Поморская рапсодия

Глава 1

«Рапсодия – инструментальное или вокальное произведение, написанное в свободном, импровизированном, эпическом стиле. Для рапсодии характерно чередование разнохарактерных эпизодов на народно-песенном материале»

***

Все началось гораздо раньше той зимы. Но неисповедимы пути нашего разума – именно тот зимний день и стал для меня переломным. Или поворотным – так мягче и правильнее, наверное, потому что видала я и хуже времена, однако же…

Сова, как всегда, я спала до последнего.

Звонок будильника отсрочки подъема не предполагал. Пронзительная скрипичная мелодия, с ходу ввинчивающаяся в мозг, означала, что у меня есть только пятнадцать минут чтобы прикрыть постель, привести себя в относительный порядок и одеться.

Дальше следовала короткая пробежка по морозу. Плотно уже набитый автобус, как правило, долго ждать не приходилось. Купив билет у водителя и втиснувшись внутрь, я дремала еще минут двадцать. И не одна я досыпала там, как кони - стоя. Привычно плыла за окнами темень, разбавленная скупым фонарным светом; салон автобуса был так же скупо освещен желтоватыми лампочками, а недовольная ранним подъемом толпа молча колыхалась на рытвинах и равнодушно жалась друг к другу на поворотах.

Угревшись, я иногда даже успевала увидеть короткий сон и тем неприятнее было опять выскакивать на мороз. До подстанции еще нужно было топать, но только тогда я и просыпалась окончательно. Быстро шагала под скрип снега, привычно считая фонарные пятна под ногами и сдерживая внутреннюю дрожь... коренная поморка, зимой я ужасно мерзла.

Автобусных снов я не помнила, но они могли быть о пенсии, потому что такое что-то... спокойное, мирное и беззаботное.

Сейчас вспоминаю… в то утро я просыпалась особенно тяжело и мерзла особенно сильно. Предчувствие вряд ли... за этим точно не ко мне.

Ну и дежурство не задалось с самого начала.

Вначале два вызова подряд и оба повода роды. Ну, не любят на скорой такие вызовы! А реагируем мы на них ради пары может процентов тех, что соответствуют понятию "женщина в родах". Бесит слегка... потому что почти у каждого под окном машина и таксопарков в городе куча, но скорая везет бесплатно - в этом дело? Вот только время наше слишком ценно, а еще мы не занимаемся просто перевозкой пациентов в нужную им больницу, а везем туда, куда по результатам вызова направит отдел госпитализации. Вернее, не должны заниматься, но к роженицам нас гоняют регулярно. И будто что такого - выезд самый простой, но кроме неоправданных нагрузок, иногда ситуация предполагает выбор. Как-то он состоял в том, чтобы мчаться к такой вот "вдруг" ощутившей первую схватку или к человеку, потерявшему сознание на улице. Выбрали мы правильно, но претензий было...

Вернувшись с вызова, дядя Паша пришвартовался рядом с реанимобилем и я обреченно вздохнула - значит сейчас там Демин со своими дурными подкатами. И будто ничего такого… с чувством юмора у мужика порядок. Но зря я когда-то поддалась на провокацию, а дальше он уцепился, как клещ.

Сценарии наших пикировок менялись, иногда мне подыгрывала Юлька. И кто знает, как оно выглядело для тех, кто не был посвящен в наши игры... Похоже правдоподобно, раз заведующий как-то съязвил, отозвав меня в сторонку:

- Я очень надеюсь, Дерягина, что уже в который раз наблюдаю действительно театр… потому что вам с Юлией Анатольевной Станиславский не сказал бы своего «не верю».

И как всегда в неловкой ситуации, мой речевой аппарат заклинило. Соображалку тоже. Было жутко стыдно и никак не получалось вспомнить - а что мне помешало когда-то сразу послать Демина в тую даль?

Наверное, просто растерялась, вот и постаралась растворить горький подтекст его шуточек пофигистским отношением к теме своего одиночества.

Не предпринимая ничего всерьез, своими подкатами он как бы намекал на их несбыточность и нереальность. И плевать на конкретную мужскую особь! Я во всем буквально их видела – намеки и подтексты, даже если не было сказанного прямым текстом в мой адрес. А случалось и такое, и все-таки бесило, хотя я и старалась не обращать внимание на дураков. Но Демин глупым не был, да и субординация место имела - все-таки врач-реаниматолог.

Но после того, как мне намекнули на излишне талантливое исполнение лесбийской роли, шутливых и не очень пикировок с Олегом я избегала. Заведующий заставил посмотреть на наш «театр» будто со стороны. Мне и раньше он был не в радость, но в тот день напрягаться и импровизировать, отвечая на домашние заготовки скучающего мужика не хотелось особенно сильно.

И Господь отвел – в ожидании нового вызова наш док мирно спал, устроившись в кресле. Фельдшер его залипал в гаджете, медсестра прилегла на кушетку. Тихо звучала нейтральная музыка, в лицо еще со входа пахнуло приятным теплом.

- Ох, как же у нас хорошо, - шепнула Юлька, опускаясь в кресло и вытягивая ноги.

Дядя Паша сразу ушел к столику с электрочайником, и скоро в той стороне зашипело и забулькало. Водители тихо говорили о своем и шелестели пакетами с завтраком.

Специальное помещение для принятия пищи мы дружно не любили. Ходили туда только к холодильнику, а чайник и микроволновку потихоньку перетащили в комнату отдыха - до очередной взбучки.

- Успеем чайку? – вяло поинтересовалась Юлька.

- Не завтракала? – удивилась я - непохоже было на нее, - а ты не заболела?

- Не хватало, - запрокинула она голову на спинку кресла, - что случилось с Ерохиной, не знаешь?

- А что с ней не так?

Из машины я не выходила, Юлька сама сдавала беременных в перинатальный центр. А дежурила сейчас, по всей видимости, как раз Ерохина. Мы и сейчас в хороших отношениях и это она делала мне хирургическую дефлорацию. Иссекла гимен лазером совершенно без боли, а причина сделать это у меня была самая безобидная из пяти основных - стремление скрыть свою неопытность, если чудо все же случится... Все-таки больше четверти века позади и впереди тоже все туманно. Вон даже Демин шутил по этому поводу.

Глава 2

Никто из нас не любит повод к вызову - «человеку плохо", реально же не знаешь, на что едешь. Там то ли паническая атака, то ли похмелье, то ли инфаркт или инсульт. И пока едешь. стараешься вообще не циклиться на причине… включается то ли пофигизм, то ли чувство самосохранения.

И мы сами выбрали такую работу – все верно. Довольно часто я слышала от людей такую фразу:

- Не спать всю ночь – ваша работа.

Но они просто не представляют, о чем говорят.

Прошлый раз, к примеру… тогда я заступила на смену в пять вечера. В восемь у нас пересменка водителей и предполагается, что за это время (минут пятнадцать-двадцать) бригада должна успеть поужинать.

На самом деле в восемь ноль пять мы получили вызов и срочно на него поехали и в следующий раз оказались на подстанции только в двенадцать ночи. И то… только сходили в туалет, как нас опять вызвали. Так промотались до пяти утра. Да, потом было часа полтора отдыха, но сон не шел – слишком много тяжелых обращений обслужили. А потом опять выехали…

И кто-то еще смеет говорить «ваша работа»? Почти каждый раз я прихожу домой уставшей, как собака. Принимаю снотворное, чтобы ни о чем не думать, не переваривать в себе произошедшее за смену и лежу так почти целые сутки. И дело не в состоянии психики или общего здоровья – у нас все забываются, как могут. Кто-то принимает успокоительное, кто-то выпивает в выходные, а курящие опустошают по две пачки за смену.

И стрессуем мы не только из-за тяжелых случаев. И не всегда дело в чувстве ответственности или сопереживания, хотя и оно нам не чуждо, как бы ни демонизировали медиков, приписывая каждому из нас профессиональную деформацию.

И без того бывали мощные встряски из тех, что запоминаются на всю жизнь. Был случай… я попала в смену с совсем молоденькой девушкой-врачом. На вызов приехали в какой-то барак, где в драке убили человека. Пока она осматривала тело, ко мне подошел мужчина, по виду – уголовник и спокойно посоветовал:

- Столько золота на себе носить опасно. Сама запомни и фифе-лепиле скажи - не были бы вы со скорой, я быстро бы все ваши цацки поснимал. Даже с тебя такой красивой – не сомневайся, чика.

Я вежливо поблагодарила за совет, нечаянно прикрывая рукой цепочку с крестиком – единственное свое золото.

Скорая вообще такой случай… отдельный. Поводом для вызова бывает и банальная простуда, и настолько же банальный алкогольный делирий – в просторечии белая горячка. И не дай Бог на месте простого социального алкоголика окажется «непростой», а этого добра хватает в разных слоях общества.

И скорая не выводит из запоя. Нам частенько приходилось объяснять, что «прокапать» может только наркологическая служба, но никак не скорая помощь. Но объясняли мы уже после того, как приезжали по ложному, получается, вызову. Хотя приходилось вытаскивать и алкоголиков в пьяном угаре, разные бывали ситуации.

В этом самом угаре был и мужик с кухни. Ругань и невнятное бормотание, как ни странно, перемежались внятно озвученными вопросами и претензиями. Набившие уже оскомину замечания и даже оскорбления в свой адрес я почти привычно проигнорировала бы, но...

Дернуло меня не это, а тонкая и бледная, с косточками на запястьях (как у подростка) Юлькина рука, судорожно поглаживающая мое предплечье. Слишком уж жест получился... потерянным и беззащитным? Стараясь не показать свой страх, она и меня успокаивала, и даже что-то отвечала мужику ровным голосом, уговаривая его. А я понимала уже и даже знала – этим не закончится, потому что было со мной что-то похожее. Закон парных случаев?

Вызов тогда был тот самый – из разряда «плохо», а в подъезд не попасть – частое, кстати, явление. Не ночь на дворе, но тоже холодно… у меня на руках тяжелая аппаратура. Перезвонили. Через пятнадцать минут из двери вывалилось пьяное тело и начало крыть нас матами:

- Какого… вы так долго и почему сами не открыли?

Хотя ключа у нас, понятное дело, быть не могло, да и приехали мы быстро. Зашли в квартиру, где сидел пьяный сожитель, и баба сразу стала орать, как у нее болит ухо и как она нас ненавидит. Больше того – не прекращая воплей, накинулась на врача, которая, кстати, была вдвое меньше и настолько же старше нее. Начала трясти ее со словами:

- Почему у вас костюм синего цвета? Врачи в белых халатах ходят! – похоже единственное не размытое водкой безусловное знание в ее голове на тот момент.

Не без моей помощи врачу удалось вырваться. Но концерт на этом не окончился – когда в конце мы попросили заполнить документы на вызов, она начала в нас ими швыряться… и тут решил подключиться сожитель. Тогда первый раз я применила силу. У женщины остались синяки на предплечье, мужику сильно пережала горло и вывернула руку, удерживая.

Понятно, что потом была жалоба и разбирательство и под эту музыку всю подстанцию держали в тонусе несколько дней. На меня за ту выходку свои уже злились. Потом прошло понятно, подзабылось…

Но главному я тогда клятвенно пообещала рук больше не распускать, а если "снова вдруг", то хотя бы не превышать пределы самообороны. Но этот Юлькин страх или еще что… невнятное представление об этих самых пределах, недосып, холод этот надоевший, полярная ночь бесконечная?.. Неизвестно, но повторилось все почти один в один.

Когда, брызгая слюной, мужик кинулся на нас, я все-таки превысила... молча и вполне осознанно. Ударившись спиной о стену, он сполз по ней и притих, глядя на меня будто даже обижено.

- Быстро за носилками! – после нескольких секунд молчания приказала Юлька и я отмерла. Выскочила из квартиры и помчалась вниз. Возвращалась тоже бегом – боялась, что пьяный очухается раньше, чем я вернусь. Но Юлька уже командовала соседями:

- Берем аккуратно и кладем на носилки… осторожнее, не трясите, - и, встав на цыпочки, шепнула мне: - Отрубился, может и не вспомнит ничего. Та-ак… теперь давайте вниз. Варь, проследи на лестнице.

Мужик и правда уже сонно сопел, привалившись к стенке. Юля еще немного задержалась в квартире, заполняя документы на вызов...

Глава 3

Рекомендованный режим работы на скорой – сутки через трое. Но переработку берут почти все и в смену выходят через двое суток. У нас было это время, чтобы прийти к единому мнению и составить план. Но главное, поговорить по душам, узнавая друг друга лучше.

А еще мы отсыпались, готовили вместе еду, запустили общую стирку, а когда самое срочное было уже сделано, забирались на диван с ногами и удобно устраивались там с подушками. И опять говорили - обо всем. И о мужчинах тоже.

- Я даже восхищаюсь как мужики устроены, Варя, - призналась она, - у них все четко и понятно. А если непонятно, то и неперспективно. Это так здорово – не копаться в себе, не замечать оттенков, переть буром куда переть более логично… Они созданы проще и правильнее, наверное, и всегда действуют по плану. Нам тоже нужен реальный, здоровый план - мужской. Безо всяких эмоций, глупых надежд и мечтаний. Исходя строго из реалий.

И она была права, опасаясь сюрпризов разного рода.

Когда-то на всю страну с гордостью объявили, что медикам повысили зарплату. Но повысили оклад, а некоторые надбавки при этом убрали. В итоге получилось столько же, а бывало, что и меньше. Так что мало ли… вдруг опять кому-то взбредет в голову осчастливить нас подобным образом.

А еще всерьез рассчитывать на кого-то, кроме себя, мы с ней не могли – у обеих только мамы.

Нет, я ни на что не жалуюсь сейчас и тогда тоже не жалела ни ее, ни себя. У обеих были востребованные профессии и жилье, куда можно вернуться если прижмет. И мы всерьез обсуждали возможность родить для себя, потому что она действительно имелась. Финансовая в том числе - хоть и скромная, но достаточная.

А с ребенком Юльке не просто так приспичило. Это у меня еще терпело, у нее поджимало.

По ней и не сказать было, что пошел четвертый десяток – хрупкая конституция, блондинистая масть. Она выглядела так... утонченно-болезненно что ли? И почти на десятку младше своего возраста, хотя была старше меня на шесть лет.

Поэтому и короткую спичку в своей руке я восприняла нормально – в кои-то веки она проявилась, эта высшая справедливость.

Оговаривать условия взаимопомощи в нашем случае не было нужды, с самого первого дня я воспринимала нового врача нашей скорой, как объект опеки. При ее росте в метр шестьдесят я была выше на тридцать два см. и разница в весе тоже - ее классический бараний и мои девяносто. При этом упитанной я не была - крупной тяжелой костью и ростом пошла в отцовскую породу. Выдающиеся особенности оттуда же.

Слова подруги о ценных генах… они и правда высоко ценились в те времена, когда простой бабе приходилось физически впахивать, как проклятой. Тогда сила и выносливость действительно дорогого стоили. Хотя и сейчас высокий рост не был чем-то нежелательным, а тем более позорным. И может будь я килограмм на двадцать или даже тридцать легче, выворачивала бы тазобедренные суставы, вихляя по подиуму или числилась в какой-нибудь сборной… по волейболу, к примеру.

Но в том-то и дело – все «лишние» килограммы были сосредоточены в стратегически важных местах. Уменьшить их я пыталась и не раз, но это оказалось противно моей природе – я мужественно худела и сразу же резко падал иммунитет, а дальше я цепляла на себя все болячки, что имелись в городе.

- Деточка, вам категорически противопоказана худоба, она неестественна и даже враждебна для вас. Вернитесь в идеальное для вас и мужского глаза, смею заметить, состояние и ваши неприятности прекратятся сами собой, - картавил на консультации ведущий иммунолог региона, - всё бы решалось так просто, как у вас.

Я не была толстой, я была большой. И по этой причине «довлела», как выдал однажды, болезненно морщась, Демин:

- Отойди на пару метров, Варвара - неприятно довлеешь.

Я разочарованно задержала дыхание тогда, соображая – вломить ему, потому что и этот туда же... или едко поблагодарить за признание моего превосходства? Пока думала, время ушло. Я промолчала.

- Неровно дышит к тебе док, - заметила потом Юлька.

- Бред. Да он сквозь землю провалится, появившись где-нибудь со мной.

- Если Олежек чего и стыдится... он злится, что не соответствует, - возразила она.

- До чего еще договоримся? – не было мне интересно, - что бы там ни было… я же терплю его профессиональный снобизм? Вот пускай и помалкивает, а то субординации во мне хватит ненадолго.

Впереди было два выходных, за окном валил снег хлопьями.... Звонка от заведующего не поступало, что означало, что и жалоба не поступила. Все условия! И у нас - свой штаб на диване, у нас военный совет. Нужен был настоящий мужской план и не только. Я не отговаривала ее рожать, я пыталась понять Юльку.

Тридцать два... я и раньше не сомневалась, что отношения у нее были, а может и не одни, и прекратились они не по ее вине. Юлька была хорошим человеком и внешне тоже... хоть и неяркой, но достаточно приятной. Я спросила – она ответила… раз уж мы вышли на новый уровень.

Вначале говорила она о себе неохотно, но потом все спокойнее и глядя на меня все внимательнее. В ее жизни было двое мужчин и... не сложилось.

- Вы мирно расстались?

- А обязательно скандалить? Поговорили… он был убедителен и я согласилась, - говорила она, скорее всего, о последних отношениях, - смотри: мы выбираем себе пару, чтобы прожить вместе жизнь, а где выбор, там и ошибки. И хорошо, что это выяснилось раньше, а не позже. Это как вовремя обнаружить болезнь, пока она еще излечима. Я даже благодарна...

- Серьезно? – вырвалось у меня, - и больно совсем не было?

- Улучшение через ухудшение – помнишь такой вариант лечения? И потом, я женщина и привязчива, но человек вроде неглупый – поняла, что все к лучшему: он исправил нашу общую ошибку, освободился для новых отношений и меня освободил. Не тащить же его в брак за ноздри?

- У него отношения... понятно. А ты за это благодарна, - тихо фигела я.

- Варя, ему пришлось делать серьезный выбор - сравнил может всю эту физику, химию и остальное подсознательное... вышло не в мою пользу. Где он тут виноват, если уверен,что так правильнее? - вздохнула Юлька, - увлекся, сорвался, сразу признался... не виноват. Человек должен быть свободен и в чувствах тоже. Думаешь - не права я, совсем?

Глава 4

Были у меня на этот счет мысли…

Не факт, конечно, но странные мои сны могли быть завязаны на тему крови. На нее много чего завязано и в медицине тоже, но есть… вернее было же раньше такое понятие, как клятва на крови или там… кровное братство? А еще будто бы существовали родовые проклятия, насланные на носителей одной крови и они работали. Что там еще?

Одни догадки, легенды, сказки… но есть интернет. Сейчас время открытой, мгновенно доступной информации, так почему нет? Вот и я там покопалась, упорядочив для себя сюжеты снов и будто бы логично связав их с родовой памятью.

Генетический код несет в себе не только наша кровь, но так совпало, что странные сны начались когда я впервые «уронила кровя», как говорят на моей малой родине. Отсюда и мысли о кровном родстве с той девочкой, а потом и девушкой из снов. И я почти уверена, что поняла все правильно, потому что мы с ней внешне похожи, но главное – «кино» снимали в том же месте, где сейчас стоит наша Мареньга, но только давно, очень давно тому назад - века.

И все равно я узнавала родные места… В том же самом месте, например, находился зажатый между двумя высотами мелкий песчаный залив – устье ручья, куда в прилив заходит мелкая камбала, перепугано зарываясь при отливе в песок и меняя свой цвет прямо на глазах. Детьми мы таскали ее для жарки – одна такая рыбешка как раз помещается на сковороду. Мелкая камбала, только вынутая из воды - самая вкусная рыба на свете.

А выше по течению ручья живут пресноводные форели. Извилистый, как темная змея, он мчится в крутых берегах – прозрачно-черный, густо настоянный на болотных мхах и травах. А бурливый он из-за большого перепада высот, берега Белого моря везде высоки и обрывисты... если это не заболоченая местность, конечно.

Но и запертые валунами широкие затоны на Шидровом ручье тоже встречаются. Именно там мы рыли песок на дне босыми пальцами ног и искали в нем речных перловиц. Находили их. Когда и с начинкой – продолговатыми бугорчатыми жемчужинками. Но мне больше нравились сами раковины, перламутр в них намного ярче. Из них хотелось что-то сотворить... может панно, а может бусы, как у индейцев в фильмах.

Такие сны, в которых всплывали родные места и люди, снились мне и раньше. Я скучала в интернате, особенно первый год, а когда о чем-то много думаешь, оно обязательно приснится хотя бы мельком. Ну, а в той не совсем благополучной обстановке отдушиной как раз и было - думать о маме и папке, любимых местах игр, скучать по корове и котенку рыси, который жил у нас ту осень и зиму, когда я первый раз уехала в школу.

О чем скучала, то и снилось, но это в обычных, нормальных снах.

Странные же сны…

Они были настолько яркими, броскими… так выводили на эмоции! Потом я переживала их целый день. Даже порывалась рассказать, поделиться ими с Танюшкой – мы были из одного села. Но она оказалась слабовата – дружить с «отверженной» означало ввязаться в маленькую, но жестокую детскую войну. У нее не было причин воевать - мы не дружили так, чтобы сильно… наверное. Просто часто играли вместе дома.

Да… так я о генной памяти – считается, что она хранится на уровне морфогенетического поля и содержит сведения абсолютно обо всех предках родовой системы. Но никто из нас даже свою жизнь не помнит поминутно, так что логично то, что в таком «родовом архиве» остаются только самые сильные эмоциональные переживания.

И как бы нам ни хотелось, чтобы только лучшие из них передавались по наследству, но самое сильное потрясение мы получаем как раз от негативных событий. И эта «плохая» информация передается по наследству генетически... на кой - неизвестно. Чтобы использовали опыт предков так же, как опыт собственной жизни и не повторяли чужих ошибок? Это вряд ли... даже на свои личные грабли бывает наступаешь не один раз.

Но вот как раз в связи с этим…

Был у нас случай – инсульт у женщины семидесяти двух лет. Ему все возрасты покорны, как говорится, но возраст семьдесят для женщин далеко не глубокая старость. И выглядела она неплохо – без большого лишнего веса, ухоженной, кожа еще неплохая… Шея и руки – понятно, они те еще предатели, но… в общем, жить бы да жить и даже видом своим мужчину какого радовать. А тут по опросу родственников все признаки: нарушение речи, зрения, онемение левой стороны тела. Но не это мне запомнилось – такого добра на вызовах полно... погано, конечно, но факт.

Так вот… резкое ухудшение состояния, а потом и отсутствие сознания наблюдались еще до нашего приезда. Все, кто был в квартире, высыпали за нами на улицу и там тоже – слезы, причитания... Молодой мужчина – сын поехал с нами и тоже давился слезами, глядя на мать. И я не выдержала:

- Да что же вы ее хороните? Время не потеряно, меры мы приняли и первый инсульт опять же не обязательно приговор. Постараемся вытащить, прекращайте панику.

- Не… нет, это - все. Семьдесят два – потолок у нас в роду. Еще никто из женщин не перешагнул, так что… - в отчаянии закрыл он лицо руками.

- Вы о психосоматике слышали? Не стоит обсуждать такие вещи в семье, чтобы их помнили... это программировать себя на уход в конкретном возрасте. А вы все в это верите… нужно было грамотно отвлечь человека, а не стимулировать своей верой в рок ее внутреннюю установку. У вас же будто семейный психоз, массовая истерика, - смыло злостью весь мой здравый смысл. И жаль его было, и бесил до невозможности. Умный и приятный вроде мужик, по виду – думающий.

- Ее не нужно отвлекать… - судорожно вздохнул мужчина, - нет оптимиста большего, чем мама, ни у кого нет такой силы воли, такого желания жить и интереса к жизни!

- Ну вот и верьте в нее. То, что она какое-то время оставалась в сознании, получив инсульт – уже хороший признак, - поправила я капельницу.

Хороший, но не безусловный. Я специально интересовалась потом - лечение не справилось. Тогда я много думала… даже о том, что хорошо – сын видел, что сделали мы все возможное, а то тоже бывает…

Ну и запомнилось все это… что есть род, в котором женщины исправно умирают в семьдесят два, будто выполняя некий приказ свыше. Кого, чего? Получается - рождается человек и носит в себе всю жизнь такую вот мину замедленного действия в виде жесткой обязательной зарубки на карме. Кто-то смиренно ждет, кто-то не верит или даже сопротивляется, а результат один… в той семье во всяком случае.

Глава 5

Ни подруге, ни кому другому о своих то ли снах, то ли бессознательном бреде я так и не рассказала.

Медики материалисты, даже если они люди верующие. Как уживается одно с другим, неизвестно. Но своим рассказом я склоняла бы ее уверовать в вещи странные даже для меня самой. Доказывать и убеждать, когда на руках ни малейших доказательств? Научное объяснение о родовой памяти тоже так себе довод – ансестология наука новая и только-только нарабатывающая убедительную базу.

Мне было бы неловко рассказывать, а Юльке слушать и это факт. И потом, я не исключала вариант, что это защитная реакция психики, когда мозг генерирует сюжеты в ее поддержку. Чтобы не стала я злобной старой девой? Типичной такой, вымещающей настроение на людях вокруг. Спорно, потому что помогало не очень - я кажись и уже… Но совсем исключать того, что сны могут быть происками травмированной с детства психики, все-таки не стоило.

А жалоба на нашу бригаду все же поступила. Заведующий грамотно разрулил ее, не допустив очередного разбирательства, но у нас с ним был неприятный разговор.

В результате меня поставили старшей в фельдшерскую бригаду. Степень ответственности и его доверия я оценила, а вот чем еще руководствовалось начальство, исключив мои дежурства с Юлькой? Там так иносказательно все было и в то же время прозрачно... Слушая его, я краснела сразу и от злости, и от стыда – похоже боком выходили мои актерские способности. Немыслимо! Я ведь защищала и себя тоже.

Наша последняя общая смена получилась особенной. Обычно рабочие моменты забываются быстро, запоминаются случаи, чувствительно бьющие по психике. Там было другое, но вызов этот мы надолго запомнили и отметили даже не смехом, а неприличным гоготом.

Повод для вызова: женщина… в глаз воткнулся твердый предмет. Мы неслись со включенной сиреной, представляя себе бедную женщину с большим предметом, застрявшим в глазнице, высокой кровопотерей… возможно даже повреждением мозга.

- Ой, не! Не верю... Так бывает? Всегда думала – стеб, ирония. Ох ё-о-о… - корчилась от смеха Юлька, устав держать лицо при пациентке.

- Да расскажите вы уже! - буквально взмолился водитель, но мы не могли, просто не могли...

Это был частный дом, девушка сидела на ступеньках. Мы спросили, где находится пациент.

- Это я-а-а… в глаз попало-о. Не вытащить само-ой!

Ресница. Под веко ей попала ресница.

Мы предложили умыться и потереть глаз, но…

- Уже делала-а! Везите к глазнику, я засужу вас, если ослепну-у! - и губки уточкой, и все ужимки... Зачем, перед кем? На автомате уже?

Что мы могли рассказать ему и как? Это нужно видеть!

Даже уезжать не хотелось – честно, мы минут десять ее слушали. Уговаривали, угорали и держали лицо. А ресница сама вышла в процессе концерта - со слезами. Полиэтилен, каучук... из чего их там делают?

Вернулись на подстанцию, а там как раз редкое затишье – кроме нашей, еще три машины на стоянке. Хотели поделиться с народом, поднять настроение... а там молчат все - первая вернулась. Мальчик, полтора года, выпал с балкона пятого этажа на бетон, голенький, зимой. Как так?!..

Демин смотрел так, будто ненавидел весь женский род. Зинченко и Дроп дымили на крыльце, как паровозы.

- Скоро должна навага подойти, так на рыбалку хочется, - решительно выдала я.

- Ты что - специально? – прищурился Олежка, - знаешь же - не понимаю я и никогда не пойму! Ни зачем двадцать два бугая за мячом гоняются, ни - за каким хреном жопу на льду морозить.

- Вам, Олег Валерьич, понравилось бы на швабру ловить. Есть такой способ и сильно уловистый.

- Киздишь поди, Варвара? – проходя мимо, встрял насквозь прокопченный и промороженный Зинченко.

- С чего? Флотская швабра… такая - с закрепленными полосками ветоши?

- Ну-ну… - проворчал Демин.

- У нас на море так не ловят - мостки нужны, а вот в Унской губе практикуют – видела сама в Луде. Стоит на мостках баба, на кисти закреплен тонкий шнур, привязанный в ручке швабры… Делает она замах такой – сбоку и швыряет швабру подальше в воду, потом тянет ее на себя. Вытаскивает, а на тряпках висит с десяток наважин. Она, не глядя – за спину их, а там уже куча рыбы. И - по новой... Раньше навагой даже коров зимой кормили.

- Фантастика... - протянула Татьяна, забыв сморкаться: - Так молоко ж рыбой вонять будет!

- И что им с того? Трескоеды же, - хмыкнул Демин.

- Поклеп, - авторитетно возразила я, - треска не самая вкусная рыба - сухая. Поморы кормились семгой, селедкой, камбалкой… я еще корюшку люблю.

- Или - морской огурец, - вставил дядя Паша.

- Да, живой корюх свежим огурчиком пахнет, - согласилась я, - но в основном, конечно, ели навагу.

- А семга?

- Хороша «по богатому», - кивнула я.

- И как же это? – заинтересовалась Дроп - Женя Дроп, старшая второй реанимационной, очень живая и подвижная, как ртутный шарик, женщина.

- Когда топором на куски рублена. Уже соленой.

- Браконьеры чертовы… - ворчал Демин, - угостишь может когда, а, Варвара?

- Обязательно, - пообещала я, решая, что ладно... смысл на него злиться, если там нервы? У всех нас на фиг нервы! Не железные. Буду уходить в декрет, накрою им стол по-поморски: с семгой «по богатому», рыбными шанежками, зубаткой домашнего копчения, печеной картошкой...

А дальше Олежка врубил «Ленинград» - про обезьянку и оспу. На фразе «ходят бабы с недо…бом» пристально смотрел мне в глаза.

Ну что?.. Демин есть Демин, горбатого могила исправит. Зато немного отлегло у всех, отпустило.

Чахлую Юльку ставили потом в смену с мужчинами, студентами меда, мне давали кого придется, но заведующий лично вручил перцовый баллончик, как средство, разрешенное при самообороне.

Шутки шутками, но свой план мы потихоньку воплощали в жизнь – у Людмилы Ерохиной, которая находилась в процессе развода и нашла уже себе съемное жилье, имелись хорошие связи в Центре ЭКО. Обследовав Юльку, она решила, что с ее проблемой лучше действовать наверняка. Она же решила вопрос с квотой - платная процедура больно била по карману, а еще нужно будет оплатить донорский материал и хранение яйцеклеток, которые не пойдут в работу - на всякий пожарный. Вдруг с первого раза не выйдет, а после криокамеры шансы будто даже повышаются.

Глава 6

Если не принимать во внимание белизну пластиковых окошек и разноцветье крыш из металлочерепицы кое-где, то прибрежные поморские деревни и сейчас выглядят не очень…

Те же темные бревна срубов – для сохранности дерево обрабатывали кипящим нерпичьим жиром и вначале он придавал бревнам приятный желтый цвет, но со временем темнел и сильно.

И огородики возле домов до сих пор так же чисто условно обносят жердями, только чтобы не вошла лошадь или корова. Сплошной забор не ставили ни тогда, ни сейчас - снесет ветрами. А жилье прямо на берегу ставилось и ради них тоже, чтобы сдували комаров и гнус. Особенно мерзок гнус – мелкая мошка, но и густые комариные тучи та еще беда. А звук какой при этом! Под мощной линией ЛЭП такой же гул – мерный и неотвратимый.

Кроме того, деревни выглядят непривычно лысыми на взгляд жителя отдаленных от моря населенных пунктов – по той же комариной причине дома не обсаживают. Да и не каждое дерево выживет при таком раскладе, даже на опушке ветер скручивает лесины немыслимым образом, отчего и называют такой лес пьяным или танцующим.

Дом родителей Марфы мало отличался от тех, которые до недавних пор строились на поморском севере – он был многосрубным, то есть состоящим из нескольких частей. Главная часть дома – изба с русской печью, к ней пристроены горенка, светлица и повалуша – неотапливаемые комнаты, в которых живут летом. Какого размера и в каком колличестве, зависело от достатка и состава семьи.

Как и в каждом поморском доме, здесь еще была клеть, где плели сети и корзины, изготовляли посуду… Подклеть – полуэтаж под ней, использовали, как кладовую. А прямо к задку дома пристраивали хлев для скота, над ним – сенник.

Нищих поморов не существовало в принципе, но не все их дома были большими и выглядели едва ли не трехэтажными. Дом, в котором выросла Марфа, был огромным. Внутри тоже все небедно - просторно, гладко обтесанные бревенчатые стены, широкие некрашеные половицы, выбеленная и украшенная синими узорами печь; небольшие окна остеклены осколками слюды, что в те времена уже считалось признаком большого достатка.

Бабий кут возле печи красовался полками с дорогой обливной посудой и даже несколькими кубками из зеленого стекла, красный угол – иконами в начищенных до блеска окладах и большим семейным столом под ними. Вдоль стен крытые вязанными дорожками широкие лавки, на столе домотканая скатерть с вышивкой; богато, почти всплошь вышитые полотенца – на стенах…

Достаток чувствовался во всем, но на ком точно не экономил хозяин, так это на единственной дочери. Тонкой выделки белый полушубок, яркая камка сарафана, многие ряды бус из заморских кораллов… Валенки и те с накладной вышивкой.

Вот такой разряженной, да еще и в девичьей головной повязке, сплошь выложенной речным жемчугом… с повязанным на нее цветастым шерстяным платком Марфа и встретила свою любовь. В церкви, при скудном свете лампад и свечей, в тесноте не самого большого помещения, где на службу в большие церковные праздники собирались не только жители Мареньги, но и соседних деревень.

Высокий парень в распахнутом полушубке и нарядной рубахе под ним заметно возвышался над толпой, как и отец Марфы, как и она сама. А дальше, как водится: встретились заинтересованными взглядами и переглядывались всю службу, забывая молиться.

Парень и мне понравился – с легкой рыжиной в густых волосах, голубоглазый, с быстрым веселым взглядом, мягкой полуулыбкой… чем-то они даже были похожи.

Язык своих снов я уже так-сяк понимала – за годы «просмотра» немного привыкла, вначале больше ориентируясь на интонации и действия. Выучить же старинную поморскую говорю назубок так и не смогла. Ладно бы там встречались отдельные незнакомые слова, так нет же – редко встречались как раз знакомые и привычные. Но и они немилосердно коверкались ударениями и произношением – мягким и с нажимом на согласные – подъежжать, страссь, ишшо… Легкое оканье не напрягало - его хватало и в наше время.

Нет, что-то из детства и разговоров стариков еще помнилось: блазнить - казаться, байна – баня, губки – грибы, куйпога - отлив… много чего еще. Русский язык у поморов крепко сплетался с финно-угорскими наречиями и даже скандинавскими языками.

Уже это было сложно, а во снах так даже смешно иногда – куда там «аки паки иже херувимам». Мои предки такие перлы вворачивали! Привычно и непринужденно.

Во время учебы в интернате в детских играх я не участвовала - не принимали. Воспитатель видела это, но что тут поделаешь? Я и сама даже сейчас не сказала бы - что именно. Но она сделала - приучила меня к чтению. И я читала запоем все то время, что училась в школе. Продолжаю и сейчас, когда выдастся свободная минутка. Но тогда были прочитаны от корки до корки все рекомендованные программой книги - от "Му-му" до "Войны и мира". А в старших классах у нас было несколько уроков, посвященных родному наречию - поморской говоре. Я и здесь настырно влезла в первоисточники, внимательно пролистав "Краткий словарь поморского языка" Моисеева.

Там, как пример, приводится один разговор. Интуитивно я угадала его смысл, но сейчас понимаю, что попади я вдруг в то время... точно назвали бы немцем.

«- Порато ль много, дефка, губок-то наломала?

- Дак дородно – жарехи-то поиссь…

- Мы-то с Ириньей сейгод ишша не хаживали в лесы-то.

- А вы койди походите? О Камкурью, нет?

- В товы то лесы обсецыны, ондо обсецыны. То там день целой упряк рындала…»

И в этом все духе. Понятно, что речь идет о походе по грибы, но это и все.

Разговор Марфы с ее парнем на современный взгляд тоже должен был выглядеть смешно, но я впитывала в себя не так слова... я буквально купалась в ее настроении и эмоциях. А речь… слова не так важны, когда есть взгляды, касания и даже дыхание…

Где и было в старину полное равноправие между мужчинами и женщинами, так это у поморов, так что затюканной и трусливой Марфа не была и за словом, как говорится, никуда не лезла. Так что и заговорила первой, увидев вставшего с бревна навстречу ей парня. Только голос чуть подрагивал, выдавая волнение, ну и… чушь конечно несла – по той же причине. Но я очень хорошо ее понимаю, потому что и сама бы в той ситуации…

Глава 7

Отполыхав особенно частыми в этом году сполохами северных сияний, зима уступила место весне, а это самая неприкаянная пора на севере.

Лето у нас хоть и короткое, но очень быстрое, живое, жаркое в своей середине. Сухая золотая осень как-то легко и быстро становится прозрачной и голой, но никогда не бывает слишком долгой. На Покров, как правило, уже ложится постоянный снег и до начала апреля не сходит. Оттепели среди зимы могут быть, конечно, но они короткие. А вот весна ужасно долгая, грязная и сырая до ужаса… Та, которую все любят – с теплом и брызгами первой робкой зелени, начинается только в конце мая.

Моя Юлька забеременела и как-то сразу стала очень красивой – лицо спокойное, движения плавные, взгляд мягкий. Она часто улыбалась и улыбка делала ее похожей на приветливую ласковую лисичку. И мужчины это увидели и стали дарить ей свое внимание, но Юлька будто забыла, что бывает еще какое-то счастье, кроме материнского. Вся в себе, в чем-то своем...

Ерохина помогла ей устроиться в перинатальный центр на должность терапевта, и я была полностью с этим согласна.

На ее место во врачебную бригаду взяли Милу – интересную и черноволосую, как цыганка. А еще бойкую, наглую и даже отвязную. Что говорить, если на заднем стекле ее машины красовалась надпись «За рулем Мила, храни вас Бог». Мужчинами скорой она сразу же стала командовать, как корабельный боцман матросами. Кто-то послушно прогнулся, кто-то мягко ее осадил… со временем отношения наладились и стали ровными. Мне кажется, она просто нервничала на новом месте. В принципе она мне даже нравилась своей раскрепощенностью и решительностью.

А еще она обратила внимание на Олежку Демина. Явно не клеилась, но знаки определенно были: частые вопросы к нему (все по делу), долгие взгляды (прямые и исподтишка), что-то еще… Но Демин похоже любил свободу или у него уже была женщина о которой мы не знали.

В марте я опять сорвалась… И плевать! Главное – там не было Юльки. Дежурила я с Сашей Кротиковым, студентом второго курса меда, худым и жилистым, с хитроватым и даже «пройдошистым» лицом. С замечательным чувством юмора и бездной личного обаяния. За время дежурств с ним я услышала кучу неплохих анекдотов, а это отвлекает…

Вызов в два часа ночи. Девочка, 5 лет, очень высокая температура. По пустым дорогам мы летели с мигалками. Приехали на адрес в район на краю города, там старое восьмиэтажное общежитие. На пятый этаж поднялись пешком – в лифте не решились, слишком подозрительно он выглядел, во всех отношениях…
Дверь открыла женщина и явно под сильным градусом. Несмотря на явные признаки частого употребления, в ней еще наблюдались признаки былой… дамскости, что ли? Такая себе… Кармен в подпитии. Тяжело вздохнув, я выдала стандартную фразу:

- Здравствуйте, скорую вызывали?

В ответ тупой взгляд, речь несвязная: - Как-кую скорую?

Стало понятно, что человек не в состоянии не то, что отвечать, но и понимать. Пришлось брать всё в свои руки. Я отстранила ее и, не разуваясь, мы прошли в маленькую комнатку. На диванчике я увидела девочку и сразу поняла, что всё плохо и в больницу нужно срочно.

- Сколько времени ребенок в таком состоянии?

- Да вот тут… недельку так чего-то лежит, не знаю, чего такое…

- Скорую вы вызывали?! – рыкнул из-за моей спины Сашка.

- Ни… я ни-ни – Любка к ней заходила! Может она?

- И где она сейчас - Любка? – вел допрос Кротиков.

- За добавкой… к дяде Жене. Рыбка осталась, а пить – тю-тю…

- Ребенок в опасности, едем в больницу, - искала я взглядом чем укутать девочку.

- Какую?.. Сейчас Любка придет, ни… никуда не едем!

- Для нее бухло важнее, Варь, - тихо и решительно отметил Саша.

- В одеяло ее и гони вниз, - решилась и я.

В ребенка вцепились сразу Саша и мать, еле стоящая на ногах. С чего она решила, что девочку нельзя отпустить с нами? Не было там ни логики, ни ума уже похоже, зато подстегнутой алкоголем злой силы - немеряно. Но там была и я – опять потерявшая берега. Пульс у дамы потом хорошо прощупывался, я надежно зафиксировала ее на боку, чтобы не захлебнулась рвотными массами, если вдруг сильный сотряс. И мысленно прощаясь с работой, а может и свободой, помчалась вниз по ступеням вслед за Сашей.

И опять мы мчались с мигалкой. По пути я вводила лекарства и следила за состоянием ребенка, Сашка грамотно помогал. И тут вдруг все признаки асистолии: бледность резко перешла в цианоз носа и губ, пальпировать пульс на сонной артерии невозможно, зрачки на свет не реагируют, нашатырь тоже… до лампады. И судороги…

- Дядь Паша, тормози!

Сердечно-легочная реанимация ничего не дала. Может, если бы реанимобиль… монитор сразу показал бы предвестники асистолии. А нам и не хватило минут или даже секунд? Хотя и тогда бы сильно вряд ли… судя по общему состоянию.

Я вышла из машины и прислонилась спиной к грязному борту, хватая воздух широко открытым ртом. Как была – без куртки и абсолютно не чувствуя холода. Не чувствуя вообще ничего. Такое уже бывало - защитная реакция похоже.

- Варюха, ты чего? – выглянул из кабины водитель, - все нормально?

- Да… Саш, запомни время смерти – 3 часа ровно.

И в этот раз для меня обошлось.

Родной брат Кротикова работал в полиции, акцент сместился на неоказание помощи пьющей матерью. Мою медицинскую душу... со всеми признаками не безобидной профдеформации, а садизма на тот момент... отчаянно грела мысль, что баба точно не жилец – на женской зоне такого не прощают. Но что там было дальше, я не отслеживала, просто выдохнула. И все-таки ждала или выговора, или строгого разбора полетов. Но вскрытие показало, что там было без вариантов, сердечко уже не тянуло.

Может показаться, что я опять жалуюсь, описывая геройский наш труд и пациентов – сплошь алкоголиков. Это совсем не так, люди очень разные и в основном неплохие, а таких случаев все-таки мизерный процент от общего количества вызовов. Но они те самые - залпом истощающие ресурс нервной системы, психика реагирует на них... просто ужасно.

Глава 8

Проснулась я с головной болью и гадким настроением. И непонятным мучительным чувством - что-то у меня не складывалось…

И не за свою пра я переживала – она выжила после всего, а потом и замуж вышла, родив минимум одно дитя – я же существую? Но…

Достойное и красочное прошлое моего рода вдруг скатилось в пошлую мелодраму. Стало обычным и заурядным… привычным? Для нашей современности измены и разводы из-за них явление обыденное, редкость скорее «долго и счастливо», которого я и ждала от Марфы с Данилой. Была уверена, что они поженятся, а там и я… хоть краешком, да причастная к их большой любви. А тут!.. Ничего нового, ничего хорошего – пошло, грязно, больно. И у Данилы теперь ни шанса, потому что такое и я не простила бы.

Болела голова и мысль я не додумала – чем-то слегка перекусила и пошла досыпать со снотворным. А проснувшись, поняла, что меня мучило: мы с пра чувствовали и мыслили идентично, а так быть не могло. Человек, даже просто взрослея, меняет свое отношение к жизни, набирая опыт, который делает его или терпимее к человеческим слабостям, или наоборот. Род тоже набирает свой опыт, но он сказывается на будущих поколениях. Марфа же будто была моей современницей.

Ну не могла женщина того времени мыслить и чувствовать в точности, как я! Больше того… это я не дотягивала - не она. Это у меня рвало крышу, и это я, скажем так - хулиганила на вызовах. Она же позволила себе только какие-то минуты горестного затмения, но даже в это время действовала адекватно, а по моим меркам – разумно и правильно.

И отношение к изменам тоже… сейчас я не о мужском чувстве собственности, но самка неандертальца вряд ли знала, что такое ревность. Сравнивать пещерный люд и нас – это слишком, но были и промежуточные этапы «взросления» сознания – время, в котором жила Марфа, тоже.

И я больше поверила бы своему сну, если бы она завопила и устроила Даниле разбор полетов. Все-таки чем дальше от нас «туда», тем более терпимыми были женщины, потому что просто выжить и вырастить детей с помощью мужа было важнее, чем его верность. Слезы, скандал, может мордобой… но не такая решительная собранность и полное неприятие.

Ну не стыковалось у меня!

И я полезла в интернет. Долго мучилась, составляя запрос и долго ничего не получалось: «интеллектуальная история» изучала аспекты глобальные, там все рассматривалось в свете готовности общества к социальным переменам, а психологию поколений выбрасывало, как проблему отцов и детей. Не то!

И все-таки я нашла… Существует «Теория поколений» - концепция, предполагающая, что каждое поколение людей имеет уникальные характеристики, ценности, убеждения и поведенческие особенности, которые определяются их социальной и исторической средой. Формируются эволюционные общественные представления и… сменяются ценности.

И хотя в пример приводились только последние лет сто, это только подтверждало - не могла в то время Марфа оценивать все в точности, как я, чувствовать и переживать, как я и больше того – действовать умнее, чем могла бы я.

Все-таки психика колобродит? Я уже не знала… запуталась.

Сон не отпускал. и я вспоминала подробности, которые тогда упустила – ту же природу Лопского берега. Интернет подтвердил, что в прибрежной местности на северо и юго-востоке полуострова «родной» ему является кустарничковая тундра с карликовыми березками и лишайниками. А они щедро перемежаются выходами скал и каменными россыпями.

И лопари описывались такими, как я их видела, и даже еда - рыба, ломтями томленная под пресной сихой и кислой клюквой…

Но природа Кольского и наличие этой народности секретом не были, память могла подбросить уроки географии и истории.

И то, что наши рыбаки в сезон лова останавливались не в диком месте, а «в гостях», логично. Русские всегда лояльно относились к другим народностям и неплохо с ними уживались и ладили. Скорее всего, с лопарями чем-то расплачивались за гостеприимство, и я даже догадывалась чем. Одежда местных жителей не могла сильно меняться от сезона к сезону – с чего? Разве что летом носили бы кожаные балахоны более тонкой выделки. А там была грубая домоткань… лен? В жару нет ничего лучше льняной ткани, крепче и практичнее. Похоже расплачивались ею. Ну и отдавали часть улова, это само собой…

На работе заметили, что со мной что-то не совсем так.

Скорее всего, связали это со смертью той девочки, поэтому молчали. Тяжелые случаи обсуждались у нас только с целью передачи опыта, скупо и точно - оценочно. Вживаться в чужое горе и вдаваться в его подробности было неразумно. Психика подстраивается, конечно, но ее ресурс небезграничен. Может поэтому на скорой и не работают всю жизнь.

Это просто этап.

Бесценный с точки зрения наработанного опыта, вынужденный или просчитанный, но обязательно временный – кого на сколько хватит. А еще как себя заявишь, что быстро становилось известно и открывало перспективы. Особенно это касалось врачей мужчин.

Пошли слухи, что Олега Демина сватают в областную реанимацию. Пока что рядовым специалистом.

А я, как могла, старалась забыть и сон, и тот случай. Прогулки в одиночку только усугубили бы, и я стала звать с собой Юльку – беременным полезно много двигаться. Но ее приходилось беречь, и я совсем не уставала, а именно это и нужно, чтобы просто упасть и уснуть.

Еще будто бы шопинг хорошо отвлекает… только я не умела одеваться. Вещи моего размера как правило были рассчитаны на возрастных женщин. Добротные, неплохо сидящие, они зрительно крали годы, старили. Шить? Я не знала – что, а хорошего стилиста позволить себе не могла.

Поэтому джинсы, тапочки, футболки… на выход – классические брюки, блузы навыпуск, тонкие или теплые просторные джемпера. На работе - просторная форма… в ней я казалась особенно большой.

Немного обидно было то, что мне будто и нечего стыдиться: грудь, бедра, ноги соразмерной длины, талия… не осиная, но она была. Но подчеркнуть все это при моем росте значило привлечь еще больше внимания, а его не хотелось.

Глава 9

Слюда многослойна и хранит тепло лучше стекла. Но окошки из слюды скорее для света, а не обзора. Случаются правда более тонкие и ровные участки и сквозь них можно увидеть не только белый свет, но и его подробности.

Такое пятнышко малое было и в окошке центральной избы, в которую Марфа с отцом уже перебрались из летних повалуш по причине осенней прохлады. И уже вторые сутки Марфа металась по дому, ломая руки и время от времени заглядывая в слюдяную продушину, которая на тот момент была для нее средоточием всего мира. Там ничего не менялось: все так же на осеннем холоде, в пожухлой траве, клонимой к земле сиверком… склонив повинную голову и не двигаясь, стоял на коленях Данила. День, ночь и еще день.

- Обезножит ить паря-то, - ворчал отец, понимая уже, что не заблудилась тогда дочка в прибрежных Лопских островах. И причину всего происходящего видимо тоже уже понимал.

- А ишшо порты егойные от сердца жаль – в них поди и вывётрицца (справляет нужду), - шипела сперва Марфа, но вскоре замолчала совсем. Ходила по дому, как тень, не ела и не пила... тоже. К окошку тянуло со страшной силой, и когда уже невозможно было терпеть, она подходила и смотрела. А там - он… все так же не поднимая головы и не вставая с колен.

- Ирод… пропади ты ужо пропадом! – отчаянно шептала она, вытирая бессильные слезы. И опять кружила по избе, забывая о боли в ногах. Ночью смотрела в потолок, пока не меркло сознание, но ненадолго – почти сразу и вскакивала. Неизвестно сколько раз за ночь. Снова и снова всматривалась в ночь в надежде, что может одумался... но нет – темная тень ни на локоть не сдвинулась с места.

Вначале на такое дело сбежались поглазеть люди, толклись вблизи. Потом смотрели уже издали. К Даниле подходили мужики, уговаривали похоже… но он не смотрел на них, не двигался и никак не давал понять, что слышит. Вода, которую для него принесли в плошке, так и осталась нетронутой.

Подходил к концу второй день, и Марфа не выдержала. Вскрикнула, подбежав к отцу:

- Энтого бутного (вертлявого) и лжущего… изыми с глаз моих! Хоть и силком вяжи. А нет... я убёгом да на Онегу - лесами пойду.

- Не дойдешь же, - потерянно протянул отец.

- Знацца в багулье да вересах костоцки мои найдешь… коль не расташшыть зверье. Миром прошу – изыми энтого отсель.

- Дура, - вздохнул отец.

- Дура да всё твоя, батюшка, - всхлипнула Марфа.

- Моя… - рад был отец уже тому, что она заговорила.

Прошло полтора месяца с тех пор, как дочка вернулась с моря и замолчала. Почти совсем… лишь отстраненно и коротко отвечая на вопросы. И скоро с ней перестали заговаривать, стали сторониться – блазнится мол что-то веселой и приветливой раньше девке. Только он все это время и пробовал пробиться сквозь стену молчания и выяснить его причину.

Но Марфа не могла.

Рассказывать, это опять рвать душу, а там и так уже… ошметки одни. Провыв и проголосив весь путь до дома, на берег она еле выползла – совсем без сил свалилась в воду у берега, вымокнув по грудь. Отмахнувшись ото всех, побрела до дома. Мужики подхватили ёл и втянули его на сушу, а отец, ворча и выспрашивая, шел за ней.

- Будя варайдать (ворчать), батюшка – не попамши я с девей дури на Лопь. Изыди, будь добр, моченьки нет балясить, - и это все, чего он добился за все время. А ранней осенью воротились с Лопского берега рыбаки. Данила сошел с баркаса, сразу прошел к дому Марфы и встал на колени. И вот так стоял уже два дня и ночь.

Вначале ее душила злость – дикая, ненасытная! Хотелось выскочить и прибить его, придушить, затоптать! Да много чести - говорить с таким. И Марфа решила не замечать его. Вначале получалось притворяться - даже перед собой. Работала по дому, готовила отцу еду… вот только не было сил выйти из дому на глаза Дани. А уж заговорить с ним!

Но постепенно в груди стало собираться и копилось там... и давило, как злой домовой, уже что-то другое – хуже злости, страшнее ненависти.

Обреченность.

Ясное понимание - что бы он ни делал… да хоть помри вот так под окнами! Легче схоронить и самой лечь рядом, но не забыть его ласку для другой... то, как обнимал ее, как тихо улыбался - совсем, как ей.

Даню увели силой и скорее всего заперли. Может и связав, чтобы опять не ушел, но это вряд ли, потому что Марфа видела, как все было. Как он вяло отбивался, когда его подымали, но ноги подломились и он рухнул наземь всем телом, да так и лежал. Мужики подняли его и унесли в тепло.

Зная это, она уже могла дышать без боли, даже выпила воды. Страх за него уходил, хотя тревога и беспокойство еще оставались – что там с ногами? И было понимание - рядом с ним ей не выжить. Ходить рядом, видеть… а он же опять придет! – пришло в голову. Не оставит попыток объясниться и вымолить прощение. А ей даже думать о нем смерти подобно.

- Родненький, - упала она на колени перед отцом, как только тот вернулся в дом: - Христом Богом… гони его. Пущай он - вдалях. Я ли - он ли! Вместях никак невмочно – сделаю ишшо што… да вон хоть в морюшко уйду!

- А ить окрутить вас хотели на свадебных седмицах… - потерянно вздохнул отец, - Марфуша, а дай я поясню? Как на духу… взаболь (честно) говорить стану…

Усадил дочь на лавку едва ли не силком и рассказал. Честно.

Я передам своими словами и со своими комментариями – осмысливала потом, мозговала…

На то место Лопского берега рыбаки ходили давно – сколько есть памяти. А их служение морю, почитание его и почти обожествление не были еще одной верой. Суеверием скорее. И сейчас нет неверующих моряков, а может и несуеверных, но тогда суеверия людьми буквально правили.

Существовали привычные уже ритуалы… например, женки давали мужьям с собой песок с родного берега, чтобы тот возвратил их домой. Перед выходом на промыслы мужики неделю не мылись, чтобы не смыть дорогу. Речки, озера, тони и островки часто называли именами людей, утонувших в этих водоемах или около них – уважишь покойника, он и не напакостит. Хотя понятия «утонул в море» у поморов не было – говорили «море взяло». Кормит, дает, но и плату за это берет - жизнями.

Глава 10

Странная штука сон. Сколько мы обычно помним его – минуты? Тает в памяти, уходит… мозг будто ластиком стирает необязательную для хранения информацию. А ты пытаешься вспомнить, напрягаешь память… и никак! И даже если сюжет запомнится, то все равно уйдет из головы в течении дня, затертый действительностью с ее хлопотами.

Тот же мой сон… в нем я умирала душой вместе с Марфой. За столько лет я так свыклась с тем, что они с Даней вместе и что существуют отношения действительно идеальные! Когда все так правильно и красиво – с первого взгляда и на всю жизнь, и дети, и внуки потом, и я – самым краешком причастная к их счастью. Как же я радовалась за них и свято в них верила! А заодно и в такую же сказочную возможность для себя в перспективе.

В ту ночь рухнуло все, сон сожрал и мою действительность. Надолго, очень надолго. Не знаю когда чуть легче стало Марфе, но я выползала из убитого состояния недели, а может и месяцы. Это была депрессия и я знала, что время с ней справится, но…

Как ни странно, смертельно жаль было Даню. Марфу я отождествляла с собой и знала, что она справится, она-то вытянет. Говорят, что за каждой сильной женщиной всегда стоит ее личный козел, вынудивший ее стать таковой. Но мою пра ее козел, я уверена, только сделал сильнее - и до этого она была крепка характером. В Даниных же силах я уверена не была, дурака было жаль и я даже... не мечтала, но прикидывала для себя возможность существования гарантий его верности - на случай, если Марфа сможет простить.

Что безусловно – никогда больше он не ходил бы на те тони и даже в ту сторону. Сам же и не пошел бы, даже условия такого не пришлось бы выставлять.

Кузьма Пропокович уже делал первые шаги в направлении делегирования руководящих полномочий. Бригада нормально работала и без него. А поскольку Марфа и Даня в… пускай будет – далекой перспективе, стали бы наследниками Дерягинского «флота», то такой способ управления можно было продолжить и в будущем. Главное подобрать грамотных исполнителей и заинтересовать их материально.

Уверена, что этот вариант (и не только он) был просчитан и Марфой. Сразу ли, потом ли… все еще чувствами или уже разумом - она лучше знала ту действительность и себя. И обязательно рассмотрела все варианты, с прощением тоже - уверена. Сожаления обязательно были, но не было уже рядом Дани. Дерягин отправил его к родным сразу, как только тот встал на ноги. Выставив, правда, дочери условие, за которое я не стала бы его осуждать – ему нужен был наследник, а девичий век Марфы стремился к критическому. Она легко согласилась – на тот момент согласилась бы на что угодно, только бы не видеть Даню. Для нее это значило дышать без боли.

Я верила и сейчас верю, что он любил Марфу, а та девочка… нельзя пинать, гнать от себя и ненавидеть невиновного, а она стала таким же заложником обстоятельств. И уже с его ребенком в животе. Не любовь – принятие ситуации, вот как я видела его проступок и те обнимашки на берегу. Немного ласки, украденной у любимой, много сочувствия и жалости… И выбирал ли он ту девочку? Может просто втолкнули к нему в чум... а перед этим прессовали со всех сторон.

Можно гадать, предполагать и изо всех сил оправдывать того, кого хочешь оправдать – обязательно получится. Потому что это только догадки, а перед глазами стояла действительность - его готовность стать калекой или даже умереть в наказание за… предательство, слабость, ошибку? За что там он себя приговорил?

Но это я, и это сейчас…

В мыслях я отчаянно спасала свой идеал отношений, а она решила вот так. И положа руку на сердце… я поступила бы так же – вначале в силу характера, а потом просто хорошенько подумав.

Марфа и так была сильнее духом, а под гнетом вины Даню совсем пригнуло бы к земле. Союза любящих и равных уже не получилось бы. А нужно ей было – прощать всякий раз, как вспомнится… или ему – провести всю жизнь на коленях? Образно говоря, конечно…

Сказки не случилась и мне понадобилось время, чтобы примириться с этим.

Так же… в силу характера или дурости, я решительно пресекла любые поползновения в свой адрес Олежки Демина. Вежливо, но неотвратимо. Нельзя сказать, что он не пытался, но и слишком настойчив не был. А потом его перевели из скорой, на этом все и закончилось.

Он неправильно повел себя с самого начала. И кажется, я понимала, как двигались шестеренки в его голове – по принципу «и хочется, и колется». Он так и не принял меня полностью такой, как есть, подсознательно ожидая чего-то такого… гаденького. Потому и среагировал агрессивно и молниеносно, будто давно уже внутренне готовился к подобному.

А я не хотела быть проблемой, мне нужно было другое, нужно было иначе...

На Соломбале я быстро поняла одну вещь – «план» по вызовам моим коллегам делала старенькая Марь Михална. Каждый день под вечер у нее прыгало давление, и она вызывала скорую. Отчитать бабулечку и отказать в приезде бригады не хватало совести ни у кого до меня и у меня тоже, потому что определение «божий одуванчик» оказывается не выдумка - они существуют. Маленькая, сухонькая, полностью седая, голубоглазая, улыбчивая - чудо, а не старушка, просто сказочный персонаж. Родом из Шенкурска, в Архангельск еще в молодости приехала за мужем. Давно схоронила его, но возвращаться на малую родину не стала.

- Кому я там нужна, доченька? – светло улыбалась она, подсовывая мне чай, конфетки-леденцы и шанежки.

А нам, получается, нужна?

- Ты ж не серчаешь, миленька? – беспокоилась она, - вам со мной не так и суетно, а план даете.

Изумительно.

Померив давление, которое в ее возрасте по определению не могло соответствовать норме 120/80 – существуют возрастные показания… я лопала шанежки, пила чай и думала. И вскоре мы договорились. Я объяснила ей, что за «перевыполнение плана» вызовов нам не доплачивают, но к ней я уже как бы и привыкла. И предложила заскакивать по пути с работы домой, через два дня на третий. Потом для меня это уже стало почти ритуалом, привычкой. С пустыми руками к Марь Михалне я не приходила, покупала грамм двести докторской, булочку, яблочко или грушку, немного творожка… в вариациях.

Глава 11

Я уже вовсю готовилась к отпуску, оставалось отстоять всего-то пару смен, когда нас опять дернули в город. А две городские бригады бросили на усиление в район – обеспечивать беспорядки в Коряжме. Там снова разгорался скандал с мусорными отходами. В девятнадцатом мы всей областью отстояли Шиесс, но стало только хуже – чувство такое, что власти мстили Северу за непослушание: сейчас планировалась уже не одна, а несколько свалок – в Няндоме, Холмогорах, ну и Коряжме.

Благодаря ЦБК и химзаводу этот город и так был на первом месте в России по болезням… онкологии в том числе. Для полного счастья не хватало только мусорного полигона со вредными веществами, отравляющими болотные воды и ядовитыми испарениями, плодящими аллергиков.

Понятно, народ возмутился. И будто бы до суда дело еще не дошло, но были организованы общественные слушания, а это предполагало большое количество участников. Люди выйдут с них взбудораженными и недовольными, и тогда жди стихийный митинг, который может перерасти в беспорядки – это даже я понимала. Да и не только в этом дело – любое массовое мероприятие всегда обеспечивалось бригадой или двумя.

В это время остальные пахали за себя и за того парня.

Уже к вечеру мы с девочкой-медсестрой умотались вусмерть. За день обслужили семнадцать вызовов – будто специально прорвало. На моей памяти такое бывало считанные разы, это в Москве обслуживают до двадцати пяти вызовов в сутки, не у нас. А тут...

С последнего возвращались ночью на дрожащих ногах и головой, гудящей, как пчелиный улей. Радовало одно - что на этом празднике жизни не было Юльки. Ну и то, что на сегодня, похоже – все.

Уже в комнате отдыха Катя сорвалась и заплакала - устала. Валерьянку ей капал водитель, а я тупо молчала, закрыв глаза и вытянув ноги. Ни мыслей, ни чувств – одна запредельная усталость.

- У меня пятнадцать тысяч всег-го - с северными, - рыдала Катя, - а ес-сли я замуж не выйду – как ты, ч-что я жрать буду, жить на что? Не хочу, не могу-у больше… уйду-у...

- Уходи, - согласилась я. У меня с регулярной переработкой и как у старшей бригады - тридцать восемь - сорок. Пятнадцать отдаю за поднаем квартиры плюс коммуналка... Да я сто раз собиралась уйти и что? И куда? Где-где у нас фельдшерам платят в разы больше? Сарказм, если что…

А вообще отток людей со скорой последние годы и правда мощнейший – треть состава за восемь лет. Семейные мужики не могут позволить себе работать за копейки, так что на скорой скоро останутся одни женщины. И те вон…

- Четвертая! Мужчина с высокой температурой, вызвал сам, говорит несвязно, адрес…

- Подъем! Последний рывок, Катюха, - с усилием выдернула я себя из кресла.

В легких сумерках белой ночи элитная малоэтажка красиво светилась гладкими, кремового оттенка стенами. Света в окнах почти не было – глубокая ночь. Отозвался мужской голос, домофон сработал.

- Третий этаж… да – здесь, - нажала я кнопку звонка, перехватив ящик и проверив на всякий случай наличие бахил в кармане. На них я разумно экономила – по обстановке, конечно. Смело разувалась у бабулечек – там ты и в самых дырявых носках будешь авторитетом, раз медик. Без задержки, не разуваясь, проходила в неблагополучные квартиры. А вот в таких случаях бахилы обязательны – босиком не комильфо и запросто можно нарваться на жалобу – любую, самую неожиданную. Так изгаляются иногда... у меня просто фантазии не хватило бы.

Дверь сразу открыл мужчина - будто ждал под ней. Очень большой мужчина, в мятой, но все равно удивительно красивой шелковой пижаме. Босиком. И он действительно был в неважном состоянии: раскрасневшееся лицо, лихорадочно блестевший взгляд. И его рост… Раньше я внутренне встрепенулась бы и присмотрелась, а тогда сил хватило только заучено промямлить:

- Здравствуйте, скорую вызывали?

- Де-евочка… сисечки какие… приятные, - сконцентрировал он взгляд на моей груди. И тут же ощутимо качнулся, почти падая.

- Блин! – вовремя подперла я эту глыбу плечом, скинув ящик Кате: - Держи.

С моей помощью больной добрался до дивана и с протяжным стоном рухнул на него.

- Голова-а… и кости ломит.

- Сколько времени держится температура? Вы принимали жаропонижающие - парацетамол, ибупрофен?

- Не ибу…профен, - каркнул умник и скривился, тяжело сглатывая: - Ас-спирин. Два раза.

- Горло болезненное?.. Насколько больно глотать… мужчина? – нервничала я, нужна была конкретика.

Катя сунула мне ртутный градусник. У нас еще пользовались такими. Казалось, по старинке как-то оно надежнее.

- Матвей, - прохрипел он, - глотать да - очень больно.

- Нужно измерить температуру, Матвей. Хорошо... давайте так, - сама расстегнула я его пижаму – черную с золотым иероглифом на груди и аккуратно вставила подмышку градусник, уже подозревая, каким будет результат - его кожа буквально пылала. Продолжила опрос: - С вами кто-нибудь живет?

- Не состою… в браке, - уставился он на меня воспаленными глазами, - и отношениях. А тебя как?.. Какая ты… злая.

- Рот откройте? - слегка нажала я на челюсть и внимательно осмотрела глотку при помощи шпателя. Мужик раскашлялся.

За спиной расстроено хмыкнула Катя. Градусник показал 39,7.

- Вы с детьми контактировали последнее время? – пыталась я достучаться до пациента.

- И детей нет… лапа, - тяжело вздохнул он, а я задумалась…

Стационар всегда считала вынужденной мерой. Самым крайним выходом, когда другого не остается. А это подозрение на необходимость хирургического вмешательства, обезвоживание или травмы – все это более, чем серьезные поводы. Но при той же ангине можно спокойно лечиться и дома. Скажу больше: стационар – потенциальный риск для пациента. Там куча больных с разными диагнозами и устойчивая к антибиотикам флора.

Налет с миндалин больного легко снимался шпателем, ткани под ним были усеяны специфичными пузырьками белого цвета. При остром респираторном поражается не паренхима миндалин, а в основном слизистая оболочка ротоглотки. При фарингите затрагиваются поверхностные слои гортани, а здесь… Острый тонзиллит, фолликулярная форма? А проще - ангина.

Глава 12

На следующий день я проснулась ближе к часу дня. И все будто было, как обычно, но все-таки не совсем. За эту ночь внутри меня будто поселилось что-то такое… легкое и хорошее. Выспалась, отдохнула, желудок успокоился?

Как всегда, почистив зубы, я умылась холодной водой и ополоснула грудь и подмышки теплой. Уже вытираясь, нечаянно взглянула в зеркало и тут вспомнилось... Улыбаясь, внимательно рассматривала девочку в зеркале. С ума сойти!

Как-то на вызове парень лет двадцати из мигрантов несколько раз настойчиво назвал меня теткой и цели такой - обидеть, у него точно не было. Слабенький словарный запас? Скорее всего. Но обидно было. Глупо и нерационально, конечно, принимать такое близко к сердцу. Я и не приняла, там не до того… кровь хлестала. Но совсем из памяти не ушло, осадочек остался и настроение подпортил.

А теперь я не тетка, а девочка и не просто, а де-евочка… вспоминала я мягкий, чуть хрипловатый мужской голос - приятный. Хрипловатый понятно почему, а вот - приятный?

Уши не фильтруют текст и можно вынужденно слушать нескромности и даже пошлости… но вот смаковать их потом?! Помешательство какое-то… В детстве я свято верила папиным сказкам, потому что именно так он их и рассказывал – тихонечко, мягко, но очень уверенно и убедительно. И опять я готова была поверить. Ассоциации?

А мои веснушки, оказывается - для поцелуев? Их мало – легко можно сосчитать. И весной они становятся ярче - до самой осени, а к зиме совсем бледнеют. Я никогда их не замазывала, а получается - и не нужно было? Для поцелуев же! Сисечки приятные, тут я соглашусь – придирчиво разглядывала я себя в зеркале. А ротик - ласковый? Это-то с чего он взял? Бред! Да бред, конечно… И все равно приятно. И смешно. Как мало нам все-таки надо – всего несколько слов, а настроение выше крыши.

Я плохо рассмотрела этого Матвея, больше высматривая состояние и симптомы. Ну, кроме… но там трудно было не увидеть. Остальное же… болезнь никого не красит, но приятный вроде мужик.

Думала об этом все время, пока одевалась, потом завтракала. Жидкой овсянкой, понятно – она хорошо обволакивает слизистую желудка, ускоряя заживление и снижая выраженность болевого синдрома.

И вдруг надумала…

В областной терапии старшей медсестрой работала далекая моя родственница по папе. Седьмая вода на киселе, как говорится, но все-таки… Иногда мы созванивались на праздники, как-то раз меня даже приглашали на какое-то семейное торжество, но поменяться было – никак, хотя я и пыталась. Марина не обиделась - с чего? Сама медик.

Вот мне и подумалось… а почему - нет? Имею право поинтересоваться.

- Большой такой мужик? Ну еще бы не запомнить, - усмехнулась родственница, - еще покапаем, Варь, интоксикация высокая. Вовремя привезли.

- Он уже в сознании? Ничего не спрашивал? – осторожно интересовалась я.

- О чем? А должен был что-то спросить? – не понимала Марина.

- Боюсь претензий, вчера была жестковата, он даже злой меня назвал.

- А-а… понятно. Нет, не вспоминал, хотя понимаю тебя – жеребец из губернаторской конюшни, а там народ балованный. Не переживай – ни слова о тебе. Да ему вчера… как раз - обращать внимание на разную ерунду! Ты все сделала правильно, Сиротюк еще до посева принял твой диагноз. А что жестковато… так с их братом иногда только так.

- И ладушки, - заторопилась я, чувствуя неприятную неловкость: - Все нормально с ним – и хорошо.

- Нормально. Слабый еще, понятно – почти все время спит. Не переживай – прикрою, если что.

- Спасибо, Мариш, созвонимся, - быстро распрощалась я.

Сделала себе кофе и села с ним у окна, как та девица... Наивняк такой! Кажется наши ребята что-то такое говорили... правда по поводу роста зарплат, а не надежд, но... Ну-ка, харя, громче тресни?

Нет, я не расстроилась, даже успокоилась. Привычная колея – по-своему хорошо, спокойно во всяком случае.

Созвонившись с Юлькой, получила новое приглашение съездить с ней на выходные в Новодвинск и познакомиться с мамой. Отказываться в который раз, да еще и находясь в отпуске, было уже неловко. Если Юля звала, да еще так настойчиво, значит ей это нужно – спокойнее, веселее… да мало ли? И мне уже хотелось поболтать, что мы и делали всю дорогу, пока ехали в автобусе – соскучились.

Маргарита Владимировна была зубным техником и еще работала, хотя возраст имела пенсионный. Они с дочкой не были похожи – Юля щупленькая и симпатичная, а ее мама – полная дама с круглым непримечательным лицом. Отношения у нас не задались сразу. Кроме того, что она всегда была против работы на скорой, так еще и по какой-то причине заметно настроена против меня.

А виновата я оказалась в том, что Юля решила рожать без мужа. Дурная инициатива мол исходила от меня, а «эта дурочка» пошла на поводу. Все это было выплюнуто мне в лицо, когда ее дочь куда-то вышла и мы остались в квартире одни.

Ну что тут сказать... виновата?

Не срослось в общем. Интуиция существует – не зря я не хотела туда ехать.

Пришлось срочно придумать причину, чтобы сбежать – со временем Юлька обязательно заметила бы напряженность между нами и расстроилась.

Так что опять автобус, потом прямо с автовокзала – еще один… время поджимало – на специальном форуме я поймала попутный транспорт, а это редкая удача.

Владельцем неплохого водометного катера с открытой каютой и мощным мотором (я могла только догадываться о цене всего этого) оказался мужчина лет сорока по имени Иван Савич. Сам катер был небольшим, с двумя сиденьями и кормой, заставленной канистрами с топливом. А мужчина был одет в черную военно-морскую форму, что странно… Черная сейчас – парадная, повседневная – камуфляж.

Но могло быть все, что угодно, как и у меня – заскочить домой и переодеться я уже не успевала. Удобная одежда была в сумке, но одевать мятую?

С чего я так хотела понравиться Юлиной маме? Во всех отношениях… Непонятно было уже и самой. Тыщу лет не выползала из штанов, а тут вдруг вырядилась в специально купленный по этому случаю сарафан. Темно-синий и с безумно красивой отделкой белым кружевом. Порядком тоже, кстати, уже измятый после езды в автобусах.

Глава 13

Военный донес мне сумку до самого дома. По дороге я успела проинструктировать его к кому лучше обратиться по поводу поднаема жилья.

- А ваша матушка, Варя?

- Мама неразговорчивый человек. И не особо приветливый, - призналась я, - а вот Личутин точно вам поможет - непьющий серьезный мужик, организовал здесь небольшой бизнес. У него катер попроще вашего, но больше… возит продукты из города – самые необходимые.

- А остальные чем занимаются? Сколько здесь населения?

- Четырнадцать мужчин – знаю точно. Рыбачат… браконьерят немного по семге. Многие пьют, к сожалению, хотя люди неплохие, замечательные рыбаки.

- Работа людям нужна – дело, особенно мужикам, - кивнул военный, - чтобы мужиком же себя и чувствовать. Для нас настоящее мужское дело, наверное, даже важнее разных нежных чувств… - отстраненно усмехнулся он, - на флоте говорят: если жена мешает службе – бросай жену. Состояться в каком-то деле не важнее семьи – нет… но без него можно потерять себя. Тогда и начинаются завихрения в голове и тяга к пьянству в их числе. А значит и семье вскоре конец - все связано. Ну… не буду задерживать и задерживаться тоже. Мне еще возвращаться сегодня.

- Не слишком для одного дня? – усомнилась я.

- Видел прогноз… уже к ночи ожидается легкое волнение, а к утру заштормит.

- И что за срочность, чтобы обернуться одним днем? – не понимала я.

- Дела. В том числе подбор кадров на точку. Мне нужно было знать, что обещать людям, понимать куда их отправляю, какие тут условия.

- А ваша форма? – улыбалась я.

- А моя форма – мое лицо. И мои полномочия, и мой авторитет, и гарантии местным тоже - вы верно поняли. Ну… хорошего отпуска? Может когда и увидимся, с инспекцией сюда буду и не раз.

- Только я редко здесь бываю, - протянула я ему руку, прощаясь.

Мужчина принял ее и, поднеся к губам, легко поцеловал.

- Со всем уважением к медикам, Варя, и к вам соответственно. Спасибо за компанию, вы скрасили мне дорогу. И всего доброго.

Предложить ему деньги за горючку, как было общепринято, язык не повернулся. Я еще постояла с минуту, глядя, как он уходит в сторону личутинского дома… Вздохнув, развернулась и потопала к крыльцу.

В окне мелькнуло мамино лицо, открылась дверь.

- Варя? Кто это, почему он уходит? – растерянно смотрела она на удаляющуюся мужскую фигуру.

- Мужчина с форума, мам – подбросил на катере, бесплатно.

- А замуж ты не собираешься, - холодно кивнув мне, шагнула она в сторону, пропуская меня в дом.

- Мам, - улыбнулась я, - ну что я сделаю - не берут гады.

- А за него, за этого? Под ручку шли…

- Нет, мам… Я соскучилась, как ты тут? – обняла я ее и чмокнула в щеку.

- Хорошо. Умойся и переоденься… кормить буду, - провела она рукой по моей спине и отвела взгляд. Заспешила, засуетилась… все, как всегда.

Уже поздним вечером, уловив звук лодочного мотора, я проводила взглядом катерок Ивана Саввича. Отсюда он казался маленьким и ненадежным. Но это ерунда – обстановку по погоде он знает, экономить топливо не станет, добежит за пару часов.

А ветерок и правда задул и унес комаров, стало прохладнее. Предупредив маму, я пошла посидеть на берегу. И соскучилась, и просто захотелось подумать, чтобы никто не мешал.

После одиннадцатого класса я хотела сразу поступать в мед.университет, но воспитатель не советовала:

- Потеряешь год, там сумасшедший конкурс. Иди вначале в училище. Потом, с начальным медицинским, рабочим стажем и хорошей характеристикой поступить будет легче в разы. Сдашь внутренний экзамен…

Я согласилась, но потом с университетом передумала. Это шесть лет… долгих шесть лет, а я уже работала, я уже была в профессии. И до сих пор считаю, что поступила правильно. Так что то, что давило последнее время на мозг и портило настроение - непонятное беспокойство, недовольство непонятно чем, к профессиональной стороне моей жизни отношения не имело.

Отношения с мамой? Нормально… Она не обижала меня, а я ее. А остальное, это ее особенность. Люди разные. Так что тоже – мимо.

А то, что тянет где-то внутри и беспокоится, наполняя меня чем-то новым, совсем новым… это началось с Матвея и вдруг продолжилось с Иваном Саввичем. Было что-то такое в обоих мужчинах… благодаря чему я кое-что поняла. Раньше не совсем и знала - чего, собственно, хочу, а тут вдруг определилась.

Хотя-а… свое счастье я всегда видела простым – неторопливым, надежным, уютным… может даже немного ленивым. Бурных страстей уже не хотелось – ушли те времена. Любовь как пришла, так однажды может и уйти, она не гарантия счастья. Вон, как у Марфы с Даней - горело, полыхало, а счастья не случилось.

Так что мои детские, и не только, травмы диктовали другой идеал отношений. Просто раньше я в него не особо верила, ну, а теперь знала, что мужчины, которые могут вписаться в него, есть. Они бывают, случаются, существуют.

Только таких я и видела в отношениях, где двое в первую очередь уважают друг друга. Любят, хотят – прекрасно, но уважение на первом месте. Вот папа маму уважал – с возрастом я поняла это. Уважал ее отстраненность и неласковость, уважал ее право быть такой и любил ее такую…

Впишусь ли я в идеал такого мужчины – вопрос не стоял. Я просто рассуждала и определялась, о конкретном человеке речи не шло. И метаться в поисках, а потом гнаться за своей мечтой я тоже не собиралась. Просто поняла чего хочу.

Этот отпуск я запомнила надолго – самый спокойный, самый беззаботный и самый вкусный тоже. Я объедалась клубникой, несколько раз ходила за ручей по малину. К ее зарослям подходила с песнями – гоняла медведей. Помогала маме на огороде – уже поспела крупная редиска, подрос укроп и зеленый лук.

Вдвоем с ней мы пекли пироги, сушили грибы и парили чернику, а в непогоду, сидя у окна, вязали топтуши для дома – что-то типа чешек из толстой шерстяной пряжи. А еще в плохую погоду я читала - много, запоем.

Часто ходила на рыбалку и варила потом густую уху – лечила желудок. И часто сидела на берегу. В июле у нас есть на что поглядеть. И как резвятся в море белухи – вдоль берега идет селедка, а они на ней кормятся… как садится в малиновые тучи солнце, а поверхность воды больше похожа на золотую рыбью чешую… как тихо шевелит волна огромные шапки желтоватой пены вдоль кромки прибоя…