Погибающие миры

Погибающие миры

О чем молчит скрип галактики и что не так в мире светящихся экранов

Громов махнул на святое? Ну и что. О нем и так все пишут. Только о чем? Покатушки. Пострелушки. Артефактики, которые в карман положил – и порядок. Обнимашки под мерцание экрана. Блин. Где смыслы? Куда делись те самые, глубокие, что сверлили мозг и заставляли щупать стены подъезда, вдруг оказавшиеся границей Вселенной? Сгинули за последние 10-20 лет? Растворились в дошираке бытия? Единицы еще ковыряют ножом по граниту вечных вопросов. Остальные – пашут на спрос. А спрос нынче… простой. Грустный. Как холод поручня в вагоне метро на рассвете.

А ведь важнее будущего нашего поколения – ничего нет. Серьезно. Смысл – в преемственности. В качестве этой передачи эстафеты. В том следе, который мы оставляем прямо сейчас. В эту самую секунду. Скрип лифта в хрущевке. Чавканье грязи под ботинками у турникетов. Холодный пот на стекле, за которым – лишь тьма туннеля и… что-то еще. Огромное. Подходящее к порогу.

О нас вспомнят? Или смоет, как волной с набережной мусор? Вспомнят лишь по следу. Рваному. Или созидательному. Врезанному в базальтовые скалы бытия. В гранитные плиты Истории. Не в лайки. Не в гифки. В монументы – реальные или метафорические. Или не вспомнят вовсе. Станем пылинками в галактическом ветре. Островами, затерянными в океане безразличия.

Почему я полез в Дзен? Да не для хайпа. Не для монетизации этого цирка. Харкнуть. Громко. Резко. Чтоб эхо по туннелям метро-Вселенной пошло. Потому что вижу – слепнут. Цифровой бельмо на глазу растет. Ученики в школе – талантливые, да. Но слепые. Смотрят в экраны, а видят… ничего. Мириады судеб – и все уперлись в мерцающий прямоугольник. Жалко. Страшно жалко. Им же тут жить. После нас. После того, как Оно подойдет. Что бы это ни было – Апейрон, Перемены, Великий Финал скрипучего лифта мироздания.

Польза? Может, кому-то щелкнет. Как карте Будасси в руках Максима – вдруг пульснет. Замерцает не просто огоньками станций, а узорами судеб, переплетениями причин и следствий. Может, учительница где-то в провинциальной школе, выдохнув после шестого "доширачного" урока, наткнется. Прочтет про этот самый след. Про гранит и базальт. Про то, что ее усталость – не просто рутина. Что ее слова, брошенные в тишину класса, где полкласса в наушниках, – это кирпичик в тот самый монумент. Или пыль. Зависит от нее. От ее качества сейчас, в эту секунду.

Может, парень в метро, зажатый в толпе-галактике, оторвется от тиктока. Услышит не чавканье грязи, а… шепот в темноте? Как у Михалыча в подъезде. Шелест страниц невидимой Карты. Посмотрит на лицо напротив – не на остров безразличия, а на звезду. Со своим светом. Своей траекторией. Своим потенциальным следом.

Для кого? Для тех, кто еще не окончательно уснул в цифровом коконе. Кто чувствует, как давит. Стены хрущевки. Потолок вагона метро. Гнёт бессмыслицы потокового контента. Для тех, кто интуитивно ловит – назревает что-то. Глобальное. Не политика. Не экономика. Глубже. Космичнее. Сдвиг плит под ногами цивилизации. И от того, проснемся ли мы, увидим ли Карту, поймем ли свою роль в этом движении – лоцмана, пылинки, созидателя или разрушителя – зависит, какой след останется.

Мы не Максимы Петровы из Компаса Апейрона. Мы – жильцы его вселенной. Обитатели галактики метро. Наши монументы – не из бронзы. Они из поступков. Из мыслей, брошенных, как камень, в стоячее болото потреблядства. Из внимания к тому самому скрипу лифта, который может оказаться скрежетом дверей между мирами. Из качества секунды, прожитой не на автопилоте, а с осознанием – это твой кирпич в вечность. Или твоя гаденькая сопля на ветру истории.

Не намахнись на вечность походя. Не проспи момент, когда карта в твоей голове начнет мерцать. След остается. Всегда. Вопрос – какой? Рваный шрам на лике бытия? Или ровная грань, по которой будущее пойдет вверх?

Задумайтесь. Пока скрипит лифт. Пока не слиплись глаза от экрана. Пока Оно не перешагнуло порог. Что ты оставляешь прямо сейчас? Пыль? Или гранит?

Могильная плита размером с ладонь, или куда уплывают корабли детства

Скрип мела по доске. Не скрип даже – предсмертный хрип. В классе пахнет потом, пылью и... пластиком. Горячим. От двадцати смартфонов, спрятанных под партами, как грелки для остывающих душ. Я смотрю на них. На Вовку особенно. Голова – копна таланта. Руки – для созидания, для лепки миров из глины или кода. А что в них? Плита. Гладкая, холодная, мерцающая. Могильная плита размером с ладонь. На ней – имя его несбывшегося «я». Дата смерти – примерно сейчас. Причина: удушье в токсичном тиктоке.

Чавканье. Не грязи в метро. Чавканье мозгов. Всасываемых алгоритмом. Вовка тупо пялится в экран. Глаза – два экрана поменьше, отражающие мерцание. В них – не искры будущего астрофизика, о котором он болтал в пятом классе. Там – дерганый монтаж, навязанные позы, чужая жизнь как эталон. Его мечта о звездолетах? Запечатана. Под слоем липкого, как доширак на клавиатуре, контента. Под плитой.

ТикТок – не черная дыра. Хуже. Это галактическая провинция иллюзий. Удаленная от настоящего действия Вселенной. Предсказуемая. Скучная до тошноты. Туда уплывают корабли детства. Бесследно. Вовка строил их из конструктора. Катя, с фиолетовыми прядями, писала стихи о подводных городах. Петя вычислял траекторию мяча так, что пахло квантовой механикой. Где эти корабли? Затонули. На дне океана коротких, как нервный тик, роликов. Вместо парусов – лайки. Вместо штурвала – свайп.

Острова. Не в метро-галактике. Острова в классе. Каждый – за своим экраном-берегом. Вовка – на острове «Крутых разборок». Катя – на острове «Бьюти-стандартов». Петя – на острове «Движняк любой ценой». Океан безразличия между ними – шире Млечного Пути. Они кричат? Нет. Шепчут комментарии в мертвый чат. Ищут связи? Только через Wi-Fi роутер, жужжащий в углу как злой шмель. Одиночество. Абсолютное. Как пылинки в космическом вакууме. Только пылинки хоть светятся иногда. А тут – поглощение.