Пока мы не проснулись

Глава 1.

Почему-то в голове больше не осталось воспоминаний. За мысли было сложно уцепиться — они плыли где-то в сознании, как прекрасные белые лебеди, расправляющие крылья.

Как её звали? Почему она здесь? Вопросы то и дело мелькали перед глазами, но думать было тяжело. Голова превратилась в огромный булыжник, об который любая мысль ударялась и тут же растворялась в зыбучем песке.

Песке? Откуда вообще появилось это сравнение? Всё казалось таким странным, неестественным — словно отрывки из сна, которые так усердно пытаешься вспомнить после пробуждения.

Перед глазами было поле. Тёмное, бескрайнее поле. На небе то появлялись, то гасли звёзды. Похоже, пролетела комета. Или это тоже просто показалось?

Листья мирно шуршали от лёгкого свежего ветерка. Колосья, так аккуратно и бережно высаженные агрономами, были готовы дать свои семена. Может быть, кто-то сможет сделать из них муку, испечь хлеб, накормить маленьких голодных детишек. Это было бы прекрасно.

Как жаль, что ночью цветы закрываются и прячут свой чудесный аромат. Как бы хотелось вдохнуть этот сладкий запах и никогда не возвращаться домой.

Сова. Где-то на дереве она сидит и «ухает». Это так мило. Всегда хотелось увидеть сову вживую. Правда ли она умеет так крутить голову, как показывают в книжках? Может, это всё сказки взрослых? А может, это даже и не сова?

Перед глазами появлялось всё больше звёзд. Они почему-то были разных цветов, словно кто-то разлил на бумаге краски, оставив разноцветные пятна на белоснежной поверхности. Она видела в них маленького красного зайчика, что бежит от жёлтого волка; розовую медузу, поднимающуюся с глубин океана; синее солнце, которое, наверное, светит в Антарктиде — ведь там так холодно… В какой-то момент они все потеряли свои краски, стали холодными, пугающими. Вот-вот упадут с неба, и тогда мир погрузится во мрак.

Сон куда-то пропал. Она взглянула на свои маленькие руки в большом и широком медицинском халате. Он был такой белый и мягкий, словно сделанный из ваты, но при этом от чего-то пугающий. Она не любила врачей и боялась даже просто заходить к ним в кабинет или видеть где-то на улице. Они делали больно. Очень больно. Но мама всегда говорила, что так нужно, что они добрые и обязательно помогут. Правда ли они помогали?

Рукава медленно окрасились в бордовый. Руки задрожали. По телу пробежал холодок. Больно.

— Ничего хорошего не стоит ждать от этого халата, — девочка фыркнула и бросила его на землю.

Сзади послышались крики. Вдруг стало очень страшно. Тёплая ночь больше не казалась дружелюбной. Луна стала тусклой и еле-еле светила с небосвода. Дыхание участилось. Ноги уже не могли стоять на месте — хотелось побежать куда-то вперёд, спрятаться и ждать маму, которая всегда приходила на помощь. Которая всегда могла защитить.

Голоса медленно приближались, становились чётче — теперь можно было различить даже отдельные слова.

— Она… Здесь… Тревога… Запретная… Тревога…

Появились странные жёлтые огоньки. Они шагали из стороны в сторону, словно солнечный лучик спустился на землю и хотел посмотреть, что там скрывается среди высоких колосьев.

Девочка испугалась и побежала в неизвестном направлении. Камешки больно резали ступни — почему-то она бежала босиком. Перед глазами всё плыло, наверное, от слёз, что быстрыми ручейками текли из глаз.

Впереди показалась железная дорога — длинные рельсы и деревянные шпалы. Интересно, появится ли поезд? Так здорово забираться на верхнюю полку и свысока смотреть на проходящих мимо людей, а за окном мелькают деревья. А какая радость наступала, когда появлялась возможность увидеть лошадей или коров, пасущихся на лугу!

«Нужно пересечь пути», — неожиданно пронеслось в голове, заставив девочку остановиться.

«Зачем мне туда?»

Она стояла в ступоре, пытаясь понять, откуда появилось это воспоминание. Казалось, она уже видела эту дорогу, словно за ней было что-то очень важное. Но что?

Позади послышались выстрелы. Девочка вздрогнула. Наверное, там просто её ждала мама — значит, всё же нужно добраться на ту сторону.

— Она где-то здесь! — кричал какой-то мужчина, светя карманным фонариком.

Маленький бледный лучик бегал из стороны в сторону, освещая траву под ногами.

Малышка решила, что взрослые дяди просто играют в войнушку, как это делали её старшие друзья со школы. Они часто собирались на заднем дворе и кидали друг в друга камешки, громко смеясь и ругаясь. Мама не разрешала дружить с этими ребятами — говорила, что они злые и могут научить чему-то плохому. Но иногда девочка тихо прокрадывалась на футбольное поле и с любопытством смотрела, как мальчишки, все в грязи и песке, играли в какие-то взрослые игры, правила которых она так и не смогла понять.

Однажды один из мальчиков, вроде бы его звали Володя, увидел её и сказал: если она когда-нибудь заметит, что дяди дерутся по-настоящему, нужно немедленно бежать и звать на помощь.

Так она и сделала.

В ушах звенело. Звуки выстрелов пугали и оглушали, сбивали с дороги, теряли ориентир, в глазах всё мелькало. Она собиралась добраться до железной дороги и убежать в лес — туда, где, скорее всего, сидела мама и волновалась о пропавшей дочке.

Она не знала, что именно ищет и как сможет спасти, но отступать уже было поздно. Ещё чуть-чуть — и пули прошли бы сквозь её крохотное тело.

Девочка споткнулась о камешек и рухнула вниз. Лицо оказалось в грязи, ладони кровоточили. Она упала во что-то вязкое и мокрое. Было холодно и страшно.

Она решила, что теперь похожа на ниндзя, который в кромешной тьме бежит по лесу и защищает свой клан. Лёгкая улыбка засияла на детском личике.

— Вон она! — прокричал человек знакомым голосом. — Она почти на границе, не дайте ей попасть внутрь!

Снова посыпался град пуль. Они падали рядом с ней на землю, одна даже отрикошетила и слегка ранила девочку в ногу. Она скривилась от боли, но кричать было нельзя — самые лучшие ниндзя ведут себя очень тихо. Она поднялась на четвереньки и медленно поползла к стальным рельсам.

Глава 2.

— Не порядок! — послышался чей-то хриплый, старческий голос.

Девочка тут же открыла глаза и сощурилась от яркого света, проникающего в палатку. Перед ней на корточках сидел пожилой мужчина, одной рукой державший вход в палатку. Его лицо было морщинистым, загорелым, седые короткие волосы аккуратно зачесаны назад, скрывая появившуюся с возрастом лысину. Оранжевая рубашка в клетку была застегнута до последней пуговицы. На ногах — широкие тёмно-серые брюки.

— Не порядок, — пробурчал он вновь, прищурившись. — Уже давно начались уроки, а ты до сих пор здесь. А-ну, вылазь, внучка.

Девочка помешкала, но просьбу выполнила. Она вышла из палатки вслед за стариком.

— Ай-ай-ай, Калина, нельзя нарушать правила, — причитал он.

— Извините, я… — девочка склонила голову, как обычно делала, когда её ругали взрослые, но тут страх перерос в удивление. В груди что-то кольнуло, словно больно ударили под дых. — Подождите... как вы меня назвали?

— Калина, нельзя нарушать правила, — снова повторил дед.

Он медленно уходил вперёд, периодически поглядывая на девочку.

«Калина? Почему это имя мне так знакомо? Неужели я уже где-то слышала его?» — проносилось в голове.

— Подождите! Что вы сказали? — она догнала его и переспросила.

— Калина, все тебя давно ждут! — дед остановился и посмотрел прямо в голубые глаза девочки. — Негоже пропускать занятия.

«Все меня ждут? Неужели это мама!» — обрадовалась она. «Ну конечно, всё это был страшный сон, я заснула где-то на школьном дворе, и теперь меня отчитывает учитель!»

Она настолько обрадовалась, что чуть не запрыгала на месте.

— Калина!

— Простите…

Дорога к школе шла через старые склады и детские площадки, где давно ржавые турники и кольца для гимнастики тихо скрипели от ветра. Все здания выглядели одинаково: серые, грязные, с облупившейся штукатуркой и граффити, которые ещё не успели замазать. Их словно специально копировали друг с друга, чтобы не заморачиваться во время строительства.

Они шли по аккуратной гравийной дорожке, вокруг которой росли заросшие сорняками цветы. Казалось, никто и не думал ухаживать за этим местом.

— Я – Виктор Валерьевич, — представился мужчина. — На меня нечасто обращают внимание, поэтому, думаю, ты меня и не узнала. Я здесь за порядок, за дисциплину. А самое главное — за спокойствие. Никто не пройдёт мимо моего острого глаза. Всё должно быть по расписанию: дети на уроках, учителя в кабинетах, обед – вовремя. Понимаешь меня?

Она лишь кивнула. И вдруг услышала, как сама себе отвечает совершенно чужим, незнакомым женским голосом:

— Понимаю, товарищ Виктор.

Он улыбнулся и проводил её до входной лестницы.

Теперь здание приобрело более-менее парадный вид: огромная синяя надпись «Океан» зияла на фасаде, вокруг лестницы стояли серые бетонные статуи пионеров, держащих в руках книгу или спортивные принадлежности. Белые двери со стеклянными окошками ограждали вход.

— Умница. Старайся лучше! И не теряйся больше. Тебя все давно ждут! —прокричал Виктор вслед уходящей девочке. Его голос почему-то звучал как старая плёнка в магнитофоне: хриплый, прерывистый, будто звучащий откуда-то сверху.

Калина не ответила. Лишь взялась за круглую ручку входных дверей и зашла внутрь.

Внутри было на удивление светло. Голубая краска на стенах, коричневая квадратная плитка, уложенная узором на полу. Белые узкие двери по две в каждом проходе со стеклом и деревянными поручнями. Под потолком красовались несколько красных лозунгов: «Будь готов! Всегда готов!», «Ты труд другого уважай, сам насорил, сам убирай», чуть ниже висели инструкции о мерах пожарной безопасности, распорядок дня и несколько рисунков на бумаге, приклеенных липкой лентой.

— Калина! Где ты была? — мальчик лет восьми тронул ее по плечу. — Давай пойдем в общую комнату, пока ещё идёт перерыв.

Девочка не понимала, что происходит. Он взял ее за руку и начал вести куда-то к белым дверям. Тогда она увидела, что на ней чёрное платье до колена с длинными рукавами, а на груди белый кружевной фартучек. По щекам били две аккуратно собранные косички. Интересно, она все это время была так одета?

Общая комната, как назвал ее мальчик, представляла собой небольшое помещение с пошарпанным коричневым диваном возле окна, столиками разного размера, на которых лежали разного рода книжки, раскраски, бумага и цветные карандаши, а также множество табуретов, расставленных в хаотичном порядке. Почти все места были заняты, поэтому мальчик, одетый, как заметила Калина, в черных пиджак и брюки, подобранные ровно по размеру, сел прямо на подоконник. На его груди засиял значок в виде маленькой красной звёздочки.

— Смотри, что нарисовал сегодня, — он протянул ей мятую бумажку, где было изображено нечто похожее на машину зелёного цвета. В углу подпись: «Рома». — У отца моего такая, вырасту — сам буду ездить.

— Очень красиво, — прошептала Калина.

— Что ты такая кислая, Каля-я, — последние буквы он так долго тянул, откинув голову, что чуть не подавился воздухом.

— Я... Просто. — она не знала, что ответить: кто он такой, почему он ее знает и где они вообще. Всё это здание не было похоже на ее школу, и вообще всё казалось чужим, необычным и странным. — Я к маме хочу, — тихо всхлипнула девочка, вытирая поступившие к глазам слезы.

Всё ее очень пугало, она не видела знакомых лиц, не понимала, где находится и что теперь делать. Где-то там за железной дорогой ходят люди с автоматами, а здесь — ребята школьного возраста, которых она видит в первый раз, но почему-то каждый знает ее имя.

— Опять двадцать пять, — сказал Рома, спрыгивая с подоконника. — Да зачем тебе мама, ты посмотри, как тут здорово! Никаких домашек, строгих родителей, ходи и веселись целый день. Или тебе опять не хочется идти петь нашу песню?

— Песню?

— Мы – весёлые ребята,

Мы – ребята-октябрята.

Так назвали нас не зря,

Глава 3.

Калина едва успела проскользнуть в класс, как следом зашла она — Ольга Александровна. Высокая, стройная блондинка, в безупречном коричневом костюме. Он был идеально выглажен, без единой торчащей ниточки, без единого залома. Не было даже катышек. Она держала в руках толстую папку, видимо туда заносили всю информацию о детях, а также планы занятий, и несколько письменных принадлежностей, среди которых Калина приметила ручку с золотистым колпачком и несколько идеально заточенных простых карандашей. На ее носу изящно поблескивала тонкая, почти прозрачная, оправа очков, придававшая ее лицу особую строгость. Она была словно не из этого мира, нарисованная, списанная с литературных произведений, вырезанная из модных журналов.

Класс, где они были, был довольно просторный. Высокие потолки, большие окна, из которых лились теплые лучи солнца, окрашивающие помещение в бледно жёлтый цвет. Стены аккуратно выкрашены в бежевый цвет, кое-где облупившейся. На них висели чьи-то портреты — возможно, известных музыкантов. Но ни одного из них Калина не смогла признать. В воздухе витал запах мела и мокрой тряпки, которой вытирали доску. Парты стояли чуть поодаль, освобождая место, для стоящий детей.

Учительница остановилась у стола, разложила все свои принадлежности, повернула папку так, словно примеряла ее к какой-то идеально выстроенной линии. Затем быстро и элегантно поправила очки, осмотрев учеников поверх оправы. Она поздоровалась, ее голос звучал строго и громко, как подобает преподавателям. Калина даже вздрогнула от неожиданности.

— Начнем урок. Надеюсь, в этот раз все будут вести себя как подобает? — Ольга Александровна снова обвела взглядом толпу школьников, собравшихся в кабинете. Здесь были и девочки, и мальчики в одинаковых формах, точно таких же, что носили Калина и Рома. Все стояли в одну шеренгу по росту, выстроенную строго по росту, словно солдаты на плацу.

Калине повезло стоять возле Ромы. Хоть так ей становилось немного спокойнее — рядом его лёгкое дыхание, тихий смешок, словно всё вокруг было лишь игрой, испытанием.

— Калина! — неожиданно воскликнула Ольга Александровна. — Неужели ты у нас наконец-то появилась? Прогуливаешь музыку?

— Никак нет. — почти неслышно прошептала девочка, склонив голову. Было страшно смотреть в грозные зелёные глаза, прожигающие ее изнутри.

— Мы здесь за порядок! За равенство! За единство! — отчеканили она. — Какой пример ты подаешь своим младшим? Ты как-никак уже в третьем классе, а всё такая же бестолковая.

Калина сжала зубы, впилась ногтями в ладони. Лишь бы не плакать. Лишь бы не плакать. Нельзя. Нельзя. Она стояла не шевелясь, ожидая наказания или нового потока злобы.

Но Ольга Александровна вдруг изменилась, стала веселой, дружелюбной и милой. Строгость растворилась где-то в воздухе, лицо стало мягким, даже слегка озорным. Она села за чёрное лакированное пианино в углу комнаты — старому, но хорошо отпарированному, с белыми клавишами над которыми виднелась еле заметная паутинка пыли. На крышке стоял кувшин с водой, а в нем — маленькая розочка цвета алого заката. Почти увядшая, но не растерявшая своей красоты. Она начала играть. По комнате побежали первые аккорды. Прекрасная мелодия наполнила воздух, сделала его легче, уютнее, мягче. Она лилась так чисто и сладко, как льется свежевыжатый яблочный сок в стакан со льдом. Все начали петь — звонко, хором. Слова сами ложились на язык, будто Калина знала из всегда. От чего-то она сразу влилась в ритм, вспомнила эту странную песню октябрят, что когда-то давно слышала мельком. Не было страха, не было ошибок, всё растворилось в музыке, словно белые крупицы сахара в горячем горьком чае.

Один мальчик от чего-то закашлялся. Он согнулся и стал бить рукой по груди. Кашель был сухим, рваным, словно его горло царапали изнутри. Музыка остановилась. В кабинете повисла тяжёлая тишина, и каждый ощущал ее вес.

— Что у тебя там опять, Павел? — и вот она снова стала ведьмой. Ее голос холодный, резкий, словно сосулька, падающая с крыши.

— Ничего... всё в порядке, — он испуганно повернул свою рыжую головку в красной пилотке, стараясь выпрямиться.

Ведьма ничего не ответила, снова вернулась к пианино и начала играть. Теперь аккорды обрели силу, она стучала так, будто хотела силой выбить музыку из музыкального инструмента.

Калина любила музыку, вспоминала, как вместе с отцом пела под гитару старые песни, которые так надолго засели в душе. Иногда они сочиняли что-то самостоятельно, придумывали смешные истории и пели так громко, что даже птицы разлетались по углам. Она улыбнулась.

Паша вновь закашлялся. Звук разнёсся по классу, как гром среди ясного неба. Все напряглись. Теперь ведьма встала. Она вдруг стала ещё больше, на три, нет, на пять голов выше ребят. От нее падала страшная тень, закрывающая половину стены. Она схватила мальчика за руку и вывела из строя.

— У нас скоро выступление, если ты будешь себя так вести, то я доложу обо всем директору, — она кричала так сильно, что даже слюни вылетали из ее рта.

— Но я ведь... — мальчик хотел оправдаться, сказать любую ложь, лишь бы не отводили к директору, но Ольга Александровна была непреклонна, ее зелёные глаза горели как два холодных фонаря.

Она вывела его в коридор и хлопнула дверью, бросив напоследок пару слов:

— Подумай над своим поведением!

В классе снова воцарилась тишина, теперь густая и тревожная...

Калине от чего-то стало жалко Пашу. Она не знала его, но эта грымза явно поступила бесчеловечно. Ведь он не мешал занятию, лишь покашлял немного. Вдруг он заболел? Или у него аллергия? Это же нормальная реакция организма. Она бросила короткий взгляд на Рому, стоящего неподвижно, и словно во сне сделала шаг вперёд.

— Манн? Что ещё такое? — вновь рявкнула учительница.

— Мне кажется, вы поступили неправильно, — она всё ещё боялась ведьму, но что-то внутри отчаянно желало бороться за права одноклассников. Ведь они были октябрятами. Одной семьёй. Разве вот так просто можно бросить товарища?

Глава 4.

После урока музыки Калина шла вместе с Ромой вниз по коридору, чувствуя, как сердце ещё немного подрагивает от недавнего происшествия. Но страх уже растворялся в шуме перемены. С каждой ступенькой вниз становилось легче, а запах чего-то горячего и вкусного из столовой постепенно перебивал все тревожные мысли.

Столовая оказалась совсем непримечательной: несколько длинных белых столов на серых железных ножках, вокруг которых стояли по четыре маленьких деревянных табурета. Стены были выкрашены в блеклый жёлтый цвет, от окон тянуло лёгкой прохладой. У дальней стены возвышалась массивная фигура поварихи — крупной женщины в крахмальном белом колпаке и вечно закатанном фартуке. Щёки её пылали от жары, а руки так быстро раскладывали еду по тарелкам, что казалось, будто половник в её ладони живёт собственной жизнью. Казалось, она любит свою работу и превращает готовку пищи в некий ритуал, известный только ей. У нее не было других помощников, кроме дежурных, закрывающих на стол, но даже так она умудрялась накладывать идеально ровные порции в несколько десятков тарелок.

С одной стороны громоздкой тумбы лежала высокая стопка разноцветных подносов, с другой – блестели металлические ложки и вилки, пахнущие горячей водой и чем-то железным. Надежда Петровна, так звали повариху, не переставала командовать, словно на кухне шёл настоящий парад.

— Сейчас все сюда сбегутся, а у вас ещё ничего не готово! — её голос был хрипловатый, но звучал громко, как колокол. — Осталось пять минут до обеда, пошевеливайтесь!

В столовой пока было пусто – видимо, сегодня именно их класс дежурил, накрывая столы к обеду. Ребята быстро разбежались по рядам, спеша расставить тарелки и приборы. Калина вместе с неугомонным Ромой, что быстрее всех носился с тарелками от одного стола к другому, умудряясь при этом подшучивать над одноклассниками, готовила два ближайших стола.

Она старалась не обращать внимания на крики поварихи, ведь не любила, когда её подгоняют. Поэтому накрывала стол в своём темпе, тщательно, будто это было какое-то особое задание. Сегодня на обед было картофельное пюре – мягкое, пахнущее сливочным маслом, – и две маленькие розовые сосиски, от которых ещё поднимался пар. Их было расставлять проще всего: четыре места – четыре тарелки с одинаковыми порциями.

С супом всё оказалось гораздо сложнее. Красная жидкость то и дело норовила выплеснуться из глубокой чаши, оставляя тонкие следы на краю. Калина смогла аккуратно донести лишь одну тарелку борща, пока другие ребята уже справились с половиной работы. Каждый шаг сопровождался лёгким бульканьем супа, ароматом чеснока и капусты, отчего у девочки громко заурчало в животе.

— Осторожнее, Манн! — донёсся крик Надежды Петровны, когда Калина поставила вторую тарелку и чуть не пролила её на белую скатерть. — Нам тут не художественный кружок, а столовая!

Калина слегка разозлилась, но промолчала. Её смущало, что все эти взрослые — и учительница музыки, и даже повариха — только и делают, что кричат и торопят. Но всё же внутри росла тихая радость: работа почти закончена, столы аккуратно накрыты, и вот-вот в дверях покажутся дети.

На часах пробило ровно 13:00, и в столовую начали сбегаться школьники. Кто-то шумно тащил стул, кто-то шутил и толкался, от чего воздух сразу наполнился гулом голосов. Одни садились компаниями – любители читать, ходившие вместе на кружок и обсуждавшие книги; спортсмены, что неугомонно гоняли мяч на переменах; музыканты и художники. Каждый стол будто собирал вокруг себя свой маленький мир.

Калина украдкой вытерла руки о платье и оглянулась.

Девочка растерялась – людей было так много, что она не знала, куда ей лучше сесть. Шум, звон посуды, запах горячего картофельного пюре и сваренных сосисок только сбивали с толку. Тут её окликнул Рома:

— Что стоишь! Садись давай! — он махнул рукой в сторону табуретки. — Я взял нам чуть больше хлеба!

Мальчик сиял как победитель, держа на подносе три куска, и говорил с набитым ртом, будто боялся, что трофей отнимут.

Калина осторожно села напротив, с тоской глядя на свою тарелку. Есть хоть и хотелось, но почему-то содержимое тарелки отталкивало.

— С тобой явно что-то не так, — заметил Рома, разглядывая её. — Не говоришь, не ешь, жуков искать не хочешь.

— Не знаю… — протянула она. — Можно тебе секрет рассказать? Только не смейся, ладно?

Школьник важно кивнул, отправляя в рот очередную ложку пюре.

— Я как будто попала в другой мир, — тихо сказала Калина. — Всё вокруг знакомое и чужое одновременно. Я ничего не помню. Это место вроде привычное, но пугающее. В голове каша. Я не знаю, что делать…

Рома внимательно слушал, и только через пару секунд выдал короткий смешок:

— У тебя точно солнечный удар!

— Извини, глупости говорю, да… — она наклонила голову и уставилась на лакированные туфельки.

— А что ты вообще помнишь? — с интересом спросил он. — Должно же хоть что-то остаться! Давай так: ты расскажешь, что помнишь, а я расскажу про всё остальное!

— Что помню? — девочка задумалась, крутя ложкой в густом пюре. — Лес… звёзды… железная дорога… люди в форме… страх… палатка… утро… — она медленно перечисляла, стараясь не пропустить ни одной детали.

— Ты была за железной дорогой?! — глаза Ромы стали круглыми, из рук едва не выпала вилка. Он смотрел на неё так, будто она совершила научное открытие или невероятную глупость.