— Свадьба будет через месяц, Дарья.
Голос матери был как нож.
Чёткий. Уверенный. Без права на слёзы.
Дарья сидела на краю дивана, как будто всё это не с ней.
Как будто это репетиция спектакля, где она — лишь декорация.
Говорили взрослые.
Решали взрослые.
О ней. Без неё.
— Это… Никита? — спросила она.
Голос едва не сорвался.
— Конечно, — кивнул отец.
— Я не против… — прошептала она.
И это была правда.
С детства — с того самого лета, когда он дал ей мороженое и не запомнил её имени —
она знала: он будет её первой любовью.
И, наверное, последней.
Через три дня. Был тихий вечер.
Семейный ужин.
Два стола. Две фамилии. Один контракт.
Он вошёл в зал поздно.
Костюм. Часы на запястье.
Аромат дорогого парфюма.
Уверенность, как у тех, кто знает: всё уже принадлежит им.
Дарья поднялась, как учили.
Он посмотрел на неё.
И в его взгляде не было ни теплоты.
Ни интереса.
Ничего.
— Привет. — Она попыталась улыбнуться.
— Давай сразу, — перебил он, чуть наклонившись. — Это брак. Игра. Не строй иллюзий. Ты не получишь любви. Только фамилию.
-Тебе этого достаточно?
Дарья сглотнула.
— А если я полюблю?
— Тогда ты проиграешь.
Они объявили о помолвке перед гостями.
Фото. Аплодисменты. Вино.
Он держал её за руку.
Слегка. Пальцами, как будто касался бумаги. Не кожи.
С другой стороны зала стояла девушка.
Высокая, с чёрными волосами, в красном платье.
Она не аплодировала.
Просто смотрела.
А потом — развернулась и вышла.
Тихо. Без скандала.
Но в её взгляде была война.
***
Дарья вышла на балкон, когда всё закончилось.
Ветер подхватил края платья.
— Не строй иллюзий, — повторила она его слова.
А потом, тихо, почти по губам:
— А что если я не просто влюблюсь?
А заставлю тебя полюбить меня?
Он нашёл её на балконе.
— Замёрзнешь.
— Я привыкла к холоду, — тихо ответила Дарья, не оборачиваясь.
Он встал рядом.
Не слишком близко. Не слишком далеко.
— Зачем ты согласилась? — спросил он после паузы.
— А у меня был выбор?
Он посмотрел на неё. Долго. Как будто пытался угадать, врёт ли.
Дарья выдержала взгляд.
— Ты знала, что я не хотел этого брака? —
— Да.
— И всё равно согласилась.
— Потому что у меня… — Она сглотнула. — …нет другого способа быть рядом с тобой.
Он чуть прищурился.
— Любишь?
— С детства.
— Глупо.
Он хотел уйти, но она шагнула вперёд:
— А ты? Ты кого любишь?
Он замер.
Глаза на секунду дрогнули.
— Это не твой вопрос.
— Но я — теперь почти твоя жена.
Он усмехнулся. Горько.
— Только на бумаге. В постель я тебя не звал.
Он ушёл.
А она осталась.
С глазами, полными не слёз, а вызова.
Ты не позвал — но я не уйду.
Ты не полюбил — но я всё равно здесь.
Потому что любовь не выигрывают.
Её выстраивают.
Даже из руин.
В это же время, в другом конце города,
Вика била по рулю.
На ногтях — следы крови.
На лице — ни слезинки.
— Если ты думаешь, что эта милая дурочка отнимет у меня тебя… прошептала она сквозь зубы, —
ты плохо меня знаешь, Никита.
Переезд был в пятницу.
Она складывала вещи в шкаф, пряча улыбку между рубашками — будто складывала мечту, где они вместе.
А он смотрел на пустые стены и думал, сколько нужно прожить в доме, чтобы перестать чувствовать себя гостем.
Дом был огромным — два этажа, мрамор, стекло, идеальный порядок.
Но не было уюта. Не было жизни.
Как будто всё это — декорация.
Для чужих.
Она прошлась по залу, провела рукой по гладкой поверхности стола.
Села на диван. Ждала.
Прошёл час.
Потом второй.
Он вошёл, не извинившись.
Скинул пиджак, бросил ключи.
Прошёл мимо, не взглянув.
— Привет, — сказала она.
— У нас раздельные спальни. Ты слева.
— Ты всегда будешь говорить со мной так?
Он остановился.
— А как мне с тобой говорить? Ты жена по приказу.
— А ты — муж по контракту. Но я не собираюсь быть тебе мебелью.
— А кем ты хочешь быть, Дарья?
Она встала.
— Человеком. Женщиной. Тем, с кем разговаривают, а не отчитываются.
Он посмотрел на неё.
В первый раз — по-настоящему.
Долго. И — зло.
— Не начинай игру, в которую проиграешь.
В ту ночь она долго не могла уснуть.
Дом был как чужая тюрьма — красивая, роскошная, глухая.
Он не пришёл ни за словом, ни за прощением.
Он просто исчез в своей части дома.
Дарья вышла на кухню налить воды.
И услышала голос.
Тихий. Но знакомый.
Он говорил по телефону.
— Я не мог отказаться, Вика. Это всё из-за родителей. Ты же знаешь.
Пауза.
— Да. Мы в одном доме. Но это ничего не значит.
Длинная пауза.
— Конечно, я люблю только тебя.
Стекло в её руке дрогнуло.
Вода пролилась.
Он услышал звук.
Вышел в коридор.
— Подслушиваешь?
— Нет. — Она подняла на него глаза. — Просто теперь знаю, где моё место.
Он не ответил. Просто прошёл мимо.
И в его взгляде было что-то новое.
Раздражение?
Вина?
А она стояла и повторяла про себя:
Ты полюбишь.
Даже если весь мир будет против.
Ты полюбишь — меня.
***
Утро началось с глухой тишины.
Дарья спустилась на кухню — он уже сидел там. Чашка кофе, ноутбук, деловой вид.
Ни взгляда, ни слова. Только холод, который от него исходил.
Она налила себе чай.
Присела напротив.
— Сегодня ужин у Платоновых, — сказала она. — Нас пригласили.
— Я знаю.
— Мы должны прийти вместе.
— Разумеется. Мы же “счастливая пара”, — холодно усмехнулся он.
Дарья хотела что-то ответить, но сдержалась.
Внутри поднималась волна — не боли, а злости.
Значит, так будет всегда?
Ты рядом, но не со мной?
Ты говоришь, как будто я вещь, не человек?
***
Вечером она долго выбирала платье.
Не вырез. Не вызов.
Красота без пошлости. Достоинство. Уверенность.
Он ждал её у машины.
В тёмном костюме. Как всегда — безупречный.
И абсолютно закрытый. Холодный.
Она села рядом.
Он даже не посмотрел.
— Ты красивая.
Она вздрогнула.
Первый комплимент.
Но… он был.
— Спасибо.
— Это не значит, что я передумал.
— Я и не прошу. Просто веди себя так, чтобы никто не понял, как тебе не хочется держать меня за руку.
Он посмотрел на неё впервые за день.
В его взгляде мелькнуло… что-то. Может быть, уважение?
В зале витал аромат дорогого вина и несказанных сделок. Мужчины в костюмах, будто сошедшие с обложек журналов, вели разговоры полушёпотом — важные, как будто судьбы решались между глотками «Шато Марго». Женщины блистали в драгоценностях, смеялись не громко, но достаточно, чтобы подчеркнуть власть. Здесь не ели — здесь играли. И только она чувствовала себя чужой в мире, где любовь давно заменили договоры.
Они шли вместе.
Он держал её за талию.
Чуть-чуть. Для кадра. Для публики.
Она улыбалась.
Он — играл.
И вдруг — она.
Виктория
Она вошла в зал, и на миг стихли даже тосты. Красное платье струилось по фигуре, как пламя, слишком яркое для холодных бизнес-лиц. Она не нуждалась в представлении — её замечали. В этом взгляде была не дерзость, а вызов. Не просто гостья ужина — переменная, которую никто не просчитал. И только он знал: под этой уверенностью дрожало сердце, пришедшее не за сделкой, а за ним.
— Никита, — её голос был как укол. — Рада видеть.
— Вика, — он сжал пальцы Дарьи сильнее. — Приятный сюрприз.
Дарья сделала шаг вперёд.
— Добрый вечер. Я Дарья. Жена Никиты.
Вика подняла бровь.
— Знаю. Я была с ним… незадолго до свадьбы. Он мне рассказывал.
Она улыбнулась.
Слишком сладко.
Дарья не дрогнула.
— Надеюсь, ты пережила это достойно.
На секунду — молчание.
И в нём Дарья впервые почувствовала,
что внутри неё просыпается не девочка. А женщина.
Деловой ужин тянулся, как нескончаемый спектакль без антракта. Бокалы сменяли друг друга, тосты сливались в гул, а время словно застряло между вилкой и ножом. Она сидела рядом, слишком близко, чтобы забыть о ней, и слишком далеко, чтобы коснуться. Он улыбался по правилам, говорил по делу, а внутри считал минуты до конца.
Вика не ушла.
Наоборот — она села еще ближе.
Будто проверяла границы. Испытывала.
— Ты сегодня особенно красив, Никита.
Она провела пальцем по лацкану его пиджака. Жена не ревнует?
Дарья приблизилась о прошептала:
— Он сегодня не твой. А если честно — уже никогда не будет.
Вика усмехнулась.
— Это мы ещё посмотрим.
Она ушла.
Плавно. Словно ничего не случилось.
Но случилось.
Никита посмотрел на Дарью.
— Ты сегодня решила поиграть в ревнивую жену?
— Нет. Просто устала быть фоном для всех вокруг.
Он замолчал.
А потом выдал:
— Ты устроила этот спектакль, чтобы я тебя заметил?
— Нет, Никита. Я просто вспомнила, кто я.
И я не хуже неё.
Позже, в машине, он вёл молча.
Руки так крепко сжимали руль, будто только это держало его от слов, которые не имели обратной силы.
Дарья смотрела в окно, делая вид, что считает фонари, а не минуты его молчания.
Между ними звучала тишина — не пустая, а тяжёлая. Но Никита не выдержал, на выдохе сказал:
— Ты не должна была вмешиваться, — бросил он.
— А ты не должен был позволить ей прикасаться к тебе.
— Думаешь имеешь право ревновать?
— Я — твоя жена. Да. Я имею на это право.
Он резко затормозил.
Повернулся к ней.
— Ты правда думаешь, что можешь что-то чувствовать, когда мы просто играем на публику?
— А ты думаешь, что это всё останется игрой?
Она наклонилась ближе.
— Посмотри на меня. Я больше не боюсь.
А ты?
Молчишь… тогда я скажу за тебя
Ты начинаешь бояться, что однажды тебе захочется, чтобы всё это стало настоящим.
Он не ответил.
Просто поехал дальше.
Но по глазам было видно:
он услышал.
Они вернулись домой поздно — город уже уснул, оставив им только шёпот улиц и тусклый свет фонарей.
Он первым открыл дверь, молча прошёл внутрь, не оборачиваясь.
Она задержалась на пороге, словно надеялась, что он скажет хоть что-то.
Но в коридоре звенела только тишина и звук её каблуков по полу — глухой, как эхо надежды, которая снова осталась за дверью.
— Ты хочешь поговорить? — спросила она, стоя на лестнице.
— А о чём, Дарья? О твоём цирке перед Викой?
— Это не был цирк. Это было предупреждение.
— Предупреждение? Мне или ей?
Он подошёл ближе.
Глаза в упор.
Холод. Но уже не прежний. Он трещал.
— Я живу с тобой, потому что обязан.
— Я знаю.
— У меня нет к тебе чувств.
— Пока нет.
— У меня есть Вика. И я её люблю.
— Она — не твоя жена. А я — да.
Он молчал.
Смотрел.
Губы сжаты, руки в кулаки.
Но не потому что хотел ударить.
Потому что хотел — почувствовать, а не мог.
— Спокойной ночи, Никита.
Она поднялась по лестнице.
Легко. С достоинством.
Он остался внизу.
В первый раз — не победивший.
**
Вика стояла перед его дверью, кутаясь в пальто, будто оно могло защитить от холода неуместных чувств.
Она приехала без звонка — просто не смогла иначе.
После ужина всё в ней кричало о нём: взгляд, голос, тоска под ребром.
— Я знала что ты дома.
— Вика что ты здесь делаешь? Уже очень поздно.
— Я скучала. Мне плевать, что она там.
— Не надо. Не сейчас.
— Ты серьёзно?
Дарья стояла на втором этаже, в тени.
Не спала.
Смотрела. Он поднял глаза. Они встретились.
И впервые он не отвёл взгляд.
— Иди домой, Вика. Прошу.
— Ты её выбираешь?Ты серьезно Никита?
— Я никого не выбираю, не неси чушь, сейчас не время. Завтра я тебе позвоню.
Он закрыл дверь.
Поднялся по лестнице.
Встал перед Дарьей.
— Ты довольна?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я хочу чтобы ты сам пришёл ко мне. Не из чувства долга, а из желания.
Он выдохнул.
— Ты делаешь с моей жизнью то, чего я не хочу.
— А ты делаешь с моей — то, чего я ждала.
Он не ответил.
Просто стоял.
Смотрел.
А потом…
ушёл в свою комнату.
Но не закрыл дверь.
Они приехали в загородный особняк под самый закат — дом возвышался на холме, укутанный в тишину и запах хвои.
Он был холодным, строгим, как сам хозяин: высокие окна, тёмная крыша, идеально подстриженный сад без ни единого лишнего цветка.
Здесь всё кричало о порядке, деньгах и дистанции.
Но когда она ступила на крыльцо, ей показалось — этот дом тоже умеет ждать.
Как и она — его тепла, которого он не торопился отдавать.
Собрались семьи, партнёры, все, кто имеет значение в их мире.
Их ждали как пару.
Их снимали.
Им улыбались.
Она — в белом свитере и юбке до колен. Улыбка мягкая, руки в карманах.
Он — в пальто и равнодушии.
И только Вика отсутствовала. Но её имя всё равно висело в воздухе — невидимой угрозой.
— Надолго мы здесь ? — спросила Дарья, когда они остались одни в комнате для гостей.
— До воскресенья.
— Три ночи?
— Всего лишь. Потерпим.
Она подошла к окну, не оборачиваясь.
— Хочешь знать, почему я согласилась на брак?
— Ты уже говорила. Любовь.
— Нет. Надежда.
Я надеялась, что хотя бы раз ты посмотришь на меня так, как смотришь на неё.
Он замер.
В тишине — только их дыхание.
— А теперь?
— Теперь я хочу, чтобы ты смотрел на меня иначе. Не как на “её замену”. А как на меня.
Вечер опускался медленно, словно давая гостям время привыкнуть к роскоши.
Фуршет в загородном особняке был безупречным — мягкий свет хрустальных люстр отражался в бокалах, смех тонко смешивался с музыкой, а в воздухе витал аромат дорогих духов и сложных интриг.
Мужчины обсуждали бизнес на фоне каминного тепла.
Дарья ушла пообщаться с девушками.
Никита остался у бара.
И впервые — заметил : мужчины смотрят на неё.
Не как на его “жёнушку”, а как на женщину.
Она смеялась.
Кто-то прикоснулся к её руке.
Кто-то наклонился слишком близко.
Он встал, подошел.
Резко. Быстро.
— Нам пора.
— Но я только начала разговаривать.
— Дарья. Сейчас же.
— Никита? В чем проблема?
Он взял её за руку.
Не мягко. Властно.
И увел из зала.
— Что это было? — она вырывает руку.
— Ты флиртовала. Веди себя подобающе. Ты моя жена.
— Ничего такого не было.
— Ты принадлежишь мне. У нас контракт.
— Хорошо. Я твоя жена, но не твоя вещь.
Он подошел еще ближе:
— Тогда почему я хочу тебя ударить за каждый твой взгляд не на меня?
Дарья начала резко дышать.
Глаза напротив.
— Поздравляю. Теперь ты тоже знаешь, что такое ревность.
После её слов он развернулся и ушёл — резко, будто спасался бегством не от неё, а от самого себя.
Дверь хлопнула сдержанно, но в её груди отозвалась громом.
Он не хотел признавать, что это была ревность.
Что в каждом её слове ему слышался вызов: «Ты чувствуешь. Ты не равнодушен».
Но гордость взяла верх, и теперь только её тишина знала, как сильно он хотел остаться.
Утро было тихим, как дыхание рядом.
Сквозь приоткрытые шторы в комнату просачивался мягкий свет, ложась на спутанные простыни и её обнажённое плечо.
Он проснулся первым — не от звуков, а от чувства: она рядом.
Дарья действительно лежала рядом.
Спокойно.
С волосами на подушке, полураскрытыми губами и руками, прижатыми к груди.
Она… красивая — почему-то подумал он.
Мысль пронеслась слишком громко — и тут же ударила по нервам.
Он резко отвернулся, будто обжёгся собственным чувством, сбросил с себя простыню и почти убежал в душ.
Холодная вода — лучшее средство забыть, что на минуту он позволил себе хотеть её. Не по договору. По-настоящему. Сказал себе:
-Ты не должен этого чувствовать. Это не про любовь. Это — удобный союз. Только и всего.
***
Дарья проснулась позже — в постели ещё оставалось его тепло, но самого его уже не было.
Она накинула халат и вышла на кухню, зевая, не ожидая ничего.
Но на столе стоял кофе.
Её. Любимый. С миндальным молоком, как она пьёт каждое утро.
Она вышла босиком, в халате. На маленькой террасе в широком кресле сидел Никита. Как всегда холодный.
— Ты сделал кофе?
— Не усложняй. В этом ничего о чем ты подумала нет.
— Но ты не знал, какой я пью.
— Видел. Просто запомнил.
Она села напротив.
— Спасибо.
— Ты хорошо спала?
— Да. Потому что впервые не чувствовала себя чужой.
Он хотел что-то сказать.
Что — сам не знал.
Но в этот момент в дверь комнаты постучали.
Вика приехала в загородный особняк без звонка, без предупреждений — на одной только злой решимости и сердцебиении, которое глушило мотор.
Она узнала, что Никита и Дарья были приглашены сюда «как супружеская пара» — на пару дней. Как будто их чувства можно было выставить в рамки формата.
У ворот её едва не остановили, но имя Никиты открыло двери быстрее, чем пароль.
Она поднималась по мраморной лестнице, сжимая кулак в кармане пальто, словно там — всё её самообладание.
Она не хотела сцен. Не хотела слёз.
Она хотела одного: посмотреть ему в глаза и спросить ровно. всё — либо рухнет, либо станет правдой.
— Открой, Никита. Это я.
Голос был как плеть.
Он открыл.
На пороге стояла Вика.
Без макияжа. С глазами, полными боли и ярости.
— Ты спал с ней?
Тишина.
Дарья вышла из-за спины.
— Вика, тебе здесь не рады.
— Я не с тобой разговариваю! — Вика шагнула ближе. — Никита? Ты с ней спал?
Он не отвечал.
Слишком долго.
Слишком тяжело.
— Значит, да, — прошептала Вика. — А ты… — она повернулась к Дарье, — ты думаешь, ты победила?
Дарья стояла прямо.
— Я не играла. Я его жена. Прими уже это.
— Это ещё не конец, — прошипела Вика. — Он — не любит тебя.
— Пока нет. Но он уже не хочет тебя.
Вика ушла.
Никита закрыл дверь.
Медленно.
Но в руках была дрожь.
— Ты специально сказала это? — спросил он.
— Нет.
— Тогда почему? Зачем ты соврала?
Дарья подошла ближе.
— Потому что ты сам это чувствуешь. Просто ещё не готов признать.
***
Вечером они вернулись в Москву.
Молчали.
Но теперь — не потому что нечего сказать.
А потому что между ними наконец-то появилось что-то своё.
Они ехали в Москву молча.
Но тишина была другая.
Без гнева. Без холода.
Она — думала. Он — считал, как удержать всё от падения.
— Я устроюсь на работу, — сказала она вдруг.
Он обернулся.
— Что?
— Я подала резюме. Собеседование завтра.
— А ты спросила у меня?
— Я обязана спрашивать у тебя разрешение? Это шутка?
Он резко свернул с трассы и остановился.
— Ты хочешь работать, чтобы доказать мне что-то?
— Нет, Никита. Я хочу продолжать жить. А не ждать, пока ты решишь: можно ли мне говорить, можно ли мне выходить куда-то с кем-то.
Он замолчал.
И впервые — не знал, что сказать.
***
Приехали домой. Они вошли в дом — Дарья первой, будто её вперёд гнала нетерпеливая надежда.
Сбросила пальто на стул, разулась на ходу и тут же направилась в гостиную.
Ноутбук стоял на своём месте, как немой хранитель ответов.
Она села, резко открыла его, пальцы дрожали, пока вводила пароль.
Почта. Обновить.
Никита появился в дверях, опершись на косяк, наблюдая молча.
Ей пришло письмо с подтверждением.
Собеседование — через 17 часов.
Маркетинговое агентство. Начинающий бренд.
Она вздохнула.
С одной стороны — страх.
С другой — вкус свободы.
В комнате — тихо.
Но возле двери он всё ещё был.
Слушал.
Смотрел в потолок.
И не понимал, почему её выбор царапает внутри.
Ты хотел, чтобы она не мешала.
А теперь боишься, что она начнёт жить… без тебя.
Позже он постучал в её комнату.
— Хотел пожелать удачи завтра.
— Спасибо.
— Ты будешь блистать.
— А ты…
Она замолчала.
— Я что?
— Ты уже не так уверен, да?
Он посмотрел.
Тихо.
Долго.
— Я уже не знаю, что со мной происходит.
— Это называется: ты начинаешь чувствовать.
И она закрыла дверь перед его лицом.
Не громко.
Не с вызовом.
А как та, кто знает:
иногда надо уйти в себя,
чтобы кто-то понял, что хочет вернуть тебя.
Настал день собеседования.
Утро было слишком тихим, как будто даже город знал, что для неё это не просто шаг — это попытка стать собой.
Дарья стояла перед зеркалом, поправляя волосы, и каждый вдох давался с усилием.
Прямое платье, пиджак, волосы собраны в лёгкий пучок.
Минимум макияжа, максимум уверенности.
Сегодня ты не просто жена с известной фамилией. Ты это ты. Сегодня твой день.
Собеседование было в стеклянном офисе на Новом Арбате.
Маркетинговое агентство. Молодое, амбициозное.
Она не знала, чего ждать.
Но знала ей туда нужно. Она ожидала начала, и чувствовала что это начало чего-то для неё. За своими громкими мыслями она и не увидела как кто-то подошел.
Он появился неожиданно.
— Дарья Левицкая?
— Да. Нервно вскрикнула.
— Я — Антон Громов, креативный директор.
Он был высокий, в рубашке с засученными рукавами.
Глаза внимательные, с иронией.
Улыбка — некрасивая, но заразительная. Что-то в нем было притягательное.
— Ваше резюме впечатлило.
Но больше — письмо. Вы умеете говорить, не теряя сути. Это редкость.
Она села напротив.
Теперь уже спокойно.
Не пряча взгляд.
— Я замужем, — сказала она в самом начале.
— Это к делу не относится. Мне нужна голова, а не статус.
— Я готова учиться.
— Вы не боитесь начать с нуля?
— Боюсь. Но ещё больше — остаться никем.
Он улыбнулся.
— Вы приняты. Стажировка, но платная.
Вы — то что нам нужно.
***
Дарья возвращалась домой медленным шагом — босоножки натёрли, плечи ныли от напряжения, а сердце всё ещё колотилось от пережитого.
Но на губах играла усталая, настоящая улыбка.
Она справилась.
Собеседование выжало её до капли, но оставило внутри что-то большее, чем просто надежду — ощущение, что она может.
Войдя в дом, она сбросила сумку прямо у двери, прислонилась к стене и на секунду прикрыла глаза.
А потом услышала шаги.
Он вышел из кухни, в руке — чашка кофе.
Посмотрел на неё. И понял всё без слов.
— Как прошло?
— Я принята. Начинаю в понедельник.
— Кто собеседовал?
— Антон Громов. Креативный директор.
Он замер.
Имя, как заноза.
Слышал. Знал.
Разведён. Умён. И с репутацией “любящего сильных женщин”.
— Он тебе понравился? — спросил Никита хрипло.
— Он уважает меня. Это… ново.
— Ты сказала ему, что замужем?
— Да.
— И что?
— Он сказал, что ему нужна моя голова. А не статус.
— Ты не видишь, что такие мужчины… они всё равно смотрят не в голову.
Дарья подошла ближе.
— А ты только сейчас начал смотреть в мою сторону. Боишься, Никита?
Он не ответил.
Просто схватил её за запястье.
Не больно.
Скорее — чтобы не отпустить.
— Я не хочу чтобы ты с ним работала
— Тогда перестань быть чужим.
В ту ночь он не ушёл в свою комнату.
Не обнял.
Но и не спал отдельно.
Они лежали рядом.
И между ними было не молчание.
А что-то похожее на начало.
Наступил понедельник.
Первый рабочий день.
Дарья зашла в офис с дрожью внутри.
Но никто не смотрел на неё как на “жену Никиты Левицкого”.
Все видели её — новичка, коллегу, человека. И от этого вырастали крылья.
Антон встретил её у лифта.
— Доброе утро, Дарья.
— Доброе.
— Кофе пьёте?
— Только с миндальным молоком.
— Угадал. Уже заказал.
Она чуть улыбнулась.
— Не обязательно.
— Мне не сложно.
Весь день прошёл в темпе.
Встречи, задачи, обсуждения.
Дарья ловила ритм, ошибалась, исправлялась — жила.
Антон наблюдал. Не мешал ей.
Но каждый раз, когда она поднимала глаза — он был рядом.
— Ты адаптируешься быстрее, чем кто-либо, кого я видел.
— Потому что хочу добиться чего-то сама.
Он кивнул.
— Это видно.
Наступил вечер. Рабочий день наконец закончился, будто кто-то выключил невидимый мотор, гудевший весь день под кожей.
Город за окнами притих, огни в офисах один за другим гасли.
Дарья собиралась домой , Антон неожиданно предложил подвезти.
— Без задней мысли. Просто коллега.
— Спасибо, но у меня есть водитель.
Он не настаивал.
Просто открыл ей дверь.
— Ты изменилась с пятницы.
— Я стала собой.
***
Дома Никита уже ждал.
В зале горел приглушённый свет, придавая комнате оттенок нереальности — будто сцена для разговора, которого он сам боялся.
На столе — открытая бутылка красного вина, два бокала. Один — пустой, второй он держал в руке.
Вино не пилось, а скорее молчалось вместе с ним.
Он сидел на краю дивана, чуть сгорбившись, с хмурым взглядом, устремлённым в пол, как будто искал там ответы, которые не мог выговорить вслух.
Пиджак уже снят, рубашка расстёгнута у воротника — он не готовился к встрече, он ждал её по-настоящему.
— Как работа?
— Интенсивно. Интересно.
— Он флиртует с тобой?
Она замерла.
— Что?
— Не строй из него невинного. И так все знают какой он.
— Я знаю, кто он.
— И ты улыбаешься ему. Флиртуешь. Чего ты добиваешься?
Дарья подошла.
— А тебе я улыбалась годами. Но ты даже не замечал.
— И что теперь? Ты мстишь?
— Нет, Никита. Я просто больше не ставлю свою жизнь на паузу ради мужчины, который боится чувств.
Он встал.
— Он тебе нравится?
— А ты хочешь, чтобы я солгала?
Тишина.
Он подошёл к ней вплотную.
Дни летели незаметно — словно кто-то нажал на перемотку, и будни сменяли друг друга, оставляя после себя только папки с готовыми проектами и лёгкую усталость, которую Дарья вдруг полюбила.
Работа засосала — в хорошем смысле. Она просыпалась с желанием, засыпала с мыслями, как улучшить презентацию, что ещё можно предложить.
Проекты, идеи, мозговые штурмы, кофе с коллегами и спонтанные ночные правки — всё это стало её новой реальностью. И впервые за долгое время она чувствовала себя не дополнением к чьей-то жизни, а кем-то самостоятельным. Полезной. Нужной.
Не просто “женой по договору”. А собой.
Пока снимала пальто, телефон завибрировал.
Антон Громов:
-Ты сегодня была потрясающей. Было бы глупо это не сказать. Завтра я хотел бы пригласить тебя на кофе.
-Спасибо. Я подумаю. Спокойной ночи Антон.
Никита вошёл в коридор.
Услышал с кем она разговаривала.
Замер.
— Он звонит тебе?
— Да.
— Да? И это всё?
— Это просто звонок.
— Ты собираешься идти на кофе с ним ?
Дарья спокойно сняла туфли.
— Я ещё не решила.
— А я решил. Ты не пойдёшь.
— Прости, Никита, но ты не мой надсмотрщик.
— Я — твой муж.
Она обернулась.
— Только по паспорту.
Кулак сжался сам собой. Резкое движение — и глухой удар в стену. Штукатурка осыпалась тонкой пылью, словно нервы, обнажившиеся до кости.
Он не стал слушать дальше. Не дал ей шанса ни объяснить, ни передумать.
Резко распахнул дверь, и хлопок отозвался в доме глухим эхом.
А потом — тишина.
Та, в которой она осталась одна. И в которой он наконец осознал: от себя не уйдёшь, даже если хлопнешь дверью.
***
Ужин у родителей Никиты был запланирован давно.
Они подъехали к дому родителей Никиты под самый закат — небо окрасилось в мягкое золото, но внутри Дарьи всё было натянуто, как струна.
Фасад особняка сиял чистотой и аккуратностью, каждая деталь говорила о статусе, каждое окно — об идеальном порядке.
доме пахло дорогим парфюмом и запечённым мясом. В столовой горели свечи — уместно, красиво, но слишком формально.
Отец Никиты сидел во главе стола, кивнул приветственно, не отвлекаясь от экрана телефона.
Дарья опустилась на своё место, с трудом выдавив улыбку. Скатерть белоснежная, приборы разложены до миллиметра. Здесь всё было правильно. Слишком правильно.
Никита налил ей воды, его ладонь скользнула по её пальцам — коротко, незаметно, но в этом было больше поддержки, чем в сотне слов.
А за этим столом — напряжённые паузы, вежливые фразы, взгляды через плечо.
Дарья вдруг поняла: не все семьи греют. Некоторые умеют только держать фасад.
Мать Никиты была холодно вежлива.
Отец — внимателен к Дарье, как к будущему активу.
— Как твоя работа? — спросил он.
— Прекрасно, спасибо.
— Молодец. Мы рады, что ты не сидишь на месте, — добавила мать. — Но не забывай, что жена Левицкого — это тоже… работа.
Дарья сжала губы.
Никита опустил глаза.
И вдруг телефон Дарьи снова загорелся.
Сообщение.
Опять — от Антона.
Никита увидел.
Не прочитал — но этого хватило.
— Извините, — бросил он, вставая из-за стола. — Нам нужно поговорить. Прямо сейчас.
Родители удивились.
Дарья встала.
Следом — в холл.
— Ты издеваешься? — прошипел он. — Он пишет тебе в девять вечера. Это уже не про работу.
— Не кричи на меня.
— Я кричу потому что не хочу, чтобы ты улыбалась другому, флиртовала с ним, переписывалась.
— Тогда улыбайся сам, пиши, звони мне когда я на работе.
Тишина.
Где-то за дверью — родители.
— Скажи честно, Никита…
Ты боишься, что он меня полюбит…
или что я — его?
Он молчал.
— Ты всё теряешь из-за страха.
Я — рядом. Но если ты и дальше будешь жить как будто один, я перестану быть твоей. Даже формально.
В ту ночь они уехали в разной тишине. Она — с осознанием своей силы. Он — с ощущением, что впервые в жизни может потерять самое важное.
Дом был тёмным.
Дарья ушла в свою комнату, не закрыв дверь.
Никита — остался внизу.
Смотрел в окно, как будто в нем есть ответ.
В пальцах — телефон.
Экран тускло светился её фото с мероприятия.
Он сам его делал. Тогда ещё «для вида».
А сейчас — не мог стереть.
Он поднялся по лестнице. Долго стоял у её двери. Слышал, как она дышит. Тихо. Спокойно.
Но не спит.
— Ты не ответила ему? — спросил он тихо.
— Нет.
— Почему?
Она повернулась, села на кровати.
Глаза блестели в полумраке.
— Потому что если я уйду…
Я уйду не к нему.
Я уйду от тебя.
Он подошёл.
Медленно.
Сел рядом.
Его рука дрожала, когда коснулась её плеча.
— Я не умею… — выдохнул он.
— Я не прошу, чтобы ты умел. Я прошу, чтобы ты хотя бы пытался.
Он посмотрел ей в глаза.
И впервые — без злобы, без защиты, без маски.
— Я не хочу, чтобы кто-то другой видел тебя такой, как я вижу сейчас.
— А какая я сейчас?
— Живая. Сильная.
Не моя — но страшно, как хочется, чтобы была.
Она не ответила.
И в этой тишине он вдруг
наклонился и поцеловал её. Не по привычке. Не из ревности. А потому что не мог больше держать внутри.
Она не оттолкнула.
Руки замерли у его плеч.
Губы дрожали.
А сердце — билось впервые в унисон.
— Если ты это просто путаешь с желанием — остановись, — прошептала она.
Утро начиналось неспешно, будто и само не спешило ворваться в их маленький, спрятанный от мира мир. Сквозь полупрозрачные шторы комнату заливал мягкий, медовый свет. Он ложился на простыни, на разлохмаченные волосы, на оголённые плечи, оставляя на всём отпечаток спокойствия и чего-то почти священного.
Воздух был тёплым, наполненным тишиной и лёгким ароматом кофе, доносившимся с кухни.
Дарья проснулась первой.Никита спал рядом. Рука на её талии. Лицо спокойное.
Как будто только рядом с ней он мог позволить себе быть уязвимым.
Она коснулась его щеки.
Тихо, нежно.
Как будто прощаясь с тем холодным Никитой, которого она знала раньше.
Может быть, теперь всё иначе?
Может быть… это был первый шаг?
Но он проснулся — и всё разрушилось.
Первое, что сделал — отдёрнул руку. Сел, не глядя на неё. Словно не помнил, как целовал.
Словно боялся, что вспомнит.
— Я… это было ошибкой.
— Что?
Дарья села, сбросив одеяло.
Сердце застучало в висках.
— Вчера. Всё это. Мы.
Это не должно было случиться.
Это — слишком быстро. Слишком… неправильно. У меня есть Вика.
— А правильно — это когда ты холоден? Когда делаешь вид, что меня нет?
Он встал.
Нервно.
— Я не знаю, что ты от меня хочешь!
— Просто чтобы ты не врал. В первую очередь себе.
Он вышел из комнаты.
Словно бегство — это спасение. Дарья осталась сидеть. С дрожащими пальцами. С губами, на которых ещё жила его нежность.
Но в груди — уже кололась обида.
На кухне она встретила его снова.
Он пил кофе.
Смотрел в телефон.
— Я иду на работу, — сказала она.
— Хорошо.
— Не жди.
Он поднял глаза.
В них — снова маска.
— Я всё равно сегодня до поздна в офисе.
— Конечно. Работа — твоё любимое алиби.
И она ушла.
А он остался.
Один.
В доме, где только что, казалось, появилась любовь.
И которую он сам же отверг.
Было уже за девять, когда Дарья вошла в бар. Музыка здесь не била в виски, а пульсировала где-то на фоне, словно вторя ритму города, который не собирался засыпать. Тёплый свет ламп над барной стойкой отбрасывал золотистые блики на стеклянные бокалы и лица, освещённые изнутри вином, смехом, чем-то давно позабытым — легкостью.
Но именно её появление заставило пространство замереть. Не на секунду — на вдох. Как будто кто-то в этой комнате вдруг вспомнил, что такое настоящая женщина.
Красное платье — чистое, насыщенное, как глоток вина в сухом горле. Оно мягко облегало её фигуру, подчеркивая изгибы, но не крича — шепча. Уверенное, но не вызывающее. Элегантное, будто сотканное из вечернего заката.
Волосы собраны высоко — небрежно-идеально. Несколько прядей выбились у висков, придавая образу живость, но в этом было что-то театрально женственное. Как у актрисы на сцене, которая не играет — живёт ролью. Тонкие серьги мягко поблескивали в свете. Губы — матово-ягодные. Взгляд — спокойный, но с вызовом. Она знала, как выглядит. И знала, кого ждёт.
Антон уже был за столиком. Он видел её ещё у входа — и с того момента не отводил глаз. Он привык к красивым женщинам, к вечерним нарядам и ухоженным профилям, но сейчас в нём что-то сдвинулось. Не потому что она была лучше. А потому что в ней была цель. Она не пришла удивить. Она пришла решить.
— Ты всё-таки пришла, — сказал он, когда она подошла.
— А ты сомневался? — её голос был низким и спокойным, почти ленивым. Таким голосом говорят те, кто держит ситуацию под контролем.
— Ты сегодня другая, — сказал он.
— Работа творит чудеса.
— Это не работа. Это ты позволяешь себе быть собой.
Он появился на фоне яркого неона, словно тень, прорезавшая вечер. Высокий, в чёрном — от рубашки до пальто, которое небрежно спадало с плеч, словно его и не касалась ни погода, ни вечер. Только злость — живая, густая, почти физическая — была при нём. Она тянулась за ним, как шлейф, и казалось, что даже воздух вокруг стал гуще, тяжелее, как перед грозой.
У входа он остановился, не сразу заходя. Пальцы сжались в кулак, потом разжались. Глаза — чёрные, как ночь за его спиной — скользнули по вывеске, по лицам внутри. Он уже знал, что она здесь. И знал — не одна.
Он не пошёл внутрь сразу. Стоял, как волк перед решёткой. Лицо — камень. Взгляд — острый, режущий. Его подбородок был напряжён, челюсть стиснута. Вены на шее — едва заметны, но выдавали то, что внутри него всё кипело. Он был на грани. Но внешне — контролировал каждую мышцу.
Дарья улыбалась и обменивалась фразами с Антоном, но спиной почувствовала взглял, напряженный, злой.
Обернулась. Никита стоял возле входа.
— Что он тут делает? — шепнул Антон.
— Я не знаю.
— Ты хочешь, чтобы я вмешался?
— Нет. Пожалуйста не нужно.
Никита подошёл.
Медленно.
Уверенно.
Слишком уверенно для того, кто дрожит внутри.
— Привет, Дарья.
— Ты здесь случайно?
— Нет. Я знал, где ты. И с кем.
— Преследуешь?
— Спасаю.
Антон встал рядом.
— Может, не стоит устраивать сцену?
— А может, не стоит стоять слишком близко к чужой жене?
— Никита! — Дарья сжала бокал. — Это не место.
— А где место, Дарья?
Где место для того, кто понял, что ты — единственное настоящее в его жизни?
Тишина.
Люди обернулись.
Фотограф щёлкнул камерой.
— Ты унижаешь меня своим поведением.
— Я унижаю себя.
Потому что только идиот сначала делает шаг вперёд…
а утром бежит назад.
Он подошёл ближе.
— Я боюсь, что ты уйдёшь.
— А ты боишься — не потому что любишь.
А потому что привык, что тебя не оставляют.
Он молчал.
— Уходи, Никита.
Если я тебе нужна — не ищи меня на светских мероприятиях.
Найди во мне человека. Не трофей.
Он ушёл.
Не потому что сдался. А потому что понял:
теперь ей нужно не его сожаление,
а его взрослени
— Ты в порядке? — спросил Антон.
Голос ровный. Но в глазах — тревога.
Дарья кивнула.
Слишком резко.
— Он просто…
— Он ревнует, — сказал Антон. — И это не любовь. Это болезнь.
— Я не его вещь.
— Это он поймёт позже. Или потеряет.
Когда бар почти опустел. Дарья вышла на улицу.
Холодный воздух обжигал плечи.
Она смотрела на город.
— Он правда что-то чувствует ко мне? — прошептала она самой себе.
Но ведь в любви не убивают голос.
Не запрещают дышать.
Не боятся свободы.
И всё же… он пришёл.
На глазах у всех.
Сорвался.
Сказал.
Раньше он молчал. Теперь — сражался.
Утро встретило её непривычной тишиной. Такой, что звенело в ушах. Ни шума воды в ванной, ни запаха кофе, ни его шагов по комнате — ничего. Только блеклый свет за окном и еле слышное тиканье часов на кухне, которые почему-то вдруг стали напоминать пульс — ровный, чужой, отстранённый.
Дарья лежала, не двигаясь, уставившись в потолок. Простыня под ней ещё хранила тепло ночи, но оно было её — не его. Подушка рядом осталась ровной, не помятой, как будто он ушёл аккуратно. Или не приходил вовсе.
Сначала она пыталась себя убедить, что просто проспала. Что он, может, рано уехал, оставив сообщение. Но телефон молчал. Ни одной строчки. Ни одной пропущенной. Ни «прости», ни «задержался». Ни следа.
В зеркале — она. Слегка припухшие веки, спутанные волосы, и взгляд, в котором — больше не тревога. Скорее, холод. Отчётливое осознание чего-то, что не хочется признавать. Что-то в ней будто обвалилось. Не с громом — с тишиной.
Никита стоял в офисе отца, как когда-то в детстве — на ковре перед кабинетом, где решалась его судьба. Только теперь он был взрослым. Богатым. Свободным. И абсолютно беспомощным в том, что касалось одного единственного человека — Дарьи.
— Ты понимаешь, чем рискуешь? — спросил отец.
— Понимаю.
— Ты женился не по любви. Это был договор.
— Это моя жизнь.
Отец смотрел на него так, будто в нём разглядел чужака.
— Я больше не позволю вам распоряжаться тем, кого я люблю, — сказал Никита. — Дарья — не игрушка, не шаг в стратегическом плане. И если вы не одобряете то, кем она становится рядом со мной… значит, я всё делаю правильно.
Он вышел, не дожидаясь ответа. И впервые — не пожалел о сказанном.
Первое, что он сделал после разговора с отцом — уволил водителя, которого тот поставил к ним в дом. Тот, казалось, знал всё: когда Дарья выходила, куда ездила, с кем общалась. Никита даже не догадывался, насколько близко наблюдение касалось личного. И теперь ему было противно.
— Её личная жизнь — не отчёт. Это больше не повторится, — сказал он, бросая ключи на стол охране.
В тот же вечер он поехал в агентство, где работала Дарья. Без предупреждений. Без пафоса. Просто приехал — с дрожащими руками и желанием, которое горело внутри. Он не знал, простит ли она. Но больше не мог сидеть и ничего не делать.
В приёмной его узнали сразу.
— Вы к кому?
— К Дарье Левицкой.
Её вызвали.
Она вышла — удивлённая, собранная, красивая.
И сразу остановилась, увидев его.
— Что ты здесь делаешь?
— Я пришёл не спорить. Не устраивать сцены ревности. Я пришёл сдаться.
Он медленно подошёл ближе.
— Я всё разрушил. Сначала игнорировал, потом давил, потом ревновал так, будто ты — моя вещь. А ты была моим шансом. Единственным. Я уволил водителя. Сказал отцу, что больше не буду играть в семью для контракта. Я не знаю, смогу ли быть тем, кого ты заслуживаешь. Но я хочу учиться. Я хочу быть рядом. По-настоящему. Как тот, кто…
Он запнулся. Вдохнул.
— …как тот, кто любит тебя.
Дарья смотрела на него молча.
А потом подошла и сказала:
— Я больше не буду удобной для тебя. Я буду спорить, работать, отстаивать себя.
— Я не хочу «удобную». Я хочу тебя. Настоящую.
И когда она кивнула, просто едва заметно, — в его груди всё рухнуло.
Потому что она поверила. А он — впервые стал тем, кем мог бы быть рядом с ней.
Дарья ехала с ним молча.
Он вел машину сам — отказался от водителя.
Раньше ей казалось, что он даже за руль не садится, если не надо показывать контроль.
Сегодня — не так.
Сегодня он молчал, сжимая руль как последний шанс.
— Ты не обязан всё менять сразу, — тихо сказала она, глядя в окно.
— Нет. Я обязан. Потому что теперь я знаю, чего боюсь.
Он остановил машину на парковке, заглушил двигатель.
Повернулся к ней.
Взгляд — спокойный.
Глубокий.
И только по чуть заметному дрожанию пальцев она поняла: он всё ещё боится. Но не чувств. А её ответа.
— Раньше я думал, что любовь — это слабость. Что если я подпущу тебя близко, ты начнёшь мной управлять.
— А теперь?
— А теперь понимаю, что без тебя я просто существую.
А рядом с тобой — живу.
Дарья посмотрела ему в глаза.
— Тогда больше никогда не молчи. Даже если страшно. Даже если злишься. Просто… говори.
— Я постараюсь. Я только учусь любить.
Они зашли в дом.
Всё было по-прежнему, но ощущалось по-другому.
Он первым снял пиджак и подошёл к ней.
— Ужин закажем? Или ты хочешь, чтобы я приготовил сам и отравил нас?
— Приготовь. Покажи, на что ты способен.
— Это будет рискованно.
— Мы же всё равно теперь живём опасно.
Он улыбнулся впервые за день — искренне.
На кухне они резали овощи вместе.
Он — неловко, по-детски. Она — ловко, с иронией.
И в этом новом, домашнем, почти абсурдно обычном моменте была настоящая близость.
— Мы сейчас впервые не спорим, — заметила она.
— Потому что я боюсь порезаться.
— А я боюсь снова поверить тебе.
— Значит, будем аккуратны. Со всеми ножами — и словами.
Позже, когда еда была готова,
и они ели прямо на кухне, с одного блюда, как подростки, он посмотрел на неё и сказал:
— Не уходи от меня. Даже когда я буду снова молчать, ошибаться.
Ты просто напомни мне, кто я рядом с тобой.
Ты — мой человек, Дарья. И я… не отпущу.
Она дотронулась до его руки.
— Тогда держи крепче.
Потому что я — не просто остаюсь.
Я начинаю верить.
Рабочие дни сменяли друг друга, как копии одного и того же листа: серые, перегруженные, до боли одинаковые.
Домой — поздно. Когда город уже умывался фонарями. Когда аптеки закрывались, а магазины светились пустотой.
Дарья вернулась домой позже обычного — с лицом, полным напряжения и возбуждения одновременно. С порога сняла туфли, скинула пальто и не сразу сказала то, что крутилась у неё на языке весь день.
Никита вышел из кабинета, с чашкой кофе, уже готовый к вечерним новостям. Но он сразу понял — сегодня будет не просто ужин.
— У нас крупный проект, — начала она, подходя к нему. Рекламная кампания для гостиничной сети.
— Звучит хорошо.
— В командировку едут двое. Это Антон — и я.
Он замер.
Молчание повисло над ними как электрический разряд.
— На три дня, в Питер. Презентация. Живое общение с клиентом. Мне доверяют. Это серьёзно.
— Ты поедешь… с ним?
— Я поеду работать.
Он медленно поставил чашку.
— Я не запрещаю. Но…
— Никита…
— Я просто боюсь.
Эти слова он произнёс так тихо, что даже она вздрогнула.
— Я боюсь, что пока ты рядом с тем, кто говорит тебе комплименты, кто рядом в твоём мире… я снова стану тем, кто живёт в тени.
Дарья подошла ближе.
— А ты знаешь, чего боюсь я? Что если ты не научишься доверять — мы так и не станем парой. Мы будем красивыми обломками. И каждый будет мечтать как могло бы быть.
Он смотрел на неё долго.
И наконец произнёс:
— Поезжай.
— Правда?
— Да. Но не потому что я не ревную. А потому что я хочу быть для тебя мужчиной, который доверяет, даже когда страшно.
Дарья обняла его.
Сильно.
Молча.
А потом добавила:
— Я выбрала тебя. Помни об этом.
Утром она уезжала. Чемодан был собран накануне. Он отвёз её в аэропорт сам. Без водителя. Без охраны. Просто — как муж, который учится отпускать.
Перед тем как она вошла в зону вылета, он взял её за руку.
— Если Антон попытается…
— Он не успеет, — усмехнулась она. — Я уже занята. Эмоционально. Физически. И, самое главное — навсегда.
Он кивнул.
И впервые — не пошёл за ней,
а остался.
Уверенный, что она вернётся.
Дарья впервые чувствовала, что её ценят по делу. Не потому что она “жена Левицкого”, не как атрибут чьей-то фамилии. А как специалиста. За идеи, за чёткие формулировки, за точное видение рынка.
Антон вел себя корректно. Чуть иронично, сдержанно, не пересекая границ. Но в его взгляде, в паузах после комплиментов — что-то менялось.
Поздним вечером, после длинной презентации и ужина с клиентом, он предложил ей пройтись до гостиницы пешком.
— Свежий воздух поможет выдохнуть. Сегодня ты была звездой.
— Спасибо.
— Я рад, что уговорил руководство взять тебя.
— Я справилась бы и без твоего одолжения.
— Ты справляешься. И именно это… раздражает. Потому что мне хочется большего. Не только в работе.
Она остановилась.
Ветер тронул её волосы, как будто собирался вмешаться.
— Антон…
— Я знаю. Ты выбрала его.
— И не переигрывай это. Ты понимаешь о чем я?
— Понимаю. Но видеть, как рядом с тобой кто-то другой — это непросто.
— Не только тебе.
А в это время Никита сидел в их общей спальне, не включая свет.
Он не звонил. Не писал.
Только держал в руке кулон, который собирался подарить Дарье ещё до её отъезда.
Но не успел.
Телефон загорелся.
Фото в ленте. Чья-то история. Общий стол. Дарья. Антон.
Он не видел ни прикосновений, ни намёков.
Но внутри всё вспыхнуло.
И он встал.
Медленно.
С той самой решимостью, с которой когда-то выходил на первое собрание совета директоров.
Только теперь он ехал не за властью.
А за женщиной, которую боялся потерять.