Подлец Нотр-Дама

Неприятное знакомство

Двадцатилетний музыкант стоял возле вокзала и курил как паровоз. В его голове зрел план изменить сферу творчества и открыть блог о психологии отношений. Набросок будущих статей имелось много.

«Этот мир давно протух. Пробудитесь! Все тёлки мгновенно стали шлюхами. Доказательств не надо, выйди на улицу: посмотришь прямо – тёлка задрала копыта на стену возле лысого дрыща; налево посмотришь – корова на скамейке ржёт с тремя турками; направо – очередная свинья с губами-осьминогами мечтает о стране оленьей.

Где все ангелы? Ангелов нету, они на небе. А по земле ходят тёлки, а всё тёлки любят зелень. Крутят звёздами не прекращая и скорость вращения слишком большая. В старину их, тварей, на кострах сжигали. И правильно делали! Мир был лучше и чище. А сейчас мы можем только мечтать об идеальном мире. Идеальный мир – без баб!»

– Привет, Лёха! – поздоровались с мыслителем девушки лет восемнадцати.

– Чё?

– Привет, Лёха! Хи-хи-хи!

– Я не знаю этих девок! – испуганно воскликнул Лёха.

– Привет, Лёха, как дела? – спросила одна из девушек. Она была худой блондинкой с бесовскими зелёными глазами.

– Я тебя не знаю.

– Что?.. Звезда ты, Лёха?

Лёха решил, что эта девушка присутствовала в зрительном зале, когда он выступал на пробах в музыкальную группу. Не вынимая сигареты изо рта, он заговорил:

– Пришёл, блин, по объявлению. Сидят импотенты-деды. Самый жирный олень – продюсер... рядом с ним пилотка с губами, как у рыбы. Мне кивают идти не сцену. Сел за барабаны, показал умения. «Хорошо, – говорит. – Теперь сыграй нам что-нибудь». Сыграл на гитаре «Проклятый старый дом». Никто не слушает. Олени между собой разговаривают, рыбу жрут. Я доиграл, олень проснулся: «Уважаемый, у нас набор музыкантов для женской группы, вы что за низкопробный говно-рок сыграли?» Олени ржут.

– Так и не играл бы говно-рок, – заметила блондинка.

– Я спросил, что играть? Говорят «The Show Must Go On». Я играю, шкура вышла петь... губешки рабочие... культовую песню смешала с попсой, кровь из моих ушей. Потребовали подстраиваться под её левый мотив. Я терпел долго, но сказал: «Эту песню запрещено петь бабам! На костёр её! Долой бабскую попсу, Фредди Меркьюри перевернулся в гробу».

– И правильно сделали, что тебя послали. Таким неадекватам, которые играть не умеют, не место на сцене.

– Я умею.

– Хи-хи, умел бы, тебя бы взяли.

– Я умею и играю отлично. Я против поющих трусов, попсы и опошления музыки.

– Но у тебя нет музыкального образования. Большего ты не заслуживаешь, только по помойкам петь. Сцена не для неумеющих играть.

– Пошла в @#зду!

– Не пойду.

– Что тебе от меня надо?

– Познакомиться.

– Ты себя в зеркало видела? У тебя волосы немытые. Нос подправь – слишком большой, сделай сиськи пятого размера – тогда посмотрю твою кандидатуру. Расти до меня, @#зда.

– Таких парней не видела ни разу. И, пожалуйста, не разговаривай со мною матом. Я требую к себе уважения.

Парень ждал, что новая знакомая сама уберётся, но девушка смотрела на него и никуда не уходила. Молчание прервал он.

– Чего ты хочешь? Хочешь со мной встречаться и секситься? Я не выберу тёлку с такими волосами. Кто ты, а кто я? Чтобы больше не смела подходить ко мне, не воспользовавшись тем, что называется шампунь.

– И?

– Сказать по буквам? Шэ А Мэ Пэ У Нь!

Девушка презрительно рассмеялась:

– Дык не хотела я с тобой встречаться, и уж тем более секситься. Придурок!

– Чего ты хочешь?

– Познакомиться.

– Я сказал, что ты не в моём вкусе.

– Серьёзно? Откуда влажные фантазии, что я хочу с тобой встречаться? Ты всегда такой неадекват? Тебя в детстве роняли?

– Ответа так и не дала. Зачем тебе надо со мной знакомиться?

– Мне?..

Лёха слегка толкнул девушку, чтобы она дала ему пройти, и не ожидал, что она потеряет равновесие. Она провалилась в открытый люк!

– Помогите! – кричала она.

– Коммунальные службы вытащат, – кинул Лёха окурок в тот люк. Он увидел, что люк неглубокий и что девка стоит во весь рост, а значит ничего себе не сломала, поэтому с чистой совестью пошёл своей дорогой.

Он дошёл до конца улицы, когда внезапно перед ним возникла та же особа. Её светлые волосы были взлохмачены, глаза отливали жёлтым светом. Лёха почувствовал ужас – как она может быть здесь, если она... там?

Она смотрела на него, он не мог отвести взгляд, словно находясь под гипнозом. Когда она делала шаг вперёд, он делал шаг назад. Улица была безлюдна, ветер не колыхал даже верхушки деревьев. Парень молчал, словно потерял дар речи. Они дошли до люка, который по прежнему был открыт. Блондинка слегка подула и Лёха свалился вниз.

Почему-то, когда упал он, люк оказался полон зловонной жижи. Парень полностью погрузился в фекалии и тонул. Он взял волю в кулак и попробовал вынырнуть – ему это удалось.

Крышка люка перед ним почему-то была не такая, как раньше, она была решётчатая, а не сплошная. Парень сумел выбраться наружу. Первое, что он увидел – дорога была не асфальтированной, а выложенной из булыжников мостовой. Он поднял голову выше – мимо ходили мужики в странных костюмах и бабы с уродливыми чепчиками.

– Пригнись, урод! – заорал управляющий телегой и чуть не переехал Лёху – вовремя он пригнулся.

– Что за хуета? – подумал Лёха. – Всего на две минуты свалился, а тут Мосфильм кино-говно снимает?

– Фу, урод! – крикнула жирная баба в чепчике.

– Ты мне? – не понял Лёха. – На себя посмотри, свинина!

Прохожий мимо дед смачно плюнул на парня. Лёха встал на ноги и пошёл. Он не переставал удивляться, куда попал, а прохожие тётки не переставали зажимать носы и орать: «Чудовище-урод». Внезапно парня осенило, что он слышит французскую речь и сам её понимает.

– Вот это меня вырубило.

– Что ищем, Квазимодо? – спросил Лёху офицер в кольчуге. Парень молчал, офицер повторил вопрос: – Что ищем, Квазимодо? Ты что, оглох? Я с тобой разговариваю.

Это реальность

В тюрьме Лёха пытался осознать своё новое положение.

– Итак, я не сплю. Я действительно попал в прошлое. И я урод. И я в тюрьме.

Чокнутый город, злые люди. Кто этот неадекват с беспардонными вопросами? Вот так просто клянчить деньги у неизвестного человека... вот это культура, вот это Париж. Интересно, тут арабов много?

– Шшшшш... ша... аааа?

Горбатый вздрогнул – в тюремной камере он оказался не один. В углу зашевелился незнакомец. Лёха разглядел старика с банданой на голове, из носа и из уха у него торчали серьги. По всей наружности это был цыган. Он спросил, растягивая слова и красуясь чёрными зубами:

– Крысавец мой, напился и подрался?

– Ты кто?

– Я Матиас, цыганский астролог и предсказатель. Хочешь погадаю? За деньги. Молчишь? Не хочешь знать будущее.

– А я из будущего.

– Будущего? – понимающе переспросил цыган.

– Я свалился в люк и очутился здесь в теле урода. Моё имя Лёха. Я из 2023 года.

– Никому не говори это. Тебя и так чёртом считают, а теперь ещё на костре сожгут. И это не самое худшее, Квазимодо: попы могут подумать, что в тебя вселился демон Баал или Великий Лёх-Молох и будет святая инквизиция его из тебя выгонять. Попы – они звери. Будут тебе тридцатисантиметровой иголкой протыкать тело. Хи-хи, искать бесиков.

– Жесть!

– Чего буянил, Квазимодо? Тебя могут колесовать за дебош.

– Наркоты мне могут дать? – не понял Лёха.

– Пьяниц к колесу привязывают и крутят. Процедура не из приятных.

Лёха понял, что цыган лишь притворялся, что поверил ему.

– Как ты меня назвал? Ещё раз скажи. Меня как-то все называют.

– Квазимодо.

– Надо запомнить, – отрезал парень и замолчал.

– Так почему ты здесь? – пьяный цыган сильно хотел поболтать. – Молчишь. Я видел, что к тебе пристал брат священника, которому ты служишь. Ты перепутал. Хе-э-э... ты дал в нос не ему, а Фебу де Шатоперу, капитану королевских стрелков.

– Капитану оленей.🦌

– Ты поднял руку на дворянина. За урода никто не заступится, даже если вся улица видела, на чьей стороне правда. Феб – благородный офицер. А благородные имеют право не только издеваться над уродами, но и спокойно грабить трактирщиков, бить посуду, разбивать окна. Прав всегда тот, чья кровь голубая.

– Голубая луна! – пропел Лёха. – Олень ходит к проституткам, а мне какое дело? У оленей психология, будто отношения с бабами – самое главное. Бабы занимают последнее место в жизни успешного человека. Тёлки любят выёбываться, а жизнь коротка, чтобы за ними бегать. У мужчин в арсенале всегда масса более полезных дел!

– Хи-хи... согласен.

🦌🦌🦌🦌🦌🦌🦌

🐖🐖🐖🐖🐖🐖

🐮 🐮🐮🐮🐮🐮

Угрозы духовенства

🌋🌋🌋

Прекрасная цыганка танцевала ночью возле Собора Богоматери, толпа ей рукоплескала. Длинные чёрные косы с вплетёнными в них золотыми нитями то поднимались вверх, то опускались на открытые плечи. Её изящные руки возносили над головой бубен. Изредка в прыжке из-под синей юбки мелькали её ноги. Все рты были разинуты, все глаза прикованы к ней.

Девушка подняла с земли две шпаги и завращала ими в одном направлении, когда сама двигалась в обратном. Зрители посторонились от неё (особенно зрительницы), но всё же все были очарованы зрелищем.

Внезапно в толпу зрителей проникли монахи. Один из них, кажется, был больше всех поглощён зрелищем. На вид ему можно было дать не больше тридцати пяти лет, но мрачные одежды и бледность лица придавали ему недобрый вид.

Танцовщица прекратила танец, но не обернулась. Последовали редкие аплодисменты – зрители не решились бурно рукоплескать в присутствии авторитетных ряс.

– Довольно! Что ты можешь сказать в своё оправдание? – спросил священник.

Девушка обернулась, не зная, что ответить. Он продолжил:

– Веселье не запрещено. Запрещены танцы фривольных женщин перед церковью. Это вызов морали. Нарушение неписанных законов. Вам это известно?

– Известно, – ответила цыганка.

– Все расходитесь по домам, – обернулся он к публике. – Соборная площадь не для воров. И данная девица тоже должна убраться. Если, конечно, она не хочет, чтобы её возили по городу голой и избивали плетью. Я могу это устроить.

В глазах священника блеснул сатанинский огонь и юношеский пыл.

Жар бросился на щёки молодой цыганки от неслыханной грубости и незаслуженных обвинений. Она отвернулась, скрутила свой персидский ковёр и хотела молча уйти. Но дорогу ей преградил старый толстый священнослужитель, лысый и в одеянии епископа, кажется, это и был епископ де Бомон.

— Она просто так уйдёт? Мой Клод, может посадить её ненадолго в тюрьму? Какие чёрные глаза, как два египетских карбункула, – сальным голосом заметил он, желая толстым коротким пальцем щёлкнуть её по носу.

Девушка не сдержась:

– Что за кабан обвиняет меня в непристойном поведении?

Высокий священник, которого толстяк назвал «Мой Клод» разозлился:

– Выбирай выражения, шлюха, перед тобой епископ парижский Луи де Бомон! К нему следует обращаться «Ваше преосвященство».

Цыганка обернулась к Клоду, сверкнув глазами. Она хотела грубо ответить. Но к её ноге подбежала маленькая белая козочка.

К зрителям присоединился ещё один мутный тип – королевский прокурор с козлиной бородкой, он подшутил:

– Мы научим её хорошим манерам, а?

Публика молчала, она ждала скандала. Последовала неприятная тишина.

– Джали, Джали! – обратилась девушка к козлёнку, разрезая своим голосом напряжённую тишину. – Как говорит речь с духомном суде королевский прокурор Жак Шармолю?

Коза села и заблеяла, мотая так же, как и прокурор козлиной бородкой. Зрители зааплодировали, видя поразительное сходство.

– Богохульство... кощунство... – говорил Клод, чеканя слова, вглядываясь в глаза девушки. Он желал подавить её авторитетом, но ей было всё равно. И она не желала скрещивать взгляды, как скрещивала шпаги.

Публика поначалу желала смотреть спектакль расправы монахов над девицей, а теперь оживилась и встала на сторону плясуньи:

– Да кто такой этот поборник морали? Кто нам смеет указывать расходиться?

– Этот Клод Фролло лучше бы шёл вызволять из тюрьмы своего урода.

Фролло молчал – о последнем ему было неизвестно.

Цыганка притворилась глухой и спросила козу только то, что её волновало:

– Джали, как ходит капитан королевских стрелков Феб де Шатопер?

Коза встала на задние лапки и заходила с деловитой важностью. Цыганка влюблённо закатила глаза и послала животному воздушный поцелуй. Зрителей это позабавило.

Королевский прокурор словно только что проснулся и осознал, что коза тоже ведьма:

– Богохульница! За свою дерзость ты должна быть повешена.

Епископ хохотал, потирая потные ладоши:

– Пусть девка не уходит, пусть покажет ещё какое-нибудь чудо.

Клод, непреклонный в своей вере, просил цыганку на латыни:

– Maleficam non patieris vivere*. Исход: глава 22, стих 18. Что тебе об этом известно?

Она смотрела на него и не понимала. Он убедился в своей правоте, что перед ним глупая нищая дрянь.

– Тебе не позволили жить. Non comedetis cum sanguine. Non augurabimini nec observabitis omina. Non declinetis ad pythones nec ab hariolis aliquid sciscitemini, ut polluamini per eos. Ego Dominus Deus vester**. Левит глава 19, стихи 26 и 31.

Эсмеральда сдержалась, чтобы не плюнуть священнику в лицо.

– Я ни в чём не виновата. Если есть за что, пусть меня арестуют. И зря потеряют время. Вы оставляете настоящих преступников на воле.

– Хочешь знать, в чём твоё преступление? Носить при себе нож запрещено законом. За это положен штраф. Ты хочешь быть арестованной. Ты именно этого добиваешься? Хочешь, чтобы какой-то офицер мог взять с тебя штраф натурой.

Он ожидал бранных слов, а она отвернулась и медленно направилась прочь. Внезапно она запела:

Болит его душа,

Он в бой вступал,

Найти желая клад свой.

Нашёл, ящик открыл,

А там знамён... рой

С масками уродов.

Толпа расходилась. Клод желал прислушаться сквозь посторонние шумы к словам. Он думал, что песней она намекает на него. Побледнев, он смотрел на певицу. Он слушал её голос и боялся дыхнуть, в то время как один маленький мальчик хохотал.

Руй Диас де Вивар,

Он обманул

Разбойника-араба.

Песня оказалась об испанском рыцаре.

Клод напоследок подошёл к цыганке и сказал:

– Ты закончишь жизнь на виселице. Я тщательно слежу за тобой. Ты не уйдёшь от своей судьбы. Женщины твоего сорта так заканчивают.

Он сказал это и ушёл. Старый горожанин, проходя мимо, бросил цыганке моменту в бубен, желая поднять ей настроение. В её больших глазах блестели слёзы, но они не падали на щёки. Девушка улыбнулась маленькому мальчику.

Лечение для Феба

– Урод, подойди к решётке! Тебя пришёл навестить родственник, – гаркнул тюремщик.

– Кто? – не понял Лёха.

Цыган шептал:

– Ищи меня во Дворе Чудес, я тебе со скидкой погадаю.

Горбун не обернулся и не попрощался. Он подошёл к железной решётке и увидел Клода Фролло, тот спросил у офицера:

– По какому праву его задержали?

– Он искупался в фонтане. Потом начал нападать на людей. Этот урод опасен для общества, – ответил Феб. Его глаз начал опухать и он прикладывал к нему лёд.

– Брехун! – вмешался горбатый.

Клод сделал знак ему молчать. И ответил:

– Я спросил у стрелков. Они видели, что Квазимодо не виноват. Он исполнял мои указания – ни под каким предлогом не давать денег в долг моему младшему брату, как бы он не клянчил. Вы сейчас же отпустите Квазимодо.

– Он безобразное чудовище, урод! Его можно выгуливать только на поводке и не выпускать из колокольни без повода.

Священник пошёл в наступление. Офицеру стало немного неловко.

– Я так понимаю, господин Феб, вы оскорбляете человека только из-за внешности? Он не выбирал, каким рождаться! Ваше поведение омерзительно.

– Понял вас. Завтра я его покручу на колесе.

– Не надо колёс. Звонарь обойдётся штрафом. Будет три недели бесплатно звонить в колокола, – возразил Клод.

– Я требую личной компенсации. У меня нос не дышит. Я жду королевского лекаря. Он дорого возьмёт.

Лёха подумал про Клода Фролло: «А он мужик ничё, нормальный. Похоже, ему можно доверять».

– Поверьте, я разбираюсь в медицине не хуже королевского лекаря, – ответил Фебу священник. – Дайте посмотрю. Здесь болит? А здесь?

Феб кивал на вопросы да и нет. Неожиданно Клод ударил его кулаком в нос. Хруст. Офицер снова орал.

– Теперь кость на месте. Опухоль пройдёт, – констатировал прелат.

Тюремщик отворил замок решётки и выпустил Лёху. Клод сделал знак парню следовать за ним на выход. Он кивнул, что идёт, и напоследок театрально высказал Фебу:

– Ты нажил смертельного врага, олень. Я лишу тебя друзей и отниму твою жизнь. Берегись, лошара.

– От колеса не отвертишься, – ухмыльнулся Феб. – Покручу так покручу.

Тюремщик и стрелки восхитились мужеством горбуна, с одобрением закивали.

Горбатый плёлся за священником по ночному городу. Неприятные старухи шипели им вслед:

– Гм... у одного душа, как у другого тело.

– Фу, да оба подлецы!

Лёха нарушил молчание, чтобы спросить у нового знакомого:

– Сейчас уже поздно, а днём пойдём на Эйфелевую башню смотреть? Она где в Париже находится?

Фролло обернулся, ничего не понимая.

– Что с тобой? Ты о чём?

– Я хотел сказать...

Он хотел сказать: «Я не Квазимодо». Но решил ограничиться частичной правдой.

– Я ничего не помню. Я свалился в яму и забыл даже, как меня зовут. Ты кто?

– И при этом у тебя вернулся слух, – удивлялся Клод. – Ты был глухим. Может, память вернётся со временем?

– Врядли. Для меня в этом городе всё незнакомое.

– Я тебя спас 16 лет назад, когда тебе было 4 года. Тебя забыл бродячий цирк возле церкви. Добрые бабушки хотели тебя отправить на великолепно-пылающую вязанку хвороста. Ты живёшь на колокольне Собора Богоматери. Ты хотел, чтобы я назначил тебя звонарём. Я назначил.

🛎️🛎️🛎️🛎️

Несмотря на поздний час они вдвоём поднялись на колокольню, Лёха подёргал колокола, устроил какофонию. То, что он разбудил всю округу – это неудачника с архидьяконом не волновало.

– У тебя есть талант, – заметил Клод. – Памяти нет, навыки остались.

Последовала пауза. Архидьякон вздохнул, о чём-то задумался и развернулся к открытому окну. Последовавший вопрос заставил Лёху вздрогнуть.

– Так что, Квазимодо, ты мог бы покончить с собой ради меня?

– Чего?

– После всего, что я для тебя сделал... насколько ты предан мне?

– Я...

– Значит, предан, – усмехнулся Фролло. – Послушай. Я должен сказать, что мне нравится твоё нынешнее поведение. Я хотел тебя похвалить.

– За что? – удивился горбун.

– Ты всё время ныл, рыдал, что тебя ненавидят добрые люди, жаловался, что ты урод. Ты мне очень надоел этим и я ответил тебе, что очень легко покончить с собой и прекратить страдания. Не можешь противостоять ненависти, так заразись ею, и чтобы я больше не слышал твоего нытья. Либо убейся, либо подними оружие которым тебя ранят и рань им сам. Жизнь – это борьба. Теперь я вижу, что ты борешься и не желаешь падать вниз.

– Уф... – вздохнул с облегчением Лёха. Его немного пугал взгляд Клода Фролло, в котором иногда загорался огонь безумия. Не всегда было понятно, какая мысль загорается в глубинах его разума. Парень подумал, что неплохо было бы докопаться, что за перец перед ним.

🌶️🌶️🌶️ 🍅🍅

Утром следующего дня Лёха проснулся. Реальность оказалась такой же бредовой, как и вчерашняя. Это был не кошмарный сон. И этот архидьякон с поведением параноика его подбешивал.

Парень хотел биться головой о стены и передумал. Кошмар когда-нибудь должен закончиться. Главное верить. Эта вера помогла не сойти с ума.

«Нужно относиться к происходящему как к виртуальной игре, – нашёл выход для себя он. – Когда-нибудь я из неё выйду».

Весь следующий день он проторчал на крыше и слушал, как звучат колокольни других церквей. Запомнил. Всё-таки он музыкант.

Пару дней Лёха старался освоить работу звонаря, на третий пошёл искать, где покурить и выпить.

🍺🍺🍺🍺

Дочь короля

Поэт Пьер Гренгуар сидел под портиком особняка одного вельможи и пытался рисовать. Это был высокий худой блондин с добродушным взглядом. Он был одет в чёрный потёртый камзол, на голове красовалась шляпа.

Через пару дней во Дворце Правосудия должны были показывать пьесу Гренгуара «Благочестивый суд Пречистой Девы Марии». Автор был уверен в её успехе, и всё же рисунками хотел отвлечься от волнения. Он увлёкся так, что не видел ничего вокруг.

Мимо гуляла сама дочь короля принцесса Анна де Божё в компании нескольких дам, одну из которых звали Флер де Лис де Гонделорье, она была невестной капитана Феба. Но о ней разговор будет потом.

Принцесса Анна была очень красива. Брюнетка. На голове высокий головной убор эннен с двумя рогами сиреневого цвета. Платье по последней моде с огромным подолом, который приходилось нести маленькой девочке. Затянутая корсетом осиная талия, груди вываливались в огромном вырезе. Распятье немного пошло висело между двух грудей.

Увидя поэта-блондина, увлечённого творчеством, принцесса показала пальцем своим дамам молчать. Девушки пытались приглушить смешки. Принцесса тихо подкралась к Гренгуару со спины и поцеловала его в губы. Поэт обернулся, так и покатился по ступеням, разбрасывая рисунки. Дамы и принцесса хохотали.

– Принцесса... госпожа... – Пьер не знал, что делать. Неловко снял шапку, сделал реверанс.

– Ах, право не стоит! Кто мы такие перед величием искусства.

Гренгуар попытался собрать свои рисунки со срамными женщинами, чтобы не смутить ими дам. Анна де Божё попросила его папку.

– Позвольте, мессир поэт, – она листала рисунки. – Гм... недурно.

Вдруг среди картинок она увидела нарисованный портрет Клода Фролло. Там он сидел за столом, перед ним лежала книга, но одним глазом священник смотрел себе на нос, другой глаз был закатан.

Принцесса захохотала и повернулась к девушкам:

– Узнаёте?

– Это архидьякон Жозасский, – ответила Флер де Лис. – Я никогда не видела его таким.

– Он учил меня латыни, – оправдывался Гренгуар. – Я был очень туп. Я запомнил его выражение лица. Рисунок неудачный, я согласен. Он высмеивает духовенство. Я должен его порвать.

– Нет, нет, лучше подарите мне, – сказала принцесса. Она сложила рисунок и поцеловала поэта в щеку. Гренгуар упал снова на ступени. Дамы снова похихикали.

В Соборе Фролло услышал шуршание возле себя женского платья и тут же захотел надвинуть на глаза капюшон и уйти.

Как раз в это время епископ воскликнул:

– Ваше высочество! Это огромная честь видеть вас здесь.

По своему положению и по складу характера Фролло и прежде чуждался женщин; теперь же, казалось, ненавидел их сильнее, чем когда-либо. Однако, он владел собой так же безупречно, как всегда.

– Ах, вот какой вы. Знаменитый архидьякон Жозасский, гроза всех маленьких колдуний, ха-ха... вгоняющий в ужас и страх, – говорила Анна. Фролло молчал. – Говорят, вы учёный? Я слышала новомодное слово алхимия, но не знаю, что это. У меня найдутся колбы. Но нет никого, кто бы показал мне, как правильно мне вставлять... их, чтобы они не падали. Обожаю взрывные смеси, чтобы всё горело. Мои колбы текут. Быстро лопаются. Ах, не думайте, что я необразованная. Со мной можете не стесняться. Я знаю названия многих алхимических элементов.

Она потянулась, чтобы взять свечку, которая стояла за спиной архидьякона и совершенно случайно прижалась к нему. У Фролло на уме вертелись все возможные проклятия, которые он не мог озвучить.

Анна продолжила:

– Что ж, алхимией позанимаемся с вами в другой раз. Сейчас я бы хотела со своими дамами посетить мужской монастырь. Вам выпадает великая честь показать нам, как там всё устроено.

Клод ответил:

– Ваше высочество, ваше посещение монастыря максимально неуместно. Я этого не допущу.

Принцесса удивлённо подняла бровь и молчала. Она в любой момент была готова захохотать.

Епископ схватил за плечи архидьякона и увёл его в сторону.

– Любезный, что ты творишь? Она – принцесса.

– Напоминаю вам устав Чёрной книги, помеченный кануном дня святого Варфоломея 1334 года, который запрещает доступ в мужской монастырь Собора Богоматери всякой женщине, «Будь она стара или молода, госпожа или служанка».

– Твоя грубость с женщинами выходит за грани допустимого. Одно дело хамить нищей цыганке, другое дело принцессе. Ты, видимо, не понимаешь отличий. Уйми свою надменность и дай принцессе то, что она от тебя хочет.

– Что она от меня хочет? – не понял Клод.

– Она же сказала, что течёт.

– Я никогда не видел женщин, разбирающихся в алхимии. Я не верю.

– Ладно, – отмахнулся епископ. – Легат Одо допускал исключение из правила для некоторых высокопривелигированных дам, aliquae magnates mulieres, quae sine scandalo evitari non possunt*.

На это архидьякон возразил:

– Постановление легата издано в 1207 году, то есть на сто двадцать семь лет раньше Чёрной книги. Следовательно, его следует считать упразднённым.

– Мы потеряем из-за этого часть пожертвований.

Архидьякон отвернулся и ушёл, не оборачиваясь. Епископу пришлось извиняться перед принцессой.

– Какой сердитый, – уже на улице говорила принцесса Анна своей сестре Жанне. – Не успокоюсь, пока не трахну этого чёртового попа!

– У тебя не получится, – ответила её скромная сестра. – Есть мужчины, которые не попадают под твою власть.

– Спорим. Если я выиграю, ты отдашь мне свои серёжки, которые тебе подарил твой муж, которого я люблю и который любит меня.

****

* Для некоторых именитых жён, посещения которых нельзя избежать, не вызывая огласки (лат.).

Предсказатель

Прошло месяца два...

Возле Дворца Правосудия столпились нищие: слепой, паралитик и безногий. Было двенадцать часов дня, когда к ним присоединился уродливый горбун. За какую-то вину его выгнали священники из залы, где проводилась церковная служба.

Горбун вложил в рот сигару и задымил чёрным дымом из ноздрей. Сигары недавно привезли из Америки для духовенства. Церковь той эпохи ещё не запретила курево, объявив его пристрастием дьявола, а одобряла его, считая полезным для здоровья.

– Шалом, Квазимодо! – гнусаво поздоровался с ним безногий, заприметив несчастное чудовище ещё издали.

Горбун произнёс невнятное ругательство и смачно плюнул на юбку проходившей мимо девушки, которая не то, чтобы смеялась над ним – ничем не высказала презрения насчёт его безобразной внешности.

– Ты не в настроении? – спросил у Квазимодо паралитик.

– Не люблю девок с кривыми ногами, – ответил горбун. – Ещё я видел, как она задрала платье, чтоб лужу перепрыгнуть. На её ногах слишком много кучерявых волос. Не люблю излишнюю волосатость на женском теле. Это вызывает у меня отвращение.

Он харкнул ещё раз.

– Бывает, – подтвердил безногий и жалобно затянул для прохожих: – Подайте безногому!

Паралитик тем временем рассматривал какие-то бумажные листовки.

– Что это? – спросил безногий.

– Пьер Гренгуар на улице рисует портреты за деньги. А эти свои каляки выбросил.

То были наброски рисунков голых женщин в различных позах. Калеки с интересом их рассматривали, даже слепой распахнул глаза, потому что эти негодяи всего лишь играли роли калек.

– Одного не пойму: зачем он выбрасывает? – удивлялся паралитик. – Это нужно хранить и периодически пересматривать.

– Не знал я, что он ещё и художник, – заметил хромой, – он же поэт и драматург. Через несколько дней будут показывать его мистерию.

– Бездарный поэт пробует себя, как и бездарный художник, – причмокнув, заметил Квазимодо. – Я бы тоже выбросил. Линии не ровные, никаких знаний анатомии. Единственное, что он чётко нарисовал – это жир на бёдрах. Фу!

Прохожий сельского вида бросил горбуну монетку, так как Квазимодо стоял среди бродяг, выпрашивающих милостыню. Звонаря это разозлило. Он догнал прохожего, нагнул его и заорал:

– Ты что кинул, олень? Ты кому кинул? Быстро поднял! И заруби на носу, лох, какие люди горожане, а какие из села! Чтоб я тебя больше здесь не видел!

Провинциал извинился и ушёл. Излишне говорить, что монету назад ему не отдали.

– Зря ты так, – сказал уроду слепой. – Тебе сколько платят за работу звонаря? Парень, тебе только двадцать, а ты уже скалиозник. Уходи от этих попов и стой рядом с нами! Благодаря твоей роже нам сегодня кидают втрое больше. На пойло и жратву всегда хватит.

– Ай, идите вы к чёрту! – ответил горбун и поплёлся в от них в другой квартал.

C уродом поздоровался Матиас:

– Привет!

Урод не ответил. Цыган преградил ему дорогу. Квазимодо нагрубил:

– Я тебя не знаю, шаромыга. Топай отсюда.

– Позолоти ручку цыгану.

– Ничего не даю мошенникам.

– Зря ты так. Дай ручку, красавец.

– Ещё раз назовёшь красавцем, морду разукрашу.

Цыган взял его руку и заулыбался:

– Любовь вижу. Тебя полюбит самая прекрасная девушка Парижа.

– Продолжай. Смеши меня.

– Больше ничего не скажу, пока монету не дашь.

– Не дам. Гроша не дам. Соврёшь.

– А ты горсть грошей дай, тогда не совру. Узнаешь о возможностях своей судьбы.

– Иди к архидьякону, он за меня заплатит, потом живо ко мне.

– Девушка-извращенка. Вижу на линии ладони. Такие существуют. Несмотря на то, что сами красавицы, они любят уродов. Немного сумасшедшие извращенки.

Горбатый рот открыл.

– Дальше что?

– Больше не скажу, пока монету не дашь.

Квазимодо достал одну монету и вручил цыгану.

– Подавись, противный!

Бродяги аплодировали и хохотали – сегодня вечером у них будет пиво. Ясновидящий попробовал монету на зуб и ответил.

– Одной монеты мало. Чтобы пара сошлась и звёзды сошлись, нужна пара монет.

Квазимодо дал ещё одну.

– Мужчин она таких любит: чем страшнее, тем лучше. Сам на её руку смотрел. Богом клянусь! Тот, что способен вызвать у неё страсть, не должен быть похож на мужчину. Другое дело, на зверя. Она любит чавкающих, облизывающих свои кабаньи клыки... чтобы длинные патлы... – продолжал старик. – Если она не встретит парня с таким знаком на ладони, как у тебя, она выйдет замуж за своего козла.

– Да? – удивился звонарь.

– В прошлом году на конкурсе красоты уродов мы короновали самого страшного мужика Папой Шутов. Она как увидела его, запищала и оседлала его со спины. Он испугался нашей Эсмеральды, маску снял.

Друзья цыгана слушали навострив уши и давились, чтобы не захохотать. Матиас продолжал:

– Она заверещала, что урод ненастоящий, это маска, дайте ей настоящего настоящего урода.

– Так бывает? – удивился звонарь. Задал уточняющий вопрос: – Она хоть не пустожёрка? Я не хочу потратиться и зря потерять время.

– Так ты нам деньги давай, чтобы всё было правильно. Я составлю для вас два индивидуальных гороскопа и натальные карты. Духи ответят, как лучше вас познакомить.

– А она хоть красивая? Мне какие попало не надо, – спросил Квазимодо.

– Сходишь посмотришь на её выступление, увидишь. Достойна ли она тебя или нет. Ах, а вот она мимо идёт.

Цыганка в синем платье шла по улице, стуча каблуками, коза бежала рядом. Бродяги выстроились в ряд и замолчали. Девушка даже не смотрела на них. Монеты на её головном обруче блестели на солнце. Она словно шла в короне.

Безногий запищал:

– Эсмеральда! Срочно сюда. Мы нашли тебе очередного жениха!

Бродяги не сдержали хохота. Она не ответила. Старик догнал её и попросил:

– Эй, станцуй для нас сейчас!

Девушка ответила:

– Я больше никогда не буду делать того, что вы просите. Я не собиралась танцевать возле Собора Богоматери, вы сказали, что это безопасно. Вы смеялись надо мной, когда меня оскорблял этот священник. Ненавижу его!

Как стать сатанисткой

Лёха вернулся ночью на колокольню в расстроенных чувствах. Он дёрнул колокол, вспомнил Феба, его бесил этот офицер, и передумал звонить. Нет, он не позволит грусти его съедать, надо возвращаться в город и снова искать веселья.

Когда в кабак «Яблоко Евы» явился Квазимодо, все пьянчуги захохотали – что за огородное чучело к ним пожаловало. Тогда горбатый сыграл им мелодию Арии «Штиль» на пустых бутылках. Ему зааплодировали. Аплодировал и главарь преступной банды Клопен Труйльфу. Услышав мелодию, он повеселел и приказал никому не обижать Квазимодо. Некоторые гуляки подкинули звонарю монет.

– Давай ещё что-нибудь сыграй! – просили его.

Внезапно Лёха увидел через окно девушку, что стояла на улице. Это была худая блондинка. Она была пьяна. Посетители кабака выкрикивали имя Николетта. Наверное, это было её имя.

– Лёха! – поманила бутылкой она горбуна и сама выпила из горла. Она истерически засмеялась.

Лёха вылетел на улицу. Николетта плюнула на него и захохотала.

– А ну стой! Что ты сделала? Отвечай! Как мне попасть в 2023 год? – спрашивал парень.

Она была в ярости:

– Идиот! Дебил! Урод! Всё из-за тебя! Ты расстроил мои планы. Из-за тебя я в этой дыре! Я работаю проституткой! В грязном борделе! На вонючих простынях! Меня имеют, избивают, не кормят!

– Хорошо устроилась. Деньги зарабатываешь и удовольствие получаешь. Тёлкам всегда легче живётся, а мне лучше в своё время вернуться.

– Ты никогда туда не попадёшь! Ты умер!

– Нет! – ужаснулся Лёха, мнимая реальность оказалась самой реальной, самой ужасающей.

Проститутка хохотала, её голос бил в мозг, как электрошок:

– Ты умер! Ты ещё не понял? Назад дороги нет, – она уселась в лужу и поставила бутылку рядом с собой. – Я неделю поиграла в «Клуб романтики», поэтому стала сатанисткой. Мы с бабушкой-гадалкой вели группу в контакте «Замогилье – место отдыха», выкладывали рецепты приворотов и отворотов. Мне это казалось несерьёзным. Я нашла запрещённую книгу с чёрными обрядами. Я захотела служить Маммону. Мне надоела нищета, а мы с бабушкой в деревне, ты понимаешь?.. О, Маммон, Маммой! Он – повелитель богатства... я хотела с ним заняться любовью. Моей любимой историей кроме «Секрета небес»... о, Люцифер... клубничка, лапочка... была игра «Покоряя Версаль». Я прохождение игры читала, поэтому знаю о Франции эпохи Людовика Четырнадцатого всё. Я знала, как стать фавориткой короля. Я хотела попасть в семнадцатый век. Для этого надо было продать душу дьяволу и принести в жертву для семерых принцев ада семерых молодых мужчин. Каждый месяц я убивала по мужчине и расчленяла. Но последний седьмой оказался редкостным уникальным дебилом!

Ты умер, Лёха. Ты не выходил из дома культуры после прослушивания. Ты мёртвый упал, выпив кофе, в который я подмешала яд. Жюри были сатанистами, я с ними сотрудничала. Мы снимали актовый зал и заманивали музыкантов на пробы в популярную группу. Когда я с тобой разговаривала на улице, это была не улица. Это была граница мира живых и мёртвых. Люк был порталом в ад. Ты должен был туда провалиться, как и те шестеро до тебя. Но первой упала я! Ха-ха-ха-ха! Мою жертву отверг седьмой демон, я не знаю, что случилось. Демон меня душил, когда я пыталась выйти с ним на контакт. Он сказал, что вмешалась Богородица, нам дали второй шанс. Если нас нельзя оживить в 21 веке, нас оживили в наших прошлых жизнях. Мы неизвестно где.

Лёха слушал её, подавляя брезгливость. Когда она закончила, переспросил:

– Как это я в прошлой жизни был уродливым горбуном? По репликам очевидцев, этот Квазимодо – хлюпик.

– Не знаю! Существуют тысячи параллельных вселенных. Миллиарды! В каждой события развиваются по разному. Ты попал В СВОЮ, где был тупым уродом с мерзким характером. Твоя история закончится плохо, плохо, очень плохо! Ха-ха-ха-ха!

Он хотел грязно выругаться, но в итоге сказал:

– Что ж... хорошо, что я не мёртв. Пусть даже так. Я благодарен Богоматери за жизнь.

Девушка бесновалась, её захватило отчаяние, в безумных глазах кричал ужас:

– Ты относишься ко всему, как к виртуальной игре? Тебя развлекает жизнь урода? Думаешь, всё это происходит не с тобой и ты проснёшься? Ты не проснёшься! Это реальность! Рая нет! И ада тоже нет! Эта жизнь – и есть ад!

Она посмотрела на свои руки, мокрые от воды, ей мерещилось, что они в крови. Она орала. На крик пришёл один из стрелков и спросил у девушки:

– В чём дело, мадемуазель? Вас домогается этот урод? Он мерзкий, правда.

– Уже нет, – ответил горбатый и ушёл.

👹👹👹👹😭

Провальная пьеса

Утром 1482 года парижане проснулись под перезвон колоколов, что слышались ото всех трёх частей города: Сите, стороны университетов и центра. На Сите преобладали церкви и монастыри, в стороне университетов – учебные заведения, а в центре города – рынки и площади.

Событием, что взбудоражило горожан, был праздник Крещения, объединённый с праздником Шутов.

В переполненной зале Дворце Правосудия зрители ждали начала мистерии, которая должна была состояться для кардинала Бурбонского и послов из Фландрии.

Из-за опоздания послов мистерия не могла начаться в указанное время. Зрители не хотели больше ждать и угрожали повесить дворцовую стражу и актёра в наряде Юпитера, который попытался объяснить, что кардинал и послы задерживаются. Из всех голосов, желавших расправы, отчётливее всех слышался голос светловолосого школяра Жеана, брата архидьякона Клода Фролло.

Это была опасная минута. Артистов может повесить народ, если представление не состоится, а если начать без знатных особ — повесит кардинал.

Недоразумение решил автор пьесы Пьер Гренгуар. Он приказал немедленно начинать представление, уверяя, что в случае чего возьмёт всю вину на себя; попытается умилостивить главного судью, а судья всё объяснит кардиналу. Мистерия называлась «Праведный суд Пречистой Девы Марии».

В сущности это была остроумная пьеса, которую с некоторыми поправками можно было бы поставить и в наше время. Сюжет, посвящённый послам, уполномоченным заключить брак между Маргаритой Фламандской и наследником престола был таким: гонцы отправились по свету искать лучшую невесту для принца и перебирают разных невест-идиоток, каждая из которых чудит по своему, гонцы попадают в смешные ситуации. В конце они находят лучшую из лучших, то есть Маргариту Фламандскую.

Несколько дней назад Пьер Гренгуар показывал пьесу судьям, чтобы её утвердили.

Судьи сказали, что она слишком короткая, а она обязана длиться минимум пять часов. Гренгуар разбавил сюжет множеством пустых разговоров. Ещё цензура потребовала драматурга вырезать множество шуток, которых сочли антирелигиозными, непристойными и намекающими, что простой народ угнетают налогами. Послам другого государства это знать не надо.

Возможно, из-за поправок, которые заставила внести цензура, зрители и не оценили пьесу. Она шла уже два часа, а никто не мог понять сюжет.

На сцене разворачивалась драма. Замуж за принца захотела сама Венера.

– Наследник престола должен жениться на принцессе Месопотамии, – громко орал актёр, – потому что она моя дочь!

– Он должен жениться на мне! — возмущалась богиня. – Я – Венера, я – богиня, я мечта! Я снизошла к нему и я ещё должна спорить с жалкими смертными?

На сцену взобрался пьяный Юпитер, который очень долго и невнятно бормотал о том, что если не Венера, все узнают его гнев. Зрители уже не спали, каждый выкрикивал едкое замечание. Многие хотели, чтобы король Месопотамии дал этому Юпитеру по морде и завязалась драка.

— Какой идиот сочинил этот бред? — было мнением большинства. – Хорошая драка бы исправила сюжет.

— Тишина, зрители! — крикнул Гренгуар. — Вы мешаете представлению.

Неожиданно врата Дворца Правосудия отворились и превратник объявил:

– Его высокопреосвященство кардинал Бурбонский!

Гренгуар заволновался. Он приказал актёрам остановить действие и решил: когда кардинал, его свита и послы усядутся на свои места, пьесу надо начинать сначала.

Школяр Жеан заподозрил неладное, когда снова услышал начало пролога, которое уже слышал.

– Эй, Юпитер, госпожа Богородица, чёртовы фигляры, вы что издеваетесь над нами что ли? Разве мистерия не кончилась? – крикнул он.

Его дружки поддержали юного брата архидьякона свистом. Свист дошёл до кардинала. Ему сообщили о том, что пьесу начали до прихода знатных особ, а теперь хотят начать её сначала. Зрители недовольны. Кардинал махнул рукой, пусть пьеса продолжается с того момента, с которого шла.

Гонцы на сцене пришли к выводу:

— Наш спор решит только дон Педро! Нет, только Дева Мария!

Казалось, тишина в зале восстановилась, но грязный нищий Клопен Труйльфу залез на колонну и затряс рукой, на которой красовалась гадкая язва.

— Подайте Христа ради! – громко загнусавил он, разрезая тишину.

Школяр Жеан захохотал.

— Клопен Труйльфу! В прошлый раз твоя язва была на ноге, ты зачем перенёс её на руку?!

Под ликование друзей школяр бросил монету нищему. Нищий со своими друзьями продолжил ходить по залу и громко просить милостыню.

— Они мешают другим слушать, — возмущался Гренгуар.

Мистерия продолжалась ещё час, а Юпитер ещё час продолжал мямлить на сцене. Сам драматург тоже не мог этого вынести, его терпение лопнуло, он выскочил на сцену и выхватил у актёра «молнию», то есть реквизит из двух железных полосок.

— Мишель, ты неправильно играешь, — тараторил Гренгуар. — Теперь я Юпитер! Власть поэзии над толпой велика, я образумлю этих людей. Посмотрим, что победит: невежество или изящная словесность?

Раздался свист, полетели тухлые овощи, а один из послов Фландрии встал со своего места и вальяжно заговорил.

— Приятели! Я не понимаю, что мы тут делаем? Уже час, как я жду драки, а этот мавр и Юпитер всё никак. Это трусы! Они только треплют языком! Хоть бы Венера показала грудь, а так смотреть не на что! В Риме есть прекрасная традиция — там избирают Папу, его носят по городу и порядочные горожане ликуют. А что делать дуракам? Каждый суёт рожу в отверстие и мужика с самой спитой мордой избирают Папой. У дураков тоже должен быть свой Папа! Начнём избрание в лучших римских традициях? Это будет повеселей, чем слушать этих стихоплётов.

Толпа его поддержала. Кардинал под шумок незаметно исчез.

🤴🤴🤴

Избрание Папы уродов началось. Первая появившаяся в отверстии рожа с ослиными звуками вызвала дикий хохот. В неё полетел сапог. Затем появилась вторая, третья и тд.

— Ого, чёрт побери!

— Ты на эту рожу погляди.

Дочь шлюхи

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

— Моё лицо прекрасней божьего! Вот увидите, я со своей язвой выиграю конкурс, — понтовался Клопен Труйльфу. Одному Богу было известно, насколько страшной могла быть его рожа.

– Клопен выиграет! – подхалимничал Матиас.

Эсмеральда не слушала их, она взглядом провожала всадников, желая среди них разглядеть знакомого офицера.

– О Фебе думаешь? – разоблачил её Матиас, девушка вздрогнула. – Он врал, что может жениться на тебе. Ты действительно поверила?

– Ага, – ответила Эсмеральда.

– У твоего друга есть невеста. Разве не видела красивую даму, которой он махал рукой?

– Это его сестра.

– Наивное дитя. Ты всё время придумываешь ему оправдания.

– Я сама слышала, он говорил ей: «Моя кузина».

– Одно другому не мешает. Феб женится на Флер де Лис де Гонделорье, которая приходится ему сестрой. Над тобой он шутил.

– Когда?

Старый цыган злился из-за её коротких ответов. А она подумала: «Они правда думают, что я такая наивная? Как можно не понимать, когда люди с обоих сторон шутят? Думают, я могу захотеть замуж за первого встречного? Пусть. Главное, что я знаю, что любовь не возникает так быстро, нам ещё надо друг друга узнать, он обязательно бросит свою невесту».

– Теперь ты видишь, какая двуличная церковь. Одних выгоняют с площади ни за что, другим разрешают преступные браки. Нет ничего зазорного в том, чтобы снова станцевать перед Собором и лишний раз позлить святую церковь, – продолжал цыган.

Эсмеральда скривила гримасу. Бродяги возмутились:

– Не на офицеров смотри, а на уродов.

– Не разочаровывай нас, Эсмеральда. Что тебе мешает нам подыграть? Позаигрывай с уродом. Будет смешно.

– Калеки – это не смешно, – отрезала девушка. – Я не собираюсь издеваться над человеком из-за его внешности.

– Ну, дай нам немного заработать! Брось воздушный поцелуй, швырни платок ему в бубен. Он сам нафантазирует, ты будешь ни при чём.

Другой поддержал:

– Тебе ничего не стоит, а это сделает его счастливым. Пожалей его, кто на такого посмотрит? Ему многого не надо, ему впечатлений от капли внимания хватит на всю жизнь.

Цыганка улыбалась. Бродяга переспросил:

– Годится. Идёшь с нами?

– Нет, – ответила Эсмеральда.

Девушка наконец-то увидела Феба на другой стороне улицы. Он отвернулся от неё, будто бы её не видел и разговаривал с друзьями. Уголки губ цыганки упали вниз. Через время всё же он к ней подошёл.

– Прекрасная девушка будет сегодня танцевать? – спросил он.

– Нет.

– Зачем так обижать друзей? Все ждут вашего выступления.

– Меня могут убить за танцы в неположенном месте. Вы хотите, чтобы меня убили? Меня ведь никто не защитит, – смотрела она прямо в глаза Фебу.

– По крайней мере, ты умрёшь счастливой, – ответил офицер.

Эсмеральда достала бубен и начала танец. Клопен Труйльфу с дружками подготовились подбирать заработок из карманов зрителей.

Эсмеральда думала: «Я танцую возле дворца Правосудия, это не Собор... надеюсь, я не попадусь на глаза священнику, только бы не попасться... с Фебом ничего не страшно».

Девушка с детства была окружена мерзкими типами, росла без подруг. Она всегда чувствовала себя изгоем. Дети считали её излишне высокомерной и не хотели с ней дружить – всегда хотели её запачкать грязью. Однажды в детстве, она допустила дерзкую мысль, что эти цыгане её украли и даже посмела высказать это Клопену. Он хотел её избить, но за неё заступилась старая цыганка, которая опекала её. Клопен орал, что скрывал правду, но если девка хочет, все будут знать. Он украл её у проститутки и хотел вырастить её порядочной цыганкой, дарить любовь и заботу, но её кровь берёт своё. Эсмеральда не верила, она кричала, что он врёт, её мать не шлюха. С той поры все дети смеялись над ней, что она дочь проститутки. Клопен считал, что преподал ей хороший урок от высокомерия.

Однако, пока была жива старая цыганка, её никто не смел сильно обижать. Когда старуха умерла, а этой было пару месяцев назад, Эсмеральда поняла, что больше у неё нет ни одного близкого человека.

По непонятной ей причине, над ней взяли покровительства главари банд, которым ранее до неё не было никакого дела. Они требовали, чтобы она доверяла им все свои сокровенные тайны. Но девушка не доверяла и знала, что покровительство Клопена Труйльфу — это фальшивка, он запросто в любое время может подороже продать её кому угодно.

Благочестивые ослы

В Средневековье смех над церковным чином звучал не только извне, но и изнутри самой Церкви. Много столетий клирики писали, читали и порой исполняли пародии на литургию (такие как «литургия пьяниц» или «литургия игроков»), на Евангелия («Евангелие игроков» или «Евангелие пьяниц»), на молитвы (существовали пародийные версии «Отче наш» и «Аве Мария»), на жития святых, монастырские уставы, постановления церковных соборов и т. д.

В «Диалоге Соломона и Маркульфа» на слова мудрого царя, что «четыре евангелиста держат на себе мир», охальник Маркульф отвечал: «Четыре опоры держат нужник, чтобы тот, кто на нем сидит, вниз не свалился». В средневековых пародиях строки псалма «Venite adoremus» («Приидите поклониться») превращались в «Venite apotemus» («Приидите выпить»), «Pater noster» («Отче наш») — в «Potus noster» («Питие наш»), «Oremus» («Помолимся») в «Potemus» («Выпьем»), а Послание апостола Павла к евреям («ad Hebraeos») — в послание к пьяницам («ad Ebrios»).

Во французской поэме «Диспут между Богом и его Матерью» (середина XV в.) Христос сетует на то, что Дева Мария забрала у него львиную долю наследства, оставленного Богом-Отцом. Почти все прекраснейшие дома (имелись в виду соборы), принадлежат Богоматери, а ему достались лишь «госпитали», т.е. дома для больных и странников («hôtels-Dieu» — «дома Господни»).

Христос подает на мать в суд, и его представитель, римский понтифик, угрожает Марии, что заточит её в темницу, пока она не вернет сыну наследство. Ответчица парирует, что это сын оставили её без гроша, так что ей приходится, как в прошлом, зарабатывать на жизнь ткачеством. Отношения между Богочеловеком и его матерью описываются как семейная склока.

Средневековая пародия на священные тексты и ритуалы — сколь бы она, на современный взгляд, ни была непочтительной или даже сальной — чаще всего не отрицала их истинности и силы. Взять хотя бы «Денежное Евангелие от марки серебра» (XIII-XV вв.), чье название пародирует заглавие Евангелия от Марка. В одной из версий папа, наставляя кардиналов, переиначивает слова Христа «блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» и «блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» в «блаженны богатые, ибо они насытятся» и «блаженны имущие деньги, ибо их есть курия римская». Но это не атака на Евангелие, а критика папского двора с его алчностью; обвинение в адрес тех иерархов, которые нарушают Божий закон.

С XII в. в разных епархиях Франции к праздникам, которые следовали за Рождеством: от дней св. Стефана (26 декабря), св. Иоанна Богослова (27 декабря) и Невинноубиенных младенцев (28 декабря) до Обрезания Господня (1 января) и Богоявления (6 января) — были приурочены пародийные действа. Самое известное из них — это «праздник иподиаконов», который также называли «праздником дураков» (festumfatuorum nimfestum stultorum). Изначально он, видимо, отмечался вполне чинно, а слово «дурак» означало не глупцов, безумцев или шутов, а смиренных и нищих духом, малых и юных — таких же чистых, как сам новорожденный Иисус и вифлеемские младенцы, перебитые по приказу царя Ирода. Однако со временем это празднество стало выходить из берегов и порой, по разным свидетельствам, оборачивалось развеселой пародией на богослужение.

На время торжества младшие — по чину и по возрасту — клирики избирали из своей среды епископа, архиепископа или папу дураков. Ему вручали одежды и инсигнии настоящего прелата — митру, посох и кольцо. В самом разнузданном варианте во время мессы, которую он служил, другие клирики, напялив маски или переодевшись в женщин, устраивали в храме танцы и распевали непристойные песни. Они поедали колбасы, резались в карты и кости, а вместо ладана кидали в кадило ошметки старых подметок. Дурацкий епископ разъезжал по городу и благословлял паству.

В XV в. церковные власти повели против праздника дураков настоящее наступление. Постепенно они сумели его «приручить» (запретив дурацкому епископу служить мессу и благословлять народ, а клирикам — носить маски и пьянствовать во время службы) или вовсе изгнали это действие из храмов на городскую площадь.

Близким родственником «праздника дураков» был «праздник осла», который устраивали в память о бегстве Святого семейства в Египет. По преданию, Дева Мария с Младенцем ехала на осле, а Иосиф шел рядом. В XVII в. один французский эрудит, ссылаясь на некую средневековую рукопись (до наших дней она не дошла, так что проверить его утверждения сложно), писал о том, что за пять столетий до того в городе Бове существовала следующая традиция. Девушку, которая исполняла роль Девы Марии, сажали на осла, и она с толпой клириков и мирян ехала из собора св. Петра в церковь св. Стефана — этот путь символизировал бегство в Египет. Там их с ослом ставили у алтаря и служили торжественную мессу. Однако каждую ее часть («Входную», «Господи помилуй», «Славу в вышних»...) хор завершал ослиным ржанием (hin ham). Закончив мессу, священник вместо благословения тоже трижды ревел по-ослиному, а паства вместо «аминь» отвечала ему «hin ham, hin ham, hin harn».

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

Священники и несколько вельмож заперлись в просторной зале мужского монастыря с высоченным потолком. На столе было полное изобилие из рыбных и мясных блюд. Монахи пили, ели, играли в карты.

— Наш славный город Париж всё больше напоминает грязную помойную яму. — злился Жак Шармолю. — И всё из-за наводнивших улицы евреев, мавров, цыган и прочей нечисти. Каждый день мой стол ломится от новых и новых дел.

Мимо шёл Квазимодо, он подметал пол.

– Архидьякон узнает, что вы едите жареную курицу, выкинет её в окно. И вас выгонит, – предупредил горбатый.

– Как он меня выгонит? Это я его выгоню! – хохотнул епископ.

– Пост! – гаркнул Квазимодо, заставив их вспомнить, какое сейчас число.

Мужчины в рясах захохотали.

– Вот архидьякон уже идёт и шаги его тяжелы, будет вам, – сказал Квазимодо.

Монахи сунули в рот горбуну жареное мясо, заставили выпить стакан вина. Затем принялись как можно быстрее прятать еду, карты и вино. Зашёл Клод Фролло. Он принюхивался.

Благочестивый козёл

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

Перед Дворцом Правосудия собралось немало народу. По мере приближения архидьякон убедился — это опять она.

Желающим из-за обилия шумных зрителей было трудно подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть танцовщицу.

Архидьякон заинтересованно всматривался в танец, потом начал злиться. Похотливых взглядов, устремлённых на девушку, было достаточно. Он испытывал стыд за зрителей и не хотел находиться среди них. К тому же он направлялся во Дворец Правосудия к Пьеру Гренгуару, а эта толпа его задерживала.

Послышалась новая волна криков и хлопков.

Наконец-то девушка остановилась, стрельнув, как показалось священнику, в кого-то справа чёрными глазами. Чем веселее становилось лицо красотки, тем сильнее мрачнел человек в сутане.

Фролло заметил, что один мальчишка срезал у порядочного горожанина кошелёк. Он подошёл и схватил мальчишку за ухо. Тот закричал от боли и бросил кошелёк на пол.

— Ты срезал кошелёк! — воскликнул Фролло.

— Это не я! — оправдывался мальчик.

— Ты вор!

— Вам показалось, ваше высокопреподобие, — возразил архидьякону Матиас.

— Оставьте свои оправдания для суда. Я понял. Ещё и воровка, – победно заключил он. – Пока ваша красавица танцует, её дружки опустошают карманы.

— Цыгане тебе не воры! — зло крикнула старая цыганка.

Клод отпустил мальчика.

Цыганка почувствовала, как по её телу пошла дрожь и готова была засмеяться от нервов:

– Только не это, опять этот гадкий священник!

Она видела, что чёртов архидьякон стоит в нескольких шагах от неё и сверлит её взглядом, словно посылая проклятия и обвиняя её во всех преступлениях человеческого рода. Он смотрел осуждающе, это её смущало и внушало ей неприятное чувство стеснения, словно она без одежды. Неужели во время танца от платья что-то отвалилось и оголило грудь? Она опустила глаза — с её одеждой всё в порядке. Так зачем так смотреть?

Если бы верила в колдунов, посчитала бы, что столкнулась с одним из них. Демон! Эсмеральда хмурила красиво-очертанные брови. В любом случае, её не проведёшь, он не заставит её бояться. Шёл бы он к дьяволу!

Набрав воздуха в грудь и рассердившись, девушка быстрым шагом собралась проскользнуть мимо него, но он схватил её за руку.

— Сколько раз тебе говорил здесь не появляться? — спросил архидьякон холодным тоном.

Эсмеральда ответила:

— Не считала. Я не танцую возле церкви.

— Ты должна была исчезнуть, навсегда покинуть город. Почему ты не поступила так, как тебе велели?

— Кто велел?

Неизвестно, чем был задет Клод.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Снова смеёшься? Ты играешь с огнём.

– Я больше не танцую перед храмом, только на улицах и площадях. Зачем вы ходите там, где сами себе запретили?

Он сильнее сжал её локоть и тихо зашипел:

— Ты думаешь, кто-то из горожан за тебя заступится? Тебе никто не поможет, никто не защитит. Ты ничто!

– Мне больно! Отпустите!

– В моей власти позвать стражу и твой дружок, которому ты показываешь ноги, тебя повесит за проституцию и воровство.

— Ясно, — ответила молодая девушка.

Неожиданно на подмогу плясунье явился главарь шайки Клопен.

— Оставь её! Она тут ни причём, — сказал деловито цыган. Он хотел задержать девушку, но она ушла.

Король нищих пристально смотрел на архидьякона. По его взгляду он понял, что Клод его не узнал.

— Я вижу, ты и есть преподобный метр Клод! Величай меня как угодно: монсеньор, ваше величество, только не мямли. Перед тобой Клопен Труйльфу – король алтынный, рядом со мной Матиас – герцог египетский и цыганский и Гильом – император Галилеи.

Дружки короля злорадно захихикали.

— Вам всем здесь не место! — уверенно ответил Фролло.

Одна из цыганок в толпе закричала:

— Ты поповская морда, ряса перепившая вина, возмонил себя военным, чтобы ли?! Ты не имеешь права нас выгонять, цыгане — такие же люди и имеют права…

— У вас нет никаких прав, если намерения воровать и не платить налоги на чистоту улиц, — возразил архидьякон. — Думаю, капитану стрелков надоело каждый день убирать на улицах трупы, потому что вы, несмотря на запреты, носите при себе оружие. Ваше место у ворот города!

— Слушай сюда, священник, — вежливо ответил король цыган, — то, что человек имеет гнусную рожу, не всегда значит, что он вор. Я никогда не был вором, я — цыган! Более того, я больше не граблю, я выше этого... я убиваю!

Клопен неожиданно набросился на Фролло с кинжалом, но священник в последний момент удачно схватил цыгана за руку, опережая удар.

Как в тумане архидьякон слышал голоса в толпе, твердившие:

— Они же его убьют!

Назревала резня, Феб свистнул стрелкам, чтобы они были наготове разогнать толпу.

Клод находился среди бродяг, которые навострили на него ножи. Это была опасная минута. Помощь пришла так же неожиданно.

Лёха-Квазимодо с ором, тряся огромными кулаками и лязгая зубами, и облизывая свои кабаньи клыки, прилетел будто из ниоткуда. Он ударил Фролло кулаком голову так, что тот упал.

Цыгане опустили кинжалы, последовал хохот. Капитан и его стрелки вздохнули с облегчением. Горбатый всех примирил.

— Где Клод, там и урод! — воскликнул Матиас. — Браво, Квазимодо! А вот и Папа! Папа избран!

Бродяги надели на горбуна тиару, усадили его на носилки и собрались носить его по всему городу под фанфары:

— Да здравствует Папа Дураков! — звучали восторженные крики.

Прибежал поэт Гренгуар и помог архидьякону подняться.

Процессия папы Шутов двинулась с места. Звонарь был счастлив.

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

Развенчание папы

– Браво! Все крикуны уходят, – воскликнул Пьер Гренгуар вслед удаляющейся процессии. – Мы можем спокойно насладиться пьесой.

Фролло кивнул, хотя пьеса его мало интересовала.

Поэт вернулся в залу со своим учителем, где его ждал неприятный сюрприз. В зале было совсем мало людей.

– Юпитер, где зрители? – спросил драматург у актёра.

– Это все, что остались... – ответил актёр.

– Пустяки! – смахнул поэт пот со лба. – Зрителей мало, но зато публика избранная, образованная! Пусть музыканты играют симфонию появления Пречистой Девы.

– Гренгуар, музыканты…

– Что с музыкантами?

– Ушли с дурацкой процессией.

Это был последний удар судьбы. Гренгуар ударил себя по лбу и зарычал, как зверь.

– Пьер, успокойся, – сказал Клод.

– Легко говорить успокойся. Я вложил в написание этой пьесы всю душу!

– Пьер, не всё потеряно...

– Что не потеряно?

Клод понимающе пытался успокоить блондина:

– Ты можешь снова поставить мистерию, на этот раз на рыночной площади. Верни истории первоначальный вид, чтобы она шла полтора часа, в не пять часов. Ты слушал мнения зрителей? Впиши в сюжет то, что они хотят видеть.

– Они хотят мордобоя! Они хотят голых баб! Они хотят, чтобы Юпитер и цари востока сняли штаны и затанцевали мавритянский танец посреди философского разговора! Мне пойти на поводу у этого сброда? Испортить все свои чистые мысли, запятнать свою сказку? Я лучше покончу с собой. Никому не нужны мои стихи, никому не нужен я!

– Пьер, постой!

Перед тем, как исчезнуть за дверями, Пьер обернулся к актёрам.

– Убирайтесь к дьяволу! Если мне заплатят, я с вами рассчитаюсь!

Он принял поражение, он отступил, но отступил последним, как доблестно сражавшийся полководец.

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

Когда Гренгуар вышел из Дворца Правосудия, была уже ночь. Он размышлял, куда ему податься и что он не сможет вернуться в гостиницу, так как у него нет денег, и он по уши в долгах.

Праздничный город не разделял настроения поэта. Пьер бродил мимо обнимающихся пар, мимо весёлых огней, отблески которых падали на его грустное лицо.

Подойдя к берегу реки, Гренгуар стал под мостом по щиколотку в воду.

– Проклятый праздник! Теперь я нищий.

Ты так долго мечтал о славе, ты так мечтал увидеть Париж и получил блестящий провал. Так разбиваются мечты. Мою пьесу освистали варвары! Они не умеют ценить прекрасного.

О, Сена, с какой радостью я утопился бы, не будь вода такой холодной.

– Вперёд! – раздался голос за спиной поэта. Это был Клод Фролло.

– Не останавливай меня, учитель, решил, я утоплюсь.

– Я прошу тебя лишь немного подождать, Пьер, так как самоубийство – страшный грех. Говорят, ночами по улицам бродит монах-привидение, он убивает молодых мужчин. Тебе лучше дождаться, когда он тебя прикончит, чем покончить с собой.

– Ха-ха-ха, как смешно, ваше высокопреподобие!

Поэт ждал, что священник будет его уговаривать не нырять, но он смотрел наверх. Пьер направил взгляд туда же, куда и Клод. И присвистнул.

Эсмеральда шла по мосту и, видимо, тоже не разделяла всеобщего веселья. Козочка шла рядом с ней.

Через время девушка споткнулась на каблуках, удержала равновесие, чтобы не упасть, но уронила бубен. На мостовую с шумом попадали монеты, которые она заработала. Цыганка хотела их поднять, но её опередили бродяги.

– Это всё нам? Это всё нам, Эсмеральда? – спросил Гильом, пройдоха, выряженный в офицерский мундир.

Эсмеральда, выровнявшись и, убрав брезгливость с прекрасного лица, ответила безразлично:

– Вам!

– Как нам повезло, ты щедра, — сказал мошенник Матиас, пробуя монету на зуб. – Больше у тебя для нас ничего нет?

– А-а, прости, мы с тобой раньше встречались! — вспомнил откормленный пьяница. — Не узнал, это мы вчера с тобой в борделе Валь-д’Амур… я не заплатил, ты так расстроилась… хочешь верну твоё?

Проходимцы смеялись, девушка ускорила шаг. Они за ней.

– Ты действительно странная, – сделал вывод толстяк и положил в карман её две монеты.

– Что с тобой? Ты не в настроении? Проклятый аббат тебя напугал? – спросил шарлатан.

Эсмеральда вздрогнула. Она не могла выбросить из головы незаслуженные оскорбления и угрозы того священника. Он её нервировал, она искала спасение от него в своих чувствах к Фебу. Она стремилась к нему всей душой, как в чему-то светлому, как к лекарству от ядовитых людей, как к тому, кто будет её понимать и защитит, с которым не будет страшно. И проклятые бродяги очернили её в глазах прекрасного офицера!

Эсмеральда ответила гневно:

– Феб, наверно, считает меня воровкой! Из-за вас, негодяи! Вы обворовываете зрителей, когда я танцую. Он думает, что я с вами. Мне не отмыться в его глазах.

– Нет! Ты, видно, расстроена, что мы не делимся с тобой жатвой из карманов? — вставил оборванец с костылём.

Тем временем на пороге кабака «Яблоко Евы» появлялась хозяйка заведения и увидела шайку, только её гнев обратился лишь на девушку.

– Это опять ты, шлюха! Ты будешь гнить на виселице в своих дешёвых вызывающих лохмотьях! Нищая попрошайка! Убирайся вон!

– Сейчас уйду, – ответила Эсмеральда.

– Вызывает похоть у мужчин, а потом считает деньги. Ступай на рыночную площадь в поисках кому продаться!

Эсмеральда развернулась, не желая дальше выслушивать потоки брани. По гордо-поднятому лицу всё же капали слёзы.

– Что надо? – обернулась она к бродягам, ибо так и не отделалась от них. – Почему вы не можете оставить меня в покое?

Негодяи от неё отстали.

– Ах, какая хорошенькая… хорошенькая… козочка, – воскликнул Пьер Гренгуар, когда цыганка и её зверь проходили мимо него.

Бродяги с подозрением уставились на поэта – он не был похож на одного из них. Они хотели его окружить, требуя денег на выпивку, но их отвлёк шум, с которым приближалась шутовская процессия.

Фролло и Гренгуар рассматривали действие, как наблюдатели.

Преследователи

Безобразная старуха по имени Фалурдель назвала себя папессой – надела тиару, уселась на трон и шествие продолжилось, как ни в чём не бывало.

Поэт пошёл следом за цыганкой. Было поздно, стражники Ночного дозора подавали сигнал тушить огни. Девушка ускоряла шаг и торопила козочку, поэт шагал за Эсмеральдой и Джали. Эти два милых грациозных создания вели его в неизвестность. Человек, не знающий, где ему переночевать, охотно следует за прохожими (особенно за женщинами), а Гренгуар был большим любителем такого рода приключений.

Улицы, по которым шла цыганка, становились всё более зловещими, узкими, мрачными и грязными. Время от времени откуда-то слышался смех, иногда крики, порой стоны.

– Интересно, у цыганок доброе сердце? – спрашивал себя Гренгуар.

Цыганка давно догадалась, что её преследуют. При свете из окна шумного заведения она обернулась, чтобы рассмотреть преследователя. Гренгуар увидел её презрительный взгляд, который заставил его от неё отстать.

– Нет, зловещее… как этот квартал, – ответит поэт на свой же вопрос.

Расстояние между ним и девушкой увеличилось, он потерял красотку и её козу из виду.

Осмелев, Гренгуар ускорил шаг вперёд, но не догнал цыганку, он вернулся назад, побродил по улицам и скоро понял, что заблудился в бесконечных поворотах.

🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛🐈‍⬛

Посреди улицы Фролло увидел издали цыганку и остановился, как зачарованный.

«Навязчивая мысль, – думал он. – Чёртова девка слишком красива. Она может хотеть от меня того же, что и принцесса. Принцесса, цыганка... все женщины мира одинаковы от нищей до королевы. Они не боятся Бога. Они – похотливые животные.

Я бы мог вырядиться офицером, надеть маску, она бы меня не узнала. Я бы прижал её посреди улицы и она бы не сопротивлялась – она любит офицеров... Нет, не позволю, чтобы сатана соблазнял меня такими мыслями. Я должен сделать то, что должен!

Я надеялся найти союзника в поэте. Нет, Гренгуар слишком чист, чтобы я использовал его. Мне нужен другой сообщник».

Он быстро спрятался в тень подворотни, чтобы девушка его не заметила. Фролло увидел, как поднимается её грудь от частого дыхания и что девушка чем-то раздражена. Цыганка выглядела беззащитной и слабой. Что-то говорило Клоду: преступления, в которых он её подозревает, беспочвенны.

Архидьякон прислонился у стены. Подошёл горбатый.

– Квазимодо, помнишь главу из писания... ?

– Ой, не надо, только не сейчас. Будут опять проповеди из Библии?

– Есть понятие меньшего зла. Убийство одного человека – зло. Но если не совершить убийства – это может повлечь за собой целое множество ненужных смертей. Если бы шлюху Хазву из главы «Числа» убили сразу, тысячи людей бы не умерли от проказы, тысячи мужчин не стали бы вероотступниками.

– Ничего не понимаю. Я пошёл спать. Хорошо повеселился с друзьями.

– Это не друзья тебе. Эти люди глумились над тобой! — прервал его Фролло. — Они глумились над церковью, твоим домом. Различаешь ты, что я тебе не враг? Вот кто враг.

Фролло указал ему вслед цыганки.

Горбатый ответил мечтательно:

– Красивая...

– Она весела, беспечна, бесстыдна. Она летает, она ликует, она жаждет свободы. Она смеялась над тобой. Неужели ты не хочешь ей отомстить?

– Как?

Фролло сглотнул. Он чувствовал, что с новым Квазимодо может быть более откровенным.

– Её надо остановить. Я подозреваю её в причастности к убийствам мужчин. Каждый месяц в полнолуние происходят ритуальные убийства. Каждая жертва преподносится в дар отдельному дьяволу. Одна чокнутая старуха говорила, что убийца – это потусторонняя сущность, призрак монаха, я не верю. Убийца – человек. Я осматривал трупы. В этой мерзости я увидел женскую руку и следы козьего дерьма. Удары кинжалами, которые наносят женщины, отличаются от ударов, которые наносят мужчины.

«Николетта опять чудит?» – сразу же пришла на ум мысль Лёхе. Ему захотелось выложить архидьяку всё, что он знает о тёлке с немытыми волосами и про то, что он из будущего, но вовремя одумался. Ему было неохота, чтобы его тело протыкали иглами в поисках бесов.

«Печально, что этот подозревает цыганку. Сжигают на кострах невиновных, когда настоящие ведьмы и сатанистки ебутся сейчас с оленями-инквизиторами и им всё сходит с рук».

А вслух он сказал:

– Нет, нет... почему она? Почему ты её подозреваешь? Так дело не пойдёт. Нужны конкретные доказательства.

– Вот поэтому я ненавижу этого капитана. Будь я на его месте, я бы обратил внимание, что череда убийств связаны между собой. Но он не видит очевидного. Духовные лица тоже не видят. И я молчу. Возле первого убитого лежала серёжка, похожая на серёжки цыганки. Никто не обратил внимание на эту деталь. Она должна быть осуждена, её должны казнить. Но я не могу полностью быть уверен, что она виновна. Меня что-то останавливает от решения обвинить её. Когда я представляю, что её могут пытать, мне становится плохо.

Я предаю этим свой сан. Она вытесняет из моего сердца остатки добра, вытесняет Бога. Я видел сон, в котором шёл по улице, заваленной разлагающимися трупами, а она стояла передо мной и манила. Шёл кровавый дождь и она простирала руки к небу.

Она должна умереть, тогда я перестану быть ею одержимым. Она дорого заплатит за то, что делает со мной!

– Мда... и жалко мне его, – думал Лёха. – И возмущают его умозаключения, отдающие маниакальным бредом. Захотелось ему поиграть в недоделанного следователя. Однозначно, там где вмешалась религия, там поломана психика. Жаль, я не психоаналитик, он бы полечил его от оленизма.

А вслух он сказал:

– А теперь разбираем случай, в котором она невиновна.

Архидьякон сделал вывод:

– Мы должны её похитить. И ты поможешь мне в этом. Мы запрём её в башне. Если убийства прекратятся, значит она виновна и можно творить с ней что угодно. Если она невиновна, для её же блага ей лучше находиться в башне. Если невиновная попадёт в лапы тех волков в сутане, ей не остаться в живых.

История короля нищих

Главарь опасной банды бродяг сидел в кабаке воровского квартала, смотрел в свой стакан и грустил.

– Клопен, что за лицо? – спросил его Матиас. – Клянусь всем говном в люциферовой жопе, лишь дьявол мог тебя обидеть.

– Рассказать тебе сказку? Гм... ты сам её знаешь. Когда-то один богатый господин усыновил маленького грязного цыганёнка, привязался к нему и хотел воспитать, как родного. Кровный сын господина ни за что возненавидел мальчика. Свирепой ненавистью. Родной сын должен был стать священником да был не слишком порядочным. Один епископ влил ему в уши яд, что из-за цыгана он лишится наследства и без денег отца не пробьётся по карьерной лестнице духовества. Потом благородный господин умер. И кровного сына уже никто не останавливал в его недостойном отношении к несчастному юноше, он отправил его жить на конюшню.

Теперь я снова вижу этого мерзкого Фролло. Он сломал мою жизнь!

– Мне-то можешь не врать. Я знаю, какая правда тебя гложет. Ты сам во многом виноват. Ты почему разозлился, увидев Клода Фролло? Хотел быть как он? Священником?

– Фу! Чур меня, нет!.. Друг мой, я в очередной раз вспоминаю Жакетту Шанфлери. Прошло столько лет, а я всё равно не могу забыть её. Она была любовью моей жизни.

– И ты убил её.

– Она была служанкой на кухне, правильной девочкой, я боялся даже в мыслях коснуться её пальцем. И вот однажды я увидел её на сеновале с епископом. Когда я высказал ей о том, что увидел, она рассмеялась надо мной. Удар канделябром по её голове заставил её замолчать навеки. Она разрушила все мои чистые представления о женщинах. Отныне я их возненавидел.

За убийство осудили меня! Тогда как убила её эта жирная тварь. Она перестала быть женщиной, когда спуталась с тем боровом, она уже стала пропащей и заслуживала смерти.

Этот мерзкий Фролло засадил меня за решётку. Интересно, он знал, что это его наставник её погубил? Или ему было всё равно, лишь бы осудить меня?

– Хватит. Лучше вспомни хорошие моменты жизни. Друзья достали тебя из тюрьмы. Мы даже похитили семилетнюю девочку богатой госпожи.

– Тццц! Ты в своём уме? Говори тише.

– А что? Мы могли бы похищать детей из влиятельных семей, требовать выкуп, стать богатыми людьми. Ты сам отказался от дела. Испортил первый же товар.

– Я не хотел из-за одной соплячки оказаться на виселице. Я только что вышел из тюрьмы и хотел начать новую жизнь.

Этот мир был ко мне несправедлив. Он меня унизил, растоптал. Осудил! Если цыган, значит вор, нищий, бродяга. Тебе вслед плюют. Какой смысл доказывать людям обратное? Если меня считают таковым, я буду ещё хуже, чем обо мне думают. Я был полон благородства, я бы бросил девку на дороге, её бы отыскали. Она сама виновата. Семилетняя сука угрожала мне виселицей и четвертованием. Такая маленькая, а уже воплощение всего высокомерия высшего света. Я не выдержал и заставил её заглатывать своего червяка по самые гланды. Я хотел замести следы – я хотел до крови размозжить её голову об стену, чтобы тварь захлебнулась.

– И тогда вмешалась старая цыганка. Она проклинала тебя и лечила девочку. Девка забыла свою семью и забыла, как её зовут. Всё хорошо обошлось.

– Из-за одной сердобольной дурной старухи теперь можем погибнуть мы, Матиас. Мне не дали завершить начатое, а теперь спустя годы я должен бояться, что её найдут родственники. Меня беспокоит Агнес.

– Эсмеральда. Никто не знает, что её имя Агнес.

– Я боюсь, что она вспомнит. Она может путаться с офицером и сообщать ему о наших планах на налёты. За ней надо внимательно следить. Она может быть шпионом.

– Что ты, Клопен? Она мухи не обидит. Она ведомая, как овечка. Она ничего никогда не вспомнит.

– Это говорят твои карты?

– Я использовал над ней гипноз – над глазами семилетней шлюхи я вертел её детским расшитым башмачком, заставляя выложить, что именно она помнит. Эти воспоминания зарыты в её мозгах очень глубоко. Могу предположить, что она вспомнит своего горячего любовника, если увидит башмачок. Ей станет очень хорошо.

– Ты сжёг этот башмачок?

– Нет.

Двор чудес

Гренгуар лежал на мостовой и видел сны. Воздушные образы цыганки и козочки сливались в его сознании с крепким кулаком Квазимодо. Поэт бы и дальше продолжал так лежать, но мимо пробежала шайка детей с факелами.

— Эй, смотрите, труп! — радостно крикнул один из них.

— Посвети ему в лицо, — сказал ему друг, первый мальчик так и сделал.

Не понимая, где он находится, Гренгуар пришёл в себя и заорал. Дети с криками ужаса разбежались во все стороны.

Через несколько минут поэт окончательно пришёл в себя. Держась за лоб, он снова искал правильную дорогу среди закоулков, в которых заблудился.

— Неудачи продолжаются, ещё детей напугал. Квазимодо! Чёрт бы побрал этого горбатого циклопа! Мой лоб болит до сих пор после знакомства с его кулаком.

Какое-то существо внизу стены тянулось к Гренгуару:

— Подайте!

Это был безногий. Поэт отстранился от него, но с другой стороны его пытался ощупать слепой.

— Подайте Христа ради! — просил он.

— Пошёл вон! — ответил Гренгуар, натыкаясь на очередного калеку.

Паралитик, облокотившись на костыли, снял шляпу и сказал по-испански:

— Сеньор кабальеро, подайте на кусок хлеба!

— У меня нет денег. Нынче вечером я продал свою последнюю рубашку, — объяснял Гренгуар с расстановкой и жестами, он хлопнул паралитика по плечу, — свою последнюю рубашку.

Посмеявшись, поэт пошёл своей дорогой, но калеки его догнали. Слепой, который до этого закатывал глаза так, что были видны одни только белки, теперь смотрел на него злыми пронзительными глазами и требовал подачки.

— О, чёрт! — испугался Гренгуар и побежал прочь.

Безногий у стены поднялся — в яме мостовой и под своими лохмотьями он скрывал ноги; а паралитик бросил костыли в стороны. Негодяи погнались за поэтом.

Гренгуар оторвался от них на достаточное расстояние, но налетел на какого-то рослого из бродяг. Тот толкнул его в грязь.

— Где я? — жалобно спросил поэт.

— Во Дворе Чудес!

— Это действительно так, ибо тут слепые прозревают, а безногие бегают, но где же Спаситель?

Последовал грубый хохот.

— К королю его! К королю! — кричали оборванцы.

Поэта подняли и он с удивлением осматривал пугающую грязную местность. Неужели это действительно тот самый страшный Двор Чудес, место, куда не ступала нога порядочного человека, где при свете дня на одной из улиц в грязи нечистот утонул всадник вместе с лошадью; место, которое не контролирует Ночной дозор? «Это место выглядит слишком примитивным, здесь нет никаких красок, кроме серых, оно не достойно даже поэзии «Ада» Данте», — мелькнуло у драматурга в мыслях, а вслух он сказал:

— Пресвятая Дева! Я уверен, что здешний король — козёл!

🐐🐐🐐🐐🐐

Трое калек привели Гренгуара на обширную площадь. За криво-расставленными столами пировали нищие. На бочке восседал Клопен Труйльфу, в одной руке он держал плеть, а другой смывал свою уродливую нарисованную язву. Шум заставил его отвлечься.

— Это что за прощелыга? — спросил король нищих.

Трое калек держали поэта, уверяя всех:

— Он наш, он наш!

— Клопен Труйльфу? — произнес Гренгуар. — Я вас узнал, вы — нищий из большой залы Дворца Правосудия. Вот из-за кого моя пьеса потерпела провал.

— Чёрт побери! Скажи своё звание, прощелыга, и всё. Ты чей подданный?

— Чей подданный? Плохо дело. Я — поэт. И у меня отняли шляпу. Эти двое.

— Неужели?

Одна женщина надела поэту железное ведро на голову. Поэт упал. Паралитик постучал костылём по ведру, издавая громкий звук. Бродяги смеялись.

Гренгуар произнёс:

— Кажется, я напал на страшную банду цыган, а я — всего лишь автор…

— Довольно! — крикнул Клопен. — Ты будешь повешен. — Гренгуара снова подняли, он вздрагивал от слов бандита. — Ты преступил законы нашего города. Как вы поступаете с нами, когда мы попадаем в ваши руки, как мы поступаем у себя с вами, достопочтенные граждане. Это наш закон. Если он жесток, это ваша вина. И согласись, ведь приятно изредка полюбоваться на удавленную рожу порядочного человека. Это придаёт виселице нечто благородное.

Сказав это, главарь развернулся, чтобы уйти.

— Всемилостивый император и король, — кричал ему вслед Гренгуар, — опомнитесь! Я — Пьер Гренгуар, автор мистерии!

— Так это ты докучал нам утром! — крикнул пройдоха, бывший военный, который сидел за столом и до этого не обращал внимания на перепалку, целуясь с потаскухой.

— Не понимаю, почему поэты не причислены к нищенствующей братии? Бродягой был Эзоп, нищим Гомер, вором был Меркурий!

— Что ты нам зубы заговариваешь своей тарабарщиной? — крикнул пройдоха, ударив рукой по столу. — Дай себя повесить и баста!

— Но неужели меня осудят, даже не выслушав?

Среди оборванцев разыгрался шум.

— Молчать! — заорал Клопен.

Бродяги замолкли. Настала тишина, только шипело сало на огне и ребёнок звонко колотил ложкой по котлу. Главарь бродяг дико посмотрел на ребёнка, подошёл к нему и со злостью слил сало в огонь и дал пинка котлу. Не обращая внимания на плач ребёнка, Клопен вернулся.

— Клопен, может не вешать его, — предлагал шарлатан Матиас. — Парень — явный погорелец.

— Он мне не нравится. Я не вижу причины отменять свой приговор.

— Может, отложить казнь… — икнул пьяный военный, — до завтра.

— Ваша взяла, я дам ему шанс, — заявил Клопен и приказал оборванцам притащить чучело, затем недоверчиво спросил у поэта. — Приятель, не хочешь стать бродягой?

— Да, да, с радостью! — схватился Гренгуар за идею, как утопающий за соломинку.

— Ты согласен вступить в братство коротких клинков? — продолжал Клопен.

— Да, именно в братство коротких клинков.

— Признаешь ли ты себя вольным горожанином?

— Да, вольным горожанином.

— Подданным королевства Арго?

— Да.

— Бродягой?

— Бродягой.

— От всей души?

— От всей души.

— Ты всё равно будешь повешен.

— Чёрт побери!

— С той лишь разницей, что ты будешь повешен позднее, когда попадёшь в лапы правосудия. Зато статус бродяги избавит тебя от налогов.

Брачная ночь

Цыганка привела поэта к себе домой.

– Цыганская плясунья, вздорная девица. — думал Гренгуар, сидя за столом и наблюдая за тем, как она ходит, передвигает стул, садится, гладит козочку. — Союз с ней оскорбителен для такого гения-философа, как я. Алчное создание. Она должна любить меня до безумия, если решилась завладеть мной таким странным образом, — придя к выводу, он деловито встал. — Я как-никак её муж!

— Что вам угодно? — спросила девушка.

— Разве вы не догадываетесь, обожаемая Эсмеральда?

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Будто бы ты не этого хотела с самого утра. Ты и твои дружки нанесли провал моей пьесе. Разве я не твой, дорогая супруга? Разве ты не моя?

Он обнял её за талию. Она пулей вырвалась из его рук и отскочила в другую сторону комнаты, в её руках появился кинжал. Козочка наставила на поэта рожки.

— Ого! Вот так две забияки!

— А ты, я погляжу, предерзкий плут!

— Простите, мадемуазель, но зачем вы взяли меня в мужья?

— А было лучше, если бы тебя повесили?

— Так значит вы вышли за меня замуж только, чтобы спасти от виселицы?

— А о чём другом я тогда могла думать?

До поэта начала доходить суть. Цыганка и козочка всё ещё были в оборонительном положении.

— Мадемуазель Эсмеральда, ношение при себе оружия запрещено парижским Прево. Что бы ни было, я не собираюсь на вас доносить. Я обещаю не прикасаться к вам без вашего на то согласия, только дайте мне поужинать.

Эсмеральда брезгливо взглянула на просителя, затем опустила кинжал и засмеялась.

🐐🐐🐐🐐🐐

— Как вы узнали, меня зовут Пьер Гренгуар, — говорил через час поэт, дожёвывая и допивая вино. — Я сын сельского нотариуса из Гонесса. Моего отца повесили бургундцы, а мою мать зарезали пикардийцы во время осады Парижа двадцать лет назад. В шесть лет я остался сиротой. Понятия не имею, как я выжил, всё благодаря добрым людям. Я старался избегать ровесников, что подстрекали меня на воровство. К счастью я вовремя встретил архидьякона Собора Богоматери Клода Фролло.

Эсмеральда сидела в стороне на стуле, гладила между рожек козочку, которая положила голову ей на колени. Ясный лоб цыганки порой затуманивался какой-то мыслью, что она хмурила брови, и опять становился спокойным.

— Именно ему я благодарен тем, что стал образованным человеком, знающим латынь. Я — автор той мистерии, что сегодня с таким успехом прошла сегодня во Дворце Правосудия, — поэт причмокнул. — Я буду очень богат… если мне заплатят.

Молодой человек ждал, какое впечатление он произведёт на неё своим рассказом о себе.

– Феб, – едва слышно произнесла она.

– Феб? – переспросил Гренгуар.

Девушка вздрогнула, потому что её отвлекли от её мыслей.

– Да. Что значит имя Феб? Это единственное, что меня интересует.

– Это латинское слово, означает солнце.

– Солнце!

– Так звали прекрасного стрелка, который был богом.

– Богом!

– Кровожадным римским богом, который направлял смертоносные стрелы троянцев на ахейцев.

Эсмеральда уловила издёвку, Гренгуар спросил:

— Где я буду ночевать? Учти, я не собака, на полу спать не буду.

— О, где же мне найти чулан?

Поэт всплеснул руками. Эсмеральда подошла к старому комоду и выдвинула нижнюю задвижку.

– Я надеялся на более удобную постель. Ты дашь мне хотя бы одеяло?

Девушка ушла в другую комнату, закрыв за собой дверь на засов.

Поэт вздохнул. Он прилёг, но не мог уснуть – слишком многое он пережил сегодня. Козочка заблеяла — для Гренгуара стало неожиданной радостью то, что она осталась с ним. Джали подошла к поэту. Гладя её, он чувствовал успокоение и, уже засыпая, раздумывал сюжет своей новой пьесы о том, как сама Венера влюбилась в простого драматурга, освистанного и никем по достоинству не оценённого. Только богиня не может любить смертного, на неё ополчился весь Олимп.

— Нет... эта чёртова девка не моя Венера!