Похититель.Договор на крови

Глава 1

НАСТЯ

Последнее, что я почувствовала перед тем, как мир погрузился во тьму, — это сладковатый, приторный запах на платке, прижатом к моему лицу, и острую, оглушающую боль в виске от удара. А еще — леденящее недоумение. Этого не может быть. Со мной так не поступают. Меня зовут Анастасия Федотова, и мой отец — один из самых влиятельных людей в этом городе. В этом, блять, стране.

Я приходила в сознание урывками, обрывками ощущений. Сначала — тряска. Я лежала на чем-то жестком и холодном, и меня мотало из стороны в сторону. Багажник. Меня везут в багажнике. Эта мысль была настолько чудовищной и нереальной, что мозг отказывался ее принимать. Пахло бензином, резиной и пылью. Потом — тишина. Полная, давящая, нарушаемая только гулом в ушах и бешеным стуком моего собственного сердца. Я пыталась пошевелиться, но руки и ноги были скованы, а во рту был зажат кляп, от которого пересыхало горло и подкатывала тошнота.

И наконец — свет. Резкий, слепящий свет люстры под высоким, голым потолком. Я лежала на полу, холодный паркет впивался в мою щеку. Я медленно, с трудом повернула голову, пытаясь понять, где нахожусь.

Это был просторный кабинет, оформленный в стиле лофт. Голые кирпичные стены, панорамные окна, за которыми уже сгущались сумерки какого-то незнакомого города, массивный стол из темного дерева. Воздух был густым и тяжелым, пропахшим табаком, дорогим кожаным креслом и чем-то еще… металлическим, опасным. Влажным страхом.

«Держись, Насть, держись», — прошептала я сама себе, заставляя дыхание выравниваться. Мне двадцать один год, я дизайнер, у меня своя студия, пусть и маленькая, и папа… Папа. Мы поссорились. Снова. Из-за денег, из-за моего «безответственного» решения не идти в его банк, а «играться в бедного художника». Он кричал что-то про моего «непутевого» бойфренда-фотографа Степана, про то, что я позорю фамилию. Я в ответ хлопнула дверью. В последний раз я видела его алое от ярости лицо. Могла ли эта ссора привести к… к этому? Нет. Он деспот, он тиран, но он мой отец.

Дверь кабинета открылась беззвучно, на толстом ковре. В проеме возникла высокая, поджарая фигура в идеально сидящем костюме. Он был шатеном, волосы коротко стрижены, черты лица — резкие, почти скульптурные. Но не это привлекло мое внимание. Его карие глаза были плоскими, мертвыми. В них не было ни капли эмоции. Они скользнули по мне, лежащей на полу, как по мебели, которой не нашли нужного места.

Он прошел к столу, неспешно разливая по бокалам темный, почти черный виски. Движения его были выверенными, экономичными, как у крупного хищника. Он не суетился. Он был хозяином здесь. Хозяином положения. Хозяином меня.

— Приведи себя в порядок, — произнес он. Голос был низким, хрипловатым, просквоженным дымом. В нем не было ни приказа, ни просьбы. Это была констатация факта.

Ко мне подошел другой мужчина, коренастый, с лицом боксера, и грубо вытащил кляп изо рта. Я судорожно глотнула воздух, закашлялась.

— Кто вы? Что вам от меня нужно? — мой голос прозвучал хрипло и испуганно, и я тут же возненавидела себя за эту слабость. — Вы знаете, кто мой отец? Он вас сожрет заживо!

Мужчина за столом медленно повернул ко мне голову. Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки. Это было жутче, чем любая гримаса ярости.

— Твой отец, Анастасия, — именно так, на «вы», — и является причиной, по которой ты здесь находишься. Он уже «съел» меня. Теперь пришло время платить по счетам.

Он сделал глоток из бокала. Я замерла, пытаясь осмыслить его слова. Что это значит? Какие счеты?

— Я ничего не понимаю, — прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. — Отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Деньги? У меня есть деньги.

— Деньги? — он фыркнул, и в его мертвых глазах на мгновение мелькнула искра презрительного веселья. — Милая, речь идет не о деньгах. Речь идет о долге. О долге чести. А такие долги, — он отставил бокал и медленно подошел ко мне, — платятся кровью. Или тем, что дороже крови.

Он присел на корточки передо мной. С такого расстояния я разглядела тонкие сеточки морщин у глаз, небольшой шрам, рассекающий левую бровь, и густую паутину черных татуировок, выглядывающую из-под манжеты его безупречной рубашки. От него пахло дорогим парфюмом, табаком и холодной сталью. Мне стало физически плохо.

— Что… что дороже крови? — еле выдохнула я.

Он протянул руку и поддел кончиками пальцев мою прядь грязных, спутанных волнистых волос. Его прикосновение было ледяным, безжизненным.

— Ты, — просто сказал он. — Ты и есть плата. По договору. Договору о крови, который твой дорогой папочка заключил, когда ему было нечем платить по своим обязательствам. Он поставил на кон то, что у него было самое ценное. Тебя.

Мир поплыл. Это был бред. Кошмар. Отец… продал меня? Продал этому… этому чудовищу?

— Врешь! — выкрикнула я, пытаясь отползти, но коренастый мужчина грубо прижал мое плечо к полу. — Он бы никогда!

— О, он бы и не смог, — холодно заметил мой похититель. — Если бы не проиграл все, что у него было, включая собственную жизнь. Я подарил ему жизнь. А он отдал мне тебя. Все честно. Все по правилам нашего мира. Мира, о котором такие, как ты, даже не подозревают.

Он встал, снова глядя на меня сверху вниз.

— Меня зовут Антон Миронов. Отныне я — твой хозяин. Твоя жизнь, твое тело, твое дыхание принадлежат мне. Ты — моя собственность. Попытаешься сбежать — умрешь. Ослушаешься — будешь наказана. Поняла?

Я смотрела на него, на этого Антона Миронова, и впервые в жизни по-настоящему, до костей, познала страх. Это был не тот испуг, когда на тебя лает собака, или когда ты проваливаешь экзамен. Это был животный, первобытный ужас перед неминучей гибелью. Перед хищником.

— Я не… я не вещь, — прошептала я, но мой голос был таким тихим, что его заглушил даже гул в моих ушах.

Миронов повернулся к своему подручному.

— Отведи ее в комнату. На втором этаже. Пусть приведет себя в порядок. От нее пахнет страхом и багажником. — Он снова посмотрел на меня. — И, Настя… Попытаешься сделать что-то глупое, вроде разбить окно или поцарапать моему человеку глаза, — я пришлю тебе палец твоего милого Степана. А потом и его самого. Частями. Мы же не хотим этого?

Глава 2

АНТОН

Я наблюдал за ней на мониторе. Камера в ее комнате была спрятана в дымовом датчике. Качество — отличное.

Она стояла перед зеркалом, вся в грязи и отчаянии. Дрожала. Я видел, как сжались ее кулачки. Жалкая попытка сопротивления. Милая. Все они через это проходят. Отрицание, гнев, торг. Потом приходит принятие. А кого-то он так и не настигает.

Я сделал глоток виски. «Лагвалин», шестнадцать лет. Тепло разлилось по желудку. Я курил, затягиваясь глубоко, выпуская дым колецами в неподвижный воздух кабинета. Ее страх был почти осязаем. Я помнил этот запах. Он возбуждал. Не как у трусливых крыс, которых давят в подвалах, а у гордого зверя, впервые попавшего в капкан. Самый сладкий аромат.

Глеб вошел без стука. Он всегда входил без стука. Это меня раздражало, но я ему это прощал. Он был полезен. Как тупой, но острый нож.

— Че, босс? Устроилась? — он кивнул в сторону монитора.

— Пока нет. Дай ей время. Пусть осмотрится. Примет душ. Подумает о жизни.

— А че думать? Твоя теперь, и все дела. Не захочет по-хорошему, заставим по-плохому. — Глеб ухмыльнулся, обнажив кривые желтые зубы.

Я посмотрел на него. Просто посмотрел. Ухмылка с его лица сползла мгновенно.

— Она не шлюха с вокзала, Глеб. Ее не «заставишь». С ней нужно… работать. Это тонкий инструмент. Сломаешь — толку не будет.

— Понял, босс. Просто сказал.

— Не надо было просто говорить. Иди, подготовь клуб к открытию. Сегодня пятница, будет давка.

Глеб кивнул и, пятясь, вышел из кабинета. Идиот. Но преданный идиот. Такие тоже нужны.

Я снова перевел взгляд на монитор. Она все еще стояла у зеркала. Потом, резко, словно отдернув руку от огня, она стала срывать с себя одежду. Ту самую, в которой ее привезли. Дорогие джинсы, шелковый топ. Все это было испачкано, помято. Она швырнула вещи в угол, словно они были ей противны.

Потом она направилась в ванную. Через минуту я услышал через динамик шум воды. Представил, как струи омывают ее тело. Молодое, подтянутое. Дочь банкира, которая ходит на йогу и в спортзал, чтобы поддерживать форму. Чтобы нравиться таким же мажорам, как она сама. Ее бойфренду, этому… Степану. Я видел его фотографии. Худой, с щетиной, с умными, но пустыми глазами. Претенциозное хуево. Она могла бы найти лучше. Теперь найду я.

Я откинулся на спинку кресла, закинув ноги на стол. Шрам на ребре, скрытый под рубашкой, ноющим воспоминанием отозвался на неудобную позу. Подарок от одного болгарского киллера, который плохо сделал свою работу. Он сейчас на дне Цымлянского водохранилища. А его жена и дочь работают в одном из моих стрип-клубов в Ростове. Расплата. Всегда круговорот. Всегда расплата.

Она вышла из ванной, обернутая в полотенце. Нагое тело мелькнуло в кадре на секунду. Бледная, гладкая кожа. Тонкая талия, изящный изгиб бедер. Небольшая, но упругая грудь. Она подошла к шкафу, который я велел наполнить для нее. Рывком открыла его.

Я знал, что она там найдет. Никаких джинсов и худи. Только платья. Короткие, обтягивающие. Шелк, атлас, гипюр. Нижнее белье. Искусство кройки, призванное подчеркивать, а не скрывать. Ей это не понравится. Но ее мнение меня больше не интересовало.

Она с силой захлопнула дверцу шкафа и, сбросив полотенце, плюхнулась на кровать. Полностью голая. Вызывающе. Как будто говорила: «Смотри, сука, мне плевать». Но это была ложь. Я видел, как напряжены ее плечи. Как она сжала ноги. Она старалась не дрожать.

Голая. Интересно. Это либо отчаяние, либо попытка вернуть себе контроль. Мол, это мое тело, и я сама решаю, когда его демонстрировать. Глупая девочка. Она не понимала, что, делая это, она просто играла по моим правилам. Я хотел, чтобы она привыкла к наготе. Чтобы она поняла, что ее тело — это не ее святыня, а мой актив. И она сама начала этот процесс.

Я потянулся к пульту и увеличил изображение. Карие глаза. Глаза оленя, попавшего в свет фар. В них была паника. И ненависть. Хорошая, злая, живая ненависть. Это лучше, чем апатия. С ненавистью можно работать. Ее можно направлять. А можно сломать через нее.

Она перевернулась на спину, закрыла глаза. Грудь плавно вздымалась в такт дыханию. Соски напряглись от прохлады в комнате. Маленькие, розовые. Я почувствовал знакомое тепло внизу живота. Да, она была красива. Но красота — дешевый товар. Ценность ей придавало ее происхождение. Ее имя. Ее непокорность. Охотиться на дикого кабана куда увлекательнее, чем стрелять в свинью в загоне.

Мой телефон вибрировал. Я посмотрел на экран. «Федотов». Ну конечно. Поздно, папочка. Сделка заключена. Товар перешел к новому владельцу.

Я сбросил вызов. Пусть помучается. Пусть представит, где его принцесса и что с ней делают. Он думал, что договор о крови — это просто метафора, красивые слова в старом пергаменте. Он не понимал, что в нашем мире слова, подкрепленные силой, — это и есть единственная реальность. Он сломал данное слово. Теперь его дочь будет платить по его счетам. По-своему, по-женски.

Я допил виски и снова закурил. Настя лежала неподвижно, но я видел, что она не спит. Ее веки подрагивали. Она обдумывала побег. Это было неизбежно. Все они об этом думают. Некоторые даже пытаются. Потом они либо ломаются окончательно, либо… исчезают. Я дал ей шанс. Показал ей Степана в качестве козыря. Умная девочка должна понять намек.

Я встал и подошел к окну. Мой город. Мои огни. Мои правила. Она была здесь новичком. Чужим элементом, который я должен был переплавить и встроить в свою систему.

Сейчас она лежала там, голая и уязвимая, пытаясь сохранить остатки своего достоинства. Завтра начнется ее настоящее обучение. А я буду ее учителем. Строгим, безжалостным и… заинтересованным.

Мысль о том, чтобы сломать ее гордыню, заставить эти дерзкие глаза наполниться покорностью, а эти губы — произнести мое имя не с ненавистью, а с отчаянной страстью, — эта мысль грела меня куда сильнее, чем виски.

Повернувшись к монитору, я последний раз взглянул на ее спящую, обнаженную форму. Она свернулась калачиком, как ребенок. Защитная поза.

Глава 3

Настя

Сознание возвращалось обрывками, как плохой сигнал. Я не сразу поняла, где нахожусь. Не моя кровать. Не мой потолок с глянцевым натяжным полотном и хрустальной люстрой. Над головой — грубые балки, темное дерево, стилизованное под старину. Пахло… чужим. Дорогим мылом, которым я мылась в душе, лаком на паркете и едва уловимым, но стойким ароматом табака, который, казалось, въелся в самые стены. Табак Миронова.

Память нахлынула, холодная и тяжелая, как свинцовая волна. Похищение. Багажник. Его голос. Его слова. «Договор о крови». «Ты — моя собственность».

Я села на кровати, и одеяло сползло с меня. Я была голая. Вчера, выйдя из душа, я нарочно не стала одеваться. Это был мой маленький, жалкий бунт. Мол, смотрите, мне плевать, я не стыжусь. Но сейчас, утром, в холодном свете дня, нагота заставляла меня чувствовать себя не бунтаркой, а лабораторной крысой. Голой, дрожащей и абсолютно беззащитной.

Я подошла к шкафу. Вчера я его захлопнула, не глядя. Теперь я его открыла. И у меня перехватило дыхание. Никаких моих вещей. Ни джинсов, ни футболок, ни удобных худи. Полотно, шелк, атлас, кружева. Все черное, красное, темно-синее. Все до неприличия короткое, до неприличия открытое. Платья, которые скорее напоминали длинные рубашки. Юбки, с которыми белье было видимым не то что при наклоне, а даже при ходьбе. И нижнее белье. Стопки изящных, но абсолютно непрактичных кружевных тряпочек. Бюстгальтеры пуш-ап, стринги, корсеты.

Это был не гардероб. Это была униформа. Униформа дорогой проститутки.

Жаркая волна стыда и гнева ударила мне в лицо. Он что, думал, я надену это? Этот ублюдок, этот маньяк, этот… хозяин. Последнее слово застряло в горле колючим комом.

Дверь в комнату открылась без стука. Я инстинктивно вскрикнула и прикрылась рукой, отскакивая к кровати. На пороге стояла незнакомая женщина. Лет сорока, строгая, с собранными в тугой узел седыми волосами и в безупречном сером костюме. В руках она держала поднос с завтраком.

— Я — Эльвира Марковна, — представилась она ледяным, бесстрастным голосом. — Распорядительница в доме господина Миронова. Вам следует позавтракать.

Она поставила поднос на стол у окна и оценивающим, безразличным взглядом окинула меня с ног до головы. Ее взгляд скользнул по моей наготой, не выразив ни удивления, ни осуждения. Как будто она видела обнаженных девушек в спальнях своего босса каждый день. Возможно, так оно и было.

— Где моя одежда? — прошипела я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Утилизирована. Она не соответствовала стандартам господина Миронова.

— А эти… эти шлюшкины наряды соответствуют? — я с силой ткнула пальцем в сторону открытого шкафа.

Эльвира Марковна поджала тонкие губы.

— Господин Миронов предпочитает, чтобы его собственность выглядела соответствующим образом. Рекомендую выбрать что-то из предложенного. После завтрака вас ждут.

— Кто? Куда?

— Вас ждет сам господин Миронов. В кабинете. В десять ноль-ноль. Не опаздывайте. Он не любит, когда опаздывают.

Она развернулась и вышла, снова оставив меня одну. Щелчок замка прозвучал так же громко, как и вчера.

Я подошла к подносу. На нем стоял апельсиновый сок, кофе, йогурт с мюсли, тарелка с фруктами. Все свежее, дорогое. Еда узника в камере смертников. Я сгребла все со стола на пол. Тарелка разбилась, йогурт брызнул на стену, кофе растекся темной лужей по светлому паркету. Дрожа от ярости и бессилия, я стояла и смотрела на этот беспорядок. Это было все, на что я была способна. Детский сад.

Но мне стало чуть легче. Хотя бы ненамного.

Теперь нужно было одеваться. Я с ненавистью уставилась на шкаф. Наконец, я выбрала наименее откровенный наряд — длинную черную шелковую рубашку, которая едва прикрывала бедра. Под низ натянула крошечные кружевные трусики. Бюстгальтера на мне не было. Его просто не было в шкафу. Все модели были откровенно подчеркивающими, а не скрывающими. Эта мысль снова заставила меня покраснеть.

Ровно в десять дверь открыл Глеб. Он окинул меня похабным взглядом, надолго задержавшись на моих голых ногах.

— Ну что, принцесса, готова к аудиенции? — хрипло усмехнулся он.

Я не удостоила его ответом, проходя мимо с высоко поднятой головой. Мое сердце колотилось где-то в горле.

Кабинет Миронова был таким же, как вчера. Он сидел за своим массивным столом, разговаривая по телефону. На нем была темная рубашка с расстегнутым воротником, рукава закатаны до локтей. Я невольно отметила его предплечья — жилистые, покрытые темным узором татуировок. Шрамы, о которых он говорил, я пока не разглядела.

Он бросил на меня короткий взгляд, кивнул в сторону кресла и продолжил разговор. Я села, стараясь прикрыть ноги полами рубашки. Это было бесполезно.

— Да, Федотов, — вдруг четко произнес он в трубку, и все мое существо напряглось. — Не волнуйся. С ней все в порядке. Пока все в порядке. Она хорошо… устроилась.

Он слушал паузу, и на его губах играла та же холодная, безжизненная улыбка, что и вчера.

— Нет, поговорить с ней не могу. Она сейчас очень занята. Осваивается на новом месте. — Его взгляд скользнул по моим ногам, и я почувствовала, как по коже бегут мурашки. — Передам, что звонил. Обнимаю.

Он положил трубку и отложил телефон в сторону. Его внимание полностью переключилось на меня.

— Ну что, Настя Федотова, — произнес он. — Как первая ночь в новом доме?

— Отпустите меня, — сказала я, и голос мой, к моему ужасу, прозвучал как жалобный лепет. — Мой отец… он заплатит вам. Сколько угодно.

— Мы уже прошли этот этап, — он отмахнулся, как от надоедливой мухи. — Деньги твоего отца меня больше не интересуют. Он их уже не имеет. Он потерял все, когда поставил на кон тебя и проиграл. Интересуюсь теперь только я тобой.

Он встал и медленно обошел стол, прислонившись к его краю прямо напротив меня. Его глаза, эти плоские, карие пустыни, изучали меня.

— Мне доложили, что ты устроила истерику и разбила посуду, — сказал он спокойно. — Это некрасиво. И нерационально. Убирать за тобой будет Эльвира Марковна. Ты хочешь усложнить жизнь пожилой женщине?