Поиграем в любовь?

1

Альбина

Вы думаете, королевами рождаются? Нет. Ими становятся. Сквозь боль, насмешки и одиночество. И я – живое тому доказательство.

Сейчас мое имя – Альбина Каменская – знают все в школе. Абсолютно все. Шепчут за спиной, завидуют, ловят мой взгляд, мечтают хотя бы на минуту прикоснуться. Девочки строят из себя подружек, подражают мне, парни готовы продать душу, лишь бы я удостоила их парой слов. Им кажется, что просто быть рядом со мной – уже привилегия. И они правы. Я – бриллиант в оправе из посредственности, и они – просто фон, который мне служит.

Но так было не всегда.

Когда-то мое имя было таким же, но звучало как обидная кличка. «Смотри, это же Альбина-альбиносища!» – кричали мне вслед. Потому что у меня альбинизм. И я не могла даже убежать. Потому что я была толстой. Очень толстой. Представьте себе пухлую девочку с белыми, как молоко, волосами, заплывшая жиром, которую спасали только огромные, уродливые очки. Я их ненавидела. Ненавидела себя, потому что такой родилась. Я не видела собственных ног из-за живота, а в глазах у меня плавало расплывчатое пятно мира. Меня травили. Каждый день. «Седой поросенок», «старая клуша», «уродина», «страшила»… Казалось, весь словарь обидных слов был испробован на мне. Школа была адом, а мой класс – его главным кругом.

Я была круглой отличницей. Учеба – мое единственное убежище. Пока они перешептывались на задней парте, я вгрызалась в формулы и правила. Родители были счастливы. «Наша умничка!» – и новый томик стихов в награду. Они не видели слез. Они видели только пятерки. И я поняла: только так я могу что-то получить. Их любовь, их внимание, их деньги. Все имело цену. Цену в баллах.

И была лишь одна, единственная во всей этой каменной пустыне, кто видел во мне не отличницу и не уродину. Мира. Мира Лебедева. С ее карими глазами, в которых всегда танцевали чертики, и шапкой коричневых кудряшек, которые она вечно пыталась убрать в хвост. Она подсела ко мне на первой же перемене в первом классе и сказала: «А у тебя волосы как у принцессы из сказки!». И она не врала. Она искренне так думала. Она защищала меня, когда на меня нападали, отводила в сторону и говорила: «Не слушай этих идиотов». Она была простой, без пафоса, безкорыстной. И ее вера в меня была тем якорем, что не дал мне полностью утонуть.

А потом случилось лето между седьмым и восьмым классом. Лето моего великого перерождения.

Это была не диета. Это была война. Война с самой собой, со своим телом, со своей болью. Каждый день – поход в спортзал, где я выжимала из себя все слезы и пот. Каждый прием пищи – как математическая задача. Я смотрела в зеркало на заплывшее, невидящее лицо и шептала: «Я сильнее тебя. Я уничтожу тебя».

И я уничтожила.

Когда 1 сентября я вошла в класс, наступила мертвая тишина. Та самая, что бывает, когда все затаили дыхание. Мешковатые балахоны сменились платьем, которое подчеркивало новый, стройный стан. Очки я выбросила, заменив линзами, и теперь мир увидел мои глаза – необычные, на фоне белоснежных ресниц. Я научилась легкому, почти невесомому макияжу, который не скрывал мою уникальность, а делал ее моей короной. Мои белые волосы были уже не позорным клеймом, а нимбом.

А потом эту тишину взорвали. Шепот сменился восторженными возгласами. Ко мне ринулись те, кто еще вчера плевал в мою сторону. Их лица расплывались в улыбках, глаза блестели от внезапно вспыхнувшей «дружбы». И знаете, что я почувствовала? Не радость. Не счастье. Ледяную, всепоглощающую ярость. Они были такими же уродами, как и раньше. Просто теперь мой внешний вид их устраивал. Я увидела их настоящую, гнилую суть. Поняла, насколько люди лицемерны.

И решила сыграть с ними в их же игру.

Я приняла их поклонение как дань. Стала холодной, дерзкой, язвительной. Оттачивала уверенность, как лезвие. Моя популярность стала моим оружием. Родители, видя все те же пятерки, отпускали меня на тусовки и щедро финансировали мою новую жизнь.

Мира смотрела на все это с тревогой. Она тянула меня за рукав, шептала: «Льдинка, остановись, ты же не такая». Но она не понимала. Я была именно такой. Эта жестокость, этот холод – это была я, рожденная из их же слов. Я была их творением. Их монстром.

И я обожала свою силу. Каждый восхищенный взгляд, каждый шепот за спиной были напоминанием: я выиграла. Я выжила.

А еще у меня появилось хобби. Особое, изощренное. Я влюбляла в себя парней. Самых самовлюбленных, самых красивых бабников. Я дарила им надежду, позволяла прикоснуться к себе, а потом – разбивала их сердца в мелкие осколки. Смотрела, как тускнеют их наглые глаза, и чувствовала сладкую месть. Месть не им лично. Месть всем, кто когда-то сделал из меня жертву. Это была моя охота. А они – моя добыча.
Но в большей степени, это хобби появилось из-за одного мерзавца.

Это было в седьмом классе. Самом ужасном периоде моей жизни. Я была жирным, слепым белым кроликом, на которого тыкали пальцем. И вот однажды в социальных сетях мне пришло сообщение. От него. Коля Давыдов. Ему было девятнадцать. Он был взрослым, почти мужчиной.

Я до сих пор помню каждое слово того первого сообщения. «Привет. Ты невероятно красивая. Такая необычная. Ни на кого не похожа. Хотел бы с тобой познакомиться».

Я тогда чуть не расплакалась от неверия. Я перечитала эти строки раз сто, искала подвох, насмешку. Но в его профиле не было ничего криминального – обычный парень, улыбчивый, спортивный. И он писал МНЕ. Той, кого дразнили уродиной. Он видел во мне красоту там, где другие видели лишь повод для издёвок.

Мы начали общаться. Потом он предложил погулять. Я шла на эту встречу, дрожа от страха, что он увидит меня вживую и с отвращением развернется. Но нет. Он улыбался, шутил, говорил, какие у меня удивительные глаза: «Они такие хрустально-голубые, иногда даже с фиолетовым оттенком». Разница в возрасте меня смущала, но с ним было так легко. Он разговаривал со мной на равных, не как с ребенком. Он дарил мне то, о чем я даже не мечтала: комплименты, поддержку, заботу. Он был тем единственным лучиком света в кромешной тьме моего существования.

2

Альбина

31 августа. Последний вечер свободы. Я лежала в ванной, наслаждаясь тишиной и ароматной пеной, планируя, в каком именно образе бесподобной богини явлюсь завтра на линейку. Мой телефон надоедливо вибрировал уже минут десять. Наш классный чат, конечно. Там вечно обсуждают какую-то ерунду – у кого какой лак для ногтей, кто кого видел в торговом центре. Я обычно игнорирую эту помойку, но вибрация не унималась. Вздохнув, я вытерла руку и лениво открыла мессенджер.

И тут же почувствовала, как что-то ледяное ёкает где-то под рёбрами.

Экран был заполнен одним именем. Влад. Вишневский. Десятки сообщений, восклицательных знаков, восхищённых смайлов.

«Вы видели? Это правда?»

«Он реально к нам переводится!»

«В последний момент! Я не верю!»

«Теперь у нас в классе будет своя знаменитость!»

Я пролистала выше, пытаясь понять, о ком речь. Мой мозг отказывался верить. Не может быть. Тот самый Влад Вишневский из сорок четвертой? Тот, чье имя уже два года как стало нарицательным для всех окрестных школ?

«Да ты что, ты же не Влад Вишневский, чтобы за тобой все девочки бегали», – вот это вот всё.

И теперь… он будет у нас? В МОЕМ классе?

Мир на секунду поплыл. Я мысленно нарисовала его портрет, который знала, как все, по слухам и редким фото в соцсетях. Высокий, кареглазый, четкие черты лица. Волейболист. С теми самыми широкими плечами и упругим прессом, который виден даже под футболкой. Умник, каких мало – не просто отличник, а призёр всех мыслимых олимпиад. Математика, информатика, физика… Блеск в глазах и холодный, расчётливый ум, который, я была уверена, он прячет за маской милого парня.

И да, конечно, он невероятно популярен. Девочки с нашей школы специально ходили на матчи, где он играл, просто чтобы на него посмотреть. А парни… о, парни всегда бегали вокруг него шестёрками, как придворные вокруг принца. И самое мерзкое во всей этой истории – его репутация «идеального парня».

Никаких вредных привычек. Никаких пьяных тусовок. Помощь каким-то там приютам для животных. И при том, что его родители – мажоры из мажоров, сваливают на него горы денег, он не хвастается этим. Носит простую, но чертовски стильную и качественную одежду, которая сидит на нём так, будто он только что сошёл с подиума. И ведь всё это – такая же показуха, как и у всех! Я-то знаю. Я знаю их всех, этих «идеальных» парней. Под маской благовоспитанного всегда скрывается тот самый Коля, который готов затащить тебя в первую же темную подворотню.

И теперь этот… этот эталон лицемерия будет орудовать в моей школе? В моем классе? Дышать моим воздухом, отвлекать мою свиту, перетягивать на себя восхищённые взгляды, которые по праву принадлежат только мне?

Паника, острая и колкая, ударила в виски. Нет. Нет, я не могу этого допустить. Я не буду делить свой трон с каким-то пришлым парнем. Я не позволю, чтобы обо мне забыли. Чтобы мной пренебрегли.

Пальцы сами потянулись к клавиатуре. Я выдавила из себя ледяное, высокомерное сообщение, вложив в него всю свою презрительную скуку:

«И что в этом Вишневском такого интересного, что вы про него все галдите?»

Ответ пришел мгновенно, от восторженной одноклассницы Веры:

«Альбина, ты что? Это же сам Влад! Он же такой крутой! И теперь будет учиться с нами!»

Я выключила телефон, отбросила его в сторону, как что-то гадкое, и снова опустилась в воду. Но тепло уже ушло. Ванная вдруг показалась ледяной.

Тишина оглушала. И в этой тишине родился новый план. Жестокий. Безупречный. Единственно верный.

Хорошо, Вишневский. Ты хочешь играть в короля? Играй. Но помни – в этой школе есть только одна королева. И я сделаю так, что ты сам, добровольно и по-настоящему, падешь к моим ногам. Ты влюбишься в меня так, что забудешь свое имя. А потом… потом я брошу тебя. Публично и унизительно. Чтобы все увидели, кто здесь настоящая сила.

Чтобы ты понял, что нельзя просто так прийти на мою территорию и остаться невредимым.

Игра началась. И проиграешь в ней ты.

***

1 сентября

Будильник прозвенел ровно в шесть. Не потому, что я боялась опоздать. А потому, что сегодняшнее утро было важнее любой контрольной. Сегодня – первая встреча лицом к лицу. И я должна была выглядеть безупречно.

Душ с ароматным гелем с нотками кокоса и сандала. Крем SPF, без которого я просто не могу жить, сыворотка. Каждое движение – выверено, каждый продукт – подобран с математической точностью, чтобы кожа сияла холодным, фарфоровым сиянием. Я изучала свое отражение в зеркале – чистое, без единой лишней детали лицо. Холст, на котором я собиралась создать шедевр.

Потом – гардероб. Я долго стояла перед зеркалом, примеряя и оценивая.

Обтягивающая юбка. Слишком очевидно. Слишком просто. Слишком «посмотрите на мое тело». Нет, это для тех, у кого нет другого козыря. Я не собиралась опускаться до такого примитивного уровня.

Новое черное платье. Идеально сидит, подчеркивает каждую линию, создает тот самый эффект роковой женщины. Но… слишком торжественно для линейки. Слишком старательно. Слишком «я так хотела произвести впечатление».

Чуть широкие черные брюки со и стильным кожаным ремнем. И… элегантная белая блузка с длинными рукавами и изящным воротничком. Да. Вот оно.

Это был идеальный ход. Скрытая привлекательность. Женственность, которая говорит сама за себя. Широкие брюки скрывали форму ног, но при этом делали силуэт невесомым и стильным. Белая блузка оттеняла мою белизну, делая меня похожей на ожившую мраморную статую.

Туфли на широком, устойчивом каблуке – чтобы идти уверенно, царить над толпой, а не ковылять на шпильках, как некоторые.

Я села за туалетный столик. Война красоты – это искусство маскировки под естественность. Нюдовый маникюр цвета розовой пудры – ничто не должно отвлекать. Волосы, короткие и послушные, я выпрямила утюжком до идеальной гладкости – белоснежная каскада, падающая на щеки.

3

Утро было по-осеннему прохладным и ясным. Идеальная погода для триумфа. Я встретила Миру у ее подъезда – она, как всегда, в чем-то уютном и небрежном, с пышными кудрями, собранными в беспорядочный пучок.

— Льдинка, ты выглядишь… сногсшибательно, — выдохнула она, оглядев меня с ног до головы. В ее глазах читался не только восторг, но и тень тревоги. — Это всё для линейки? Или кого-то особенного ждешь?

— Для себя, конечно, — брякнула я автоматически, но взгляд мой уже скользил по улице, выискивая в толпе спешащих школьников высокую фигуру спортсмена. — Просто хочу напомнить всем, кто здесь главная.

Мира фыркнула, поправляя ремень своей сумки на плече.

— Сомневаюсь, что кто-то мог забыть. Ты у них в мозгу костененее, чем таблица умножения.

Мы пошли по знакомой дороге, но я почти не слышала ее болтовню о прошедшем лете. Все мое существо было настроено на один единственный радар. Влад Вишневский. Где он? Опередит меня? Уже там, принимая поклонение нашей новой паствы?

— Альбин, да что с тобой? — Мира наконец остановилась и дернула меня за рукав. — Ты вся напряжена, как струна. И глаза бегают, как у голодной рыси. Говори, что случилось.

Больше скрывать не было смысла. Да и… кому я еще могу это рассказать?

- Тот Вишневский. Соседский «идеал». Перевелся же к нам. В наш класс.

Мира замерла на секунду, переваривая информацию. Потом ее брови поползли вверх.

- Оу. Так вот в чем дело… теперь у нас будет два солнца в одной солнечной системе? Интересно, чье притяжение окажется сильнее.

— Не будет никакого «двух», — я прошипела, и в моем голосе зазвенела та самая сталь, которую знала только она. — Его здесь не было. И нет. Я не собираюсь делить с ним вселенную.

Я коротко, тезисно, изложила ей свой план. Без сантиментов. Без эмоций. Чистая тактика. Влюбить. Унизить. Утвердить свой статус.

Мира слушала, и ее лицо постепенно становилось все более серьезным, почти печальным.

— Альбина, — она протянула мое имя с тихим упреком. — Опять? И этот-то тебе чем провинился? Тем, что он существует? Может, он нормальный парень?

— Нормальные парни не строят из себя святых, — парировала я, сворачивая за угол и уже видя железные ворота школы. — За этой маской «хорошего мальчика» всегда прячется самое ужасное нутро. Я просто покажу это всем. Это… общественная услуга.

Мира покачала головой, но спорить не стала. Она знала, что меня не переубедить. Она лишь вздохнула: — Только пожалуйста, будь осторожна. Чтобы потом тебе самой же не было больно.

Я фыркнула. Мне? Больно? Это он будет корчиться от боли, а не я.

Школьный двор бурлил, как гигантский муравейник. Мы с Мирой начали пробиваться сквозь толпу к нашему классу, который, как всегда, сбился под раскидистым старым кленом. Спасибо дереву – сегодня я могла не прятаться под зонтом. Я свернула его и сжала в руке, как скипетр.

И тут началось. Как только я подошла к своему 11 «А», на меня обрушился шквал.

—Альбина, привет! Выглядишь потрясающе!

—Какая блузка! Это новый «Тесс»?

—С возвращением, наша красотка!

Их голоса сливались в один сплошной, назойливый гул. Я кивала, машинально улыбалась уголками губ, отвечала что-то вроде «спасибо» и «привет». Но всё это пролетало мимо ушей, не задевая ни единой мозговой извилины.

Мои глаза, холодные и прицельные, прочесывали толпу. Высокий. Спортивный. Тёмные волосы? Карие глаза? Где он? Каждый парень выше среднего роста заставлял мое сердце на секунду замирать, но это был не он.

Его нигде не было.

Раздражение, острое и колючее, начало подниматься где-то в горле. Он что, мнит себя настолько звездой, что может опаздывать в свой же первый учебный день? Или просто хочет эффектного появления, когда все уже в сборе?

Я прислонилась спиной к прохладному стволу клена, сжимая зонт так, что костяшки пальцев побелели. Отлично, Вишневский. Играешь в недотрогу. Хочешь, чтобы тебя ждали.

Ну что ж. Я подожду. Я буду ждать тебя, как паук в своей безупречной паутине.

Я дальше впивалась взглядом в спины одноклассников, пытаясь вычислить в толпе его силуэт, как сзади кто-то легко тронул меня за плечо. Не грубо, не фамильярно, а просто… привлек внимание. Легкое прикосновение кончиков пальцев через тонкую ткань блузки.

Я резко развернулась, уже готовая отпустить колкость в адрес того, кто посмел меня потревожить, и застыла.

Он.

И правда высокий. Мне пришлось слегка запрокинуть голову, чтобы встретиться с его взглядом. Темно-синие брюки идеально сидели на нем, подчеркивая спортивную линию бедер. Белая рубашка, рукава небрежно, но стильно закатаны до локтей, открывая сильные, загорелые предплечья. Первые две пуговицы расстегнуты – ему что, правда жарко в такую прохладу? Или это такая поза? Пиджак был небрежно перекинут через плечо, придерживаемый одним пальцем.

И его лицо… Черт. Он был очень красив. Не томной красотой мальчика из журнала, а какой-то здоровой, спортивной, уверенной. Копна темных, почти шоколадных волос, уложенных с нарочитой небрежностью, которая на самом деле стоила часов у стилиста. Прямой нос, четко очерченный подбородок, густые брови и… карие глаза. Глубокие, такие темные, что зрачки почти сливались с радужкой. И этот взгляд… Уверенный. Спокойный. Прямой.

Мысль «он чертовски красив» пронеслась в голове с пугающей ясностью, и я тут же, яростно, отогнала ее прочь. Красивые – самые опасные. Самые подлые. Я знала это лучше кого бы то ни было.

— Где здесь 11 «А» класс? — спросил он. Голос был негромким, но удивительно густым и бархатистым. Без тени заискивания или подобострастия.

Внутри всё сжалось в тугой, злой комок. Он даже не знает, куда пришел. Считает себя выше этого. Я накинула на лицо холодную, безразличную улыбку.

— Ты его уже нашёл. И стоишь прямо здесь, — произнесла я.

В его глазах мелькнуло что-то – не смущение, нет, скорее легкое любопытство. Он кивнул, собирался что-то сказать, но в этот момент зазвучал микрофон, и директор начал свою торжественную речь.

4

Влад

Последняя неделя августа должна была быть спокойной. Последние тренировки с командой, встречи с ребятами, чтобы обсушить, кто как провел лето. Мы с пацанами договорились в субботу пойти на новую полосу препятствий в парке. Я уже представлял, как мы там будем гонять, тренировать выносливость и силу.

А потом вечером родители вызвали меня в кабинет. У отца было такое лицо — серьезное, деловое. Мама смотрела с какой-то виноватой жалостью. Я сразу понял — что-то не так.

— Влад, садись, — сказал отец. — Принято решение о твоем переводе в 17-ю школу.

У меня в ушах зазвенело. Я не поверил. Это какой-то плохой розыгрыш.

— Что? Почему? — это было все, что я смог выжать из себя.

Они начали свою заезженную пластинку. Про то, что в 17-й сильнее математический уклон, что там лучше готовят к ЕГЭ, что мой будущий университет их главный приоритет. Что «наши инвестиции в твое образование должны быть максимально эффективными».

Я пытался спорить. Говорил про команду, про то, что я нужен ребятам, что мы и так хорошо учимся. Но отца не проймешь эмоциями. Он смотрел на меня как на неудачный бизнес-проект, который нужно срочно перезапустить.

— Твои друзья никуда не денутся. А упускать шанс на лучшее образование — непозволительная роскошь, — его голос не терпел возражений. — Мы уже договорились с директором. В понедельник ты идешь в 17-ю.

«Договорились». Это значит, что кто-то кому-то позвонил, где-то что-то пообещал, перевел денег на какой-нибудь «благотворительный фонд школы». И все. Мое мнение уже ничего не решало.

Я вышел из кабинета в полной прострации. Первое, что я сделал — написал в общий чат: «Ребята, кажется, меня перевели в другую школу».

Част взорвался. Десятки сообщений посыпались сразу:

«ЧТО???»

«Влад, ты шутишь?»

«Как так?»

«О чем ты?»

«Да не может быть!»

«Это же провалить весь сезон!»

«Поговори с родителями! Останься!»

Я читал эти сообщения, и у меня комок вставал в горле. Эти ребята были мне как братья и сёстры. Мы столько всего прошли вместе. Я чувствовал себя предателем.

Особенно больно было думать о волейболе. Мы тренировались все лето, у нас были такие планы на этот год... А теперь я их бросаю. Кто будет капитаном? Сможет ли команда без меня?

Весь следующий день я ходил как в воду опущенный. Родители видели мое состояние, но делали вид, что ничего не происходит. Мама пыталась подбодрить:

— Ты же сильный, Влад. Справишься. Новые друзья, новые возможности.

Но от ее слов становилось только горше.

В воскресенье вечером я собрал рюкзак. Положил новые тетради, ручки. Смотрел на закладку с эмблемой нашей волейбольной команды, которую мне подарили в прошлом году после победы в областных соревнованиях. Положил и ее на самое дно. На память.

Да, родители всегда решают за меня. Да, мне пришлось бросить все, что было дорого. Но я не привык ныть и сдаваться. Что ж... Новая школа — это новый вызов. Значит, нужно сделать так, чтобы это изменение пошло мне на пользу. Нужно быть сильным.

Как говорят, что ни делается — все к лучшему. Посмотрим, что скажет об этом завтрашний день.

***

1 сентября

Машина отца высадила меня у ворот новой, чужой школы. Я закинул пиджак на плечо и глубоко вздохнул. Ну, поехали. В голове крутилась карта, которую с утра мельком рисовала мама:

— Заходишь, налево, потом по коридору, должен быть стенд с расписанием...

Не должен. Его не было. Или был, но я его не нашел. Вместо этого — толпа незнакомых лиц, смех, объятия после лета. Все друг друга знают, все на своем месте. А я — как инопланетянин, который приземлился в самом центре их цивилизации без словаря.

Пробовал спросить у пары проходящих мимо парней — буркнули что-то невнятное и прошли дальше. Отлично. Просто отлично. Линейка уже должна была начаться, а я все топтался у входа, чувствуя себя последним неудачником.

Вырулил во двор. Там уже стояли ряды классов. Никаких табличек, никаких указателей. Сплошное мото.

И тут мой взгляд зацепился за одинокую фигуру под большим деревом. Девушка. Стояла чуть в стороне от общей толпы, словно не желая с ней смешиваться. Блондинка. Нет, даже не блондинка — волосы белоснежные, будто ее только что припорошило первым снегом. Интересно, сколько она денег отдала за такой цвет?

Ее стиль... Широкие брюки, белая блузка. Ничего вызывающего, ничего лишнего. Но смотрелась она от этого еще женственнее и стильнее всех этих девчонок вокруг в коротких юбках и блестках. Мне такое всегда нравилось — когда чувствуется вкус и уверенность, а не желание крикнуть.

И... зонт. Она держала в руках сложенный зонт. Я машинально посмотрел на небо. Солнечно, ни намека на дождь. Странно.

Делать нечего — других вариантов не было. Я подошел и, стараясь быть вежливым, легонько коснулся ее плеча. Она резко обернулась.

— Где здесь 11 «А» класс?

И я... обалдел. Все мои предположения разбились в прах.

Она не была блондинкой. Она была альбиноской. Белоснежные ресницы, безупречно белая кожа. И глаза... Сначала я подумал, что они голубые, но нет. Оттенок был глубже, с легким сиреневым подтоном. Фиалковые. Я никогда не видел таких глаз. В них плавала вся радужка, совершая легкие, непроизвольные движения — нистагм, кажется, это называется. Это не делало ее взгляд менее пронзительным. Наоборот, это завораживало, придавало ему что-то неземное, динамичное, живое.

Её ответ был очень коротким и высокомерным.

— Ты его уже нашёл. И стоишь прямо здесь.

Черт. Я ее обидел своим пристальным взглядом? Она сейчас точно подумает, что я какой-то грубый хам, который пялится на ее особенность. Мне следовало бы извиниться, сказать что-то... что-нибудь. Может, комплимент ее глазам?

К несчастью, в этот момент зазвучал микрофон, и началась линейка. Девушка, не сказав больше ни слова, развернулась и отошла к строю своего класса, явно давая понять, что разговор окончен.

5

Альбина

Физра. Мой наименее любимый предмет по вполне объективным причинам. Но сегодня я почти с радостью спустилась вниз. Воздух в раздевалке был густым от дешёвого парфюма, спрея для волос и возбужденного девичьего щебета.

И как только я вошла, меня накрыла волна этого щебета. Тема была одна на всех. Вишневский.

— Вы видели его плечи? Он же явно качается!

— А взгляд какой... такой спокойный, но как будто все про тебя знает.

— Говорят, он из богатой семьи, но вообще не заносится!

— Хочу с ним познакомиться! Может, на физре в игре столкнемся случайно?

Я сдернула с себя блузку, стараясь не слушать этот поток восхищенного бреда. Как будто других тем для разговора нет. Один мажор появился – и все с ума посходили.

И тут одна из самых громких сплетниц из 11 «Б», Катя, заметила меня.

— О, Льдина пришла! Альбина, ну ты же видела нового? Ну как тебе Вишневский? – ее глаза блестели от любопытства. – Представляешь, если б вы сошлись? Две звезды! Это же была бы пара века!

Вокруг сразу же поднялся одобрительный гул. Девочки наперебой начали фантазировать.

— Да-да! Король и королева школы!

— Вы бы таких детей красивых родили!

Меня это так насмешило, что я еле сдержала улыбку. Какая же все это наивная чушь.

— Пара? – я фыркнула, натягивая спортивные штаны. – С чего вы взяли, что он тянет на уровень «короля»? Обычный парень, которых миллион.

Но Катю было не остановить.

— Ну, Альбин, ты же наша главная сердцеедка! – восторженно залепетала она. – Замути с ним! Ну пожалуйста! А потом всем нам расскажешь, какой он вблизи, а? Для науки!

Вот тут во мне что-то щелкнуло. Возможно, их глупое аханье. Возможно, воспоминание о его слишком уверенном взгляде. Возможно, просто желание положить конец этим дурацким разговорам раз и навсегда. Я резко захлопнула шкафчик, и громкий звук заставил всех на секунду замолчать.

Я обвела их всех ледяным взглядом.

— Я так и собиралась. Только никто с ним долго мутить не собирается. Попользуюсь и брошу. Может, купит чего дорогого, – выпалила я, и в голосе зазвенела та самая сталь, которую они так боялись и обожали. – Пусть знает свое место. Пусть знает, куда пришел и кто здесь настоящая звезда.

В раздевалке повисла гробовая тишина, а потом взорвалась восторженными возгласами.

— Ооооо! Вот это да!

— Альбина, ты просто богиня!

— Обязательно расскажешь, как он будет ползать за тобой!

— Роковая женщина! Похитительница сердец!

Они смотрели на меня с обожанием и страхом, как на гладиатора, который выходит на арену. Их поддержка была оглушительной и абсолютно пустой.

И лишь в углу, у самого выхода, молча стояла Мира. Она смотрела на меня не с восторгом, а с какой-то бесконечной усталостью и грустью. Ее глаза говорили все: «Льдин, остановись. Зачем ты это делаешь?»

Наше взгляды встретились на секунду. Я увидела в ее глазах упрек и... разочарование. Но я лишь резко отвела взгляд.

Пусть думает, что хочет. У меня есть план, про который мне не стоит забывать. А у них – только пустые сплетни.

Я вышла из раздевалки, все еще пытаясь стряхнуть с себя прилипчивый восторг одноклассниц. Их восхищенные взгляды были сладким ядом, но сейчас он казался особенно приторным. Я хотела просто пережить этот урок и уйти.

И тут из ниоткуда, как хищник из засады, появился он. Тот, кого я когда-то грубо отшила. Боря Гуменников. Кличка «Гума». Его короткая, но мощная тень накрыла меня, а жилистая рука с цепкой хваткой впилась в мое запястье, резко притягивая к стене. Воздух вышибло из легких.

— Ну что, детка, ты не передумала? Я все жду, — прошипел он прямо в ухо, и его дыхание, пахнущее чем-то кислым, заставило меня содрогнуться.

Страх, холодный и знакомый, сковал горло. Я ненавидела эту свою слабость перед ним. Ненавидела его наглое, уверенное в своей силе лицо.

— Отвали, — выдавила я, пытаясь вырваться, но его хватка лишь усилилась. — Ты не достоин моего внимания.

Его лицо исказилось гримасой злости.

— Ах не достоин? А другие...

Он не успел договорить. Какая-то сила резко отбросила его от меня. Я замерла, прислонившись к прохладной стене, не понимая, что происходит.

Перед Борей стоял он. Влад. Грозный, собранный, с абсолютно каменным, непроницаемым лицом. Он просто взял Гуму за плечо и развернул к себе, как ребенка.

— Отстань от девушки, — прозвучало тихо, но с такой железной интонацией, что по спине побежали мурашки.

Гума, опешив на секунду, тут же взъярился.

— Ты кто такой, а? Я тебя...

Он не закончил. Влад действовал молниеносно. Короткий, резкий удар в челюсть — не размашистый, как у Гумы, а точный и собранный. Боксер пошатнулся, но не упал. Из его рта брызнула кровь.

— Ах ты ж... Я тебя зарою! Не на того напал! — заревел он, срываясь на крик.

Но Влад не отступил ни на шаг. Он стоял, слегка согнув колени, готовый к атаке, его кулаки были сжаты. Он не выглядел испуганным. Он выглядел... опасным. Гума бросился на него, пытаясь нанести несколько корявых ударов, но Влад ловко уклонялся, блокируя их предплечьями. Он контролировал ситуацию, будто это была не драка, а очередная тренировка.

Вокруг них моментально сформировался круг зевак. Крики, одобрительные возгласы, чьи-то испуганные возгласы. «Давай, Вишневский!», «Гума, вмажь ему!». Мне стало по-настоящему страшно. Не за себя. За него. Этот ненормальный боксер мог покалечить его.

Какой-то адреналин подтолкнул меня вперед. Я резко пробилась сквозь толпу и встала между ними, раскинув руки.

— Хватит! Что за цирк вы тут устроили? — крикнула я, и мой голос прозвучал хрипло от напряжения.

Гума, тяжело дыша, вытер рукой кровь с губ и ехидно ухмыльнулся.

— Перестану, если станешь моей. Тогда сделаю все что угодно.

Меня передернуло от отвращения. Но прежде чем я нашла что ответить, раздался голос Влада. Спокойный, но полный такой непоколебимой уверенности, что все затихли.

6

Альбина

После физкультуры была география, и она стала настоящей пыткой. Учительница монотонно бубнила что-то о тектонических плитах, а я всеми силами пыталась вникнуть, чтобы хоть что-то записать в конспект. Но было невозможно. Вся моя спина горела. Мне казалось, будто чей-то взгляд буквально сверлит меня в затылок, оставляя невидимые, но ощутимые метки. Я не оборачивалась. Ни за что. Но это чувство было таким реальным, таким тяжелым и плотным, что я сидела, выпрямившись в струнку, будто на меня надели корсет. Это он. Должно быть, он. Больше некому. И эта мысль заставляла кровь приливать к щекам, что бесило меня еще сильнее.

Звонок на обед прозвучал как спасение. Я чуть ли не выбежала из кабинета, стараясь ни на кого не смотреть. Мира тут же подхватила меня под руку, и мы пошли в столовую.

Путь вниз был привычным ритуалом. Толпа одноклассников и учеников помладше расступалась, образуя передо мной живой коридор. Слышалось шепотное: «Привет, Альбина!», «Альбин, проходи!». Парни застывали с подносами, провожая меня восторженными взглядами, кто-то пытался сунуть в руку шоколадку или сок: «Возьми, пожалуйста!». Я брала, кивая с холодной вежливостью, и передавала все Мире, которая краснела и неловко прятала угощения в рюкзак. Она до сих пор не могла привыкнуть к этому вниманию.

Наш столик у огромного окна был как обычно пуст, окруженный невидимой стеной, которую никто из «простых смертных» не смел пересечь. Это было мое место. И все это знали.

Я поставила поднос и села. Мира рядом со мной. И тут же, как по сигналу, пространство вокруг столика ожило. Самые «статусные» ребята из нашего класса и параллели тут же устремились к нему, чтобы занять места за моим столом или за соседними. Через секунду вокруг стоял гул голосов, слышался смех, звенела посуда. Все хотели быть поближе, быть частью этого общества, быть замеченными. Они болтали, шутили, бросали в мою сторону взгляды, ожидая какой-нибудь реакции, одобрения.

Я машинально ела салат, глядя в окно, делая вид, что не замечаю этого ажиотажа. Но сегодня это внимание казалось таким пустым, таким навязчивым и глупым. Их восхищенные взгляды были дешевыми конфетти по сравнению с тем одним, тяжелым, невидимым взглядом со спины на географии.

И тут я увидела его. Краем глаза. Он стоял в очереди в столовую с Ильей Маркеловым. Спокойный, невозмутимый, с подносом в руках. Он что-то говорил, улыбаясь, и смотрел... прямо на наш шумный, переполненный столик. Не с завистью, не с восхищением. С легким, едва уловимым любопытством и... пониманием. Будто видел просто девочку за столом, окруженную слишком громкими людьми.

Я резко отвернулась, уставившись в тарелку с салатом. Почему его взгляд значит для меня больше, чем обожание целой толпы?

Мира, сидевшая рядом, тихо вздохнула.

— Ну что, как ощущения от того, что ты снова в центре вселенной? — спросила она, играя вилкой.

— Как обычно, — буркнула я, отодвигая тарелку. — Шумно и невыносимо.напряжением.

Я снова посмотрела в его сторону. Они получили свои порции и... направились к свободному столику в стороне. Не к моему «престолу». Не к обществу «избранных». К обычному столу, где уже сидели пара тихих ребят из нашего класса.

Воздух вокруг моего стола словно выдох — все ждали, что он подойдет, сделает первый шаг, признает мое превосходство. Но этого не произошло.

— Ну что, твой новый объект охоты не спешит пасть к твоим ногам, — сказала Юля.

— Его проблемы. Терпение, девочки, скоро все будет, — фыркнула я, но внутри зашевелилось что-то неприятное и колючее. Не пренебрежение... а скорее досада. Как будто он не понимал правил игры, в которую все тут играли.

И тут произошло нечто, от чего это «что-то» внутри сжалось в тугой, болезненный комок. К их столу подошел Стёпа, самый застенчивый парень в параллели, вечный объект для насмешек. Он что-то неуверенно пробормотал, указывая на салфетки посередине их стола.

Влад не просто кивнул. Он улыбнулся своей открытой, солнечной улыбкой, что-то сказал, и Стёпа вдруг заулыбался в ответ и пристроился с краешку стола, будто получив негласное приглашение.

Это была мелочь. Пустяк. Но я наблюдала за этой сценой, и мои пальцы непроизвольно сжали салфетку. Все они одинаковы, — яростно твердила я себе, ловя на себе восторженный взгляд одной из моих одноклассниц. Сейчас улыбается, а за углом будет унижать. Он просто хорошо притворяется.

Но какой-то внутренний голос шептал: А если нет?

В этот момент Влад поднял голову, и его взгляд случайно встретился с моим. Не с вызовом, не с подобострастием. Он был... спокойным. Глубоким. В нем читалась некая внутренняя сила, которая не нуждалась в демонстрации. Он не отвел глаз, не сделал наглой ухмылки. Он просто смотрел. И в его взгляде не было ни капли той грязи, которую я привыкла видеть в глазах парней.

Мое сердце сделало странный, непонятный толчок. Я почувствовала, как по щекам разливается предательский румянец. Это было невыносимо. Я первая отвела взгляд, сделав вид, что меня что-то невероятно заинтересовало в составе еды.

— Что-то случилось? — тихо спросила Мира, заметив мое замешательство.

— Ничего. Просто... этот салат сегодня особенно безвкусный, — буркнула я, с силой отодвигая тарелку. Аппетит напрочь пропал.

Я снова украдкой взглянула на него. Он уже не смотрел на меня, он что-то увлеченно рассказывал своим товарищам, жестикулируя. Он был живым. Настоящим. Искренним. И это пугало меня больше, чем любая подлость.

В голове крутилась навязчивая мысль: «Он не такой. Он правда не такой». Но я тут же гнала ее прочь, заковывая в привычную броню цинизма.

Нет, Альбина. Он такой же. Он просто умнее их всех и лучше играет. Не ведись на эту уловку. Твой план остается в силе. Все в классе ждут этого триумфа, когда я заполучу его.

Я встала молча, не доев свой обед и направилась в кабинет на другие занятия. В спину летели вопросы от одноклассников, но я не реагировала.

7

Влад

Мужская раздевалка после физры кипела. Ребята из обоих классов столпились вокруг меня, хлопали по плечу, кричали что-то возбужденное.

— Вишневский, ты просто монстр! — восхищенно орал кто-то сзади.

— Смотришь на тебя — пай-мальчик, а в деле ты просто зверь!

— Гуме теперь есть о чем подумать, прежде чем к девчонкам приставать! — подхватил другой.

Я отшучивался, стараясь снять с себя образ героя. В углу, молча и мрачно переодеваясь, сидел сам Гума. Он бросил на меня один-единственный взгляд, полный такой немой ненависти, что стало понятно — разговор на этом не закончится. Но он промолчал, лишь громко хлопнул дверцей шкафчика, выходя.

География прошла в каком-то трансе. Я сидел сзади и не мог оторвать глаз от Альбины. Она как обычно сидела с идеально прямой спиной, но по напряжению в ее плечах я видел — она чувствует мой взгляд. Каждый ее вздох, каждое движение белоснежной прядки, упавшей на щеку, казалось невероятно значимым. Она была как картина, в которую хочется всматриваться бесконечно, открывая новые детали.

На большой перемене мы пошли в столовую. Там с Ильей встали в очередь.

— Ну ты даешь, — покачал головой Илья. — С Гумой связался. Он тебе спать спокойно не даст теперь.

— Нельзя было не вступиться, — пожал я плечами. — Так нельзя с девушками.

— С девушками — может, и нельзя, — Илья хмыкнул. — Но с Альбиной Каменской... многие считают, что можно все. Она же у нас... особенная.

Я посмотрел на него.

— Что значит «особенная»? Она что, самая популярная девочка в школе?

Илья выдохнул, но не со злости, а с какой-то грустью.

— Популярная? Да она тут самая богиня. Хотя... — он замялся. — Такой она была не всегда. В средних классах ее травили. Жестоко. Она была полной, в очках, ну и внешность... ты сам видишь. Ее дразнили, унижали. Потом она взяла и за одно лето преобразилась. Похудела, линзы, стиль сменила. И вот тогда все, кто смеялся, вдруг стали подлизываться. А она... она как сломалась что ли. Стала холодной, злой. Говорят, у нее каменное сердце.

Он говорил, а я слушал, и кусочки пазла складывались в совершенно иную картину. Не самовлюбленная стерва. Не избалованная оторва. Раненая девочка, которая надела маску из шипов, чтобы больше никогда не чувствовать боли. Вся ее надменность, вся ее высокомерность — это гигантская, отчаянная защитная стена.

— Понятно, — тихо сказал я.

— Так что думай, стоит ли оно того, — заключил Илья. — Она красивая, спору нет. Но связываться с ней — себе дороже.

И в тот момент я понял окончательно. Все, что я о ней слышал — неправда. Вернее, не вся правда. Под этой маской скрывался кто-то совсем другой. Кто-то, кто помнил боль и страх. И мне дико захотелось узнать, кто же она на самом деле. Не Льдинка. А та девочка, которой пришлось стать железной, чтобы выжить.

Она стала для меня не просто красивой девушкой. Она стала самой интересной загадкой, которую мне когда-либо приходилось разгадывать. И я был настроен найти ответ.

Последние два урока прошли в тягучей, монотонной дымке. Учителя что-то говорили, я пытался записывать тему урока, но вникал мало. В голове крутился один и тот же образ: затылок с белоснежными прядками, напряженные плечи и тот взгляд, полный скрытой боли, который я успел уловить на физре. Я ловил себя на том, что постоянно смотрю на нее, пытаясь разгадать, что же скрывается за этой ледяной маской.

Когда прозвенел долгожданный звонок с последнего урока, я резко вскочил с места, быстро собрал вещи. Мне нужно было поймать ее, сказать... что? Я и сам не знал. Просто заговорить. Увидеть ее реакцию. Но когда я выскочил в коридор, ее уже и след простыл.

Я протиснулся сквозь толпу одноклассников, выбежал на улицу. Осенний ветер ударил в лицо. Я замер, оглядываясь по сторонам. Нигде. Ни у ворот, ни на остановке. Она исчезла так же быстро и бесшумно, как призрак. Даже не понял, в какую сторону она ушла. В груди кольнуло странное разочарование.

В этот момент у тротуара плавно остановился знакомый черный Mercedes последнего года выпуска. Опустилось стекло, и я увидел суровое лицо отца.

— Садись, Влад. Не заставляй ждать.

Вздохнув, я забросил рюкзак на заднее сиденье и устроился рядом. Отец молча тронулся с места.

— Ну как? — спросил он, не отрывая глаз от дороги. — Новая школа соответствует ожиданиям?

— Пока рано говорить, — уклончиво ответил я, глядя в окно на мелькающие улицы. — Люди... интересные.

Отец хмыкнул, но больше не лез с расспросами. Мы доехали молча. Дом, как всегда, встретил меня тишиной и стерильной чистотой.

Вечером, разложив учебники на столе, я услышал на телефоне характерный щелчок — меня добавили в новый чат. «11А — только свои». Без классной.

Я открыл чат. Сообщения неслись со скоростью света. Кто-то сбрасывал домашку, кто-то обсуждал прошедший день, кто-то шутил. Я пролистал ленту, почти не вникая. Пока мой палец не замер на одном из имен. Альбина Каменская.

Сердце почему-то стукнуло чаще. Я нажал на ее профиль. Просмотрел все фотографии, долистав до последней... Она была не такой, как сейчас. На снимке, сделанном, видимо, пару лет назад, улыбалась совсем другая девушка. Пухленькая, в очках, с неловко уложенными белыми волосами. Но улыбка... она была невероятно искренней, светлой. В глазах не было и следа той грубости, что я видел сегодня. Только открытость и какая-то детская ранимость.

Я смотрел на эту фотографию, и слова Ильи обретали новый, жуткий смысл. «Ее травили. Жестоко». Я представлял, через что ей пришлось пройти, чтобы превратиться из этой улыбчивой девочки в ту холодную, неприступную «Льдинку».

В этот момент пришло новое сообщение в общий чат. От нее.

Альбина Каменская: Конспект по географии, кому надо. Только не благодарите. [фото]

Сообщение было таким же колким и надменным, как и она сама сегодня. Но теперь, глядя на ее детскую фотографию, я видел за этими словами нечто иное. Не высокомерие, а... защиту. Попытку контролировать ситуацию, чтобы больше никогда не быть той беззащитной девочкой.