Однокомнатная квартирка в центре Нью-Йорка была погружена в полумрак. Лишь чуть проникающий свет фонарей и вывесок выглядывал сквозь аккуратненькие шторы, небрежно прикрытые своей хозяйкой. Воздух в комнате был наполнен нотками алкоголя и не выветрившегося вишневого дыма от сигаретки с кнопкой.
На фоне этой пустоты, прямо на махровом коврике у дивана, сидела девушка по имени Лилиан, сокращенно именуемой друзьями Лили, или просто Лил. Шоколадные волосы наспех застегнуты заколкой сзади, а красное, идеально выглаженное платье, теперь собралось складками.
Она держала в руке полупустую бутылку вина и горько жаловалась своей подруге на очередное свидание, которое сорвалось. Взгляд ее был усталым и полным разочарования, а губы трепетали от подавленности. Ноутбук стоит на журнальном столике, тускло светя в лицо, показывая на экране, по ту сторону, лицо подружки.
— Знаешь, я просто не понимаю, почему все мои свидания заканчиваются такой же историей. Я прихожу на встречу с надеждой и оптимизмом, а они всегда разбиваются о стену полной безразличия или ложных обещаний, — прошептала Бригс, посмотрев в пол, и сделала из бутылки глоток вина.
Марго была совершенно обычная на вид. Она поддерживала крепкую и искреннюю дружбу с Лили еще со школы, но, к сожалению, из-за того, что первой пришлось переехать по причине новой работы отца — дружба их была на расстоянии.— Не сдаваться! Тебе должно повезти! Не унывать! — приказывает та, нет, почти что кричит на нее, прилипнув к экрану лицом. Да, да, говори свои советы. Сама-то до сих пор никого себе не нашла. Но она создана для поддержки, а Лилиан для любви. По крайней мере, так думала сама Марго.
На телефон Лили пришло сообщение из приложения «Мамба». На вид ничего такой себе мужчина тридцати пяти лет, волосы видно покрашены в седоватый, острые черты лица. Зовут его Генрих Ланге. Сам из столицы Германии, владеет несколькими компаниями по разному бизнесу.
«Добрый вечер, Лилиан. Хотелось бы узнать, мы сможем с вами встретиться?»
Тому не хотелось залезать в стадию дружеских отношений, а уже после просить о встрече. Хочется сразу взять быка за рога и увидеться. На то у собеседника были свои причины.
— Вот… Очередной из этих… Весь такой расфуфыренный, в костюмчике этом дорогом, альфа самец просто! — лепечет та уже изрядно пьяненьким голосом, а после ставит бутылку на пол, — Гляньте! — показывает в камеру подруге экран мобильного на котором был изображен профиль написавшего.
— Это же этот… — присматривается Марго к картинке, — Нефтяник!
— Чего? Нефтянику то нафига сайты знакомств? — удивилась Лили.
— Откуда мне знать? Может, просто нет времени на знакомства в реале. Или… Не важно! Ты обязана пойти с ним на встречу, Лили. Если не пойдешь, то я прилечу и сама пойду!
— И чего я забыла на встрече с нефтяником? Ты меня то видела? — поднимает она юбку чуть потертого платья. Ну прямо видно, что не новое, хоть и не потеряло прежнего лоска, — Куда мне до таких высот? Да и стремно это… Вдруг фейк?
— Я вышлю тебе денег на новое! Вот прямо сейчас! Это твое платье наверняка проклято! Мне оно никогда не нравилось, прости подруга! — девушка закопошилась в телефоне и перевела круглую сумму подруге. Для счастья близкого человека ничего не жалко. У Марго деньги есть. Она ими всегда готова поделиться, да только Лилиан сама не берет.
— Марго… — шумно выдохнула шоколадная.
— Вот купишь платье, придешь и проверишь. Женщина создана для того, чтобы выбирать! И вообще! Вдруг это твоя судьба?
— Ты точно спятившая! — обреченно вздыхает Лили в который раз, смотря на экран мобильного телефона и на переведенную сумму, — Я тебе все верну. И даже не думай отказываться. Нечего тратить на меня свои деньги! Вот была б ты мужчиной! Э-эх! — Лил махнула рукой и взяла мобильный снова, отвечая мужчине:
«Добрый вечер. Я бы с удовольствием, но боюсь, нам для начала нужно узнать друг друга поближе…» — отправила, а потом посмотрела на подругу. Всегда бубнила вслух, пока писала.
— Что? Не могу же я прям так сразу согласиться, верно?
— Лили, тебе двадцать пять, а ты боишься встретиться с мужчиной! Ладно, делай, что хочешь, — махнула она на нее рукой и положила на нее же щеку, ожидая дальнейшего развития событий.
«Все написано в моей анкете. Я не люблю лгать, даже если хочется произвести впечатление на такую шикарную девушку».
Лили прочитала подруге сообщение вслух. в своей привычной манере исковеркав интонацию, будто королева Английская.
— Ты глянь какой! Ну прямо обнять и плакать!
— Пиши! Соглашайся, ну же! Нефтяник, Лилиан! Ох и просрешь свое счастье, если будешь ломаться!
— Хрен бы с тобой! — рычит шоколадная, а после крутит телефон в руке.
«Хорошо… Будем считать, что ваша лесть меня покорила! Я думаю, мне было бы удобно… Послезавтра… " — поднимает взгляд на ноутбук: — Что? Мне еще нужно купить платье. И нельзя забывать о работе!
— Вот, это уже другое дело! А то сидит она! Ладно, я побежала, — собирает та сумку куда-то, — Родители приезжают, надо встретить, а потом на дела их сопроводить. Удачи! Потом все расскажешь. А то на дня четыре точно пропаду! Не слезут!
— Давай!
— Генрих, ты невыносимый упрямец! Я же сказал, что она просто настоящая красавица! Тебе необходимо встретиться с ней! — чуть ли не топает брюнет, крутя мобильным в воздухе. Помнится, он так говорил о четырех девицах, может даже больше, что на фотографиях были отретушированы так, как в жизни даже близко не стояли. По юмору или стечению обстоятельств, Мартин, так его звали, стоял за дверцей шкафа в кабинете своего друга и по совместительству с тем начальника.
— Fahr zur Hölle, — прозвучало грубым мужским голосом. Седовласый Генрих покрутился на стуле и вздохнул. Мартин понимал ругательства, но он по большей части американец, который наполовину немец, а значит, иногда можно было этим пользоваться. И вот сейчас он его послал к черту.
— Сам туда и пойдешь! — выглянул тот осторожно после своих слов. Не хватало еще, что б прилетело, — Это последний раз, обещаю! Если она окажется такой же, как предыдущие, — удалю это чертово приложение, честно!
— Ты это в который раз говоришь?
— Генрих тебе пора жениться! — затвердил Мартин снова, цитируя слова покойного отца, — Я обещал твоему отцу, что у него будут внуки! Если не хочешь знакомиться ни с кем вживую, что мне остается?
— Что насчет, переодеть тебя в женщину и натянуть на себя? — наклонил мужчина голову набок и сложил руки в замок у груди. У Гофмана от такого предложения друга аж челюсть покинула чат. Он быстренько поправил ее.
— Verrückt! (Сумасшедший) — воскликнул тот, но тут же настоял на своем: — Одно свидание. И я отстану, умою руки и уйду в монастырь, бронировать тебе место!
— Пойдешь тогда ты. Возьми брачный договор, и подписи ее добейся. Ты же знаешь, что мне время дорого, — звучит словно приказ.
— И как ты себе это представляешь? Она-то будет ждать там тебя! — возмущается Мартин, — А если откажется? Похитить ее что ли? Нет уж! Пойдешь ты! Все равно нам в штаты надо. Подпишешь днем договор, а вечером встретишься с приятной дамой за ужином. Что дурного? Как мне предлагаешь…
— Похитишь и привезешь сюда, — спокойно отвечает Генрих. Для него это не было чем-то противозаконным и плохим. Десять лет за решеткой, потом домашний арест. Казалось, у него границ нет.
— Ты точно спятивший! — прикрикнул второй, а потом посмотрел на экран телефона, фотографию девушки. — Она на маму твою похожа… — добавил тише.
Прокрутившись на стуле, седовласый взглянул косо на друга и цокнул языком.
— Схожу. Но будь наготове. Если откажется, ты знаешь, что делать.
Тот даже от радости, показалось, даже подпрыгнул.
— Ну что же… тогда так! Если окажется хоть чуточку похожа на фото… Поболтаешь с ней… Там дашь команду. — Произносит Гофман и быстренько набирает текст сообщения, — Выберу место поближе к отелю и… попафоснее. Готово. Послезавтра. В семь.
— Хорошо. Теперь иди, собирай манатки и уе… Отсюда, — почти что хрипит тот. Он только встал, голос еще более глубокий, грубый. Это прибавляет особого шарма. — Подготовь мне подушку для шеи. Ту потерял.
— «Потерял» и с психу выбросил в окно, не одно и то же! — позволил себе кинуть последнюю фразу Мартин, прежде чем пройти к двери. Мимо головы пролетела какая-то книга, и ему пришлось встать по стойке смирно.
— А если бы попал? — почти пропищал брюнет.
— Не попал же. Я не совсем псих, — посмеялся седовласый, — Это всего лишь книга с мягкой обложкой. Не умер бы, — хмыкнул Генрих и потер глаза пальцами. — Geh raus. (Проваливай).
— Пошел ты… — шикнул тот.
***
Прошло указанное время до встречи. Девушка обошла несколько десятков магазинов в поисках идеального по ее мнению платья. Выбор пал на нежное бежевое, длинной до колен с открытыми плечами. К нужному часу та стояла у ресторана, не решаясь войти.
«А вдруг это просто чья-то шутка?» — подумала она.
За столом в ресторане сидел голубоглазый мужчина. На нем был бежевый костюм, словно он знал, что девушка придет в такого же цвета платье. Он поправлял рукава пиджака, а после глянул на часы.
— Если очередная шутка Мартина… — почти что прорычал Генрих, посмотрев теперь на букет цветов возле себя. Большой, из персиковых и розовых роз, был в шоколадной бумаге. С самого малого его отец учил, что на первом свидании стоит следовать по классике — дарить красные розы. Но Генрих не Генрих, если сделает так, как считает нужным он.
Девушка в дверях появилась минут через пять. Нервно поправляет платье, судя по выражению лица, извиняется перед администратором, и та указывает ей на столик в сторонке зала, где уже ожидают.
Лили требуется пара минут, чтобы подойти. Генрих поднимается со стула. В нем точно метр девяносто имеется. Внизу тоже не малый агрегат, но не суть важно.
— Присаживайся, meine gute (моя хорошая), — сказал он и обошел стол, чтобы усадить даму.
— Прошу прощения… Обычно я не опаздываю, но именно сегодня почему-то все решило быть против меня… — проговорила она и только после подняла взгляд на мужчину, замерев от волнения.
«Что за… почему так хорош?» — подумала она про себя не в силах закончить говорить.
Он не отвечает ей на ее извинения, а просто дарит букет, который удержать она сможет только двумя руками.
Лилиан открывает глаза и сонно осматривает комнату. Незнакомая. Светлые обои. Запах совершенно другой, словно воздух свежий после идеальной уборки.
Шоколадная подрывается с места мотая головой. Сначала комнату окидывает, потом останавливается на блондине, прижимая к себе одеяло. Столько вопросов. А она молчит.
— Чего как мышь? — задаёт тот вопрос. Легкий акцент в английском придает даже больше какого-то шарма. — Ешь, — кивнул он головой на тумбу. Останется сидеть и смотреть, как она будет принимать пищу? Да.
Она шарохается к краю кровати, смотрит на еду, потом на мужчину и жмет одеяло ближе к себе.
— Вы… Вы… Что я…
— Willkommen in Deutschland, Schatz (Добро пожаловать в Германию, дорогая)! — наклонил голову на бок Генрих и закинул ногу на ногу. Сидел в брюках, какой-то лёгонькой футболке с воротником, на шее цепь из серебра, на руках все те же дорогие часы.
Она смотрит на него не менее напугано, а после и вовсе выпрыгивает к постели, метнувшись к окну. Вид совершенно не американский, что уж говорить о Нью-йорке? Но что она тут делает?
— Что я… Где? И что я тут делаю? Это все ваши шуточки?!
— Шуток никаких, — трет он пальцами бороду, где уже выступила щетина, — Ты в Германии, у меня дома. И на руке у тебя кольцо, — он поднял свою руку, на безымянном виднелось блестящее украшение. — Я взял то, что захотел, — выдает он факт.
Девушка как ошарашенная смотрит на свою руку, хлопая ресницами.
— Ч-Чего? — Колечко на пальчике как влитое, та пытается его снять, но успех не особо на ее стороне. — Что за… Дерьмовый юмор…
— Я ведь сказал тебе, meine süße lilie (моя сладкая лилия), что не шучу. Ты очень хорошо меня выручишь, если всего год побудешь моей женой.
У той, казалось, просто некуда было больше поражаться.
— Ч-Чего? — второй раз ща минуту, — а… Я поняла-поняла! Мой мозг решил сыграть со мной злую шутку и придумал своего рода кошмар! Хорошо! — она щипает себя ща бок, — Эй, пора просыпаться детка! — кричит и машет руками, словно бы где-то есть камера.
— Тебе может доказать, что это все не сон? — встает он с кресла и подходит к ней. — Только, как и где? — наклоняется он к ее лицу. Высокий вылупился же!
Девушка нервно сглотнула, смотря на него своими серо-голубыми.
«Чего это он так близко?» — удивилась она.
— От… Отпустите, а… Я никому ничего не скажу!
— Ты не понимаешь, кому и что ты говоришь. Для меня твои мольбы как писк комара. Что-то там пищит, — водит он рукой в воздухе, — а я просто отмахиваюсь. Я тебя не трогаю, это мое тебе обещание, я даю тебе деньги, это тоже мое обещание, но от тебя я буду требовать только быть рядом, когда мне это нужно. Klar? (Понятно?)
Девушка продолжает смотреть на него как на психа.
— Дядя… У вас все дома?
— Дядя? — переспрашивает он ее. В глазах что-то блеснуло. Он только что хотел ее толкнуть на кровать и доказать, какой он дядя, но сдержался. Сам же ляпнул об обещании. — Нет, у меня не все дома, Schönheit (красотка).
Лил водит взглядом по комнате, стенам и полу, куда угодно, лишь бы не смотреть на мужчину. Руки блуждают по телу в поисках телефона. Хотелось позвонить в полицию и прокричать о похищении. Но того не было.
— Где мой телефон? — спрашивает она, поднимая на него взгляд.
— Здесь, — он пальцем указал на карман брюк, на передний карман. Потянется?
Неуверенной походкой Лилиан подходит ближе, почти вплотную. Смотрит на него с опаской, будто тот зверь дикий и может наброситься на нее в любой момент, но руки не протягивает. Страшно? Скорее неловко. Что это она будет по чужим карманам лазать? Просто ладошку протягивает, чуть дрожащую от волнения.
— Верните…
— Есть ли смысл? У тебя не тот тариф, чтобы ты из Берлина звонила в Нью-Йорк или…. Где там живёт твоя подружка? — хмыкнул он носом. — Но если хочешь, то бери. Что-то руки болят… Не могу достать…
Она поджимает губы, недовольно хмуря бровки, а после тянется к карману, но сама же одергивает свою руку.
— Не могу я… по чужим карманам лазать! Просто отдайте!
— Возьми, — снова говорит он ей тоже самое. Словно приказ отдает, и отступать не думает.
Снова вздох. Еще пол шажочка вперед и, кажется, будто тот на нее откуда-то сверху давит. Бедолага, сейчас разрыдается от того, насколько приходится идти против принципов, но рука скользит в карман, ладонью по его бедру. Лил приходится встать плотнее, чтобы хоть немного дотянуться до глубины кармана. Однако же то что она нащупала, было далеко не сотовым. Шоколадная поднимает голову вверх, встречаясь с мужчиной взглядами и нервно сглатывает.
— Ну? — смотрит он на нее абсолютно без эмоций, будто ему нет дела до касаний девушки. Заметьте, прекрасной девушки. А вместо телефона там лежала шоколадка. Поиздеваться решил?
— Там нет телефона… — проговаривает она тихо, а после вынимает руку, осторожно так, словно ее укусят за это.
— Конечно там не телефона. Твой телефон у Мартина, моего помощника, — Генрих дождался, пока ее рука вернётся к ее телу, а после достал шоколадку и вложил ее в ладонь. — Сядь и поешь, а после закинься сладким. Настроение поднимется.
Прошел день. За ним еще. Стук в дверь кабинета хозяина поместья прерывает разговоры двух мужчин.
— Входи! — рыкнул Генрих.
Горничная приоткрывает дверь, ступает за порог и стоит, опустив взгляд в пол, ведь тот терпеть не мог прямые взгляды. Это дозволялось только узкому кругу друзей и близких, которых по пальцам можно пересчитать.
— Господин, миссис Ланге снова не притронулась к еде… — тихо проговорила та, чтобы не раздражать его еще больше громким голосом. Мартин, что сидел за столом напротив, покосился на друга, прямо всем своим видом показывая «А я говорил»!
— Что же… — это его «что же» не сулило ничего хорошего.
Генрих встаёт с массивного кресла и обходит стол, проходя к шкафу. Выуживает оттуда наручники, ключ и спокойно выходит из кабинета, оставив друга внутри. Снова в брюках и лёгкой рубашке с закатанными рукавами. Он беспардонно входит в комнату супруги и проходит к кровати. Склоняется над ней как грозовая туча.
— Повернись ко мне и объяснись, — шепчет он ей на ухо, пока она лежит к нему спиной.
Девушка приоткрывает сонные глаза, а после неспешно перекатывается на другой бок и скорее машинально отползает, потому что тот находится слишком близко.
— Что вам надо? — испуганно лепечет.
— Шоколада, — почти что прорычал Ланге и разогнулся, чтобы усесться на стул рядом с кроватью. Наручники положены на тумбу, где минут десять назад стоял поднос с нетронутой едой. — Почему не ешь?
— Не хочу… — ответила та, посильнее натягивая на себя одеяло, словно бы это могло спасти ее в случае чего. Но разве же это спасет?
— Тебе лучше согласиться сейчас поесть. Как раз приготовили. Так что… — он сделал паузу, — ты согласна пообедать? — сверлит ее взглядом и как бы случайно цепляет пальцем звенящие наручники. Лил следит за его рукой и демонстративно отворачивается, накрываясь одеялом с головой.
— Не хочу… оставьте меня одну…
— Последний раз… Даю тебе возможность… Согласиться…
Девушка его словно и не слушает, поджимает под себя одеяло и вот уже гусеничкой лежит к нему, попой к лицу. По детски? А будто у нее есть другой выбор.
Генриху тяжело сдерживать свою злость, агрессию, нетерпеливость, но он как удав поднимается медленно с места и берет наручники в руки. Хватает за запястье девушку и приковывает ее одну руку к изголовью. Вторую пока оставляет свободной.
— Я предупреждал тебя, Mein Lieber (моя дорогая)…
Лил мотнула головой на пристегнутую руку, постом на вторую часть наручников и на мужчину.
— Вы чего творите? — прикрикнула та, поджимая ножки ближе к себе. Неужели сейчас сделает что-то нечто ужасное? На что еще способен мозг в такой ситуации?
— Я тебе говорил, что ты не знаешь, с кем имеешь дело… Я предупреждал… Я говорил тебе изменить решение… Но ты была непослушной, Sonne (солнце), — наклонился он к ее лицу. — Хочешь быть ein kleines Mädchen? (маленькой девочкой?), я позволю тебе ею побыть…
Генрих выпрямился и прошел к выходу из комнаты. Понадобилась секунда, чтобы он перехватил поднос с едой у прислуги, и снова ступил шаг на порог девичьей комнаты. Проходит к кровати вновь, ставит поднос на тумбу и садится на стул, приближаясь к ней. Ланге взял в руки тарелку с крем-супом из красной рыбы и сливок, а затем ложкой его зачерпнул и приставил к губам шатенки. От него вкусно пахнет, что аж желудок сводит от голода. Слюна скапливается во рту, но Лилиан, как шуганный мышонок сидит. Грудь быстро-быстро вздымается от испуга. Она смотрит то на прибор в его руке, то на мужчину.
— Я же сказала… Что не хочу…
— Мне не хочется найти тебя мертвую на этой дорогой постели. Всего… Договоримся на пять ложек, а после выпьешь смузи, — он снова смотрит на нее, не моргая своими голубыми глазами. — Идет?
— И вы вернете телефон… — ставит она свое встречное условие. А то чего это он тут только придумывает?
— Я его и не забирал. Я сказал тебе, что он у Мартина, но ты даже не вышла из комнаты, чтобы его найти. А мне говорили, что американки идут напролом, — посмеялся он коротко.
Девушка недовольно надула губы. Больше на себя, чем на него была обижена. Он ведь был прав в том, что говорил, и это не могло не раздражать. Она протянула руку, чтобы отдал ложку ей.
— Если съешь пять ложек, то освобожу руку, — он передает ей столовый прибор, но сам держит тарелку, чтобы набирала с его рук.
«Позорище…» — подумала Лилиан, но все-таки съела содержимое с ложки и набрала еще, ровно отсчитывая пять.
Генрих отцепил ее руку от изголовья и снял наручник, снова уложив его на тумбу. Забрал у нее ложку, чтобы не дай Бог ему в глаз ее не воткнула рукоятью, потянулся к стакану со смузи и вручил ей.
— Совсем чуть-чуть… Меньше половины, и я отстану…
Снова на него как на врага народа смотрит, но руку протянула. Взяла стакан, едва ли касаясь своими тоненькими пальчиками руки его, что в сравнении была просто огромной. Слышится первый глоток, второй. Девушка морщится от неприятного вкуса. Никогда не любила клубнику, но надо выпить половину.
— Почему кривишься? — спрашивает он ее, наблюдая за тем, как делает глотки.
Следующим утром Лили вышла из комнаты. Тихо так, как мышонок. Осмотрелась по коридору, и по стеночке к лестнице. Сама в этой рубашке широкой, что в шкафу нашла. Снизу белье только, но она не особо думает о том, что в таком виде ходить неприлично. Ей нужно убежать. Навязчивая мысль.
— Я сказал никаких акций этому жирному ублюдку! — рычит Генрих, выйдя из своего кабинета. Держит одной рукой телефон, во второй стакан с виски. — Он не получит ничего от моего бизнеса. Ни от одного, ни второго, и так далее, — он стучит каблуками туфель и останавливается рядом с девушкой, опуская чуть телефон, чтобы не слушать противный голос женщины-менеджера. Она замерла на месте, как статуя, словно бы часть интерьера, а не живой человек.
— Чего здесь стоишь как мышь в углу? — спрашивает мужчина.
— Стою… как мышь в углу… — нервно повторила та, смотря ему прямо в глаза. Махонькая такая в сравнении с ним, худенькая, глазки эти как бусинки, будто заплачет сейчас. Ну как такую обижать? Руками в стену вжалась, будто та ее чем-то спасет.
Седовласый цокнул языком, отпил виски, возвращая телефон к уху:
— Ни Смиту, ни Кляйну, ни одному из всех тех чертей — процентов не видать. И перенаправь с того завода выручку на счет супруги. Да… Лилиан Ланге, — встал он возле перил, выпятив зад назад, а локти поставил на деревяшку. Генрих сбросил звонок и повернул лениво голову на шатенку. — Тебе не показали гардеробную, Mäuschen? (мышонок) — рассмотрел он ее с ног до головы, оценивая внешний вид. Девушка машинально оттянула край рубашки ниже. Ей казалось, что длина приличная, но теперь отчего-то чувствовала себя перед ним абсолютно голой.
— Мне нормально… — ответила она.
— Черт возьми… — он подошел к ней и схватил за руку, ведя по коридору, минуя ее комнату. Они прошли к соседней.
Открыв двери перед девушкой, на обзор показался просторный гардероб, огромных размеров. Вся комната, это один сплошной огромный шкаф.
— Оденься, или я не ручаюсь за свою охрану.
Не хватало еще добавить «за себя тоже». Она смотрит на вещи, потом на мужчину.
— А что не так? Вот это платье и то короче выглядит! — возмущается та, тыкая на ближайшую вешалку.
— Я тебя привел сюда не для того, чтобы ты смотрела на что-то одно. Здесь тонна вещей, а тебе и без того заняться нечем. Сиди и выбирай, что нравится, — почти что рычит он на нее, но пытается спрятать того зверя, что в нем сидит.
— А почему вы на меня фыркаете? Не я сама сюда себя притащила! Мне, может, вообще не хотелось никуда тащиться? Я бы предпочла сидеть в своей квартирке и безнадежно прожигать жизнь за зря, а не терпеть ваши звериные выходки!
— Звериные выходки… — приблизился он к ней, впечатав в полотно двери. — Уж поверь, мой kleines Kätzchen (маленький котенок), я еще ничего плохого в твою сторону не сделал. И делать не собираюсь. Но если ты будешь напоминать мне о моей сути постоянно — я обещаю, что покажу тебе, что такое зверь. Verstanden? (понятно?)
— Ферштейн, ферштейн… — вяло произносит девушка, — Мне в живот упирается ваш телефон… — добавляет, а это вообще не телефон от слова совсем, — отпускать не собираетесь? Я-то могу хоть весь день тут простоять. Мне же нечем заняться…
— Телефон тебе мешает? Извини, но обрубать связь с ним я не собираюсь, — он отстранился от нее и оттолкнул от двери, открывая ее для себя. — Переоденься, — сказал он, прежде чем скрыться в коридоре.
Она скорчила рожицу, пародируя его выражение лица, и прошла к стеллажам с одеждой. Пальчики проходятся по вешалкам, рассматривая брендовое шмотье. Ланге некогда было разбираться с этим вопросом, потому он просто озадачил своего друга этой задачей. Тот не слишком заморачивался, прикинул размер одежды, да и скупил всего по чуть-чуть.
— Жуть какая… Я ему Барби что ли? Кто вообще будет носить такое?
В конечном итоге найдя в закромах какие-то свободные спортивные штаны, очевидно купленные просто с кучей всего, Лил вышла из гардеробной.
— Ферштейн, ферштейн! — дразнится она, а после тихо смеется и выходит из комнаты совсем. Снова осматривается. Ну и куда идти?
***
Генрих сидел в своем кабинете, откинувшись на спинку компьютерного кресла. Рука его скользила под столом, разряжая обстановку от его воображения. Дыхание стало тяжелым и нерегулярным, словно каждый вздох был глубоким взмахом эмоций.
Он не мог смириться с тем, как она его заводила своим видом, своими ответами, которые доставляли ему такое неописуемое наслаждение и одновременно оставляли острый послевкус в его душе.
— Unter den Boden gefallen, Kätzchen… (провались под землю, котенок), — рычит он, сжимая второй рукой край стола. Он мог бы стерпеть, но его натура никак не дает ему быть более спокойным и сдержанным.
Лили была поймана Мартином на лестнице внизу. Она ведь почти добралась до выхода, но тот как назло перехватил ее. Заболтал какими-то разговорами о том и сем и та даже не заметила, как уже сидела за столом в столовой. Сидит, моськой по сторонам водит и не понимает, как такое получилось.
Уходить было уже неловко. Горничная вынесла на подносе какой-то крем-суп, чай и десерт.
— Ох… — смотрит она на жидкую часть пищи.
Стук о деревянную поверхность. Дверца приоткрылась, отодвигая осколки за собой. Лилиан посмотрела вниз, осторожно переступила их и вошла.
— Лёд для огнедышащего дракона! — машет она ведерком в воздухе, не решаясь подойти ближе.
Генрих резко повернул голову на Лили и выдохнул шумно и долго.
— Что-то мне не весело, Лилиан, — обматывает он руку бинтом, чтобы быстрее зажило с мазью. Руки его должны быть в порядке. Это тоже лицо мужчины. А он бизнесмен. — Поставь на стол.
Она удивленно осматривает место его буйства, потом останавливается на бинте на руке, и все-таки подходит. Сначала ведерко на стол ставит, потом обходит стол и забирает у него его же руку.
— Кто ж так бинтует? Сползет все… — Бубнит она, принимаясь разматывать его это «нечто».
— Этой рукой я не пользуюсь. Так что не спадет, — он мог бы убрать свою руку с ее, но все же дал переделать свое убожество на что-то более нормальное.
Уже через минуту все было готово, а маленький узелок, завязанный на два узла и красивый бантик, украшали руку.
— Вот так-то… Больше не раньтесь, мистер большой злой дракон, — Лил подняла руку и потрепала того по волосам, — Ферштейн?
— Мг… Ферштейн, — повторил он ее же акцентом и прошел к столу, убирая скомканные салфетки. Убирает последствия «спуска гнева» при ней же. Слишком «разумный» мужчина. Лил смотрит за его действиями недолго, догадки имеет в голове, смущается, возвращается к двери.
— Попрошу у кого-нибудь совочек, чтобы все прибрать… — произносит она. Не решается спросить, что его так вывело.
— Steck es dir in den Arsch, — даже переводить был некрасиво. Но это что-то про задницу и то, что нужно совочек засунуть туда. На ее лице отразилось недоумение и некоторое возмущение. Может быть, он просто хотел сказать, что ей не место здесь, что она должна уйти и перестать мешать? Или это была просто неприязнь, выраженная через грубые слова?
Лил посмотрела на мужчину, который стоял за ней и продолжал прибираться. Он был сосредоточен. Его движения были решительными и энергичными.
Она вдруг осознала, что его слова не имели никакого отношения к ней, к ее присутствию здесь. Они были просто произнесены в случайный момент времени. Но все равно не смогла удержать порыва.
— Это вы сейчас что-то про мой зад сказали? — возмутилась девушка, — Ай, как некрасиво! Можно было бы и английский использовать. А если бы я вас на каком-нибудь португальском обласкала?
— Плевать, — уселся он на кресло, закончив мини-уборку, и снова рассмотрел ее с ног до головы. О чем-то своем подумал и вздохнул устало. Третий раз спускать пар и снова убирать? Чертова американка!
— Ну, знаете ли! Я значит с порывом души и попробовать подружиться! — возмущается она самой себе, — Хамло вы… вот кто… Черта с два больше первой подойду…
Лил прошлась прямо по стеклу, а после направилась к себе. Так зла была, что не обратила внимание на колкости на коже. Мужчина подорвался с места и рванул за ней, схватил ее за руку, закинул на плечо, не дав даже пройти к следующей комнате.
Большая светлая, идеально загадочная, привлекает взгляд своей утонченностью и комфортом. В центре помещения величественно расположен кожаный диван, обещающий моменты истинного релакса. Сразу за ним огромная постель, украшенная изысканными подушками, каждая из которых словно искусство в самом себе. Комната наполнена светом благодаря просторным окнам, пропускающим солнечные лучи в своем теплом объятии.
Цветистые шторы, изгибающиеся на ветру, создают изысканную игру теней и света, добавляя уюта и загадочности месту. Аромат его тонкого одеколона, ласкающий ноздри, подчеркивает приятное ощущение надежности, и желание забыть о течении времени.
Шелковые ковры нежно гладят ступни, приглашая насладиться прогулкой по этому оазису души и вдохновения. В непосредственной близости от дивана располагается письменный стол, украшенный роскошной резьбой, который в отличии от постоянно занятого стола в кабинете, заваленного кипой бумаг, был начисто убран.
Ланге усадил женушку на диван.
— Что вы…?
— Помолчи… — приказал он грубо и уселся перед ней на колени, чтобы рассмотреть ее стопы. — Мозгов у тебя не занимать… Всегда так поступаешь? — опустил он ее ногу и встал.
— Грубиян… — ответила она.
Он направился в ванную, чтобы найти аптечку. Та непременно должна быть где-то там. Сам ею займется.
Лилиан смотрит на чуть поцарапанную ногу, а после на дверь ванной и поднимается с места. Вот еще будет она сидеть тут! Гордости пока хватает.
— Только переступи порог комнаты… — звучит из ванной грубым голосом. Он набирает чего-то в коробку, смотрит сроки годности, на это вообще-то время нужно, а она ему не дает его.
— И что будет? Сам сказал, могу ходить куда хочу! — рыкнула она в ответ в его же манере.
— Пока я тебе не достану стекло, никуда не можешь, — он оказывается уже в пороге комнаты и проходит к дивану, усаживаясь на него. — Нет… Выбирай. Или садишься, или выходишь… Во втором случае, пеняй на себя…
Лилиан была почти у двери.
— Это царапина… там нет стекла… — ответила она.