Поместье "Чистая кровь"

Пролог

В последние недели Леда всё чаще чувствовала на себе чужой взгляд. Беспристрастный, алчный, так хищник смотрит на добычу, примериваясь, стоит ли она того, чтобы тратить на неё силы.

Опытный хищник, опасный для молодой лани.

Леда всегда чувствовала такие вещи. И многие другие, о которых говорить стыдно. Например, она пусть и не сразу, но поняла, что на неё смотрит мужчина. И не для того, чтобы под юбку залезть, тут дело иное, тёмное.

Как раз осень подкралась в их долине. А с наступлением осени просыпается Тьма, живущая в Замке на Горе.

Скоро настанет время Жатвы, но опять уведут тех, кто сильной магией владеют. Про Замок на Горе говорили всякое, но оттуда ни одна девица не вернулась к родителям. Однако жители посёлка смирялись с судьбой — пока стоит Замок на Горе, пока есть у него Хозяин, то долина и земли рядом очищены от болезней и ранних смертей по недогляду.

А то, что раз в семь лет девиц уводят, так на то воля Создателя.

— Как тебя зовут? — голос у говорившего был низкий, холодный.

Леда обернулась и чуть не выронила корзину, в которую ягоды в лесу собирала.

Появившийся на поляне мужчина был один. Он казался выше всех тех, кто жил в посёлке Леды. И сильнее. А ещё от него веяло той властью, чтобы учуять которую необязательно заглядывать под капюшон, надвинутый на лицо.

— Леда Аполетт, господин.

— И сколько тебе лет? — спросил он с лёгким снисхождением в голосе. Усталостью.

Леда сразу подумала, что для него неважен ответю Молодая — самое главное.

— Девятнадцать, господин.

Леда робела, но виду старалась не показать. Так вот кто за ней наблюдал! Когда осень раскрывает тайны, то воздух вокруг становится прозрачнее.

Леда стояла, не смея поднять глаз на говорившего. Он явно нездешний, но и не совсем чужой. От него пахло дорогими духами и влажной прелой листвой, человеческим разочарованием и усталостью. А ещё кровью. Человеческой.

— Ты любишь красные ягоды?

Рука в перчатке, узкая, тонкая, коснулась её ладони. Леда и моргнуть не успела, как незнакомец оказался рядом.

Подавила желание отдёрнуть свою руку: хоть она и почти благородная, а у отца в доме все работали. А руки от работы портятся, пришлый же явно был из тех, кто на Горе живёт, красавиц писанных видит, так её мать рассказывала о житье в Замке, где никогда не бывала.

Но Леда чувствовала: знает её мать про то житьё. Угадывает правду о красавицах столичных с лицами бледными, глазами горящими. И о хозяине, кто вот точно, как пришлый, смотрящий на неё пристально, выглядит.

— Люблю, господин.

Разочаровывать незнакомца не хотелось. Казалось, что она отвечает урок строгому учителю, хотелось заслужить похвалу, а зачем, сама не ведала, но держала спину прямо, подбородок чуть вниз, глаза вдолу.

А потом девичье озорство, невесть откуда взявшееся, — хотелось понравиться — взяло верх, решилась и посмотрела ему в лицо, по-прежнему скрытое капюшоном.

Темноволосый и статный незнакомец с «породистым» лицом.

Нет, раньше они не встречались.

Но трепет всё не отпускал. Это как чувство, что происходит знаковая встреча, и Леда стоит на пороге чего-то столь великого, что ей, мелкой, и не обозреть замысла.

— Что в тебе необычного? Только не скрывай, отвечай!

Леда задрожала. Земля уже остывает ночами, сквозь туфли ноги стынут.

Леда всегда была мерзлячкой. И «бледной молью», как за глаза парни дразнили.

Волосы светлые, ресницы и брови тоже, кожа бледная, и солнце её никогда не золотит.

— Я не знаю, господин.

— Врёшь.

Возражать расхотелось. Таким, как незнакомец, возражать опасно.

Но жуть как хотелось поднять глаза и рассмотреть его хорошенько. Говорившего.

— И знак у тебя есть на теле?

Леда чуть было не спросила, откуда незнакомцу известно о её родимом пятне?

Это дурной знак, повитуха матери сразу так и сказала. И отец велел скрывать: никто замуж не возьмёт. И повитухе тогда богатые дары заслали, да потом она и сама из их мест уехала.

— Знаю, что есть. Я нашёл тебя, Леда Аполетт. Ты достанешься моему дому.

И вздохнул так тяжко, будто и сам был не рад. А ей сделалось горько: почему огорчён, девушка она справная, статная, в мать пошла.

Леда лишь задрожала сильнее, но корзины не выронила. Отец накажет. И разговор с незнакомцем лучше оставить втайне.

А всё-таки отчего он расстроился? Леде стало по-детски обидно, как тогда, когда не удавалось заслужить одобрение отца. Почти никогда не удавалось, он её будто не замечал, сестре младшей отдавал любовь и внимание. Насколько мог.

Вдруг это всего лишь осенний лесной дух, неприкаянный, заблудившийся здесь много лет назад, когда деревья были толще, а ручей шире?

Задумалась она, а когда очнулась, то незнакомца уже и след простыл. Но запах его остался. Ниткой вился по поляне и терялся меж тех стройных сосенок, стоявших будто три сестры, сцепившие лапы-руки.

Сосны в их краях редкость, а тут сразу три!

Леда поспешила вернуться домой засветло.И никому о встрече той не рассказала, словно на уста заговор молчания накинули. А спустя пару дней, уже и сама не была уверена, что встреча эта ей не приснилась.

Не выдумалась.

Все подруги в посёлке просватаны давно, а она одна осталась. Не обещанной. Хотя сердечная привязанность имелась, но сейчас ей показалось, что всё это так, пустяки. Баловство девичье.

А тут сразу обещание взять в дом. В дом невенчанных не берут.

Только кто верит обещаниям незнакомцев, встреченных в лесу? Слабоумные или ведьмы. Леда не была ни той ни другой, но отчего-то поняла, что скоро всё изменится.

Такие встречи не каждому по судьбе выпадают. Не каждому счастье приносят.

Осень, вообще, пора несчастливая. Трудная.

Порой одной осени хватит, чтобы целую жизнь поменять. Всего одной.

Глава 1

— Ты выходишь замуж после Жатвы!

Слова обрадовали Леду. Да что там говорить, привели в восторг!

Шутка ли, строгий отец вдруг подобрел настолько, что отдавал её за Арчи. И пусть тот всего лишь помощник кузнечных дел мастера, совсем скоро сможет и сам подменять строгого учителя!

А там и до кузни недалеко. В соседнем поселении им место найдётся. Или в этом, если мастер Грин позволит. А он позволит, куда денется: Арчи пусть и незаконнорождённый, но сын приказчика.

Вспомнилась всреча в лесу. Как лёгкое сожаление, как несбыточная мечта. Невыполненное обещание.

И забылось. Мало взрослые мужчины обещают девушке!

— Ты выходишь замуж, Леда, и не смей возражать! Кормить тебя далее не собираюсь, и так уже двадцатая весна пошла, от людей стыдно, так и оправдывайся, уж не порченная ли!

— Да, отец.

В семье спорить с отцом не моги: вмиг поколотит. Но не сильно, так, для порядку.

— И не хочешь узнать, кто просватал?

— Никто, батюшка, не засылал сватов, меня бы позвали, — Леда была несдержанна на язык, знала за собой грех, но не особо в нём каялась, просто потому что раз немного косоглаза, то всё прочее простится.

Родимое пятно на животе в виде полумесяца тоже не прибавляло ей цену в глазах потенциальных женихов, если бы они о нём прознали.

— Время нынче подходит неспокойное, сейчас Жатва пройдёт, там и сладим как у людей, — отец, дородный и широкобородый мужчина, такой мощный, что быка в молодости мог завалить одним ударом в лоб, тяжело опустился на табурет, но дочери сесть не предложил.

Мать и младшая сестра с любопытством прислушивались к их разговору в соседней комнате, делая вид, что заняты шитьём, но Леда чувствовала их волнение.

Оно похлопывало её по спине, проводило холодными пальцами по шее, добираясь до светлых локонов, и ерошила их так, что голова чесалась. А потянуться к волосам не смей: плеть у отца толстая, следов не оставит, но больно станет. И унизительно.

— Я что сказать хотел, позабыл уже, — отец был взволнован, это знак не то чтобы недобрый, скорее непонятный. Нраву он был крутого, но отходчивого, разговоры долгие не любил, да и с бабами какой толк разговаривать?! — А, так вот оно что. Ты не серчай на меня, коли что не так было.

Он посмотрел на Леду глазами тёмными, как уголья, и у неё сердце в пятки ушло. Упало и укатилось под лавку.

— Я не сержусь, батюшка, мне на вас не за что сердиться.

— Верно говоришь, будет с тебя хорошая жена, я так Эшельду и сказал. А про пятно на брюхе пока не сказывай, замажь, мать подскажет средство…

Дальнейшего Леда не слышала. Осела как лист по осени и приложилась головой. В нос ударил запах влажных досок и крови.

Вспомнилось обещание, данное незнакомцем из лесу. И запах его припомнился.

С этого запаха всё и началось. А как закончится, она не ведала. Ведать — занятие тёмное, у Леды своих неугодных Богу дарований хватало.

1.1

— Ничего, дочка! Сладится, как-нибудь.

Очнулась она уже в кровати. Собственной, запах которой помнила с малолетства.

Свежее бельё с оттенком лаванды и полевых цветов — мама умела навести иллюзию на всё, к чему прикладывала душу.

— Я не хочу как-нибудь, — и упрямо поджала губы.

Знала, что маме её упрямство не нравится, изводит беднягу, наполняет слезами выцветшие до срока глаза, но ничего с собой поделать не могла. Порченная, одним словом.

— Эшельд глуп и стар. И у него бородавка на верхней губе.

— Ему чуть за сорок, это не старость, — голос у мамы, некогда бывшей красавицей с осанкой благородной, походкой плавной, шеей длинной и изящной, тоже выцвел.

Леда и не заметила, когда произошли эти перемены. Помнила её красавицей, перед гордым взглядом которой и отец робел, а потом что-то случилось, что-то обыденное, и всё поменялось.

Наверное, Леда просто выросла настолько, чтобы понимать порядок вещей. Женщина никто в этом мире без заступника.

Без мужа, который будет достаточно умён, чтобы ценить спутницу, и достаточно глуп, чтобы не видеть, как она тоскует по другому.

Которому не нужна более.

— Он зажиточен, отец не хочет, чтобы ты нуждалась.

— И я его не полюблю.

— Сладится, — кивнула мама, и к ней вернулась надменная холодность, которую Леда так любила в ней.

В такие моменты она казалась ей пусть не принцессой, но тайной леди, сбежавшей от постылого жениха.

Или она где-то это слышала. Или видела в уголках грустных глаз матери, в её морщинках-лучиках таился какой-то печальный секрет. Но мама молчала и крепче поджимала губы, когда Леда спрашивала о её девичестве.

Может, и правда, был неудачный побег? А это мысль!

— И когда мне предстоит лечь в могилу живой?

— Замолчи, беду накличешь!

Леде надо было оценить, сколько у неё осталось времени. Время может быть союзником, но так легко превращается во врага!

— После Жатвы. Не верится даже, что почти семь лет прошло…

Мама замолчала, и Леда, привставшая было на локтях, снова опустилась на подушки.

Пусть подумают, что ей плохо, но причина была не только в этом: память услужливо подбрасывала дровишек в костёр совести. Семь лет назад, она ещё девчонкой была, забрали в Замок на Горе родного дядю. Брата матери.

Молодого. Он свистульки делал да детворе раздавал, умишком был слабый, лет двадцать с небольшим, а как подросток в камешки на берегу речки играл, прыгал да бегал с утра до ночи.

Лошадь в детстве чуть не пришибла, вот умишком и не вышел, да красотой взял. Девки на него заглядывались, но он не по этой части был. Ребёнком и остался.

— Да, быстро пролетело время.

Леда не хотела вспоминать его крики, когда понял безумный, что его выбрали и забирают навсегда. А за что выбрали, никому не ведомо.

Но мать вспоминать о Патрике любила, приходилось погружаться в её воспоминания, пахнущие тиной и болотными ягодами. Неизбытой, невысказанной любовью и щемящей тоской.

Глава 2

— Леда, ты не капли не волнуешься? А вдруг тебя изберут сегодня? То-то старый жених в могилу и сойдёт!

— Не выберут.

Сестра вертелась перед зеркалом, мешая старшей посмотреть на себя и накрасить губы светло-розовым воском, чтобы казались ярче и полнее. Леда была худой, даже костлявой от природы, вся в мать, да ещё и светловолосой, так что без румян и воска для губ, казалась белым листом.

Мама часто утешала — зато ты теперь, как все. Не отличишь. А без сильной магии жить легче. Среди людей.

Мама целовала Леду, гладила по голове и щедро делилась косметикой, привозимой аптекарем по специальному заказу из окружного города.

А там, говорят, такие дамские штучки с самой столицы возят. Леда хотела бы побывать в столице, но мечталось об этом нечасто, да и не мечты это вовсе, в грёзы, которым вряд ли суждено сбыться.

Селенье у них зажиточное, крепкое, большое, за день обойти бы, но всё же не город. До столицы им как до моря, никогда не добраться. И незачем.

Особенно ей, Леде. Она запечатала в себе тёмные силы, но всегда знала, что они внутри. Ждут своего часа.

Не дождуться!

— Почему ты так уверена? А вдруг?

Сестра не унималась.

Смотрела иногда на Леду как-то странно, с прищуром. Видела что? Вряд ли.

А всё же Леда порой чувствовала змею на груди. Особенно когда нервничала, вот как сейчас, он так и нашёптывал: «Отпусти меня на волю. Я помогу».

Шипела дьявольская змея. Точь-в-точь как та, что первородную женщину соблазнила, помогла из райских кущь изгнать.

Нет, тут Леда себе поблажки не даст.

— Они выбирают тех, кто помоложе. Лет шестнадцати. Это из девиц, мужчин, тех всяких берут. Я для них старовата, да и обычная я.

Как ни говорю, что обычная, а всё не верится. 1Лжёшь, ва глаза свои посмотри», —шептала змея.

— И никто не вернулся, странно, да? Куда они деваются из замка? Неужели из всех девиц кровь выпускают, а хозяин в ней купается, чтобы молодость сохранить?

— Глупости всё! — оборвала её Леда.

Сказки. Не каждой верить можно.

И как ни старалась развеселить Веру, та Леду не слушала.

Сестра сделалась понурой. Она вдруг подумала, что в следующий раз могут избрать и её.

Леде был знаком этот страх, с ним жили все в округе, а сейчас он ушёл, потому что замужняя дама для Жатвы не подходит. Раз Создатель решил, что быть ей женой Арчи, ничего не случится.

Но сестру подбодрить не грех.

— Говорят, письма первое время приходят. А потом, им просто неинтересно писать родне, с которой больше не свидятся.

— Ты, действительно, считаешь, что они живут где-то себе?

Вера подняла голову и посмотрела ей в лицо. Леда улыбнулась и заверила, что именно так и считает.

Чувствует.

О Замке на Горе говорили много, да всё неправда. Мол, живут там сильные маги, лет двести как живут, не стареют, не болеют, не умирают, берут себе слуг из людей, потому как оберегают эту землю от несчастий и мора. И то верно, когда лёгочная кровохлёбка свирепствовала в округе, в близлежащих селеньях никто не заразился.

А больные к ним захаживали. Умирали на улицах, покрываясь струпьями, но староста быстро распорядился убрать тела, а куда, никто не интересовался.

— Добро бы ещё красивых брали, а то всяких, — сестра в свои четырнадцать была эгоистично-любопытна. Знала, что ей не придётся стоять в шеренге тех, кто предназначен на отбор. Через семь лет ей стукнет двадцать один, она будет давно замужем. Да и возраст для Жатвы не подходящий.

— Отец за тебя старосте заплатил, — Вера сжала руку Леды и отошла прочь к дверям. — Поставят в конец, заслонят, когда Отборщик идти будет. Не выберут, и идти тебе вскоре за старого Эшельда!

Залилась смехом и, показав Леде язык, бросилась прочь из гостиной. Что ж, Леде тоже будет её не хватать. Знала бы сестра, что уже сегодня они видятся в последний раз, бросилась бы в объятия со слезами!

Но так и лучше, Леда сантименты не жаловала. Мать приучила быть сдержанной, лишнего внимания к себе не привлекать, только отчего-то её наука сестре в прок не пошла. Ну да у каждого свой путь!

Иногда хорошо, что не знаешь, чем закончится та дорога, которую выбираешь.

И которая выбирает тебя.

«Ты достанешься моему дому», — услышала она как наяву шёпот мужчины из леса и оглянулась. Почудилось, что это он сам встал за спиной, до шее рукой в бархатной чёрной перчатки дотронулся.

«Достанешься, Леда Аполетт».

И змея в груди подняла голову, потянулась за лаской, раздвоенный язычок высунула.

Леда перекрестилась и от греха подальше ещё раз прочитала заклинание, которое знала наизусть. Теперь точно в ней ничего необычного не осталось.

Ничего. А обычные замку на горе неинтересны.

2.1

— Всемилостивый Создатель, убереги от неведомой смерти и невыбранного нами пути! — шептала рядом с Ледой соседка по улице, Сюсанна Прис.

Невысокого росточка, смуглая, темноглазая, с родинкой на щеке и следом от ожога на подбородке.

Леда до сих пор удивлялась, как соседка дожила до семнадцати лет: хворала в детстве так часто, падучей страдала, даже однажды на себя кипяток вылила, да местная лекарка выходила. И что-то говорила насчёт предназначения.

Леда предназначениям не верила, и всё тут.

Но пахнуть после болезни Сюсанна стала иначе: болотными травами и туманом. А ещё неуверенностью, страхом.

Такой появляется у людей, мимо которых смерть прошла, задела полой чёрного балахона, да и ушла до сроку.

Но вернётся в любой момент.

«Не бойся, не выберут нас!», — так и подмывало ущипнуть её за локоть, но привлекать к себе внимания ни к чему.

Сюсанна добрая, верит знакам, каждому встречному верит, сама вскоре убедится, что беда миновала.

Леда не смела оглянуться, потому что церемония началась. Она проходила в храме, выстроенных в ряд девиц показывали Отборщику под самый конец Жатвы.

В храме было тихо и пахло свечами, ладаном, молитвами, осевшими на восковых огарках и окладах икон.

Глава 3

Роджер Хелс

Девушка была необычна. На самом деле, красивого в ней были только светлые волосы да белизна гладкой кожи без единого несовершенства. И молодость, слишком явная, чтобы в глаза не бросаться, не слепить его, Роджера.

Не подчёркивать пропасть между ним и ей.

Впрочем, девица, должно быть, глуповата. И росту, слишком высокого для мирянок, стати, слишком заметной для купчих, косит немного.

И не очень уклюжая, судя по всему. Но это нечего, что на статуэтку непохожа. Статуй у него хватает, а вот такой девицы, стройной и себе на уме, судя по хмурому взгляду, ещё не было.

Полукровки да ещё с нераскрытым Даром.

Можно сказать, повезло.

Роджер Хелс — глава замка вот уже лет тридцать, а таких давно не видывал, впрочем, знал, однажды она появится. Но вот справится ли с возложенной задачей?

Другие не справлялись, а кровь рода несли в себе, разбавленную в сто крат, но несли.

Впрочем, девица хоть и выглядела слегка растерянной, не рыдала и не плакала. И не будет, когда действие пут Жатвы пройдёт, и все снова станут самими собой.

Женские слёзы только хлопот и сырости добавляют. И раздражают, потому как чистокровные никогда не плачут. Злятся, но не плачут.

Роджер затаился в тёмном углу, куда не добирался неверный свет свечей, поставленных на столе и на подоконнике.

Если бы не Жатва, Роджер бы ни за что не зажигал их, потому как неудобно и хлопотно.

И запах такой, что остаётся лишь оглядываться, не загорелась ли портьера или бархатная обивка дорогого дивана, купленного им совсем недавно на аукционе в столице. В приложении к лоту была пометка: «Стояло в замке графа С., получено им в наследство от Кровавой графини».

Вот Роджер и купил, проверить решил легенду. Сейчас и проверит.

— Кто здесь? — подала она голос, переминаясь с ноги на ногу и оправляя пышную юбку светлого платья, которое так не шло ей. Девица безвкусна? Это минус.

В их первую встречу в лесу, ему она показалась интересной. Испуганной птичкой, которую хотелось посадить в золотую клетку, потому как такие на воле не выживают. Оберегать от несчастий захотелось.

От внимания людей, не понимающих, какая между ними райская пава ходит. Они серые воробьи, а она горлица!

Должно быть, это просто слабость. Обрадовался, что нашёл очередную хозяйку замка, вот и не присмотрелся к ней, как следует.

Девица как девица. Пусть и полукровка. Бывали и лучше!

— Простите, если кто есть, но я сяду, ноги не держат.

Оглянувшись по сторонам, присела на самый край знаменитого дивана, на котором Кровавая графиня принимала любовников, а граф С. растлевал невинных дев, поступавших к нему в услужение.

Выбрала диван. Не стул, не кресло, но присела так, чтобы в любой момент вскочить на ноги.

И оглядывалась по сторонам украдкой, напевала себе под нос незатейливую песенку. Голосок у девы был приятный.

— Значит, легенда врёт, — выступил Роджер из тени, предвкушая крик ужаса, который сейчас раздастся. В глазах селянки он будет выглядеть существом, возникшим из воздуха.

Глаза у девицы расширились, из светлых превратившись в почти чёрные, тонкие губы приоткрылись, но кричать она не стала. На ноги, правда, вскочила, вцепившись рукой в юбку, будто в доску при кораблекрушении.

— Простите, я не хотела вас обидеть, господин.

Держалась ровно, опустила глаза, волнение выдавало лишь подрагивающие губы и голос. И говорит, как урок отвечает. Робеет.

— Не обидела. Я говорю, легенда врёт. Этот диван должен пахнуть кровью тех, кто на нём страдал, а ты села так, будто ничего не почувствовала. Ведь, ничего?

Мотнула головой.

— Не почувствовала, господин, — кивнула уже более уверенно, и голос окреп. Значит, верно всё, нюх острый имеет. — От него пахнет пылью и очистительной пыльцой.

— Так и думал, новодел. Меня зовут Роджер Хелс, я князь Поместья «Чистая кровь». Места крайне неуютного и тоскливого, но с твоим появлением, надеюсь, всё изменится.

Роджер привык говорить быстро, не повторяя по нескольку раз и уж тем более не отвечая на вопросы, не проявляя терпение. Вот и сейчас оно было почти на исходе.

Девица разжала пальцы правой руки, выпустила юбку, чтобы в следующий момент, присесть в некоем подобии реверанса. Пытается быть вежливой, стало быть.

Знать своё место — это хорошо. Правильно. С нею хлопот не будет.

Хозяйки в его замке долго не заживались, но эту Роджеру стало немного жаль. Хотелось узнать её поближе, что-то было в ней такое, еле уловимое, что притягивало его взгляд.

Как листок бумаги. кажется, чистым, а стоит поднести к огню, проявятся невидимые чернила.

— Господин Хелс, — начала она.

— Называй меня «ваша светлость».

Оторопела, с мысли сбилась, губы поджала, пыталась собраться, а Роджеру хотелось смеяться, глядя на её потуги, впервые смеяться за много лет. Он ещё не проверил девицу, но отчего-то был уверен: это то, что ему нужно.

Наконец-то!

— Ваша светлость, отпустите меня!

Рано радовался. Девица бухнулась на колени и сделала это неуклюже, не привыкла, должно быть, жить на полусогнутых.

— Меня привезли по ошибке. Отобрали вместе с другой девушкой, потому что мы стояли рядом. Я обычная, господин… ваша светлость. Вам не пригожусь, только мешаться стану. Ничего не умею по хозяйству, неуклюжа. Магия во мне слаба, в стенах и вовсе гаснет, и вообще.

Тут она покраснела до кончиков ушей. Вероятно, вообразила, что именно может заключаться для девушки в слове «вообще» применительно к мужчине.

— Пригодишься, я уже нашёл тебе применение. Помнишь, мы с тобой виделись? Я обещал, что ты станешь принадлежать моему дому. Как тебя зовут, напомни. Надеюсь, благозвучно, не стыдно произносить в приличном доме?

Девица побледнела, и черты лица сделались ещё острее, Роджер даже залюбовался. Если приодеть, научить манерам, а это у неё в крови, то выйдет то, что надобно.

Глава 4

Экономка показалась Леде големом из сказок.

Неживой куклой, которая двигается и говорит, пока выполняет задание хозяина. В пользу такой версии говорило и то, что двигалась она проворно, ни разу не оступилась на полутёмной винтовой лестнице, ведущей к самым небесам, и не разговаривала, пока не спросишь.

А если и спросить, ответы Леда получала какие-то расплывчатые. Или вовсе простое «угу».

— Куда меня ведут?

— Сама видишь, наверх. В башню.

Лампа в руках карлицы, доходившей в росте Леде до пояса, почти не светила, но в глубине заляпанного стекла теплился живой уголок, помогающий не упасть и не свернуть себе шею. Держаться за холодный камень стены — всё лучше, чем свалиться в пропасть по правую руку.

— Его светлость сказал, что я хозяйкой здесь буду.

Вышло робко, будто просительно, хотя Леда старалась придать голосу храбрости. Да какая сила духа должна быть у человека, коли его оторвали, как молодой побег, от родной земли и пересадили в другую — стылую и холодную!

— Угу. Стало быть, будешь.

Усмехнулась. Мол, тешься, пока время не пришло.

— Почему я? Я не желаю быть хозяйкой этого места. Домой хочу.

— Боишься? А что тебе дома делать? Была бы ценна для мирян, здесь не оказалась.

В голосе карлицы прозвучала насмешка, исказившая его, это голос так, будто экономка говорила не на здешнем языке. С присвистыванием.

Леда моргнула, и ей показалось, что карлица и есть огромная змея. Чёрно-белая, как и мир вокруг, с красными подтёками на стенах.

— Я должна была замуж выйти.

Леда и сама понимала, что вышло по-детски, зато честно. Она любила говорить правду, за что дома была не раз наказана. Правда никому не по сердцу.

— А ты хотела замуж?

Карлица остановилась и посмотрела на Леду так, будто с дитём малым разговаривала. Со слабым умом что толку объясняться? Посмеиваться можно, а экономка не посмеивалась. Всё больше злорадствовала.

Будто любопытно ей было, когда правда. Впечатанная в стены Поместья, начнёт-таки доходить до светлой головы Леды.

— Я хотела замуж, — упрямо ответила Леда.

— Раз князь сказал тебе быть хозяйкой, то тебе теперь одна дорога. А о доме забудь. Дошли почти. А ты то, что этому Замку нужно, стало быть.

Раз не вышло получить ответ от хозяина, производившего впечатление потустороннего существа, но вполне деятельного, так слуги могут знать больше и говорить куда охотнее.

В доме батюшки они хоть и боялись из-за суеверия и поверия, мол, в этом доме слуги долго не держаться, с ума сходят или помирают, иные сбегали в неизвестном направлении, но всё одно: шептались и хохотали, когда считали, что их не видят и не слышат. Запрутся в коморке внизу, притащат черешневой наливки из подвала, разбавив бочку водой, и празднуют.

Любой спокойный день справляют. Так оно и лучше, веселее уж точно.

А здесь слуги вышколенные, разодетые в парадную форму, чёрную, с белыми фартуками и манжетами. Леда с сестрой такие белоснежные вещи надевали по большим случаям, например, на свадьбу купца в соседнем поселении.

— Я обычная. Почему тогда я здесь? — упрямилась Леда. Змея в груди засвистела, выпустила раздвоенный язык из пасти, смотрела немигающим жёлтым глазом. А всё признавать, что Дар скоро совсем на волю выйдет, не хотелось. Это равносильно признанию правоты экономки с такой чёрной кожей, что, кажется: сажей измазали.

— Потому что тебя привезли. Подходишь, видать, — экономка удостоила её ответа, только когда остановилась передохнуть на площадке. Леда посмотрела в окошко через стекло, почти не грязное, что уже было удивительно, и отступила.

— Тише ты, чумная, что ли? Упадёшь! А мне за тебя отвечать перед князем!

Экономка проворно обхватила её за талию и подтолкнула к ступеням, убегающим вверх.

— Я не могу, голова кружится, там внизу всё такое маленькое.

Леда запыхалась, хотя всегда считала себя выносливой. В салочки или серсо играла без устали.

Могла пешком вёрст десять пройти. Однажды и прошла, да отец вернул и выдрал на дворе прутиком, чтобы не повадно было.

Леда помнила стыд, когда заголили платье перед ухмыляющимися и любопытствующими слугами, не упускавшими случая поглазеть, как справедлива жизнь.

Четырнадцать лет тогда Леде исполнилось, сорванцом была, а после того случая сразу матери стала внимать. Манерам обучаться, тогда мать заступаться принялась. Отец мать слушал, хотя виду не подавал, даже бранил иногда. Ворчал и любил. Она же его терпела.

Интересно, как они сейчас?

Вспоминают о Леде, тревожатся? Мать, конечно, плачет, она всегда говорила, что старшая у неё особенная. Вот эта особенность Леде сейчас боком вышла. Клеймом проклятия, как акушерка говорила маме.

А отец рад, небось, что от чужого приплода избавился.

— Что стала, подбоченилась?

Голос у экономки был почти молодым, да и сама она казалась застывшей в том возрасте, когда женщина уже родила троих, но ещё может принести мужу наследников. Было бы что наследовать!

— Я задыхаюсь. Позвольте отдохнуть!

— Садись и отдыхай, так мы до верху к ночи дойдём, а у меня дел невпроворот. И у тебя тоже.

Явно не в годах эта женщина, иначе как может не уступать Леде, которой и двадцати нет! Почувствовав на себе взгляд, Леда приосанилась, как мать учила.

— Меня Демитой все зовут, — кивнула карлица. — И ты зови. Но помни, пока ты мне не ровня. Обращаться станешь «мистрис», так хозяин завёл, а мне что?

— Я уже могу идти.

— Вот и хорошо. Не привыкай рассиживаться. Видишь, стёкла грязные, а батлер Виго ни за чем не следит. И хозяину не до того. А дому плохо. Я чувствую, как он серчает. А когда серчает, всем плохо.

— Замок?

Экономка обернулась, вперила руки в боки, как торговка на базаре, и засмеялась. Громко, раскатисто, во весь красивый белозубый рот, что даже стены содрогнулись, силясь подражать. Леда ощутила, как они с трёх сторон, пытаются дотронуться до неё. Сжать и понять, какова новая девица на ощупь.

Глава 5

Роджер Хелс

В лаборатории было непривычно тепло. Роджер не переносил духоту, но это Поместье, как насмехалось над ним, всё время пресекая все попытки господина поддерживать в комнатах лёгкую прохладу.

— Господин, я сейчас всё улажу, — батлер Виго был расторопным малым, правда, Поместьем управлял из рук вон плохо, и если бы не Демита, так пиши пропало, но зато умел угодить ему самому, а Роджеру угодить сложно.

Будешь тут покладистым, когда безвылазно сидишь в этом доме уже не один десяток лет?!

Тут любой брюзжать начнёт!

Батлер, с виду рослый, образцовый вышколенный слуга, хлопнул в ладони, и на кончиках пальцев мужчины возникли синие искрящиеся огоньки.

Сила в стенах недовольно заворчала, сейчас присмиреет, а пока можно полюбоваться, как кто-то другой укрощает её. Сила в стенах Поместья жила, сколько Роджер себя помнил.

Она напоминала ему жилы, по которым текло горячее красное вино, и слушалась только того, в ком текла «Чистая кровь». Батлер Виго был полукровкой, таким же, как и новенькая бледнолицая дева, прибывшая с сегодняшним обозом. Но отца Виго Роджер знал, а вот кто обрюхатил мать новенькой, ещё предстояло выяснить.

Не из любопытства, хотя и оно тут имело место быть, а для порядка. Отец девицы, если он не уехал так далеко, что и не достать, мог направлять, изменять её магию, когда та встанет в полный рост.

А Роджеру, пока он не передал дела новой хозяйке Поместья и не отправился путешествовать, как всегда делают вампиры, если им становится скучно в «гнезде», этого не надо.

И вообще, эта новенькая ему не особо нравилась. Не по внешности, тут как раз порядок, но больно гладко у неё для полукровки магия выходила. Нехорошо.

Значит, отец был либо полукровкой в первом поколении, либо чистокровным.

А это совсем скверно. Объявится за дочкой, когда Дар её раскроется. Использовать против него, Роджера, захочет. Гнездо у вампира отнять сложно, но зато почётно. Нет, Роджер в это не верил, он своё Поместье, хоть и костерил его на чём свет порой, не отдаст.

А откуда отец этой Леды здесь взялся на его, Роджера, земле, да так, что хозяин не почувствовал, ещё предстояло выяснить. Одни вопросы.

Отказаться бы от этой Леды Аполетт, пока не поздно, да поздно уже. Поместье признало её.

И ему, Роджеру, она была любопытна, чего уж скрывать!

— Что ты копаешься? — прикрикнул он на Виго, возившегося с длинной красной нитью, чтобы завязать серебряное кольцо особым узелком. Жила в Виго эта страсть к красивым жестам или вещам. Погоня за ними иногда подменяла собой смысл действия.

— Готово, господин.

— Начинай. Не забудь дважды обойти мой стол и вон тот угол со стеллажом. Я теми склянками давно не пользовалась, лявра прячется среди таких позабытых и когда-то нужных вещей.

Ритуал очищения пространства был скучен и долог, но пренебрегать им не следовало. Как и тратить свою магию на такое простое дело. А Виго пусть тренируется, ему за удовольствие.

Батлер двигался медленно, аккуратно, вероятно, даже дышать забывал. Роджер стоял, прислонившись к косяку раскрытой двери, и внимательно за ним наблюдал. Вот сейчас маятник обойдёт весь центр, обязательно качнётся возле стола с самой современной системой трубок и склянок фирмы «Кохерсон и сыновья», потому что остаточная магия тоже раскачивает рамку, главное, чтобы не сильно.

Ага, центр чист. Виго осторожно, стараясь не раскачать маятник при движении, направился к стеллажу с пробирками. В том углу Роджер хранил ценные артефакты со всего света, которые смог достать, учитывая специфику своего увлечения — зелья обратного превращения.

Мечталось ему найти для их рода-племени такие составы, чтобы среди белого дня ходить было можно, не скрываясь и не таясь под капюшонами, чтобы пить и есть человеческую пищу и получать от неё удовольствие. Пока достиг он лишь одного: вино сделалось для вампиров чуть приятнее на вкус простой воды.

А хлеб, простой, деревенский, с ароматной ржаной коркой, им можно было утолить голод. Пить только кровь в нынешние времена — архаизм. И дурной тон. И вообще, невыгодно. Страх — хорошее дело, но так слуг не найти будет.

Сейчас время настало договариваться с людьми, а не набрасываться почём зря.

В столице, куда он надеялся направиться первым делом, его, конечно, посчитают деревенщиной. И не стоило добавлять к своим устаревшим манерам такие же устаревшие привычки. Сейчас модно пить кровь по праздникам.

Мелинда, хоть и пишет каждый второй месяц исправно, первая же и высмеет его. И не согласится стать женой.

— Здесь возле второй полки, господин. Здесь нечисто.

Голос Виго звучал торжественно, будто батлер и впрямь нашёл что-то такое, что поможет увековечить его имя в стенах поместья. Роджер лениво оторвался от раздумий и подошёл к стеллажу ближе.

— Раскачивается?

— Смотрите сами.

Виго поднял маятник, прошептав заклинание, открывающее суть предметов, если те загрязнены инородным, и кольцо из чернёного серебра, фамильная драгоценность рода матери, завертелось против часовой стрелки.

— Отойди, я сам.

На второй полке сверху лежало то, чему Роджер пока не нашёл применения. Всякие мази, притирки, травы и артефакты в виде камней с берега реки Заводье, кожаный браслет, сплетённый будущим утопленником за день до того самого его утопления, свиристелка в виде птички, сделанная безумным, прибывшим с Жатвы семь лет назад — всё это могло быть полезно.

У Роджера талант открывать вещи или людей с новой стороны. Но всё собранное им могло и не иметь практического значения.

Словом, хлам, который жалко выбросить, а реального применения ему пока не нашлось. Крупица Силы была в них заключена, это однозначно, но пригодятся ли они на деле, вот вопрос.

Раздвинул вещи так, чтобы была видна изнанка полочки. Люди часто делают заднюю стенку полок или стеллажей невзрачной, так выходит дешевле.

К чему смотреть туда, ведь полка нужна для того, чтобы поставить на неё нужные или ценные вещи? И кто будет обращать внимание на заднюю стенку, если есть что рассмотреть на переднем плане?

Глава 6

Леда оказалась в просторном каменном мешке, называемом длинным странным словом. Незнакомым, от него веяло крысами. Ла-бо-ра-то-рия.

И звучало она на слух, как железом по стеклу кто проводил. Медленно, чтобы мучительнее было..

Потом только заметила два окна, закрытыми ставнями, сперва смотрела лишь на металлический сверкающий стол, казавшийся вьючным чудовищем, на спине которого расположились стеклянные трубки, металлические штыри, державшие узкие непрозрачные стаканчики, которые князь называл «пробирками».

Позже узнала, что они должны быть прозрачными, когда пусты, а они пусты не были. Что там такое, даже знать не хотелось. Одна колба, сужающаяся к верхушке, была заполнена до краёв густой жидкостью ржаво-коричневого цвета, подозрительно напоминающей кровь. Несвежую.

Возможно, животного.

Леда отвернулась.

Пахло в этой комнате чистотой и ладаном, что уже было странно. Даже в храмах аромат стоял вполне себе обыденный, а как иначе, если после службы от запаха пота не протолкнуться! Пота и лавандовой воды.

— Я тебя за вот этим привёл. Посмотри, что видишь?

Князь указал на дальний шкаф, похожий на тот, в котором отец хранил книги, купленные в окружном городе. Книги трогать запрещал, да она прочитала втихаря, за что получила нагоняй от отца и благосклонность от матери.

«Устройство быта. В трёх томах». Пособие для хозяйки, обрётший очаг в мужнем доме.

Леда подошла ближе и вдохнула глубже, ощущая на шее чужой взгляд. Не такой, как мужчина смотрит на понравившуюся женщину, взгляд человека, желавшего приколоть бабочку к стене и поместить под стекло.

К счастью, в комнату вскоре вошёл кто-то третий.

Леда услышала его осторожные шаги и испытала ту неловкость, которую хочется скрыть, но она видна на лице.

К счастью, лица её князь не видел. И вошедший тоже.

Мужчина был нестарый, скорее молодой. И у него в отличие от хозяина поместья, запах был. Мускусной эссенции, коими пользовались те, кто следил за собой. И ночных трав в августе, скошенных, выцветших.

Здесь многие пахли не так, как в селенье, да и удивительного тому не было. В Замке всё иначе.

— Что? — спросил её хозяин.

— Ничего, ваша светлость.

— А так?

Князь обошёл Леду, соблюдая приличное расстояние, как принято в свете среди малознакомых людей, и раскрыл стеклянные дверцы.

— Ближе подойди. Принюхайся.

Леда подчинилась, испытав странное чувство куклы, подвешенной за руки на тонких ниточках, уходящих под потолок.

Вдохнула снова, прикрыв на этот раз глаза. Дома Леда пыталась ограничить запахи, вычленить среди них нужный, даже добилась определённых успехов, но так дома и ароматы гуляли простые, знакомые.

А здесь всё никак не получалось. Определяющая нота была такой тонкой, как нитка, незнакомой.

— Что-то такое странное. Пахнет радостью, летом, лугом.

— Где, покажи!

Подчинилась, не открывая глаз. Так легче. Рука следовала за запахом не без некой брезгливости.

Что-то такое таилось среди ароматов старины, приправленной кружевными салфетками, что лучше не трогать. Так, среди красивых яблок в корзине скрывается подгнивший фрукт. На вид не скажешь, а тронешь — вылетят, вырвутся наружу мелкие, противные мушки.

И обступят, облепят, не очиститься. Тоже гнить начнёшь, сразу и не приметишь.

Пальцы сжали кожаную верёвочку. Поймала!

— Уверена?

В голосе князя, в свете магических шаров, подвешенных под потолком, выглядящим вполне интересным мужчиной средних лет, разве что уставшим от света, жизни, от обыденности, наполнявшей её, больше не чувствовался холод. Интерес, да, но теперь в нём появились живые нотки.

Будто он хотел обучить Леду, направить твёрдой рукой, коснуться её так, чтобы очнулась.

— Да, — Леда посмотрела на деревянную свистульку в виде птички и передала её хозяину. — Такие дети дарят друг другу, обычно их кто постарше вырезает, кто песни любит. Жизни радуется.

— Возьми себе. Раз тебя выбрала вещь, считай это моим подарком.

— Благодарю, ваша светлость.

Еле сдержалась, чтобы не спросить, зачем ей она. Князь аккуратно надел кожаный ремешок, на котором болталась свиристелка, ей на шею, и Леда подумала, что теперь она отсюда никуда не денется. Пусть со временем, но станет частью Поместья, которое приличные люди за каменным забором считают проклятым местом.

— Виго, достань маятник и проверь.

Князь отошёл, будто потерял к ней интерес. Леда должна была испытать облегчение, но почувствовала лишь досаду. Это всё, ради чего он её пригласил? Найти безделицу или убрать её под благовидным предлогом? Завалялась рухлядь и снедь, выбросить жалко, так пусть прислуга забирает, ей всё за диковинку!

— Это батлер Виго, знаешь, кто такой?

Леда кивнула и с удовольствием увидела лёгкое замешательство на породистом лице князя. А тот, другой, вылитый дворецкий, каким его описывали в «Устройство быта», презрительно хмыкнул.

— Слуга, ответственный за посуду, винные погреба и ключи в доме. Самый старший из слуг.

Леда произнесла всё без запинки и не без гордости. Память у неё была отличная, а чтение в доме отца носило ограниченный характер. Кроме тех трёх томов, были ещё дамские романы, любимые мамой, но все они казались Леде одинаковыми до зевоты.

— Откуда тебе это известно?

— В доме отца были три тома госпожи Фрекинсон «Устройство быта». Лучший перевод в королевстве.

Насчёт лучшего перевода Леда преувеличила, но так хотелось поднять собственную значимость в глазах двух мужчин с безупречными манерами джентльменов, сошедших со страниц тех самых дамских романов!

Леда не строила иллюзий, она отнюдь не леди, хотя, возможно, мама и назвала старшую так. Чтобы напомнить ей, кем она может стать.

— Хорошо, — со снисходительной улыбкой на тонких губах произнёс князь. — А теперь отойди. Смотри и не мешай. И не спрашивай ничего, всё потом поймёшь, если умом не обделена.

Глава 7

Роджер Хелс

— Что скажешь, Демита?

Роджер задал вопрос не для того, чтобы ориентироваться на чужое мнение. Он уже всё для себя решил, дело оставалось за малым. Убедиться, что Поместье приняло новую хозяйку. И не просто приняло, тут понятно, раз Пыльник появился, то всё в порядке. Следовало понять, сколько у него, Роджера, времени будет на свободе.

Сватовство не терпит суеты.

— Сгодится она, ваша светлость. Прошлая, Виталина, продержалась чуть больше трёх месяцев, пришлось отпустить к вашим, а то совсем бы истаяла. Трудное это дело — Поместьем управлять и следить, чтобы не оно управляло тобой, для полукровки вдвойне трудное, но ведь справляются. Пусть и недолго. А старая Демита поможет. Подскажет.

Кивала и сидела на тахте, сложив крупные жилистые ладони на коленях. Когда их никто не видел, Демита позволяла себе вольности, подчёркивая, что они с Роджером ровня. Не родня, но ровня.

Никогда не говорила о своём прошлом, да он и не спрашивал. А некоторых, таких, как батлер Виго, и спрашивать не надо, сами выложат ту часть своего прошлого, какое показывает их с лучшей стороны.

— Почему ты говоришь о себе в третьем лице? — Роджер скривился. — Странная привычка.

Подошёл к зеркалу, посмотрел на себя.

Миряне врут, что вампиры в зеркалах не отражаются. Глупые люди: это для них облик вампира в зеркале не виден, а сами кровососы вполне собой любуются.

Роджер не без удовлетворения отметил, что выглядит вполне себе респектабельным хозяином замка, давно не считающим свои владения чем-то особенным. Замок и замок. Есть и есть, за морем, откуда Демиту прислали как вещь, и не такие дома бывают.

А всё же ему вдруг захотелось выглядеть моложе. Привлекательнее. Глупая затея. Кого впечатлять?!

— Мы одни, воодушевлять некого.

— Я так, хозяин, по привычке. Не следует забывать, кто я и на каких правах у вас живу, ни мне, ни вам не стоит.

В такие моменты Роджеру хотелось сделать для верной экономки что-то такое из ряда вон выходящее, чтобы об этом и в Совете узнали. Например, подарить ей часть Замка.

Нет, это невозможно, Поместье принадлежит семейству Хелс с незапамятных времён и не желает никого иного.

У него своя душа есть, своевольная. Но ничего, когда сюда прибудет чистокровная хозяйка, Поместье угомонится.

Эх, позволить бы Деметре выбрать себе дом самой, обзавестись гнездом. Вот сейчас он покончит с формальностями вступления новенькой во временное владение Поместьем, и тогда присмотрит хороший добротный и каменный дом. В королевстве не принято строить на болотах, да и болот с чудищами, чью кожу ни дробью, ни магией не пробить, не создано Всевышним в округе.

К счастью.

— Я уезжаю ненадолго. Месяца на три вырваться бы.

— Как пожелаете, Роджер. Но надолго не рассчитывайте. Сколько здесь было хозяек? Я только троих помню.

Сказала бесцветным голосом, он даже обернулся посмотреть в глаза.

Тёмные, глубокие колодцы, на дне которых плещется кто-то, но лучше бы не знать, кто.

— Жалеешь её? И вправду стареешь. Она полукровка, не как мы. Раскроет свой Дар, тогда шансов больше.

— Вы не о ней думаете сейчас.

Верно. Роджер усмехнулся и отвернулся к зеркалу, вглядевшись в себя так пристально, что даже перед глазами появилась тонкая пелена. Как там его Мелинда? Что скажет при встрече?

Так же погладит по руке и дрожащим голосом напомнит о том, что обещала ждать, однако время так беспощадно к разлучённым влюблённым, что всякое может случиться?

Пока не случилось, и голос задрожит сильнее, будто красавица с фиолетовыми глазами собирается заплакать. Из их семейства, гордящегося тем, что восходят корнями к самому Графу-Кровосмесителю, никто не умел печалиться по-настоящему.

Зато они умели дразнить призраком своей благосклонности. Мелинда как-то сказала, что Роджер похож на одинокого зверя, который никогда не выйдет из своего логова, потому что не найдёт ту, кто захотела бы в нём жить.

Или, со смехом прибавляла она, пока не выберет пару из тех, кто уже живёт. Понимала, что это курам на смех.

Видано ли, чтобы служанка навсегда госпожой стала?!

— И о ней тоже. Я не уеду, пока новенькая не будет готова.

— А если для этого потребуется больше времени? Больше месяца, Роджер?

Деметра вскинула голову и посмотрела снизу вверх, голос её плёл тончайшую паутину, в которую хотелось завернуться и поддаться. Однако он и так провёл здесь слишком долго, тоска по Мелинде сделала Роджера нервным и нетерпеливым. Тоска и боязнь, что однажды, когда он вернётся, она официально будет принадлежать другому. Предназначенная ему пара.

Или это появление новенькой так на него подействовало, что в груди ожило давно забытое чувство — ожидание нового. Предчувствие чувства, которое к его летам не подходит. Одно дело брак, а другое — любовь. Страсть.

— Тогда и поговорим. Нам с тобой пора. Все ждут.

— Конечно, ваша светлость.

Больше в этот вечер они не говорили. Деметра не произносила ни слова упрёка, и всё же после их разговоров Роджер снова чувствовал себя не всесильным кровососом, от мановения мизинца которого завесили жизни всех в Поместье, а не выучившим очередной урок школяром, объясняющим матери, что он совсем в том не виноват. Таковы традиции их племени.

Тьфу! Она и сама должна была понимать. Понимает же!

И укоряет всё равно.

Не мать ему Деметра, хотя и пытается порой наставить на путь истинный. Мягко так, по-матерински, даром что крововос!

Чистокровные миледи его рода редко пылали нежностью к наследникам, произведённым на свет с невыносимыми муками. В этом люди и даже полукровки имели перед ними преимущества.

Мать Роджера и отец его давно передали единственному сыну Поместье и укатили в неизвестном направлении. Живут, должно быть, под новыми именами где-то в далёком королевстве, ночи радуются. Или на Южном берегу обосновались.

Роджер давно позабыл, как они выглядят. Для того чтобы вспомнить, надо в картинную галерею наведаться, да неохота. У Деметры были ключи, он их давно не спрашивал.

Глава 8

Демита взяла Леду в оборот так, что у той ни минуты свободной не было, но сил будто прибавилось.

То, что раньше давалось с трудом, теперь воспринималось, как лёгкая разминка для рук и тела. Например, под бдительным оком экономки, Леда вместе с другой вновь прибывшей вымыла узкое окно в коридоре.

Со своей соседкой они почти не разговаривали. Да и ранее не общались особо, так, виделись на праздниках. Девушка была из крестьянок, а какой разговор между крестьянкой и дочерью купца?

А сейчас и вовсе говорить было нельзя: Демита строго следила и всё слышала.

— Вы так до второго пришествия провозитесь. Бытовой магией не обучены? Самое время искусство показать, — посмеивалась она.

Леда признаваться в том, что с бытовой магией не дружит, не хотела, а её соседка, Дана, откликнулась охотно.

Прошептала над ведром мыльной воды:

— Вода-водичка, милая сестричка, помой окошки. Смой пыль и грязь и мою усталость, чтобы ничего от них не осталось.

Тряпочки, которыми они мыли окно, быстро становились серыми, требовалось менять воду. Демита для той цели одну служанку подрядила, проворную, немного косоглазую, но достаточно молодую, чтобы справляться.

Та была так быстра, приносила ведро чистой воды, будто колодец за углом коридора стоял. Хотя, как объясняла Урсула, здесь печь специальная в подвале стоит, из неё по трубам вода поднимается, бывает, что же тёплая. Или даже горячая, на но то много угля требуется. Дорого.

Однако на каждом этаже есть специальный рычаг: надавишь — вода течёт. И всё же проворности служанки, маленькой, худенькой, её силе и лёгкости, с которой она таскала вёдра, можно было позавидовать.

— Не отвлекайтесь. Делать мне нечего, как стоять с вами, — ворчала Демита и добавляла с насмешкой, обращаясь к Леде: — Ради тебя, госпожа моя, стою. Обучить надо, как правильно всё делать. Если не узнаешь, как следить за Поместьем будешь?! Оно чистоту любит, это тебе не сарай.

Только с окнами справились, как батлер Виго пришёл и что-то зашептал, наклонившись к экономке.

Та хлопнула в ладоши и велела Леде немедленно отправиться с батлером на кухню.

— Завтрак пора делать. Мы здесь завтракаем на рассвете, — пояснила она и замахала руками. Иди уже, потом поймёшь.

Леда была рада бросить тряпки. Никогда она так долго не убиралась, дома служанки на то были. Да, следила за домом, за ними, но без должного усердия. Вот у Веры, сестры, у той дар к домоводству, а Леда вечно в облаках витала, так мать говорила.

Как они сейчас? Скучают, оплакивают Леду или смирились? Отец и сестра, вероятно, а мать, как бы с ума ни сошла, сначала брата забрали, потом старшую, любимую!

Леда задумалась и только потом поняла, что идёт в темноте, но не спотыкается. И по лестнице винтовой спускается вслед за батлером Виго вполне бесстрашно, будто магические шары повсюду ступени освещают.

Спрашивать батлера ни о чём не хотелось. Вдруг это за странность посчитают?

Кухня была просторной, большой и светлой. А главное, чистой. В такой поздний час все на ногах. Поваром здесь состояла толстая высокая женщина в белоснежном фартуке, осмотрела Леду с ног до головы, причмокнула мясистыми губами и велела надевать фартук.

— Ты хоть ешь вообще? Или дома не кормили, бедняжку?

Голос у ней был под стать внешности: низкий, громкий, как звук полковой трубы.

Две девицы, весьма в теле, но по летам ровесницы Леды, тихонько захихикали.

— Меня Марой зовут, а эти две пострелки-шумелки мои дочки: Витина и Зельма. Витина та, что с косами.

— Я Леда-Мария.

— Наслышаны, сказано, что хозяйкой выбрали. Тем более за работу, Поместье тут, сама видишь, большое, но справное, а всё потому, что каждый знает место, — Мара говорила, время от времени посматривала на Леду и ловко резала картошку пластинками, как для обжарки.

А девушки, когда Леда вошла, как раз капусту шинковали. Но работу бросили, во все глаза на неё, хозяйку, глядели. И у каждой в глазах написано: «И такую выбрали?! Да я бы лучше сгодилась!»

— Чую, завтра гости нагрянут, надо будет что-то такое приготовить, чтобы в грязь лицом не упасть! — произнесла Мара, расправившись с картошкой и сложив нарезанные красивые ломтики в большую цветастую миску. — Что предлагаешь, хозяюшка? Да ты не спеши с ответом, ты послушай себя. А мы пока рагу овощное справим. Вот сюда садись, Леда -Мария, отсюда видать тебе будет.

Леда пристроилась на табурете, отметив, что работа в руках Мары и двух её дочерей спорится.

Они действовали на удивление слаженно, так и слуги в доме отца Леды не готовили пищу: сосредоточенно, без лишних слов, а вели себя так, будто без слов общались.

И всё же чего-то на кухне не хватало. Выглядела она как нежилая, не заброшенная, но и не любимое место, будто готовили здесь редко и по принуждению. По долгу службы.

Леда прислушалась: Сила гуляла в стенах поместья, но сюда почти не заглядывала. Вон и паутиной углы зарастали так быстро, что прислуга не справлялась.

— Убирают каждый день, не поверишь!

Мара встала рядом с Ледой, сложив на груди огромные натруженные руки, и наблюдала, как дочери старались.

— Зельма, а синие кабачки не нарезаны ещё? Говорила же: только когда капуста размягчится, тогда эти заморские, нарезанные на полоски, запускай.

Зельма обернулась, кивнула и дёрнула за красную ленточку, свисавшую из закрытого шкафа. Маленькая дверца сбоку, высотой такая, что разве только ребёнок пяти лет мог в неё пройти, не сгибая спины, отворилась, и на пороге появился маленький человечек с седой окладистой бородой и красным колпачком на голове.

Одет он был точь-в-точь как гном из старых сказок. А в руках держал деревянный поднос с нарезанными на нём тонкими голосочками овощами тёмно-синего цвета.

Леда чуть не вскрикнула, на что Мара заметила:

— Спиридон это наш, домовик, но по кухне. Спиридон, познакомься, новая хозяйка. Из временных.

— Здрасьте-пожалуйте! — фыркнул старичок, едва удостоивший Леду взглядом. — А новых заклятий не слыхать. Какая же хозяйка! Держите бесовские плоды, тьфу на них, что бы животом мучились тут все опосля!

Глава 9

В четыре пары рук справились с готовкой быстро.

Салат де Бёф сделать много труда не надо. Пока Витина картошку чистила, Зельма говядину от плёнок очищала и варить в кастрюлю отправляла, домовой же встал на табурет рядом с Ледой и принялся заниматься слоёным тестом для заварных трубочек — Плачинте.

— Тесто всегда на магии замешано, да не на вашей, — бурчал он, с любовью раскатывая маленькой скалкой тесто. От деревяшки даже рыжеватые искры в разные стороны прыскали и в тесто вминались. — С мясом любая рукоблудница управится, если хихикать не станет, с серьёзным лицом подойдёт к делу.

Тут Спиридон неодобрительно посмотрел на двух сестёр. Те часто перемигивались, переговаривались, шушукались о своём, о девичьем.

— Почему готовить нужно с серьёзным лицом?

— Чтобы не пересолить. Не переперчить. И задобрить кухонного домовика: мы не любим несерьёзных девиц. Подсыплем вам соль, а вы и руками разводите: почему всё солоно оказалось?

— А ты всегда помогаешь готовить? — спросила Леда.

Спиридон фыркнул:

— Много чести! .

И зашептал:

— У тебя в Закуске магия в приправе была. Чуток, а я унюхал, на зубок почувствовал. А в этих блюдах её больше станет. И мне сил прибавится, а то я со здешним людом, без хозяйки совсем одряхлел!

Леда снова подметила, что борода домовика всё больше рыжеет, но спрашивать его о том не спешила. В свой час, ещё обидится Спиридон на такой вопрос, вдруг это ей кажется.

Как и Сила, смотревшая с интересом из стен. Гудели они, а дотронешься до камня или деревянной панели — затихнут. Прислушиваются.

— А ты и прежней хозяйке помогал? Какая она была? Или их несколько?

Витина и Зельма закончили с нарезкой овощей для салата и повернулись к Леде. Почему-то казалось, что они разговор их с домовым услышали. Будто Леда спросила его то, чего ей знать не полагалось.

— Давайте рулет крутить! — громко сказала Леда и подмигнула Спиридону, который уже начинкой занимался: сыр перетирал, творог добавлял, и яблоки по его приказу сразу на тёрку прыгали.

— Жаль, что он всё тут делать не может. Нам бы работы поубавилось! — мечтательно произнесла Витина, когда пришла пора крутить фарш из баранины и свинины.

— Он не занимается мясом, — у Зельмы работа спорилась лучше, чем у сестры, которая была слишком мечтательна. И смотрела на Леду украдкой, что той хотелось спросить: «Что это уставилась? Говори, в чём дело!»

Разумеется, не спросила. Узнает у Спиридона, с ним вроде подружилась. Он Леде понравился, знает своё дело и любит его.

А сейчас и ей самой надо в грязь лицом не упасть.

— Я попробую, — Леда самолично следила за фаршем.

Дроб де Миэль — лакомство главное. На любом столе ему рады, по нему определяют мастерство кухарки. Фарш был посолен, поперчен, местные травки добавлены для аромата, и всё же чего-то не хватало.

Чего-то такого терпкого с нотой сладости.

Леда огляделась. Чем это так аппетитно пахло, что аж в глазах кроваво-красный туман стоял? Принюхалась, закрыла глаза и приказала остальным не мешать. А когда пришло время их открыть, обнаружила, что запах идёт из миски с требухой.

Всегда ею брезговала, а вот стёкшая кровь для фарша сгодится.

Набрала столовую ложку и плеснула в фарш. Хорошенько размешала — вот так, будет лучше.

— Ты когда-нибудь готовила Дроб Де Миель? — спокойно спросила Зельма.

— Сама — нет, но видела, как делают. Про яйцо в средине помню.

Сначала оно отваривалось, крупное куриное яйцо, потом в фарш сырой заворачивалось и сверху сальником бараньим, перевязать бечёвкой и в печь выпекаться. Тут основное мастерство — фарш завертеть так, чтобы его было много, но не настолько, чтобы не пропёкся.

Вместе с девчонками они управились быстро.

Тем временем у Спиридона трубочки, набитые творожным сыром и начинками с разными сортами яблок уже на противни были выложены. Красивые. Одна к одной.

— Три трубочки от хозяйки с сюрпризом, — домовик спрыгнул с табурета, отряхивая руки друг о друга. — Я тебе теста, хозяюшка, оставил. А мне спать пора. Утомился с вами тут!

— Я тебе всего оставлю, — крикнула вслед Леда и принялась закручивать тесто так, чтобы начинки было ни много ни мало, и чтобы она пропеклась внутри теста, не выглядела сырой. Сюрпризом назывались маковые зёрнышки внутри творожной начинки — Кто отведает, удачу заберёт.

У кухаркиных рук, если они и хозяйские, по поверью удача на кончиках пальцев таилась. И магия, её притягивающая.

— Управились в срок! — Витина первой заметила матушку, вошедшую на кухню и остановившуюся у двери.

— Убирай за вами теперь, да ладно!

Хлопнула в ладоши и произнесла:

— Уберу на славу, вымою на удачу, соберу сор на сдачу! Примету его по углам, пауки сплетут паутину, серебрённые нити дадут, зиму позовут.

Леда ранее такой заклич по уборке кухни не слышала. Вера обычно говорила, чтобы огонь в печи не погас, чтобы ветер в окна не дул, жар из кухни не выстужал.

Но у каждого бытового мага свои обряды и кружева из заклинаний. А здесь и место такое, что всё шиворот-навыворот.

Однако отовсюду набежали пауки с маленькими мётлами и тряпочками, принялись за уборку, закружили, и через мгновение уже число стало, а тряпки грязные в ведро, что Витина заранее под них подставила, свалились.

Тут бы Пыльник справился лучше, да Пыльнику на кухню нет хода, он сам шепнул Леде. Здесь домовик и пауки всем распоряжаются.

— Иди прихорашивайся, — сказала Мара Леде, довольная её удивлением.— Мы тут с девчонками закончим. За готовностью последим, сделаем так, чтоб еды на всех хватило. Сегодня у нас пир горой!

Леда знала, что в больших поместьях всегда кухарки владеют заклинанием Множества. Чтобы не один рулет получился, а по итогу сразу десять. Продуктов на всех не напасёшься.

Дома у Леды для заклинания этого на праздники бытового мага звали, а тут, конечно, всё Поместье накорми…

— Быстрее, Леда-Мария, — Демита появилась тут как тут. Зыркнула на неё тёмными глазищами, но не обругала. — Я тебе горничную пришлю. И твою, эту, Сусанну, будет пока у тебя в услужении.