Поимпровизируем вместе?

1. Концерт

Большой светлый зал, блестящий рояль, неописуемый витающий запах. Всё это уже так укоренилось в душе Маши Рябининой, что, казалось, нельзя теперь без этого жить – прошло столько лет рядом с замечательными людьми, искусством, концертами. Сердце всегда стучит чаще, когда идёшь на занятия и слышишь из окон, что в кабинетах занимаются ребята: как множество фуг, этюдов и сонат смешиваются друг с другом, вплетаются минорные и мажорные мотивы разных инструментов, создавая до чего потрясающую музыку, будто сама природа говорила нотами. Даже не верится, что скоро она в последний раз переступит порог детской школы искусств.

***

В тот день было неожиданно солнечно. Актовый зал прямо-таки сиял от естественного света, и артистам просто-напросто негде было спрятать своё волнение, поэтому они либо находились в соседней комнате, где было жарковато, но их не могли услышать, либо в уголках кулис, где растягивалась успокаивающая тень. Концерт потихоньку подходил к концу, оставалось несколько номеров. Трое девочек за сценой волнительно шушукались, ожидая своего скорого выступления.

– Нет, я не могу! Не могу! – дрожала, как осиновый лист, маленькая флейтистка. Её уложенные мамой кудряшки успели снова вернуться в привычный пушистый вид.

– Да всё у тебя нормально, Ник. А вот я, кажется, забыла начало, – тихо произнесла старшая в их «Маленьком трио» скрипачка Лена, поправляя счастливый галстук-бабочку. – Я не помню, какие ноты в начале…

– Нет, ты не могла забыть, никогда не забывала! Мы же миллион раз репетировали, – старалась подбадривать подруг пианистка Света.

– Может, ещё разок пройдём? – спросила в надежде Ника.

– Щас прям, нам уже скоро выходить!

– Хочу к Виктории Александровне…

Маша, услышав весь оживлённый разговор, не выдержала и подошла к ним:

– Девочки, вы чего? Всё хорошо, успокойтесь. Вдохните побольше воздуха и не переживайте ни о чём.

– Легко сказать, ни о чём не переживать! – протянула Лена. – Особенно когда забыл, что в первом такте.

Маша уже хотела было возразить её словам, как тут почувствовала, что со спины кто-то подошёл. Хотя, что тут таить, она прекрасно знала кто.

– Света, Вероника, Лена, нервничаете что ли? Да всё нормально, не волнуетесь так сильно. Вы же такие молодцы, хорошо на последнем прогоне сыграли и не сбивались.

– Пашка! – хором радостно произнесли все трое.

Паша учился с Машей в одном классе музыкальной школы: чуть выше её ростом, стройный, с тёмными мягкими волосами и одетый в рубашку и брюки, словно юноша, сошедший с советских плакатов. Глаза через тонкие линзы прямоугольных очков добродушно поблёскивали в сумраке.

– Тебе-то хорошо, ты последним выступаешь, не сейчас, – протараторила Света, что моментами в речи у неё вышел свист. – А нам… Виктория Александровна ещё ведущая, не сможет подойти к нам перед выходом.

– Там ещё половина моего класса пришла, ужас! – выпалила малышка Ника.

Губы у Паши расплылись в доброй улыбке:

– Слушаете, вы же музыканты – когда пойдёте на сцену, думаете о хорошем, что хотите подарить зрителям эмоции. Небольшие запинки никогда не ставят крест на том, что музыкант вложил себя в выступление.

– Вот именно, Паша дело говорит, – добавила Маша. – Небольшое волнение – это нормально, поэтому не обращайте внимание и играйте в радость!

«Маленькое трио» переглянулись и будто по команде заглянули через щель кулис в зал. И Лена как старшая в их ансамбле повернулась снова к старшим ребятам и за всех заверила:

– Фух, ладно. Постараемся.

Обе подруги ей в поддержку закивали.

– Ну, вот! Попейте быстро водички, пока есть время, и идите, – мотивирующая речь Паши подействовала на молодых артистов как надо, и они убежали.

Через пару минут «Маленькое трио» вышли на сцену, приняв самый серьёзный и сдержанный вид, какой только могли сделать. Аккуратно вступив на «пиано», они начали играть – фрагмент из облегчённого варианта «Обливион» Пьяццоллы звучал хоть немного неумело в силу детского возраста, но всё-таки хорошо.

За концертом продолжали безмолвно следить Маша с Пашей, спрятавшись в золотистой тени бежевого шёлкового занавеса, пока молчание не прервал Пашка:

– Ты ведь тоже скоро выступаешь. Волнуешься?

– Немного. По правде говоря, когда у меня во время игры подкашиваются ноги, то получается лучше всего.

Паше этот ответ показался забавным, и тот тихонько ухмыльнулся.

Она искоса рассматривала его лицо. Уже видны черты взрослого серьёзного юноши, но по-прежнему в них узнавался волевой добрый мальчишка, умеющий мечтать. Такой уж у него характер – пылкий, но ответственный. Это заметно даже по глазам, в которых всегда горела жизнь, не даром говорят: глаза – зеркало души. А Паша красив, потому что душа его красива – Маша была уверена в этом наверняка, никак иначе.

Вдруг он подошёл к прикреплённому на стене списку номеров. Уголки губ дрогнули в понимающей улыбке, веки чуть сузились: «Следующая идёт она», – читалось в его взгляде. Паша обернулся к ней и, видимо, уловив той волнение, приобнял за плечи и подбодрил:

2. Волшебный витраж

Первые пару часов после концерта всегда считались одним из самых приятных моментов в детской школе искусств и в принципе во всех творческих кругах. Артисты и педагоги могли вздохнуть полной грудью и вместе со зрителями обменяться свежими впечатлениями, пока дух концертной суеты ещё окончательно их не отпустил.

– Ой, ну все такие молодцы! – восклицала вновь и вновь хоровик и директор в одном лице Екатерина Григорьевна, подпрыгивая на короткой ножке. – Все как надо выступили!

– Ага, это ведь вы на репетициях на нас орали, – в шутку и почти без обиды кинул Федька Фирсов, с которого скатывался уже седьмой пот от перетаскивания реквизита.

– Да у нас как всегда: на репетициях – ужас, а потом всё как по маслу, – беззаботно произнесла Наташа Кравчук, изящно размахивая своими аристократичными руками.

Екатерина Григорьевна засмеялась в голос, мол: "В этом вы правы!".

Гости постепенно расходились. Лишь несколько особо изголодавшие любители искусства продолжали возбуждённо разговаривать в парадной – они даже не думали уходить и, видно, так не хотели возвращаться к рабочим будням. Таких всегда выдавали глаза – сияли так, словно выпили целебную микстуру.

Вскоре Нина Викторовна пригласила своих учеников на чай, чтобы отпраздновать событие, и как только это было сказано, по залу разнёсся радостный голодный вопль, и кучка детей повалилась на второй этаж. Кабинет у Нины Викторовны маленький, скромный, но очень уютный: два пианино "Токката", стол, лампа, небольшое старое зеркало и деревянный шкаф с вешалкой в углу. В целом, примерно также, как и во всех кабинетах, разве что на стенах красовалась парочка масляных пейзажей вместо плакатов с теорией, а за жалюзи прятались принесённые из дома два горшка с геранью и мятой, создавая едва заметный приятный аромат.

На столе вместо многочисленных папок с нотами ребят ждали куча конфет, пирожные, печенье из соседнего кафе и стаканчики с чаем. Когда все уже жадно потянулись скорее выхватить что-нибудь вкусное, зашла Нина Викторовна. Она по-учительски поставила руки на талию и обвела детей взглядом:

– Слушайте, а где у нас Павлик?

Машу как молния ударила: «Неужели ушёл?», и вызвавшись его отыскать, вышла из тесного громкого класса.

– «Хм, остался в актовом? Может, не услышал про чаепитие?»

Паша действительно был там, и при входе она замерла от очарования. Актовый зал сиял как живая картина: пустели зрительские кресла, на драпировках переливались разноцветными бликами весенние декорации, а на сцене только лишь одинокий рояль купался в лучах солнца. Паша стоял в первых рядах и с какой-то особой задумчивостью глядел на него. И тишина. Такая магическая, спокойная отрешённость, странно сочетающаяся с бушующим праздником на этаже выше, словно здесь время остановилось, и Паша был частью этой композиции. Будто тронешь – и всё распылится, как хрупкое стекло. До чего необычайно красиво.

Маша слегка попятилась назад. Она почти решила и вовсе его не звать, боясь испортить здесь воцарившуюся гармонию, но всё же негромко произнесла:

– Паш...

Два ярких огонька будто выстрелили в неё, заставляя невольно застыть – у Паши было свойство неумышленно поражать даже самым простым взглядом.

– Тут Нина Викторовна на чай зовёт, тебя все ждём...

Он снова оглядел зал с потерянной улыбкой на лице и затем, медленно направляясь к выходу, неспешно ответил:

– Да, иду.

В нём явно что-то переменилось, Маша только не понимала, что конкретно. За пару лет тесного общения она уже улавливала, когда что-то было не так: кулаки в карманы засунул, губы поджал, словно не давал себе говорить, хотя минуту назад он выглядел таким расслабленным и счастливым. Неужели она своим присутствием всё-таки что-то нарушила?

– Всё нормально? Ты какой-то задумчивый стал, – аккуратно начала она, выводя на разговор, когда они поднимались по лестнице.

– Да нет, всё нормально. Даже, наоборот, хорошо. Просто вспомнил, сколько здесь всего произошло за последние годы и навеяли старые воспоминания. – заверил он, и на последних словах в его голосе всё же прорезались тёплые ноты. – Ты скоро домой пойдёшь?

– Я хочу помочь Нине Викторовне убраться после чаепития, так что я ещё не ухожу. Да мне и не хочется пока уходить.

– Мне тоже. Так здорово, что завтра лёгкий день, так не хочется сегодняшний вечер портить домашкой, – и с облегчением выдохнул, потянув руки вверх. – А тут все красивые, нарядные, да ещё угощают в хорошей компании!

Паша перестал теперь казаться отчуждённым – говорил и вёл себя как прежде. Однако, когда они дошли, она всё же остановила его возле двери кабинета.

– Да всё хорошо, Маш, – успокоил он, ясно понимая свою подругу. – Ничего не случилось. Это у меня бывает, нахлынет на рефлексию, ты же знаешь. Но сейчас я в настроении как никогда. И ещё сильнее буду в нём, если там не успели всё съесть.

И улыбался действительно искренне, но на губах его будто оставался какой-то несказанный вопрос.

***

Вечерело. Солнце напоследок щедро золотило лучи. По бокам коридоров ждали своего пламенного часа лампы, напоминающие в темноте свечи как при венском дворе. Наевшись угощениями Нины Викторовны, все потихоньку разбегались по домам, и детские голоса на этажах умолкали.