Полигон

1

Я смогу стать пеплом,

Лишь познав твой рай

“Ария”

Она сразу поняла, что произошло. Поняла, и на мгновение ей все стало безразлично. Колода карт таро выпала у нее из рук и веером рассыпалась по полу. Верхняя карта – Дьявол, более всего притягивала ее взгляд. Казалось, что козлоногий насмешник сегодня улыбается еще более жестко и едко, чем обычно. Все так и должно было получиться в этот день. Солнечный день, полный черной, беспросветной тоски. Ибо для нее начался очередной полигон.

Она не знала точно, сколько продлится это очередное издевательство над ее психикой. Если бы ее спросили (впрочем, спросить некому, нет такого человека, с которым она могла бы поделиться всем) она вряд ли смогла ответить, что точно подразумевает под этим словом – “полигон”. Несколько дней, недель, месяцев? Почему именно тогда Дьявол на карте начинает улыбаться особенно едко? А ее демоны-покровители отказываются помогать. Все решения должна принимать только она сама.

И она принимала. Принимала решения ответственные и не очень. Чуяла и наблюдение, и силу стоящих за спиной наблюдателей. И знала, что не разочарует наблюдателей неправильным решением. Всякое ее решение было правильным. Все, кроме бездействия. Поэтому ее сила и подвергалась испытаниям так часто – чтобы не дать ей забыть, чтобы заставить ее полюбить вкус победы. Чтобы она побеждала всегда. Не даром же ее имя – Виктория. Победительница!

Но сейчас у нее вовсе не было настроения сражаться с неприятностями и снова одерживать призрачные победы, заметные только тем, кто испытывает ее силу раз за разом. Она хотела жить, как все люди. Плакать, когда все плохо, смеяться, когда все хорошо, быть нежной к тому, кто ей дорог и ненавидеть врагов. И перестать, наконец, вести битвы за власть, потому что условием полигона была победа над судьбой.

Она плюнула бы на все. Во-первых, было лето и, следовательно, золотое времечко студенческого блаженного ничегониделанья. Во-вторых, и самых главных, происходили кое-какие изменения в ее личной жизни и это было тем более кстати, что два года Вика уверенно и жестоко держала всех, без исключения, мужчин на расстоянии. Она казалась желанной, уверенной и раскованной. Но это – как мираж. Она была насмешливой и злой. Очаровать ее было нелегко.

Итак, при любых других условиях она послала бы этот полигон к Дьяволу (или куда-нибудь еще), по-прежнему гуляла бы, ходила бы на пляж, плавала в холодной сибирской реке, сама бы выбирала себе компании. Это было так просто. Но теперь ей поневоле придется играть в эту дурацкую игру. О, они все сделали как нужно. Они ввели в игру единственное условие, которое могло побудить ее начать игру, приготовленную специально для нее. Они умыкнули ее мужчину.

Потом, когда Вика, поборов сомнения и поняв, что все, дело обстоит так, полигон начат и никакие ее капризы не смогут его отменить, решилась играть, она поняла и другое: когда он начался. Определить это было не так уж сложно. Нужно было задуматься о времени начавшихся перемен. И потом все становилось понятным. Понятным, кристально-чистым. Потому что Вика была не просто Победительницей, она была еще и умной девушкой.

Она знала, знала, когда начался этот кошмар. Когда ей стало больно, когда чаще стали появляться тароты в ее руках. Когда она даже всплакнула пару раз от бессилия и тревоги. Тревога за будущее может посещать даже Победительницу. И вспомнила, как он сказал, что не любит ее. Вернее, любит, конечно, но как сестру, и еще говорил что-то, а она прижалась головой к его плечу, и ей было хорошо рядом с ним. И ей было почти наплевать на то, что он, оказывается, не любит ее. Как будто она его любит! Чтобы два года верно ждать – одной любви недостаточно. Нужно еще уважение и, конечно же, страстное желание. И не все ли равно ей, любит он ее или нет, если он заводит ее одним прикосновением? Она просто нашла мужчину сильнее себя. И он ей нужен, потому что он – единственный сильный мужчина, до которого она в состоянии добраться сейчас. Только и всего.

Теперь Вике предстояло хорошенько обдумать два очень важных и болезненных для нее вопроса: по какому принципу построен теперешний полигон и чего ждут от нее ее наставники. Первый вопрос, скорее всего, выяснится со временем, а на второй она может так и не найти ответа. Просто ей придется действовать, вместо того, чтобы предаваться сладостному безделью. И еще – нужно сохранить трезвый взгляд на вещи. Что бы ни произошло, нужно помнить: Жан в этом не виноват. Идет полигон.

И еще, никаких скоропалительных решений, никаких истерик. Вчерашней истерики ей вполне хватило, чтобы все понять. Нет и еще раз нет. Так дело не пойдет. Конечно, обидно оказаться в положении выброшенной куклы, но когда полигон – ничего сделать невозможно. Дорогу Жана к ней перекрыли. Наверняка – решительно и искусно. Ее доступ к Жану, наверное, открыт. Но она еще немного подождет. Чуть-чуть, чтобы потом сделать молниеносный прыжок

2

Уходи и не возвращайся ко мне

“Ария”

Жан взглянул на часы и обреченно вздохнул. Если он поедет к Вике в это время, после приезда скандал ему обеспечен. А если не приедет – скандал обеспечен тоже. Что сказать, Вика очень сильно изменилась за два года. Чересчур сильной и чересчур опасной она стала. Впрочем, не сильнее его. Но что опаснее – наверняка. То и дело в его жестах, словах появлялось что-то пугающее. Но Жан не позволял себе бояться. Слишком хорошо для нее это будет.

Собственно, Жан отлично понимал, что Вика – дрянь. Очаровательная дрянь, с которой так приятно иметь дело. Не потому, что она была распущена или глупа. Просто у нее был характер стервы. Жан понял, что она стала дрянью, как только увидел ее. По ее письмам этого было не понять. А теперь все стало на свои места. Только очаровательная дрянь могла носить свои черные наряды так, чтобы они казались самыми веселыми и приятными. Она могла любой траурный наряд превратить в блеск и очарование. Таков был ее талант, один из талантов дряни.

Но, тем не менее, несмотря ни на что, именно эта дрянь поддерживала его два года. Забывать об этом было бы глупо. Конечно, теперь он дома, он вернул себе расположение многочисленных приятелей и она, вроде бы, не очень нужна ему. Но вот это – только с первого взгляда. Со второго оказывается, что мужчина чаще способен желать не любимую женщину. Любовь и желание - вещи совершенно различные. А хотеть маленькую темноглазую дрянь – гораздо хуже, чем любить ее.

Она впервые показала свою силу решительно и твердо. Он говорил, говорил, тоном извиняющимся, виноватым, он давно просчитал возможные последствия, и, увидев Вику впервые после двухлетней разлуки, уверился – да, она способна на все. Он ждал истерики, слез, криков. Думал, что она может просто попросить его уйти. Это действительно было бы проще. Потому что то, что произошло, просто не было. Она прижалась к нему, словно боялась, что он уйдет, и ждала неизбежного продолжения – ждала поцелуя.

И она получила его. Не робкий, нерешительный поцелуй мальчика, а уверенный, долгий поцелуй мужчины. В конце концов, не все ли равно ей, каковы его чувства, когда сейчас ей нужно только его тело? Он думал о том, что это не этично. Но все его мысли разбивало одно воспоминание о ней. Эта маленькая дрянь знала, чего просить. В этом ни один мужчина не мог бы ей отказать.

И вот, обстоятельства вынуждают его на время прекратить контакты с Викой. Все складывалось прекрасно, пока не появились обстоятельства. Эти обстоятельства вынырнули из небытия и закружились вокруг него, исполняя дикарскую пляску. И вырваться из их круга было выше его сил. Он очень, очень хотел увидеть Вику, но обстоятельства оказывались сильнее. Снова обстоятельства оказывались сильнее.

Впрочем, сегодняшнее обстоятельство было приятным. Потому что к Жану пришел старый приятель. Приятель, с которым они были знакомы давным-давно. И вот, они настолько увлеклись разговором, что Жан опоздал к Виктории. Он понимал, что девушка будет обижена. Но, по крайней мере, он заедет к ней позже. Или позвонит. Да, пожалуй, стоит сначала позвонить. Потому что Вика может выдать концерт. Она использует свою силу с той стороны, с которой ей удобно. И терпеть это иногда трудно.

Кстати сказать, Жан не чувствовал особой вины перед Викой за опоздание. Иногда полезно отдохнуть даже от такой талантливой дряни, как она. Денек-другой. Наконец, может быть, он сумеет разобраться в своих чувствах к ней. Очень тяжело жить, когда не до конца понимаешь свои порывы. А с этой дрянной девчонкой нельзя даже предположить, что с тобой будет уже через несколько минут.

Итак, Жан пропустил встречу. И Вика из-за его безалаберности перенесла немало неприятных мыслей. Да, да, он не знает, не может знать, как он нужен ей. Она и была ласковой, нежной, а в сердце – боль и желание чего-то большего, чем просто плотские наслаждения. То, что она любила его – не главное. Главное - что он оказался самым близким человеком для нее. А это уже – серьезно.

3

Не впускай зверя в дверь,

Обещаньям не верь.

Он не столько покой,

Сколько власть над тобой.

О. Авдеев

Это был сон. Но этот самый сон был очень реальным. Она всегда летела по ночам. Эти полеты начинались обычно – она поднималась с постели, обнаженная, смотрела в окно и распахивала его створки. Так было в любую погоду. Это было обязательным условием игры - реальность. Эти игры отличались жестокостью и непредсказуемостью. Как и те, кто их придумал, должно быть.

Она взвилась вверх, и пространства стали закручиваться в спираль. Звезды проносились мимо с тихим шелестом. Как будто они несутся мимо, а не она мчится среди бесконечного звездного пространства. Спираль продолжает раскручиваться, и Вика несется по проложенному пути. Если бы она хотела, она могла бы коснуться руками вороха звезд. Она неслась с огромной скоростью и хохотала. Хохотала отчаянно и истерично.

Было очень приятно нестись среди звезд, чувствовать, как материя и время подчиняются ей. Когда-то, в первый раз, она испугалась этой звездной круговерти. А теперь привыкла. Теперь ей нравится нестись в этом хороводе звезд. Она беззвучно гикнула и помчалась вперед, закрутив свое тело в спираль. Он неслась сквозь звезды, неслась, пока одна из звезд не замерла у ее руки. Эта звезда каждый раз была одна и та же. Она служила ориентиром.

Вика оглянулась на прилипчивую звездочку и нырнула в пучину. Она не сразу научилась этому фокусу, прежде проходила весь путь со своим покровителем. Покровитель ли он? И что это значит – покровитель? В первый раз ее обнимала не радость, а ужас. Ужас ни с чем не сравнимый. Ее сила тогда только начинала расти. Но тогда она была не одна. Ей помогли пройти ее первый путь.

Она знала, что будет потом. Огромная, зелено-желтая планета, на которой собирались такие же, как она. Не было понятно, кто выбрал для сбора именно это место. Но эта планета никогда не менялась. Не менялась и гора, на которой собирались ненормальные люди. Такие, как Виктория-Победительница. Они не чувствовали холода, хоть гора была высока и туманна. Впрочем, если они не чувствовали холод космической ночи, то что им холод туманной горы?

Там Вика увидит других людей. Но там будут не только люди. Будут и те, кому обычно заказано появляться во плоти. Не то не могут, не то не хотят. И изящный демон, конечно же, будет там. Тот, который привел ее когда-то. Тот, который отыскал ее в огромном городе и помог ей решить огромную задачу – что же, в конце концов, делать со своей силой. Игра с силой - игра опасная и непредсказуемая. Играющих в одиночку чаще всего ничего хорошего не ждет.

Он был идеален. Прекрасен, изящен. У него не было ни одной отрицательной черты. Человек, у которого нет никаких недостатков? Это фантастика, если речь идет о человеке. А он не был человеком. Таких людей просто не бывает. Он был прекрасен во всем, от чистой смуглой кожи до идеальной фигуры и пронзительного демонского взгляда.

У Вики к этому демону было странное отношение. Как к красивой картине или статуэтке. На них приятно смотреть, их хотелось бы иметь в своей коллекции, но только любоваться издали. Его можно обожать. К нему можно прикоснуться с благоговением, с нежностью, но любить его невозможно. Не потому ли, что он чересчур идеален для обычной земной любви? Для грешной земной любви...

Потом Вика будет вспоминать свой сон и тихо улыбаться. Она вспомнит, хотя и весьма смутно, звездный полет, и танец на туманной горе. Была какая-то странная музыка, которая заставляла всех вокруг неровно дергаться и выгибаться. Это был интересный танец. Разве что немного резкий. Но хаос играл на струнах нервов, хаос в крови и венах.

Она впустила в свое сердце хаос. Это было тем более необходимо, что холод зла делает ее нечувствительной к холоду другого рода. К тому холоду, который досаждал ей так долго. К тому холоду, который не достанет ее сейчас. В Хаосе есть свои преимущества. Он помогает понять себя, он помогает верить и ждать. А боль – полигон. И то Вика не уверена, все ли проходят через него, или это только ее жестокая судьба?

4

Вера в чистую любовь.

О. Авдеев

Этот голубь вовсе не хотел умирать, но ему открутили голову с ужасной жестокостью, чтобы окропить кровью алтарь. Высокий шестиугольный алтарь из черного обсидиана. Алтарь, очень удобный для служения черных месс. И именно сегодня алтарь был впервые окроплен кровью. Впервые, но не в последний раз. Вовсе не в последний раз.

Он выглядел, как всегда. Фигура Аполлона, немного агрессии в карих глазах и на тонких губах – жестокая ухмылка. Он весь был словно из какого-то фантастического сна. Он поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то непонятное, но жестокое. Жестокость была у него в крови. Жестокостью кипела его кровь. Он вдыхал воздух, а выдыхал жестокость.

Он был бы красив в любой одежде, а сейчас он был в минимуме одежды. Он был изящен и тонок. Он пел, его голос разносился под сводами серого здания. Серые стены не выпустят звук наружу, не пустят внутрь никого, кто принадлежит к иной религии. А эта религия - она принимает не всех. Она принимает только сильных, умных и жестоких. Она принимает тех, кто с полной отдачей может служить своему богу.

Этого бога каждый видит по-своему. Для кого-то он блистательный. Сияющий, нежный. Кого-то он охраняет. Кому-то дарит радость. А для кого-то он - черный. Он – средоточие самых худших человеческих черт. Он жестокий и берет дань жестокостью. Он любит, чтобы ему платили кровью. И те, кто боится, что бог возненавидит их, как ненавидит и весь остальной мир, дают ему то, что он просит. В данном случае – они дают ему кровь.

Люди, что слушали его, верного слугу жестокости, были подобраны один к одному – сильные и уверенные не только в своей силе, но и в своей безнаказанности. Во-первых, кто сумеет доказать, что они делают что-то недозволенное, во-вторых, если кто-то и сможет это доказать, кто выживет после ночного шабаша, когда все обладающие силой собираются и объединяют ее против одного объекта? Чтобы выжить в таких условиях, нужно иметь очень сильного хранителя, который мог бы отвести направленную и скорректированную атаку. А по ночам хранители обычно спят.

Сегодня они собрались просто потому, что на небе встала полная луна, и серое здание манило, а новый алтарь требует крови. Жрец читал молитвы на латыни, а люди вторили ему, и все сильнее, сильнее бился в них ритм Хаоса, ритм, который и хотел пробудить в них жрец. Ритм, который, раз поймав, больше не отпускает. Ритм, который проведет через жизнь и смерть черными тропами зла.

Все они были серьезны. Чересчур серьезны. В этом зле не было смеха, не было радости. И потому зло, с одной стороны, казалось неуязвимым, а, с другой стороны, сила зла – одновременно и его слабость. Смех – вот то, что может убить самое серьезное. Пока зло не научится смеяться - оно по-прежнему остается уязвимым. А уязвимое зло – что может быть смешнее само по себе?

Потом они будут развлекаться, каждый найдет удовольствие в своем, и жрец останется доволен черной мессой, а исполнители – жрецом. Но сколько бы не происходило этих месс, исполнители не станут ближе к своему черному богу. Вверх поднимается только жрец. А этот жрец и так обратил на себя внимание своего темного бога. Уже давно. Черные мессы – это власть. Обычная земная власть для необычного земного человека.

5

У королевы нет сил,

Трудно пойти вновь на риск.

“Ария”

Вика плакала. Она ненавидела себя за это, ругала последними словами, тихо бесилась, а потом снова плакала. Отключили телефон. Конечно, все произошло одно к одному - чтобы Жан не сумел до нее добраться. А вернее – чтобы ей самой нужно было добираться до Жана. Она должна пережить эту любовь, пересилить ее и стать прежней. Сильной и несгибаемой. На это нужно время. И это время ей милостиво предоставили.

Они не учли одного – Жан не был увлечением. Он не был игрушкой. Он был единственным мужчиной, из-за которого Вика еще была способна страдать. И она страдала. Страдала отчаянно и чересчур серьезно. Чересчур для нее. И еще, конечно же, здесь был страх. Страх за Жана. Потому что эти высшие, что выдрессировали ее так, как нужно им, пойдут на все. Если нужно будет убийство – они убьют.

Впервые Виктория начала жалеть о знакомстве с Жаном. Она подумала, что готова разобрать на части свой мозг, свое сердце и свою душу, чтобы выкинуть оттуда любое воспоминание о Жане. Любое. Чтобы не помнить его. Не знать его. Хорошо, пусть она будет фурией, пусть она будет кем угодно, если они хотят этого. Но если что-то случится с Жаном – это будет уже превыше норм и правил. Всех. Хотя и нормы и правила устанавливают они. Что им стоит сменить их?

Одно Вика знала точно: пока не окончится полигон – о Жане она может забыть. Это было уже не смешно. Для нее каждый день без Жана был, словно вечность в аду. Вика поверила в ад. Именно тогда поверила. Потому что иначе это было нельзя назвать никак. Никогда раньше она не испытывала такого чувства беспомощности. Раньше с обстоятельствами еще можно было спорить, а теперь – нет. Теперь они зажали ее волю в тиски. Один шаг в сторону – и удар боли. Непременное наказание. И так – всегда.

Она знала: что-то делать нужно. Она знала, что теперь Жан не придет, как бы он к ней ни относился, что бы ни обещал, чего бы ни планировал. Они просто не позволят ему. Она умная, но бороться со своими повелителями она не сможет. Она умная, но не настолько, чтобы обойти волю богов. А боги – они как дети, в этот раз – не на ее стороне. Их воля непреложна. И поэтому ей приходится плакать. Плакать и ждать неизвестно чего.

Самое худшее – ожидание. Но от Виктории требовалось не ожидание, а действие. Какое - вопрос, и вопрос серьезный. Если бы могла, она покончила бы все это одним ударом. Грудью на нож – вперед! Больше не будет мучений и страха. И сомнения, постоянного злого сомнения. Сомнения во всем. Он говорил ей такие слова, правильные, нежные, верные. Только такие слова и могли на нее подействовать. А теперь его нет.

Вика металась по своей комнате, как разъяренная тигрица. Она и была хищницей. Тигрицей. Но сейчас ее силы хватало только на то, чтобы рычать. Рычать и ненавидеть. Кого? Буквально всех. Себя, за то, что так глупо и безнадежно полюбила этого кретина Жана. Жана, потому что из-за него начат этот полигон. Силу, которая этот полигон устроила. Жизнь, потому что эта жизнь - сложная штука. Слишком сложная, чтобы можно было жить. И еще. Она не знала, что ей делать. Самое главное – она не знала, что ей делать.

Конечно, потом она успокоится, и все обдумает, отбросив волнение. Чтобы закончить этот полигон, ей нужно будет всего лишь увидеть Жана. Только увидеть Жана, но это будет не легко. Может быть - невозможно. Но если не пробовать – ничего не получится. Был еще второй вариант – забыть Жана. Выбросить его из души и из сердца. Но это будет сложнее. Это, может, совсем не получится. Потому что забыть Жана невозможно. Можно убить себя, убить его, убить – да, но забыть – нет.

6

Но беги, пока хватает сил – беги.

“Ария”

Он очень хотел бы убежать, исчезнуть. Испариться. Он вовсе не был таким хладнокровным, как казался. Он мог казаться всем, чем угодно, но себя он обманывать не собирался. Он не мог появиться у нее. Он ни в коем случае не мог приехать к ней. Не мог и все тут. Какие-то злобные силы держали его подальше от Вики. И слава Богу! Лучше не встречаться с этой маленькой дрянью. Не нужно с ней встречаться.

Жан чувствовал, что даже если бы он хотел, очень хотел быть рядом, то вряд ли смог бы. Никак, ну никак не получалось. Слишком много на него свалилось. Как будто все отмененные и не очень важные дела окружили его тройным непроницаемым кольцом и вот, нужно что-то делать, но он не понимает, что сначала. Совсем не понимает. Ему хотелось бы разобраться в причинах, но никто не собирался ему помогать. Никто не может ему помочь.

Вернее, может. Но для этого нужно попытаться сделать шаг в мир, которого он интуитивно сторонился. Там все не так, как нужно, туда могут войти такие, как его маленькая дрянь - сильные, уверенные в себе, идущие прямой дорогой, на каждом перекрестке задерживаясь только, чтобы успеть прочитать указатели. А указателя там обычно всего два: “Рай” и “Ад”. И Жан просто уверен, что такие, как Виктория, выбирают вовсе не “Рай”.

Ему не по душе эта дорога. Ему не по душе эта жизнь в двух мирах. Он недавно вернулся домой и ему хочется просто жить. Он живет среди своих друзей, и его почти совсем не огорчают прекратившиеся встречи с Викторией. А еще он спокоен, слишком спокоен. Так не должно быть. Но будто кто-то, странный и неведомый, шепнул ему, что все это нормально, что так и должно быть. С этим ничего не поделаешь, придется смириться.

Жан не подумал о том, что Виктории может быть одиноко без него. Он не подумал о том, что она может переживать, не подумал о том, что ожидание – самое страшное для человека, привыкшего к действию. Он совсем не думал о ней. Он смирился с обстоятельствами, не желая спорить с силами, о которых ничего не знал. И знать ничего не желал, похоже.

Жан был всего лишь пешкой в этой игре. Упрямой и одновременно покладистой пешкой. Для неба и ада это было смешно. А для людей все эти происшествия смешными не были. Люди страдали, переживали, умирали и снова воскресали тысячу раз, просчитывая любые, казалось бы, варианты своих поступков, не догадываясь, что высшие найдут тысяча первый вариант этого поступка.

Но Жан не собирался просчитывать поступки. Он не готов еще был бросить вызов. А, впрочем, его-то никто не принуждал к этому. Он не был, почти не был повинен в том, что будущая победительница полюбила именно его. И потом, это был ее полигон. Это был не его, а ее полигон.