Попаданка для дракона. Проклятье заброшенной пекарни

Глава 1. Новый мир.

Лилиан

Тело болит, словно в него безжалостно вколотили по меньшей мере пару десятков ржавых гвоздей, а по моему лицу проехал самосвал, груженный кирпичами.

Голова гудит, как пчелиный улей, разворошенный тем надоедливым соседским мальчишкой, который каждое утро орет под окнами, что не хочет идти в школу. Будто мне охота вставать в такую рань. Думает, один такой несчастный, но как бы не так! Лучше уж в школу, чем с радикулитом и больными коленями. Жаль, он еще этого не понимает.

С трудом открываю глаза, пытаясь прогнать туман перед глазами, и чувствую, как чья-то тяжелая тень нависает прямо надо мной.

— Да что ж ты так?! — раздражённый женский голос буквально впивается в уши своей писклявостью. — Сколько раз говорили, что метка может и после свадьбы появиться!

Метка? Свадьба?

— Ну же! Вставай скорее! Твой жених в ярости. Нашла из-за чего сознание терять. Подумаешь, метки нет! Будто ты о ней мечтала.

Закрываю глаза. Так. Надо сделать пару глубоких вдохов и все встанет на свои места.

Вдох-выдох.

Приоткрываю сначала один глаз. Затем второй, надеясь, что это какой-то кошмар, но нет. Надо мной все еще маячит раздраженное лицо неизвестной женщины с таким количеством румян, что ее щеки больше походят на спелые помидоры. Точь-в-точь, как у меня в теплице. Горячее сердце называет. Уж до чего я их люблю!

— Вставай уже! — женщина хватает меня за руку и с силой дёргает на себя. — Твой отец и так зол, что ты ещё не готова. Невежливо заставлять собственного жениха ждать!

Резко приподнимаюсь от рывка и тут же начинаю об этом жалеть. Мир расплывается перед глазами, а в висках поселяется дятел и безостановочно начинает стучать.

Жених? Чей? Мой что ли?

Оглядываю себя, начиная с пальчиков ног и медленно поднимаясь вверх. На мне аккуратные туфельки белого цвета на небольшом каблучке, с изумительной красоты бантом по центру и…платье. Белое, пышное, с кружевами и шнуровкой в области спины. Это я выясняю, когда завожу руки за спину в попытках найти то, что мне так сильно мешает сделать вдох.

— Подождите, — осторожно начинаю я, приподнимаясь на ноги. Надо же! Колени совсем не болят. Несколько раз приседаю, наслаждаясь легкостью во всем теле. — Какой ещё жених? — хриплю, недоверчиво поглядывая на женщину.

— Не говори, что ударилась головой, — бормочет неизвестная женщина. Кто она вообще? Горничная? А может, моя маменька? Да ну нет! Поправляю складки на своем причудливом платье и мне бы удивиться, но я быстро понимаю, что оказалась в чужом мире. Ну, по-крайней мере я так думаю. — Твоя семья продала тебя в уплату долга. Твой жених - лорд Лукас. Он ждет тебя! — последнее она чуть ли не рычит, с ненавистью глядя на меня.

Женщина с силой дергает меня на себя и резко усаживает на старый табурет. Чуть не валюсь с него, пока она принимается мазать мои щеки чем-то красным и ужасно вонючим.

— Чего? — вырывается у меня, против моей воли.

Отталкиваю ее от себя, поворачиваясь к зеркалу. На моих щеках красуются такие же ярко-красные пятна, как и у женщины. Нервно принимаюсь их стирать рукавом белого платья, игнорируя тот факт, что из зеркала на меня смотрит совсем молодая девчонка с изумительной красотой глубоких глаз. Это ж надо изуродовать такую красотень!

— Ты чего вдруг сама не своя? — хмурится она, но тут же машет рукой. — Ладно, некогда болтать.

Вскакиваю с табурета, испуганно глядя на женщину, и отшатываюсь. Комната начинает вращаться перед глазами, словно пьяная балерина. Хватаюсь за стену, пытаясь осознать происходящее.

— Это шутка, да? — шепчу, пытаясь сфокусироваться на женщине в странном наряде.

Но это не сильно похоже на шутку. Белоснежное платье на мне реальное. Да и свадьба, судя по строгому выражению лица неизвестной мне женщины, тоже.

А если так, то получается, что я…

НЕВЕСТА!

— Да чтоб тебя, Лилиан! Поторопись.

Меня буквально выталкивают в коридор, закрывая дверь за моей спиной и лишая любых попыток к возвращению в комнату.

Шагаю по длинному коридору. Сердце колотится так, что кажется, вот-вот выскочит из груди и ускачет в неизвестном направлении.

Осматриваюсь. Каменные стены. Факелы, гобелены, канделябры… Не очень-то похоже на мой мир. И уж совсем не смахивает на мою жизнь. Останавливаюсь возле одной из десятка дверей. Меня к ней буквально тянет какими-то невидимыми силами.

Прислушиваюсь.

Оттуда доносятся странные звуки. Словно кто-то шепчется. Смеется. А потом возня и противный такой скрип. Он режет слух настолько очевидно, что я едва сдерживаюсь, чтобы не прикрыть уши руками. Будто ножки деревянного стола елозят по полу от того, что кто-то по нему скачет.

По столу? Да кто ж их манерам учил! Разве так можно?

Без раздумий толкаю дверь вперед и тут же выкрикиваю:

— А ну слезь со стола! — врываюсь в комнату и тут же замираю от представшей картины.

Вот уж не ожидала, что на столе действительно будут скакать, правда не так, как я думала. И уж тем более я и предположить не могла, что увижу на столе девушку с растрепанными темными кудрями и задранным до пупа пышным платьем.

Глава 2. Свадьбы не будет, Лорд!

Лилиан

Учащенно моргаю, но картина все еще стоит в моих глазах. Мужчина в смокинге нависает над девушкой с задранным платьем. Его штаны спущены до колен, и он…

Отворачиваюсь, сгорая со стыда. Как же неловко вышло.

Фух ты ж, мерзость какая!

Хотя…стоп…погодите-ка.

Мне хватает пары секунд, чтобы понять, что тут к чему.

Это так мой жених меня ждет?

Медленно разворачиваюсь обратно. Девушка неспешно сползает со стола, поправляя свое платье. На ее щеках не грамма смущения или стыда. Мужчина вальяжно натягивает брюки, поглядывая в мою сторону с какой-то брезгливостью.

Взглядом улавливаю детали. Его идеально уложенные волосы. Смокинг. Отполированные до блеска кожаные туфли. Он жених? В смысле это и есть МОЙ жених?

— Это что? — вырывается у меня.

Получается, что он мне изменяет прямо на свадьбе?! На нашей свадьбе?

Мой жених лениво разворачивается, даже не думая смущаться от того, что я застукала их вместе.

— Ты же не будешь истерить? — спрашивает он, как ни в чем не бывало.

— Не буду, — отвечаю я, и голос звучит странно спокойно. — Я тебя знать не знаю.

Он хмурится. А чего он ожидал? Думал, в слезы кинусь? Не тут-то было! Еще я из-за такой грязи слезы не лила, но вот в груди что-то щелкает. Приятно так теплится, словно ищет выход.

— Лилиан, ты в своем уме? Что ты несешь? Наверное ты удивлена и поэтому говоришь подобные вещи. Успокойся. Подыши, — спокойно говорит он, делая шаг в мою сторону. Отступаю назад, боясь испачкать столь красивое платье в этой грязи.

Тепло в груди начинает закипать. Оно рвется наружу. Горячее, яростное. Злость? Это точно принадлежит не мне. Хотя если подумать, то я бы тоже была вне себя от ярости, узнай, что мой жених, да прямо на свадьбе… Да еще и с такой расфуфыренный девкой… фу!

Поворачиваюсь в сторону, примечая прекрасную вазу на тумбе возле стола, и она тут же взрывается.

Взгляд на занавески и они рвутся сами собой.

Свечи вспыхивают ярче. Свет мерцает.

Жених отскакивает в сторону. Его глаза расширяются от страха, а мои от удивления.

— Ого! — выкрикиваю я от неожиданности. — Какие интересные фокусы. Это я что ли все вытворяю?

И прежде чем он успевает что-то сказать, я машу рукой — и всё, что не прибито, летит прямиком в него.

— Ты психопатка?! — орет он, как резаный, закрывая лицо руками, уворачиваясь от кучи книг, летящих в его сторону, пока девушка пытается на четвереньках проползти мимо меня.

— Нет, — отвечаю я, разворачиваясь к двери. — Поделом тебе будет, а замуж я за тебя не пойду!

Поглядываю на метлу в углу и не понимаю, что она здесь делает, но это и не важно, главное, она мне очень поможет избавиться от мусора.

— А ну, брысь! — выкрикиваю, и метла тут же обрушивается на девушку, выметающими движениями отправляя ее за порог. Та с визгом хватается за голову, унося ноги. То-то же!

Выскакиваю из комнаты. В груди ни капли жалости. Меня, а точнее девчонку, в чье тело я попала, продали за долги. Наверное поэтому она не страдает в глубине души от увиденного. Да и было бы за что бороться. Женишок-то у нее так себе. В трезвом уме и здравой памяти я и сама за такого бы не пошла, но вот гнев той, в чье тело я попала, чувствую кожей.

Выбегаю на улицу и замираю на месте.

О боги!

Толпа гостей в идеальных фраках и роскошных платьях. Цветы. Много цветов. Настолько, что в носу начинает свербить от переплетения этих дурманящих, сладких запахов. И шатёр, украшенный так вычурно, что у меня рябит в глазах.

— Нет-нет-нет! — хватаюсь за голову. — На такую свадьбу я точно не соглашалась. Еще и за этого…этого…, — оглядываюсь на высоченные окна замка.

— Твой отец уже всё решил, — раздается сбоку от меня голос той женщины из комнаты. — А ну, подтянись! — она хватается за нити на корсете моего платья и с силой тянет на виду у всех. Да так туго, что из меня вырывается звук, похожий на лопнувший мех волынки. — Ты же знаешь, что у твоей семьи долги, — ее крепкая хватка не позволяет мне пошевелиться.

Ах, вот оно что! Прям прекрасное оправдание моему жениху.

Память медленно возвращается, как моряк после гулянки.

Отец. Долги. И этот...

— Он же старый! — вырывается у меня. Она обходит меня стороной и, покачивая головой, говорит:

— Богатый.

— У него нос крючком и пивное пузо до колен! — фыркаю я, глядя на нее.

— У него замок и земли.

— Он мне изменяет! — выдаю я. Спорить с этой женщиной довольно любопытное занятие. Интересно, а почему мой муженек меня не ищет?

Служанка на секунду задумывается, а затем пожимает плечами:

— Ну... Он же лорд. Что в этом такого?

Вот значит как? Если лорд, то и вести себя можно как попало?

— Знаешь что? — смотрю на нее в упор, чувствуя, как по моим пальцам пробегают колючие мурашки. — Передай лорду, что его невеста…, — оглядываюсь по сторонам в поисках путей отступления. — Только что сбежала!

— Ч-что? — недоумевая, спрашивает она, явно не в силах понять, что я придумала.

— Всего хорошего! Мне пора делать ноги. Ищите другую дуру, чтобы выдать замуж за такого, как он! — выкрикиваю, срываясь со всех ног в сторону распахнутых настежь ворот.

— Леди Лилиан! — раздается чей-то рёв за моей спиной. — Ты не посмеешь сбежать! Он найдет тебя!

Оглядываюсь назад, не думая останавливаться, хоть ноги и путаются в длинном подоле платья а в груди все трепещет от волнения.

— После сегодняшнего утра я готова прыгнуть даже в объятия демона!

Ох, если б в тот момент я знала, как мне аукнутся эти слова.

Визуализация героев

Давайте познакомимся!

Лилиан. Оказалась продана лорду Лукасу за долги, но ее совершенно не устраивает подобная участь, а значит выход у нее только один. Бороться!

Лорд Лукас. Считает себя выше других. Не уважает и не ценит никого кроме себя.

Отец Лилиан. О нем мы еще узнаем много интересного.

"Помощники" с характером с которыми точно не придется скучать.

Кот Бейн и три друга. Ох, и не легко Лилиан с ними предется!

Тайный незнакомец. О нем узнаем немного позже

Глава 3. Погоня.

Лилиан

Я бегу, не разбирая дороги.

Платье мешает, шлейф цепляется за каждую неровность, за каждый камешек, трещину в земле, но я не останавливаюсь. За спиной все отчетливей раздаются чьи-то крики, переходящие в яростный рык. Тяжелые шаги приближаются, но я успеваю выскочить за огромные кованые ворота, прежде чем они начинают закрываться с душераздирающим скрипом.

Куда дальше?

Гости на каретах все прибывают и прибывают. Топот копыт разносится по округе.

— Леди Лилиан, немедленно остановись! — оглушающий рык где-то позади меня и я тут же сворачиваю в лес.

Лилиан.

Значит, это все же моё имя. Бегу еще быстрее, не разбирая дороги. Ноги гудят от напряжения, путаются в подоле, который словно живой враг пытается меня остановить. Несусь вперед. Спотыкаюсь о собственные ноги. Ветки хлещут меня по лицу. Платье цепляется за кусты, как самый верный, но до жути надоедливый пес.

— Блин, как в этом вообще можно быстро передвигаться?! — ворчу, приподнимая платье, но оно такое тяжелое, что руки устают достаточно быстро. Ткань скользит между пальцами, словно живая, и я вынуждена её отпустить, чтобы не упасть.

Останавливаться нельзя. Холодный ветер бьёт в лицо, растрепав прическу, вырывая шпильки и заставляя локоны разлетаться в разные стороны. Но это лучше, чем душный зал с этими… С этими… лицемерами и лжецами, которые улыбаются в лицо, а за спиной строят козни. В которых нет ни чести, ни достоинства.

Тебя продали за долги!

Эти слова выжигают меня изнутри.

Почему я так реагирую?

Но тело будто помнит то, чего не помню я. Я в отчаянии. Обида душит изнутри. Меня продали!

— Лилиан!

Голос за спиной заставляет меня обернуться. Ко мне бежит тот самый мужчина, которого я застала с другой. Мой жених! И он явно не намерен отпускать меня так легко. Его идеальный смокинг теперь в пятнах, волосы растрепаны, а в глазах…

В них я ожидала увидеть безграничную злость. Но вижу что-то другое.

Интерес? Презрение? Боязнь потерять игрушку, за которую он заплатил?

— Отстань! — кричу я, немного замедляясь и переводя дыхание.

— Ты не понимаешь, что делаешь! — он резко останавливается. Тяжело дышит, опираясь руками о колени, склонив голову вниз. — Если ты не вернёшься…

— Что? Отец рассердится? Я не стану женой тому, кто считает себя пупом Земли? — фыркаю, пытаясь отдышаться. — Или, может, твоя подружка расстроится?

Он морщит лоб. Глубокие морщины портят и без того неприятное лицо. Почесывая живот, он внезапно спрашивает:

— О чём ты?

— Я видела! Собственными глазами вас видела! Не пытайся оправдаться, — эта передышка от погони, позволяет мне немного отдохнуть.

Лорд продолжает стоять на месте, и я безумно этому рада. Мне нужен небольшой перерыв. Бежать в этом платье жутко неудобно.

— А ты об этом? — безразлично бросает он.

Мои пальцы сжимаются в кулаки, и где-то глубоко внутри снова вспыхивает этот странный жар. Ветер усиливается.

— Ты обязана вернуться! — выплевывает он, словно уверен, что я подчинюсь. — Не заставляй меня за тобой бегать.

— А я и не просила!

— Твой отец продал тебя, как мешок муки. Ты здесь только чтобы молчать и подчиняться!

В груди все сжимается до крохотной точки. Обида раздирает меня изнутри. Эй, девчонка, все же так хорошо начиналось, чего вдруг решила сдаться?

— Ты всего лишь расплата по долгам, — его голос обжигает, как раскалённый клинок. Он продолжает давить на меня, не задумываясь о моих чувствах. — Твоё место — у моих ног, — в довесок летит от него.

А вот это уже обидно!

Здесь, в лесу. Посреди небольшой лужайки и в нескольких шагах от этого ничтожества, я чувствую в себе уверенность. Она возникает неожиданно. Поднимается откуда-то из глубины моей души и заполняет собой каждую клеточку тела.

— Мое место у ног того, кто из-за своего живота не может наклониться? У ног того, кто даже в лесу пахнет дешевым одеколоном? — выплевываю я, гордо задрав подбородок вверх.

Платье предательски цепляется за чертополох, то и дело отвлекая от созерцания жениха. Лорд хмуриться. Его сапоги неуклюже вязнут в траве. Он делает рывок в мою сторону, но его нога цепляется за выступающий корень многолетнего дерева. Ему удается удержать равновесие и встать прямо.

Эх, жаль, что судьба к нему так добра. Я бы с радостью поглядела, как он с позором валится на сырую землю.

— Ты обязана подчиняться мне!

— Я не обязана. Мой отец тебе должен, пусть он и расплачивается. А я живой человек и не позволю так со мной поступать!

Ветер усиливается. В груди зарождается уже известное мне тепло.

Во мне просыпается магия, и я ее чувствую. Она буквально заполняет меня изнутри, даруя свободу.

— Стража! Схватить ее! — кричит он, и из ниоткуда появляются два здоровяка, гремящие своими доспехами, словно кастрюлями.

Ну, уж нет! Вам меня не поймать. Хватаю подол, поднимая его чуть выше, и бегу. Бегу туда, где я точно могу спрятаться ото всех, но успеваю сделать всего шаг, прежде чем проваливаюсь в неизвестность. Крепкие руки стражи хватают меня в попытках вытащить из засасывающей трясины, но она лишь сильнее затягивает меня в неизвестность.

Задерживаю дыхание, готовясь к худшему. Хотя куда уж еще хуже? Умереть в день собственной свадьбы во время побега. Узнать о измене жениха и о том, что родной отец продал меня ему за долги. Ну, я прям счастливица! Позавидовать Лилиан не успеваю. Руки стражников соскальзывают и я проваливаюсь в пустоту.

Мои прекрасные!

Если вам нравится моя новинка, то не забудьте добавить ее в библиотеку. А если вы поставите звездочку и напишите коментарий, то я буду на седьмом небе от счастья, а проды будут писаться быстрее.

P.S. Не забудьте подписаться на автора

Глава 4. Спасительный туннель. 

Лилиан

Вокруг темнота. Над моей головой нет ни единого лучика света, зато под ногами что-то твердое. Постукиваю каблуком, проверяя плотность того, на чем я стою. По звуку похоже на камень.

Неплохо. Да и за мной больше никто не гонится. Прислушиваюсь к звукам вокруг. Тишина.

Вот только неприятный запах сырости немного смущает и звук откуда-то капающей воды. А еще холод. Такой, что руки покрываются мурашками.

Ощупывая руками пространство вокруг, пытаюсь найти выход. Каждый шаг дается мне с трудом. Платье цепляется за неровности, то и дело задерживая меня. Раз за разом подол приходится с силой тянуть на себя и отрывать от неизвестно чего.

Идти в полной темноте, да еще и неизвестно где, сомнительное удовольствие. Зато есть время на размышления.

Единственное, что я помню из своей прошлой жизни, так это как вчера поругалась с соседкой Зойкой и легла спать, а уже сегодня оказалась здесь. В теле молодой девушки, которую насильно хотят выдать замуж.

Хорошо, что хоть я еще вовремя подоспела. А то кто знает, чем бы все это закончилось? Да и еще и муженек.

— Тьфу! — выругиваюсь, вспоминая это обрюзгшее нечто со спущенными штанами.

Ну ничего. Раз я здесь, значит, нужна была. А раз так, то помогу. Зря что ли я столько лет волонтерила?

Спотыкаясь о разные неровности, уверенно бреду вперед. Уже даже и внимания не обращаю на холод и сырость. В голове только одна мысль: как бы выбраться отсюда, да поскорее, а то так и простуду схватить недолго.

Нога вязнет в чем-то липком. Тяну ее со всей силой, но она не поддается.

— Да чтоб тебя! — ворчу, снимая туфли, и дальше следую без них по сырому камню. Под ногами что-то хлюпает. Запах плесени усиливается, но вместе с ним появляется небольшой лучик света. Он освещает бескрайние каменные стены.

Веду рукой по той стене, что справа от меня, и в груди начинает теплеть. Магия? Но ведь я не злюсь. Или она работает не только от злости?

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Тепло с каждым шагом становится все сильнее. Подушечки пальцев начинают гореть. Останавливаю руку на том камне, от которого больше остальных исходит жар, и замираю.

— И что мне делать дальше? — спрашиваю, но мой вопрос рассеивается в пустоте этого места. Слегка нажимаю, и каменная стена приходит в движение. Пыль осыпается на меня со всех сторон, пачкая и без того изуродованное моим побегом платье.

Эх, а оно так мне нравилось!

Вжимаюсь в противоположную стену, ощущая лопатками неровность камней и холод, исходящий от них, но к подвижной стене подходить не тороплюсь. Хотя здесь особо и не разгуляться.

Стена все больше трясется. Камни один за другим начинают осыпаться. Прикрываю голову руками, словно надеясь, что это убережет меня от травм. Резкий грохот оглушает. Закрываю уши руками и зажмуриваюсь. Пыль попадает в легкие, вызывая приступ кашля. Дышать становится сложнее. Открываю глаза в поисках выхода, но здесь так пыльно, что я не вижу собственных рук, не говоря уже о выходе.

Стоять больше нельзя, иначе я останусь под этими завалами, а я не для этого жизнь свою спасала!

Вытягиваю руку вперед, чтобы коснуться стены, к которой я прижималась, но она проваливается в никуда, и я с грохотом валюсь на холодную землю.

Колени саднит. Кисти рук ломит. А я только начала радоваться, что в этом теле все как новенькое!

— И где это я?

Пыль постепенно рассеивается. Я оказываюсь на улице. Посреди узкой улочки, на которой практически ничего нет. Под ногами каменная тропинка. Вокруг ни души, а вдалеке виднеется огромный замок небывалой красоты. Если б я очутилась в таком, то, может быть, и не сбежала, — проносится в голове прежде чем мои мысли обрывает мужской взволнованный голос.

— Она где-то здесь!

— Ей не уйти! Все равно найдем!

Прячусь за крепким стволом дерева, боясь пошевелиться. Два крепких стражника, бренча доспехами, проносятся мимо.

— Как им удалось меня найти? — шепчу, осторожно выглядывая из своего укрытия.

Сердце ускоряет свой темп, когда один из них останавливается в паре метров от меня. Подбираю остатки от своего пышного пода и сильнее вжимаюсь в дерево.

Лишь бы не нашел. Лишь бы не нашел! — повторяю про себя, а у самой руки трясутся от страха.

Несколько секунд всепоглощающего ужаса, и шаги отдаляются. Облегченно выдыхаю.

— Ушли? — еще раз выглядываю. Никого нет. Оставляю свое укрытие, позволяя себе сделать глубокий вдох. — Пронесло! Еще бы чуть-чуть и я…

— Попалась!

Глава 5. Хранители пекарни.

Лилиан

Затаив дыхание на негнущихся ногах, оглядываюсь назад. Неужели стража нашла меня и заставит вернуться обратно, но здесь никого.

— Попалась! — повторяется пронзительным писком, разрывая тишину заброшенного переулка.

Прижимаюсь спиной к покосившейся стене. Сердце бешено колотится в груди. Оглядываюсь по сторонам. Взглядом нахожу перед собой лишь крохотного мышонка, устроившегося на булыжнике.

Маленький, серый, с умными глазками-бусинками, которые оценивающе меня разглядывают. Он сидит, поджав к себе передние лапки, учащенно моргая своими выпученными глазками и постукивая одной лапкой по камню.

— Мышь! — выкрикиваю, осознавая происходящее.

— Человек! — в ответ пищит он с насмешкой, своим тоненьким голоском, наигранно округляя и без того круглые глаза. Вскакивает на задние лапки и устало поглядывает на меня.

— Говорящая мышь! — выдыхаю, не веря собственным ушам.

Хватаю первое, что попадает под руку. Это оказывается небольшая метла из зверобоя. Замахиваюсь, чтобы прибить говорящую мышь. Метла со звоном ударяется о булыжник. Это где вообще видано, чтобы мыши разговаривали?!

— Ну и нравы у беглянок! Приперлась и сразу убивать! Сумасшедшая! — пищит она, юркая под булыжник. — Брось метлу! Совсем с ума сошла! — осторожно высовывается она, шевеля своими длинными усами.

— А ну иди сюда, паршивец! Я тебя, да этой метлой! — рявкаю, размахивая метлой из стороны в сторону, но никак не могу попасть по этому шустрому мышонку.

Он ловко уворачивается от ударов. Прыгает, бегает, выкручивает такие пируэты, что глаза отказываются верить в реальность происходящего.

— Да брось ты уже эту штуковину! — пищит он, взмывая вверх по стволу дерева, за которым я недавно пряталась. — Нет, ну точно сумасшедшая, — опрокидываясь на спину, выдает он, и мне даже отсюда видно, как вздымается его живот.

— Паршивец! Я тебе покажу, как людей пугать средь бела дня! А ну слезай!

— Да разбежался, — выдает он, ловко переворачиваясь и усаживаясь на тонкой ветке, свесив лапки вниз.

— И ее ты хотел позвать в пекарню? — из ниоткуда рядом с ним появляется второй мышонок.

— В пекарню? — обессиленно опускаюсь на каменную тропинку, задрав голову вверх. — Да, здесь и близко нет ничего похожего. Одна вон захудалая витрина, которая держится на честном слове. Да туда и заходить-то страшно. Гнилушка, да и только.

— Да-да, гнилушка. Теперь можно сказать, что гнилушка-то твоя, — продолжает пищать он, глядя на меня сверху вниз.

— Я б его не слушал, — выползает откуда-то третий мышонок. Нет, с целой сворой мышей мне точно не справиться своими силами, а если учесть, насколько они юркие, то и подавно.

Отбрасываю от себя метлу. Пыль столбом взмывает к небу, начинаю чихать, а они то и дело хихикают, сидя на ветке.

— М-да, вот не повезло нам, — пищит второй. — Какая-то сумасшедшая.

— Она смешная, — выдает первый. — Смотри, как лихо метлой размахивала. Ее бы рвение, да в нужное русло.

— Может, все-таки прихлопнет? — сомневается третий. — Нет. Точно прихлопнет.

Поглядываю на них с недоверием, все еще не понимая, как мыши умудряются разговаривать. Может, я схожу с ума?

— О какой пекарне вы говорите? — спрашиваю, заставляя мышей замолчать и стать немного похожими на обычных земных грызунов.

— Напротив которой ты развалилась. Не видишь, что ли? Мы хранители этой пекарни.

— И чего храните? Руины?

— Вообще-то здесь раньше пекли самый лучший хлеб во всем королевстве! — с обидой выдает второй мышонок, скрещивая лапки на груди.

— Не очень-то на это похоже, — признаюсь, поглядывая на покосившиеся створки некогда, наверное, красивых окон.

— Она точно нас прихлопнет, — вновь повторяет тот, что пухлее всех.

— Не прихлопну. Уж больно вы разговорчивые. Но мне потребуется немного времени, чтобы привыкнуть к вашей болтовне. Расскажите лучше про пекарню, — поднимаюсь на ноги, отряхивая свое некогда белоснежное платье, и понимая, что оно безвозвратно испорчено.

— Правда?

— Правда, — мои грязные босые ноги начинают мерзнуть. Все же стоило попробовать вырвать свои туфли из той липкой субстанции.

Троица переглядывается, затем синхронно спрыгивает со своей ветки и скрывается в небольшой трещине в двери пекарни.

Солнце клонится к закату, окрашивая стены пекарни в кроваво-красные тона. Тишина становится пугающей. Тяжело вздыхаю и, подобрав с земли метлу, делаю шаг в сторону пекарни, где скрылись эти трое паршивцев.

Толкаю дверь вперед и она с легкостью поддается. Честно признаться я такого не ожидала, учитывая ее состояние.

— Это безумие. Не надо было звать ее к нам, — тихо доносится до меня, когда я переступаю порог разрушенной пекарни. Скрип половиц заставляет мое сердце биться чаще. Каждый шаг эхом отдается в ушах. Предчувствие бьет тревогу, но я продолжаю идти на тихие голоса мышат.

— А я говорю, что она особенная!

— Да о чем вы вообще говорите? Она точно нас прихлопнет.

— История гласит, что она та самая. Чувствуете? Пекарня ее приняла.

Крадусь, все ближе подходя к мышатам, которые устроились на разрушенной печке, покрытой толстым слоем пыли.

— У нее метла! — оглушающе пищит пухляш. Прикрываю уши руками.

— Да что ж ты такой громкий?! — выкрикиваю, рефлекторно запуская в него метлу.

— Она слишком импульсивно себя ведет! Она все разрушит!

— У нее есть характер, — продолжают спорить они.

Устало опускаюсь на деревянный пол. Идти мне все равно больше некуда, а эти мыши хоть и странные, но говорят что-то похожее на правду. Да и пухляш стал говорить немного тише.

— Она может все испортить!

— Эй, может, хватит уже обсуждений? — говорю, поглядывая в их сторону. Они шевелят ушками, выпучив глазки.

— Вообще-то мы решаем, оставлять тебя здесь или нет, — важно проговаривает тот, с кем я встретилась первым.

— И как же вы собираетесь это решить?

Глава 6. Проклятая пекарня.

Лилиан

Тьма в этом злосчастном месте сгущается намного быстрее, чем я успеваю об этом подумать. Единственным светом в пекарне остаются бледные блики луны, едва просачивающиеся сквозь заляпанные чем-то белым полуразрушенные окна со скрипучей деревянной рамой покачивающейся на ветру.

Все вокруг выглядит пугающе и… довольно странно. Даже воздух здесь какой-то другой. Густой, сладковатый, но с гнильцой, как у закисшего теста. Стены, выложенные когда-то плиткой, покрылись паутиной трещин. Все вокруг выглядит так, словно здесь остановилось время. Одни только коричневые разводы на полу, то здесь, то там говорят о том, что когда-то здесь кипела жизнь.

— Ну, и местечко мне выпало для того, чтобы спрятаться от преследования, — бормочу себе под нос. — Между свадьбой с предателем и проклятой пекарней, выбрала второе. Молодец. Ничего не скажешь!

Прижимаюсь спиной к печи, чувствуя, как от нее исходит остаточное тепло, прожигая тонкую ткань некогда свадебного платья, а сейчас больше похожее на лохмотья.

— Эй, дурнушка! — пищит мышонок, осторожно дергая меня за край платья.

Опускаю взгляд вниз. Он стоит на задних лапках и внимательно за мной наблюдает.

— Чего тебе?

— Тебе бы переодеться, — стоит ему это произнести, как один из шкафов с грохотом распахивается, обнажая…

— Это платье? — не верю собственным глазам. На плечиках висит чудесное платье. Приталенное, со шнуровкой спереди. Оно выглядит так, что в груди все расцветает, несмотря на то, что меня окружает.

— Нет, ночнушка! — с сарказмом бросает он. — Платье, конечно! На что же еще, по-твоему, это похоже?

— Если это такой способ сказать, что выгляжу я довольно погано, то, пожалуй, я соглашусь.

Платье слетает с полки, аккуратно опускаясь на мои руки. Встряхиваю его, не удивляясь тому, что оно умеет летать. После говорящих мышей меня уже сложно удивить. Хотя, кто знает, что еще ждет меня впереди? Пока же я рассматриваю аккуратное платье в своих руках с небольшой надписью в области правой ключицы.

“Готовлю для вас со всей любовью… или с ненавистью. Зависит от клиента”.

— Судя по всему, прежняя хозяйка была не очень-то и добра, — нервно говорю я.

— А мне нравится твой новый стиль! — смеется мышонок.

— Давайте-ка дружненько глазки закрываем. Я ужасно хочу снять с себя эти лохмотья.

Мышонок послушно выполняет то, что я говорю, и отворачивается. Переодеваюсь в новое платье, подмечая, что оно словно создано специально для меня. Фасон, размер, все сшито идеально по моей фигуре.

— Мне нравится, — кручусь вокруг своей оси. Платье разлетается в стороны, позволяя мне почувствовать себя свободной. Старенькие, но вполне аккуратные туфельки нахожу возле порога. Не мудрено, что и они идеально подошли мне по ноге.

— Ну как? — спрашиваю, разворачиваясь к пекарне, словно она живая.

Стены странно заурчали. Слегка вздрагиваю и замираю. Нет, мне точно показалось. Или…

— Долго ж мы тебя ждали, — закряхтела старая буханка хлеба, покрывшаяся плесенью на одной из полок, и подмигнула мне.

— Не могу сказать того же, — с опаской поглядываю в ее сторону.

— Лилиан, ты голодна! — кряхтит она. — Откуси от меня кусочек.

— Спасибо, но я, пожалуй, откажусь, — липкие лапы ужаса медленно опоясывают все мое тело. Что-то мне все меньше нравится то, что со мной разговаривает буханка хлеба. Говорящих мышей мне что ли мало было?

— Ох, как же ты голодна! — повторяет она с нажимом.

Вооружившись висящим на стене ржавым ножом, отступаю немного назад.

— Хи-хи, — раздается за спиной. Оглядываюсь, встречаясь с пухлым мышонком взглядами. — Ну, что? Кто кого теперь прихлопнет?

— Вообще, я думала, что мы договорились, — отвечаю, не сводя глаз с буханки на полке.

— А вот и нет!

Оставшиеся ножи взмывают вверх и зависают в воздухе напротив меня. Отпрыгиваю к столу, наблюдая за тем, как медленно они разворачиваются, направляясь в мою сторону. Сердце бешено колотится в груди. Вооружаюсь кувшином с водой, и вода в нем тут же чернеет.

— Да что ж за проклятье-то такое! — выругиваюсь, отбрасывая кувшин от себя, и вместо него хватаю кочергу. — А, ну не подходи! — выкрикиваю, воинственно выставив руку с кочергой вперед. — Прекращай свой цирк! Я не боюсь твоих страшилок. Меня вон родной отец продал, а ты думаешь, что я смерти испугаюсь? Как бы не так! Да, жизнь под одной крышей с тем обрюзгшим телом в сто раз страшнее, чем твои ржавые палки!

Но вместо ответа я получаю громкий, оглушающий, пробирающий до костей пчих. Облако муки взмывает к потолку, вырываясь из старинной печи а моей спиной, и медленно оседает на мою голову.

— Чудненько! Теперь я еще и похожа на привидение, — фыркаю, стряхивая со своего новенького платья муку. — Если ты таким образом хотела меня напугать, то поздравляю. У тебя получилось. Правда, мои коленки трясутся не от твоих ужасных завываний, а от того, как я сейчас выгляжу. Эх, недолго мне пришлось радоваться своему внешнему виду.

Устало озираюсь по сторонам. Мышата притихли в дальнем углу. Ножи зависли в воздухе в каком-то недоумении.

— Нет, она точно сумасшедшая и прихлопнет нас, — доносится до меня тихий мышиный писк, и тут же на столе появляется тарелка с чем-то безумно ароматным.

— Это мне? Отрава? — с любопытством поглядываю на мышей, и те как-то странно поглядывают в мою сторону. — Нет? Ну, вот! Другое дело, а то черствый хлеб не по мне.

Подхожу ближе, разглядывая горяченький суп. Выглядит аппетитно. Первым делом беру в руки, проверяя, не почернеет ли как вода. Вроде нормальный. Осторожно подношу ложку ко рту, с опаской посматривая по сторонам.

Надеюсь, что если бы пекарня хотела меня укокошить, то сделала бы это сразу. Пробую суп и глаза сами закатываются от его неповторимого вкуса.

— Ух ты! — выкрикиваю на пару с урчащим животом. Оказывается я была зверски голодна. — Пекарня, а салатики ты тоже умеешь делать? — спрашиваю, уплетая суп за обе щеки.

Глава 7. Проснись и пой!

Лилиан

Я просыпаюсь не от того, что выспалась, а от того, что в щеку тыкается что-то твердое и холодное. Сначала я подумала, что мне показалось, но когда по второй щеке пришелся еще один удар, все сомнения отпали.

— Отстань! — ворчу, отмахиваясь, но тычок повторяется, и теперь уже приходится в нос.

Устало открываю глаза, все еще прижимая к себе кочергу, словно она самое ценное в моей жизни.

— Что за черт?! — вскакиваю на ноги, выставляя свое оружие вперед и готовясь обороняться.

Обычная деревянная ложка зависла ввоздухе посреди пекарни, явно намереваясь еще раз ткнуть меня в лицо.

— А ты еще что за волшебная утварь? — осторожно беру ее в руку, чувствуя исходящее от нее тепло. — Ты живая что ли? — ложка дергается в моей руке, намереваясь выскочить, но я сильнее сжимаю ее в кулаке.

— Отпусти ее немедленно! — ворчит пухлый мышонок, с вздыбившейся шерстью на голове.

— Ладно-ладно, не ворчи, — отпускаю столовый прибор, который ловко оказывается на столе и заныривает в дырявый таз.

Первое, что я понимаю, окончательно придя в себя, это то, что кочерга стала моей неотъемлемой частью. Второе — я проспала всю ночь до самого рассвета в компании мешков с мукой, которые вчера не заметила. А третье - то, что я вся в муке и из дальнего угла до меня доносится тихое хихиканье.

— Не говорите, что это ваших рук дело? — с укоризной поглядываю на мышей.

— У тебя платье заляпано.

— И волосы торчат в разные стороны, — продолжаю они.

— Прекрасно, что вы столь внимательны, но может мне кто-то объяснит, откуда здесь мука и почему ложка на меня покушалась?

— Она не покушалась, а помогала. Пекарня тебя приняла. Тебе бы радоваться в пору, что ты пережила эту ночь, а ты опять бубнишь.

— Сумасшедшая, что с нее взять? — вторит пухляш.

— Так! Я не сумасшедшая. Если вы считаете, что пекарня меня приняла только потому, что я еще жива и похожа на снеговика посреди площадки, то я с вами, пожалуй, не соглашусь.

Мыши осторожно переглядываются, делая какие-то известные только им выводы.

— Ладно, я поняла. Будем считать, что вы правы. Где я могу привести себя в порядок и смыть муку со своего лица?

Тишина затягивается. Они стоят как вкопанные только и делая, что моргая.

— Вы же не хотите сказать, что здесь нет воды? — спрашиваю с опаской.

— Ну, не то чтобы ее совсем нет. Чисто теоретически ее можно достать у ручья, — робко выдает ушастый мышонок.

— А ручей у нас где?

— Недалеко! — приободряется первый. — Всего две мили вверх по улице!

— Чудно, а еще какие есть варианты?

Покидать стены своего укрытия мне пока совершенно не хочется. Мало ли отец с женишком затеяли на меня охоту. А тут аж две мили. Да еще и в подобном виде. Все внимание уж точно будет приковано ко мне.

— Ты можешь замесить тесто. Оно липкое и им можно собрать остатки муки с лица.

Прикрываю глаза, делая глубокий вдох.

— Вы точно уверены, что я здесь выжила не чудом?

— Не совсем, но если тебе очень грустно, то мы можем предложить тебе кофе. Разве может быть что-то лучше ароматных зерен ранним утром? — бодро выдает мышонок.

— Интересно, где вы возьмете кофе, если у вас нет…

— Вон! — перебивает меня он, ловко прыгая по старым кастрюлям, пока не оказывается на печи. — Вот! — указывает он на обугленную горсть зерен, и есть у меня некоторые сомнения по поводу того, что когда-то это могло быть кофе.

— Это больше смахивает на угли.

— Чисто технически, это все еще кофейные зерна.

— Чисто технически мы все еще в пекарне, — передразниваю его. — Ладно, проехали, а пекарня может мне организовать завтрак точно так же, как вчера помогла с ужином?

— Пекарня еще спит, но у тебя же есть хлеб.

— Если ты про тот что на полке и разговаривает, то я лучше придержусь безглютеновой диеты.

— Кого? — переспрашивает он.

— Не важно. Так что у нас сегодня по плану?

— Испечь хлеб!

— Раздобыть воду!

— Надеяться, что не прихлопнет! — болтают они наперебой.

— Нет, вы точно сведете меня с ума. Здесь явно должна быть хоть какая-то вода. Вы же не можете существовать без нее в конце-концов! — выкрикиваю, отряхивая муку с волос, чтобы хоть немного перестать смахивать на привидение.

— Ну, у нас есть дождевая бочка во дворе. Она немного прохудилась и рядом с ней всегда есть небольшая лужица. Оттуда мы и пьем.

— Отлично, мне подходит.

— Лужа?

— Бочка. Если из нее что-то вытекает, то в ней определенно что-то есть, а раз вы еще живы, то пить эту воду можно без опасений.

Как минимум я смогу умыться, а там, может, и на завтрак себе что-то соображу.

— Но…

— Но? — останавливаюсь на полпути.

— В ней живёт водяной. Он кусается. Если ты засунешь туда свою руку, то он обязательно схватит тебя!

Закатываю глаза от их слов. Вот водяного только мне и не хватало. Хватаю со стола кувшин, в котором вчера почернела вода, и обнаруживаю, что он полностью пустой и пахнет… ванилью?

— Магия? — спрашиваю без капли удивления.

— Нет, я вчера ночью уронил туда печенье, пока ты спала, — честно признается пухляш.

— И на том спасибо. Хоть что-то здесь не пытается меня убить.

Выхожу на улицу и взглядом нахожу нужную бочку. Заглядываю внутрь. Ничего, кроме небольшого количества воды, не видно. Набираю полный кувшин, умываюсь и возвращаюсь обратно.

Дверцы шкафов начинают открываться, создавая настоящую какофонию звуков. Угли, точнее остатки зерен на печи потрескивают, наполняя пекарню бодрящим ароматом. Все же, видимо, это и вправду кофе.

Не обращаю на это никакого внимания. Вчера хватило этих ужасов, знаете ли. Сегодня я была готова к подобному.

Нож срывается с крючка на стене и медленно поворачивается в мою сторону.

— Эй, дружище, — указываю на него пальцем. — Одно неловкое движение, и ты отправишься на дно дождевой бочки дожидаться, когда коррозия окончательно тебя сожрет.

Глава 8. Мучное противостояние.

Лилиан

Поднимаюсь со стула после “прекрасного” завтрака и разминаю лопатки, радуясь тому, что от былой боли в спине не осталось и следа.

Усатый рыжий лентяй, растекся на печи, пузом кверху, и, судя по всему, ему совершенно наплевать на то, что здесь происходит. Удивительно, но я так и не могу понять, отчего все при его виде так всполошились. Он же даже глаза не откроет без особой необходимости.

— Эй, команда! — выкрикиваю я нарочно громко, но и это не мешает коту спать сном младенца.

Отлично. Если он продолжит вести себя в том же духе, то точно не доставит мне никаких проблем. Только еду бы еще себе сам добывал, а то кормить мне его точно не чем. Самой бы с голоду не умереть.

— Сегодня печем хлеб, — объявляю во всеуслышание.

Три мышиные морды, шевеля носом, высовываются с разных сторон. Один вылезает из дыры в плинтусе, куда все трое спрятались. Второй высовывается из-за мешков с мукой, покрывшись ею до самого хвоста, а третий из…

— Что ты здесь делаешь?! — вскрикиваю от неожиданного появления мышонка в кармане моего платья.

— Что ж ты такая громкая? — прикрывает он свои огромные уши лапками.

— А ты так не пугай, — предостерегаю его, прислушиваясь к биению сердца. Да, летающие ножи были не так страшны, как мышь в кармане. — Ладно, давайте все сюда, — указываю на стол напротив печи, но вместо ответа получаю перепуганные взгляды, направленные в сторону кота. — Так, я поняла. Давайте тогда сюда.

Трое мышат шустро перебираются на самый дальний стол и, поджав хвосты, внимательно смотрят на меня.

— Предлагаю нормально познакомиться, чтобы облегчить наше общение. Я - Лилиан. А вы? — они переглядываются между собой и пожимают плечами. — У вас что, имен нет?

— Мы - хранители! — гордо выдают они хором.

— Это, конечно, чудесно, но обращаться к вам подобным образом будет не очень удобно.

— И что ты предлагаешь?

— Я дам вам имена.

— Имена?

— Нам? — неверяще переспрашивают они, склоняясь к друг другу и о чем-то перешептываясь.

— А вы против? — осторожно интересуюсь.

— Но мы привыкли к вот этому “МЫ-Ы-ЫШЬ!”

Едва не прыскаю со смеху, вспоминая и себя в нашу первую встречу.

— По большому счету, так и есть, но я все же хотела бы дать вам имена. Вы не против?

— Не против! — воспряв духом, хором отвечают они, но стоит коту на печи пошевелиться, и они, поджав уши, скрываются за небольшой миской.

— Да ладно вам. Он же спит крепче, чем сама пекарня. Предлагаю наделить вас следующими именами, — дожидаюсь, когда они с опаской покинут свое укрытие и вновь устроятся на столе. — Ты самый главный, и тебя будут звать - Ушастик.

— Почему это я ушастик? — скрестив руки на груди, выдает он с обидой в голосе.

— У тебя ушки больше, чем у остальных, и я уверена, что они помогают тебе вовремя заметить опасность.

— Так и есть. Мои уши - моя гордость. Ладно, я согласен. Пусть я буду Ушастик!

— Отлично. Тебя, — указываю на второго мышонка, с любопытством разглядывающего свой хвост, — Мякиш. Твоя шерстка выглядит мягче, чем у твоих братьев.

— Мне нравится. У меня еще никогда не было имени.

— Ну, а тебя? — смотрю на того, кто вечно говорит о том, что я их прихлопну. — Тебя я бы назвала Скромняш, но Пухляш определенно подойдет тебе больше.

— Если ты меня не прихлопнешь, то мне нравится! — выдает он с опаской, поглядывая в сторону метлы в углу.

— Не прихлопну, и прекращай это повторять. А раз мы познакомились, то давайте начнем печь хлеб. Все же у меня всего неделя, — напоминаю им, и дверцы шкафчиков тут же приходят в движение, словно подтверждая мои слова.

— Тебе нужна мука, — выдает Ушастик.

— А я бы и не догадалась, — закатываю глаза, вспоминая про те мешки, в которых я проснулась сегодня утром.

Мешок неприметно стоит в самом углу пекарни, но что примечательно…он не просто стоит. Он дышит. В прямом смысле слова. Плотная ткань ритмично надувается и сдувается. Осторожно протягиваю руку, как край мешка резко приподнимается. Вытягивается в подобие рта и с силой хватает меня за пальцы.

— Ай! Ветром бы тебя, да по пустой улице! — одергиваю руку, чувствуя, как пальцы начинают пульсировать.

— Ой, Лилиан, ну ты и дурнушка, — заливаются мыши хохотом. — Это же проклятая пекарня. Будь в ней все как в обычной, то тебе бы не составило труда приготовить и несколько тысяч булок хлеба.

— И что ты предлагаешь, Ушастик?

— Как что? — недоумевает Пухляш. — Ее надо вежливо попросить.

— Или пнуть, — хихикает Мякиш. — Если что, то я ничего не говорил, — тут же добавляет он, когда мешок поворачивается в его сторону.

— Так, пинать мы никого не будем и бить тоже. А значит, милая мука, позволь мне использовать тебя в своем рецепте? Пожа-а-луйста, — прошу ее со всей искренностью, но мешок и не думает поддаваться.

За следующие пять минут я перебрала все прилагательные, которые смогла вспомнить. И милая, и дорогая, и прекрасная, и еще кучу всего, но все тщетно.

— Да чтоб тебя! — выругиваюсь, на автомате пиная мешок, и тут же, затаив дыхание замираю. Только хочу открыть рот, чтобы извиниться, как вверх вздымается мучное облако и мешок раскрывается.

— А я говорил! — тут же вставляет Мякиш, снова прячась за миской.

Набираю два стакана муки и высыпаю на стол, прислушиваясь к ней.

— Лилиан, ты чего? — Ушастик прислушивается вместе со мной.

— Она не живая?

— Эм, нет. Она ж не в мешке.

— Нет, она нас точно не спасет! — выкрикивает Пухляш, наигранно заваливаясь на спину, изображая обморок.

— А вот и спасу. Мне бы только разобраться со всем и тесто замесить, а дальше пойдет как по маслу.

— А у нас его нет.

Закатываю глаза, понимая, что нам еще предстоит многое обсудить.

— У нас и воды нет чистой. И дрожжей, — добавляет Мякиш.

— Может, молоко? — спрашиваю с надеждой.

— Не смеши!

— Соль и сахар-то хоть есть?

Глава 9. Бурлящий ручей.

Лилиан

Стою перед рыжим котом, скрестив руки на груди, но он и глазом не ведет. Прикрыл лапами заветную бутылочку и храпит себе.

— Так, рыжий, — обращаюсь к нему. — Ты разговаривать умеешь?

Как бы я ни хотела, чтобы это было не так, но подобная мелочь могла бы неплохо упростить мою жизнь.

— Да, говорит он, говорит! — высовываясь из-под чашки, выкрикивает Пухляш. — Ленится, но болтать умеет, да еще и похлеще нашего!

— Мяу, — протяжно разносится по пекарне, и мыши тут же скрываются под чашкой.

— Я так понимаю, они не врут, — поглядываю на толстяка.

Кот перекатывается на другой бок, с трудом занимая сидячее положение и развалившись, как король на троне, смотрит на меня с таким видом, словно я его личная слуга.

— Ты можешь дать мне дрожжи? — спрашиваю я.

— Могу, — лениво потягиваясь, отвечает он. Я даже успеваю порадоваться и подумать, что впервые мне что-то дается с такой легкостью, но кот продолжает. — Взамен на сметану.

Закатываю глаза. Рано я радовалась. В этой пекарне воды-то нормальной нет, что уж говорить про сметану.

— Ладно, а где мне взять сметану? — сдаюсь я.

Кот лениво потягивается и указывает хвостом в сторону двери.

— Внизу по улице есть старушка. Если сможешь договориться, она тебе ее отдаст.

Вопросительно поднимаю одну бровь.

— И что, она вот так просто раздаёт сметану всем желающим?

Кот зевает. Лапой пытается дотянуться до уха, но его пузо настолько большое, что ему это не удается и он просто ложится обратно на печь.

— Нет, конечно. Кто в своем уме будет раздавать сметану налево и направо? — с осуждением тянет он.

— И что я должна буду сделать взамен?

— А вот об этом она сама тебе расскажет. Если пожелает, конечно. У нас здесь люди бедные и довольно озлобленные. Постарайся не сгинуть по дороге. Все же приближается время обеда, и я не хотел бы остаться голодным.

— Пекарню попроси, она накормит, — фыркаю, вспоминая свой самый вкусный суп в жизни, и живот предательски начинает урчать.

— Она кормит лишь раз. Потом приходится добывать себе еду самостоятельно, — зевает он. — Поторопись. Я хочу спать.

Тяжело вздыхаю. Интересно, где кот сумел отъесть себе такие бока?

— Ладно. Всё равно собиралась за водой.

— Может лучше силой отнять у него дрожжи? — тихонько спрашивает Мякиш.

— Не глупи! Дрожжи не будут волшебными, если их отнять. Бейн сам должен их отдать.

— Бейн? — переспрашиваю.

— Это кот. Его зовут Бейн.

— Ясно. И что же такого волшебного в этих дрожжах?

— Они никогда не закончатся, если Бейн сам их тебе отдаст, — со знанием дела отвечает Ушастик. — Но если их отнять, то ты не сможешь использовать их постоянно. Они закончатся, и тебе не хватит, чтобы испечь тысячу булок хлеба.

— Ну раз так, то нам стоит выдвинуться как можно раньше. Где у вас тут хоть что-то целое, во что можно будет набрать воды?

Мыши быстро находят для меня бидон. Проверяю его крышку, радуясь, что это не ведро и нести его будет намного легче.

— Мы с тобой! — хором выкрикивают они, забираясь ко мне в карман. Улыбаюсь, чувствуя, как внутри меня что-то меняется.

— Вперед. Ведите меня к ручью, а потом к старушке!

Спускаюсь по улице, оглядываясь по сторонам. Дома здесь покосившиеся, дорога вымощена булыжниками, которые явно помнят ещё дедушку моего дедушки, а то и его дедушку тоже. В воздухе пахнет дымом, травами и... чем-то кислым.

Вокруг ни души. Здесь словно все вымерло тысячи лет назад. Лишь изредка в покосившихся окнах проскальзывают чьи-то тени.

— Слушайте, а здесь вообще хоть кто-то живет? — спрашиваю я, не останавливаясь.

— Живут, но с каждым годом людей становится все меньше. Все стараются уехать в другие деревни, — перебираясь ко мне на плечо, шепчет Ушастик, и в его голосе звучит тоска.

— И почему же?

— Пекарня. Все боятся ее и стараются обходить стороной.

Подозрительно оглядываюсь по сторонам. По телу пробегает табун мурашек от окутывающей вокруг пустоты и давящей на слух тишины. Если мыши говорят правду, то с таким темпом этой деревеньке осталось жить не больше пары лет, и от этого становится тоскливо. Если бы не пустующие безжизненные улицы, то здесь было бы довольно красиво.

— О-о-о! Ручей! — выкрикивает ушастик прямо мне в ухо. Морщусь, но не сержусь.

— Обалдеть! — выдает Пухляш, выглядывая из кармана.

— Я его сотню лет не видел, а то и больше, — как завороженный шепчет Мякиш.

— И что же вам мешало?

— Это слишком далеко. Это у тебя вон какие длинные ноги, а с нашими так далеко добраться довольно утомительное занятие.

Кристально чистая вода, словно озорной ребенок, с веселым плеском перепрыгивает с камня на камень, создавая неповторимую мелодию природы. Мелкие брызги, сверкающие в лучах солнца, то и дело взлетают вверх и игриво касаются моего лица, принося с собой свежесть и прохладу горной свежести.

С каждым шагом я все ближе подхожу к воде, погружаюсь в воспоминания детства. Как же это похоже на те моменты, когда маленькая я, держась за мозолистую руку бабушки, приходила за водой к точно такому же ручью!

Не могу сдержать широкой, искренней улыбки. Той самой детской и беззаботной, когда сердце замирает от восторга и душа наполняется безмятежностью.

Мыши спрыгивают с меня, устремляясь к холодной воде. Разбрызгивая ее своими крохотными лапками и пища от восторга.

Сажусь на колени, запуская ладони в воду. Мурашки пробегают по спине от холода, но я так рада этой свежести, что меня это не останавливает. Несколько раз умываю лицо, чувствуя, как все в груди расцветает.

Пока набираю воду в бидон, взгляд цепляется за бескрайние красоты замок. Он стоит на холме. Вдалеке отсюда, но и здесь я не могу не обратить внимание на его величие. Высокий, мрачный, с башнями, взмывающими высоко в небо, где их шпили утопают в облаках. В нескольких окнах горит тусклый свет, но все равно складывается ощущение, что там словно никто не живет.

Глава 10. Старушка со сметаной.

Лилиан

Бегу с бидоном в руках, не разбирая дороги. По спине скользит чей-то тяжелый взгляд, и я его чувствую каждой клеточкой своего тела, но стоит мне обернуться, как это наваждение рассеивается, словно утренний туман.

— Здесь кто-то живет? — оглядываюсь на ближайшие наполовину покосившиеся избушки по обе стороны от нас.

— Сомневаюсь. Эта часть деревни давно вымерла. А что? — взбираясь ко мне на плечо, интересуется Ушастик.

— Такое ощущение, что за нами кто-то следит.

Ушастик прижимается, заныривая под мои волосы и высовывая наружу одни лишь усы.

— Думаешь, это злобный дракон?

— Если бы это был дракон, и действительно такой злобный, как ты говоришь, то нас точно уже не было бы в живых.

— В твоих словах, конечно, что-то есть, но я все же лучше здесь посижу, — тихо пищит он.

— Ведешь себя как трус! Вылезай, покажи, куда нам идти, — постепенно замедляюсь, сворачивая на нашу улицу. Кот говорил, что старушка живет где-то здесь.

— Уже поздно. Давай вернемся сюда завтра. Ты разве не видишь, что тьма опустилась на это проклятое место? — пищит он.

— Ты живешь в этом проклятом месте. Тебе-то точно не стоит ничего бояться.

— Да уж прям таки! Проклятье в любой момент может взбеситься! Надо всегда быть осторожным и не терять бдительности.

— Если не поможешь мне, то я оставлю тебя здесь, и домой будешь добираться самостоятельно.

— Ладно тебе. Не угрожай! Остановись. Мне надо осмотреться.

Замираю посреди пустой улицы. Единственный звук, который наполняет это безжизненное место - завывающий где-то там ветер. По телу пробегает мелкая дрожь. Более пугающего места я еще в жизни не встречала, а учитывая то, что нас окружает, становится вдвойне страшнее.

— Ну что? Куда нам?

— Если моя мышиная интуиция меня не подводит, то нам вон туда! — его крошечная лапка подрагивает, зависая в воздухе, а в узких глазах-бусинках отражается неуверенность.

— Уверен? — в моем голосе сквозит сомнение, пока я внимательно рассматриваю покосившийся дом. С первого взгляда так и не поверишь в то, что в нем может кто-то жить.

Стекла в окнах изъедены паутиной. Местами он покрылся плесенью, а крыша, которую я могу разглядеть, словно решето.

— Не то чтобы уверен, но…, — мямлит он, нервно поправляя шерсть на голове назад, но не успевает закончить фразу.

На крылечке с потрескавшимися, скрипучими ступенями появляется старушка.

Все ее лицо, словно древняя карта, вся в глубоких морщинках, которые складываются в причудливый узор. В одной руке она крепко сжимает потемневшую от времени палку с резной ручкой, а в другой что-то черное. В темноте сложно разглядеть. Сердце бросается вскачь от странного предчувствия. На спине выступает холодный пот, а волосы на руках встают дыбом. Передергиваю плечами, сбрасывая с себя напряжение. В воздухе повисает тяжелая, липкая, как тесто, тишина.

— Старушка, говоришь... — бормочу я себе под нос. — Она точно не ведьма?

— Не припомню ведьм в наших краях.

Нечто во второй ее руке оживает. Что-то черное с желтыми глазами поворачивается в нашу сторону.

— Это кот! — выкрикивает Ушастик, скрываясь в кармане моего платья. Там, где давно засопели его братья.

— Выходи, предатель! Что я должна ей сказать? Ты здесь лучше меня ориентируешься.

— Я тебе ее нашел, а дальше ты сама! — доносится из недр кармана.

Старушка поворачивается в мою сторону. Сглатываю из ниоткуда взявшийся в горле ком и подхожу ближе, игнорируя дрожь в коленях.

— Здравствуйте, — осторожно говорю я.

Старушка поднимает на меня свой безжизненный взгляд.

— А, новенькая, — хрипит она. — Из проклятой пекарни, верно?

— Эээ... да, — теряюсь от ее проницательности.

— Сметану хочешь?

— Да. Вы не удивлены?

— Ничуть. Ты не первая, кто приходит в это место, но еще ни у кого не получалось наладить здесь быт. Пекарня всех прогоняет, а ведь раньше у ее дверей выстраивались многокилометровые очереди. Я была ее заядлой посетительницей, но все кануло в бездну.

Она ухмыляется, показывая три оставшихся зуба.

— Простите, но я надеюсь, что у меня получится.

— Все так говорят, да бегут потом, не разбирая дороги. Так что? Сметана-то тебе нужна или как?

— Нужна! — отвечаю ей, вызывая новую ухмылку.

— А что мне за это будет? Что ты можешь мне предложить взамен?

Моргаю. Сжимаю в руках бидон с водой и не знаю, что предложить.

— Ну... я могу помочь вам с чем-то по хозяйству, — осторожно говорю, боясь ее обидеть своими словами.

— Этого мне не надо. Моей избе уж ничем не помочь, — машет она рукой. — А вот если ты...

Тут её чёрный кот спрыгивает с колен и подходит ко мне, обнюхивая ноги.

— Почешешь моего Мурзика за ушком, я тебе сметанку дам.

С недоверием смотрю на кота. Кот смотрит на меня. Что-то не нравится мне то, что она говорит, но выбора у меня не так уж и много.

— И это всё?

— Не совсем. Что у тебя в бидоне?

— В-вода. Я набрала ее в ручье неподалеку отсюда.

— Это хорошо. Попрошу у тебя еще воды. Уж больно тяжело мне самой ходить к ручью. Поделишься?

— Да, конечно.

— Я сейчас, а ты пока погладь моего Мурзика, — она скрывается в своем доме. С недоверием опускаюсь на корточки, протягивая руку Мурзику. Он принимается ее обнюхивать, щекоча усами.

— Ох, Лилиан, будь осторожна. Этому коту нельзя доверять, — доносится из кармана.

— Успокойся. Ты мышь, поэтому и чуешь опасность, — чуть уверенней начинаю гладить кота по мягкой шубке. Тот заваливается на бок, выворачиваясь наизнанку, подставляя мне свое пузо. — Он безобидный, видишь?

— И все же, я бы ему не доверял.

Старушка возвращается к нам с трехлитровой банкой. Кот мурлычет.

— Хороший мальчик, — с улыбкой плавно убираю руку. Кот резко разворачивается и впивается мне в палец! — Ауч! — выкрикиваю я.

Старуха хохочет, как сумасшедшая, прижимая к себе пустую банку.

Глава 11. Липкий бунт. 

Лилиан

— И чего вы притихли? Где сахар? — повторяю свой вопрос, но мыши лишь с опаской косятся в сторону двух неприметных банок на столе. — Ясно. И что же мне ждать от этих банок?

— Не знаю. Их давно никто не открывал, — с опаской отвечает Ушастик, прикрываясь деревянной ложкой, но, кажется, ей это совершенно не нравится.

— Тогда чего боишься?

— Да кто его знает!

Подхожу ближе и беру банку в руки. Слегка встряхиваю, прислушиваясь к ее содержимому. Вроде ничего странного. Достаю из шкафа вторую чашку, планируя завести в ней дрожжи.

— Я бы советовал тебе все месить в одном месте, — шепчет Пухляш, явно догадываясь, о том что я хочу сделать.

— Это еще почему?

— Не забывай, что это не обычная пекарня.

— Так дрожжи ведь не поднимутся.

— Это ты так думаешь. Мешай в одной и будь осторожна.

Открываю банку с сахаром и из него тут же вылетает белая туча. Кристалики осыпаются на меня, кусая кожу мелкими, но болезненными укусами.

— Ай! Да чтоб вас! А ну прекращайте! — выкрикиваю, стряхивая с себя кристаллики.

Приходится действовать быстро. Хватаю ложку, за которой прячется Ушастик, и, оставляя его без защиты, зачерпываю сахар, отправляю его к муке. Закрываю банку. Вроде больше никто не пытается меня укусить.

Выдыхаю, перемешивая все ингредиенты. Добавляю щепотку соли, которая, к слову, совершенно обычная и не пытается мне навредить.

— И так, все готовы? — открываю бутылек с дрожжами, осторожно занося его над полученной смесью.

— Аккуратно, Лилиан. Очень…очень осторожно! — пищат мыши.

Воздух вокруг нас сгущается, словно в нем собралось все напряжение этого мира и вот-вот заискрит. Ногтем постукиваю по стеклу, контролируя дрожжи в своих руках.

— Ай! — оставшийся кристаллик с силой хватает меня за руку и сразу с десяток шариков дрожжей высыпается в муку.

— Не много? — голос Пухляша звучит с любопытством.

— Вроде нет, — закрываю бутылек и отправляю в карман. Хорошо, что хоть не все дрожжи разом высыпались в муку. Кто знает, вдруг они восстанавливаются только в бутылёчке. — Осталась вода, и можно начинать месить.

— Ой, что сейчас будет!

— Рванет! Я точно говорю, что рванет!

— И прихлопнет. Всех нас прихлопнет! — наперебой шепчут мыши, пока я тонкой струйкой вливаю воду, тщательно все замешивая. Все же, наверное, стоило сначала завести дрожжи. Послушала каких-то мышей. А сейчас неизвестно, поднимется ли вообще тесто.

— Готово! — заключаю, вымешивая все до тягучей консистенции, и накрываю крышкой.

— Хочешь сказать, что уже можно печь хлеб? — сонно тянет кот, приподнимаясь на печи.

— Еще нет. Сиди пока где сидишь, но я бы не отказалась перекусить.

Живот урчит, напоминая о том, что от утреннего кофе не осталось и следа. Зачерствевший хлеб, поглядывает на меня с полки.

— Может, все же кусочек…

— Спасибо, но откажусь. Я как-то не привыкла есть то, что еще шевелится.

— И как ты собралась здесь выживать? — устало тянет кот, растягиваясь во всю длину.

— У тебя есть какие-то предложения? Хотя о чем это я? Ты с печи-то не слезаешь, — только и успеваю тяжело вздохнуть, как кот ловко спрыгивает. Вальяжной походкой направляется в сторону мышей. Те начинают трястись от страха, а он, словно хищник, облизывается.

— Я не буду есть мышей! — предостерегаю его, но в ответ получаю такой взгляд, что невольно начинаю чувствовать себя глупо.

— Даже я не стану их есть. Они слишком разговорчивые и порой скрашивают мои скучные будни. Вот.

Своей пухлой лапкой он сдвигает тарелку. Не верю своим глазам. На столе красуется небольшая рыбка. Она уже слегка обсохла, но на ее серебристой чешуе, в некоторых местах, все еще поблескивают капли воды.

— Откуда?! — хором спрашиваем мы, переглядываясь.

— Раздобыл ее, пока вы ходили к ручью и доставали сметану. Можете ее съесть. Я не голоден!

— Спасибо, — провожу рукой по его спине, но он прогибается, словно ему это неприятно. — Прости.

— Все в порядке. Я просто еще не привык, что здесь есть человек. Пожарьте ее уже и съешьте, пока я не передумал! — фыркает он, возвращаясь к печи, но в этот раз не забирается на нее, а устраивается на мешке с мукой.

Нахожу сковороду, чищу рыбу и сразу отправляю на печь. Рыбный аромат то и дело заставляет кота открывать один глаз. Мыши переступают с ноги на ногу, крутятся вокруг меня, то и дело принюхиваясь.

— Да осторожнее, Пухляш! Чуть в сковороду не угодил! — перехватываю его в сантиметре от сковороды и отправляю на плечо.

— Но она так па-а-а-а-хнет! — вытягивается он, шевеля усами.

Ставлю готовую рыбу на стол и делю на кусочки. Она сильно ужарилась, но думаю, что нам на всех хватит.

— Вот, — ставлю кусочек перед мышами.

— А почему это тебе два? — с обидой спрашивает Мякиш.

— Это не мне, а Бейну.

— Но он же отказался! — сглатывая, Мякиш не может отвести взгляд от чужого куска рыбы.

— Это не значит, что он не проголодается. Тем более, мне кажется, что он сделал это специально, — поглядываю на кота, который делает вид, что ничего не слышит, но кисточки на его ушах то и дело подрагивают.

— Зачем это еще? — мыши принимаются за обе щеки уплетать рыбу.

— Чтобы мы не остались голодными, — забота Бейна подкупает. Он хочет казаться бездушным, но на деле все далеко не так, и я правда не понимаю. Почему все в этой пекарне так сильно его опасаются. Оставляю тарелку с его порцией рядом с ним, улыбаясь тому, как он старательно борется с собой.

— Спасибо, Бейн, за вкусный обед. Хотя можно сказать, что это уже ужин, — в два счета разделываюсь со своим куском. Он так быстро тает во рту, что я толком и понять ничего не успеваю. .

— Не за что, — отвечает он, давая понять, что слышал все и раньше.

— Как там у нас тесто? — открываю крышку, и оно тут же вываливается из кастрюли, перетекая за край. — Ого! Вот так оно поднялось.

Глава 12

Лилиан

Мы стоим перед пекарней, покрытые тестом, с ног до головы, и смотрим на последствия нашего “кулинарного эксперимента”. Тесто свисает с крыши длинными липкими сосульками. Окна потрескались и из них вытекают остатки теста, сползая вниз к нашим ногам.

— М-да уж, — пищит Ушастик, поглядывая на масштаб катастрофы.

— Согласна, но все же предлагаю приступить к устранению последствий, — подхожу к входу и осторожно тыкаю пальцем в огромный пузырь теста, застрявший в дверном проеме.

“Бульк”, — словно оно отвечает мне с недовольством.

— И как мне с тобой быть? — спрашиваю, сама у себя, но не отходя от теста, в прямом смысле слова. Рука прилипла к нему и не хочет отрываться. С силой дергаю ее назад, и мыши едва не слетают с моего плеча.

— Эй! А поаккуратней никак нельзя?! — ворчит Мякиш.

— Прости. Оно вцепилось в меня. Давайте посмотрим, что еще можно использовать. Может, продать нам это и не удастся, зато ужин точно будет обеспечен.

— А она права! Это же сколько хлеба мы испечем? Нам на месяц точно хватит!

— А то и на два! — перекрикиваются они, ловко спрыгивая с меня и принимаясь обнюхивать то, что еще можно спасти.

— Этот кусок еще можно использовать! — пищит Пухляш, указывая на относительно чистый комок.

— А этот... эм... лучше выбросить, — отвечает Мякиш, лапкой касаясь зловонного пятна, покрывшегося толстым слоем непонятных серых брызг.

Оставляю их бороться с последствиями на улице, а сама уминая тесто руками, ногами и вообще чем только могу, пробираюсь внутрь пекарни. Здесь, на удивление, дела обстоят намного лучше. В пекарне словно образовался пузырь. А возможно, все тесто просто вытекло на улицу, оставив после себя измазанные стены и все вокруг.

Беру большую деревянную лопатку и начинаю аккуратно счищать тесто со стен, отправляя в мусорное ведро.

Кот решает помочь по-своему. Он наступает на стекающие со стола ручейки теста, чтобы остановить их, но в итоге просто прилипает к полу и смотрит на меня с укором.

— Не думаешь, что ты должна мне помочь?

Высвобождаю его из липкого плена, возвращаясь к чистке стен, пола и неплохо было бы еще добраться до потолка. С опаской поглядываю на свисающие сосульки теста и подставляю под них кастрюли, миски, чашки. Все идет в ход, да так, что на полу почти не остается свободного места.

Бейн ловко лавирует среди посуды, но к тесту больше не прикасается. Вальяжно обходит все, обнюхивая и указывая лапой на те куски, которые еще можно спасти.

Заканчиваю с пекарней, возвращая ей почти былой вид, и выхожу на улицу. Мыши пытаются катать шарики из хорошего теста, но постоянно в него проваливаются, оставляя только торчащие хвостики.

— Эй, вы там как? — выкрикиваю, с трудом сдерживая смех.

— Я застрял! – раздается из недр комка.

Подхожу ближе, аккуратно вынимая Мякиша из теста, и отправляю на подоконник.

— Посидите лучше здесь. Я сама соберу все, что еще пригодно к употреблению, и будем печь хлеб.

Отбираю самое чистое и ничем не испорченное тесто. Раскладываю его по оставшимся емкостям и устало выпрямляюсь, оглядываясь по сторонам.

— А куда девать то, что испорчено? — словно читая мои мысли, выдает Бейн.

— С этим сложнее.

Часть теста приобрела подозрительный зеленоватый оттенок и пузырится так, будто готовится к атаке. Часть покрылась мышиной шерстью. А то, что ближе к дороге, не то что есть нельзя, его трогать-то страшно.

— Может, сбросить это в ручей? Вода размоет тесто, и от него не останется и следа. Да и корм для рыб опять же, — предлагаю я.

Кот резко поднимает голову, глядя на меня с сомнением:

— Ну уж нет! Тащить столько добра в такую даль. Как-нибудь без меня!

— Тогда сожжем? — вопросительно изгибаю бровь.

Мыши в ужасе закрывают лапками мордочки:

— Это же еда! Пусть испорченная, но еда!

В итоге мы находим компромисс и закапываем испорченное тесто за пекарней.

— Возможно ли, что из него вырастут хлебные деревья? — задумчиво спрашиваю я.

Кот переглядывается с мышами. Смотрит на меня, как на сумасшедшую, и я понимаю, что такого точно не произойдет, а жаль. Это упростило бы мне задачу с изготовлением хлеба.

Ближе к утру мы наконец-то заканчиваем. Пекарня почти сияет, если не считать нескольких пятен на потолке, которые мы так и не смогли достать.

Падаю на стул, полностью измотанная. Кот разваливается у моих ног, мыши уютно устраиваются у него на животе, напрочь забывая, что до “взрыва” боялись его как огня.

— Ну что? — спрашиваю я. — Сегодня я поняла главное. Никогда нельзя доверять дрожжам, и стоит быть с ними всегда начеку.

— И что будем делать дальше? Ты же не будешь месить новое тесто?

— Не буду. Сначала используем то, что отобрали, и попробуем испечь хлеб. А дальше нам стоит усовершенствовать рецепт и найти нужные пропорции.

— Может, тебе это и не поможет, но я видел одну занятную вещицу, — сонно бормочет Ушастик.

— Какую?

— Книга. Она лежала там. В шкафу, рядом с печью.

Поднимаюсь на ноги, чувствуя, как они гудят от усталости. Руки почти не слушаются, то и дело подрагивая. Открываю шкаф, где на полке, покрытой толстым слоем пыли, действительно лежит книга.

Беру ее в руки, ощущая исходящий от нее холод. Смахиваю пыль, читая название.

“Поваренная книга”.

Мгновение и она оживает в моих руках. Раскрывается. Страницы переворачиваются, обдувая меня легким ветерком, пока не останавливаются на одном из рецептов.

“Хлеб прощения”.

Резко захлопываю книгу.

— Что там? — выглядывают мыши.

— То, что сегодня нам точно не пригодится.

Глава 13. Хлеб с сюрпризом.

Лилиан

Стою перед противнем со свежеиспеченным хлебом и чувствую, как по спине бегут мурашки. Он такой... синий. Не симпатичный голубоватый оттенок, а ядовито-синий, будто кто-то скормил тесту пачку химикатов.

— Эм, ты уверена, что это можно есть? — пищит Ушастик, осторожно касаясь хлеба лапкой.

Мякиш, самый осторожный из троицы, подталкивает ко мне кусок сыра с плесенью, которая выглядит гораздо аппетитнее моего творения.

— Может, лучше сыр, который мы припасли? Он хоть и не очень свежий, зато выглядит не так пугающе.

Скрещиваю руки на груди, с опаской поглядывая на свой шедевр. И с чего он вдруг приобрел настолько яркий синий цвет?

— Вы слишком категоричны, — отвечаю, но от хлеба всё равно не отвожу взгляд.

Бейн, который до этого презрительно наблюдал со стороны, вдруг подходит и тыкает носом в корку.

— Он точно не живой?

Хлеб в ответ словно выдыхает, оседая прямо на глазах и превращаясь в небольшую лепешку. Кажется, я плохо училась в своем мире, раз у меня не выходит приготовить обычный хлеб.

— Ладно, — говорю я, хватая нож. — Если хлеб не шевелится, значит, его можно есть. Кто первый хочет отведать кусочек?

Все притихают, отворачиваясь в разные стороны. Предатели! Лезвие с хрустом вонзается в корку и застревает намертво, не думая мне поддаваться.

— Ну нет! — упираюсь ногой в стол и дёргаю нож со всей силы. Он вылетает с громким “чпок” и валится на пол.

Из разреза вырывается тонкая струйка пара. Отскакиваю в сторону, боясь, что пар окажется не из простых.

— Ой, да ладно вам! — выдает Бейн, потягиваясь на столе и осторожно поддевая лапой кусок хлеба. — Не шевелится, — заключает он, отправляя кусочек в рот. — На вкус как…он, — лапой указывает он на говорящий хлеб на полке.

— Ну-ну! — тут же возмущается он. — В этой пекарне я один такой.

— Нет. Подождите! Это же сметана. Самая настоящая сметана! — восторгается кот.

Не могу поверить в то, что хлеб вообще может быть со вкусом сметаны, и, набираясь смелости, говорю:

— Эх, была, не была! — с хрустом отламываю кусочек корочки. Подношу ко рту. Зажмуриваюсь. Кладу на язык и...

Мир взрывается яркими красками. Буквально. Перед глазами пляшут радужные пятна, переливаясь, как мыльные пузыри под солнцем. В ушах звенит.

Открываю глаза и застываю с открытым ртом. Наша проклятая пекарня преобразилась. Стены, еще минуту назад покрытые паутиной и трещинами, теперь сияют свежевыбеленной штукатуркой. Деревянные балки на потолке переливаются, как новенькие. Даже воздух стал другим. Теплым, пропитанным ароматом ванили и свежего хлеба.

Печь аккуратно вычищена. На ней стоит противень с идеальными румяными булочками с изюмом, от которых так и тянет сладковатым ароматом. Мой желудок предательски урчит, напоминая, что в последний раз я ела... даже не помню когда.

— О боже…, — шепчу я, замечая все больше деталей.

На подоконнике расцвели цветы с изумрудными листьями и крошечными синими соцветиями, похожими на звезды. Полки аккуратно заставлены баночками со специями.

— Как же красиво! — восторгаюсь, наслаждаясь эстетикой пекарни.

Мыши на столе переглядываются. Мякиш осторожно откусывает кусочек и тут же начинает светиться нежным голубым светом. Его шерстка переливается, как перламутр, а глаза становятся огромными, как блюдца.

— Я всегда мечтал светиться! — кричит он с восторгом. — Это же так удобно в темноте!

Ушастик, поглядев на брата, с жадностью отрывает кусочек, отправляя в рот и медленно отрывается от стола, зависая в воздухе.

— Я летаю!

Пухляш подкрадывается со всей присущей ему осторожностью. Принюхивается. Его носик дрожит. Шерстка на загривке встает дыбом. Он трогает лапкой наш шедевр, но все же отправляет одну крошку в рот и зажмуривается.

— Это самый вкусный хлеб, который я только пробовал! — выкрикивает он.

Молча наблюдаю за происходящим и жду, когда и он вычудит что-то странное, но ничего не происходит. Он продолжает уплетать хлеб сидя на столе и слегка причмокивать от удовольствия. Никаких спецэффектов, только чистое гастрономическое блаженство.

Проходит несколько секунд. Мякиш, сидя на столе, начинает моргать, словно гаснущий светлячок. Его сияние пульсирует, становится слабее, пока совсем не исчезает, оставив после себя лишь дрожь в крохотном тельце.

Бейн облизывается, методично вытирая морду лапой, словно на его усах еще осталась сметана.

Пекарня будто выдыхает. Краски тускнеют, наплывая друг на друга, как акварель на мокрой бумаге. Белоснежные стены мутнеют, появляются трещины и паутина. Цветы на подоконнике начинают увядать, превращаясь в привычные мне засохшие сорняки. Ароматные булочки на противне черствеют на глазах, пока окончательно не растворяются в воздухе.

Ушастик начинает дрыгать лапками, теряя координацию. Я едва успеваю подставить ладони, прежде чем он падает.

— Не знаю, что это сейчас было, — шепчу я, чувствуя, как дрожь передаётся мне через крохотные лапки. — Но наш хлеб точно нельзя назвать обыкновенным.

— Ты права. Он словно…словно…, — теряется Ушастик, пытаясь подобрать слова.

— Воплощает наши фантазии в жизнь, — рассудительно отвечает Бейн. Его зрачки сужаются, вытягиваясь в тонкие полоски. — Я хотел сметану, и хлеб стал на вкус как сметана.

Задумчиво смотрю на оставшуюся лепешку. Ее корочка потрескалась, но синие разводы всё ещё переливаются при свете.

— А я…, — мой голос неожиданно дрогнул. — Я хотела увидеть пекарню такой, какой она была до того, как сюда перестали ходить люди.

— Значит ли это, что наш хлеб волшебный? — спрашивает Пухляш.

— Не знаю, но если и так, то я не могу быть уверена в том, что это безопасно.

— Но мы можем с его помощью спасти пекарню! — выкрикивает Мякиш. — Люди будут выстраиваться в очередь, чтобы их фантазии исполнялись.

— Не забывайте, что это временный эффект, и мы не можем знать, чем это все закончится. А значит, нам это не подходит. Мы должны быть уверены, что наш хлеб безопасен, прежде чем продавать его жителям. Даже если мое время на исходе, — добавляю чуть тише.

Глава 14. Книга тайных рецептов.

Лилиан

Неподвижно сижу на полу, скрестив ноги, и с опаской поглядываю на шкаф, в котором спрятана книга рецептов. Судя по всему, она принадлежит прошлой хозяйке.

— Я не должна ее трогать. Это принадлежало ей, — шепчу себе под нос, а сама то и дело поглядываю на свой синий шедевр. Возможно, именно в этой книге хранится мое спасение. Что если благодаря ей, я смогу испечь по-настоящему вкусный хлеб?

Руки сами тянутся к шкафу. Дверка со скрипом открывается. Затаившись, прислушиваюсь к тому, что происходит вокруг. Ничего не слышно, кроме безмятежного посапывания мышей, пригревшихся возле кота, и причмокивания Бейна.

Осторожно вытаскиваю ее из шкафа.

Она старая. Весьма старая, и ее бумажный переплет словно изъеден временем. Кое-где она потрескалась. Страницы пожелтели по краям, а тряпичная закладка весьма поистрепалась. Принюхиваюсь. Слегка выраженный аромат ванили и... плесени.

Скольжу подушечками дрожащих пальцев по обложке, ощущая их шероховатость, и тут же одергиваю.

Я не должна. Нельзя касаться чужих вещей без разрешения, а еще… Мне страшно. Так страшно, что перед глазами то и дело возникают черные мушки, но не потому, что в книге может таиться опасность, а напротив.

Я боюсь узнать тайны, которые она хранит. Какие рецепты в ней скрыты? Мне хватило одного взгляда на ровный почерк ее хозяйки, чтобы понять, насколько она горела этим делом. Каждая буква была выведена с такой аккуратностью, словно эта книга была для хозяйки не чем иным, как настоящим сокровищем.

И вот я. Неумеха, у которой не получилось даже испечь нормальный хлеб. И вроде бы ничего сложного в этом нет, но здесь все иначе. Все не так, как в моем мире, который с каждым днем становится все более размытым.

Оглядываюсь, бросая на своих друзей взгляд через плечо. Мыши спят. Кот свернулся калачиком, его живот равномерно поднимается и опускается. Даже сама пекарня сегодня ведет себя непривычно тихо. Никаких тебе летающих ножей или мешков с мукой, которые то и дело норовят мне напакостить. Ни шорохов тебе, ни странных звуков. Все выглядит так, словно я должна была именно сегодня достать эту книгу.

Я должна рискнуть. Должна попробовать, чтобы спасти себя от страшного проклятья пекарни, несмотря на то, что совесть твердит об обратном.

Делаю глубокий вдох и с замиранием сердца открываю первую страницу.

“Никогда не бойся замесить свою судьбу в тесто,” — гласит надпись, и по спине пробегает легкий холодок. Хочется верить, что это образное выражение, а не призыв к действию.

Переворачиваю страницу за страницей. На каждой аккуратным строем букв написан рецепт, а сбоку небольшие зарисовки. Неумелые, похожие на мазню пятилетнего ребенка, но, судя по почерку, эта книга принадлежала взрослому человеку. Не знаю почему, но мне кажется, что ей было около двадцати пяти лет, может чуть больше. У нее были роскошные белокурые волосы, спадающие ниже плеч, и лучезарная улыбка.

Сомневаюсь, что по почерку можно точно определить внешность человека, но мне она представляется именно такой.

Читаю названия каждого рецепта и все больше понимаю, что с фантазией у нее точно все было в порядке. "Хлеб воспоминаний. Пирог примирения. Булочки с маком и щепоткой счастья".

Сердце колотится так громко, что мне кажется, оно разбудит всех вокруг, но никто не просыпается. Даже Бейн лишь подергивает кисточкой на ухе, но глаз не открывает.

"Печенье с предсказанием. Не переборщи с начинкой. Некоторые истины лучше не знать". Не могу не согласиться. Порой лучше ничего не знать, но если ты уже оказался там, где все покрыто тайнами? Стоит ли стараться их узнать или все же нет?

Страницы шуршат под моими пальцами, и с каждым рецептом тревога внутри меня нарастает все сильнее. Но вскоре я нахожу то, от чего не могу пошевелиться.

"Рецепт освобождения".

Строки выглядят так, будто их писали в спешке. Чернила растеклись, буквы неровные. Это совсем не похоже на то, как написана вся эта книга. В этом рецепте нет и намека на аккуратность и старание.

— Для того, кто хочет разорвать оковы. Мука из последнего зерна, вода из ручья, где плачет луна, и дрожжи, которые…, — читаю вслух. Последние слова зачеркнуты, и над ними новая надпись. — Должны быть отданы добровольно.

Закрываю книгу. Мои руки дрожат. Что это значит? Я нашла способ, чтобы спастись. Или это чья-то уловка?

Со всей осторожностью кладу книгу обратно в шкафчик стола, прикрываю его обветшалой тряпкой и возвращаюсь на свое место.

Бейн приоткрывает один глаз. Смотрит на меня с подозрением. Его усы шевелятся.

— Ты чего шуршишь?

— Ничего, — шепчу я. — Спи давай.

Бейн недовольно фыркает, но закрывает глаза и переворачивается на другой бок, утягивая за собой мышей. Сжимая их лапами, словно боясь, что они замерзнут без его тепла, а я лежу, уставившись в потолок, и думаю.

Я могу использовать рецепт из книги и полностью освободиться от пекарни. Или…или я все же должна попытаться справиться своими силами? Что будет, если я использую этот рецепт? В голове возникает целый ворох вопросов, на которые у меня нет ответа, но я наверняка знаю лишь одно.

Завтра с утра я попробую испечь хлеб, а вот какой именно, пока не решила.

Глава 15. Освобождение или…

Лилиан

— И чего тебе не спится? — потягиваясь на полу, устало спрашивает Бейн. Садится, поджимает под себя пушистый хвост и принимается умываться.

— У меня не так много времени, — вымешиваю тесто, сдувая волосы со лба.

— Ёшкин-кошкин! Что тут стряслось?!

Оборачиваюсь назад, виновато поджимая губы. Мышиные носы и уши покрыты мукой. На стенах брызги воды. Соль рассыпалась по полу, создавая своего рода круг вокруг меня.

— Если ты думаешь, что вот это, — он лапой указывает на круг, — сможет помочь тебе избавиться от присутствия ведьм, то я хочу тебя разочаровать.

— О чем ты говоришь? — руки болят от замешивания теста, но оно и не думает становится таким, каким должно быть. Оно все еще сильно тугое и с трудом поддается. А еще постоянно липнет к рукам.

— Не знаю, к счастью или к сожалению, но ты здесь, безусловно, одна единственная ведьма. Надеюсь, нам сегодня не придется собирать тесто по всей улице? — с сарказмом спрашивает он.

— Надеюсь, ты не полюбил мышей, раз всю ночь прижимал их к себе, словно боясь, что они замерзнут? — отвечаю, оборачиваясь к нему.

— Хм, а ты не так проста. Засчитано. Так что нас ждет? — в один прыжок он оказывается на моем столе, аккуратно отодвигая баночку с дрожжами от края стола. — Так безопасней.

— Спасибо. Я еще раз попробую испечь хлеб. Рано или поздно, но у меня должно получиться.

— Не хотелось бы, чтобы оказалось поздно, но ты права. Сколько у тебя осталось? Три дня?

— Четыре, — поправляю его, и в груди все сжимается. Я должна справиться.

— Четыре, — растягивая слова, повторяет он. — И на сегодняшний день мы не имеем ни одной испеченной булки хлеба и ни одной проданной.

— Да ты у нас прям эрудит! — выкрикиваю, отбрасывая неподатливое тесто в сторону.

— Не вопи ты так. Здесь нужна сноровка, а не эмоции, — гордо заявляет он, по очереди опуская лапы в миску с оставшейся водой, потом встает в муку и подходит к тесту.

Внимательно осматривает его со всех сторон, поднимает на меня свой бесстыжий взгляд и говорит:

— Смотри и учись!

Кошачье урчание разносится по пекарне. Бейн переминается с лапы на лапу, переминая тесто и замешивая. Сначала не верю в то, что у него получится, но уже через несколько минут он отходит в сторону и взглядом указывает, чтобы проверила.

Беру в руки то, что до этого и тестом-то назвать было сложно, и не могу сдержать удивленного вскрика:

— Как ты это сделал?! Оно такое…такое…воздушное!

— Опыт и сноровка! — гордо выдает он.

— И зачем интересно тебе помогать такой, как я?

— Будем считать, что я не заинтересован в твоей смерти. Хоть ты и готовишь так себе, но это вполне сносно. Да и сметану ты мне раздобыла в первый день. Из тебя определенно выйдет толк.

— Спасибо, — провожу рукой по его голове, но он фыркает и тут же принимается отряхиваться.

— Руки бы хоть помыла!

— Прости, — не могу сдержать смех, когда его усы становятся похожи на сугробы.

— Сумасшедшая! — выкрикивает он, принимаясь намываться.

Вытаскиваю форму, перекладывая в нее тесто. Все внутри меня бурлит от страха и разочарования. Если хлеб не получится, я не знаю, что буду делать. Мое сердце начинает биться быстрее. Мысли наполняются опасением неудачи, которая может разрушить все мои надежды. Но несмотря на волнение, я стараюсь сохранять спокойствие и продолжаю, надеясь, что у меня всё получится.

— Уверена, что не стоит давать ему время, чтобы подняться?

— Одного раза было вполне достаточно.

— Думаешь, получится?

— Хотелось бы в это верить, учитывая, в какую рань я встала, чтобы сходить к ручью за водой и начать готовить.

Делаю глубокий вдох и отправляю хлеб в заранее разогретую печь. От волнения руки слегка потеют. Вытираю их о подол платья и с замиранием сердца закрываю дверцу.

— Ты ходила к ручью? Одна?! — округляет и без того огромные глаза Бейн.

— Да. Мне нужна была вода. Если ты забыл, то я выменяла большую ее часть на чашку сметаны.

— Такое сложно забыть, — облизываясь, отвечает он, с любопытством поглядывая на печь. — Она же не рванет?

— Не рванет, а вот насколько это будет съедобным, скоро узнаем.

Отсчитываю каждую минуту, нервно сверяясь с часами. Мыши давно проснулись, устроившись на столе и свесив лапки вниз. Как околдованная наблюдаю за печью, а пульс учащается все сильнее.

— Долго еще? — спрашивает Пухляш, облизываясь и зажимая между зубов свой хвост.

— Еще немного. Потерпите. Мне самой любопытно, что из этого получится.

Аромат свежего хлеба проникает в легкие. Его мягкий, слегка сладковатый запах заставляет тяжело сглатывать. В воздухе повисает легкая дымка, словно растворяя все тревоги, но я не могу расслабиться, пока хлеб еще в печи и я не вижу финального результата. Но чем ближе он к готовности, тем страшнее становится.

— Он готов, — с трудом говорю я, но не тороплюсь вытаскивать его из печи.

— Лилиан, ты точно знаешь, что делаешь? — опасаются мыши.

— Я сделала все по рецепту. Возможно, он не идеален, но мне хочется верить в то, что у меня получилось.

Протягиваю руку к печи, и она оживает. Дверца плавно опускается, открывая мне вид на идеальную буханку хлеба. Ровная, золотистая корочка, поражает своими переливами. Хватаю первую попавшуюся тряпку и с волнением вынимаю его. Печь со скрипом закрывается, а я не могу оторвать взгляд от буханки хлеба.

— Выглядит достойно. У нас получилось? — интересуется Бейн.

— Не знаю, — вынимаю хлеб из формы. На ощупь он довольно воздушный и хрустящий.

Меня переполняет гордость, но радоваться еще рано. Мои руки дрожат, когда я беру в руки нож и отрезаю первый кусочек. Если все получится, то я смогу найти освобождение.

— Давай, я первый! — геройски заявляет Пухляш, сглатывая так сильно, что это слышат все вокруг.

— Нет! Не смей! — выкрикиваю, неожиданно для самой себя. Бейн слегка покашливает. Мыши начинают дрожать. Их усы сотрясаются от страха. — Простите, я не хотела вас напугать, но все же мне лучше сделать это самой.

Глава 16. Тайный незнакомец.

Лилиан

— Это было…обалденно! — пищат мыши, вскакивая на лапки.

— Мы спасены!

— Пекарня больше не будет проклята!

Закрываю уши руками от их восторженного писка, а сама не могу перестать улыбаться. Они правы. У меня получилось. Я справилась и испекла вкусный хлеб.

— Не расслабляйтесь! Теперь, когда я знаю, какой рецепт использовать, нам нужна вода! Много воды!

Хватаю бидон, но понимаю, что в нем много не унести, и откладываю его в сторону. Нужно что-то побольше.

— Вёдра. Нам нужно два ведра!

— Лилиан, я не говорю о том, что ты выглядишь довольно хиленькой, но может все же бидон? — осторожно спрашивает Бейн.

— Этого будет слишком мало. Если мы постараемся, то за сегодня у нас получится испечь еще как минимум десять булок хлеба, — восторженно говорю и тут же понимаю, что как бы я ни старалась, но у меня не получится испечь и продать нужное количество хлеба. Настроение падает. Отчаяние накатывает на меня, рассеивая всю надежду на успех.

— Лилиан, что-то случилось? — тихонько попискивая, спрашивает Мякиш.

— У меня всего три стареньких формы, и даже если у нас будет двадцать литров воды, то я все равно испеку не так уж и много буханок хлеба. Мы сейчас потратим пару часов на то, чтобы принести воды, а это уже почти обед. Останется всего несколько часов до того, как окончательно стемнеет, а учитывая время выпекания хлеба и приготовление теста…, — обессиленно опускаюсь на скрипучий стул.

Мыши перебираются ко мне на руки. Весь былой задор мгновенно угасает в их глазках-бусинках.

— Она права. Нам не справиться.

— Ну вот! Думала, что это она нас прихлопнет, а нет. Это пекарня сделает из нее отбивную.

— Получается, что мы зря радовались? — заглядывая в мои глаза, спрашивает Ушастик. Поджимаю губы и хочу уже сказать, что сдаюсь, но в груди все наполняется теплом.

— Знаете что?! — резко поднимаюсь на ноги. — Пусть я не успею испечь нужное количество хлеба, и пекарня сделает меня точно таким же Хранителем, как и вы. Зато я попробую вернуть ей былую славу и сделаю все, чтобы жители перестали обходить ее за несколько миль.

— Вот такой подход мне нравится, — мурлычет Бейн.

— Вставайте! Нам нужно поторопиться, пока еще не стемнело, и успеть набрать воды, да так много, чтобы руки ломились от усталости.

— И лапы!

— А вот я, пожалуй, поберегу свои лапы и не пойду с вами. Все же мне еще месить тесто, — растягиваясь на печи, отвечает Бейн, и его глаза слипаются от усталости.

— Тогда ты остаешься за главного и охраняешь пекарню, — отвечаю ему, на что он усмехается, приоткрывая один глаз.

— А я нашел вёдра, — неуверенно пищит Мякиш. — Там, за пекарней, но они немного… ну того…

— Показывай!

Выбегаю на задний двор и смотрю на ведра. Он прав. Они действительно немного “того”, но не критично. На них четко видны следы от копыт, словно взбесившаяся лошадь решила выместить на них весь свой гнев.

— Не подойдут, да? — тянет он.

— Подойдут. Главное, что в них нет дыр, а значит и воде бежать будет некуда. Спасибо, Мякиш, — подхватываю его на руки и отправляю на плечо к остальным братьям. — Может, здесь есть еще что-то похожее на коромысло?

— Нет! Такого тут точно не имеется. Хотя, может, когда-то и было.

— Ладно, попробуем у ручья найти какую-нибудь палку, а если нет, то понесем так.

Забегаю в пекарню. Приятное тепло и запах свежей выпечки, витающий в воздухе, делают это место уже не таким пугающим, как раньше. Быстро хватаю несколько кусочков хлеба, аккуратно заворачиваю их в тряпочку и с легкой спешкой прячу в карман. Все же, кто знает, насколько долгая у нас будет дорога домой?

До ручья мы добираемся достаточно быстро. Я уже не чувствую никакого страха или волнения. Да и ноги больше не устают от столь длительных прогулок. Все вокруг становится каким-то родным и по-своему уютным.

Опускаюсь на колени, и сердце наполняется умиротворением. Журчащий ручей словно шепчет мне свои тайны, холодные капли брызгают в лицо, пробуждая свежесть. Мыши, как всегда, не изменяют своим привычкам. Стоило мне остановиться, как они весело спрыгнули на землю и рванули к ручью, принимаясь плескаться в воде, наслаждаясь каждым мгновением. С радостью умываюсь, ощущая прохладу воды, которая не только освежает, но и позволяет взбодриться.

Беру в руки ведро и зачерпываю воду. Сильное течение сопротивляется, едва не вырывая ведро из рук. С трудом вытаскиваю его обратно. Ставлю на берегу, возле небольшого валуна, чтобы оно не завалилось на бок и все не пролилось, и запускаю в воду второе.

— Мы уже уходим? — с грустью спрашивает Ушастик, отряхиваясь от воды.

— Вы еще не наигрались?

— Можно еще немного? Солнце высоко. Мы успеем вернуться до того, как тьма захватит все вокруг, — пищит Пухляш.

— Хорошо, — сдаюсь я. — Но не долго и не подходите близко к ручью, чтобы вас не смыло его течением, а я пока попробую найти палку, которую можно будет использовать как коромысло.

Прогуливаюсь вдоль берега. Свежий, пропитанный запахом мокрой травы воздух наполняет мои легкие. Осматриваюсь в поисках подходящей палки, но все словно против меня. Вокруг одни крошечные веточки, которые вынесло на берег, либо здоровые бревна, зацепившиеся за пороги.

Чем выше я поднимаюсь, тем сильнее ручей становится похож на настоящую реку. Вода здесь журчит намного громче. Ее течение усиливается. Пороги становятся больше, и мне бы любоваться этой красотой и наслаждаться приятной прохладой, но взгляд то и дело цепляется за замок на холме.

Что в нем такого опасного? Почему я не должна на него смотреть? Он же так прекрасен. Могущественные башни, небывалой красоты окна. Все в нем кажется идеальным, но даже сейчас, когда солнце светит мне в спину, оно словно огибает замок стороной, боясь, что его лучи коснуться мрачных стен.

— Не смотри туда, — напоминаю сама себе, нехотя отрываясь от замка, и тут же натыкаюсь на… него.

Глава 17. Спасение близко?

Лилиан

Два ведра воды в моих руках тянут к земле так, словно в них налита не вода, а расплавленный свинец. Иду согнувшись, и каждый шаг дается мне сложнее предыдущего.

Мыши бегут впереди, сжалившись надо мной, но то и дело оглядываются, проверяя, не свалилась ли я где-то по пути.

— Лилиан, — Пухляш подбегает ко мне и виновато опускает взгляд. — У тебя случайно ничего не найдется из еды? Кушать хочется, аж перед глазами темнеет.

Вздыхаю. До пекарни осталось идти не больше получаса, но руки уже отнимаются.

— Согласна. Давайте немного отдохнем.

Опускаю ведра на землю, оперев их о дерево, и разминаю затекшие пальцы. Ладони горят. На них остались красно-синие отметины от неудобных ручек.

— Вот, — вытаскиваю из кармана хлеб, завернутый в тряпочку, и один кусочек делю между мышами.

Они хватают хлеб и тут же замирают, жуя его с блаженным видом. Живот предательски урчит, напоминая о том, что и мне неплохо было бы подкрепиться. Подношу оставшийся кусок ко рту, чувствуя его аромат, и замираю.

— Лилиан, ты чего? — пищит Мякиш, отправляя остатки своего кусочка в рот. — Если ты не голодная, то я готов с радостью тебе помочь расправиться с этим куском!

— Дело не в этом. Постойте здесь.

Оставляю мышей отдыхать, а сама отправляюсь к старушке, которая одиноко сидит на краю дороги, прислонившись к старому дубу. Ее платье поношено. Местами то здесь, то там, оно в дырах. Ее руки дрожат, а глаза направлены куда-то вдаль, словно видят то, чего не видят остальные.

Живот снова урчит, но я подхожу к ней.

— Здравствуйте. Вы наверное не помните меня…

— Здравствуй, Лилиан, — тут же оборачивается она ко мне.

— Вы знаете мое имя? Я думала, вы даже не вспомните меня.

— Да как не знать-то? Знаю, конечно. Да и память меня пока не подводит, несмотря на возраст. Тем более в наших краях не так много отчаявшихся, готовых восстановить проклятое место.

— Не такое уж оно и проклятое, — пожимаю плечами. — Вот. Возьмите, — протягиваю ей оставшийся кусок хлеба, завернутый в тряпочку. — Вы, наверное, тоже голодны.

Она медленно поднимает на меня острый, как игла, взгляд. Смотрит. Не торопится брать, но и не отказывает.

— Это…, — она все же берет его в руки и аккуратно разворачивает тряпку.

Смотрит на хлеб. Нюхает. Крутит в руках и продолжает:

— Этот хлеб из проклятой пекарни? — ее голос скрипуч, но тверд.

— Вы правы, — улыбаюсь я, а по спине пробегает легкий холодок. — Но можете быть уверены, что он не проклят. Мы с хранителями лично опробовали его и, как вы видите, вполне невредимы.

Старушка хрипло смеется. Разламывает кусочек пополам и протягивает мне вторую половинку.

— Мне уже никакие проклятья не страшны, милая. Я повидала эту жизнь так, как никто другой.

Она отправляет свой кусочек в рот. Жует медленно, смакуют. Словно пытается распробовать каждую крошку.

— А ведь, действительно, неплохо! Я бы сказала, что это лучший хлеб, который мне доводилось пробовать! — выдает она свой вердикт.

— Спасибо. Я рада, что вам понравилось. Если будет желание, то вы всегда можете прийти в нашу пекарню и я с радостью вас угощу.

— Прийти в пекарню? — задумывается она. — Ну, раз зовешь, то обязательно приду.

Возвращаюсь к мышам. Они с подозрением смотрят на меня.

— Что-то не так?

— Ты правда отдала свой кусок хлеба той старухе? — спрашивает Ушастик.

— Да, но она поделилась со мной. Вот, — показываю вторую половинку хлеба и тут же отправляю ее в рот, под громкое урчание живота. — А что не так?

— Но ведь ты сама ужасно голодная.

— Ничего страшного. Я испеку новый хлеб, а вот когда она поест в следующий раз, еще неизвестно. Давайте возвращаться. Темнота надвигается, — оглядываюсь на темнеющее небо за нашими спинами. Подхватываю ведра с водой и уверенно иду дальше.

Когда я наконец-то, переступаю порог пекарни, ведра с грохотом падают на пол. Часть воды выплескивается на пол, но мне уже все равно. Я просто падаю на мешок муки, вытирая пот со лба.

— Это было невыносимо тяжело, — шепчу, открывая глаза, и внезапно осознаю, что здесь что-то не так.

Пекарня сияет чистотой. Пол вымыт, и на нем, сквозь окна, отражается заходящее солнце. Все противни аккуратно расставлены на полках. Даже печь, которая еще с утра была покрыта толстым слоем сажи, выглядит как новенькая. Здесь не осталось ни следа от моего утреннего приготовления теста.

Только было я открываю рот, чтобы спросить как подобное возможно, как сбоку раздается протяжный голос Бейна:

— Не благодари, — он сидит на полу с видом полного удовлетворения и кошачьего высокомерия и намывает переднюю лапу.

— Ой! А где мои крошки?

— А мой засохший прутик?

— Может, домовой?

Перекликаются мыши, обследуя каждый уголок.

Продолжаю вопросительно смотреть на кота. Он опускает лапу и выдает:

— Это сделал не я. Не смотрите так. Прожжете еще дыру в моей шерсти.

— Если не ты, то кто? — поднимаюсь на ноги. Они немного гудят, но я не обращаю на это внимания.

Он лишь усмехается и запрыгивает на свою любимую печь.

— Просто прими это как данность. Считай, что пекарня готова тебе помочь. Вот только не забывай, что она может не только помочь, но и навредить.

— Что ты имеешь в виду?

— Поторопись. Твое время на исходе.

Глава 18. Хлеб готов. Продать возможно?

Лилиан

Замешиваю последнюю партию теста. Руки дрожат. Запястья ломит от усталости. Пот стекает по вискам. А спина ноет так, словно по ней проехались каретой.

Отправляю последнюю на сегодня буханку хлеба в печь и наконец-то могу перевести дух. Обессиленно стекаю по стене напротив печи. Бейн устраивается рядом, переворачиваясь на спину. Раскидывает лапы в сторону и высовывает язык.

— С меня хватит. Лучше умереть с голоду, чем от усталости, — тянет он, не открывая глаз.

Мыши, не менее измученные, падают на его пушистый хвост, укрываясь им и сильнее прижимаясь к друг другу.

— Лилиан, прости, но даже для нас это было слишком, — пищат они. — У меня вон хвост сейчас отвалится от усталости.

Вытираю с лица пот, оставляя на нем новый слой муки, и оглядываюсь на результат нашего труда. Стол завален свежими буханками хлеба с румяными корочками. Пар взмывает вверх. Аромат в пекарне витает такой, что повышается слюноотделение.

— Вы правы. Мы все очень сильно устали, но посмотрите на эту красоту.

— Красота, кто ж спорит? Да вот ее бы еще продать.

— Скоро наступит утро. Вы можете поспать, а я дождусь последнюю буханку и подумаю над тем, как нам все это продать.

— Не надейся, что мы оставим тебя вот так. Давай выкладывай. Как собираешься продавать? — Ушастик собирается с последними силами и садится рядом с Бейном.

— Пока не знаю. Хочу привести в порядок прилавок, а там, может, местные жители сами подтянутся, — поглядываю в окно, надеясь, что у меня все получится.

— У тебя еще есть силы на подобное занятие?

— Нет, но мне все равно ждать, когда испечется хлеб.

Поднимаюсь на ноги. Они ужасно устали, но я, превозмогая боль, выхожу на улицу и принимаюсь стряхивать пыль и паутину со старого прилавка.

Солнце поднимается все выше. Раскладываю выпеченный хлеб на прилавке. Последняя буханка еще парит, но люди идут по своим делам совершенно не думая останавливаться. Все с опаской поглядывают на пекарню и проходят мимо.

— Свежий хлеб! Ароматные буханки специально для вас! — кричу я, привлекая внимание, но все тщетно. Кто-то крестится, а кто-то и вовсе пробегает мимо так, словно увидели привидение.

— Да. Сомнительно, у тебя выходит, — Бейн лениво выходит на улицу, устраиваясь на пороге пекарни.

— Нам нужно больше рекламы, — бубню себе под нос. — А что если…, — возвращаюсь в пекарню. Мыши без сил лежат на полу. — Вставайте! Я придумала.

— Очередное безумие? — с сомнением спрашивает Бейн.

— Нет.

Мыши просыпаются, потягиваясь и потирают сонные глаза.

— Слушайте. Вы, — указываю на мышей. — Вы должны оповестить всех в округе о том, что пекарня заработала.

— И как, по-твоему, мы это сделаем? — с сомнением спрашивает Мякиш.

— Вы расскажете другим мышам и дадите им попробовать наш хлеб! Они разнесут его по домам, и так хозяева узнают, что есть свежий хлеб. И что он не опасен, раз мыши выжили.

— Не очень верю в то, что людей заботит, поумирали мыши в их доме или нет. Да и где гарантия, что нас не прихлопнут? — робко спрашивает Пухляш.

— Никто не станет есть курьеров с бесплатным угощением.

— Ладно. Попробовать можно, — сдаются они, и я поворачиваюсь к Бейну.

— На меня не смотри. Я и так вымесил с тобой столько теста, что моим лапам еще неделю отходить.

— Ты прав. Отдыхай, — вздыхаю я. — Тогда я сама пройдусь по ближайшим домам.

Полная решимости, выскакиваю на улицу. Подбегаю к ближайшему дому. Стучусь.

Дверь открывается. На пороге стоит старик с тростью в руках и подозрительно на меня смотрит. По телу пробегают мурашки от его грозного вида, несмотря на возраст, но я все же начинаю:

— Здравствуйте! Пекарня рядом с вами снова открыта, у нас свежий хлеб! Приходите и…

Дверь с грохотом захлопывается перед моим носом. Ничего страшного. Никто не говорил, что будет легко.

— Попробуйте наш новый хлеб, он... , — говорю как только вторая дверь открывается.

— Уходите! — кричит женщина. — Мы не покупаем ничего из проклятой пекарни!

Не сдаюсь. Продолжаю стучать в двери, но мне либо не открывают, либо захлопывают прямо перед носом.

Тук-тук-тук. Очередная попытка и дверь открывается.

— Я знаю, что вы думаете, но наш хлеб безопасен! — сразу начинаю я и, на удивление, дверь перед носом не закрывается. — Попробуйте…, — осторожно говорю я, но женщина закатывает глаза и проходит мимо меня, словно я привидение.

Стою посреди улицы, сжимая в руках буханку, которая вдруг кажется очень тяжёлой.

— Что за народ такой непоколебимый? — шепчу я. — Они даже не хотят слушать...

— Это правда... безопасно? — слышу за спиной тихий детский голосок.

Оборачиваюсь. Маленькая девочка, лет пяти, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Да, — улыбаюсь я. — Хочешь попробовать?

Она кивает. Протягиваю ей кусочек хлеба. И он тут же отправляется к ней в рот. Замираю. Боюсь дышать, пока она перекатывает его во рту.

— Ну как?

Её глаза загораются.

— Мамочка! Это так вкусно! — пищит она с восторгом. — Можно мне еще?

— Конечно! — отдаю ей еще два кусочка.

Девочка прыгает на одной ножке, размахивая кусочком хлеба, её звонкий голосок разносится по всей деревне:

— Попробуйте! Он такой вкусный! Прямо как у бабушки раньше! Ну, попробуйте же вы! — пристает она ко всем прохожим, но люди лишь перешептываются. Бросают на меня косые взгляды и уходят. Женщина со светлыми волосами появляется из ниоткуда. Она с силой хватает ребёнка за руку и уводит прочь, бросив напоследок:

— Не ешь эту дрянь!

Возвращаюсь к пекарне. Мыши сидят на пороге. Уставшие, но у них нет хлеба.

— Ну как? — спрашиваю я.

— Все раздали. Ты уверена, что нам это поможет?

— Не уверена, но попытаться стоило. Люди здесь слишком предвзяты.

Опускаюсь на порог пекарни, сжимая в руках подол фартука. Глаза пощипывает от перенапряжения, но я стискиваю зубы. Неужели ни одна буханка не найдёт своего покупателя в этой деревушке?

Глава 19. Первая продажа.

Лилиан

Не успеваю опомниться, как хрипловатый голос старухи окликает меня, вырывая из собственных мыслей:

— Продай мне буханочку, Лилиан.

Передо мной стоит та самая старуха, которую я угощала хлебом ранее. Её морщинистые руки тянутся к прилавку, а в глазах не страх, а любопытство. Она шаркает ногами к прилавку. Ее пальцы с синими прожилками тянутся к буханке.

Я вскакиваю так резко, что со скамьи с грохотом и возмущенным: “Ай!” падает деревянная лопатка.

— Прости, — спешно бросаю ей и поднимаю. — Да что вы! Я вам так отдам, вот! — сую в руки старушки самую румяную буханку, ту, что пекла особенно старательно.

Старуха фыркает, роется в складках платья и бросает на прилавок медную монету.

— Ну уж нет. Я ещё не настолько нищая, чтобы милостыню брать. Тем более у тех, кто сам скоро пойдет ее просить.

Монетка крутится на дереве, сверкая на солнце, прежде чем остановиться и замерцать, а я не могу оторвать от неё глаз.

— Приятного аппетита! — сбивчиво говорю я, когда старуха уже поворачивается уходить.

Она лишь машет рукой и, не оборачиваясь, откусывает кусок. И тут происходит настоящее чудо.

За ее спиной вытягиваются шеи у прохожих. Они с любопытством смотрят в мою сторону.

— Его правда, что ли можно есть? — доносится до меня отдаленно.

— Можно и мне булочку? — раздаётся хриплый голос у прилавка. Старик, который сегодня закрыл дверь прямо перед моим носом, стоит как ни в чем не бывало и смотрит на меня. Он облизывает пересохшие губы, искоса поглядывая на свежеиспеченный хлеб.

— Конечно! — я едва не роняю хлеб от волнения. — Вот, попробуйте!

Он бросает на прилавок монету, даже не торгуясь. Потом подходит женщина с корзинкой. Потом двое подростков, смущённо толкающие друг друга. Потом...

Потом я уже не успеваю считать. Руки сами раздают хлеб, ловят летящие монеты, а я принимаю благодарные улыбки.

Кот, проснувшийся от шума, важно восседает на прилавке, будто это всё его заслуга. Мыши носятся под ногами, подбирая упавшие крошки.

И вот последняя буханка исчезает в чьих-то руках. Я опустошена. Счастлива. Ошеломлена. Целая гамма чувств бурлит в моей груди. Я не могу поверить в то, что пекарня вновь обретает прежний вид. Еще немного и я ее полностью восстановлю!

В кармане звенит мелочь. Первая, честно заработанная. Моя.

Старуха, проходя мимо, хитро подмигивает:

— Завтра приду за новой. Да побольше испеки, народ проголодался.

— Да разве они успеют все съесть? — щеки болят от постоянной улыбки.

— Успеют-успеют. Ты уж поверь мне!

Я смотрю на закат, на пустой прилавок, на довольного кота и не могу поверить в собственное счастье. У меня получилось продать так много хлеба и все в один день.

— А что? Хлеба больше нет? — осторожно тянет маленькая девочка, выглядывая из-под прилавка.

— Прости, он закончился. Ты проголодалась? — опускаюсь рядом с ней на одно колено.

— Немного.

— Подожди нсекунду! — возвращаюсь в пекарню. Отрезаю пару кусочков от хлеба, который мы оставили на ужин, и выношу ей. — Держи. Сегодня это все, что осталось, но ты обязательно приходи завтра, и я испеку еще.

— Спасибо. Я обязательно приду с самого утра, чтобы успеть!

Она убегает, а я высыпаю монеты на землю. Они со звоном раскатываются в разные стороны. Мыши радостно хватают их, возвращая обратно и собирая в кучку.

— И куда ты планируешь девать все это богатство? — с уставшей мордой спрашивает Бейн.

— Я планирую с утра сбегать до ближайшей лавки и купить еще несколько форм для хлеба и…

— Сметаны? — перебивает Бейн.

— Нет, — смеюсь, проводя рукой по его мягкой шерстке. — Я хочу купить разные пряности и специи. У нас с вами получился отличный хлеб, но даже он может надоесть местным жителям.

— И что же это значит?

— Мы будем разнообразить. В деревне много детишек. Они любят сладкое, а значит, мы испечем булочки с изюмом. Для тех, кто постарше, можно приготовить хлеб с тмином. Ну и конечно же обычный хлеб. У людей будет выбор, а у нас увеличатся продажи.

Поднимаюсь на ноги, собирая вырученные монеты в небольшой мешочек. Они тихонько позванивают при каждом моем движении. Берусь за метлу и принимаюсь сметать с прилавка оставшиеся крошки. Мыши больше не пытаются их ловить. Они объелись и развалились посреди пекарни, возле Бейна. Запираю ставни, представляя, как завтра с утра отправлюсь за водой и в лавку.

Задуваю последний светильник и по спине пробегают ледяные мурашки. Кто-то стоит за дверью. Огромная тень, стоит на пороге, но не стучит и не уходит. Просто наблюдает за тем, что происходит внутри.

Пекарня внезапно оживает, учуяв нежданного гостя. Дверцы шкафчиков начинают скрипеть. Ножи взмывают вверх, устремляя свое острие на незваного гостя. Стены словно перешептываются. Воздух становится тяжелым. Каждый вдох дается все труднее.

Отступаю к стене, боясь пошевелиться. Свет сам по себе начинает моргать, но кот и мыши словно ничего не видят.

— Кто ты? — шепчу одними губами, и тень тут же ускользает. Растворяется в темноте улицы.

Неожиданный поток ветра врывается в пекарню, сквозь испорченные оконные рамы. Оставшаяся на столе мука взмывает вверх и плавно оседает на полу, равномерным слоем.

— И кто же это был? А главное, зачем наблюдал за мной?

Хочется верить в то, что это лишь очередной покупатель, который не успел купить свежего хлеба, но подсознание шепчет обратное. Это кто-то другой, и он приходил сюда не просто так.

Глава 20. Последняя буханка.

Лилиан

Ветер гоняет по улице клубы пыли, цепляется за подол моего платья, развевает его в разные стороны. Я бегу, едва не спотыкаясь о неровные камни мостовой, с тяжелым мешком за спиной. В нем травы, мак, изюм, все, что удалось раздобыть в лавке старьевщика. В руках болтаются новые формы для выпечки. Фигурные, для печенья, и одна... странная. В виде звезды. Я купила ее почти не глядя. Вдруг пригодится? Может, для коржей, может, для чего-то большего...

Пекарня уже близко, но я резко останавливаюсь, едва не выронив покупки.

На пороге стоят двое. Крепкие, широкоплечие, в потертых дорожных плащах. Они что-то разглядывают в разбитых окнах. Высматривают, привстав на носочки.

Первая мысль — стража. Они пришли за мной. Узнали, что я здесь, что пекарня снова работает... что я жива. Сердце колотится так громко, что, кажется, они слышат его сквозь шум улицы.

Может, проскользнуть через задний двор?

Делаю осторожный шаг, но...

— Лилиан! — один из них неожиданно оборачивается, и формы от страха валятся из моих рук. Звон металла о брусчатку оглушает.

— Кто вы? — голос дрожит, предательски выдавая страх.

Мужчина ухмыляется, подбирая с земли одну из форм.

— Хлебушка твоего попробовать хотели. Вернулись вчера из города, а тут по деревне слушок прошел, что пекарня вновь работает. Вот мы с раннего утра и пришли.

Поднимаю с земли оставшиеся формы и отвечаю, протискиваясь к двери:

— Он будет чуть позже, извините. Возвращайтесь через часик.

Дверь захлопывается за спиной, и я прислоняюсь к ней, закрыв глаза.

— И кто это был? — с важным видом спрашивает Бейн, вымешивая тесто.

— Местные жители. Слухи расползаются довольно быстро. Нам стоит поторопиться, пока на хлеб есть спрос, и у меня есть шанс на спасение.

— И что же будет, когда ты испечешь последнюю буханку и продашь ее? — осторожно тянет Пухляш, выглядывая из-за миски с водой.

Руки сами замирают над печью. Я и не думала о том, что будет дальше. Так втянулась во все это дело, что и времени не было на размышления.

— Ты станешь свободной. Снимешь проклятье с пекарни и... уйдешь? — Мякиш устраивается рядом с братом, его хвост нервно подрагивает.

— Давайте пока не будем об этом. Главное, что сейчас мы здесь, и о нашей пекарне узнаёт всё больше людей, — улыбаюсь я, а у самой неприятно посасывает под ложечкой. Мне не хотелось бы расставаться с этим местом, но примет ли оно меня?

Гоню все мысли прочь. Сейчас главное сосредоточиться на хлебе.

Печь пылает жаром, раскаленные угли зловеще алеют в полумраке. Тесто под пальцами словно живое, податливое. Буханки, булочки, лепешки. Все летит в огонь, наполняя воздух дурманящими ароматами: тмин, кунжут, мед, мак...

Пекарня наполняется различными запахами. Я только и успеваю выносить горячий хлеб на прилавок, а новый отправлять в печь.

День превращается в ночь, ночь снова в день.

Я пеку без остановки. Без сна. Без передышки. Руки дрожат, спина ноет, глаза слипаются, но я продолжаю.

Тысячная булка. Последняя. Ставлю её на прилавок, и вокруг словно все вымирают. Улица пуста. На ней нет ни единой души.

— Ты не успеешь, — тихо говорит кот, запрыгивая на стол.

— Не торопи, — шепчу я. — Вдруг кто-то её купит. Просто мы так старались, что хлеб купили все желающие. Надо немного подождать. Кто-то обязательно за ней придет.

— Не придет. Смирись. Ты не успеешь. Твое время заканчивается.

— Не смирюсь! — голос дрожит. — На кону моя жизнь! Я справлюсь. Мы столько всего сделали, что все не может сложиться вот так.

— А я говорю смирись.

Часы тикают. Секунды превращаются в минуты. Остаётся всего несколько мгновений.

— Ну же! Хоть кто-нибудь, — молю, переступая с ноги на ногу и нервно перебирая подол платья.

— Сколько стоит твой хлеб?

Этот голос. Он принадлежит тому странному мужчине с реки. Низкий, будто шелест листьев баритон, а глаза словно надвигающаяся буря.

Мыши замирают, их шерсть встает дыбом. Бейн рычит из-под прилавка, но высовываться не торопится.

— Одна монета, — хочу звучать уверенно, но голос срывается.

— Я могу его купить?

— Да… конечно.

Он протягивает монету, а я взамен отдаю ему последнюю буханку хлеба. Наши пальцы едва соприкасаются. Странная искра, похожая на статическое электричество проносится по телу. Время выходит. Тень в считанные секунды накрывает всю деревню. Лицо мужчины искажает усмешкой.

— Я же говорил тебе, что мы еще увидимся, Лилиан.

Мое имя он произносит по-особенному тихо. Так что все тело в мгновение ока покрывается мурашками.

Последняя булка продана. Проклятие снято. Но... почему он продолжает смотреть на меня так, будто это только начало?

Глава 21. Помощник или проклятье?

Лилиан

Я просыпаюсь от яркого солнечного света, бьющего прямо в глаза. Большую часть ночи мне так и не довелось уснуть. Мысли то и дело возвращались к тому странному мужчине и к его тяжелому взгляду. Он знал о том, что меня ждет, если я не продам тысячную булку в срок или это простое совпадение?

Хотелось бы верить, что дело в совпадении, но предчувствие отказывается в это верить. Ладно. С ним разберемся позже, сейчас главное понять, как мне стоит действовать дальше.

— Подъем! — выкрикиваю, поднимаясь с мешка муки, и тут же замолкаю, отказываясь верить собственным глазам.

Стены, вчера еще покрытые копотью и трещинами, теперь сияют свежей побелкой. Деревянные балки на потолке золотятся, как новенькие. Даже старая, скрипучая печь сверкает полированными медными ручками. От разбитых окон не осталось и следа. Они целы, а их рамы расписаны замысловатыми узорами.

— Что за...

Подхожу к окну, потирая глаза. На подоконнике стоят те самые синие цветы, которые я видела в своем видении. Их лепестки дрожат от утреннего ветерка. Один листочек отрывается, плавно кружась в воздухе и медленно оседая на прилавке.

— Как такое возможно? — в груди все трепещет от волнения. Мне так не хочется, чтобы это видение вновь рассеялось и я оказалась в разрушенной пекарне, ведь красота этого места окутывает меня со всех сторон, наполняя душу уютом, о котором можно только мечтать.

— Лилиан, не зевай! Помогай! — выкрикивает Мякиш, замешивая тесто на пару с Бейном. Его лапки вязнут в тесте, а кот аккуратно подхватывает его за шкирку и вытягивает.

Пухляш раскатывает пласт теста для печенья. По его глазам видно, насколько ему тяжело сдерживаться, чтобы не откусить кусочек, но он старается.

Ушастик опрокинулся на спину и тихо спит, пока его лапки подрагивают в воздухе.

— А с ним что стряслось?

— Устал. Он проснулся самым первым и принялся вымешивать тесто, — отвечает Мякиш.

— Еще бы умел рассчитывать свои силы, — ухмыляется Бейн. — Возможно, тогда нам не пришлось бы выковыривать его из теста, в котором он увяз по самые уши.

— Значит, пусть отдохнет. А кто же сотворил это волшебство с пекарней? — спрашиваю и тут же принимаюсь месить тесто.

Бейн загадочно щурится. Оглядывается по сторонам, словно вспоминая пекарню такой, какая она была.

— Ты исполнила ее волю и успела закончить в срок. Это своего рода благодарность, — со знанием дела мурлычит Бейн.

Пухляш оживляется. Гордо задирает голову вверх. Выпрямляется во весь рост и говорит:

— А самое главное, что ты…

— Нас не прихлопнула! — договариваем мы за него хором, и все вокруг наполняется нашим звонким смехом.

— Ну, вправду ведь не прихлопнула, — слегка обижается он. Отламываю ему кусочек оставшегося с вечера хлеба и протягиваю.

— Не прихлопнула. Вы же такие прекрасные помощники. Как бы я так смогла?

Он слегка смущается. Опускает глазки вниз, но хлеб берет и ловко засовывает за щеку.

— Не отвлекайтесь. У нас еще куча работы! — выдает он с набитым ртом.

К полудню прилавок буквально ломится от выпечки. Мы приготовили все, на что только хватило моей фантазии. Караваи с хрустящей корочкой. Печенье в форме звезд. Булочки с корицей, от которых воздух сладкий, как в детстве. Булочки с маком. Ванильные коржики. В ход шло все, о чем только можно было мечтать.

Пока мои помощники помогают мне на кухне, я стою у прилавка, но людей слишком много. Я одна едва справляюсь. Очередь увеличивается в считанные секунды.

— Мне нужен помощник, — бормочу я, вытирая пот со лба и упаковывая очередную буханку хлеба.

— Разве тебе недостаточно нас? — облизывая лапу, со знающим видом выдает Бейн.

— Вы самые мои главные помощники, но если наши покупатели будут приходить каждый день, то я просто-напросто не справлюсь. Тем более нам срочно нужно купить еще одну печь. Сомневаюсь, что вы сможете мне помочь и принести ее сюда.

— Ну уж нет! Тут увольте. Я печь на себе не понесу!

— Я и не планировала закидывать ее тебе на спину, Бейн, — смеюсь, представляя, как бы это выглядело. — Нам с вами срочно нужна крепкая мужская сила. Тем более, что-то нужно сделать с водой. А еще не помешало бы облагородить задний двор. У нас столько дел, и раз уж пекарня не превратила меня в Хранителя, то я хотела бы сделать для нее что-то полезное.

— Полезное? Для пекарни? После того, как она хотела тебя укокошить? — с сомнением переспрашивает он.

— Да, — отпускаю последнего покупателя и опускаюсь на порог. Руки еще немного дрожат от усталости. — Я благодарна ей за то, что она предоставила мне возможность остаться здесь и спрятаться. Если бы я не очутилась здесь, то неизвестно чем бы все это закончилось.

— Лилиан, ты точно сумасшедшая!

— Знаю, но я уверена в том, что нам нужен помощник, — возвращаюсь в пекарню. — Посмотри на них, — мыши без сил лежат на мешке с мукой и тяжело дышат.

— Возможно, ты права, но где нам его взять? Местные хоть и стали более лояльны к пекарне, но сомневаюсь, что кто-то из них осмелится здесь работать.

И будто в ответ на его слова, дверной колокольчик звякает.

На пороге стоит тот самый мужчина. В длинном черном плаще, хотя на улице летний зной. Волосы, темные, как смоль, перехвачены серебряным шнуром.

— Работа нужна? — спрашиваю не своим голосом, и тут же прикусываю язык.

— С ума сошла?! — хрипит кот, медленно прячась за меня. — Не впускай его.

— Работа? — ухмыляется он. — А это звучит довольно интересно, — его голос звучит уверенно, но едва он делает шаг вперед, как пекарня оживает.

С полки с грохотом летит банка с мукой. Деревянная лопатка срывается с крючка и со всего маху бьет его по колену. Даже кот внезапно шипит и его шерсть встает дыбом.

Я в ужасе смотрю за происходящим и из последних сил выкрикиваю на всю пекарню:

— Стойте! Стойте, все. Хватит!

Шум постепенно стихает.

Незнакомец продолжает стоять за порогом, словно понимая, почему пекарня вдруг взбесилась. На его лице появляется что-то вроде улыбки.

Глава 22. Тайны пекарни. 

Лилиан

Тень сгущается, и на миг мне кажется, что деревня исчезает. Остается только он, я и тяжелый, пряный воздух пекарни, пропитанный запахом свежего хлеба.

— Спасибо за покупку, — говорю я, стараясь звучать ровно, но пальцы непроизвольно сжимают край прилавка.

Мужчина не уходит. Его глаза слишком внимательные, слишком холодные. Они медленно скользят по стенам, по печи, по темным углам, где прячутся мыши, и возвращаются ко мне.

— Интересное место, — произносит он наконец. Его голос низкий, словно скрип несмазанных колес. — Пахнет... воспоминаниями.

— Вам что-то еще нужно? — делаю шаг назад.

— Мне нет, но вот вам. Разве не вы искали себе помощника?

Оборачиваюсь назад. Мыши притаились в углу. Бейн сидит под столом и не думает высовываться. Все выглядит слишком странно.

— Так и есть, — отвечаю я, чувствуя, как подушечки пальцев начинает покалывать от волнения.

— И как же вы предлагаете мне помогать, если пекарня намеревается меня убить?

— Я решу эту проблему, — отвечаю, и мой голос странным образом срывается. — Завтра. Я жду вас завтра с утра, но учтите, что я не смогу заплатить вам слишком много. Мы только набираем обороты, и наша выручка еще довольно скромна.

— Не припомню, чтобы я просил у вас что-то взамен.

Его голос звучит холодно и отстраненно. Он бросает еще один взгляд мне за спину, словно там есть ответы на его вопросы. Чему-то ухмыляется и, кивнув собственным мыслям, удаляется.

Спешно закрываю дверь. Опускаю ставни и прижимаюсь спиной к двери. Дерево неприятно корябает лопатки, но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую в груди.

Резко поворачиваюсь к своим помощникам. Моё сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно на другом конце деревни.

— Что происходит? — мой голос звучит резко, почти как удар хлыста. — Почему пекарня… вы… я ничего не понимаю, — говорю немного тише, но замолкаю, увидев их глаза.

Бейн прижат к полу, его обычно гордый хвост поджат, шерсть стоит дыбом. Пухляш и Мякиш застыли, словно крошечные статуэтки, их лапки впились в мешок муки. Даже спящий Ушастик дёргается, будто ему снится кошмар.

— Он не так прост, Лилиан, — шипит Бейн. Его голос больше похож на скрежет когтей по стеклу. — Он... он тот, кто живет в том замке.

Я медленно оборачиваюсь. Туда, где еще несколько минут назад стоял незнакомец. Тугой ком сжимает горло невидимыми нитями. Даже некогда уютная пекарня, теперь кажется мне чем-то пугающим.

— И что же с ним не так? Почему вы его боитесь настолько, что попрятались по углам?

Все молчат. Поджимают хвосты. Смотрят на меня, но не произносят ни слова. Хлопаю ладонью по столу, отчего в воздух взлетает облако муки.

— Хватит молчать! — голос дрожит от ярости. — Ты, — тычу пальцем в кота, — и вы трое, — обвожу взглядом мышей, — Вы знаете, почему пекарня его не пускает.

Тишина.

Кот медленно вылизывает лапу, избегая моего взгляда. Мыши переминаются с лапки на лапку.

— Он…, — начинает Пухляш, но Ушастик тут же затыкает ему рот лапкой.

— Если не скажете правду сейчас же, — мой голос становится тише, но опаснее, — я найду его сама. Даже если для этого придется идти в тот замок.

— В ЗАМОК?! — мыши синхронно верещат, шерсть на их загривках встает дыбом.

Кот вскакивает, хвост трубой:

— Ты с ума сошла!

— Тогда говорите, — скрещиваю руки на груди. — Почему пекарня атаковала его? Почему вы его боитесь?

Тишина длится ровно до момента, пока я не разворачиваюсь и касаюсь ручки двери.

— Он проклят! — выпаливает Пухляш, на одном дыхании, скорее всего от страха, за то что я действительно уйду.

Кот яростно бьет его хвостом, но уже поздно.

— Проклят? — повторяю я. — И что это значит? Кто и за что его проклял?

Кот тяжело вздыхает, его зеленые глаза становятся невыносимо старыми и мудрыми.

— Тот, чей дух все еще живет в этой пекарне.

— Вы так и будете говорить загадками? — начинаю злиться еще сильнее.

— Это все она… пекарня. Он не может зайти сюда, потому что она не простила его. Он должен искупить свою вину, — пищит Ушастик, прячась за мукой. Бейн шипит на него, но тот игнорирует. — Она прокляла его за то, что…, — Бейн все же не дает ему договорить. С укоризной смотрит на него и тот замолкает, опустив глаза в пол.

— Она должна знать, — вступается за меня Мякиш.

— Всему свое время, Лилиан, — тянет кот, поворачиваясь к Мякишу.

Резкий грохот заставляет вздрогнуть.

Старая печь вдруг сама распахивается, выплевывая облако сажи. В воздухе повисает запах гари и чего-то металлического, словно соглашаясь с котом.

— Я ничего не понимаю, — шепчу я.

Кот прыгает на стол, его глаза горят в полумраке.

— Тебе стоит набраться терпения, Лилиан. А лучше сходи к той старухе, у которой ты брала сметану. Она знает куда больше, чем показывает, и если тебе удастся с ней договориться, то она расскажет тебе всю правду.

— Значит... пекарня не пускает его, потому что он проклят и еще не заслужил ее прощения…, — говорю себе под нос, выстраивая догадки. — Но он мне нужен.

Тени за окном вдруг становятся гуще. Воздух звенит, как натянутая струна, но я уже приняла решение.

— Лилиан, куда ты? — испуганно пищит Пухляш.

— Он все равно не сможет войти! — вторит ему Ушастик.

— Сможет. Я пойду к той старухе и все узнаю. Мне не справиться одной, а он отличный вариант. Я найду способ, чтобы он заполучил прощение пекарни.

— Пекарня не позволит, Лилиан! Не трать время!

— Это мы еще посмотрим.

Я выхожу в наступающие сумерки, оставляя за спиной шипящего кота, перепуганных мышей и тихий шепот пекарни, которая не хочет отпускать меня к старухе.

Глава 23. Старуха знает больше.

Лилиан

Я иду по темнеющей деревне, и с каждым новым шагом страх все туже сжимает горло. Тропинка к дому старухи петляет между покосившихся изб. Ветер шевелит мою юбку, будто пытается остановить.

Не ходи, вернись, пока не поздно, — вторит подсознание.

В окнах то там, то здесь вспыхивают огоньки, но они кажутся мне чужими, холодными, словно они осуждающе смотрят мне вслед.

Дом старухи стоит на отшибе, заросший крапивой и чертополохом. На крыльце стоят десятки синих бутылей, выставленных в ряд. Они мерцают в последних лучах заката, и мне чудится, что внутри что-то шевелится.

Я замираю перед дверью. Рука отказывается подниматься, чтобы постучать. Я как околдованная стою на пороге и боюсь сделать следующий шаг.

— Заходи, милая Лилиан, не топчись на месте. В ногах ведь правды нет, — раздается изнутри ее хриплый голос. Сердце пропускает удар.

Вытягиваю руку вперед, чтобы коснуться двери, но она со скрипом открывается сама.

Делаю неуверенный шаг в полуразрушенную избу. Внутри пахнет сушеными травами, воском и чем-то кислым. Как прокисшее молоко, смешанное с запахом чего-то металлического.

— Проходи, Лилиан, проходи, — шепчет старуха.

Она сидит за столом, уставленным теми же синими бутылями. В них налиты мутные жидкости, корешки, странные свернутые листки. Ее пальцы, кривые, как корни старого дерева, перебирают сухие цветы.

— Садись, — кивает она на табурет рядом с ней. Я не двигаюсь. Ноги будто вросли в деревянный пол. — Боишься? — старуха усмехается, обнажая единственный желтый зуб. — А в проклятую пекарню ворвалась без капли страха.

— Вы... знаете, — мой голос на мгновение звучит хрипло, но я быстро откашливаюсь.

— Я знаю многое, Лилиан. Например, что ты пришла спрашивать про него.

Я вздрагиваю. Как она…? Откуда ей довелось узнать о моих намерениях и о… нем?

Старуха берет одну из бутылей, встряхивает. Жидкость внутри вспыхивает голубоватым светом.

— Он ведь приходил к тебе сегодня. Стоял на пороге, а пекарня его не пустила. Несмотря на то, что ты в нем нуждаешься, она отказала ему, — ее губы растягиваются в подобие улыбки, но выглядит она не дружелюбно, а больше пугающе.

— Почему? Почему пекарня не впустила его?

— Потому что он лжец! — взрывается она гневом. Плюет на пол, и ее плевок шипит, будто раскаленное железо.

— Он...

— Он тот, по чьей вине пекарня оказалась в этом состоянии.

Воздух в избе густеет. Мне не хватает дыхания. В полном недоумении смотрю на старуху. Страх сковывает все тело. Идея отправиться сюда и разузнать правду, кажется мне все менее привлекательной.

— Проклята не только пекарня, верно? — спрашиваю я, вспоминая слова мышей.

Старуха медленно кивает. Ее глаза мутные, почти белые, и кажется, что она смотрит ими куда-то сквозь меня.

— Он предал, Лилиан.

— Предал?

Она вдруг встает. Подходит ко мне так близко, что я чувствую исходящий от нее запах старости. Это смесь пыли, лекарств и чего-то пугающего.

— Он обещал любить ее.

— Кого?

— Лору, — незнакомое для меня имя падает между нами, как камень в воду. Воздух содрогается, словно запуская круги на воде.

— Она…, — не могу сформулировать свой вопрос. Слова словно застряли у меня в горле.

— Она была его невестой. А он…, — старуха хватает мою руку. Ее пальцы жгут, как раскаленные угли. — Он предал ее мечту.

— Предал?

— За богатство. За власть. За этот проклятый замок, где теперь он вынужден жить.

Я пытаюсь вырваться, но ее хватка железная. Она сильнее стискивает мою руку, что совершенно не похоже на хватку старушки.

— Пекарня принадлежала им. Они строили ее вместе. А когда он предал...

— Она... умерла?

Старуха отпускает. То место, где она сжимала мою руку, начинает саднить, гореть.

— Хуже, Лилиан.

Она поднимается на ноги. Половицы скрипят под ее ногами, но она все равно идет к дальней стене, где висит зеркало в черной раме. Проводит рукой по поверхности, и стекло мутнеет, а затем оживает.

— Вот, — она протягивает мне зеркало. Осторожно беру его в руки. От него веет каким-то замогильным холодом. И в нем я вижу не себя, а ее. Девушку с темными волосами, так похожую на меня. Она стоит в пекарне и плачет. А потом...

— Она заключила себя в стенах пекарни. Добровольно. Чтобы никогда не быть его.

— И... прокляла его? — догадываюсь я.

— И себя. И пекарню. И всех, чье сердце не будет таким чистым, как ее.

Старуха поворачивается ко мне. Ее глаза теперь черные, без зрачков.

— Ты должна узнать всю правду, Лилиан.

— Правду? Разве это еще не все, что вы хотели мне рассказать? — мой голос подрагивает. Ладони начинают потеть.

— Он пришел к тебе не просто так. Ему нужно ее прощение. Ему нужно снять проклятье его невесты. Он устал жить взаперти.

— О чем вы говорите и при чем здесь я? — интуитивно поднимаюсь на ноги, медленно отступая к выходу.

— Потому что ты похожа на нее.

Пол подо мной кажется ненадежным, а возможно все дело в трясущихся коленях.

— И... и что я должна сделать?

Старуха берет одну из синих бутылей, наливает мутную жидкость в глиняную кружку и протягивает мне.

— Пей, — ее голос звучит властно. Я бы даже сказала с нажимом.

— Нет! Я не буду ничего пить. Я пришла, чтобы…

— Чтобы узнать правду! Пей, если действительно хочешь знать все о том, что случилось в прошлом с этой пекарней. Лора не сможет тебе все рассказать, зато я… Пей! — выкрикивает она так громко, что склянки на полках начинают дребезжать.

Я смотрю на жидкость в своих руках. Она пахнет полынью и чем-то горьким.

— Что это?

— Правда. Та, которую ты должна знать.

Трясущимися руками подношу кружку к губам, и в этот момент дверь за моей спиной с треском распахивается, словно предупреждая, что после этого уже ничего не будет так, как прежде.