и я пошла на него. Незнакомец, спаситель, опасный игрок, машина для убийства – до сих пор не знала, как его зовут. Мужчина сидел на стуле, разложив на столе аптечку, и сам штопал себе плечо левой рукой. Было видно, что процесс даётся ему с трудом из-за неудачного расположения ранения, но он настырно продолжал нанизывать себя на иголку, матерясь, когда локоть срывался со столешницы.
– Живая? – сухо спросил он, окинув меня тяжёлым, осуждающим взглядом.
Съёжилась под ним, в полной мере ощущая свою никчёмность и бесполезность. Кажется, этому чёрствому индивидууму было б лучше, если б я осталась в поле бездыханной, или словила головой проносящееся дерево.
– Прости. Я не думала, – шевельнула губами, тихо выдыхая слова, но он услышал.
– Не думала?! – оттолкнул аптечку и впился в меня. – Мозг отбила, или по жизни дура?! Судя по тому, что оказалась в борделе, умственными способностями ты не блистала. И куда же, позвольте узнать, вы тащили свою царственную задницу?
При упоминании, царственная задница сразу заныла тупой болью, проецируя в памяти каждую кочку и ямку в поле. С завистью посмотрела на стул и вздохнула. Разговаривать придётся стоя, как и есть, и пить, и всё остальное.
– В российское посольство, – пискнула, опуская на свои грязные стопы глаза.
– О как. Российское посольство, – зло усмехнулся. – А почему не украинское или белорусское? Память вернулась? Может, тогда скажешь, как тебя зовут, дура набитая.
– Почему дура? – сжалась ещё сильнее, хотя дальше уже некуда.
– Потому что здесь нет посольств, идиотка, – взорвался, вскакивая и надвигаясь на меня. Казалось, от него шёл пар. Разве что слюной не брызгал. – Это курортный городок, где загорают на пляже, плещутся в море и трахают шлюх!
– Зачем ты так? – сморгнула навернувшуюся слезу. – Я просто хотела домой.
– С чего ты взяла, что твой дом в России? – немного остыл мужчина, то ли смягчившись от моих слёз, то ли выпустив лишний пар, оскорбляя меня.
– Не знаю. Внутреннее чутьё, – успокоилась, видя, что ураган прошёл мимо. – Ещё я выяснила, что хорошо понимаю турецкий язык, правда говорить на нём не могу. А те уроды, которых ты…
– Убил, – уточнил мою заминку.
– Да. Они сказали, что меня несколько лет удерживал какой-то Илкер Авджи, – вывалила всё, пока не забыла и этого. Мало ли, как моя память работает. Может, как у золотой рыбки – каждые две минуты новая жизнь.
– Они звонили при тебе? Сообщали кому-нибудь, что нашли? О чём-то ещё говорили? – заинтересованно посмотрел на меня, беря за руку и утягивая к столу.
– Нет. Никому не звонили. Сказали, что попользуются мной и вернут обратно. Послушай, – вцепилась в его ладонь. – Не знаю, как тебя зовут, но не отдавай меня обратно. Я не хочу в бордель. Я домой хочу.
Тимофей
Кто же ты такая, Ева, и что за секреты прошлого скрываются в твоём мозгу? Русалка крутилась между холодильником, раковиной и плитой, на автомате разбивала и размешивала яйца, а в этот момент мои причиндалы пухли в штанах. Опасность, выброс адреналина аккумулировались в трусах и выдали жёсткий стояк на потрёпанную девицу. Видно, сказалась привычка драть шлюх на откате, раз младший Тим поднял головку и потянулся к совсем не презентабельной девчонке, реагируя, как тепловой датчик движения.
Что он в ней нашёл. Раньше всегда был более разборчивый, а тут… Ничего сексуального и соблазнительного. Моя одежда, висящая как на вешалке, перемотанная башка с запутанными волосами, местами покрытая грязью и запёкшейся кровью, ни грамма косметики, ни завлекающего взгляда, граничащего с похотью. Однако, мой дружок сорвался с привязи и решил посоревноваться в перетягивании с горой мышц в сто десять килограмм.
Сейчас мне надо было вести подготовительную работу на скале, ввинчивая закрепы и прощупывая более безопасный и быстрый путь спуска, а вместо этого я сидел здесь, пялясь на тонкие ножки, нелепо выглядывающие из моих шорт, перетянутых в гармошку ремнём.
– Помоги мне наложить повязку, – попросил Еву, закончив накладывать швы.
Я хорошо стрелял и обращался с ножом левой рукой, но штопать и клеить ею у меня получалось через заднее место. Она молча подвернула огонь под сковородой, подошла, встала напротив, подняла глаза к ране и резко побледнела.
– Ты крови что ли боишься? – поймал шатающееся тело за талию и подтянул к себе.
– Не знаю… Не помню, – залепетала она уплывающим голосом.
Снова убедился, что баба мне попалась бесполезная и проблемная, только младшему Тиму это было не объяснить. От близости округлостей он оживился, налился, потяжелел и, разве что, не запищал от радости. Пришлось глубоко вдохнуть, досчитать про себя до десяти, потом до двадцати, и только после этого подняться и усадить отходящую в мир грёз девицу на стул.
– Вообще ничего не вспомнила? Даже капельку? – пытливо уставился на неё, на её подрагивающие губы с микроскопическими капельками пота над ними, на её пульсирующую венку на шее, на её бурно вздымающуюся грудь, манящую даже через грязную, серую футболку. Ощущал себя озабоченным неандертальцем с дубиной наперевес.
– Сон странный сегодня видела, – вяло произнесла, закатывая глаза. – Мужчина, врачи, турецкая стерва, угрожающая расправой, и богатый дом.
– Ева, приди в себя. Заплыв отменяется, – слегка пошлёпал её по щеке, добиваясь осознанного взгляда. – Давай, девочка, возвращайся ко мне. Ты и так всю новую жизнь проводишь либо в обмороке, либо во сне.
– Или приключения на попу нахожу, – слабо улыбнулась, но взгляд стал проясняться.
– Не без этого, – усмехнулся, наливая воды и поднося стакан к пухлым губкам, что так мило натянулись в улыбке. Захотелось попробовать их на вкус, но заставил себя сдержаться.
Последний раз бабу валял почти месяц назад. Не успел вернуться с предыдущего задания, как срочно вызвали в кабинет, и через три часа я сидел уже на борту самолёта. Успел только заскочить помыться и собрать свежие вещи. Так что вполне понятно, почему дружбан встал по стойке смирно, недополучив свою порцию разрядки в промежутке.
– Имя Илкер Авджи не показалось знакомым? – впился в лицо, ловя каждую эмоцию. – Если эти ублюдки сказали, что ты провела у него несколько лет, то он должен быть одним из последних твоих воспоминаний.
– Может это тот мужчина из сна? – с надеждой посмотрела на меня. – Ты можешь узнать, где он живёт или бывает, чтобы я посмотрела на него?
– Нет, – жёстко отказал, чтобы у Евы не было никаких надежд в отношении меня. – Моя цель, попасть в бордель, из которого ты сбежала. Заниматься твоим восстановлением памяти я не собираюсь.
– Если я оказалась там после того, как Илкер держал меня при себе несколько лет, то он может иметь прямое отношение к этому борделю, – тихо проговорила она, всё ещё надеясь уговорить на пустую трату времени.
Внимательно посмотрел на неё, понимая, что если начну отпираться, то она выест мне мозг чайной ложкой, причём не сильно морщась. Женщины все такие. Даёшь слабину, подпускаешь немного ближе и получаешь злобную пиранью, профессионально перегрызающую нервы. Никогда не женюсь и не сдам свою свободу без боя.
– Я подумаю, – глянул на часы и решил всё же выбраться на скалу. – Давай пожрём, и я отъеду по делам.
Ужин получился вполне приличный, а в некоторых местах даже вкусный, но я ни одним звуком не выдал получаемое удовольствие. Наоборот, хмурил брови, недовольно морщился, лишь бы русалка переживала, что не угодила. Деморализованные женщины много думают о своих промахах вместо того, чтобы делать глупости.
Наказав не выходить из дома, выгнал из пристройки байк и окольными путями поехал в сторону береговой зоны, держась неосвещённых участков и не включая фар. До рассвета оставалось меньше четырёх часов, и я успевал ввинтить нижние ряды зацепов, чем и занялся. Ещё одна ночь подготовки, и можно было проникнуть на территорию для разведки и поиска генеральской дочки.
Возвращаясь в предрассветных сумерках, почувствовал распирающее давление в груди. Чутьё закопошилось внутри, подсказывая о приближающейся опасности. Оно никогда не подводило, предупреждая дискомфортом о ловушках, растяжках, что ни раз спасало мне жизнь. Заглушил байк, затолкал в ближайшие кусты и, пригибаясь, направился к дому.
Вдоль стены промелькнула тень, за ней вторая. Сквозь утреннюю дымку тумана, слабый ветер донёс запах бензина. Вряд ли намечался случайный поджог в небольшом селе в пятнадцати километрах от курортного городка. Скорее всего нас вычислила местная группировка, держащая бордель, и бойцы решили выкурить меня из дома, или тихо похоронить.
Ева
Обещанная обработка моих ран так и осталась обещанной. Тимофей настолько быстро слинял, что омлет дожёвывал уже по пути на выход. Как только за ним закрылась дверь, я расслабилась, позволяя измученному телу болезненно ссутулиться, согнуться и дохромать до оставленной на столе аптечки.
При ночной вылазке больше всего пострадали ноги, которые необходимо было полечить, пока не началась какая-нибудь гангрена. Пришлось снова стаскивать себя со стула, волочь в ванную и, шипя от жжения, смывать налипшую грязь.
Накрыла удушливая жалость к себе. Что же надо было натворить в прошлой жизни, ради такого наказания? Может, я украла много денег? Увела из семьи чужого мужа? Убила, не дай бог, кого-нибудь? За какие грехи прилетает такая ответка? А затем новые мысли атаковали бесполезный мозг. Была ли семья у меня? Есть ли хоть одна живая душа, которая ищет и скучает по мне? Ждёт ли меня кто-нибудь на родине? Есть ли мне к кому вернуться?
От воды намокла повязка на голове и куски сложенной марли, прикрывающей шов. Дрожащими пальцами прошлась по грубому рубцу с узлами твёрдых ниток, и сразу поплохело. Тошнота подкатила стремительно, потому что на ощупь затылок выглядел ужасающе. Рвотный позыв вымел из душевой кабины и вдавил в пол у белого друга. Выворачивало недолго – просто было особо нечем, но ощущение возникло, что меня выпотрошили до полного опустошения.
Ступни и колени я уже обрабатывала на автомате. Мной завладело состояние безразличия, и единственное, чего хотелось, это закрыть глаза и провалиться в бессознательную тишину и неведение. Перемотав голову и ноги последними бинтами, кое как добралась до своей комнаты и свалилась в кровать, плавно сползая в поверхностный сон.
Моросящий мелкий дождь, тяжёлое, раздутое серыми облаками небо, вязкий туман, обволакивающий низкие ограды и памятники. Три гроба на подставках – два больших и один маленький, три разинувшие чёрную пасть ямы, небольшая группа из четырёх человек, ёжащаяся от сырости. Я не видела лиц, дат и фамилий умерших, но была уверена, что это и есть моя семья – мама, папа, братик или сестра.
Над макушками протяжно отозвалось вороньё, вторя вою, раздавшемуся при спуске гробов в ямы. Разрывающая боль полоснула в груди и горячие слёзы потекли по щекам. Захотелось туда, к ним, под тёплое, земляное одеяло, где больше нет проблем, Турции и борделей. Комки почвы с грохотом посыпались на деревянные крышки, выталкивая из сна в душную реальность.
Просыпающееся солнце окрасило комнату в серые полутона, вытягивая кривые тени по стенам, за окном встрепенулась и с шелестом взлетела птица, с улицы потянуло дымом. Кто-то, наверное, с утра пораньше занялся сжиганием мусора. Ранняя пташка. Обтёрла влажное лицо и прислушалась к непонятному шуму снаружи.
Тихий скрежет по стене, глухой удар, сдавленный стон. Запах дыма уже резал по глазам и вызывал дерущие спазмы в горле. Осознание накрыло сразу, стоило сизым языкам застелиться по коридору, заползая, не торопясь, в спальню. Подскочила с кровати и понеслась в сторону выхода, за которым потрескивал огонь, с жадностью набросившийся на деревянное строение.
В панике побежала к окну, вспоминая, как надо действовать при пожаре. В голове всплыло про мокрую тряпку на лицо и прокладку ей по дверным щелям. Не сразу до меня дошло, что на первом этаже можно вылезти через окно, и в этот момент по ставне резко долбануло, распахивая их и впуская утренний воздух.
– Вылезай быстро, дура. Сдохнуть собралась? – показался в окне Тимофей с перекошенным от злости лицом и с брызгами крови на нём. – Шевели булками.
Он взобрался внутрь, грубо подтолкнул меня и перекинул через подоконник, совсем не заботясь о мягкой посадке. Приземление произошло на каменный бордюр, ограждающий цветущую клумбу. Заскулила, перекатываясь на бок и потирая ушибленную спину и настрадавшиеся булки, которыми теперь стало ещё сложнее шевелить. Мужлан скрылся в доме, и оттуда послышался грохот, будто Тим напоследок решил побросаться мебелью.
Я так и сидела на земле, страшась пошевелиться и ловя каждый звук из дома. Было сложно ждать и бояться, что наступит тишина, погребающая под собой мужчину. Да, он грубый, злой и властный, но без него я осталась бы одна. Рядом шлёпнулся рюкзак, за ним тяжеленная сумка, брякнувшая металлическим звоном, а следом выпрыгнул Тимофей, подхватывая своё добро и пиная меня для ускорения.
– Бегом, Ева, – рявкнул на ходу, слегка поворачивая голову. – Надо уходить. Нас выследили.
Моментально вскочила, посеменила за ним, не обращая внимания на боль в теле и на цепляющиеся за камни бинты. За углом замерла, наткнувшись взглядом на чужака с перерезанным горлом, следом прошла по касательной, замечая ноги с неестественным вывертом, выглядывающие из кустов, а потом глаза выловили ещё двоих, навалившихся друг на друга.
– Долго будешь стоять? – дёрнул за руку Тимофей, придавливая в спешке ботинком пальцы трупа. Поморщилась, будто придавили их мне, хотя этому мужику уже было плевать, чем и по каким частям наступают. – Или дождёмся подмоги, чтобы рядом прилечь?
Его слова отрезвили, заставляя ускориться и вприпрыжку бежать за ним. Мне хотелось оказаться отсюда подальше и вычеркнуть из памяти безжизненные тела, которых за два дня пришлось повидать слишком много. Мой спаситель уничтожал на своём пути всех, кто рискнул дёрнуться в его сторону, и то, с какой холодной невозмутимостью он орудовал ножом, убивать было его работой. Опасная работа, чудовищная, но она могла меня спасти и вытащить отсюда.
Тимофей
Не ожидал, что нас так быстро выследят и решат уничтожить. Более того, думал, что всё обошлось и расслабился. Надо было сразу искать другой дом, подальше от этого, а не отсыпаться и пускать слюни на сочные сиськи русалки. Из всей ситуации понял одно – они пришли за мной, не зная, что в доме находится их потеряшка. Что ж, если о ней информация не дошла, то вдвоём нам будет проще изобразить семейную пару, приехавшую на отдых, потому что, обнаружив группу зачистки убитыми, меня станут искать одного.
Подталкивая Еву в сторону байка, судорожно обдумывал куда податься. В гостиницу нельзя, да и в город в таком виде лезть не стоило. Сейчас всё упиралось в отсутствие паспорта и подходящей одежды у девушки, как и в то, что я остался без осведомителя.
– Куда мы? Что будем делать? – поинтересовалась Ева, садясь сзади и нервно цепляясь за мою футболку.
– Надо найти тихое место подальше отсюда. Желательно отдельный дом в тихом селе в прибрежной зоне, – нехотя ответил ей, не понимая, в какую сторону двигаться.
Вырулив на небольшую дорогу и пользуясь отсутствием машин ранним утром, понёсся в противоположном направлении от проклятого борделя. Остановиться решил в небольшом городке, чем-то похожем своей серостью на родные глубинки, кричащие о безнадёжности. Лучшего места для того, чтобы залечь на пару дней и сменить внешность, Еве было не найти.
Повезло вдвойне. Хозяин закусочной сдавал хибару на окраине, больше похожую на сарай с печкой и с удобствами во дворе, а его брат держал в пяти минутах магазин, выглядящий как сельпо-маркет. В нём продавали всё, начиная от гвоздей и заканчивая женским бельём.
По-турецки я очень плохо изъяснялся, поэтому на смеси русского и английского пожаловался на кражу чемодана жены и набрал всего, что ей необходимо, а себе одежду попроще, в которой расхаживают туристы. Докупив шляпки, бейсболки, краску для волос и солнцезащитные очки, со спокойной совестью вернулся за русалкой, которую оставил вместе с мотоциклом в засранном дворе нежилого двухэтажного дома с забитыми фанерой окнами.
Видно было, что Ева тряслась от страха ожидая меня, и как только увидела, бросилась навстречу, прихрамывая и западая на правую ногу. Сразу вспомнил, что обещал, но не обработал ей раны, и в груди закопошилась въедливая совесть. Поймал в объятия, ругая себя за чёрствость и невнимательность. Ей и так досталось в последнее время, а я ещё пинал и грубил беспричинно.
Младший Тим сразу отозвался на близость, а я поймал себя на сглатывании розовых соплей. Нахрена мне вся эта радуга? Я видел, что происходило с бойцами, позволившими себе размякнуть и подпустить слабый пол близко. Они сами становились слабыми, теряли бдительность и топили себя либо в отношениях, либо во время очередного задания.
– Я снял хибару на пару дней и достал тебе одежду, – стряхнул её с себя, говоря как можно жёстче и незаметно поправляя стояк. – Ещё купил краску для волос. Надо полностью сменить твою внешность.
– Хорошо, – обиженно отступила она, опуская глаза и обнимая себя за плечи.
На байк Ева села как можно дальше от меня, стараясь не касаться грудью спины. Представляю, как трудно ей было это сделать, но она старалась. Елозила, отодвигаясь, а дружок пинался в протесте.
– Держись, – зло прикрикнул, трогаясь в сторону дома.
Отвёз её, потом вернулся в магазин за упакованными покупками, заскочил в закусочную за едой и водой, и всё это время обещал заскучавшему дружбану наведаться вечерком к шлюхам.
Хибара внутри оказалась ещё хуже, чем на фотографиях, показанных ушлым турком. Щели в стенах величиной с палец, отсутствие кондиционера и маленькие окна, замазанные намертво. Каждая половица скрипела при ходьбе, а на перекошенную мебель страшно было садиться.
– Тебе надо подстричься и перекраситься, – придерживался всё той же линии поведения, коротко выплёвывая команды. – Поешь и займись этим.
Ели мы в полной тишине. Русалка притихла и нехотя ковырялась в тарелке, терзая зубками губы, потом встала, взяла ножницы с краской и удалилась в душевую на улице. Её не было долго. Я успел проверить целостность оружия, почистить его после пыльного подпола, припрятать сумку под кровать, а она всё ещё копалась в полуразвалившейся пристройке.
Часа через полтора Ева прошмыгнула в единственную спальню, замотав голову полотенцем, а спустя несколько минут вышла, облачившись в купленный сарафан. Лучше бы я его не покупал, и она продолжила ходить в моей футболке и в огромных штанах. Передо мной стояла сексапильная брюнетка с озорной, короткой стрижкой, в цветастом длинном платье, натянувшемся в области груди как барабан, через вырез которого проглядывала ложбинка с аппетитными холмами, а струящаяся юбка просвечивалась на фоне окна, демонстрируя плавный изгиб бёдер и крошечные трусики, надетые на них.
– Тише, тише, веди себя прилично, – прошипел сквозь зубы, обращаясь к Тиму младшему, вставшему, как мачта. – Вечером я тебя выгуляю.
Ева ойкнула, взбивая рукой влажные волосы, и я снова вспомнил обещание заняться её ранами. Выругался про себя, не желая к ней прикасаться, но знание и опыт подтолкнули к сумке с аптечкой. Неважно, кем является русалка и как она выглядит, я должен был оказать ей помощь, как любому своему сослуживцу.
– Иди на кровать, обработаю твои царапины и шов, – кивнул в направление спальни, а сам осушил залпом поллитровую бутылку холодной воды.
– Бинты закончились, – несмело пропищала она, развернулась и скрылась с глаз.
Какие, к чёрту, бинты? Разум выталкивал меня из хибары, а член накинул удавку на яйца и со всей силы тянул в сторону комнаты, где на кровати разлеглась грудастая девица, ожидающая только меня. И Тим в этой тяжбе победил. Я схватил аптечку, уложил покомфортнее агрегат, измученный теснотой штанов, и шагнул во врата предвкушения и удовольствия.
Ева
Я снова рыдала, отстригая и окрашивая волосы. Белокурые кудри жалко не было, просто стричь самой себе затылок неудобно, а от краски безумно жгло шов, так, что ноги лезли на стену. В результате мучений в зеркало на меня смотрела незнакомая девица, похожая на проблемного подростка. Что-то женское выдавала только грудь, которую облепило платье размером чуть меньше, чем требовалось.
Моя жизнь превратилась в нескончаемый день сурка. Бегство, грязь, душ, сон. Бегство, грязь, душ, сон… И всё это время меня пытались убить. Если бы не Тимофей, вытаскивающий каждый раз из большой задницы, я бы испытала на себе все радости ночной жизни продажных девочек.
Несмотря на хомячковый круговорот, никак не удавалось остановиться и подумать о прошлом, приходящем в мои сны. Мне нужна была передышка, несколько часов внятной тишины, чтобы подумать, разложить по полочкам информацию из сновидений и попытаться собрать красивый пазл из ничего.
Всё-таки, мужчины странные особи. Когда я ходила с длинными, белыми волосами, подчёркивающими сексуальную женственность, Тимофей зыркал зверем и всё время рычал, но стоило коротко подстричься и выкраситься как галчонок, сразу поймала на себе пожирающий взгляд. То ли мой бравый спаситель – любитель мальчиков, раз так завёлся на голую шею и открытые уши, то ли предпочитает ещё более пагубное пристрастие к подросткам.
– Иди на кровать, обработаю твои царапины и шов, – кивнул в направление спальни, не отрывая глаз и нащупывая рукой бутылку воды.
Ещё одна пробежка, и меня можно будет просто смазывать малярной кистью, макая в ведро с зелёнкой, если останется, что смазывать. Казалось, на мне не осталось ни одного живого места. Я могла смело сказать, что знаю, как чувствует себя человек, пропущенный через мясорубку. Ему невыносимо больно, жалко себя, причём со всех сторон. В пустую память влез анекдот про уши, докатившиеся до батареи, после прогона кота, любившегося чесать заднее место, по наждаку.
– Бинты закончились, – пропищала, то ли оправдываясь, то ли жалуясь, и поспешила скрыться в комнате.
Только сейчас заметила, что в сараюшке одна спальня и одна кровать, не отличающаяся широтой от полуторки. Ни дивана, ни раскладушки, ни запасного матраса, который можно бросить на пол. Тимофей как раз вошёл следом, внедряясь своими габаритами в мой сравнительный анализ. Этот здоровяк способен был занять всю площадь постели, а постаравшись, и свесить руки с ногами по бокам.
– Где мы будем спать? – на автомате спросила, наблюдая за его зажатыми манёврами по комнате. Ну да, тесновато. Метров девять на двоих, заставленные мебелью.
– Здесь и будем спать, – голодно облизнулся. Видно, не наелась его туша крохами из харчевни. – В позе «ложечек», или «бутербродиком».
– Шутишь? – представила, как эта гора мышц будет прижиматься сзади, пригвоздив своей лапой к матрасу.
– Не хочешь кулинарную импровизацию, можно «валетиком», – скептически посмотрел на свои ноги, обутые в жару в тяжёлые ботинки с мощными мысами, способными переломать рёбра с одного удара, от чего меня передёрнуло. – Но думаю, «валетиком» ты не согласишься.
Он просто тупо издевался, умудряясь устало улыбаться, но при этом пялиться в область груди, не оснащённой бюстгалтером. Конечно, мизерные трусики в количестве трёх штук купил, а грудным бронежилетом не озаботился. Прикольнее же, когда соски просвечиваются и оттопыривают ткань, реагируя на холод, жару… Господи, как пересохло в горле… На взгляд такой жадный.
– Садись, посмотрю шов, потом займёмся ногами и всем остальным, – уселся на край кровати и в ожидание замер.
Несмело присела рядом, плотно сдвигая колени и задерживая дыхание. Он, на удивление, аккуратно дотронулся до бедной головы, раздвинул пальцами волосы и… Подул? Нежно так, заботливо, с любовью. Тьфу ты, дура. У него в штанах бугор вселенского масштаба, глядя на грудь, вырос, а я животную похоть любовью обозвала.
Зашипела, не ожидая почувствовать болезненное нажатие на раздражённый краской рубец, и дёрнулась вперёд, выныривая из-под снова ставшими грубых рук.
– Чшшш, – напрягся Тимофей, обхватывая меня за талию, прижимая к себе и активно переходя в режим вентилятора. – Мне надо было проверить.
Показалось или нет, но его голос понизился на пару октав, а хрипотца прошлась мурашками по шее, ласково стекая вниз и сворачиваясь тёплым клубком между ног. Захотелось выгнуться в спине, потереться о колючую щетину, замурчать, громко, со вкусом.
– И что там? – не дыша прошелестела, склоняя на бок шею и неосознанно подставляя зверю для укуса.
– Подпухло, но так и должно быть, – почти шёпотом произнёс он, и плечо с ключицей запекло не по-детски, а на хребте зашевелились волосы. – Через два дня швы снимем, и будешь как новенькая.
Эти слова меня отрезвили, разогнав искрящийся туман в голове и окатив ледяной водой бегающие мурашки, затапливая тёплый ком внизу живота. Скорее всего это будет болезненная процедура, и лучше в этот момент свалиться в небытие.
– Дальше я сама, – отодвинулась от него, возвращая лебединый изгиб шеи в первичное состояние и перекатываясь на попе к спинке кровати. – С ногами справлюсь.
– Ты плохо обработаешь, – не слушая, схватил за щиколотку и резко потянул на себя. – Надо проверить порезы на отсутствие инородных предметов.
Боже, стыдно говорить, что со мной происходило, пока Тимофей проверял ноги на отсутствие или присутствие каких-то там предметов. Он водил шершавыми подушечками по стопам, отгибал пальцы, сдувал с них соринки и так смотрел, будто собирался облизать каждый, начиная от мизинца и заканчивая большим.
Грубый, чёрствый солдафон вызывал у меня своей нежностью такой разброс эмоций, что собрать их в одну кучу и запрятать подальше не получалось. Страх быть использованной, жажда оказаться под мощным телом, протест к быстро сокращающемуся расстоянию, согласие слиться в извечном танце.
– Надо поспать, – сквозь шум в ушах прорезался голос Тима. – Чертовски устал, а утром надо сделать вылазку в город.
Тимофей
Сам не мог поверить, что отказался от халявного секса, который плыл прямо в руки. Видел, что Ева поплыла и готова была запрыгнуть на мой член, но в последний момент глянул на её покоцанное тело и сдержался. Неважно откуда она сбежала и сколько таких заведений протащила через себя, глубоко внутри настойчиво сигналило, что русалка никакая не шлюха, и пользоваться ей, как я привык, неправильно.
Скрепя сердцем оторвался от её ног, подтолкнул к стене, улёгся рядом и придавил собой, втирая пульсирующий стояк в мягкие ягодицы, скрытые тонкой тканью сарафана. Грело ощущение, что достаточно порезче двинуть бёдрами, и преграда расползётся под нехилым напором, впуская меня во влажное тепло. С такими мыслями я быстро погрузился в сон, прижимая к себе мягкое тело. Правда, по-другому на этой узкой кровати спать было невозможно. На ней при желании повернуться на другой бок пришлось бы делать это на раз-два-три, стараясь синхронизировать движения.
В результате на утро я чувствовал себя выспавшимся, но с деревянной спиной и с каменным стояком, притягивающим к полу. Судя по тому, как русалка постанывала, прогибаясь в позвонке, её мышцы тоже затекли и плохо реагировали на подъём. Ещё одна ночь на этой узкой лежанке, и мой позвоночник напомнит обо всех травмах, полученных во время службы.
– Приготовь пожрать и поедем в город, – кинул девчонке, кряхтящей над наклонами вправо и влево, а сам отправился в уличный душ.
Со вчерашнего дня в нём осталось немного воды, и я с чистой совестью забрался под прохладные струи, освежающие и снижающие напряжение в паху. Зайдя в дом, почувствовал запах жаренных яиц и дерьмового кофе. Никогда не жрал такого количества яичниц и омлетов. Не удивлюсь, если после командировки начну кукарекать.
– Молока нет, а лепёшки зачерствели, – окинула меня взглядом Ева, ставя тарелки на шатающийся стол. – И надо что-то делать с кроватью. До сих пор с трудом разгибаюсь.
Ничего не стал отвечать, сел на стул и взялся за вилку.
– Не досолила, – буркнул недовольно, прожевав кусок. Наверное, надо помягче, но моя грубость единственное, что позволяло держать её на расстоянии.
– Соли тоже нет, – безразлично пожала плечами, взяв засохшую лепёшку и с хрустом впив туда зубки. – И яиц больше нет.
Дальше мы в полном молчании закончили скудную трапезу, русалка сполоснула тарелки и чашки, повозмущалась на помятое платье, которое я, грубиян, не дал ей снять, прежде чем уложить спать. Через час мы сидели в нанятом у хозяина лачуги автомобиле, глотали пыль через незакрывающиеся окна и мчались навстречу оазису, пахнущему солью, водорослями и развлечениями.
Выглядели как среднестатистические туристы, копившие весь год денег на отдых и позволившие себе лишь самый дешёвый тур в Турцию. Узнать в миловидной брюнетке в лёгком сарафане и в большой широкополой шляпе вчерашнюю шикарную блондинку, отрабатывающую косяки в борделе, было невозможно, а в цветастой рубахе, в свободных шортах и сланцах во мне сложно признать спецагента, с лёгкостью перерезающего глотки.
Туристические городки вблизи побережья ничем не отличались друг от друга. Утопающие в цветах на центральных площадях и базарах, и засранные в глубине узких переулков. Этакая яркая обёртка, но стоит сделать два шага в сторону, как сталкиваешься с пережитками прошлого века.
Погуляв по таким улочкам и перекусив с открытых лотков, мы свернули к главному скоплению игровой индустрии и приличных бутиков. Ева рассматривала ветрины и вульгарные вывески, восхищаясь, будто видела впервые, а я замечал и отслеживал подозрительные лица, причастные к незаконной деятельности.
Немногочисленные отдыхающие, рискнувшие выползти на набирающий обороты солнцепёк, лениво слонялись по удушающей жаре, останавливаясь у каждого прилавка с холодными напитками и с освежающим мороженом, закупались копеечными безделушками и бесполезными сувенирами. Умиротворённые, с ленцой, копящие силы для ночных, бурных приключений.
Ева выглядела как француженка, по ошибке севшая не в тот самолёт и оказавшаяся здесь. Даже дешёвое платье не портило впечатления и не мешало мужикам шарить по ней похотливыми взглядами. Поймал себя на мысли, что нешуточно раздражаюсь от чужих поползновений, хоть и на расстоянии. Руки чесались достать нож и пустить кровь самым наглым ублюдкам, умудряющимся пялиться, несмотря на мою озлобленную тушу рядом.
Русалка же, казалось, не замечала повышенного интереса к своей персоне, крутила головой, восторженно хлопала ресницами и лизала мороженое в рожке, рождая в моём сознание совсем нескромные фантазии. Представлял её на пляже, на самой кромке белоснежного песка и набегающих пенных волн, стоящую на коленях, утопающих в воде, и обхаживающую пухлыми губками Тима младшего. Дружбан был счастлив от таких видений и нетерпеливо подёргивался в штанах, посчитав мои мечты прелюдией к обещанному развлечению.
– Посидим в кафе? – обломал самый финал голос Евы. – Смотри, какая красивая веранда, и запахи оттуда одуряющие.
Как телок на верёвке пошёл за ней, продолжая фонтанировать красочными картинками. Зад тоже был зачётный, это я приметил и раньше, но под струящейся тканью он преобразился ещё больше. Евка ступила на ступени, юбка красиво обогнула бедро, а я пришёл к окончательному выводу, что если не натяну вечером шлюху, то просто так русалка от меня не уйдёт.
Заняв столик, стоящий у перил, оплетённых цветами, Ева открыла меню, потыкала пальцем официанту и расслабленно откинулась на резную спинку кресла, растягивая губы в мечтательной улыбке. Солнцезащитные очки скрывали глаза, но я был уверен, что в них блуждает умиротворённое спокойствие, которого она была лишена все эти дни.
– Тим, – подалась вперёд и напряжённо поджала губы. – Это тот мужчина и женщина из моего сна.
Развернулся ко входу и увидел турка с гордо вышагивающей рядом бабой. Дорогая одежда, надменный взгляд маленького царька и увешанная драгоценностями спутница, подвисающая на его локте.
Ева
Прогулка оказалась чудесной. Старый город, избежавший застроек высотками, тихие улочки, укутанные цветами, уличные торговцы с лотками, громко призывающие проходящих. Даже грязь и облупленные стены на задворках не портили устоявшуюся внутри негу. Виновата была жара, или ленивая рябь в воздухе, но Тимофей тоже выглядел спокойным. Не злился, не рычал, не выстреливал короткими приказами – жрать, мыться, спать.
Он покупал мне мороженое, воду, местные лепёшки с травами и сыром, шёл следом, куда бы я не свернула, и молчал, согласно кивая на мелкие просьбы. На время позабылись причины нахождения меня в этой стране, отсутствие документов и прошлого, мёртвые тела людей, желающих убить нас.
В таком радужном настроении я поднималась на веранду кафе, красиво увитого цветами и лианами, щурилась от удовольствия, вдыхая аромат специй и жареного мяса, млела в предвкушение вкусных блюд, делая заказ официанту.
Всё кончилось в один момент, стоило увидеть его, мужчину из моего сна. Чувство эйфории перечеркнули боль, обида, ненависть, страх и непонятная тяга к нему. Не знаю, что такое стокгольмский синдром, но то, что мучительно распирало в груди, слишком сильно напоминало его.
Что он делал со мной, если сквозь ощущение брезгливости ярко просачивалось тепло, словно роднее этого мужчины никого нет. И от такого ненормального тепла накрывало ненавистью к себе. Шестым чувством знала, что передо мной Илкер Авджи и его жена, ненавидевшая меня.
Закружилась голова и в ней замелькал калейдоскоп картинок. Вот я в слезах стою на коленях, умоляю отпустить, а взамен получаю хлёсткую пощёчину, от которой отлетает голова и тело заваливается на бок. Тут он склоняется надо мной, сдирая покрывало и жёстко сминая грудь. Следующий кадр, где я нечеловечески кричу от раздирающей боли сзади, а фоном его ласковый шёпот, уговаривающий потерпеть. Чётко помнила, что не захотела терпеть, продолжая орать и брыкаться, за что боль там сменилась на повсеместную от ударов мысками ботинок.
– Успокойся, Ев, – заключил в объятия Тим, и выворачивающий холод отступил, возвращая меня в здесь и сейчас. – Не надо плакать, красавица.
Поняла, что скачок в прошлое спровоцировал поток слёз, оставляющий жгучие дорожки на щеках. Отстранилась от Тимофея, смахнула влагу, натянула лживую улыбку, успев к возвращению официанта. Взглянула за стекло кафе и нашла вошедшую парочку за столом по центру зала. Она заливисто смеялась, откинув назад голову, а он усердно изучал меню, стараясь не обращать на неё внимание. Было видно, что его мысли заняты чем-то другим, или кем-то. Понадеялась, что не мной и не моей пропажей.
– Ты же что-то вспомнила? – покосился в сторону основного зала Тимофей, касаясь моих пальцев и накрывая их шершавой ладонью. – Расскажи, Ева.
– Илкер Авджи, – прикрыла глаза, выдавливая болезненные до зубовного скрежета слова. – Человек, который насиловал и избивал меня. Как долго, не знаю, но я точно была у него.
Тим убрал от меня руку, как будто стало противно, взял вилку с ножом и сжал их в кулаках. За очками совсем не видно было глаз, но узкая, побелевшая полоска губ и желваки, заходившие на скулах, говорили, что он зол. На Авджи? На меня? На всех?
– Рядом с ним его жена, – продолжила выплёскивать информацию. – Не помню, как её зовут, но внутренне чувствую, что она меня ненавидела.
– Как они приходят к тебе? – поинтересовался Тим.
– Кто?
– Воспоминания.
– До этого во сне, – задумалась я, потирая виски, пульсирующие от напряжения. – Сначала увидела их, потом похороны родителей и, то ли брата, то ли сестрёнки. Не поняла. Не разобрала надписи. Сейчас промелькнуло короткометражными кадрами. То, что он делал со мной… Мне было больно, я просила отпустить меня, но он упивался моими страданиями.
– А как ты попала в бордель? – скривился Тимофей, бросая короткий взгляд в сторону супругов.
– Не знаю, – мотнула головой. – Мало воспоминаний, мало информации, ничего не складывается в ясную картинку. Давай проследим за ними. Может, знакомое место всколыхнёт ещё что-нибудь.
– Это опасно. Если он узнает тебя? – включил жёсткого мужлана Тим, переходя на холодный, командный тон.
– Я сама себя не узнаю, а ты хочешь, чтобы узнали другие, – зло побарабанила пальцами по столу. – От той меня остались только синяки. Больше ничего.
– Послушай, Ева. Мы пойдём за ними, изображая гуляющих туристов, но ровно до того момента, пока будет безопасно, – тихо произнёс Тимофей, отбрасывая нож и возвращая свою ладонь на мою. – Ты должна пообещать, что не отойдёшь от меня ни на миллиметр.
– Обещаю, – кивнула с благодарностью. – Всё, что угодно.
Аппетит пропал, по крайней мере у меня. Тим же споро подчищал тарелку, спеша пополнить запасы, пока Авджи не вышли из кафе. У меня, в отличие от него, не лез кусок в горло, кроме холодного сока, который цедила в надежде унять отстукивание в висках. Я изводила себя нервным ожиданием и неизвестностью. Что-то, но должно было проясниться, следуя за единственными знакомыми из прошлого. По крайней мере мне хотелось так думать.
Илкер расплатился по счёту, Тимофей последовал его примеру, и уже через пару минут мы покидали террасу. Прогулка туристов не получилась. Авджи сели в подъехавший автомобиль и тронулись, оставив нас на крыльце глотать пыль.
– Он едет в сторону элитного района, – подтолкнул меня в спину мужчина. – Пошли, успеем его нагнать.
Тимофей
Я сидел за столом напротив неё, смотрел в застывшее лицо, лишённое всяких эмоций, и на слёзы, стекающие крупными каплями, как по фарфоровой коже неживой куклы. Ева была не со мной. Её сознание провалилось в прошлое, столкнувшись с участником забытия, и, судя по влажным дорожкам, стремилось оттуда вырваться.
– Илкер Авджи, – ответила на мой вопрос Ева, когда я спросил о возврате памяти. – Человек, который насиловал и избивал меня. Как долго, не знаю, но я точно была у него.
Лучше бы она не вспоминала и не видела то, что творил с ней этот мразотыш. Лучше бы к ней вернулись выборочные события, лишённые обиды и боли. Не дурак, догадывался, что делают с рабынями и наложницами в домах пресыщенных властью ублюдков, но раньше вся эта грязь была далеко и не касалась Евы.
Первым порывом было подойти, воткнуть вилку уроду в глотку и свернуть шею, повернув рожей к Еве, чтобы она стала последним кадром перед смертью, но пришлось сжать в кулаках столовые приборы и заставить остаться на месте. Нельзя рисковать русалкой и подставлять её под пули, да ещё Черкасову необходимо найти и вытащить.
Собирался позже выяснить местонахождение Авджи и перед вылетом отправить его к предкам, но Ева настойчиво стала проситься со мной и всё же уговорила. Как бы я не противился её порыву вспомнить прошлое, как бы не возражал против участия в слежке, девушка имела право знать, что происходило в её жизни. Собрать по кирпичику стену, какой бы структуры и цвета она не была. Переболеть, смириться и идти выстраивать будущее.
Илкер расплатился по счёту, вышел на террасу и заставил меня напрячься. Заинтересованный взгляд в сторону Евы скрыть от меня Авджи не сумел, и я всё это время ждал, что он её узнает. Не узнал. По крайней мере, не отреагировал узнаванием. Только похоть промелькнула в его глазах. Похоть и желание обладать. И этим взглядом он точно подписал себе окончательный приговор.
К крыльцу подкатил автомобиль, в который села чета Авджи, а следом за ними пристроилась машина сопровождения с отморозками, похожими на тех, что курировали бордели. Они все были однотипны, как будто с рождения знали, что станут дерьмом.
За те несколько дней, что прошли до выброса русалки, я вдоль и поперёк изучил город и ближайший пригород. Та дорога, куда свернула группа Авджи, шла в элитный район, где стояли не дома, а дворцы падишахов.
Подтолкнул спутницу в сторону нашего транспорта, намереваясь догнать и поближе рассмотреть обитель, возможно ставшую тюрьмой Евы. Можно было получить информацию через сети и открытый ресурс, но быстрее и надёжнее просто последовать за ними.
Ехали мы недолго. Дворец Илкера оказался третьим с дороги, и величественно возвышался на три этажа с многочисленными башенками по краям. На позолоченных куполах башен искрились выгравированные религиозные знаки, смотрящие в голубое небо, что выглядело кощунственно от происходящего под крышей этого дома.
Медленно проследовав мимо, оценил уровень охраны крепости. Напыщенного индюка больше интересовало насилие над женщинами, чем защита собственного гнезда. То ли он считал себя неприкосновенным, то ли был глупее ишака. И то, и другое оказалось мне на руку. Лёгкое проникновение. Быстрая расправа. Только вытащу генеральскую дочку и расправлюсь с ним той же ночью.
– Узнала? – отвлёк притихшую и задумавшуюся Еву.
– Ощущение, что меня не выпускали из дома, – понуро ответила она, рассматривая руки. – Место не знакомо, а внутренний голос подсказывает, что находилась я именно здесь. Скорее всего, в одной из башен, потому что комната в видениях была круглая, без углов и с узкими окнами.
– Что ещё ты помнишь? – остановился на узкой обочине и повернулся к ней. Ева была какой-то потерянной и угнетённой.
– Больше ничего, – отмахнулась, потёрла лицо и стащила широкополую шляпу. – Меня пугают чувства, которые нахлынули в его присутствии. Смирение, страх, злость и притяжение. Такого же не бывает. Можно испытывать злость и ненависть, но в смеси с тягой, с желанием опуститься на колени и позволить делать с собой всё, что угодно. Это ненормально, Тим. Что он со мной вытворял, раз я стала такой больной?
– Ты не больная, Ев, – подтянул её к себе и пересадил на колени, обнимая крепко, до дрожи в мышцах. – У тебя типичное поведение жертвы, удерживаемой длительное время. Потеря надежды, неверие людям, смирение с судьбой. Но всё не так уж плохо. Ты сбежала, как только у тебя не осталось выбора, а это большой шаг к выздоровлению. Общение с психологом подправит остальное, и будешь ты прежней Евой.
– Я даже не знаю, как меня зовут, – хмыкнула она, вытирая ладонью слёзы. – Вряд ли Ева моё настоящее имя. Может в миру я Катя или Наташа.
– Может, – согласился с ней. – Но для меня ты Ева, девушка, соблазнившаяся на запретный плод. Предлагаю поискать что-нибудь поприличнее для ночёвки. Ты как?
– Согласна, – наконец улыбнулась русалка. – Кровать у нас ужасная.
С новым убежищем нам повезло. Небольшой дом, значительно ближе к объекту, чем последний сарай, кухня, переходящая в столовую, спальня с приличной кроватью, санузел и открытая терраса с плетёными кресло-качалками, которые сразу приглянулись Еве.
Ужинали мы на террасе, покачиваясь в креслах и обсуждая сегодняшний день. Несмотря на встречу с прошлым, послевкусие от прогулки приятно щекотало чресла. Да, признавал, что я озабоченный маньяк, думающий только о сексе, но младший Тим так давно не ходил в заплыв, что никакой Авджи не мог повлиять на желание трахаться.
В таком нетерпение боялся лечь с русалкой в одну кровать. Вряд ли я устоял бы сегодня и спокойно заснул, не натянув её на член, а вспоминая похоть во взгляде турка, на меня накатывала неконтролируемая жажда застолбить, пометить, заклеймить.
– Мне придётся оставить тебя и уйти, как стемнеет, – нашёл выход побороть искушение. Лучше поработать руками и головой, чем склонить к разврату русалку.
– Ты же сюда не отдыхать приехал? Расскажешь, чего или кого ищешь?
Ева
– Этот гид такой симпатичный. У него такие глаза, такие руки, мммм… И в штанах, сразу видно, всё в порядке. Он пригласил нас с тобой на вечеринку в клуб. Обещал заехать после ужина.
– Эль, – с укором посмотрела на неё. – Он же турок. Ты для него лишь очередная русская туристка, с которой можно хорошо провести время.
– Глупенькая, – улыбнулась подруга. – Я отлично понимаю и замуж за него не собираюсь. Просто развлечение на ночь или на отпуск. В конце концов, у нас тур «всё включено». И хороший, рабочий член тоже.
– Ты ещё неделю назад убивалась по Лёшке, – напомнила Эльке, открывая тюбик с защитой от солнца и обильно смазывая руки с плечами. – Плакала, говорила, что долго не сможешь посмотреть на другого мужчину.
– Ты же знаешь, клин клином выбивают, а этот Озай такой хорошенький, такой сексуальный, такой горячий. Как арабский жеребец. Рельеф, стать, мощь, – закружилась Элька по комнате, размахивая прозрачным палантином как крыльями. – Не бросай меня, Кур. Давай развлечёмся.
– Ладно, – согласилась с настойчивой подружкой. – Обещай только, что вернёмся вместе.
Эля кивнула, попрыгала на месте и схватила полотенце. К морю мы не пошли, остались довольствоваться бассейном с прозрачной водой насыщенного, голубого цвета. Деревянные шезлонги, разноцветные подушки, зелёные зонтики от солнца с золотой бахромой, свежевыжатый сок из тропических фруктов. После смерти родителей и Маруськи, после затяжной, четырёхмесячной депрессии, Элькино предложение поехать отдохнуть оказалось очень вовремя.
К ужину спустились при параде, завив кудри, начистив пёрышки и надев коктейльные платья, мерцающие в многочисленных огнях ночного освещения. Озай присоединился к нам за столом, рассказывал небылицы, шутил и демонстрировал хорошее знание русского языка. Эля заливалась соловьём, смеялась над историями и активно флиртовала, обмениваясь с парнем горячими взглядами. У них явно всё шло к бессонной ночи, но сначала нас ждали клуб, выпивка и танцы. Всё то, что на время должно было отвлечь от горестных воспоминаний.
Стены клуба громыхали европейскими хитами, лучи стробоскопов прошивали танцующую толпу, яркие коктейли лились ручьём, а девушки рассекали пьяный, накалённый по́том и спиртом, воздух в коротких платьях. Элька, заправившись пина коладой, вытащила гида на танцпол, а я рассматривала беснующийся зал и потягивала голубую лагуну, принесённую Озайем.
Сама не поняла, как умудрилась напиться с одного коктейля, но, встав по нужде, почувствовала головокружение, а за ним наступила темнота. Очнулась в сыром подвале с раскалывающейся головой, с выматывающим сушняком и связанными руками за спиной. Вдоль кирпичной кладки валялись грязные матрасы, на которых сидели и лежали девушки в таком же положение, как я. Восемь напуганных человек, и среди них я не увидела Эли.
Кто-то из девочек тихо выл, прижимая колени к груди, кто-то отрешённо пялился в низкий потолок, осознав и уйдя в себя, кто-то с надеждой смотрел на ржавую дверь, надеясь, что это сон. За пределами помещения заскрипели ступени, послышались тяжёлые шаги, звякнул в стороне замок и заголосили женские крики. Не сложно догадаться, что происходило за стеной. Казалось, стоны, визги и истерические мольбы длились бесконечно.
Когда наступила тишина, прерываемая редкими мужскими командами и тихими всхлипами, очередь дошла до нашей двери. Я готова была увидеть кого угодно, но только не компанейского, улыбчивого Озайя. На его лице кривился уродливый оскал, а в глазах полыхала ненависть и похоть.
– Этих не трогать. Не порть товар Эд, – обвёл подбородком по дуге, указывая на нас стоящему рядом мужику славянской внешности. – Пусть подготовят их к вечернему аукциону. Пойдут для разогрева публики.
– Ты же говорил, что на них уже есть покупатели? – с сомнением поинтересовался Эд.
– Есть, но это не мешает задрать нам цену, – окатил меня брезгливым взглядом гид, а я вся сжалась, впечатываясь в стену. Захотелось стать невидимой, раствориться в воздухе, просочиться между швами в кирпичах, лишь бы не трогали. – И прекратите трахать товар, раз не умеете заниматься этим без последствий. Кому я сегодня впарю баб с разорванными жопами? Придётся их лечить, кормить и нести дополнительные расходы.
– Извини. Перестарались мы немного с парнями. Согласен лично смазывать задницы и запихивать туда свечи от трещин, – заржал Эд, хлопая себя по ляжкам. – Заодно растяну для профилактики. Вашему же брату нравится пялить баб между булками.
Они вышли, захлопнув дверь и заскрежетав засовом, а мы притихли, прислуживаясь к скрипу ступеней и смеху. Как бы не хотелось выть, рыдать и биться в истерике, все притихли, боясь издать звук. Из-за стены продолжался нестись слабый скулёж и стоны, видно пленницам досталось от всей широкой, мудацкой души, а мы втёрлись в матрасы и не шевелились.
Как так? Почему со мной всё это случилось? Куда делась Эля? Удалось ли ей уйти? На краю сознания теплилась надежда, что подруга не попала в лапы предприимчивого гида. Что она вернулась в гостиницу, а не застав меня, организовала поисковую операцию.
Дальше всё происходило в каком-то оцепенение. Мне вкололи что-то в руку, мозг окутал туман, и живая кукла послушно выполняла все команды, плавая в успокоительном трансе. Душ, отрешённая от мира девица, наносящая вульгарный макияж и делающая всем причёски, полупрозрачное платье с разрезами до бёдер и откровенным декольте, дорога в салоне микроавтобуса, разбитая вдребезги надежда, что Эля организовала спасительную операцию.
Подругу приволокли на тот же аукцион, что и меня, а по жирно замазанной скуле, по тусклому взгляду и по неуклюжей походке, я поняла, что за стенкой с другими девушками сидела Эля, и ей повезло меньше, чем нам.
Нас по очереди выводили на подобие сцены, перед которой сидели в креслах жаждущие купить рабынь для утех. Заставляли покрутиться, изобразить что-нибудь под восточную музыку, оголить грудь или задрать невесомую юбку. Со стороны кресел раздавались короткие приказы, которые дублировались для нас на русском языке. Под действием укола мы исполняли команды, как послушные зверушки, и по довольным взглядам восточных мужчин было видно, что им нравится наша покорность.
Ева
Откуда у меня взялось столько сил, чтобы доволочь такую тушу до кровати и затащить на неё? Сколько в нём кило? Сотня? Больше? Мне казалось, что слоны легче, чем бравый солдатик Тимофей, раскачавшийся в спортивном зале и отъевшийся на сух пайке. Трясущимися руками сдирала с него футболку и осматривала плечо. Место ранения выглядело ужасно. Опухло, покраснело, кривые швы до посинения врезались в плоть, а при надавливании выделялась мутная жидкость.
– Антибиотик. Надо дать антибиотик, – сглотнула тошноту, застрявшую в горле от увиденной раны и слабого, сладковатого запаха, потянувшего от неё. – Где он?
Аптечку нашла в рюкзаке, а дальше произошла заминка. Непонятные ампулы, пузырьки, шприцы, знакомая, изогнутая иголка, нитки. Какие из них антибиотики и куда их надо колоть? Молотило не по-детски. Может в прошлой жизни я знала, что с ними делать, но сейчас бестолково тыкалась мордой, словно слепой котёнок.
Мужчина мучительно застонал, скривился, тяжело задышал, и мне показалось, что ещё пара минут промедления и от него пойдёт пар. Схватила самую большую ампулу, набрала в шприц и застыла над больным. Куда? Как? Мне нужна была хоть какая-нибудь подсказка.
– Тим, я не умею делать уколы, – потрясла его и жалобно заскулила. – Даже не знаю, что собираюсь в тебя ввести.
Он противно заскрипел зубами, выгнул шею, собрал простынь в кулаки. От страха дёрнула его за руку, подтолкнула в спину, перевернула на живот, стянула штаны и не глядя всадила иглу в задницу, зажмурилась и выжала поршень до конца. Тимофей не вякнул, не дёрнулся, не воспротивился, и я решила, что всё сделала правильно. Вернула его на место и смахнула пот со лба.
Гореть он не переставал. Я испробовала всё. Обтирала холодной водой, колола различные ампулы, чтобы наверняка, поила с ложки, обрабатывала воспалившийся шов. Меня трясло, тошнило, кружилась голова и скакали в глазах точки, но я всё мазала, протирала и колола, мазала, протирала и колола.
Самый длинный день с момента моей новой жизни, самая беспокойная ночь. Столько всего передумала. Вдруг Тим не выживет? Вдруг я не справлюсь и останусь одна? После видения во сне, Турция больше не казалась райским местом для отдыха.
Всё включено. Как издевательство. Для кого это всё? Сколько таких девочек, прилетевших сюда на полный комплекс услуг, попали в лапы работорговцев? Сколько бедных душ ушло через бордели на тот свет? Сколько избитых и изнасилованных женщин до сих пор вынуждены ублажать уродов, пресыщенных жизнью?
К утру следующего дня жар спал, дыхание выровнялось, сон стал спокойным и глубоким. Я валилась с ног, но для поддержания сил требовалось приготовить еду. Яйца, как всегда, спасли. Быстро, сытно и без заморочек. На запах Тимур пошевелил ноздрями, открыл глаза и глянул ошалелым взглядом.
– Сколько я был в отключке? – сипло прохрипел он, переворачиваясь на бок и ощупывая исколотое полупопие. Морщился так, словно в него я тыкала колом, а не тонкими иглами.
– Сутки, – облегчённо выдохнула. – Боялась, что ты помрёшь, а я останусь одна. Не оставляй меня.
– Не помру. Есть пожрать? – как всегда. Любимая фраза Тимофея.
Положила ему омлет, налила большую кружку сладкого кофе. Где-то на задворках памяти пронеслось, что глюкоза питает ослабленный организм, и её большое количество содержится в сахаре. Тимофей метал ложкой так, будто не валялся в отключке целые сутки.
– Добавка есть? – оторвал от тарелки голодный взгляд.
– Нет. Сейчас сделаю, – подорвалась, забирая посуду.
– Ев, а чего у меня так задница болит? – показалось даже, что промелькнули ноющие нотки.
– Уколы тебе делала, – пискнула, скрываясь на кухне.
– Обычно делают в верхний угол, а у меня болит вся правая половина, – послышался упрёк.
– Знаешь, что, – не сдержалась и вернулась в комнату. – Как умею, так и колю. Думаешь, я помню названия антибиотиков? Упал, отключился, ничего не показал.
– А как же тогда…
– В твою жопу пришлось вкачать всё, что лежало в аптечке, – добила его спорными методами лечения.
– Но там…
– В следующий раз, – перебила Тима, – Выкладываешь на стол то, чем лечить, прежде чем уходить в бессознанку.
Спор на этом прекратился. Тимофей молча поел добавку, выпил кофе с зачерствевшей булкой и снова провалился в сон. На щеках проступил румянец, то ли от сытости, то ли от поднимающейся температуры. Стыдно, но было наплевать. Меня шатало, закрывались глаза, а руки отказывались подниматься.
Легла рядом, выбившись из сил, прижалась к накаляющемуся телу и соскользнула в темноту без сновидений. Где-то там, в спокойной невесомости чувствовала разгорающийся рядом пожар, ощущала огненные касания, заползающие под футболку, вдыхала обжигающее дыхание на губах.
Сладкое томление разлилось по венам, волна удовольствия прокатилась по телу, и я потянулась навстречу дыханию на губах.