Покажи мне...

Пролог

Авторское право
Запрещается копирование, воспроизведение или распространение текста книги полностью или частично без письменного разрешения автора.
Права, которыми обладают авторы в нашей стране, подробно описаны в главе 70 ГК РФ.
В соответствии со статьёй 1255 этой главы, у создателя произведения есть исключительное право на него, то есть возможность пользоваться им так, как пожелает автор: хранить, обнародовать или нет, дарить, продавать, разрешать пользоваться другим людям или организациям либо запрещать им это делать.
Автор также обладает неимущественными правами:
авторства;
на имя;
на неприкосновенность своего произведения;
на его обнародование.

Пролог

Покажи, покажи мне любовь
Покажи, докажи почему я с тобой..

Старая песня Татушек, пронзительная, как воспоминание, на которой записано детство. Не к месту и потому идеально. Орала на весь салон убитого и пошарпанного ПАЗика, который увозил меня с цивилизации в глушь.
Автобус трясся так, будто у него были личные счёты с дорогой. Под колёсами крошились асфальтовые иллюзии, а в окно мелькали деревенские дома, словно в них кто-то давно выключил жизнь. Пыль, серый февраль, скошенные антенны на крышах и бабка с ведром, которая, кажется, стояла на этом перекрёстке с 1978 года.

Я уезжал. Не в поисках чего-то, а скорее — чтобы не нашли.

Москва осталась позади — с её башнями, псевдоглянцем и людьми, которые улыбаются только на камерах наблюдения. Я перешёл дорогу тем, кому не переходят. И теперь ехал туда, где меня не ждали. Где не было камер. Где даже интернет появлялся как вспышка озарения — редко и по большим праздникам.
Мелихово. Да, Чехов бы плевался. Но я еду именно туда. Не на дачу — в изгнание.
И в этом трясущемся автобусе, между жвачкой под сиденьем и взглядом водителя, который давно потерял веру в тормоза, начиналась новая глава. Без гарантий, но с долей отчаянной надежды, что кто-то всё же покажет мне любовь. Или хотя бы не сдаст с потрохами.

Глава 1

Ева:

29 лет

Едва ступила я на крыльцо, как воздух разорвал яростный крик, донесшийся с моей ограды:

— Заведи своего и калеч! — вопила Людмила, соседка из дома напротив, метая в меня гневный взгляд.

— Прости, Людмила, я и представить не могла, что он с крыши рухнет. — начала я оправдываться, осторожно спускаясь по ступенькам навстречу ей.

— Не знала она! Да разве это оправдание? Теперь мне не только за домом своим следить, за хозяйством, но и за мужем ухаживать, калекой твоими стараниями ставшим! — причитала она, голос ее звенел сталью.

— Я могу помочь. — искренне предложила я, надеясь смягчить ее гнев.

— Ах, вот оно что! Задумала моего мужа прибрать к рукам? — прищурившись, она уперла руки в бока, готовая к отпору.

— Да что ты такое говоришь! И в мыслях не было! Я лишь хочу загладить свою вину. — возмущенно выдохнула я, чувствуя, как закипает кровь.

— Загладить вину? — передразнила она меня. — Или что-то другое надумала загладить? Запомни, я запрещаю тебе к нему приближаться! — тыча в меня указательным пальцем, предупредила она.

Просверлив меня взглядом, полным ненависти, она развернулась, и не забыв с грохотом хлопнуть деревянной калиткой, скрылась за оградой.

Что за человек?

Я конечно понимаю её недовольство, но ревновать меня – это всё равно что пытаться подружить козу с быком. Бесперспективно. Она прекрасно знает обстоятельства моей жизни и, невзирая на это, осмеливается записать меня в легконравную. Три года назад мой муж, офицер, погиб, исполняя свой долг. Мы любили друг друга так, как любят раз и навсегда.

И вот, три года я храню ему верность. Не потому, что должна. А потому, что не могу иначе. И представить себе рядом другого мужчину… это всё равно что предать его память.
А она… она видит во мне угрозу. Воображает, что я вдова, изголодавшаяся по мужскому вниманию, только и жду момента, чтобы увести у неё её рукастого мужчину.

Я никогда не переступлю эту черту. Не потому, что боюсь осуждения. А потому, что это будет предательством всего, во что я верю. Людмила ставит под сомнение мою порядочность, мою способность к глубоким и искренним чувствам, которые не обязательно должны быть любовными.
Жаль, что ей этого не понять. Жаль, что её неуверенность в себе толкает на такие абсурдные обвинения.

И вот, я осталась один на один со своей бедой. Без соседа, как я управлюсь? Как залатать проклятую крышу? Судьба будто смилостивилась, подарив нам сухое начало лета. Но, что, если хлынет ливень? Мой дом, мой старый дом, окажется беззащитен перед потопом, и вода безжалостно затопит его.
Вечером ко мне заглянула Поля. Не с пустыми руками, в одной держала бутылку вина, в другой коробку конфет. Пока я хлопотала, накрывая на стол, в памяти всплывали обрывки прошлого, мозаика нашей дружбы. Наши мужья, военные, служили в одном отряде. Так и повелось. Мы, жены военных, кочевали вслед за ними. С Полиной мы сразу нашли общий язык. Я – акушерка, она – лаборант в ветлечебнице. После гибели мужа она уехала в город, искать новую жизнь, а я осталась здесь. В этом доме, где каждый уголок пропитан воспоминаниями о счастливом браке, о любви, оборвавшейся так внезапно. Жаль, что и ребёночка я потеряла, узнав страшную весть о гибели мужа… Мы с Полиной делили горе пополам, вместе оплакивали наши утраты. Сколько слез было пролито, сколько успокоительного выпито – не сосчитать. Река скорби, казалось, не иссякнет никогда.

Осушив изрядную половину бутылки вина, я выплеснула сегодняшнюю историю с Людмилой. Рассказала всё до мельчайших подробностей и поняла, что на Петькину помощь больше не стоит и надеяться.

— Ну что она, в самом деле? Как я сама эту крышу залатать должна? — тяжело вздохнув, я подперла подбородок кулаком и вопросительно уставилась в пустоту.

— Перебирайся в город. Всё равно каждый день на работу туда мотаешься, а так хоть под боком будет. Там проще: ни хозяйства, ни дома, который осыпается без крепкой мужской руки. — посоветовала подруга.

— Ты же знаешь, как мне дорог этот дом и всё, что с ним связано. — серьезно взглянула я на неё.

— Да знаю. — махнула она рукой. — Мне тебя, дуреху, жалко. Сколько ты в трауре ходить собираешься? Пора бы уже и о личной жизни подумать. — проговорила она, ковыряясь вилкой в своей тарелке в поисках ускользающей оливки.

— Личная жизнь меня не интересует, а вот рабочая сила не помешала бы. — задумчиво произнесла я. — Желательно, бесплатная.

— Так дай объявление. — усмехнулась подруга. — Наверняка найдутся смельчаки.

— Какое объявление? — с любопытством посмотрела на неё.

— Обычное. Тащи ноутбук, сейчас что-нибудь наваяем. — попросила она, лукаво улыбаясь, явно затевая какую-то авантюру.

— "Предлагаю бесплатное проживание в обмен на помощь в бытовых вопросах и ведении домашнего хозяйства. Ищу человека, готового взять на себя часть домашних обязанностей, а взамен получить жилье без какой-либо оплаты." — вслух читаю ее сумбурное творение, и волна ледяного ужаса сковывает меня, когда она отправляет это… это нечто на просторы интернета по нашему району. — Что ты натворила?! Да там же все переделать нужно! — возмущаюсь я.

— Да ладно тебе, Ева. Через недельку подшлифуем наше объявление о райском сожительстве. — ухмыляется Поля, захлопывая ноутбук.

— Нет уж, это первый и последний раз, когда я клюнула на твою авантюру. Просто я… я в отчаянии.

Поля поднимается со стула и заключает меня в объятия. Я отвечаю ей тем же.

— Я знаю, как тебе тяжело, но, оставаясь здесь, ты хоронишь свою молодость заживо. — тихо шепчет она.

Осознаю ее правоту и необходимость обдумать переезд в город. Однако я беспокоюсь. На кого оставлю своё хозяйство?...

Леон:

34 года

Я всегда недолюбливал провинцию. Эти бесконечные частные дома с облупленной штукатуркой, спящие коты на заборах, и местные магазины, где продавщицы смотрят на тебя, как будто ты сейчас вынесешь с полок всю тушёнку и пачку сигарет "Винстон" без оплаты. Но если выбор между серыми лицами из Центра и тётей Зоей с кассой — я выберу тётю Зою. По крайней мере, она не умеет взламывать твою почту.
Домик я снял через один старый даркнет-канал. Профиль хозяина был без фото, но с кучей хороших отзывов: "Не задаёт вопросов", "Дом — как в описании, трафик стабилен", "Минус — только пауки". Меня устраивало. Главное — трафик.

Глава 2

Ева:

Ночная смена выдалась адской. Пять рожениц за одну ночь! Казалось, сами стены роддома стонут от криков боли. Одна умоляла о кесаревом сечении, не в силах вынести мучительные схватки, другая, неправильно тужась, покрылась багровой сеткой лопнувших капилляров.
Я металась между палатами, как угорелая, пытаясь хоть немного облегчить их участь. Успокаивала, подбадривала, объясняла, следила за показаниями аппаратов, ловила короткие передышки между волнами боли, когда в глазах рожениц промелькивала надежда. Врач Света, опытная и закаленная, как сталь, только вздыхала:

— Такое бывает, девочки, полнолуние.

Самая молодая, совсем девчонка лет восемнадцати, вцепилась в мою руку мертвой хваткой.

— Я боюсь. — шептала она. — Я умру.

Пришлось отложить все дела и просто побыть рядом, пока не схлынула очередная волна. Говорила ей ласковые слова, гладила по голове, как маленького ребенка, пока не увидела в ее глазах проблеск уверенности.
В соседней палате рожала уже третья по счету. Там все шло по плану, но внезапно упало давление. Врач запаниковал, засуетился. В такие моменты счет идет на секунды. Быстро поставили капельницу, ввели нужные препараты. К счастью, все обошлось.

К утру, когда забрезжил рассвет, и первые лучи солнца робко заглянули в окна роддома, все пять новорожденных мирно посапывали в своих кроватках. Уставшие, но счастливые мамы дремали рядом. А я, выжатая как лимон, смотрела на эти маленькие комочки счастья и понимала, что ради этих мгновений стоит переживать все ночные кошмары.
На смену заступила дневная бригада. Я пошатываясь, побрела домой. В голове гудело, тело ломило от усталости. Но в сердце теплилась тихая радость. Еще пять жизней пришли в этот мир благодаря моей помощи. И это было самое главное.

Жаль что наш со Славой малыш так и не появился на свет..

Дом меня встретил тишиной. Пустые комнаты, в которых каждый предмет напоминал о наших несбывшихся мечтах.

Я прошла в спальню, легла на кровать и закрыла глаза. Перед глазами снова возникли лица тех женщин, их страх, их надежда, их боль. Я знала, что должна быть сильной ради них, ради этих маленьких жизней, которые зависели от меня. Но как быть сильной ради себя? Как залечить эту рану, которая кровоточила в моей душе?
Ведь не стереть из памяти тот роковой день, когда известие о подорвавшемся на мине отряде мужа обожгло сердце, когда на похоронах я выла белугой, а после очнулась в больничной палате, раздавленная страшной правдой – моего малыша больше нет, ему не суждено увидеть этот мир.

Пробуждение наступило грубо, от яростного шума за окном. Ветер терзал ветви старой яблони и те, в отчаянии барабанили в стекло. Заглянув в мутное марево дождя, я почувствовала, как тревога ледяными пальцами сжимает сердце. Каждая капля, разбивающаяся о стекло, множила моё волнение. Бросившись на веранду, я застыла в ужасе: добротная лужа расползлась по полу, ковер утопал в воде. Схватив в бане старый таз, я водрузила его под прохудившийся лист железа. С половой тряпкой в руках, отчаянно боролась с потопом, впитывая влагу с ковра, чувствуя, как усталость сковывает тело.

— Здравствуй, Ева. — неожиданный голос соседа справа вырвал меня из этой битвы.
Обернулась и увидела Петю. В дверном проеме, будто тень, он опирался на костыли, белизна гипса на его правой ноге резко контрастировала с серым пейзажем за его спиной.

— Ты чего, Петь, пришёл? Тебя как Люда отпустила? — выпалила я, не отрываясь от своего занятия.

— Она на работе, а я… я просто захотел увидеть тебя, Ева.

И только тогда, встретившись с его взглядом, я поняла истинный смысл его слов. Запоздало до меня дошло, что ревность Люды имела под собой веские основания.

— Как крыша? Не упала ещё на голову? — ухмыльнулся он, вытягивая ногу в гипсе вперёд, словно это было его главное оружие обольщения.

Я мельком глянула на него, прислонившись к косяку двери вытирая пот со лба. Шорты, майка, растрёпанные волосы. Для кого-то — утро. Для него — шанс.

— Тебе бы за своей крышей следить. — усмехнулась я. — А то, глядишь, и на голову гипс упадёт.

Он криво улыбнулся, потеребил край халата, под которым виднелись семейные трусы с Микки Маусами. Вечно как будто с вечеринки, только неудачной. Или затянувшейся.

— Если упадёт — ты ж первая прибежишь спасать, я ж знаю. — сказал он с ленцой. — У тебя ж сердце доброе… и фигура соответствующая.

Я фыркнула и кивнула на его костыли:

— Ты на них вообще ходишь или только как реквизит используешь? Шоу «Жалей меня, я хромой, но обаятельный» в эфире каждый день?

— Для тебя — хоть марафон пробегу. На руках. Только скажи когда.

— А твоя Людочка не будет против то? Кобель! — бросила я, давая понять, что со мной этот цирк не пройдет.

— А мы ей ничего не скажем. — он с лукавой улыбкой двинулся ко мне на своих костылях, и меня едва сдержало желание огреть его этими костылями по самому дорогому.

— Поздно. — отрезала я, глядя за его спину. В этот самый момент Люда влетела в свой двор, и я почувствовала, как запах грозы сгущается в воздухе. Сейчас рванет, если увидит Петра у меня.

Он со страхом в глазах обернулся в сторону своего дома и увидел, как оттуда вылетает разъяренная Люда.

— Пойду я, пока она снова не устроила концерт на всё Мелихово. — пробормотал он и поспешно заковылял из моего дома, оставив меня с тихим вздохом облегчения.

Леон:

Не сразу сообразил, когда конкретно закралось это ощущение. Сперва — просто нервный тик в пальце, когда скроллил лог-файлы. Потом — мельком пойманный в зеркале подъезда силуэт. Исчез, едва я голову повернул. Игнорировал. Зря.
Теперь ясно: следят. И, по нарастающей вероятности, скоро придут. В гости. С глушителями.

Дом этот… обои шершавые, как язык у старого пса. Свет мигает не от шалостей, а потому что электрика здесь — такой же динозавр, как и я. Деревня…

Глава 3

Ева:

Дождь не стихал до самого рассвета. Ночные капли, барабанили по стеклу, выбивая тягостную мелодию. Я ворочалась в постели, слова подруги терзали сознание. Слишком непосильная ноша, чтобы тянуть все одной. Работа в городе выматывала до предела, дорога выпивала все соки. К вечеру я превращалась в выжатый лимон, а дома ждали голодные рты: гуси, куры, пес, кошка. Хозяйство зарастало бурьяном, трава глушила ростки урожая. Ветхие сарайки требовали рук, крыша молила о починке. Непосильный груз, неподъемный, а средств и умений, как кот наплакал. И выход один – выставить дом на продажу, в надежде, что найдется чудак, готовый купить мое жилье в этой богом забытой глуши.
Проверяя почту, я наткнулась на отклик к своему объявлению.

Мужчина в переписке показался вполне адекватным. Договорились о встрече, чтобы он осмотрел владение. Я бродила по двору, обуреваемая тревогой. Что, если ему здесь не понравится? А вдруг он какой-нибудь уголовник?
Он прикатил на видавшей виды «шестёрке», покрытой ржавчиной, с багажником, перевязанным проволокой.

Из машины вышел худой, как жердь, человек с подрагивающими руками и лицом, истонченной кожей. Бегающие глаза, потрескавшиеся губы и общее впечатление воспаленности, будто жизнь об него истерлась, как наждачная бумага. Он вяло представился:

— Пит. Просто… Пит. Комнату бы. Желательно без соседей. И чтоб стены… ну, не подслушивали.
От него несло резким запахом ацетона и какой-то едкой бытовой химией. В руках он сжимал дрон.
Сказал, что это отличная техника для экспериментов. Бывший химик. Но я ему не поверила. Было в нем что-то отталкивающее, какая-то неправильность.

Еще расспрашивал про землю, погреба и подвалы, про электричество. Тут-то у меня все и сложилось. Однозначно, нет. Я не собираюсь жить с ним под одной крышей.

Я постаралась сохранять вежливость, но твердо заявила, что комната, к сожалению, уже сдана. Пит дернулся и его бегающие глаза забегали еще быстрее. Он пробормотал что-то невнятное про потерянное время и бессмысленность бытия, а затем, не прощаясь, плюхнулся в свою «шестерку» и умчался, оставив после себя густое облако выхлопных газов, смешанное с запахом ацетона.
Я долго стояла во дворе, провожая его взглядом. Только когда машина скрылась из виду, меня отпустило. Неприятное ощущение липкости и опасности, которое исходило от Пита, постепенно рассеялось. Я вернулась в дом, стараясь выкинуть его из головы. Но образ худой фигуры, дрожащих рук и безумных глаз преследовал меня.

Утро выплеснуло на землю пригоршню солнечных лучей. Накинув галоши, чтобы не утонуть в грязи, побрела открывать парники. Заварила себе душистый чай и принялась просматривать объявления о сдаче квартир поближе к работе.

И тут на глаза попались непрочитанные сообщения. Читаю:

Арсений Губа пишет:

"А сексом баловать будешь? Ежели да, я готов хоть сейчас приехать!"

Вован Засос пишет:

"Почему бы не помочь одинокой даме. Я тоже в каком-то смысле одинок."

Селезень пишет:

"Для начала фото своё в купальнике пришли. Вдруг ты страшная."

Зиза пишет:

"Я готов взять тебя в качестве оплаты. Всё умею, всё могу и в постели не обижена будешь."

Челюсть моя рухнула вниз. Неужели в них не осталось ничего человеческого? Только похоть, только низменные желания. Ни капли сочувствия, ни тени понимания отчаяния. Нужно немедленно удалять это объявление, пока не объявились еще парочка таких «остроумцев».

Но ноут “подзавис”. Окошко открыло Excel. Зачем - почему, непонятно. Я пыталась закрыть - но у меня не получалось. Система висела, я уже хотела закрыть ноут и бросить все. Но на пороге стоял ОН...

Леон:

Страдать? Пожалуй, нет. Но когда третий день подряд пинг скачет, как пьяный гопник по гололеду, а коннект предательски обрывается в момент, когда криптокошелек уже почти подмигнул подтверждением – это не бесит. Это унижает. Лично меня. Не потому что работа встала – с этим я разберусь. А потому что это плевок в лицо всему, что я знаю о сетях. Видеть эту дичь – все равно что наблюдать, как обезьяна долбит банан ноутбуком. Больно для профессионала.

Разобрал сигнал – детский сад. Виновник: два шага в сторону, в этом муравейнике, который называют деревней. Там какой-то гений гонит ютуб в 4К на полную громкость через устройство, которое смело можно отправлять в музей компьютерной археологии. Роутер? Бюджетная жестяная коробочка уровня "купили по акции в "Пятерочке". Пароль? `admin123`. Оригинально. Прям гениально. Как и 95% населения этой планеты, видимо.

Зашел. Тише воды. Настроил все за три клика – уровень сложности: "для чайников". Перераспределил трафик – пусть теперь их котики в 4К подтормаживают в пользу моей стабильности. Справедливость восторжествовала. Но потом... любопытство. Неудержимое. Как ковырять мозоль. По MAC выцепил модель. О, классика! Билайновская дешевка, перепрошитая каким-то кулибиным из местного IT-ада (они там, наверное, гордо называют это провайдером). Чужая сеть. Чужая жалкая, цифровая помойка жизни. И, боже мой, какая же она... скучная. Патологически.
У нее был NAS. С открытым портом. Папка "Photo". Я не полез. Не потому что моральный урод. А потому что это было бы слишком уныло. Как копаться в чужом нижнем белье – только безвозмездно и без кайфа. Нищебродское развлечение. Лучше уж посмотреть на источник помех вживую. Из спортивного, блин, интереса.
Так я и очутился у этого покосившегося деревянного крыльца. Перед ней.

Девчонка. Футболка с каким-то унылым принтом. Волосы собраны так, будто она проиграла схватку с резинкой. Ноутбук – древний, пыхтящий монстр. И она... двумя пальцами!.. долбила по клаве, морщась на Excel. Выглядела как карикатура на офисного планктона, занесенного ветром в эту цифровую пустыню. Без кофе, без мозгов, судя по всему, но с матом в душе.

Глава 4

Ева:

Выходные растворились в дымке будничных забот, оставив после себя лишь легкую усталость. На работе духота и пахнет хлоркой, благо быстро привыкаешь к запаху. На удивление смена прошла спокойно всего одна роженица и одна малышка появилась на свет.
Ее крик – тонкая нить, связующая с миром, полным боли и страданий, но и безграничной любви. Смотря на нее, забываешь о личной усталости, о бессонных ночах, о тяжелых дежурствах. В такие моменты ощущаешь себя не просто акушеркой, но и частью чего-то большего, важного, вечного.

Медленно бреду по коридору, уставшая, но довольная. Впереди – короткий сон и новый день, полный непредсказуемых поворотов. В ординаторской завариваю крепкий кофе, чтобы прогнать остатки сна. На подоконнике одиноко цветет герань, напоминая о доме. Как там мой рыжик? Скучает наверное без хозяйки.
Выпив кофе, надеваю халат и снова иду в отделение. Впереди еще много работы, много тех, кто нуждается в моей помощи. И пусть усталость сковывает тело, я знаю, что здесь. В этих стенах, я нужна. Здесь я могу приносить пользу.
Набираю номер подруги, чтобы попросить снять объявление – надобность в нём отпала. Квартирант неожиданно нашёлся сам, правда, экземпляр тот ещё: помешанный на программном обеспечении и сетях, айтишник, одним словом. Боюсь, моя крыша с таким помощником и правда рухнет, небось, он и молотка-то в руках не держал.

— Алло. — отозвался сонный голос в трубке.

— Прости, разбудила? — бросаю взгляд на настенные часы, показывающие шесть утра.

— Что случилось? Ты мне в такую рань никогда не звонишь.

— Удали, пожалуйста, наше объявление. У меня руки не дошли. Ноут заглючил. — прошу её.
Не стоит же ей говорить, что я пыталась, но у меня ничего не вышло.

— Неужели никто не соблазнился столь заманчивым предложением? — усмехнулась она, явно приободрившись.

— Да полно желающих, только все какие-то озабоченные идиоты, а один вообще ширя**щик попался. — жалуюсь ей.

— Ладно, удалю. Тебе и правда нужно найти нормального мужика, либо бросай всё и перебирайся в город. — настаивает она на моём переезде.

— С переездом повременим, сожитель сам нашёлся. — успокаиваю подругу, но, судя по визгу, спокойствие ей и не снилось.

— Как зовут? Сколько лет? От куда он? — вопросы градом посыпались на меня.

— Зовут Леон. Больше ничего не знаю. — коротко отвечаю и слышу тяжёлый вздох в трубке.

— Ну как так можно? Незнакомец живёт с тобой под одной крышей, а ты о нём ничего не знаешь! Вернёшься домой. Потребуй паспорт! Вдруг он женат, а ещё хуже – алиментщик, от приставов скрывается! — взвилась подруга.

— Он только сегодня заселяется. И вообще, его семейные дела меня не интересуют, лишь бы крышу перекрыл. Всё, мне пора. — быстро кладу трубку, чтобы снова не слушать поток недовольства.

В душном вагоне электрички, как в раскаленной печи, я возвращалась домой, жадно ловя порывы ветра из распахнутых окон. Мечты о прохладе домашнего уюта, о свободе от тесной одежды, владели мной безраздельно. За окном мелькали дачные пейзажи: покосившиеся домики, ухоженные огороды, а среди них, будто лазурный оазис, искрился на солнце детский бассейн. В памяти всплывали картины, как мы со Славой смеемся, плещемся в собственном бассейне, и грудь сжимала тоска. И вот, когда решение о продаже дома казалось окончательным, эти воспоминания вновь завладевали мыслями, не желая отпускать из объятий сельской жизни. Если бы Слава был жив… Все было бы иначе.
Сумрак окутывал станцию, когда я сошла на перрон. Необъяснимая тревога терзала душу, заставляя оглядываться. И вдруг осознание, что сумка осталась в электричке. Бежать обратно? Бессмысленно. Плечи поникли и слезы, не спрашивая разрешения, потекли по щекам. Добравшись до крыльца, я опустилась на ступеньки, пряча лицо в ладонях. Хорошо хоть телефон в кармане, иначе осталась бы совсем без связи. Вдруг почувствовала прикосновение к ногам. Мой рыжий кот, верный страж моего одиночества, пришел утешить. Мы подобрали его со Славой крошечным комочком шерсти у магазина и с тех пор он стал моей тенью, единственным живым существом, согревающим душу в холодном вихре воспоминаний о Славе.
Возле калитки стоял мужской силуэт с большой чёрной сумкой на плече. Он смотрит на меня. Я, на него. Представляю, как сейчас жалко я выгляжу в его глазах, но мне не до разбрасывания пыли в глаза. Я просто отчаявшаяся женщина, у которой три года назад был потерян смысл жизни. И в данную минуту я готова сломаться...

Леон:

Перетащил свои "манатки" – один рюкзак с железом да коробку консервов – в ее комнатенку. Воняло сеном и каким-то женским шампунем. Уютно, блин. Как в гробу, но с розовыми обоями. Спрятал ружье в подпол, в сенях. Пригодится. Ещё бы камеру установить - но нужен случай. И когда хозяйки дома не будет. И тогда спокойствие. Только спокойствие.

И тут главная просьба хозяйки, ради которой, видимо, и пустила волка в курятник:

— Крыша течет. Подлатаешь? А то скоро начнутся дожди.

Я посмотрел на нее. Потом мысленно представил эту самую крышу. Одноэтажный домик, покатый склон, покрытый чем-то, напоминающим окаменевший картон. И себя наверху. С молотком. Или чем там эти... люди... латают.
Последний раз я что-то "работал руками"... Наверное, в прошлой жизни. Или у бати в Одессе, когда мне было лет десять, и он заставил меня держать фонарик, пока он ковырялся в старой "копейке". Тогда я решил, что буду работать только головой и клавиатурой. И вот оно – кармический пинок под зад.

— Крыша? — выдавил я, пытаясь сохранить маску уверенного работяги с ПВЗ.— Ну... конечно. Что там... шифер? Черепица? Гнилые доски?

— Шифер, — сказала Ева, смотря на меня с надеждой, от которой мне стало не по себе. — Там пару листов треснуло, да конек просел. Вроде не ахти какая работа. Мужики обычно сами...

Глава 5

Леон:

— Ты живой? — Ева возникла надо мной, как ошибка 404 на любимом сайте – неожиданно и раздражающе к месту. Кажется, секунду назад в доме был вакуум.

— Функционирую на минимуме… — прохрипел я, пытаясь провести инвентаризацию ущерба. — Корпус вроде цел, но внутри всё трещит. По ощущениям, я теперь наполовину мебель.

— Ты в зеркало давно смотрелся? Ты и был мебелью.

Она наклонилась надо мной, и я уже было подумал, что вот оно — нежное сочувствие, женская забота.

Фиг.

Она дернула за носок кроссовка.

— Ай! Ты чё творишь, психопатка?!

— Расслабься, это ещё не вправление. Я просто определяю, где крутится.

— Не надо ничего вправлять! Я сам, заживёт как на собаке. Вывих - это фигня.

— Угу, у тебя тут всё отечёт и будешь, как слон в кроссовке.

Она уже засучила рукава.

— Ева, стой! Ты вообще кто по образованию?!

— Экономист. Но в детстве на куклах тренировалась. Разницы никакой.

Она ухватила мою ногу.

— На счёт три. Один… два…

ЩЕЛК.

— …МАТЬ ТВОЮ ЗА НОГУ!

— Всё. Готово, — спокойно сказала она, вставая. — Ты дыши. И не вздумай рыдать — соседи жаловаться будут.

Я лежал, как побитый пёс, и дышал — коротко, прерывисто. Но где-то сквозь боль прокралось странное чувство. Это был, чёрт возьми, лучший день.

Потому что я впервые реально заметил Еву. Потому что она – как неотлаженный, но чертовски эффективный скрипт: резкая, бесцеремонная, пахнет хлоркой и дешевым цикорием, а руки... эти руки только что вправили мне ногу, как будто чинили сломавшийся роутер. И вот я тут, с перезагруженной конечностью, и впервые за долгие месяцы бегства чувствую... что мне не всё равно. Что этот хаос с ее участием вдруг стал... терпимым. И эта безумная админша жизней определенно начала вызывать в моей системе сбои, похожие на что-то опасное и совсем не цифровое.

— Может, поможешь дойти до дома? — выдавил я, пытаясь приподняться и тут же зашипев от боли.

— Я как роутер без ножек... нестабилен.

Ева посмотрела на меня, и выдала:

— Помочь? Ты же только что орал, что я психопатка и садистка. Сам разбирайся. Вперёд, Кен, покажи прыть пластикового героя. — Она сделала шаг назад, скрестив руки. — Я тут постою. На всякий случай. Чтобы вызвать скорую, когда ты головой об поручень треснешь.

Я уперся локтями в землю, напряг пресс (который, подозреваю, давно атрофировался под слоем пиццы и кофеина). Поднялся на одно колено. Вторую ногу, счастливую обладательницу вправленного сустава, попытался осторожно подтянуть. Не тут-то было. Она взвыла протестом, я качнулся, как пьяный сервер при DDoS-атаке, и шлёпнулся обратно в пыль, подняв облако.

— Браво, — прокомментировала Ева. — Оценка за артистизм: пять баллов. За исполнение: кол.

— Ладно, план Б, — прохрипел я. — Доползу.

— Как слизняк? Пафосно, — засмеялась она. — Только учти, на пути – грядка с огурцами и Рыжик. Кот не оценит вторжение на территорию.
Я начал перекатываться на бок, стараясь не задействовать больную ногу. Напоминал, вероятно, бревно с панковской прической. Дополз до первой преграды – садовой лейки. Увернулся. Потом был детский мячик. Тоже миновал. И вот он – Рыжий Ужас. Кот восседал на тропе, как лениво умывался.

— Рыжик, подвинься, царь, — взмолился я.
Кот зевнул, показав острые клыки, и продолжил умывание. Пришлось ползти вокруг, по грязи. Чистота моей некогда белой футболки канула в Лету. Падлюка рыжая, отомщу же.

— Эстетично, — заметила Ева, шагая рядом по чистой дорожке. – Особенно зеленое пятно на спине. Администрация Вайлдберриз не оценит - конкуренция жёсткая же у вас. Саморезы в кармане тоже для антуража?

Возле крыльца валялась старая швабра с облезлой тряпкой. Я ухватился за древко.

— Ага! Костыль! — торжествующе хрипнул я.

— Это швабра, гений. Ей пол моют. Точнее, мыли. Лет пять назад, — поправила Ева.

— Костыль – это состояние души! — парировал я, опираясь на швабру и пытаясь встать.

Древко предательски затрещало, но выдержало. Я сделал первый шаг. Второй. Третий... На четвертом шаге тряпка на конце швабры запуталась в моей здоровой ноге. Я агонизировал секунду, балансируя, как циркач на проволоке без страховки, а затем поехал вниз, волоча за собой швабру и издавая звук, средний между ворчанием и предсмертным хрипом. Упал аккурат на ступеньку крыльца.

— Вот ты и дома, — констатировала Ева, стоя надо мной. — Прямо как в сказке. Только вместо принца – хромая обезьяна с грязной шваброй. Доволен?

Я лежал на ступеньках, задыхаясь, покрытый пылью и зелеными разводами, с ноющей ногой и разбитым эго. Но вместо привычного раздражения или страха, сквозь боль и унижение пробивалось... что-то теплое. Глупое.

— Не то слово, — прохрипел я, глядя на ее смеющиеся глаза. — Ты... ты вообще невыносима. Знаешь?

— Знаю, — она легко спрыгнула с крыльца и протянула руку.

— Но раз уж ты дополз до моей берлоги, так и быть, занесу тебя внутрь. Прежде чем соседи вызовут МЧС, думая, что тут медведь с шваброй подрался. И да... — она присела, ее лицо вдруг стало серьезным. — Попробуй только снова упасть, пока я тебя тащу. Я ту ногу, что не вправляла, сломаю. Чисто для симметрии.

Я ухватился за ее руку. Твердую, сильную. И понял, что влюбляться в женщину, которая только что угрожала тебе переломом и сравнила с мебелью – это новый уровень идиотизма. Но в этой девахе, определенно, что то есть.

Ева:

Направляюсь к ларьку за провизией, и губы сами собой растягиваются в улыбке. Ну и мужчина! Весь в этих своих сетях, системных "обеспечениях"… и не побоялся же на крышу забраться. Признаться, такой прыти от него совсем не ожидала. То, что он скрывает истинную причину своего деревенского затворничества, стало ясно сразу. Грузчик из него, как из меня швея. Максимум, что он способен таскать – это свой пластмассовый лэптоп.
В ларьке, как всегда, тесно и душно. Баба Зина, продавец с золотыми зубами, лениво взвешивает мне продукты.

Глава 6

Леон:

Эта сранная нога. Не ноет – издевается. Гиря из гипса и боли, приковавшая меня к этому пыльному царству. Я – герцог дивана, а швабра – моя скелетная кочерга и единственная подруга, которую я не спугнул своим хромым видом и запахом отчаяния. Попытка встать – пытка. Дотянуться до чашки? Эпопея с табуреткой, матами и риском сломать вторую ногу. Каша сбежала – умная тварь. Я б на её месте тоже свалил от такого повара, который ковыляет за тобой с диким оскалом и шваброй наперевес.
А этот рыжий ублюдок-кот… Он знает. Чует мою немощь, как шакал падаль. Специально сбрасывает носки и смотрит, как я, обливаясь вонючим потом, пытаюсь их догнать, едва шевеля шваброй по полу. Его зелёные глаза – сплошное издевательство.

— Падла рыжая, один фиг, поймаю. — хриплю я, делая нелепый выпад. Он – молния. Я – я черепаха .Он на шкафу, победитель, а я сижу на жопе, обняв швабру, и слушаю, как пульсирует нога. Не жизнь – травма для психики. Ладно, гляну что у нас в сети, чекну новости. Но сперва бутеры - хоть что то в этом доме в пешей доступности.

Я не успел дожевать свой тост с сыром, как в дверях появилась она. Поля. Подруга Евы. Та самая, которая звонит по видеосвязи, даже когда у неё прыщ, и считает, что кокетство — это форма кардионагрузки. С улыбкой во все тридцать три зуба, тортиком в руке (который явно служил лишь формальным поводом) и взглядом сканера в аэропорту, настроенным на режим "Глубокий анализ объекта".

— Евочка! Леон, здорово! — заливается она, окидывая меня оценивающим взглядом с ног до головы. Мне почему-то сразу представился судья на выставке собак, задумчиво щелкающий ручкой.

— Будем знакомы, Леон, — Она протянула руку, будто собиралась взять пробу. — Ну надо же. Живой.

— А ты, я смотрю, в натуре поверила, что я фотошоп? — Я пожал ей руку и тут же пожалел: хватка была, как у коллекторов.

— А я думала, ты будешь… ну, как сказать… более ухоженный.

Она критично окинула меня взглядом: от взъерошенных волос до моих уютных штанов с дыркой на колене, через которую уже просвечивала коленка, оскорблённая таким вниманием. Или она имела ввиду мою шикарнейшую бороду?

— А я думал, ты скажешь: Приятно познакомиться, — ответил я и сел обратно за стол. — Но, видимо, это старомодно.

— Как поживаете? Как у вас тут ... уютненько! — ее глаза быстро пробежались по книжным полкам (оценка интеллекта?), обследовала мою рабочую зону, задержались на диване (анализ зоны совместного времяпрепровождения?). Она плюхнулась в кресло, как будто сдавала норматив по драме. Глядела на меня, щурясь, будто пыталась угадать мой пин-код от карты сбербанка. Мошенница, ей богу - я таких проныр за версту чую.

— Я просто волнуюсь за Еву. Знаешь, она у нас девочка с характером, и я как-то… ну, обязана убедиться, что ты нормальный. Без отклонений. Без судимостей.

— Понимаю, — кивнул я. — Поэтому ты с порога решила проверить, не псих ли я, выведя меня на провокацию? Умно. В стиле Евы.

Ева нервно засуетилась.

— Поля, чаю? Кофе? Мы как раз... эээ... собирались... — но Поля уже удобно устроилась в кресле напротив меня, как будто собиралась провести полноценный аудит.

— Ой, я ненадолго! Просто не могла не заглянуть, посмотреть, как ты тут устроилась с новым... эээ... соседом! — и ее взгляд снова уперся в меня. Не враждебно, нет. Скорее, с неподдельным, живым любопытством и явной миссией: проверить, не крокодил ли я в человечьей шкуре.
Я почувствовал себя экспонатом под стеклом.

— Ну что ж, Поля, — начал я, нарочито медленно откладывая руки от ноута и принимая максимально непринужденную позу. — Осматривайся. Диагностика началась? Могу принести инструкцию к микроволновке для полноты картины. Или показать, как я аккуратно носки складываю? Это, говорят, важный критерий. Или начнем с гороскопа - что нам звёзды велят?

Поля фыркнула, но не сдалась:

— Ахах, шутник! Нет, я просто... за Еву рада! Она у нас девушка золотая, хочется знать, что она в надежных руках.

Я разлил чай, дал ей кружку с надписью “Сдохни, но сделай” — любимая Евы, но, как по мне, идеально подходящая для гостей с проверочным визитом.

— И как, прошёл проверку? — спросил я, глядя на неё поверх кружки.

— Пока спорно, — пожала плечами она. — Ты слишком спокойный.

— Я просто выспался. Это пугает всех, кто живёт на нервах.

Она хмыкнула, поставила кружку на стол и многозначительно подняла бровь.

— Ты, Леон, кстати, чем занимаешься? Где работаешь? А родители у тебя местные? Планы на... ну, скажем так, ближайшие пять лет? — вопросы сыпались, как из рога изобилия, явно заготовленные заранее.

Ева закатила глаза и прошептала:

— Поля, ну хватит уже...

Но я решил, что пора включать протокол "Вежливое, но неумолимое выдворение". Встал, потянулся с преувеличенной неспешностью.

— Поля, Поля, — вздохнул я с театральной грустью. — Твоя забота о Еве меня трогает. Прямо до слез. Если бы не одно 'но'...

— Но? — насторожилась она.

— Но сегодня, к сожалению, мой единственный свободный вечер за месяц. И он, — я обвел рукой нашу скромную обитель, — Был строго запланирован под священный ритуал 'Ничегониделанья' и 'Обнимашек с Евой'. По расписанию, утвержденному высшими инстанциями (то есть мной и Евой пять минут назад), сейчас как раз должен начаться этап 'Заказать пиццу с ананасами и спорить об их уместности'. А потом – 'Молча смотреть сериал, периодически засыпая друг у друга на плече'. Очень насыщенная программа!

Я подошел к ней, взял тот самый тортик -"повод" из ее рук и деликатно направил подругу Евы к двери.

— И знаешь, что самое обидное? Ты – главная помеха этому грандиозному плану! Такой ценный кадр для смотрин, а пришла не вовремя. Прямо по классике: 'Хороший человек, да не в час'.
Поля, слегка опешив от такого разворота, попыталась устоять.