Все события, герои, названия организаций, заведений и иных объектов являются вымышленными. Любое совпадение с реально существующими людьми или местами — случайность.
В тексте присутствуют эмоциональные моменты и нецензурная брань.
Автор подчеркивает, что произведение является художественным вымыслом.
Я продираю глаза и первым делом замечаю чьи-то длинные волосы, разметавшиеся по подушке. Черт, снова… Вообще не помню, что это за девчонка. Голова трещит так, будто меня всю ночь молотили кувалдой. Видимо, вечеринка была лютой… Только вот сейчас у меня в мозгах — белый шум и никаких внятных воспоминаний.
Слышу, как в дверь начинают снова настойчиво звонить — и прям добивают меня этой трелью. Поднимаюсь с кровати, сразу же врезаюсь ногой во что-то твердое и чуть не лечу носом вперед. По всей комнате раскиданы пустые бутылки, шмотки… ну и полный хаос, в общем. Я громко ругаюсь, проклиная все на свете, и двигаюсь к выходу, пошатываясь и прикусывая язык от боли в ноге.
Хватаю с пола джинсы и натягиваю их на голые ноги, второпях пытаясь не запутаться в кружевном лифчике. В дверях понимаю, что на мне кроме этих джинсов ничего толком и нет. Ну да ладно, кто там вообще мог прийти в такую рань?
Распахиваю дверь — и вижу двух своих соседок, старушек лет этак под шестьдесят. И тут же в уши бьет надрывный визг младенца, раздающийся на весь подъезд.
— Твое?
Обе бабульки смотрят на меня так, словно я сегодня нарушил их сверх важные планы.
— Что? — выдыхаю я.
— Это твой? — выпаливает одна из них, практически тыча мне в лицо какой-то бумажкой. Я опускаю взгляд вниз и вижу на коврике небольшую такую корзинку с розовым одеяльцем внутри и… И настоящим младенцем!
— Понятия не имею…
— Давай забирай, чтоб не орало тут! — орет одна из соседок. А так и не скажешь, что заслуженный педагог! Любит она учить меня жизни по утрам…
— Это не мое! — хочется добавить смачного мата. Но я держусь, стискиваю челюсть и разворачиваю бумажку.
У меня челюсть отпадает.
«Это твой ребенок. Теперь это твоя ответственность»
«Твой» — это еще что значит? Я перевожу взгляд на орущую мелкую кроху, не понимая, к чему это все. Но бабули уже бормочут:
Забирай, не дает тут покоя никому, еще полицию вызовем, если не перестанешь всех тут будить! — и быстро сматываются, зажав под бочками своих молчаливых песиков.
Оставляя меня с ребенком наедине.
Может, это дешевый розыгрыш или пранк? Да кто вообще мог додуматься до такого? Ор малыша все громче, так что нечего делать. Беру корзинку и заношу внутрь, чтобы соседи не вызвали еще скорую психбригаду.
Захлопываю дверь, и тут же снова разворачиваю записку с корявым почерком. Абсолютно незнакомый почерк и стиль розыгрыша начинает меня напрягать.
Сердце ухает в пятки, когда я снова читаю:
«Это твой ребенок. Теперь это твоя ответственность»
Набатом бьет каждое слово прямо в больную голову.
Ну и что мне теперь делать?
***
*Платон не хотел обидеть педагогов:)*
Захлопнув дверь, я заношу малышку в квартиру и тупо стою посреди комнаты. Вокруг — все тот же разгром. Бутылки, пицца на полу, шмотки… Я обхожу этот хаос и иду к дивану.
И тут, словно из ниоткуда, появляется та самая девчонка, которая спала в моей постели. Она обвивает мои плечи руками, тянется целоваться, прижимаясь грудью к спине, и тихонько шепчет что-то про «повторить вчерашнее».
Я тупо моргаю, глядя на кроху, которая теперь вдруг затихла. Почему-то сейчас эта телка мне вообще не интересна.
Что вообще происходит?
— Эй, ты чего такой странный? — девушка легонько касается моих волос, заглядывая через плечо. — Это что за бейби?
— Подожди, — я отмахиваюсь и отступаю, ставя корзинку на диван. Достаю сигарету, быстро щелкаю зажигалкой, затягиваюсь. Руки слегка трясутся.
Она резко открывает окно и смотрит на меня совсем иначе. Взгляд уже не такой игривый, немного обиженный.
— Ты что творишь? Для такой крохотной малышки дым вреден.
Я поднимаю бровь и поворачиваюсь к ней:
— А ты откуда знаешь, что это девочка?
— Да это ж сразу видно, — пожимает плечами нимфа, завязывая волосы в высокий хвост. Хм, а у меня неплохой улов был вчера ночью. — У меня трое младших братьев и сестер, я еще с семи лет памперсы меняла. Чего застыл? Ей точно нужно сменить подгузник.
Я выдыхаю дым в сторону и смотрю на эту незнакомую девушку, как на спасение всей моей жизни. Да, ситуация стремная, но хоть кто-то в этой квартире понимает, что делать дальше. Меня в дрожь кидает от одной мысли, что нужно взять эту кроху на руки!
— Слушай, помоги с этим, а? Я реально не шарю.
Она закатывает глаза и подходит к корзинке.
— Окей. Но только потому, что ночью ты был великолепен, и сейчас хотя бы не ведешь себя как последняя сволочь.
Ее голос звучит обиженно, и мне почему-то становится неловко. Странно. Обычно мне плевать на эти девичьи загоны. Пока нимфа уносит малышку в ванную, я падаю в кресло и тушу сигарету в пепельнице.
Голова гудит, мысли спутаны, а в горле сухо, как в пустыне Сахара. Кто вообще додумался подкинуть мне ребенка? Я же даже собственные трусы найти не могу в этом хаосе, а тут — живой человек!
Откидываю голову на спинку и закрываю глаза. Может, это чья-то месть? Может, какая-то обиженная телка решила меня “проучить”? Может, кому-то очень выгодно испортить мою идеальную жизнь?
С другой стороны…
«Теперь это твоя ответственность»
Ну да, конечно, моя. Я ведь пока что не знаю куда ее отнести!
Я снова встаю, нервно проходя по комнате. Малышка перестала кричать, и теперь в квартире стоит странная тишина. Почему-то именно она пугает меня сильнее всего.
Нимфа возвращается из ванной, и я снова чувствую себя не в своей тарелке. В руках у нее чистенькая малышка в новом памперсе, завернутая в мое большое банное полотенце, как в какой-то кокон. Выглядит это, конечно, мило, но в моей голове не укладывается, что это чудо сейчас у меня в квартире.
Да еще и якобы мое.
— Все, держи, — говорит девушка, ловко кладя мелкую на диван. — Помыла, поменяла, можешь радоваться. Только у тебя памперсов больше нет, так что придется закупиться.
— Что значит «у меня»? — туплю я, искренне не понимая, когда я свернул не туда и у меня в квартире резко оказалась эта малая. — Ты же вроде знаешь, что с ней делать.
Она закатывает глаза, собирая с пола свои разбросанные вещи. В ушах до сих пор все звенит после вчерашней тусовки, поэтому я не сразу понимаю, что происходит. Хочется курить, минералки и чтобы от меня все отстали.
— Вообще-то я не нанималась тут сидеть с чужими детьми, — заявляет она, надевая джинсы и натягивая футболку прямо на голое тело. — У тебя, кажется, теперь свои заботы. Разбирайся сам.
Она надевает куртку, вскидывает на меня короткий взгляд и ухмыляется.
— Если вдруг захочешь повторить прошлую ночь, — она быстро пишет на салфетке номер телефона и хмыкает. — Звони. Но без мелкой, милый.
Я не успеваю ничего сказать — дверь хлопает, и квартира вновь погружается в странную тишину. Отлично, просто прекрасно.
Осторожно присаживаюсь на край дивана рядом с малышкой, которая снова начинает шевелиться и хмурить маленькие бровки. Честно говоря, я ни черта не понимаю, как так получилось. Она даже не похожа ни на кого из возможных знакомых…
Наклоняюсь ближе, внимательно вглядываясь в ее лицо. Стараюсь заметить хоть что-то похожее — глаза, нос, губы… Блин, да хоть что-нибудь! Но малышня вся на одно лицо, как по мне. Вздыхаю, чувствуя, как в голове снова начинает сверлить тупая боль.
В этот момент малышка вдруг смотрит на меня огромными голубыми глазами, серьезными и такими чистыми, что мне становится не по себе. Словно сканирует меня насквозь. Не выдерживаю, отстраняюсь, и сажусь на пол возле дивана.
— Ну и во что я, мать его, вляпался, а? — обращаюсь я к ней, как будто она может ответить.
Она в ответ снова начинает тихо хныкать, а потом вдруг снова переходит на громкий визг.
— Так, стоп, стоп! Ну не надо, пожалуйста, — бормочу я, панически поглядывая на дверь — вдруг соседи снова явятся и уже с полицией. В этот момент я забываю о крутой звукоизоляции и обо всем на свете. Чертовски не хочется, чтобы она плакала.
Моей голове и так плохо!
Хватаю телефон и звоню девушке, которая только что ушла. Абонент недоступен. Отлично! Ну и иди куда подальше. Затем пролистываю контакты, но в голове пусто. Кому вообще можно звонить с таким вопросом?
Взгляд падает обратно на записку на столе. Да уж, спасибо, кем бы ты не была, удружила!
Я перевожу взгляд на малышку, чувствуя себя полным идиотом. Еще раз всматриваюсь в ее личико, и понимаю, что сам я в жизни не разберусь.
Выдыхаю и открываю контакт «Мама». Нет, не вариант. Меня убьют раньше, чем я обрисую ситуацию. Тогда… Вика? Бывшая? Тоже нет, это самоубийство. Да и она бы не стала скрывать от меня беременность. Выдоила бы по полной программе. Остается одно: поисковик или экстрасенсы.
Малышка начинает снова хныкать, и это решает вопрос мгновенно.
Ладно, позже буду страдать.
«Ромыч, гони срочно номер какой-нибудь детской няньки, это вопрос жизни и смерти!»
Пока жду ответ, снова заглядываю в лицо ребенка. Она, кажется, слегка улыбается или мне это мерещится?
— Ну давай договоримся сразу, малышка, — говорю я ей серьезно. — Ты не орешь, а я… ну, не знаю, куплю тебе конфет? Ты хоть знаешь что такое конфеты?
Она вдруг хмурится и снова открывает рот для вопля. Не прокатило.
Потрясающе, я веду переговоры с младенцем.
Телефон вибрирует — Ромыч скинул мне контакты няни и добавил смайлик со слезами от смеха.
Спасибо, друг.
Я набираю номер, стараясь сохранять спокойствие, но голос предательски дрожит:
— Алло, здравствуйте, тут такое дело… Срочно нужна помощь…
И в этот момент до меня доходит — похоже, от вчерашнего веселого мажорчика остался только жалкий лох с орущей малявкой на диване.
Вот это точно попадос века.
***
Я буду очень рада, если вы поддержите мою книгу своими звездочками, комментариями и подпишитесь на меня) Только это и радует меня, ведь я радую вас в ответ бесплатной историей)
А так же, проверьте, что книга у вас в библиотеке, чтобы не пропустить новые главы!
Завис на какое-то время. Малышка то продолжала хныкать, то переставала. И смотрела на меня своими влажными глазами, словно считывая мои эмоции. Иногда с длинных ресничек срывались крупные слезы.
Но какого-то лютого отторжения она не вызвала. И пахнет приятно. Моим гелем для душа.
Но едва слышу звонок в дверь — аж вздрагиваю. Сразу представляю, что это опять соседи с криками и аж тошно становится. Сегодня какой-то день… Пиздец, а не день.
Но на пороге стоит молоденькая девушка — лет двадцати, хрупкая такая, с упругим хвостиком каштановых волос и огромными глазами. Не на мой вкус девушка, слишком простенькая и серенькая.
Но сперва почему-то думается, что эта брюнетка — и есть зачинательница этого спектакля. Пока она не начинает говорить:
— Вы… это… — Она смущенно моргает, потом по бумажке сверяется. — Платон, да?
— Э-э, да, он самый. А вы кто? — я морщусь, прикрывая рот кулаком, чтобы не выдать легкое похмелье в голосе.
— Соня, ваша няня. Ну, то есть мне сказали, что тут нужна помощь с малышом… Я верно попала?
Она даже смотрит мне за спину.
Я вздыхаю с облегчением и тут же вспоминаю, что на диване у меня лежит мелкая в одном моем полотенце. Провожу Соню внутрь, и она буквально застывает около дивана, едва увидев малышку, мирно посвистывающую носиком.
— А где… Все? — девушка теряется.
— Что именно?
— Ну, кроватка, пеленальный столик… Коляска на крайний… Вы что… у вас нет ничего? — Соня окидывает меня взглядом, словно я какое-то неразумное чудо. — Как же так?
— Да… да, я… Нет, ничего нет, — признаюсь я, стараясь казаться невозмутимым, хотя и хочется провалиться сквозь землю. — Мне ее… ну… подбросили.
Соня делает большие глаза, потом смягчается и с тихим вздохом начинает перечислять все, что нужно: коляску, кроватку, бутылочки, соски, одежду разных размеров и еще кучу каких-то штук, о которых я раньше только понаслышке знал. Я настолько теряюсь под этим натиском информации, что просто сажусь на край дивана и пытаюсь хоть что-то записать на телефон. В голове еще шумит, а Соня все выдает новые и новые названия:
— И не забудьте про влажные салфетки. И присыпку. И еще…
— Стоп-стоп… — я машу руками, глядя на нее виновато. — Я вообще не секу в детских делах. Ты ведь на то и нужна, чтобы спасти от этого всего бестолкового меня.
Соня усмехается, хотя во взгляде все еще читается легкая укоризна. Девчонка выглядит молодой, но, чую, характер у нее не промах. Надеюсь, она меня не бросит тут одного так же, как та утренняя нимфа.
— Пять баксов в час, — говорит она.
— Как скажешь, только пусть она не плачет! — шепчу я, сложив руки перед собой.
И в этот момент снова звонят в дверь. Я уж надеялся, что это доставка чего-нибудь полезного, вроде новой головы или хотя бы минералки, но нет — это мой старший брат. И не один, а с женой. И с ребенком!
— Здорово, Плат, — на пороге стоит Вик. Высокий, всегда аккуратный, с короткой стрижкой, будто сошел с обложки журнала про «идеального семьянина». В руках у него автолюлька, в которой сладко спит годовалый малыш. Я точно не помню, сколько их малому, но сейчас вижу разницу. Племяш старше малышки, которую сегодня подкинули мне.
— Привет, Платон, — добавляет его жена, Мила. Она вся такая хрупкая, но при этом в голосе стальная уверенность. Глаза теплые, карие, а внутри, чувствуется, бурлит властная энергия. — А мы в гости!
— Ну, проходите, — я отступаю, пропуская их.
В другой ситуации я бы предложил поехать вместе позавтракать и прогуляться, и не тащил никого в квартиру со срачом внутри.
Но сегодня они вовремя.
Соня скромно машет рукой в знак приветствия, а я быстро пытаюсь объяснить, что тут происходит. Пока брат и невестка в шоке смотрят на малышку и няню над ней.
— Что произошло?
Я пытаюсь рассказать все, что сегодня случилось. И чем больше говорю, тем хуже становится. Звучит еще более нелепо, чем когда я мысленно это прокручивал.
Вик стоит, нахмурив брови, осматривает малышку, которая только-только начала снова канючить, и тут же брат поджимает губы:
— И ничего не было в корзинке? — он складывает руки на груди.
— Нет, — признаюсь я и показываю на Соню. — Мы думали сейчас ехать все покупать… Но сперва может в… В клинику к матери? Я… Мне нужно узнать, это моя или нет.
— И что, если не твоя, бросишь ее где-то? — хмурится молодая мамочка в лице Милки.
— Нет! Я не знаю. Надо все же узнать. Я даже не понимаю сколько ей…
— Несколько месяцев, — ответила Соня. — Не больше трех. Но если все так, как вы рассказываете, нужно и правда в больницу.
— Я в шоке, конечно, — шепотом выдыхает Мила, и тут же, не откладывая в долгий ящик, делает шаг вперед и принимает командование на себя. — Так, все за мной! Мы едем в клинику к маме, срочно. Соня, вы с нами, разумеется.
Соня смущенно кивает, а я только улыбаюсь, облегченно выдыхая. Чувствую себя так, будто меня спасли из пожара. А еще ощущаю легкую тревогу. Я все еще не понимаю что мне делать…
Мила уже тормошит Виктора, чтобы мы собирались и выходили. Я же замечаю, что моя кроха смотрит на это все огромными глазами, и вдруг в моей голове рождается странное чувство. Что это? Забота? Интерес? Страх?
Наверное, все вместе. Она такая милая все же…
— Ну что, погнали? — хлопает меня по плечу Вик, перехватывая детскую люльку поудобнее. — Да-а-а… Не каждый день узнаешь, что ты дядя.
— А я не каждый день узнаю, что стал батей, — парирую я и криво усмехаюсь.
Мы спускаемся вниз на лифте. Соня с малышкой — аккуратно прижимает кроху к себе, Виктор с автолюлькой, Мила с вечным боевым настроем, а я, как главный заводила этого бардака, пытаюсь прикинуть сразу два плана. На случай если малышка моя, и на случай — если не моя…
В любом случае, нужно искать ее мать.
Двери лифта открываются, мы выходим из подъезда, и тут брат спрашивает, склонившись ко мне:
Сперва мы все же катим в семейную клинику, где главврач — моя собственная мать, Виктория Андреевна Жукова. Да, судьба умеет выкручиваться так, что хочешь — не хочешь, а придется ехать к родительнице. И выслушать от нее лекции о том, как правильно жить и тд, и тп…
Клиника, надо сказать, выглядит с иголочки: многоэтажное здание со стеклянным фасадом, внутри все в мягких бежевых тонах и с аккуратными серебристыми табличками, кругом модные огромные пальмы. Когда мы входим, администраторы тут же при виде меня и моего семейства выдают приветливые улыбки, будто я президент или влиятельный шейх. Директор все-таки у них дама строгая, но для нас — самая любимая мамочка, и мы пользуемся при удобном случае и с удовольствием ее авторитетом. Ну, или с опаской, как сейчас, фиг знает.
Факт в том, что я буквально читаю на их лбах, что они уже знают, что сейчас добрая часть клиники станет решать чьи-то проблемы.
Мои проблемы.
— Ну что, Плат, готов? — подначивает меня брат, ставя своего сынулю Даньку на пол. Он уже держится на ножках и топает, но еще много спит. Малышка в переноске Дани вовсю посапывает, едва успокоившись, а Соня идет рядом, крутит головой, видимо, впечатленная антуражем.
— Если честно, — хмурюсь я, поправляя на себе поло, — не особо. Но выбора нет.
Дверь кабинета матери приоткрыта, и мы проходим внутрь. Она встречает нас спокойным, почти ледяным взглядом. Как всегда, с безукоризненной осанкой и аккуратно собранными волосами. Темные локоны убраны в строгий пучок, а на лице уверенность опытного человека и крутого врача.
— Здравствуй, Платон, — говорит она ровным голосом, и я нервно сглатываю. — Виктор, Мила, рада вас видеть.
Вместо всяческих расспросов о том, как вообще ее сын додумался взять с собой крохотное дитя в одном одеяльце, она прохладно спрашивает:
— Чей это ребенок?
— Предполагаю, что Вика и Милки, но…
— Что это за ребенок в переноске Данечки? — голос мамы леденеет с каждым словом. Несмотря на любопытный взгляд, она встает и обходит стол, держа серьезное выражение лица.
Шутки у меня сегодня так себе.
— Видимо, моя…
— Видимо твоя? — прищурилась мать. — Что за девушка?
— Я не имею к этому никакого отношения! — выпаливает Соня. — Я няня.
— Няня? — мама снова смотрит на меня. — Платон?
— Мам, мне нужен тест ДНК и обследовать малышку. Два часа назад ее подкинули к моим дверям с запиской, что это мой ребенок.
— Камеры смотрели?
— Нет. Мам, я решил сперва понять правда ли она моя и хотя бы сделать все, чтобы она не орала… А…
— Понятно, — мама прищурилась и быстро накомандовала в динамик телефона приготовить все для экспертизы и чтобы освободился один педиатр. После смотрит на меня. — Опять всю ночь пил?
— Это тут при чем?
— При том, что в моем кабинете уже опасно свечу зажечь, все полыхнет! — мама шипит мне в лицо.
А я и не заметил…
Я переглядываюсь с братом, пытаюсь тихонько прошептать: «Поддержи меня!» Он кивает и хлопает меня по плечу: мол, держись, братишка, я рядом. Но виду особо не подает, потому что перед матерью мы оба обычно превращаемся в бессловесных школьников.
Вот и вся поддержка…
Соня с малышкой уходит в смежный кабинет, там что-то делают — берут анализы и осматривают кроху. Я сижу в кабинете и подпираю подбородок, чувствуя, как на лбу выступает легкая испарина. Мама быстро чертит какие-то записи в карте, потом принимает мой образцовый мазок для ДНК.
Малышку приносят спустя какое-то время в каких-то ползунках. Кажется, кто-то не выдержал вида почти голого ребенка.
— Какая же она крошка, — вдруг произносит Мила, заглядывая к Соне, пока та ее укладывает. — Наверное, совсем недавно родилась…
— Полтора-два месяца максимум, — добавляет мама, мельком взглянув на результаты осмотра.
Я перевожу дыхание. Ну что ж, может, все еще обойдется? Может, это просто какой-то дурацкий розыгрыш, а анализы скажут, что я не при чем. Но в глубине души понимаю, что моя надежда тает с каждой секундой.
Наконец, экспресс-анализ готов. Виктор переминается с ноги на ногу, Мила жмет губы, Соня держит малышку, мама сосредоточенно смотрит в экран. А я — будто на экзамене, от которого зависит вся моя жизнь.
— Поздравляю, сын, — ровно произносит мама, не поднимая глаз. — Ты — отец девочки. 99,9%.
Несколько секунд мне кажется, что я не расслышал. Потом чувство, будто мне врезали под дых. Та самая окончательная точка, которая рушит любую веру в счастливое «не я, не я».
— Вот видишь, у тебя теперь есть все шансы проявить себя ответственным человеком, — мама не дает мне даже слова вставить. — И поосторожнее, Платон, ты уже не маленький мальчик. Отвертеться не выйдет.
Я криво киваю, горло пересыхает, мысли бешено скачут. Как теперь жить? Что делать? Кому звонить? Где найти мать ребенка? Внутри все переворачивается от осознания, что с сегодняшнего дня моя жизнь повернула куда-то в другую сторону, и возврата нет.
— Ну что ж, — мама поднимается, расправляя белый медицинский костюм. — Я еще сделаю более детальные обследования, но факт остается фактом. У малышки все нормально, рост и вес — в пределах нормы для двух месяцев.
«Два месяца…» — звенит в голове. Значит, я где-то одиннадцать месяцев назад прокололся? Вот это поворот. Вик наклоняется к моему уху и шепчет:
— Эй, все нормально, братишка, мы поможем.
Но я лишь молча киваю, чувствуя, как меня потихоньку покидают все силы. Смотрю на малышку, которая неожиданно открывает глаза и тихо сопит, будто сама охреневает от происходящего. Ну мы оба в шоке, малышка, это точно.
Закрываю глаза, пытаясь совладать с накатывающей паникой, но поздно: сердце стучит, горло сжимается, и все вокруг как в тумане. Я надеялся, что все это окажется ошибкой, что я не отец, что можно будет выдохнуть… Но нет, у судьбы другие планы.
— Платон? — мама замечает, что со мной что-то не так. — Дыши глубже.
Угу, дышу… только меня конкретно так накрыло. Блин, ну это же все взаправду.
Я еще несколько секунд сижу в кабинете мамы, под мерное тиканье часов на стене. У меня в голове постепенно выстраивается четкий план: надо всем сказать «пока», забрать результаты теста и уже без лишних слов и эмоций сделать все, что необходимо. Конечно, круто, что все помогают, но мне сейчас хочется побыть наедине с самим собой и со своими мыслями. Голова трещит от вопросов и чужих советов. И от выпитого вчера.
Надо это все как-то переварить.
Семейка бурно обсуждает, куда ехать дальше, как делать доки, что лучше купить сперва и как лучше обустроить быт для моей новоиспеченной дочки.
Поднимаю руку, чтобы привлечь к себе внимание:
— Спасибо всем, правда. Но дальше я сам разберусь. Тест на руках, малышку я не брошу. Пока не найду ее мать. А тут только мне нужно вспомнить… Ну или поеду к деду, чтобы помог по старым связям, — пожимаю плечами.
Мама сразу напрягается, ее холодный взгляд скользит по мне снизу вверх, но Вик с Милой все понимают: видимо, видят, что я на пределе. Невестка сочувственно мне улыбается:
— Хорошо, Платон, если что — звони.
— Конечно, — откликаюсь я, беру документы из маминых рук и чуть виновато улыбаюсь всем. — Я просто… немножко выдохну.
— Звони пожалуйста. Я приеду, — успевает сказать мама и наконец отпускает меня вместе с Соней и мелкой.
Мы молча идем к лифту. Кажется, Соня все еще удивлена: не каждый день ей попадается работодатель с таким «подарочком». Да и с такой семьей. И это она еще не видела мою старшую сестру… Или отца с дедом. Фух… Даже хорошо, что пока что они ничего не знают. До вечера у меня время есть.
Забираем из регистратуры пару распечаток — финальные результаты ДНК, какие-то рекомендации врача — и выходим из клиники, чуть ли не бегом, словно нас преследуют. На паркинге быстро закидываем переноску в мою машину. Тут спасибо Вику, дал нам автолюльку — крохе безопасней, а у меня ничего своего пока нет.
И мчим в ближайший детский магазин.
И там я окончательно осознаю масштаб проблемы. Огромные стеллажи, сотни вариантов подгузников, бутылочек, сосок…
Черт, я просто теряюсь…
И Соня, по сути незнакомая девушка, принимает бразды правления.
Она решительно скупает все, от пеленок и комбинезончиков до какой-то заморской фигни типа электрического стерилизатора. Я вообще не врубаюсь, зачем это надо, но послушно гружу тележку. По ходу закупки у меня в кармане постоянно вибрирует телефон: друзья, какие-то знакомые, родственники — все вдруг вспомнили о моем существовании. Я закатываю глаза и один раз даже чуть не швыряю трубку в сторону детского стеллажа с погремушками. Соня бросает на меня укоризненный взгляд, но тактично молчит.
Вываливаемся из магазина с несколькими огромными пакетами, я смотрю на чек и нервно хохочу. Сколько там цифр… Ладно, деньги — не вопрос, главное, чтобы мелкая была довольна и здорова, всем обеспечена.
В голове все стучит и стучит: кто ее мать? Как я вообще дошел до этого? Когда я так провтыкал? Какая из всех моих мимолетных девушек могла залететь?
Прокручиваю в памяти все прошлые загулы. Ебануться… вариантов слишком много. Я последние года три-четыре особенно не задерживаюсь ни с кем. И не запоминаю никого.
Гружу наши сумки в тачку и вспоминаю, что творится в моей квартире. Не хочу возвращаться в тот же срач, в котором мы утром торчали. Сразу же оформляю заказ на клининг, выбрав «срочную генеральную уборку». Ага, пусть вылизывают всю квартиру, чтобы мне хоть чуть-чуть стало полегче. Соня хмыкает, очевидно, считая меня мажористым придурком. Да похер. Роскошь иногда помогает не потерять рассудок.
Через полчаса вваливаемся в мою квартиру, где работники уже вовсю моют окна и натирают полы до блеска. Словно попал в пятизвездочный отель: все сверкает, пахнет чистотой. Теперь тут можно ребенка оставить. А как приедет вечерком доставка с габаритной мебелью, вообще будет песня.
— Вот это апартаменты, — замечает Соня, покачивая на руках малышку. — Утром я не успела все рассмотреть. Да и было так грязно, что…
Я только усмехаюсь, брезгливо переступая через пакет с мусором, который вот-вот вынесут. Квартира у меня и правда под три сотни квадратных метров, с панорамными окнами, видом на город. Дорогая мебель, электроника, коллекционные виски в баре. К которому я точно пока не притронусь — мозги жалко. Сегодня им и так досталось.
После все мы кушаем. Соня какой-то салатик наворачивает из доставки, я впихиваю в себя пасту из того же рестика, а малышка важно сосет из новой стерилизованной бутылочки смесь.
Даю Соне время разложить часть детских вещей, и она тут же раскладывает пеленки, достает бутылочки, подбирает, куда что лучше поставить. Вижу, как малышка начинает кукситься, и Соня быстро начинает укладывать ее спать, убаюкивая.
Сейчас ей два месяца… Год назад я кого-то трахнул. Без презика, что для меня не свойственно. Не помню. Но и… Потеря моей памяти как бы не удивительна, я обычно пью как в последний раз, потеряв вкус и цвет жизни…
Кстати, примерно тоже год назад.
Что-то взрывается в голове. В который раз за сегодня. Проклинаю всех демонов и решаю, что позже сяду спокойно, поколупаюсь в старых чатах, фотографиях, видео. Может, что-то да всплывет.
После приезжает мебель и бригада быстро собирает все у меня в спальне. Теперь там не потрахаешься с телкой.
Да и, кажется, я натрахался. Блять…
Ну, за то малышка сейчас поспит в крутой кроватке, а не в корзинке или огромной люльке не по возрасту. Почему-то этот факт греет душу.
Пока я так погружаюсь в мысли, телефон снова орет заливистым звонком. Его, похоже, не интересуют мои метания. Чувствую, что еще чуть-чуть — и я взорвусь, поэтому выключаю звук к чертям собачьим. Хватит на сегодня.
— Можешь идти, — вздыхаю, обращаясь к Соне. На часах уже больше восьми, вечер подкрался незаметно. — Спасибо за все. Сможешь завтра?
Она осматривает меня, быстро считает деньги, прикидывает что-то у себя в голове и кивает: